Страница:
Не скрою: меня слегка занимает, как четырем измученным студентам и одному здоровому, но напрочь нетрезвому трактормену удалось затащить 20 пудов серебра на высоту четвертого этажа. [15 Гусеничные колеи на земле, обнаруженные поутру, натягивают на мысль, что в какой-то связи с колоколом был пользован Серегин трактор - однако троса либо других инженерных фенек [16 (типа блока или направляющих) не сохранилось.
Frankly speaking [17, до меня доехал глубинный смысл свершившегося только наутро, когда, оскользаясь с бодуна на прогнивших ступенях, мы поднялись наверх, и Данила, мистическим образом удерживаясь под куполом на одной руке, продел крюк языка в петлю под самым колокольным сводом. Зеленый и грязный, как кусок отрыжки (очевидно, мы его изрядно потаскали по почве, прежде чем "здынуть" на место), он был... серебряным. То есть до неприличия. Сковырнешь пальчиком кусок грязи килограмма в три, а под ним - резкая и яркая грань литья: какая-нибудь буковка или херувим о шести крылах. Под слоями осадков он был маленьким и аккуратным; огромный бронзовый язык, унятый с другого колокола, был ему явно велик - мы с ужасом ожидали удара: а что, если не сработает? Только Леха отодрал ракушечник с самого верху и - отпрянул с нездоровым лицом (прочитал что-то?). Сказал жутковато: "Сработает". Помню, ветер гуднул внутри, грозно качнул язык, и мы заорали на Стеньку: "Держи!", а он, чуть не зажмурившись, ухватил ржавую веревку языка и зубами скрипнул: "Ну, братцы, хотите - верьте, хотите - нет"...
И все. А потом уже была холодная капля, тупо и занудно лупившая меня в висок: "плюх!", "плюх!" И другая, плюхавшая по ноге, и третья - в плечо... "Holy shit! [18 Да это ж целый ливень", - догадался я и проснулся. Тот, кто никогда не просыпался в луже, не поймет меня - рекомендую поверить на слово: это не только не весело, но даже совсем тоскливо. Никакой оттяжки в этом нет. Первая мысль, посетившая мой холопский разум после реинкарнации, состояла в том, что дождь, и лужа, и капли суть сон, глюк и очередной фильм Тарковского. Однако похрустев песком на зубах и ощутив прелесть облипавшей тело холодной глины, я передумал. Бодро отплевываясь и, кажется, поминая чью-то мать, я вскочил на ноги и посмотрел на часы.
Их не было. Употребив высказывание, я стряхнул осадки с волос и прислушался. Отдаленного шума авто, пробегающих по мокрому асфальту, не слышалось: местность дикая. Напоили, ограбили и бросили в лесу за Кольцевой автодорогой? Едва ли! Мокнуть постепенно ломало. [ 19 И на сосну лезть, чтобы сверху зафиксировать расклад местности, ломало также. Хотелось, напротив, высказываться и бить морды.
Обратив на себя внимание, я понял, что не одет. Не могу я назвать одеждой эти штаны - бурые и мокрые до последней нитки. Однако... кое-что в моих луксах [20 еще могло радовать взгляд: как я раньше не замечал этого бермудского загара на руках, да и по всему телу? Смотрится эротично; народу понравится.
Чмокая босыми подошвами по глиняно-хвойному месиву, я подошел к непонятному предмету, притворявшемуся куском гудрона. Предмет резко перестал быть гудроном и оказался кожаной сумкой, внутри которой были всякие смешные вещи. Например, продолговатая металлическая фенечка, веско запавшая в ладонь. Когда я извлек ее из бэга [21, в голове поплыл глюк, и показалось, что это серебро. На поверхности маячилась эмблемка - три холмика, а под ними рахитический лебедь с профилем Барбары Стрейзанд. Я стоял под дождем и медленно пропирался этим куском серебра, а дождливые капли, юркие как сперматозоиды, сбегали по высокому челу и срывались с кончика носа... Мозг уже морально приготовился к появлению цветных человечков, хвостатых драконов и прочей LSDребедени, но глюк был на редкость однообразен и устойчив. Нет, я не сплю: в правой конечности лежит, натурально, кусок драгметалла граммов в двести. Ну что ж, дают - бери: надо ведь как-то устраиваться в новой жизни. Буксы даже психам не мешают. Не пройдет и полгода, глядишь, куплю себе корову, потом дети пойдут, жены, внуки, сад-огород, дача, машина с шофером, правительственная связь, характер нордический, в партии с 29 года.
Дождик капал перманентно, и тучки плодились на небе, как китайцы. Надо было сниматься, наконец, с ручника и исчезать в толпе. Тут я сморгнул и заметил цепочку луж, притворявшихся следами. Следы уходили в пространство, и я последовал за ними (глина была скользкой и ног ничуть не грела).
Хоп! К концу декабря [22 я вышел к реке. Следы начинались отсюда. Берег был крут, и чтобы попасть в струю, пришлось съехать вниз вместе с хорошим куском глины. Водица согрела упругое тело (слегка пупырчатое от холода), и захотелось плыть энергичнее. Тепловатая водичка приятно возбуждала: сверху - пузыри от дождя, а снизу горячие струи приподнимают тебя, и плывешь.
Приплыли: кончилась речка. В длину она была ничего себе, а вот в ширину не больше полста метров. Половина этого расстояния легко преодолелась мною под водой! - оказывается, я недурно плаваю! Дождика стало меньше: сбоку неба мерещилась даже чистая полоса. Захотелось жить полноценной жизнью. Вытряхивая жидкость из уха, я запрыгал на одной ноге.
Вот тут-то меня и настигла креза [23. Она была большая и прекрасная, как кусок светлого будущего. Метрах в трехстах вдоль самого края березовой рощицы двигалась огромная белая лошадь, а на ее спине сидела, по-мужски разведя ноги и вцепившись в гриву, какая-то дама. Дама была... голая.
Я слабо присвистнул, и копытное, будто реагируя на свист, круто повернуло в мою сторону. Я поправил свои умопомрачительные штаны и стал морально готовиться к встрече с прекрасной колхозницей. По мере приближения лошади объект приобретал все более конкретные формы - и, замечу, весьма бодрящие. "Дама" оказалась в глубине души молоденькой киской с огромными фиолетовыми глазами и толстой облонденной косой, перекинутой на грудь и пропущенной промеж высоких... да. Да. Началась оттяжка [ 24: что-то внутри воспрянуло духом и затанцевало. Я медленно приподнимался над землей, наблюдая, как тихо колышется это молодое тело на лошадиной спине... Колхозница была девочкой мечты. Я подумал, что сегодня вечером буду, пожалуй, свободен, и дружелюбно помахал хвостиком.
Лошадь презрительно фыркнула и притормозила. Девочка осталась сидеть молча, опустив флюоресцентные глаза долу и пассивно отжимая воду из косички. Пауза затянулась - и я взял низкий старт:
- Мстислав Бисеров, народный комиссар по борьбе с курением. Очень рад. Кажется, я вас уже где-то видел - в прошлом?..
Белая кобыла вздрогнула и мотнула хвостом, а чудо природы не удостоило меня даже мановением ресниц. Я улыбнулся шире:
- Неужели мы раньше не встречались? А помните: Париж, набережная Сены? Вы - в белом, я - в "Пежо"...
Ресницы вдруг поднялись, и меня обдало волнами синего света - так бывает вечером на Тверской, когда загорается реклама "Панасоник". Минут десять мой ангел сидел, наклонив голову набок, словно прислушиваясь к каким-то процессам внутри себя. Вскоре, однако, девочка пробудилась к жизни, сладко раздвинула розовые губки и прожурчала что-то на наречии эльфов.
Мысленно поздравив ее с таким сексуальным голосом, я переспросил. Она вновь заговорила, и на меня наплыл очередной глюк - показалось вдруг, что высказывается не девочка, а... лошадь! Животное неотрывно пялилось влажными очами - показалось, что оно и головой кивает в такт словам:
- Вижу. Тебя. Впервые.
Проведя рукой по лбу, я стряхнул с лица клочки маразма и бодро продолжал:
- Неужели впервые? Однако... у меня есть чувство, будто еще не раз увижу вас - в будущем... Кстати, тебя как зовут?
Девочка слабо тряхнула головой и движением руки забросила косичку за спину. Мои глаза запутались в тусовке золотистых волос у нее под мышкой. Лошадь опять вытаращилась на меня, и я услышал:
- Найдешь. Меня. У Стожара. А звать... Стозваною.
Эгей, возрадовался я, киска-то попалась коммунитарная! Уже в ночной клуб зовет. "У Стожара" - это где-то на набережной Гусинского.
- Стозваночка, бэйби... Ты почему голая? У вас что здесь, нудистский пляж?
Бэйби вновь замерла, прислушиваясь к мнению своего желудка. Наконец, полузакрыв глазки - на ресницах блеснула дождистая капля, - она подарила меня совершенно голливудской улыбкой и промолвила:
- Батька. Не велит.
Так. Ситуация осложняется наличием злобного предка-эротомана. Я уточнил имя шизофренического папаши. Оказывается, Стожаром звали не владельца ночного клуба. Стожар - это Стозванкин родитель, причем подчеркивалось, что в гневе он страшен. Я усмехнулся и, сообщив взгляду эмоции сорока тысяч любящих братьев, С придыханием произнес:
- Любовь, honey [25, сильнее всего. А я... я - страшен в любви! You better try it, babe!.. [ 26
Такой дешевой пошлятины не выдерживали даже мои однокурсницы на юрфаке МГУ. Любая честная девушка, услышав такое, хоть немного, да покраснеет. Это непреложный факт, готов отдать на отсечение голову нынешнего президента. Но - моя нудисточка не вписывалась в московские правила. Она была прелестным исключением.
- Я. Тебя. Не боюсь, - услышалось в ответ. Ну что ж, будь я испанский летчик, если сегодня же вечером не проверю тебя на храбрость.
- Так я приду - когда отца твоего дома не будет.
Девочка слизнула с плеча жемчужную каплю и погасила взгляд. Лошадь пришла в движение, принялась разворачиваться ко мне боком, и я услышал:
- Приходи... Он давно тебя дожидает.
Клянусь, что девочкины губы не двигались! Будь я по национальности североамериканец, если вру! Чтоб мне совиньона белого не взвидеть!
Через минуту взгляд уже не фиксировал почти ничего, кроме удаляющегося лошадиного зада и - чуть выше - стройной розовой спинки с толстой светло-русой косой, болтавшейся вдоль позвоночника. Вскоре милый образ напрочь исчез в березняке. От избытка энтузиазма я подпрыгнул в небо, приземлился на руки и слегка походил на голове. Новая жизнь начинала нравиться. Деньги есть, нудисточка есть - чего мне еще не хватает?
И тут я понял чего. Еда. Это короткое слово вонзилось в мозги, и перед глазами поплыли, колыхаясь сладко, словно девичьи груди, огромные гамбургеры и куски сливочного пудинга... Хотелось к людям, к столу. Решив, что синеглазые чудеса природы подождут до вечера, я повернул не туда, где белели березы, а заметно правее - вдоль берега. Там, за холмом в небе маячило нечто напоминавшее столб дыма. Впрочем, это и был дым.
До населенного пункта было почти недалеко. Обогнув два-три оврага и перепрыгнув через добрый десяток ручьев, родников и источников, я возник у подножия холма, на котором гордо высились жилые сооружения. Солнышко вялое, как с большого бодуна - высунуло морду поверх тучи и осветило декорации: высотный двуслойный частокол, из-за которого не виднелось ничего, кроме упомянутых дымков. Впервые в жизни я видел такой роскошный, и притом чистый - пока без единой надписи! - забор. Чистота виднелась повсюду: старые тракторные покрышки, бутылки и рваные портянки хозяева успели-таки убрать к моему приходу. Я оценил.
Все это напоминало фазенду крупного республиканского мафиози. Так и есть: у запертых ворот наметилась фигурка охранника - омоновец сидел, уткнувшись лицом головы в согнутые колени. Удивительно, но парень был явно из хиппующих - длинные желтые волосы свешивались на плечи и на ручку огромного топора, упертого в землю. Топор был авторитетный, и я заложил вираж, чтобы подойти к парнише сбоку, не загораживая ему чудесный вид на реку. Сугубо для шутки я зажал в правой руке серебряный слиток - может быть, он пригодится? Ежели, скажем, по темечку...
Но хиппи услышал хруст веток под моими йогами и задергался. Ухватившись пальцами за рукоять колуна, он стал вертеть инструмент перед собой очевидно, демонстрировал навыки. Прекрасно осознавая, что сердце у омоновца доброе, но рука тяжелая, я решил притормозить. Хиппи немедля приблизился и, нацелив топор в небо над моей головой, произнес какие-то звуки.
Этот вооруженный панк с длинной челкой на глазах был, в натуре, потешный мэн: казалось, что смотришь фильм про викингов. Судя по всему, он просто стебался - то есть шутил. Ну, я люблю, когда юмор, и всегда готов подыграть шутнику. Подтянув штаны до груди и встав в ушуйную позицию "блефующей обезьяны", ваш покорный холоп выставил вперед кулак с серебряной гривной и издал боевой клич хошиминских монахов. Солнце осветило меня, и я почувствовал прилив энергии "инь" к почкам.
- Хасуо! - заорал я по-японски и для убедительности добавил: Харакири-сан! Букугекики! Моя твоя гаси много-много!
Тут же вспомнились названия каких-то городов и промышленных концернов - я употребил их заодно, сузив глаза и придав лицу самурайский вид.
Хиппующий абориген внезапно побледнел продолговатым лицом, замер и стал вслушиваться. Тут меня и просветило, будто на кнопку присел: да он же слепой! Потому и челка на глазах, и смотрит как-то вбок...
- Браток, - начал я, прекратив юмор, - где у вас тут сельсовет? Мне бы до телефона добраться.
Реакция парниши могла быть и менее неожиданной. От удивления у меня даже немного опустились внутренние органы. Уронив топор в трех сантиметрах от собственной ноги, охранник распялил руки и... побежал ко мне целоваться. В растерянности, я позволил хиппаку временно обнять себя, но тут же, прохладно похлопав его по спине, поспешил завершить эту встречу на Эльбе.
- Ну-ну... Не плачь, партизан, - сказал я сочувственно. - Свои, свои... советские... соскучился, браток... А... телефон-то где?
Парень рыдал и сморкался мне в плечо. Я напрягся и с трудом разобрал его слизистое сюсюканье:
- Мсти... сла-авушка-а... Вернулся... Уж не ждали...
Показалось, что он говорил не совсем по-русски: не то чех, не то сербохорват. Слова звучали непривычно, но довольно приятно и, несмотря на дикие суффиксы, вполне усваивались мозгом. Как было замечено, хиппак оказался настоящим дауном. Он упорно не хотел понимать насчет телефона. Более того, стоило мне повторить вопрос поотчетливей, как мой новый френд испуганно качнулся в сторону.
- Эк тя бросило! - посочувствовал я и медленно, по слогам произнес: - Те-ле-фона хочу. Твоя понимай? Те-ле-фона! Мстиславка кушать хочет.
Слепой вытаращился в мою сторону и, протянув руку, попробовал было ущипнуть меня за нос.
- Мстиславе! - забормотал он, бледнея, - ты ли эво? Своишь ли разум? Что за слова нелепы?
Я сплюнул: не люблю, когда тормозят. Приходилось переходить на более доступный язык.
- Гэй, хлопец, - сказал я, отчаянно краснея за свое московитское произношение. - Чуешь ли, шо я балакаю? Пидемо до хаты, до жинки, код куче, а? Горилки, а? Поспиваемо... Ой, гарно будэ!
Увы мне: парниша печалился прямо на глазах.
- Что тя брало? - тревожно вздохнул он, участливо кладя руку мне на плечо. - Или кто напал на тебя в шуме [27? Или очаровали тебя? Туга-то нам... Горе-яре!
Теперь я уже свыкся с местным сленгом, но тогда, беседуя с парнем у ворот селища, не въехал в его слова ни на полметра. Чтобы не показаться иностранцем, пришлось преимущественно молчать. Хиппи меж тем базарил без умолку:
- Право слово, ты слова нелепы речешь. Равно нем еси, однако. Ведь мы уж плакали тебя. Стожара, батька твоего, воспросили: жив ли наш Мстиславка? Отповедал Стожар: не видать мне Мстислава: знать, за многие угодья уходил ты от села...
Услышав знакомое имя Стожара, я обрел интерес к жизни. Общий смысл слов омоновца смутно дотягивался до меня - я перевел фразу на русский и с ужасом осознал, что некий Стожар является мне - батькой! А следовательно, мы с нудисточкой - родственники!
Настроение упало и придавило тяжестью. Захотелось признаться болтливому хиппаку, что вижу его в первый и, надеюсь, последний раз. Я уже потянулся было рукой со слитком к белобрысому темечку - но парень вовремя сказал ключевое слово:
- Ну, добро... Идем, Клуха тебе жирку-то отвалит похлебать. Сегодня кормит пшеном сорочинским с рыбицею и можжевеловым медом.
Сразу возникла идея познакомиться с симпатичной Клухой - френд цепко ухватил меня выше локтя и потащил к воротам. Деревенька была мелкая, но крепкая - двухэтажные коттеджи, оформленные из толстых бревен и соединенные кое-где висячими галереями... Смахивало на декорации к детскому фильму про Иванушку-дебила. Дебилов, судя по встречным физиономиям, имелось в достатке, а вот съемочная группа что-то запаздывала. Зато бесштанные пацанята и белобрысые девчушки в сорочках существовали повсюду, копаясь в грязи, почесывая собакам животы и царапая друг другу физиономии. Пара-другая темных глазок в растворенном окне, мелькание платочка и неслышное хихиканье словом, я ощутил себя в тридесятом царстве неограниченных возможностей. Слепой гид шагал уверенно, как хозяин тайги, размахивая топором и радостно сжимая мое плечо. В профиль хиппак был похож на эльфа - очевидно, он сознавал это и потому одевался в зеленое. Его длинная рубаха бутылочного цвета, перевязанная широким белым поясом, ничуть не претендовала на место в коллекции Живанши, но рядом с моими кальсонами выглядела даже престижно.
Мы притормозили у масштабного дома в конце стрита - весь фронтон был завешан сохнущими на солнце белоснежными рубахами, а у входной двери сидел на собственном хвосте черный волкогав размером с китайского летчика. Я самоуверенно протянул ему пустую ладонь - и, как ни странно, четвероногое радостно лизнуло мою руку, блестя глазами и размахивая хвостом...
Тут мы услышали визг. Или, точнее говоря, ВИЗГ. Он доносился изнутри дома - у дальней стены стояла с ухватом наперевес тетушка гигантской конфигурации, наделенная от природы красным мужским лицом и толстыми добрыми губами. Она смотрела прямо на меня - и верещала неожиданно высоким голосом. Лито метнулся вперед и, отдирая тетушкины пальцы от ухвата, попытался объяснить обстановку.
- Чур меня! Чур! - выкрикивала дама, энергично отпихиваясь от слепого. - Батька Белуня, оборони! Згинь, згинь ты, навь лесная, навь болотная!
Последнее относилось уже ко мне. Не люблю, когда наезжают, но с бабкой приходилось дружить: у нее было пшено, и ry bitsa, и myedovukha.
- Эй, Клуха! - неуверенно начал я. - Эй, кушать давай! Прозвучало это совсем по-фашистски, и язык сам собой добавил:
- Хэй, матка! Яйки давай, курка давай! Кюшайт млеко! Бистро! Йа-йа, цум тойфель!
"Матка" смолкла и, похлопав глазами, смущенно спрятала ухват за спину.
- Ну, прямо уж курку! - обиженно заквохтала она. - Немаю курку эводня. Само рыбица есть! Пожируешь и рыбицею. Экий груб стал! Подавай ему "быстро", да с жару! Три дни ни слуху, ни чуху... Шасть на порог и уже кричит... Нагулялся, татья харья!
Клуха ворчала по-доброму: радовалась, что я вернулся живой. Ее огромные лапы метались по столу, по полкам, к печке и обратно - минута, и "братина" похлебки дымится в руках.
В квартире было душно - и мы вышли обедать на двор. Клуха проводила меня до порога и, не выдержав, поцеловала жирными губами куда-то в ухо.
- Ведь уж не жду! Не жду Мстиславку! - расхлюпалась она, вытирая кулаком мясистый нос. - Мыслю: пропал парень, згинул и не сыскать! Эводня уже и каши на тебя не варили... А Гнедко-то два дни угодою да невзгодою рыскал тебя в шуме, с коня не слезалый! То-то ему быть удоба!
Отплевываясь от голодных ос, штурмовавших наш обед, мы с хиппаком набросились на "жированье". На душе становилось спокойнее и совсем по-западному: мир вокруг наполнялся сытостью и оптимизмом. Теперь я даже готов был выслушивать сербскохорватский маразм, соскальзывавший с языка собеседника.
- Скоро уж и липку свою узришь, Метаночку, - сладко ухмылялся слепец, слизывая мед с пальцев. - Ох и стужилась по тебе! Как узнала, что ты згинул, перво-наперво в слезы:
"Мстиславка помер, а опоясть мою так и не вернул!" Зело горевала по тебе, а пуще, мыслю, по ласке твоей. Ныне-то от удобы, чай, из сорочки-то выскочит, ага! Лихо развратна парка... Едно слово: метанка.
Он расхохотался. До сознания доехало, что Метанка - это моя girlfriend [28 или, по-местному, "парка". Эх, знать бы, каким богам тут молятся! Половину царства Польского отдал бы, чтоб эта Метанка была так же хороша, как кавалеристочка с фиолетовыми глазами. Впрочем... у нас со Стозваной, кажется, общий папаша - если я правильно сообразил обстановку. И звать его... Стожар?
- Послушай, друг... - Я решился наконец перебить собеседника. Послушай, а... ты не слышал, где теперь мой разлюбезный папаша? Давно не видел старика... Что-то он, старый хрен, поделывает в новую историческую эпоху? Где обитает?
Лито поперхнулся куском зеленого яблока и прислушался. Догадавшись, что у него проблемы с переводом, я воспроизвел фразу, сдобрив ее украинскими междометиями и вологодским оканьем. Эффект оказался неожиданным - очевидно, получилась какая-то лажа [29: парень надулся как пень и сурово промолвил:
- Нелепы шутки твои, Мстиславе. Добро ведаеши участь отца своего. Умер он тому двадесет лет!
- Ты чего, опух, браток? Как это умер?
- Однако и умер. При осаде града Властова згинул. Как престольцы на последний приступ пошли, тако он с топором своим и заступи на стену. Князь Всеволод указал всем холопам своим к оружию, и отец твой. Лык, промеж первых погибнул... Эх, крамола тебе, Мстиславе, отцову память осмеять!
Я обиделся. Вот так всегда: стоит слово сказать, и уж крамола! Да я... я за милого папашу кому хочешь горло перегрызу! Геройский, видно, был предок, хоть и холоп. "Мстислав Лыкович" - так, стало быть, меня теперь зовут... Остается невыясненным, кто такой Стожар. Осторожно подбирая слова, я спросил об этом у хиппака - и тут же пожалел. Мой вопрос вырубил его на месте: хлопая незрячими глазами, парень замер, как зависший компьютер, медленно поедаемый вирусом.
- Ч-чур меня обрани! - Он выдавил из себя диалектное ругательство. Что тя обрало? Стожар - это божко наш, племени стожаричей... Побоись горя, Мстиславе, - шуткование твое небеспечно зело!
Ага! Ситуация проясняется: сексуальный маньяк, властелин лошадей и нудисток выдавал себя, оказывается, за местного божка. Должно быть, поджигает магний и летает на дельтаплане. Надо познакомиться с начальством поближе - авось и мне достанется теплое место в божественной номенклатуре. Слепой собеседник между тем по-прежнему пребывал в глубоком отъезде. Я решил наконец расставить все точки над "ю".
- Видишь ли, брат... Тут такой облом приключился... Короче, я ничего не помню. Память отшибло, понимаешь? Совсем как в фильме "Total Recall" вот смотрю на твою физиономию и пытаюсь понять, как же тебя звать-то? Но ни малейшей идеи в мозгу. Не хотел я тебе душу рвать, да придется, видно. Околдовали меня в лесу, натурально: трое суток под дождем без памяти лежал.
Слепец не по-детски расстроился. Резко вскочив с места, побежал прикладывать руку к моему воспаленному лбу:
- Часом к Стожару тебе спешить, пусть излечит твою напасть. Это Мокошь-божица тебя очаровала - зря ты не чтил ее! Она разума не лишает, а само пометствие отьясти в силах. Жирцы Стожаровы снимут заклятвие, небось! Скотину им привести - мигом обренут тебе памятство, не тужи.
Тут он примолк и спросил, чуть отшатнувшись:
- Эво как: а мое-то именье тожде избылось?
- Напрочь, браток, забыл. Как отрезало.
- Я сам - Лито, поспешник твой! Дружина изведанный - не один путь купчину с тобою брали в лесу, а то болярина заезжего...
- Ты что, близорукий, да?
- Слеп. Однако ухом чую и на шорох бью не хужде зрячих.
- Кого бьешь? Оккупантов разных там, монголов?
- Эка речь: монголов! - засмеялся Лито. - Купчишек мелких по дороге, прохожих да пролетных... Забавляемся помалу.
Наконец до меня дошло. Это ж бандиты! И Мстиславка Лыкович - у них паханом! Стало быть, я не просто холоп, а еще и диссидент... Борец за народные права, Робин Гуд. Веселая жизнь, приключенческая-Интересно" сколько на мне старых дел висит - организованная преступность, ношение оружия, разбойные нападения...
- Да не уж ли ты позабыл разбитву нашу? Како мы с Гнеданом купчину из Лучедарья брали, с медами-то?
- Стоп. Кто такой Гнедан, почему не знаю? Лито сплюнул.
- Однако ты гад опослед этого! Гнедко тя по лесу, да по шуму рыскал, он тебе друже верный, доконный, а ты - "не знаю"! Не памятство потерял, а стыдобу! Уж ли и самого князя Всеволода прозабыл?!
Последнее прозвучало ну очень уж грозно. Я заверил парня, что кого-кого, а князя Всеволода я знаю как свои пять пальцев. (В гробу я видел ваших князей - еще прислуживать заставят... Я гражданин свободной страны и знаю свои права.)
Хиппак тем временем продолжал загружать информацией о жизни начальства.
- Да-а-а, - протянул он, обсасывая яблочный огрызок, - князь-то наш Всеволод ноне совсем из ума вытек. Мало одиночит в шуме, но и невзгодами не почивает, все речи себе молвит нечуемы, в пустом углу на кланях стоючи...
- Абзац! - среагировал я, влезая в разговор. - Это он что. Богу молится - на коленях-то, в углу?
Лито изобразил на лице глобальную тупость и промямлил, что не знает.
Frankly speaking [17, до меня доехал глубинный смысл свершившегося только наутро, когда, оскользаясь с бодуна на прогнивших ступенях, мы поднялись наверх, и Данила, мистическим образом удерживаясь под куполом на одной руке, продел крюк языка в петлю под самым колокольным сводом. Зеленый и грязный, как кусок отрыжки (очевидно, мы его изрядно потаскали по почве, прежде чем "здынуть" на место), он был... серебряным. То есть до неприличия. Сковырнешь пальчиком кусок грязи килограмма в три, а под ним - резкая и яркая грань литья: какая-нибудь буковка или херувим о шести крылах. Под слоями осадков он был маленьким и аккуратным; огромный бронзовый язык, унятый с другого колокола, был ему явно велик - мы с ужасом ожидали удара: а что, если не сработает? Только Леха отодрал ракушечник с самого верху и - отпрянул с нездоровым лицом (прочитал что-то?). Сказал жутковато: "Сработает". Помню, ветер гуднул внутри, грозно качнул язык, и мы заорали на Стеньку: "Держи!", а он, чуть не зажмурившись, ухватил ржавую веревку языка и зубами скрипнул: "Ну, братцы, хотите - верьте, хотите - нет"...
И все. А потом уже была холодная капля, тупо и занудно лупившая меня в висок: "плюх!", "плюх!" И другая, плюхавшая по ноге, и третья - в плечо... "Holy shit! [18 Да это ж целый ливень", - догадался я и проснулся. Тот, кто никогда не просыпался в луже, не поймет меня - рекомендую поверить на слово: это не только не весело, но даже совсем тоскливо. Никакой оттяжки в этом нет. Первая мысль, посетившая мой холопский разум после реинкарнации, состояла в том, что дождь, и лужа, и капли суть сон, глюк и очередной фильм Тарковского. Однако похрустев песком на зубах и ощутив прелесть облипавшей тело холодной глины, я передумал. Бодро отплевываясь и, кажется, поминая чью-то мать, я вскочил на ноги и посмотрел на часы.
Их не было. Употребив высказывание, я стряхнул осадки с волос и прислушался. Отдаленного шума авто, пробегающих по мокрому асфальту, не слышалось: местность дикая. Напоили, ограбили и бросили в лесу за Кольцевой автодорогой? Едва ли! Мокнуть постепенно ломало. [ 19 И на сосну лезть, чтобы сверху зафиксировать расклад местности, ломало также. Хотелось, напротив, высказываться и бить морды.
Обратив на себя внимание, я понял, что не одет. Не могу я назвать одеждой эти штаны - бурые и мокрые до последней нитки. Однако... кое-что в моих луксах [20 еще могло радовать взгляд: как я раньше не замечал этого бермудского загара на руках, да и по всему телу? Смотрится эротично; народу понравится.
Чмокая босыми подошвами по глиняно-хвойному месиву, я подошел к непонятному предмету, притворявшемуся куском гудрона. Предмет резко перестал быть гудроном и оказался кожаной сумкой, внутри которой были всякие смешные вещи. Например, продолговатая металлическая фенечка, веско запавшая в ладонь. Когда я извлек ее из бэга [21, в голове поплыл глюк, и показалось, что это серебро. На поверхности маячилась эмблемка - три холмика, а под ними рахитический лебедь с профилем Барбары Стрейзанд. Я стоял под дождем и медленно пропирался этим куском серебра, а дождливые капли, юркие как сперматозоиды, сбегали по высокому челу и срывались с кончика носа... Мозг уже морально приготовился к появлению цветных человечков, хвостатых драконов и прочей LSDребедени, но глюк был на редкость однообразен и устойчив. Нет, я не сплю: в правой конечности лежит, натурально, кусок драгметалла граммов в двести. Ну что ж, дают - бери: надо ведь как-то устраиваться в новой жизни. Буксы даже психам не мешают. Не пройдет и полгода, глядишь, куплю себе корову, потом дети пойдут, жены, внуки, сад-огород, дача, машина с шофером, правительственная связь, характер нордический, в партии с 29 года.
Дождик капал перманентно, и тучки плодились на небе, как китайцы. Надо было сниматься, наконец, с ручника и исчезать в толпе. Тут я сморгнул и заметил цепочку луж, притворявшихся следами. Следы уходили в пространство, и я последовал за ними (глина была скользкой и ног ничуть не грела).
Хоп! К концу декабря [22 я вышел к реке. Следы начинались отсюда. Берег был крут, и чтобы попасть в струю, пришлось съехать вниз вместе с хорошим куском глины. Водица согрела упругое тело (слегка пупырчатое от холода), и захотелось плыть энергичнее. Тепловатая водичка приятно возбуждала: сверху - пузыри от дождя, а снизу горячие струи приподнимают тебя, и плывешь.
Приплыли: кончилась речка. В длину она была ничего себе, а вот в ширину не больше полста метров. Половина этого расстояния легко преодолелась мною под водой! - оказывается, я недурно плаваю! Дождика стало меньше: сбоку неба мерещилась даже чистая полоса. Захотелось жить полноценной жизнью. Вытряхивая жидкость из уха, я запрыгал на одной ноге.
Вот тут-то меня и настигла креза [23. Она была большая и прекрасная, как кусок светлого будущего. Метрах в трехстах вдоль самого края березовой рощицы двигалась огромная белая лошадь, а на ее спине сидела, по-мужски разведя ноги и вцепившись в гриву, какая-то дама. Дама была... голая.
Я слабо присвистнул, и копытное, будто реагируя на свист, круто повернуло в мою сторону. Я поправил свои умопомрачительные штаны и стал морально готовиться к встрече с прекрасной колхозницей. По мере приближения лошади объект приобретал все более конкретные формы - и, замечу, весьма бодрящие. "Дама" оказалась в глубине души молоденькой киской с огромными фиолетовыми глазами и толстой облонденной косой, перекинутой на грудь и пропущенной промеж высоких... да. Да. Началась оттяжка [ 24: что-то внутри воспрянуло духом и затанцевало. Я медленно приподнимался над землей, наблюдая, как тихо колышется это молодое тело на лошадиной спине... Колхозница была девочкой мечты. Я подумал, что сегодня вечером буду, пожалуй, свободен, и дружелюбно помахал хвостиком.
Лошадь презрительно фыркнула и притормозила. Девочка осталась сидеть молча, опустив флюоресцентные глаза долу и пассивно отжимая воду из косички. Пауза затянулась - и я взял низкий старт:
- Мстислав Бисеров, народный комиссар по борьбе с курением. Очень рад. Кажется, я вас уже где-то видел - в прошлом?..
Белая кобыла вздрогнула и мотнула хвостом, а чудо природы не удостоило меня даже мановением ресниц. Я улыбнулся шире:
- Неужели мы раньше не встречались? А помните: Париж, набережная Сены? Вы - в белом, я - в "Пежо"...
Ресницы вдруг поднялись, и меня обдало волнами синего света - так бывает вечером на Тверской, когда загорается реклама "Панасоник". Минут десять мой ангел сидел, наклонив голову набок, словно прислушиваясь к каким-то процессам внутри себя. Вскоре, однако, девочка пробудилась к жизни, сладко раздвинула розовые губки и прожурчала что-то на наречии эльфов.
Мысленно поздравив ее с таким сексуальным голосом, я переспросил. Она вновь заговорила, и на меня наплыл очередной глюк - показалось вдруг, что высказывается не девочка, а... лошадь! Животное неотрывно пялилось влажными очами - показалось, что оно и головой кивает в такт словам:
- Вижу. Тебя. Впервые.
Проведя рукой по лбу, я стряхнул с лица клочки маразма и бодро продолжал:
- Неужели впервые? Однако... у меня есть чувство, будто еще не раз увижу вас - в будущем... Кстати, тебя как зовут?
Девочка слабо тряхнула головой и движением руки забросила косичку за спину. Мои глаза запутались в тусовке золотистых волос у нее под мышкой. Лошадь опять вытаращилась на меня, и я услышал:
- Найдешь. Меня. У Стожара. А звать... Стозваною.
Эгей, возрадовался я, киска-то попалась коммунитарная! Уже в ночной клуб зовет. "У Стожара" - это где-то на набережной Гусинского.
- Стозваночка, бэйби... Ты почему голая? У вас что здесь, нудистский пляж?
Бэйби вновь замерла, прислушиваясь к мнению своего желудка. Наконец, полузакрыв глазки - на ресницах блеснула дождистая капля, - она подарила меня совершенно голливудской улыбкой и промолвила:
- Батька. Не велит.
Так. Ситуация осложняется наличием злобного предка-эротомана. Я уточнил имя шизофренического папаши. Оказывается, Стожаром звали не владельца ночного клуба. Стожар - это Стозванкин родитель, причем подчеркивалось, что в гневе он страшен. Я усмехнулся и, сообщив взгляду эмоции сорока тысяч любящих братьев, С придыханием произнес:
- Любовь, honey [25, сильнее всего. А я... я - страшен в любви! You better try it, babe!.. [ 26
Такой дешевой пошлятины не выдерживали даже мои однокурсницы на юрфаке МГУ. Любая честная девушка, услышав такое, хоть немного, да покраснеет. Это непреложный факт, готов отдать на отсечение голову нынешнего президента. Но - моя нудисточка не вписывалась в московские правила. Она была прелестным исключением.
- Я. Тебя. Не боюсь, - услышалось в ответ. Ну что ж, будь я испанский летчик, если сегодня же вечером не проверю тебя на храбрость.
- Так я приду - когда отца твоего дома не будет.
Девочка слизнула с плеча жемчужную каплю и погасила взгляд. Лошадь пришла в движение, принялась разворачиваться ко мне боком, и я услышал:
- Приходи... Он давно тебя дожидает.
Клянусь, что девочкины губы не двигались! Будь я по национальности североамериканец, если вру! Чтоб мне совиньона белого не взвидеть!
Через минуту взгляд уже не фиксировал почти ничего, кроме удаляющегося лошадиного зада и - чуть выше - стройной розовой спинки с толстой светло-русой косой, болтавшейся вдоль позвоночника. Вскоре милый образ напрочь исчез в березняке. От избытка энтузиазма я подпрыгнул в небо, приземлился на руки и слегка походил на голове. Новая жизнь начинала нравиться. Деньги есть, нудисточка есть - чего мне еще не хватает?
И тут я понял чего. Еда. Это короткое слово вонзилось в мозги, и перед глазами поплыли, колыхаясь сладко, словно девичьи груди, огромные гамбургеры и куски сливочного пудинга... Хотелось к людям, к столу. Решив, что синеглазые чудеса природы подождут до вечера, я повернул не туда, где белели березы, а заметно правее - вдоль берега. Там, за холмом в небе маячило нечто напоминавшее столб дыма. Впрочем, это и был дым.
До населенного пункта было почти недалеко. Обогнув два-три оврага и перепрыгнув через добрый десяток ручьев, родников и источников, я возник у подножия холма, на котором гордо высились жилые сооружения. Солнышко вялое, как с большого бодуна - высунуло морду поверх тучи и осветило декорации: высотный двуслойный частокол, из-за которого не виднелось ничего, кроме упомянутых дымков. Впервые в жизни я видел такой роскошный, и притом чистый - пока без единой надписи! - забор. Чистота виднелась повсюду: старые тракторные покрышки, бутылки и рваные портянки хозяева успели-таки убрать к моему приходу. Я оценил.
Все это напоминало фазенду крупного республиканского мафиози. Так и есть: у запертых ворот наметилась фигурка охранника - омоновец сидел, уткнувшись лицом головы в согнутые колени. Удивительно, но парень был явно из хиппующих - длинные желтые волосы свешивались на плечи и на ручку огромного топора, упертого в землю. Топор был авторитетный, и я заложил вираж, чтобы подойти к парнише сбоку, не загораживая ему чудесный вид на реку. Сугубо для шутки я зажал в правой руке серебряный слиток - может быть, он пригодится? Ежели, скажем, по темечку...
Но хиппи услышал хруст веток под моими йогами и задергался. Ухватившись пальцами за рукоять колуна, он стал вертеть инструмент перед собой очевидно, демонстрировал навыки. Прекрасно осознавая, что сердце у омоновца доброе, но рука тяжелая, я решил притормозить. Хиппи немедля приблизился и, нацелив топор в небо над моей головой, произнес какие-то звуки.
Этот вооруженный панк с длинной челкой на глазах был, в натуре, потешный мэн: казалось, что смотришь фильм про викингов. Судя по всему, он просто стебался - то есть шутил. Ну, я люблю, когда юмор, и всегда готов подыграть шутнику. Подтянув штаны до груди и встав в ушуйную позицию "блефующей обезьяны", ваш покорный холоп выставил вперед кулак с серебряной гривной и издал боевой клич хошиминских монахов. Солнце осветило меня, и я почувствовал прилив энергии "инь" к почкам.
- Хасуо! - заорал я по-японски и для убедительности добавил: Харакири-сан! Букугекики! Моя твоя гаси много-много!
Тут же вспомнились названия каких-то городов и промышленных концернов - я употребил их заодно, сузив глаза и придав лицу самурайский вид.
Хиппующий абориген внезапно побледнел продолговатым лицом, замер и стал вслушиваться. Тут меня и просветило, будто на кнопку присел: да он же слепой! Потому и челка на глазах, и смотрит как-то вбок...
- Браток, - начал я, прекратив юмор, - где у вас тут сельсовет? Мне бы до телефона добраться.
Реакция парниши могла быть и менее неожиданной. От удивления у меня даже немного опустились внутренние органы. Уронив топор в трех сантиметрах от собственной ноги, охранник распялил руки и... побежал ко мне целоваться. В растерянности, я позволил хиппаку временно обнять себя, но тут же, прохладно похлопав его по спине, поспешил завершить эту встречу на Эльбе.
- Ну-ну... Не плачь, партизан, - сказал я сочувственно. - Свои, свои... советские... соскучился, браток... А... телефон-то где?
Парень рыдал и сморкался мне в плечо. Я напрягся и с трудом разобрал его слизистое сюсюканье:
- Мсти... сла-авушка-а... Вернулся... Уж не ждали...
Показалось, что он говорил не совсем по-русски: не то чех, не то сербохорват. Слова звучали непривычно, но довольно приятно и, несмотря на дикие суффиксы, вполне усваивались мозгом. Как было замечено, хиппак оказался настоящим дауном. Он упорно не хотел понимать насчет телефона. Более того, стоило мне повторить вопрос поотчетливей, как мой новый френд испуганно качнулся в сторону.
- Эк тя бросило! - посочувствовал я и медленно, по слогам произнес: - Те-ле-фона хочу. Твоя понимай? Те-ле-фона! Мстиславка кушать хочет.
Слепой вытаращился в мою сторону и, протянув руку, попробовал было ущипнуть меня за нос.
- Мстиславе! - забормотал он, бледнея, - ты ли эво? Своишь ли разум? Что за слова нелепы?
Я сплюнул: не люблю, когда тормозят. Приходилось переходить на более доступный язык.
- Гэй, хлопец, - сказал я, отчаянно краснея за свое московитское произношение. - Чуешь ли, шо я балакаю? Пидемо до хаты, до жинки, код куче, а? Горилки, а? Поспиваемо... Ой, гарно будэ!
Увы мне: парниша печалился прямо на глазах.
- Что тя брало? - тревожно вздохнул он, участливо кладя руку мне на плечо. - Или кто напал на тебя в шуме [27? Или очаровали тебя? Туга-то нам... Горе-яре!
Теперь я уже свыкся с местным сленгом, но тогда, беседуя с парнем у ворот селища, не въехал в его слова ни на полметра. Чтобы не показаться иностранцем, пришлось преимущественно молчать. Хиппи меж тем базарил без умолку:
- Право слово, ты слова нелепы речешь. Равно нем еси, однако. Ведь мы уж плакали тебя. Стожара, батька твоего, воспросили: жив ли наш Мстиславка? Отповедал Стожар: не видать мне Мстислава: знать, за многие угодья уходил ты от села...
Услышав знакомое имя Стожара, я обрел интерес к жизни. Общий смысл слов омоновца смутно дотягивался до меня - я перевел фразу на русский и с ужасом осознал, что некий Стожар является мне - батькой! А следовательно, мы с нудисточкой - родственники!
Настроение упало и придавило тяжестью. Захотелось признаться болтливому хиппаку, что вижу его в первый и, надеюсь, последний раз. Я уже потянулся было рукой со слитком к белобрысому темечку - но парень вовремя сказал ключевое слово:
- Ну, добро... Идем, Клуха тебе жирку-то отвалит похлебать. Сегодня кормит пшеном сорочинским с рыбицею и можжевеловым медом.
Сразу возникла идея познакомиться с симпатичной Клухой - френд цепко ухватил меня выше локтя и потащил к воротам. Деревенька была мелкая, но крепкая - двухэтажные коттеджи, оформленные из толстых бревен и соединенные кое-где висячими галереями... Смахивало на декорации к детскому фильму про Иванушку-дебила. Дебилов, судя по встречным физиономиям, имелось в достатке, а вот съемочная группа что-то запаздывала. Зато бесштанные пацанята и белобрысые девчушки в сорочках существовали повсюду, копаясь в грязи, почесывая собакам животы и царапая друг другу физиономии. Пара-другая темных глазок в растворенном окне, мелькание платочка и неслышное хихиканье словом, я ощутил себя в тридесятом царстве неограниченных возможностей. Слепой гид шагал уверенно, как хозяин тайги, размахивая топором и радостно сжимая мое плечо. В профиль хиппак был похож на эльфа - очевидно, он сознавал это и потому одевался в зеленое. Его длинная рубаха бутылочного цвета, перевязанная широким белым поясом, ничуть не претендовала на место в коллекции Живанши, но рядом с моими кальсонами выглядела даже престижно.
Мы притормозили у масштабного дома в конце стрита - весь фронтон был завешан сохнущими на солнце белоснежными рубахами, а у входной двери сидел на собственном хвосте черный волкогав размером с китайского летчика. Я самоуверенно протянул ему пустую ладонь - и, как ни странно, четвероногое радостно лизнуло мою руку, блестя глазами и размахивая хвостом...
Тут мы услышали визг. Или, точнее говоря, ВИЗГ. Он доносился изнутри дома - у дальней стены стояла с ухватом наперевес тетушка гигантской конфигурации, наделенная от природы красным мужским лицом и толстыми добрыми губами. Она смотрела прямо на меня - и верещала неожиданно высоким голосом. Лито метнулся вперед и, отдирая тетушкины пальцы от ухвата, попытался объяснить обстановку.
- Чур меня! Чур! - выкрикивала дама, энергично отпихиваясь от слепого. - Батька Белуня, оборони! Згинь, згинь ты, навь лесная, навь болотная!
Последнее относилось уже ко мне. Не люблю, когда наезжают, но с бабкой приходилось дружить: у нее было пшено, и ry bitsa, и myedovukha.
- Эй, Клуха! - неуверенно начал я. - Эй, кушать давай! Прозвучало это совсем по-фашистски, и язык сам собой добавил:
- Хэй, матка! Яйки давай, курка давай! Кюшайт млеко! Бистро! Йа-йа, цум тойфель!
"Матка" смолкла и, похлопав глазами, смущенно спрятала ухват за спину.
- Ну, прямо уж курку! - обиженно заквохтала она. - Немаю курку эводня. Само рыбица есть! Пожируешь и рыбицею. Экий груб стал! Подавай ему "быстро", да с жару! Три дни ни слуху, ни чуху... Шасть на порог и уже кричит... Нагулялся, татья харья!
Клуха ворчала по-доброму: радовалась, что я вернулся живой. Ее огромные лапы метались по столу, по полкам, к печке и обратно - минута, и "братина" похлебки дымится в руках.
В квартире было душно - и мы вышли обедать на двор. Клуха проводила меня до порога и, не выдержав, поцеловала жирными губами куда-то в ухо.
- Ведь уж не жду! Не жду Мстиславку! - расхлюпалась она, вытирая кулаком мясистый нос. - Мыслю: пропал парень, згинул и не сыскать! Эводня уже и каши на тебя не варили... А Гнедко-то два дни угодою да невзгодою рыскал тебя в шуме, с коня не слезалый! То-то ему быть удоба!
Отплевываясь от голодных ос, штурмовавших наш обед, мы с хиппаком набросились на "жированье". На душе становилось спокойнее и совсем по-западному: мир вокруг наполнялся сытостью и оптимизмом. Теперь я даже готов был выслушивать сербскохорватский маразм, соскальзывавший с языка собеседника.
- Скоро уж и липку свою узришь, Метаночку, - сладко ухмылялся слепец, слизывая мед с пальцев. - Ох и стужилась по тебе! Как узнала, что ты згинул, перво-наперво в слезы:
"Мстиславка помер, а опоясть мою так и не вернул!" Зело горевала по тебе, а пуще, мыслю, по ласке твоей. Ныне-то от удобы, чай, из сорочки-то выскочит, ага! Лихо развратна парка... Едно слово: метанка.
Он расхохотался. До сознания доехало, что Метанка - это моя girlfriend [28 или, по-местному, "парка". Эх, знать бы, каким богам тут молятся! Половину царства Польского отдал бы, чтоб эта Метанка была так же хороша, как кавалеристочка с фиолетовыми глазами. Впрочем... у нас со Стозваной, кажется, общий папаша - если я правильно сообразил обстановку. И звать его... Стожар?
- Послушай, друг... - Я решился наконец перебить собеседника. Послушай, а... ты не слышал, где теперь мой разлюбезный папаша? Давно не видел старика... Что-то он, старый хрен, поделывает в новую историческую эпоху? Где обитает?
Лито поперхнулся куском зеленого яблока и прислушался. Догадавшись, что у него проблемы с переводом, я воспроизвел фразу, сдобрив ее украинскими междометиями и вологодским оканьем. Эффект оказался неожиданным - очевидно, получилась какая-то лажа [29: парень надулся как пень и сурово промолвил:
- Нелепы шутки твои, Мстиславе. Добро ведаеши участь отца своего. Умер он тому двадесет лет!
- Ты чего, опух, браток? Как это умер?
- Однако и умер. При осаде града Властова згинул. Как престольцы на последний приступ пошли, тако он с топором своим и заступи на стену. Князь Всеволод указал всем холопам своим к оружию, и отец твой. Лык, промеж первых погибнул... Эх, крамола тебе, Мстиславе, отцову память осмеять!
Я обиделся. Вот так всегда: стоит слово сказать, и уж крамола! Да я... я за милого папашу кому хочешь горло перегрызу! Геройский, видно, был предок, хоть и холоп. "Мстислав Лыкович" - так, стало быть, меня теперь зовут... Остается невыясненным, кто такой Стожар. Осторожно подбирая слова, я спросил об этом у хиппака - и тут же пожалел. Мой вопрос вырубил его на месте: хлопая незрячими глазами, парень замер, как зависший компьютер, медленно поедаемый вирусом.
- Ч-чур меня обрани! - Он выдавил из себя диалектное ругательство. Что тя обрало? Стожар - это божко наш, племени стожаричей... Побоись горя, Мстиславе, - шуткование твое небеспечно зело!
Ага! Ситуация проясняется: сексуальный маньяк, властелин лошадей и нудисток выдавал себя, оказывается, за местного божка. Должно быть, поджигает магний и летает на дельтаплане. Надо познакомиться с начальством поближе - авось и мне достанется теплое место в божественной номенклатуре. Слепой собеседник между тем по-прежнему пребывал в глубоком отъезде. Я решил наконец расставить все точки над "ю".
- Видишь ли, брат... Тут такой облом приключился... Короче, я ничего не помню. Память отшибло, понимаешь? Совсем как в фильме "Total Recall" вот смотрю на твою физиономию и пытаюсь понять, как же тебя звать-то? Но ни малейшей идеи в мозгу. Не хотел я тебе душу рвать, да придется, видно. Околдовали меня в лесу, натурально: трое суток под дождем без памяти лежал.
Слепец не по-детски расстроился. Резко вскочив с места, побежал прикладывать руку к моему воспаленному лбу:
- Часом к Стожару тебе спешить, пусть излечит твою напасть. Это Мокошь-божица тебя очаровала - зря ты не чтил ее! Она разума не лишает, а само пометствие отьясти в силах. Жирцы Стожаровы снимут заклятвие, небось! Скотину им привести - мигом обренут тебе памятство, не тужи.
Тут он примолк и спросил, чуть отшатнувшись:
- Эво как: а мое-то именье тожде избылось?
- Напрочь, браток, забыл. Как отрезало.
- Я сам - Лито, поспешник твой! Дружина изведанный - не один путь купчину с тобою брали в лесу, а то болярина заезжего...
- Ты что, близорукий, да?
- Слеп. Однако ухом чую и на шорох бью не хужде зрячих.
- Кого бьешь? Оккупантов разных там, монголов?
- Эка речь: монголов! - засмеялся Лито. - Купчишек мелких по дороге, прохожих да пролетных... Забавляемся помалу.
Наконец до меня дошло. Это ж бандиты! И Мстиславка Лыкович - у них паханом! Стало быть, я не просто холоп, а еще и диссидент... Борец за народные права, Робин Гуд. Веселая жизнь, приключенческая-Интересно" сколько на мне старых дел висит - организованная преступность, ношение оружия, разбойные нападения...
- Да не уж ли ты позабыл разбитву нашу? Како мы с Гнеданом купчину из Лучедарья брали, с медами-то?
- Стоп. Кто такой Гнедан, почему не знаю? Лито сплюнул.
- Однако ты гад опослед этого! Гнедко тя по лесу, да по шуму рыскал, он тебе друже верный, доконный, а ты - "не знаю"! Не памятство потерял, а стыдобу! Уж ли и самого князя Всеволода прозабыл?!
Последнее прозвучало ну очень уж грозно. Я заверил парня, что кого-кого, а князя Всеволода я знаю как свои пять пальцев. (В гробу я видел ваших князей - еще прислуживать заставят... Я гражданин свободной страны и знаю свои права.)
Хиппак тем временем продолжал загружать информацией о жизни начальства.
- Да-а-а, - протянул он, обсасывая яблочный огрызок, - князь-то наш Всеволод ноне совсем из ума вытек. Мало одиночит в шуме, но и невзгодами не почивает, все речи себе молвит нечуемы, в пустом углу на кланях стоючи...
- Абзац! - среагировал я, влезая в разговор. - Это он что. Богу молится - на коленях-то, в углу?
Лито изобразил на лице глобальную тупость и промямлил, что не знает.