Мей Лев Александрович. Виргинцы (книга 2)

легко можете догадаться, был словно создан для роли Ульрика, а роль короля
Богемии исполнил молодой актер из Дублина, некто мистер Кьоухэган или Хэган,
как его величали в театральном мире, вызвавший всеобщее одобрение и своей
внешностью, и исполнением. Миссис Уоффингтон в первом акте выглядела
несколько староватой для героини, но зато в четвертом акте, в сцене убийства
(по поводу которой было высказано немало сомнений), потрясенная ужасом
публика ревела от восторга. Мисс Уэйн исполнила за сценой балладу, которую
поет паж короля в тот момент, когда несчастной жене рубят голову. Барри, по
всеобщему признанию, был поистине ужасен и трагичен в роли Карпезана,
особенно в сцене казни. Изящество и грация молодого актера Хэгана были
награждены бурными аплодисментами. Постановка была очень изысканно
осуществлена мистером Ричем, хотя кое-кто выразил сомнение по поводу того,
стоило ли режиссеру в сцене последнего марша янычар выводить на сцену своего
любимого слона, уже знакомого публике по разным пантомимам; слона вел в
поводу один из чернокожих слуг мистера Уорингтона, обряженный турком, в то
время как другой его чернокожий слуга, сидя в ряду, отведенном для лакеев на
галерее, оглушительно рыдал и аплодировал через положенные промежутки
времени.
Кульминационным пунктом трагедии была казнь Сибиллы, и, как только ей
отрубили голову, друзья Джорджа вздохнули свободно, и в кофейню один за
другим стали прибывать гонцы с известием об огромном успехе трагедии. Мистер
Барри под гром аплодисментов объявил, что спектакль будет неоднократно
повторен, и сообщил, что пьеса написана молодым автором из Виргинии, впервые
пробующим свои силы на драматургическом поприще.
Нельзя не пожалеть о том, что мы не могли находиться во время
представления в ложе вместе со всеми нашими друзьями и видеть, как трепетала
и волновалась Тео, когда успех пьесы стал казаться сомнительным, и как
запылали ее щечки и засверкали глазки, когда победа, одержанная автором,
стала очевидной. Во время небольшой неполадки в четвертом акте Гарри
смертельно побледнел - стал бледнее, по словам миссис Ламберт, чем Барри,
несмотря на все его белила. Но если бы сам Бриарей мог хлопать в ладоши,
едва ли даже он смог бы произвести больше шума, чем наш Гарри по окончании
представления. Мистер Вулф и генерал Ламберт с воодушевлением кричали "ура".
Миссис Ламберт, понятное дело, плакала, и хотя Этти и спросила: "Почему вы
плачете, маменька? Вы же не хотите, чтобы кто-нибудь из них воскрес. Вы ведь
знаете, что они получили по заслугам", - но тем не менее сама она была в не
меньшем восторге, чем все остальные, не исключая малыша Чарли, отпущенного
на этот вечер домой доктором Крузиусом, и мисс Люси, доставленной по случаю
столь торжественного события из пансиона. Лорд Каслвуд присутствовал на
представлении вместе со своей сестрой леди Марией и поднялся из ложи на
сцену, дабы принести свои поздравления мистеру Барри и другим актерам, а
капеллан Сэмпсон был неоценим в задних рядах партера, откуда он руководил
рукоплесканиями, заранее, как мне кажется, приказав Гамбо, сидевшему на
галерее, не спускать с него глаз и повторять все, что он будет делать.
Можете не сомневаться, что друзья мистера Уорипг-тона очень весело
отужинали с ним в этот вечер, - куда веселее, чем, скажем, друзья мистера
Гаррика, который имел довольно сомнительный успех со своей пьесой "Агис" и с
ее унылыми хорами и должен был еще раз почувствовать, как много он потерял,
отдав предпочтение трагедии мистера Хоума перед произведением нашего
молодого автора. Весело отужинали, сказал я? Да, веселых ужинов было немало.
Мистер Гамбо устроил вечеринку для всех джентльменов ливрейного сословия,
которые так дружно способствовали успеху шедевра, созданного его хозяином;
мистер Генри Уорингтон дал ужин в "Звезде и Подвязке" на Пэл-Мэл десяти
офицерам своего нового полка, прибывшим в Лондон с единственной целью -
оказать поддержку Карпезану, и, наконец, мистер Джордж Уорингтон дал прием,
на котором присутствовали три главных актера, занятых в трагедии, семейство
его друзей из ложи бенуара, мистер Джонсон и его талантливый друг живописец
мистер Рейнольде, лорд Каслвуд с сестрой и еще несколько лиц. Соседом леди
Марии за столом был молодой актер, исполнявший роль короля. Сам мистер
Уорингтон каким-то образом оказался рядом с мисс Тео и, надо думать, провел
весьма приятный вечер в ее обществе. Ужин прошел оживленно, в самом
сердечном духе, а когда стали провозглашать тосты, леди Мария предложила
тост за "короля Венгрии". Сей весьма пылкий и весьма красноречивый
джентльмен, отличавшийся чрезвычайно изысканными манерами, - и, как
выяснилось, не только на подмостках, - в ответ на это заявил, что, хотя в
этот вечер ему уже довелось один раз испытать смерть, он надеется еще не раз
умереть на том же поле битвы. Однако, независимо от того, будет ли он жить
или умрет, ему известно теперь, чьим преданным и покорным слугой желал бы он
остаться на всю жизнь. Ах, если бы подлинная корона венчала его голову, а не
эта картонная диадема, украшенная мишурой! С каким восторгом сложил бы он ее
к ногам ее милости! Ни сам лорд Каслвуд, ни мистер Эсмонд-Уорингтон не были
в восторге от столь чрезмерной галантности этого господина, приписав ее
отчасти, и, по-видимому, не без оснований, вину и пуншу, которым тот усердно
отдавал должное. Тео и ее сестра, мало бывавшие в свете, казалось, были
несколько испуганы чрезмерно решительными манерами мистера Хэгана, но леди
Мария, куда более опытная в этих делах, приняла их как должное. Был уже
довольно поздний час, когда джентльмены проводили дам до карет, после чего
некоторые из гостей возвратились к столу, и в конце концов Карпезана
пришлось унести в портшезе, короля Венгрии сразила свирепая мигрень, а сам
автор на следующий день, хотя и припоминал смутно, что произнес огромное
количество тостов и речей, был все же крайне удивлен, когда в доме у него
появилось с полдюжины гостей, которых, как оказалось, он пригласил накануне
поужинать с ним еще разок.
Когда Джордж усаживал миссис Ламберт и ее дочерей в карету, дамы были
чрезвычайно взволнованы и приятно возбуждены; они громко выражали свой
восторг, и, само собой разумеется, наш герой на другой же день посетил их,
дабы поговорить о пьесе, о публике, о зрителях, об актерах и - снова и снова
- о достоинствах пьесы. Миссис Ламберт не раз приходилось слышать, что
театральные дивы - опасное общество для молодых людей. Она выразила надежду,
что Джордж будет благоразумен и не станет слишком часто посещать уборные
актрис.
Джордж сначала отвечал с улыбкой, что у него есть надежное средство
против театральных соблазнов и потому он их нисколько не боится: говоря это,
он глядел Тео прямо в глаза, словно в них-то и скрывался тот талисман,
который должен был уберечь его от всех искушений,
- А чего ему бояться, маменька? - простодушно спросила дочка, далекая
от всяких мыслей о пороке и зле.
- Конечно, моя дорогая, я не думаю, чтобы ему что-нибудь угрожало, -
сказала миссис Ламберт, целуя дочь.
- Не думаете же вы, что мистер Джордж может влюбиться в эту
размалеванную старуху, исполнявшую главную роль? - спросила мисс Этти,
презрительно тряхнув головой. - Она же ему в матери годится.
- Скажите на милость, а ты, значит, считаешь, что дамами нашего
возраста уже никто не может заинтересоваться или что у нас нет сердца? -
спросила задетая за живое маменька. - Думаю, - вернее сказать, надеюсь, и
даже уверена, - что ваш отец, мисс Этти, придерживается другого мнения. Он,
как мне кажется, вполне доволен. Он не позволяет себе насмешек над
возрастом, как некоторые молодые особы только-только со школьной скамьи. Им,
как видно, было бы полезно снова посидеть там и потверже запомнить пятую
заповедь - вот что я вам скажу, мисс Этти!
- Чем же это я нарушила пятую заповедь - я ведь только сказала, что эта
актриса годится Джорджу в матери, - возразила Этти.
- А мать Джорджа одного возраста со мной, мисс! Во всяком случае, в
школе мы были ровесницами. А Фанни Паркер - она теперь миссис Маунтин - была
на семь месяцев старше, и мы посещали французские классы вместе, и я никак
не ожидала, что наш возраст может стать предметом пересудов и насмешек наших
собственных детей, и соблаговолите в дальнейшем от этого воздержаться! А вы,
Джордж, вы тоже находите вашу матушку очень старой?
- Я счастлив, что моя матушка одного возраста с вами, тетушка Ламберт,
- с чувством произнес Джордж.
Сколь неисповедимы пути чувства и загадочны причуды рассудка! Нередко
случается, что в период, предшествующий свадьбе, женихи прямо-таки
влюбляются в своих будущих тещ! Наш добрейший генерал клялся и божился и,
прямо надо сказать, не без оснований, что он ревнует. Ни одному члену своего
семейства миссис Ламберт не уделяла такого внимания, как Джорджу. Она
неусыпно следила за тем, чтобы Тео при встречах с ним всегда была одета к
лицу; она была необычайно нежна со своей старшей дочкой и то и дело
старалась привлечь ее внимание к Джорджу: "Ты не находишь, что он сегодня
прекрасно выглядит?", "Тебе не кажется, Тео, что он сегодня как-то бледен?",
"Ты не думаешь, что он слишком засиживается над своими книгами по вечерам?"
- и так далее, и тому подобное. А стоило мистеру Джорджу схватить простуду,
как она принималась варить ему овсяную размазню и настаивала на горячей
ножной ванне. Она посылала ему всевозможные микстуры собственного
изготовления. В его отсутствие она не уставала говорить о нем с дочерью, и,
не скрою, предмет этот был мисс Тео весьма по душе. Когда же Джордж
появлялся, неизменно оказывалось, что присутствие миссис Ламберт
безотлагательно требуется где-то в другом конце дома, и она просила Тео
занять гостя до ее возвращения. Но почему всякий раз, прежде чем войти в
комнату, она так громко объясняла что-то за дверью младшим детишкам, или
переговаривалась с прислугой, находившейся в верхних комнатах, или еще с
кем-нибудь? Разве, когда она снова появлялась в комнате, мистер Джордж не
сидел или не стоял на весьма почтительном расстоянии от мисс Тео,.. за
исключением, пожалуй, того единственного случая, когда Тео как раз в эту
минуту уронила ножницы и он, естественно, должен был наклониться, чтобы их
поднять. Но почему же мисс Тео покраснела? Впрочем, для чего же розы, как не
для того, чтобы расцветать весной, и для чего юные ланиты, как не для того,
чтобы на них вспыхивал румянец? Да, кстати сказать, маменька никогда и не
замечала этого румянца, а принималась непринужденно болтать о том, о сем,
усаживаясь за свой рабочий столик и сияя от счастья.
Но вот наконец из Виргинии прибыло послание, написанное хорошо знакомым
аккуратным почерком госпожи Эсмонд, и Джордж, трепеща и заливаясь краской,
вскрыл конверт. В послании содержался ответ на письмо, которое он отправил
домой, поведав в нем о своем чувстве к мисс Ламберт и высказав соображения
по поводу приобретения офицерского чина для брата. Это его намерение в
отношении Гарри получило полное одобрение госпожи Эсмонд. Что же касается
его предполагаемой женитьбы, то вообще она не против ранних браков, писала
маменька. Она понимает, что нарисованный им портрет мисс Ламберт сделан
рукой влюбленного, и надеется, ради его собственного блага, что эта молодая
особа обладает всеми теми достоинствами, которые он ей приписал. Денег, как
явствует из письма, у нее, по-видимому, нет, и это чрезвычайно прискорбно,
так как, несмотря на то, что их земельные владения очень велики, свободных
денег у них в семье тоже не так-то много. Однако, с божьей помощью, в доме у
нее денег хватит на ее детей и на детей ее детей, и с женами своих сыновей
она всегда готова поделиться всем, что у нее есть. Когда она получит более
подробное известие от мистера и миссис Ламберт, то, в свою очередь, напишет
им более подробный ответ. Она не хочет скрывать, что лелеяла более смелые
мечты, ибо ее сын с его именем и видами на будущее мог бы просить руки
первой невесты в стране, но раз уж небесам угодно, чтобы выбор его пал на
дочь ее старинной подруги, она дает согласие на брак и примет жену Джорджа,
как свое родное дитя. Письмо это будет доставлено мистером Ван ден Босхом из
Олбани, который совсем недавно приобрел большое поместье в Виргинии и
отправляется в Англию, чтобы поместить свою внучку в пансион. Она - писала
про себя госпожа Эсмонд - никогда не была корыстолюбива, и если ей
желательно, чтобы ее сыновья оказали мистеру Ван ден Босху всяческое
внимание, то это вовсе не потому, что его внучка является наследницей очень
большого состояния. Поместья их расположены рядом, и если бы Гарри обнаружил
в этой молодой особе те качества души и ума, которые принято считать
первостепенно важными для спутницы жизни, для его матери было бы большим
утешением на склоне дней видеть обоих своих детей возле себя. В заключение
госпожа Эсмонд передавала самый нежный привет миссис Ламберт и выражала
надежду получить от нее письмо, а молодой особе, которая должна стать ее
нареченной дочерью, посылала свое благословение.
Письмо не отличалось сердечностью, и автор его, по-видимому, был не
слишком доволен полученным известием, но так или иначе, формальное согласие
было дано, и Джордж с долгожданной вестью в кармане помчался в Сохо. Надо
полагать, что наши достойные друзья прочли эту весть при первом взгляде на
его лицо, иначе почему бы, как только Джордж провозгласил, что письмо из
дома получено, миссис Ламберт, сжав руку дочери, поцеловала ее с таким
необычайным жаром? Сообщив эту весть, Джордж страшно побледнел и, обращаясь
к мистеру Ламберту, произнес срывающимся от волнения голосом:
- Это письмо госпожи Эсмонд, сэр, - ответ на мое, в котором я извещал
ее, что мое сердце принадлежит отныне одной особе, проживающей здесь, в
Англии, и просил материнского благословения на наш брак. Я счастлив
сообщить, что она дает свое согласие, и теперь мне остается только
надеяться, дорогие друзья, что и вы будете столь же ко мне благосклонны.
- Благослови тебя бог, мой дорогой мальчик! - сказал добряк генерал,
кладя руку на голову молодого человека. - Я рад назвать тебя моим сыном,
Джордж. Полно, полно, не нужно становиться на колени, дети мои! Джорджу,
впрочем, не возбраняется на коленях возблагодарить бога за то, что он послал
ему в жены лучшую девушку в Англии. Да, моя дорогая, могу сказать, что ты
никогда не причиняла мне огорчений, разве что когда тебе случалось заболеть,
и счастлив тот мужчина, который назовет тебя своей!
Ну конечно, молодые люди, по обычаю того времени, преклонили колени
перед родителями, и, конечно, миссис Ламберт расцеловала их обоих и, тоже
как положено, обильно оросила слезами свой носовой платок. Этти не
присутствовала при этой трогательной сцене, а, услышав о том, что произошло,
сказала холодно и с невеселым смехом:
- Уж не думаете ли вы, что сообщили мне какую-то новость? Господи, да я
знала об этом много месяцев назад! Вы, верно, считаете, что у меня нет ни
ушей, ни глаз?
Впрочем, оставшись наедине с сестрой, она проявила гораздо болыпе
сердечности. Она бросилась Тео на шею, горячо ее обняла и поклялась, что
никогда, никогда никто не будет любить Тео так, как она. С Тео она стала
необычайно нежна и кротка, но с Джорджем не могла удержаться от своих
обычных насмешек и подшучиваний, однако Джордж был слишком счастлив, чтобы
они могли его задеть, и слишком чуток, чтобы не понимать причины ее
ревности.
Однако, когда все ознакомились с содержанием письма госпожи Эсмонд,
послание это, надо признаться, показалось им довольно туманным. В нем
содержалось только обещание принять молодую чету в свой дом, но не было
сказано ни слова о том, на какие средства они будут жить. Генерал задумчиво
покачал головой, - он удосужился прочесть письмо лишь спустя несколько дней
после помолвки его дочери с Джорджем Уорингтоном, и теперь был несколько
обескуражен.
- Не тревожьтесь, - сказал Джордж. - Я получу триста фунтов за свою
трагедию, а затем без труда могу писать по пьесе в год, и, на худой конец,
мы сумеем прожить на эти деньги.
- На них и на отцовское наследство, - сказал мистер Ламберт.
Джордж не без смущения вынужден был объяснить, что после оплаты счетов
его маменьки, покрытия долгов Гарри и покупки ему офицерского чина, а также
выплаты выкупа, от отцовского наследства не осталось почти ничего.
При этом сообщении лицо мистера Ламберта потемнело еще больше, но,
перехватив взгляд дочери, смотревшей на него с надеждой и тревогой, он
заключил ее в объятия и торжественно заявил, что, как бы плохо пи обернулось
дело, он не допустит, чтобы что-нибудь помешало счастью его дочери.
Что же касается возвращения в Виргинию, то - откровенно признался
Джордж - мысль о том, чтобы поселиться в доме матери и жить в полной от псе
зависимости, мало его прельщает. Он обрисовал генералу Ламберту свою жизнь
на родине и не утаил, сколь тягостным было для него это рабство. А почему бы
ему не остаться в Англии? Он будет писать пьесы, изучать право, может быть,
поступит на службу. В самом деле, почему бы нет? H он с ходу начал
набрасывать план новой трагедии. Время от времени он приносил отрывки из
написанного мисс Тео и ее сестре. Этти, читая, зевала, но Тео находила эти
писания еще прекраснее и восхитительнее прежних, которые, по ее мнению, были
совершенны.
О помолвке нашей юной пары оповестили родственников, а сэра Майлза
Уорингтона племянник Джордж поставил в известность церемонным письмом.
Поначалу сэр Майлз не имел никаких возражений против этого брака, хотя и
полагал, конечно, что мистер Уорингтон с его именем и видами на будущее мог
бы найти себе партию получше. Сэр Майлз считал, что госпожа Эсмонд выделила
сыну весьма значительное состояние и он человек более чем обеспеченный.
Однако, когда он услышал, что Джордж в денежном отношении полностью зависит
от матери и что его собственная небольшая доля наследства уже растрачена,
подобно тому как была растрачена доля его брата, возмущение сэра Майлза
безрассудством племянника не знало границ; у него не хватало слов, чтобы
выразить свое изумление и гнев по поводу столь полного отсутствия
нравственных устоев, какое было проявлено этими несчастными молодыми людьми;
он считал, что долг повелевает ему не оставлять этого без внимания, и, не
мешкая, отправил письмо вдове своего брата в Виргинию, в котором и высказал
все начистоту. Ну, что сказать, писал он про генерала Ламберта и миссис
Ламберт, которые как будто слывут почтенными людьми! Можно ли допустить,
чтобы они окрутили этого нищего молодого человека со своей нищей дочкой? И
сэр Майлз полностью изложил госпоже Эсмонд все, что он думает по поводу
семейства Ламберт и поведения Джорджа, после чего, если Джордж наведывался к
нему, подавал племяннику два пальца и даже не угощал его своим прославленным
слабым пивом. По отношению же к Гарри он теперь несколько смягчился. Гарри
исполнил свой воинский долг, и о нем отзывались с похвалой в самых высоких
кругах. Он отдал дань заблуждениям юности, по теперь, по крайней мере,
делает некоторые шаги к исправлению, в то время как Джордж, промотав
наследство, стремится очертя голову к полной гибели, и имя его упоминается в
семействе сэра Майлза не иначе, как с осуждением. Есть ли в наше время,
спрашиваю я себя, такие же несчастные молодые люди, которых их
высокопоставленные родственники гонят и преследуют, осуждают и побивают
камнями и вкладывают с той же целью камень в руку ближнего своего? Силы
небесные! Промотал все наследство! Сэр Майлз просто бледнеет, когда в доме
появляется его племянник. Леди Уорингтон молится за него как за опасного
нечестивца, а Джордж тем временем разгуливает по городу, совершенно не
подозревая о том, какой изливается на его голову гнев и какие возносятся за
него молитвы. Он берет юного Майли с собой в театр и приводит его обратно.
Он посылает билеты тетушке и кузинам, и им, сами понимаете, неловко их не
принять, - ведь такой полный разрыв вызвал бы слишком много толков. Поэтому
они не только принимают билеты, но всякий раз, когда в Лондон наезжают из их
округа избиратели, просят прислать побольше билетов, не упуская при этом
случая давать самые скандальные объяснения дружеским отношениям Джорджа с
театральной братией и намекать на непозволительно интимную близость его с
некоторыми актрисами. Впрочем, когда одна августейшая особа соизволила
посетить театр, а потом в беседе с сэром Майлзом на утреннем приеме у его
королевского высочества в Сэвил-Хаус выразить свое одобрение пьесе мистера
Уорингтона, сэр Майлз, как и следовало ожидать, несколько изменил свое
мнение об этой драме и в дальнейшем отзывался о ней более уважительно. А
Джордж тем временем, как мы уже говорили, безмятежно проводил свои дни,
нимало не заботясь о мнении всех дядюшек, тетушек, кузенов и кузин, вместе
взятых. У большинства своих родственников по эсмондовской линии Джордж
встречал все же более сердечный прием, нежели у родственников из семейства
Уорингтон. Лорд Каслвуд, несмотря на свои дурные замашки за карточным
столом, испытывал, по его словам, расположение к братьям-виргинцам, и Джордж
находил удовольствие в его обществе. Лорд Каслвуд был куда более одаренным
человеком, чем большинство людей, сумевших преуспеть в жизни. Он унаследовал
хорошее имя и ухитрился его запятнать; обладал незаурядным умом, который ни
в ком не вызывал доверия, и весьма богатым жизненным опытом и знанием людей,
что научило его не верить никому, а особенно самому себе и, возможно,
послужило ему немалой помехой в жизни. Леди Каслвуд, женщина светская до
мозга костей, была неизменно закована в броню вежливости, безукоризненно
любезно принимала Джорджа и великодушно позволяла ему оставлять на ее
карточных столах сколько угодно гиней. Мистер Уильям никогда не жаловал
братьев-виргинцев, так же, как они его, а что до ледц Марии, то, хотя с ее
романтическим увлечением было покончено, она не проявляла злопамятности и
даже оказывала сугубое внимание и расположение своим кузенам, а те о
благодарностью отчасти платили ей тем же. Она, как зачарованная, слушала
рассказы о подвигах Гарри; она была в восторге от успеха пьесы Джорджа в
театре; она не пропускала ни одного спектакля и знала наизусть все лучшие
монологи Карпезана; и как вы думаете, кого повстречали однажды мистер Джордж
и мисс Тео во время одной из своих романтических прогулок в
Кенсингтон-Гарден, как не свою кузину Марию в сопровождении некоего
джентльмена в элегантном костюме и нарядной, расшитой позументом шляпе? Ну
конечно же, это был его величество Людовик, король венгерский, сиречь мистер
Хэган! Отвесив поклон, он тут же поспешил ретироваться. Леди Мария всего
минуту назад повстречалась с ним - совершенно случайно, разумеется. Мистер
Хэган, по его словам, заглядывает сюда порой, чтобы в тишине и уединении
парка повторить свою роль, пояснила леди Мария. Обе дамы в сопровождении
Джорджа направились к дому лорда Каслвуда на Кенсингтон-сквер, и по дороге
леди Мария рассыпалась в комплиментах по адресу Тео: она расточала похвалы
ее прелестной внешности, ее высоким добродетелям, ее папеньке и маменьке, ее
будущему супругу, с которым ее ждет счастье, ее очаровательной накидке,
хорошеньким маленьким ножкам и даже пряжкам на ее башмачках!
Вечером того же дня Гарри случилось приехать в Лондон и заночевать
дома. Утром, выйдя к завтраку, Джордж нашел капитана уже в столовой (по
обычаю того времени, всех джентльменов, находившихся на службе в армии,
принято было величать капитанами): Гарри, сидя за столом, просматривал
письма.
- Послушай, Джордж, - воскликнул он. - Тут письмо от Марии!
- Маленький мальчик принес его вчера вечером, когда мистер Джордж спал,
- сказал Гамбо.
- О чем бы это она могла писать? - спросил Гарри, глядя на Джорджа,
пробегавшего глазами письмо с каким-то странным выражением лица.
- О моей пьесе, конечно, о чем же еще, - отвечал Джордж, все с таким же
загадочным видом разрывая письмо.
- Надеюсь, она не пишет любовных посланий тебе, Джордж?
- Нет, мне она, разумеется, их не пишет, - отвечал Джордж, и больше об
этом письме не было сказано ни слова. Однако, когда Джордж обедал в этот
день на Дин-стрит, миссис Ламберт спросила:
- Так вы, значит, встретили вчера в Кенсингтон-Гарден некую особу,
прогуливавшуюся в обществе венгерского короля?
- Чей это длинный язычок уже успел наболтать? Это была чисто случайная
встреча - король венгерский ходит туда учить роли, а леди Мария как раз шла
парком, намереваясь посетить кого-то из слуг другого короля в Кен-пшгтопском
дворце.
Вот и все, что было в тот раз сказано об этом предмете.
Надвигались другие события, куда более интересные для наших виргинцев.
Как-то вечером после Рождества оба брата ужинали вместе с несколькими
друзьями у генерала Ламберта, и среди собравшихся оказался новый начальник
Гарри, командир шестьдесят седьмого полка генерал-майор Вулф. Молодой
генерал был в этот вечер необычайно серьезен. Разговор шел о войне.
Ожидались события чрезвычайной важности. Пришедший к власти премьер-министр
был исполнен решимости вести войну значительно более широким фронтом, чем