Мей Лев Александрович. Виргинцы (книга 2)

она нелепо колотит хвостом по бесчувственной земле, задыхается, и,
обессилев, испускает дух. Осторожно возьмите ее в руки и, пока не поздно,
бросьте снова в ее родную Темзу. Впрочем, довольно, есть ведь даже известная
поговорка насчет рыбы в воде, и вообще ученые-естествоиспытатели сообщали
миру о них ранее меня. Так вот, Гарри Уорингтон долгое время барахтался в
совершенно чуждой ему стихии. Но, как только он вернулся к более
свойственному ему состоянию, сила, здоровье, энергия и бодрость духа тоже
вернулись к нему и, ощутив на своих плечах эполеты, он сразу возродился к
жизни. Он был в восторге от своего назначения, вникал во все мелочи своих
новых обязанностей и овладевал ими жадно и быстро. Обладай я талантами моего
друга Лорреквера, я бы последовал за Гарри и в лагерь, и в офицерское
собрание, и на плац, и в поход. Я бы бражничал вместе с ним и с его
товарищами, весело делил бы с ним ночлег в его палатке и со знанием Дела
описал бы все учебные маневры и все перипетии военной жизни. Но, увы, я этих
талантов лишен, и посеву читателю придется, использовав свой личный опыт и
силу своего воображения, расцветить картину, которую я могу лишь скудно
набросать в самых общих чертах. Причем особенно необходимо, чтобы он
отчетливо представил себе Гарри Уорингтона в его новом красном мундире с
желтыми кантами, чрезвычайно довольного тем, >что он носит королевский
штандарт и постигает законы своей профессии.
И поскольку каждый из братьев высоко ценил достоинства другого и охотно
признавал его превосходство над собой, мы можем с уверенностью сказать:
Джордж искренне гордился успехами брата и радовался, что судьба вновь стала
к Гарри благосклонна. Он отправил нежное послание матери в Виргинию,
пересказав в нем все похвалы, какие он слышал но адресу Гарри, зная, что по
врожденной скромности брат ни при каких обстоятельствах не повторит их сам.
Описав, как Гарри собственными усилиями заслужил свой первый офицерский чин,
он испрашивал у матери разрешения принять участие в расходах по дальнейшему
продвижению его по службе.
Ничто на свете, писал Джордж, не может доставить ему большей радости,
чем возможность помогать брату, и особенно после того, как сам он, внезапно
восстав из мертвых, в сущности, лишил Гарри наследства, которое тот законно
считал своим. Пребывая в этом заблуждении, Гарри позволил себе такие
расходы, о каких никогда бы и не помыслил, знай он, что не является
наследником. А посему Джордж считает только справедливым, как бы в
благодарность за свое спасение, всячески споспешествовать брату в его
продвижении в жизни.
Покончив с вопросом о своем участии в делах Гарри и пользуясь случаем
поговорить о собственных делах, Джордж пишет досточтимой матушке о том, что
глубоко волнует его самого. Как ей известно, самых лучших друзей в Лондоне
Джордж и Гарри приобрели в лице добрых мистера и миссис Ламберт; последняя
была в детстве школьной подругой госпожи Эсмонд. В то время как кровные
родственники выказали бездушие и безучастие, Ламберты, эти истинные друзья,
были всегда великодушны и добры. Вся армия уважает генерала, и он окружен
всеобщей любовью. Миссис Ламберт проявляет самую трогательную материнскую
заботу о сыновьях госпожи Эсмонд, а теперь и он, Джордж, проникся нежными
чувствами к старшей мисс Ламберт, от благосклонности которой зависит счастье
его жизни, и просит досточтимую матушку дать благословение на их союз. Он
еще не сделал предложения ни самой мисс Ламберт, ни ее родителям, но вместе
с тем и не старался утаивать свои чувства, и ему кажется, что как сама
молодая особа, так и ее родители расположены к нему. Отношение мисс Ламберт
к своей матери столь безупречно, столь превыше всех похвал, что он не
сомневается - она будет такой же безупречной дочерью и для его матери.
Словом, мистер Уорингтон представил сию молодую особу верхом совершенства и
выразил твердую уверенность в том, что обладание ею сделает его
счастливейшим из смертных, без нее же он будет несчастен до конца дней
своих.
А почему же вы не опубликуете этого письма, спросит, пожалуй,
какой-нибудь чувствительный читатель у Издателя, услышав его признание, что
вся переписка Уорингтона попала к нему в руки. Почему? Да потому, что это
жестоко - выбалтывать сердечные тайны молодого влюбленного, подслушивать его
бессвязные клятвы, его исступленные восторги и хладнокровно заносить на
бумагу маленькие секреты, а порой, быть может, - и безрассудства его
страсти. К лицу ли нам подслушивать в сумерках под окном чьи-то вздохи,
подсчитывать пожатия руки, собирать в пузырек жаркие слезы, прикладывать
стетоскоп к нежной девственной груди и проверять биение сердца? Нет, я, со
своей стороны, решительно заявляю: любовь священна. Когда бы мы ни приметили
(а это порой случается и в наше время), как она вдруг сверкнет в двух парах
глаз, или засияет сквозь дымку печали в чьем-то одиноком взоре, или
отразится во взгляде матери, устремленном на лежащее у нее на коленях дитя,
или в глазах отца, взирающего на счастливое лицо дочери, когда она в танце
проносится по зале в объятиях капитана, или в глазах Джона Андерсона, когда
его пожилая супруга, la bonne vieille {Добрая старушка (франц.).} и для него
по-прежнему несравненнейшая из женщин, входит в комнату, - всякий раз,
говорю я, видя эти знаки привязанности, мы должны обнажить голову. И если
негоже после поцелуя говорить о поцелуе, то тем паче негоже рассказывать о
чужих поцелуях. Всякий, кто был посвящен в эту тайну, обязан молчать о ней.
Стыд тому, кто Deae sacrum vulgarit arcanae {Нарушит богини тайны святые
(лат.).}. Поостерегитесь сесть с ним за стол, - он обнародует в газетах вашу
беседу, и можно не сомневаться, что, окажись вы на одном корабле, столкнет
вас за борт.
В то время как воинственный дух Гарри увлекал его туда, где пахнет
порохом, и он отважно бросался на "драконов" и выносил из огня раненых
товарищей по оружию, Джордж предавался куда более приятным для него, мирным
радостям: он писал сонеты, восхвалявшие брови его возлюбленной, или
прохаживался в полночь под ее окном, глядя на огонек, мерцающий в ее
комнате, или изобретал всевозможные предлоги для отправки коротеньких
записочек, мало рассчитанных на ответ, но неизменно их порождающих, или
выбирал лучшие строки из стихов своих любимых поэтов и лучшие цветы из
цветников Ковент-Гардена для услаждения слуха и украшения наряда некой
особы, или направлялся в церковь святого Иакова, где пел псалмы, заглядывая
в один с нею молитвенник, и, поглощенный совсем иными думами, не слышал ни
единого слова проповеди. Он проявлял нежнейшее внимание ко всему семейству
Ламберт - к маленьким школьникам - братцу и сестрице, к старшему - студенту,
к мисс Этти, с которой он соревновался в остроумии, и, наконец, - к
маменьке, которая, по словам мистера Ламберта, сама была к нему чуточку
неравнодушна, ибо если отцы порой несколько угрюмо встречают появление
будущего зятя, то кто станет отрицать, что матери впадают в этих случаях в
сентиментальность и как бы заново переживают дни своей первой любви!
Гамбо и Сейди неустанно бегают с Саутгемптон-роу на Дин-стрит и
обратно. Каких только развлечений и пикников не изобретается в летние
месяцы; без конца поступают приглашения отправиться то в Раниле, то в
Хемстед, то в Воксхолл, то в Мэрибон-Гарденс... Да разве все перечислишь!
Джорджу хочется, чтобы его знаменитую трагедию кто-нибудь переписал для
театра, а кто же может похвалиться таким красивым почерком, как у мисс Тео?
Листки пьесы летают туда и сюда в сопровождении записочек с изъявлением
благодарности, удивления, восторга. Вот перед нами пакет, надписанный
аккуратным почерком Джорджа Уорингтона: "Письма Т., 1758-1759". Можем ли мы
вскрыть его и сделать всеобщим достоянием нежные тайны сердца? Эти невинные
слова любви предназначались для единственных ушей в мире. Много лет спустя
супруг, быть может, перечтет любовные признания, сделанные возлюбленному, и
сердце его пронзит сладкая боль воспоминаний. Было бы кощунством позволить
чужим глазам коснуться этих строк, и я прошу благосклонного читателя просто
поверить мне на слово, что письма молодой особы были скромны и целомудренны,
а письма молодого человека - почтительны и нежны. Итак, мы, как вы видите,
раскрыли очень немногое, и нам остается только добавить: по прошествии
нескольких месяцев мистер Джордж Уорингтон уже не сомневался, что он
встретил лучшую и несравненнейшую из всех женщин на земле. Быть может, она
не была красивейшей из них. Да, быть может, кузина Флора, и Целия, и
Арделия, и сотни еще других несравненно красивее, но ее милое личико ему
милее всех; быть может, она и не так умна, как некоторые, но ее голос
приятнее и слаще для его слуха, чем всякий другой, и в ее обществе он
чувствует себя самым умным, в его голове родятся такие прекрасные,
возвышенные мысли, он становится так красноречив, так благороден, так
великодушен, так остроумен, что сам приходит от этого в восторг. А в
отношении молодой особы мы можем быть совершенно уверены (ведь упаси меня
бог быть столь дурного мнения о женщинах, чтобы ждать от них трезвых
оценок), что не существует такой добродетели, - не говоря уже об уме,
здравомыслии, красоте, нравственности и отваге, - какой бы она не наделяла
своего героя. Нетрудно себе представить, какое волнение произвело письмо
Джорджа в тесном кружке друзей, собирающихся у камина госпожи Эсмонд. Итак,
он влюблен и собирается жениться! Что ж, это вполне естественно и убережет
его от соблазнов. Если он решил соединить свою судьбу с девушкой,
воспитанной в христианском духе, госпожа Эсмонд не видит в этом никакой
беды.
- Я знала наперед, что они начнут охотиться за ним, - сказала Маунтин.
- Они воображают, что его состояние так же огромно, как его поместье. Он не
пишет, есть ли у этой молодой особы приданое, - боюсь, что ни гроша.
- Думается мне, что и здешние людишки тоже постарались бы подцепить
мистера Эсмонда-Уорингтона, - сказала госпожа Эсмонд, угрюмо поглядев на
свою нахлебнику. - Они бы живо расставили на него силки, чтобы женить на
своих дочках, которые, быть может, нисколько не богаче мисс Ламберт.
- Надо полагать, что ваша милость намекает на меня! - воскликнула
Маунтин. - Моя Фанни действительно, как вы изволили заметить, бедна, и очень
любезно с вашей стороны, что вы не забываете мне об этом напоминать!
- Я сказала только, что и здесь найдутся люди, которые будут стараться
поймать его в свои сети, а если и вы умеете их расставлять, tant pis {Тем
хуже (франц.).}, как говаривал мой отец.
- Вы, следовательно, думаете, сударыня, что я строю планы женить
Джорджа на моей дочери? Премного вам благодарна! Хорошего вы о нас мнения,
нечего сказать, после стольких лет, прожитых вместе!
- Моя дорогая Мауптин, я слишком хорошо вас знаю, чтобы предположить,
что вам может взбрести в голову, будто ваша дочь подходящая пара для
джентльмена такого знатного рода и высокого положения в свете, как мистер
Эсмонд, - с большим достоинством произнесла хозяйка Каслвуда.
- Фанни Паркер была в школе ничуть не хуже Молли Бенсон, и дочь мистера
Маунтина нисколько не хуже дочери мистера Ламберта! - воскликнула миссис
Маунтин.
- Значит, вы и в самом деле думали женить на ней моего сына? Я напишу
об этом мистеру Эсмонду-Уорингтону и сообщу, как я опечалена тем, что ему
пришлось так вас разочаровать, - заявила госпожа Эсмонд, и нам, со своей
стороны, остается только предположить, что миссис Маунтин действительно
лелеяла честолюбивые мечты и была разочарована, - иначе чем объяснить, что
она была так раздосадована известием о предстоящей женитьбе мистера
Уорингтона?
В своем ответном письме сыну госпожа Эсмонд писала, что ее радует
проявленная Джорджем горячая привязанность к брату и будет в какой-то мере
справедливо вознаградить Гарри, который, в силу обманчивых расчетов,
позволил себе вести более широкий образ жизни, чем было бы уместно, знай он,
что его старший брат жив. Что же касается покупки ему офицерского чина, то
она с радостью возьмет на себя половину расходов, но ей отрадно думать, что
первый офицерский чин Гарри сумел добыть сам, благодаря своей отваге. Во
всяком случае, но мнению госпожи Эсмонд, такое употребление денег Джорджа
куда более разумно, нежели трата их на некоторые сумасбродства, коих она не
хочет касаться.
Сумасбродством, на которое намекала госпожа Эсмонд и с которым она
никак не могла примириться, была выплата выкупа семье французского капитана.
Натуре госпожи Эсмонд была свойственна неуступчивость, унаследованная от нее
и сыном, только на ее языке это его свойство называлось гордостью и
упрямством. О том же, как она расценивала свою собственную неуступчивость,
ее биограф не берется судить, будучи отделен от нее слишком большим отрезком
времени. Замечу только, что люди, жившие сто лет назад, во многом были схожи
со своими правнуками, живущими в наши дни, и так же любили настоять на своем
и подчинить других своей воле.
Произведя кое-какие подсчеты, Джордж пришел к выводу, что выплата
выкупа и половины той суммы, которая требовалась для производства Гарри в
чин, вместе с покрытием его долгов, поглотит довольно значительную часть
наследства; тем не менее он с легким сердцем готов был пойти на эту жертву.
Его добрая матушка в письмах своих настойчиво советовала ему не забывать о
том, кто был его дед, и с подобающим блеском поддерживать честь семьи. Она
давала ему разнообразные поручения, в соответствии с которыми он должен был
закупать в Англии те или иные товары, и хотя приходившие от нее по почте
денежные переводы были пока что весьма ничтожны, неустанно напоминала ему о
высоком положении рода Эсмондов и выражала надежду, что он ни в чем не
уронит достоинства этого прославленного семейства; она так часто предлагала
ему посещать избранные круги общества, появляться при дворе, где все
привыкли видеть его предков, и вести светский образ жизни, соответствующий
тому громкому имени, которое он носит, что у Джорджа ни на секунду не
возникало сомнения, что необходимые на это средства будут незамедлительно
получены им от матери, как только его собственные иссякнут, и он послушно
следовал ее наставлениям и строил свой образ жизни, исходя из них. В бумагах
Эсмонда, относящихся к этому периоду, я нахожу счета за пышные светские
приемы, счета портных за придворные костюмы и ливреи для его слуг-негров и
носильщиков портшеза, расписки барышников и прочее, и тому подобное и посему
склонен думать, что и старший из братьев-виргинцев в течение какого-то
времени жил на весьма широкую ногу.
Он не был, конечно, так безрассуден и расточителен, как его брат, и не
убивал все свое время за карточным столом или на скачках. Однако он принимал
широко, его выезд был богат, кошелек всегда полон, поместье, которое он
должен был унаследовать, считалось огромным. Я упоминаю об этих
обстоятельствах потому, что они, вероятно, могли в какой-то мере повлиять
как на поведение самого Джорджа, так и на поведение его друзей в том
вопросе, по поводу которого, как я уже сказал, велась его переписка с
матерью. Юный виргинский престолонаследник путешествовал для своего
удовольствия и усовершенствования по заморским краям. Королева, его мать,
находясь в ежедневной переписке с его высочеством, неустанно повелевала ему
вести себя соответственно своему высокому положению. Ее письма не оставляли
сомнения в том, что ему подобает жить широко и пышно. По указанию своей
родительницы он постоянно делал всевозможные покупки. Пока что она еще не
расплатилась по своим счетам, но тем не менее с последней почтой от нее
поступил заказ на двенадцать новых комплектов фургонной упряжи и
механический орган, исполняющий четырнадцать псалмов. Все эти предметы были
Джорджем безотлагательно закуплены. Правда, маменька еще не покрыла его
расходов и, быть может, покроет их не сегодня и не завтра, но рано или
поздно она, конечно, расплатится сполна, думал Джордж, и ему даже в голову
не приходило делиться с кем-нибудь из своих друзей этими соображениями и
обсуждать хозяйственные дела матери. Они же, со своей стороны, не подвергали
сомнению, что он располагает свободными средствами и достатком, и хотя ни
мистер, ни миссис Ламберт не были людьми корыстными, они, само собой
разумеется, не могли не радоваться, видя растущую взаимную привязанность их
дочери и этого молодого человека из хорошей семьи, воспитанного в твердых
правилах, одаренного и к тому же с видами на большое наследство. Во всех
словах и поступках мистера Эсмонда-Уорингтона проявлялась глубокая честность
его натуры, а умение в любом случае жизни держаться просто и вместе с тем с
достоинством свидетельствовало о том, что он истинный джентльмен. Он мог
быть холоден и даже несколько надменен с незнакомыми людьми, особенно из
великосветского круга. Однако в нем не было и тени высокомерия; с дамами он
был неизменно любезен, а с теми людьми, к которым чувствовал сердечное
расположение, - необычайно добр, мягок, внимателен и ласков.
Не удивительно, что одна известная нам юная девица привыкла считать его
самым лучшим человеком на свете - даже, увы, не исключая папеньки. Пылкая
любовь мужчины делает его лучше всех других в глазах женщины. Мы, мне
кажется, уже упоминали о том, что Джордж даже сам диву давался, когда,
беседуя с неким прелестным созданием, чье сердце безраздельно было отдано
ему, замечал, как он становится умен, остроумен, красноречив... Снова скажу:
мы не станем подслушивать их любовный шепот. Эти нежные слова омертвеют,
будучи перенесены на бумагу. Прошу вас, сударь, и вас, сударыня, если сердце
ваше не лишено чувствительности, отложите эту книгу и поразмышляйте кое о
чем. Может быть, в ваши преклонные лета вы все-таки еще не все забыли?
Прошлое ушло, погребено в могиле, но вот наступает некий миг, и воспоминания
внезапно встают из гроба, и вам, как в былые времена, слышится чей-то шепот,
и видится чей-то проникающий в душу взгляд, и улыбка, и чья-то рука в вашей
руке, и чьи-то слезы пролились на вашу грудь. Прошлое здесь, оно ожило,
сказал я? О нет, оно далеко, о, как далеко! О одинокое сердце, о холодный
пепел воспоминаний! Сосуд цел, но роза увяла; мы здесь, на берегу, а корабль
нашего прошлого уже поднял якорь и навеки скрылся из глаз.
И так далее, и так далее, и тому подобное. Все это, однако, не более
как сентиментальность, а к Джорджу и Тео не имеет никакого отношения. Я,
собственно говоря, хотел только заверить вас в том, что родители мисс Тео
были вполне довольны описанным нами положением дел, и хотя мистер Уорингтон
еще не задал решающего вопроса, всем уже было ясно, какой последует на него
ответ.
Возможно, маменьке Ламберт казалось, что вопрос этот уже давным-давно
можно было бы задать.
- Чепуха, моя дорогая! - сказал генерал. - Куда нам спешить? Тео едва
сравнялось семнадцать; Джорджу, если я не ошибаюсь, нет сорока. К тому же
ему еще надо написать матери в Виргинию и испросить у нее благословения, а
на это тоже потребуется время.
- А что, если она не даст согласия?
- Это будет черный день для всех нас, - отвечал генерал. - Скажем лучше
так: а что, если она согласится? По правде сказать, моя дорогая, я не думаю,
чтобы у кого-нибудь хватило духу отказать Тео, когда она крепко чего-то
захочет, а по-моему, она очень хочет этого брака.
А пока в ожидании ответа госпожи Эсмонд все пребывали в большом
волнении и страхе - как бы французские каперы не захватили пакетбот, который
должен был доставить драгоценное послание.

Глава LXVII,
в которой на сцене разыгрывается трагедия и намечаются еще две

Полковник Джеймс Вулф, новый командир Гарри Уорингтона, возвратился из
Америки спустя две-три недели после того, как виргинец поступил в полк. До
этого Вулф служил в чине подполковника под началом Кингсли и в награду за
храбрость, проявленную им на Кейп-Бретон, был назначен командиром второго,
только что сформированного батальона. Гарри, преисполненный искреннего
уважения и симпатии, отправился представляться своему новому командиру, на
которого теперь возлагались большие надежды, ибо все прочили его в великие
полководцы. Во время последних военных действий во Франции немало офицеров,
пользовавшихся хорошей репутацией, не оправдали ожиданий. Герцог Мальборо не
показал себя достойным преемником своего великого предка, военный же гений
лорда Джорджа Сэквилла подвергался сомнению еще до того, как его неудачные
действия под Минденом помешали англичанам одержать блистательную победу.
Страна жаждала военной славы, и министр лихорадочно искал военачальника,
который мог бы осуществить страстную мечту народа. Мистер Вулф и мистер
Ламберт оба задержались в Лондоне по делам, дружеские встречи их
возобновились, и успехи молодого офицера искренне порадовали его старшего
друга.
Гарри в свободное от службы время не уставал слушать рассказы мистера
Вулфа о военных операциях минувшего года, которые тот описывал правдиво, без
прикрас. Вулфу свойственно было открыто и щедро делиться своими мыслями. Его
отличала та высокая простота, которая впоследствии была присуща Нельсону: о
своих воинских подвигах он судил вполне беспристрастно. Некоторые важные
особы из Сент-Джеймского дворца могли взирать на него с удивлением и
насмешкой, но в тесном кругу своих друзей он, без сомнения, всегда находил
восторженных слушателей. Молодому генералу во многих отношениях был присущ
юношеский романтизм. Он увлекался музыкой и поэзией. В день своей гибели он
сказал, что "Элегия" Грея стоит выигранного сражения. Вполне понятно, что у
нашего друга Джорджа нашелся общий язык с человеком, столь преданным
литературе, а поскольку оба они были влюблены, и пользовались взаимностью, и
жаждали познать всю полноту счастья, можно не сомневаться, что между ними
состоялось немало задушевных бесед, и для нас было бы очень заманчиво
описать их, если бы мы располагали достоверными о них сведениями.
Впоследствии в одном из своих писем Джордж Уорингтон писал:
"Я имел честь лично знать знаменитого генерала Вул-фа и не раз
встречался с ним во время его последнего пребывания в Лондоне. Наши беседы
были сосредоточены тогда вокруг одного предмета, представлявшего для нас
обоих неослабевающий интерес, и его откровенность, простота и какая-то
особенная простодушная смелость, не говоря уже о его прославленной
храбрости, неизменно приводили меня в восхищение. Он был страстно влюблен и
жаждал новых и новых побед, дабы сложить к ногам своей возлюбленной груду
лавровых венков. "Если домогаться славы и почестей - грех, - любил он
повторять слова Генриха V (он был горячим поклонником поэзии и драмы), - то
я самый большой грешник на земле". И в свой последний день ему суждено было
упиться такой славой, которая могла бы утолить самую неукротимую жажду. А он
был полон этой жажды. Он казался мне не просто солдатом, исполненным
решимости выполнить свой долг, - скорее, он был похож на рыцаря, ищущего
встречи с драконами и великанами. Моя родина дала теперь миру военачальника
совсем иного склада, чей гений являет полную ему противоположность. Не знаю,
что вызывает во мне большее восхищение: рыцарственный пыл британца или
поистине римская твердость нашего прославленного виргинца".
Поскольку дела мистера Ламберта все еще удерживали его в Лондоне, его
семейство охотно оставалось вместе с ним, и надо полагать, что сельская
тишина Саутгемптон-роу и прекрасные цветники и деревья Бедфорд-Гарденс были
столь приятны мистеру Уорингтону, что он отнюдь не стремился надолго
отлучаться из Лондона. Он совершил паломничество в Каслвуд, где ему была
отведена комната, о которой не раз упоминал его дед, ибо она служила
спальней полковнику Эсмонду в детстве; Джордж был вполне любезно принят теми
членами семьи, какие оказались на месте, и провел там несколько дней.
Впрочем, не может быть сомнения в том, что гораздо больше удовольствия он
получил от пребывания в Лондоне вблизи некой молодой особы, чье общество
было ему приятнее всего, что могло предоставить семейство лорда Каслвуда,
хотя дамы были с ним любезны, а леди Мария особенно благосклонна и
совершенно очарована трагедией, которую сам Джордж и капеллан Сэмпсон
прочитали дамам вслух. Капеллан не уставал восторженно восхвалять трагедию,
и в конце концов именно благодаря его хлопотам, а отнюдь не стараниями
мистера Джонсона, пьеса Джорджа Уорингтона увидела свет рампы. Правда,
мистер Джонсон настойчиво предлагал пьесу в "Друри-Лейн" своему другу
мистеру Гаррику, но мистер Гаррик к этому времени уже заключил соглашение с
знаменитым мистером Хоумом, автором "Дугласа", на постановку его новой
трагедии, в результате чего "Карпезан" был отнесен мистеру Ричу в
"Ковент-Гарден" и принят им к постановке.
Вечером в день премьеры мистер Уорингтон устроил для своих друзей
угощение в "Голове Бедфорда" в Ковент-Гардене, откуда они все вместе
отправились в театр, оставив автора с двумя-тремя друзьями в кофейне, куда
время от времени прибегал кто-нибудь из театра поделиться впечатлениями.
Роль Карпезана исполнял Барри, старого дворянина - Шутер; Реддиш, как вы