Мей Лев Александрович. Виргинцы (книга 2)

Десять Тысяч". Еще в бытность его лейтенантом французский посол потребовал
его разжалованья за то, что он заставил французское военное судно спустить в
знак приветствия марсель. На следующий же день король пожаловал ему чин
капитана. Этот высокий надменный мужчина - лорд Джордж Сэквилл. Теперь,
когда мне присвоен чин генерал-майора, я еще, пожалуй, могу рассчитывать,
что он будет обходиться со мной немного уважительней, чем с лакеем. Жаль,
что нет здесь моего старого доброго Блэкни, отрады моего солдатского сердца;
он так же храбр и добр, как вон тот долговязый вельможа Хратри... Ваш
покорный слуга, милорд, позвольте представить вам этого молодого человека,
который только что прибыл из Америки и два года назад был участником
злополучного похода Брэддока.
- О, вот как! - восклицает долговязый вельможа. - Я имею честь
разговаривать с мистером...
- С генерал-майором Ламбертом, вашим покорным слугой, состоявшим на
службе Его Величества задолго до вашего на нее поступления. Мистер
Уорингтон, позвольте представить вам председателя палаты общин, мистера
Онслоу. Но где же ваш дядюшка? Если сэр Майлз еще долго будет где-то
прохлаждаться, я вынужден буду сам представить вас Его Величеству. - Говоря
так, достопочтенный генерал адресовался исключительно к своему молодому
другу, словно бы не замечая присутствия собрата, и тот с испуганным видом
отошел от него, пораженный, как видно, этой неслыханной дерзостью. Сто лет
тому назад вельможа еще был вельможей и мог ждать, что ему будут воздавать
должное.
Но вот мелькнул красный камзол сэра Майлза, и произошел сердечный обмен
приветствиями между ним, его племянником и генералом Ламбертом, ибо мы уже
докладывали вам, что сэр Майлз был человеком на редкость добросердечным.
Как? Генерал покинул дом лорда Ротема? Подошло время, ибо его светлость
пожелал водвориться в него сам? Превосходно, однако подумайте, какая потеря
для соседей!
- Нам будет не хватать, решительно не хватать вас, мой дорогой генерал,
- восклицает сэр Майлз. - Мои дочери были положительно влюблены в своих
очаровательных молодых соседок! Клянусь честью, и у моих девочек, и у леди
Уорингтон только и разговору было, как им, дескать, хочется иметь случай
познакомиться с вашим прелестным семейством. Я беру на себя смелость
заверить вас, дорогой генерал, что мы чувствуем себя так, словно уже давно
стали добрыми друзьями, и если мне позволено быть откровенным, то я должен
сказать, что мы особенно любим вас за душевное, дружеское участие к нашим
дорогим племянникам, хотя мы, признаться, и ревновали немножко. Да, должен
признаться, мы немножко ревновали их к вам из-за того, что они так часто вас
посещали. Не раз, - да, не раз - говорил я леди Уорингтон: "Моя дорогая,
почему бы нам не познакомиться с генералом? Почему бы нам не пригласить его
и дам пообедать с нами по-семейному вместе с другими простыми сельскими
дворянами?" Прошу вас, сэр, засвидетельствовать мое глубочайшее почтение
миссис Ламберт и поблагодарить ее за доброе отношение к этим молодым людям.
Это же плоть от плоти и кровь от крови моей, сэр! Сыновья моего дорогого,
дорогого брата! - И баронет прикрыл глаза своей мужественной дланью, -
казалось, еще немного, и он задохнется от наплыва возвышенных чувств,
переполнивших его любвеобильную душу.
Пока велась эта беседа, во время которой Джордж Уорингтон с похвально
серьезным видом старался сдержать душивший его смех, двери, ведущие в личные
покои Его Величества, распахнулись, и появился предшествуемый пажами король.
За королем следовал его дородный сын, его королевское высочество герцог,
весьма внушительных размеров принц в ослепительно-алом мундире и с таким же
цветом лица; за ними шли различные государственные мужи, среди которых
Джордж тотчас распознал суровую, осанистую фигуру, орлиный нос и орлиный
взгляд знаменитого премьер-министра мистера Питта. Даже теперь, столетие
спустя, когда перед моим мысленным взором проходит эта величественная
фигура, клянусь, я ощущаю благоговейный трепет и готов снять шляпу. Я не
испытываю страха перед Георгом II, и пышное появление Его Королевского
Высочества герцога, победителя при Фонтенуа и Куллодене, меня не ослепляет.
Совсем другое дело "Великий коммонер", знаменитый, грозный сэр Уильям Питт
Старший! Он, подобно колоссу, воздвигся на нашем острове сто лет назад, и я
благоговейно умолкаю, когда он проходит перед моим взором в своих
бесформенных по причине подагры башмаках, с разящей десницей, обернутой во
фланель. Вот он с хмурым видом появляется из личных покоев короля, где, быть
может, всего минуту назад бурная сцена разыгралась между ним и его монархом.
Ведь он часами докучал старому королю .нескончаемыми пламенными речами, в
самых высокопарных выражениях трактующими самые обыденные предметы, вызывая
тем - будем откровенны до конца - живейшее отвращение в этом хитром
маленьком пожилом господине, "у ног которого он", по тогдашнему выражению,
"был распростерт" и которому в равной мере была ненавистна и изящная
"проса", и возвышенная "поэсия". Величественный министр торжественно
прошествовал сквозь толпу; все почтительно отступили к стенам, и Его
Величество начал обходить собравшихся, а за ним в некотором отдалении шел
его августейший сын, время от времени по собственному выбору удостаивая
беседой то или иное лицо.
Монарх - пожилой, невысокого роста господин с довольно свежим цветом
лица, глазами навыкате и пронзительным взглядом; на нем простой старомодный
кафтан табачного цвета, без всяких украшений, если не считать голубой ленты
ордена Подвязки, и коричневые чулки. В его речи слышен немецкий акцент, но
она льется непринужденно, исполненная проницательности и простоты; некоторых
из присутствующих он удостаивает беседой, других - только кивком головы.
Генерал Ламберт, служивший под знаменами его величества при Деттингене и под
началом его августейшего сына - в Шотландии, королем не забыт, и памятливый
монарх благосклонно поздравляет верного слугу с продвижением по службе.
- Не всегда, - соблаговолил заметить его величество, - мы вольны
поступать по своему желанию, но в этом случае я был рад доставить себе
удовольствие, ибо в моей армии нет лучшего офицера, чем вы, генерал.
Старый ветеран покраснел и отвесил поклон, глубоко растроганный этими
словами. Лучший из Монархов перевел затем взгляд на сэра Майлза Уорингтона
(который, как его величеству хорошо было известно, охотно принимал любые
милости от любого министра) и на молодого джентльмена, стоявшего рядом с
ним.
- Кто это? - спросил Защитник Веры, указывая на Джорджа Уорингтона,
облаченного в лучший, расшитый галуном кафтан брата Гарри и стоявшего в
почтительной позе перед своим монархом.
Сэр Майлз почтительнейше уведомил короля, что сей молодой джентльмен -
мистер Джордж Уорингтон, его племянник. Он прибыл из Виргинии и смиренно
испрашивает дозволения засвидетельствовать свою преданность его величеству.
- Так, значит, это и есть второй брат? - соизволил отозваться обожаемый
монарх. - Он прибыл в самое время, не то его братец успел бы спустить все
деньги. Милорд епископ Солсберийский, как вы отважились выйти за порог в
такую скверную погоду? Вам бы следовало оставаться дома. - И с этими словами
венценосный правитель Британии направился к другим придворным. Сэр Майлз
Уорингтон был глубоко тронут монаршей милостью. Он похлопал племянника по
плечу.
- Да благословит тебя бог, мой мальчик! - вскричал он. - Я говорил
тебе, что ты увидишь самого великого монарха и самого учтивого джентльмена в
мире. Не так ли, ваше преосвященство?
- Так, истинно так! - восклицает его преосвященство, воздевая вверх
руки в кружевных манжетах и устремляя взор своих прекрасных очей к небесам.
- Лучший из всех монархов и из всех людей, живущих на земле.
- А это мистер Луис, любимый племянник леди Ярмут, - говорит генерал
Ламберт, указывая на молодого джентльмена, окруженного толпой придворных, и
в эту минуту видит, что грузный герцог Камберлендский направляется в его
сторону. Его высочество протягивает руку старому товарищу по оружию.
- Поздравляю тебя с повышением, Ламберт, - добродушно говорит он, и
глаза сэра Майлза, который слышит это, готовы вылезти из орбит от восторга.
- Я обязан этим лишь милостивому соизволению вашего высочества, -
говорит исполненный благодарности генерал.
- Ни в коей мере, ни в коей мере; ты заслужил это уже давно. Ты всегда
был хорошим офицером. Посмотрим, быть может, нам скоро понадобятся твои
услуги. А это тот самый джентльмен, которого Джеймс Вулф представлял мне
как-то?
- Это его брат, сэр.
- А, так это тот, что оказался подлинно счастливцем! Вы были в Америке
вместе с бедным Недом Брэддоком, попали в плен и вам удалось бежать?
Приходите проведать меня, сэр, на Пэл-Мэл. Приведи его ко мне на утренний
прием, Ламберт. - И его высочество поворачивается к нашим друзьям своей
широкой спиной.
- Дождь льет как из ведра! Вы пришли пешком, генерал Ламберт? Значит,
вы и Джордж поедете ко мне в моей карете. Нет, нет, вы должны поехать со
мной! Клянусь честью, должны! И вы поедете, не принимаю никаких отказов! -
восклицает пылкий баронет и не унимается до тех пор, пока генерал и Джордж
не садятся в карету, после чего он везет их на Хилл-стрит, где представляет
генерала Ламберта леди Уорингтон и ее драгоценным дочкам флоре и Доре и
уговаривает закусить чем бог послал, - ведь нельзя не проголодаться после
такого путешествия.
- Как, у нас на ужин только холодная баранина? Ну что ж, старый солдат
может откушать и холодной баранины. А к ней добрый стакан наливки,
собственноручно изготовленной леди Уорингтон, будет лучшим средством от
простуды. Восхитительная наливка! Отменная баранина! - восклицает радушный
хозяин. - Это наш собственный барашек, дорогой генерал, из нашего поместья,
и никак не больше шести лет от роду. Мы любим самый простой стол, все
Уорингтоны еще со времен Вильгельма Завоевателя были известны своей
неизменной любовью к баранине, и наша трапеза может показаться несколько
скудной, да, в сущности, такова она и есть, потому что мы народ простой, и
мне приходится прибавлять моим мерзавцам-слугам на харчи. Не могу же я
потчевать их семилетними барашками, сами понимаете.
Сэр Майлз, тут же в присутствии племянника, принимается рассказывать
жене и дочкам, как Джордж представлялся ко двору, и делает это в столь
лестных для Джорджа выражениях, что тот просто ушам своим не верит, - неужто
это он был участником описываемой сцены? От смущения он не решается
взглянуть дядюшке в лицо, но и возражать ему в присутствии его семьи или
прервать поразительное повествование, льющееся из его уст, он тоже, конечно,
не может. Ламберт сидит, вытаращив глаза. Он ведь как-никак сам был в
Кенсингтонском дворце, однако не заметил ни одного из тех чудес, которые
расписывает сэр Майлз.
- Мы все гордимся вами, дорогой Джордж. Мы любим вас, наш дорогой
племянничек... Мы все любим вас, мы все гордимся вами...
- А я больше люблю Гарри, - раздается писклявый голосок.
- ...но вовсе не из-за вашего богатства!.. Скруби, отведите мистера
Майлза к его гувернеру. Ступай, дитя мое... Вовсе не потому, что судьба
наградила вас большим поместьем и принадлежностью к древнему роду, а потому,
Джордж, что вы сумели использовать на благо данные вам богом таланты, потому
что вы сражались и проливали кровь за отечество и за короля и воистину
достойны милости этого лучшего из всех монархов. Генерал Ламберт, вы были
столь добры, что не погнушались навестить нас, сельских жителей, и разделить
с нами нашу скромную трапезу, и я надеюсь, что вы еще посетите нас снова, и
мы постараемся, чтобы в следующий раз наше гостеприимство было не столь
скромным. Да, клянусь небом, генерал, вы должны назначить день, когда вы, и
миссис Ламберт, и ваши милые дочки сможете у нас отобедать. И никаких
отговорок, нет! Клянусь небом, я их не приму! - надрывается хлебосольный
баронет.
- Надеюсь, вы подниметесь с нами в гостиную? - говорит хозяйка, вставая
из-за стола.
Мистер Ламберт просит его извинить - он должен откланяться. Но о том,
чтобы отпустить дорогого Джорджа, дамы и слушать не желают. О нет, он не
должен их покидать. Они хотят поближе познакомиться со своим кузеном. Он
непременно должен рассказать им об этом ужасном сражении и о том, как он
спасся от индейцев.
Появляется Том Клейпул и слушает часть повествования. Флора прижимает
платок к глазам, и мистер Майлз-младший спрашивает:
- Зачем ты утираешься платком, Флора? Ты же не плачешь.
Возвратясь домой, Мартин Ламберт, обладающий большим чувством юмора, не
может удержаться, чтобы не рассказать жене о своем новом знакомстве. В те
годы вошло в обиход некое словечко - пустозвонство. Можно ли поверить, что
генерал позволил себе употребить его, рассказывая о своем посещении
семейства почтенного сельского джентльмена? Он описал назойливое
гостеприимство папаши, велеречивую льстивость мамаши, восторженные взгляды
дочек, скудные порции жилистой баранины и тошнотворный запах и вкус наливки,
а миссис Ламберт, вероятно, не могла при этом не сравнить прием, оказанный
хозяйкой дома Джорджу, с тем, как плохо стали привечать в этом доме Гарри.
- А эта мисс Уорингтон - она и в самом деле так красива? - спросила
миссис Ламберт.
- О да, она очень хороша собой и самая беспардонная кокетка, второй
такой поискать! - отвечал генерал.
- Лицемерка! Не выношу таких людей! - воскликнула его жена. На что
генерал, как это ни странно, отвечал кратким междометием:
- Кыш!
- Почему ты сказал "кыш", Мартин? - спросила миссис Ламберт.
- Я сказал "кыш" одной гусыне, моя дорогая, - отвечал генерал.
Тут его жена, призывая в свидетели небо, заявила, что она решительно не
понимает, что он хотел этим сказать и что было у него на уме, - а генерал
ответил:
- Ну, понятное дело, нет.


^TГлава LIX,^U
в которой нас угощают пьесой

Дела обыденные, житейские дают, как мне кажется, не слишком много пищи
романисту. Правда, когда писатель обращается к военному сословию,
представители которого могут выказать себя храбрецами или совсем наоборот,
он волей-неволей принимается описывать интересные события, необычные
характеры и обстоятельства, смертельные опасности, беззаветную храбрость,
героические подвиги и тому подобное, и тут уж ему позволительно рискнуть и
взяться за изображение подлинных фактов жизни, которым при других условиях
едва ли может найтись место в повествовании. Ведь в чем протекает большая
часть жизни Торгулиса, например? В торговле сахаром, сыром и пряностями;
Стряпчиса - в размышлениях над старинными юридическими трудами; Кроилиса - в
сидении, скрестив ноги по-турецки, на столе, после того как он снял с
джентльменов мерку для раскроя сюртуков и панталон. Что может сообщить нам
рассказчик о профессиональной жизни этих людей? Кому придется по вкусу
описание дратвы, гвоздей и восемнадцати пенсов в день за работу? Поэты того
времени, о коем мы повествуем, любили живописать пастушков в розовых штанах
и ситцевых жилетках, танцующих перед своими овечками, подыгрывая себе на
флажолете, обвитом голубой шелковой лентой. И в ответ на замечания
влиятельных и снисходительных критиков я утверждаю, что невозможно ждать от
романиста, чтобы он занимался подлинными фактами жизни, - единственное,
пожалуй, исключение составляют уже упоминавшиеся выше военные действия. Что
же касается юриспруденции, биржевых сделок, богословских споров, портняжного
искусства, фармацевтики и тому подобных вещей, то можно ли требовать от
писателя, чтобы он подробно останавливался на них в своих произведениях? И
автору не остается ничего другого, как в меру своих сил и возможностей
описывать людей вне их профессиональных занятий - описывать обуревающие их
страсти, их любовь, их ненависть, их развлечения и забавы и тому подобное, -
а деловую сторону их жизни считать как бы чем-то само собой разумеющимся.
И посему, принимаясь рассуждать о жизни нынешней и жизни минувшей, я,
признаться, только и делаю, что шатаюсь по театральным фойе, кофейням,
танцевальным вечерам, ипподромам, ярмарочным балаганам, увеселительным
заведениям и прочим веселым, развлекательным местам, и в то время, как все
серьезное человечество теперь, как и встарь, корпит в своих конторах,
трудится за своими унылыми станками и гнет спину на каждодневной работе, мы
видим наших героев только в те минуты, когда они не заняты делом. А ведь
Коридон не только миловался с Филлидой он должен был еще и вывозить навоз, и
молотить ячмень. Ансиллула должна была убирать и мыть в детской, подавать
завтрак, прислуживать хозяйке, водить детей на прогулку и прочее и прочее,
прежде чем ей удавалось урвать минутку, чтобы перемолвиться через ограду
ласковым словечком с полицейским Буписом, а этот бедняга должен был целый
божий день оттаптывать пятки о каменную мостовую, прежде чем ему
посчастливится урвать торопливый поцелуй или съесть сунутый украдкой кусок
пирога. Нам же приходится встречаться с нашими героями лишь время от времени
и при совсем иных обстоятельствах, хотя у большинства из них имеются свои
основные занятия и профессии; и только в те минуты, когда они свободны от
дел, можем мы свести их с читателем, если он тоже не занят.
Все светские щеголи и прочие благородные господа, завсегдатаи кофеен
Уайта и Артура, продолжали держаться очень холодно с бедным Гарри
Уорингтоном, и он все реже и реже искал их общества, а на Променаде, на
ипподроме или за игорным столом его и подавно не было видно. Тетушка
Бернштейн требовала, чтобы племянник презрел охлаждение к нему света, и
клялась, что он победит, если встретит свою беду мужественно, с открытым
забралом; но наш герой был слишком честен и прям, чтобы улыбаться, когда на
душе у него кошки скребли, чтобы не подавать виду, когда был разгневан или
унижен, чтобы ловкой лестью или замаскированной наглостью отвечать на
оскорбления, как должны проделывать это, и с успехом проделывают, многие
дамы и господа, желающие преуспеть в светском обществе.
- Ты принимаешь обиженный вид, Гарри, и жалуешься, что свет к тебе
несправедлив, - говорила старая дама. - Вздор, сэр! Всем приходится мириться
с наглостью. И если сейчас, когда ты беден и дух твой угнетен, тебе дают
оплеуху, - смолчи, улыбнись и сторицей отомсти за это впоследствии, если
сможешь. Ты думаешь, мне, moi que vous parle {Той, что говорит тебе это
(франц.).}, сэр, не приходилось испытывать унижений? Для каждого из нас
наступает свой час, когда нужно проглотить обиду, и если теперь ты больше не
Юный Счастливец, будь Юным Умником и отвоюй себе обратно то место, которое
потерял из-за неблагосклонности судьбы. Появляйся в обществе еще чаще, чем
прежде. Посещай все вечера и рауты, на которые ты зван, и даже те, на
которые не зван. Будь любезен со всеми - особенно с дамами. Но, разумеется,
держи в узде свой пылкий нрав, ибо он у тебя слишком пылок. Благодаря
поразительной, я бы сказала, щедрости твоего брата ты, соблюдая экономию,
еще можешь занять вполне пристойное место в обществе. С такой внешностью,
как у вас, сэр, ничего не стоит подцепить богатую наследницу. Tenez!
{Послушай! (франц.).} Тебе надо потолкаться среди наших коммерсантов в Сити
и поглядеть там. Они не могут знать, что ты вышел из моды в придворном
кругу. Нет никаких причин, чтобы вы, сэр, при некотором старании не
обеспечили себе достаточно прочного положения. А ну-ка, скажи, когда ты в
последний раз нанес визит леди Ярмут? Почему ты не поддерживаешь с ней
добрых отношений? Ты пришелся ей очень по сердцу. Я хочу, чтобы ты стал
постоянным гостем на ее вечерах и не упускал случая поухаживать за ней.
Так эта старая дама, столь горячо полюбившая Гарри, едва он приехал в
Англию, всегда находившая удовольствие в его обществе и восхищавшаяся его
безыскусной речью, приняла теперь сторону света и отвернулась от своего
племянника. Вместо улыбок и поцелуев, которые эта ветреная старуха дарила
ему когда-то, он встречал холодность; теперь она держалась с ним
покровительственно и порой проявляла сварливость; она поддразнивала его и
подсмеивалась над ним в присутствии своих гостей, и его честное лицо пылало
от унижения, а мужественное и нежное сердце преисполнялось обидой и жгучей
болью. Слуги госпожи де Бернштейн, столь почтительные прежде, почти не
замечали его теперь. Миледи часто то была слишком занята, то просто не
расположена его принять, а слуги не находили нужным осведомиться, не
останется ли он отобедать, и не предлагали ему обождать, как это бывало,
когда он именовался Юным Счастливцем и водил компанию с богачами и знатью.
Гарри поведал о своих огорчениях миссис Ламберт. Жестоко уязвленный, он
рассказал ей о бессердечном отношении к нему тетки. Он был растерян и
подавлен коварством и бездушием света. Пока добрая хозяйка дома и ее дочки
расхаживали по комнате, занимаясь домашними делами, бедный малый, в унынии
присев на подоконник, предавался печали.
- Вы самые лучшие люди на свете, самые добрые, - снова и снова повторял
он, - а уж скучнее меня, верно, нет никого на всей земле... Ну да, конечно,
вам со мною скучно, я понимаю.
- Вы и вправду не очень-то веселый собеседник, Гарри, - говорила мисс
Этти, которая уже понемногу начинала им командовать и, возможно, задавала
себе вопрос: "Как же это так? Неужто это тот самый молодой человек, который
казался мне таким героем? "
- Почему он должен быть весел, если ему грустно? - с мягкой укоризной
говорила Тео. - У него доброе сердце, и оно ранено непостоянством его
друзей. Что ты видишь в этом дурного?
- Все равно, у меня хватило бы духу и виду не подать, что я задета, -
восклицала Этти, и ее маленькие ручки сжимались в кулачки. - И я бы
продолжала улыбаться, даже если бы эта чудовищная раскрашенная старуха
залепила мне пощечину. Она ужасна, мама. Да ты и сама так думаешь, Тео! Ну,
признайся, что ты так думаешь! Еще вчера вечером ты сама это говорила и
изображала, как она входит, опираясь на свою клюку, и лицемерно улыбается
всем.
- Я могу не любить ее, - говорит Тео, густо покраснев, - но это еще не
причина, чтобы я позволила себе непочтительно отзываться о тетушке нашего
милого Гарри в его присутствии.
- Ах ты, предательница, ты всегда оказываешься права! - восклицает
Этти. - Вот это-то меня и злит. Ну конечно, Гарри, это было очень дурно с
моей стороны, что я позволила себе непочтительно отзываться об одной из
ваших родственниц.
- Признаться вам, Этти, отношение ко мне остальных родственников меня
мало трогает, но то, что тетушка Бернштейн отвернулась от меня, - это мне
тяжело. Я успел привязаться к ней, а когда люди, которых я полюбил,
охладевают ко мне и показывают свое нерасположение, это меня почему-то
просто сводит с ума.
- А если так поступит Джордж? - спрашивает Этти. Заметим кстати, что
теперь они уже были друг для друга Джордж, Этти, Тео и Гарри.
- С вашим живым и веселым умом, Этти, вы можете выдумывать что угодно,
только уж, пожалуйста, не это! - восклицает Гарри, вскакивая со стула с
очень решительным и даже сердитым видом. - Вы не знаете моего брата так, как
знаю его я, а то вы никогда бы, никогда не позволили себе предположить
такое... предположить, что мой брат Джордж может поступить как-то недостойно
или бессердечно! - Мистер Гарри очень разгорячился, произнося эту тираду.
Этти страшно побледнела. Она поглядела на Гарри и не произнесла ни
слова.
А Гарри, прощаясь, сказал, как всегда просто:
- Простите меня, Этти, я очень огорчен, если выразился как-то резко или
грубо. Но меля всегда задевает за живое, если про Джорджа нехорошо говорят.
Бледные губы Этти были плотно сжаты. Не проронив ни звука, она
протянула Гарри руку и чопорно присела.
Когда же они с Тео остались вдвоем у себя в спальне и, как всегда,
начался задушевный разговор, пока закру-4si вались на ночь папильотки, Этти
сказала:
- Ах, я думала, что мне будет так приятно видеть его каждый день, и я
была так рада, когда папа сказал, что мы останемся в Лондоне! А теперь, ты
видишь, я начинаю обижать его всякий раз, как он к нам приходит. Я просто не
могу не обижать его. Я ведь знаю, Тео, что он не слишком умен. Но... о,
господи, он же такой хороший, и добрый, и храбрый, не правда ли? И как он
был красив, когда рассердился на меня, верно?
- А ты, глупышка, всеми силами добиваешься, чтобы ^oн выглядел как можно
красивее, - отвечала Тео.
Ну, словом, так у них и повелось теперь: они стали друг для друга Тео,
и Этти, и Гарри, и Джордж, и я позволю себе предположить, что междометие
"кыш", адресованное генералом Ламбертом его достойной супруге и матери его
дочерей, содержало в себе некий упрек в чрезмерной сентиментальности и
неискоренимой склонности к сватовству, присущей, впрочем, решительно каждой
женщине, чье сердце хоть чего-нибудь да стоит. Ну, а помимо упрека, в нем
заключался еще и намек, что мадам Ламберт - просто гусыня, если она
воображает, что эти два виргинца готовы немедленно влюбиться в молодых
представительниц женской половины дома Ламбертов. У малютки Этти еще могут
быть какие-то фантазии - с девчонками это бывает, но они быстро
излечиваются. "Ты помнишь, Молли, что до встречи со мной ты ведь тоже была
влюблена в кого-то другого", - сказал генерал, и добрая, простодушная миссис