Миронов Арсений. Древнерусская Игра - Много шума из никогда

   "Господи, ведь существуют же двери", - весело покачал головой Данька, когда легкое тело стрелой просвистело над столом и, распахнув ногами ставни, вылетело наружу. Он снова покосился на свою правую кисть, на черный перстень - неровный камень словно покрылся легким налетом нервных голубоватых искр... Данила помахал в воздухе расслабленными пальцами - железный ворон на столе не шевельнулся, хотя Данька отчетливо ощутил несколько мерных толчков, передавшихся в руку через кольцо - словно серия ударов стального сердца. Он осторожно сжал кулак - и снова закружилась голова: рука неудержимо поползла вперед, жутко удлиняясь! Стремительно вытянулась чуть не до самого стола - вот можно вцепиться ногтями в шероховатую столешницу... да, так и есть! Ворон уже скребет по доскам черной лапой, высекая искрами занозистую древесную пыль! Данила разжал кулак. Отлепился повлажневшей спиной от бревенчатой стены, тяжеловато шагнул к окну. Глянул вниз - от земли-то высоко: подполье можно считать за первый этаж, а окошко горницы и вовсе метрах в пяти от мутно шевелящихся кустов под стеной.
   - Ну прыгай же, братец! Ну-ну... сигай сюда, сюда! - торопливо и задорно зашептал вдруг кто-то из темноты внизу: да ведь это лошадь вьется там, у забора, вертит невидимым в темноте крупом - только седло мутно сереет да поблескивают во мраке острые глазки рыжего волчонка.
   - Рута, это ты? - глухо спросил Данька: его мутило от колодезно-черной высоты за окном.
   - Не, не я! Это леший в ступе! - сострила девка, едва удерживаясь на танцующей лошади. - Да ну прыгай же, братец! Ведь заметят нас...
   - Гей, Рута! Бисова кукла, куда ж ты коней увела, а?! - вдруг заорал кто-то басом - как показалось Даньке, совсем рядом. Он высунулся из окна по пояс и последний раз глянул вниз - прямо под окном приплясывала тень рыжей всадницы, а чуть сбоку неподвижно стояла еще одна лошадь, совсем черная и невидимая - без седока. Данька закрыл глаза и, перекатившись по покатому деревянному карнизу, упал вниз.
   К счастью, он угодил прямо на спину лошади, только - немного боком. Красивого прыжка в ковбойском стиле не получилось: Данька упал в седло не задом, а как-то грудью - с размаха ткнувшись лицом во влажную гриву на конской шее, крепко ударившись о костлявый круп низом живота. Сразу задохнулся от боли в промежности - успел только вцепиться в луку седла и немного подтянуть тело вперед... Рута кратко взвизгнула и жарко стеганула Данькину лошадь по ребрам - под ним все сразу заходило ходуном, зашаталось и захрипело: обиженный и перепуганный жеребец прыгнул через низкий забор в самый центр двора к костру - и, шарахаясь от огня, заплясал среди забегавших дружинников.
   - Рута!.. Кони!.. Держи!.. - заревело и загикало ото всех сторон; Данька мотнул ногой, вырывая колено из чьих-то жестких пальцев - рывком втащил задницу в седло, судорожно елозя руками в гриве, стал нащупывать узду... Слева будто ударило рыжей молнией - Рута на гнедом мерине опередила Данилу, бешено стегая плетью направо и налево - ее худенькое тело безумно подпрыгивает в седле!
   - За мной, за мной, братец! - заорала она, дико блеснув зубами и мотая рыжим хвостом. - За околицу, к лесу!
   Прямо у Данькиного бедра возникла чья-то лысая голова с мокрым чубом-оселедцем, прилипшим ко лбу, - незнакомец визжал и, цепляясь за подпруги, пытался залезть на коня за спиной у Данилы. Данька коротко и довольно жестоко ударил его локтем между глаз и тут же отвернулся, сдавил жеребца пятками - желтое облако света вокруг костра померкло за спиной, и лошадь бросилась передними ногами в густой мрак безлунной ночи... Нащупав-таки поводья, Данила повернул коня туда, где снова завизжала из темноты сумасшедшая сестрица - она уже обернулась и увидела, что брат цел и невредим - только вот крутится, как слепой, во мраке, понапрасну пугая и мучая жеребца.
   Жеребец, кстати, был не кто иной, как несчастный Волчик - Данька понял это, когда глаз привык к темноте: позади седла разглядел знакомый ворох седельных сумок с привязанным круглым щитом и любимым боевым цепом... Бедный и голодный Волчик так и простоял полдня под горячим солнышком, будучи привязан к тыну возле сарая - когда боярин Кречет посадил часть своих дружинников в седла и увел в погоню за Одинок-ханом, в починке и остались-то лишь две лошади: вороной Данькин Волчик и медно-гнедой мерин Руты (черную кобылу Белой Палицы незадолго до этого в знак протеста задрал заглянувший на минутку из лесу дядька Сильвестр). "Они не догонят нас, ха-ха! Лошадей нету!" - расхохоталась Рута, и Данька согласился. Расслабился в седле, вытер влажный лоб рукой и тут же вздрогнул - черное кольцо на пальце оцарапало кожу повыше переносицы. Ворон... он остался в починке.
   Нет. В сжатом кулаке жарко забился чужой пульс - и Данила понял, что тяжелый летательный аппарат, этот небывалый воздушный змий сразу ожил и загулял на дальнем конце невидимой струны: стальная птица рванулась навстречу! Данила почти увидел: крылатая ракета рывком стартовала со столешницы в горнице, легко пробила брешь в стене дома, низко пронеслась над костром - посреди двора, над головами бегающих дружинников - и, со свистом распиливая воздух, на бреющем ушла за околицу, вослед новому хозяину... И вот - этот свист приблизился! Блестящий полумесяц отточенных перьев, закладывая тугой вираж над перелеском, снизился... ворон взмахивает крылами все тяжелее и мягче, замедляясь над Данькиной лошадью... Данила обернулся и почти ткнул стиснутым кулаком позади седла - хрипло крикнув, железная птица плавно опустилась на лошадиный круп, с лету и намертво впилась когтями в окованный жестью обод щита, притороченного сзади к седлу... Закачалась, постепенно складывая страшные крылья... Замерла - даже зеленоватый блик в маленьких глазах, казалось, сонно померк - это Данила разжал свой кулак и на всякий случай повернул перстень на пальце камнем внутрь.
   - Ух... жуткая птица! - содрогнулась Рута и тут же расхохоталась: Ну, вперед, миленький братец! Я знаю путь до твоей баньки - вкруг озера по гатям, здесь близенько!
   Через полчаса они уже мчались по гребню оврага, в котором давеча Потап собирал малину, а рыжая лазутчица потом прятала своего коня, отправляясь по заданию Палицы в разведку. Снова сжалось Данькино сердце: как весело было тут еще недавно - парились с братом в баньке, лечились медом... Он тряхнул головой и впервые ударил Волчика плетью: скорее, скорее! Дождаться этого проклятого Колокира, забрать Стати и спасти брата от азиатского заклятия!
   Ужаленный плетью Волчик прыгнул было вперед, намереваясь обогнать медного мерина с рыжей девкой в седле, - но вдруг захрипел, заплакал и дернулся вбок, испуганно мотая головой! Данька подскочил в седле, натягивая поводья, - сбоку бешеный конь под Рутой тоже кратко и жалобно завизжал, завертелся на месте...
   "Нечисть!" - быстро подумал Данила и увидел волка. Зверь стоял в полуста шагах впереди - черное горбатое пятно выскользнуло из жестких кустов и теперь застыло на серой ленте лесной тропинки. Стоял боком, неподвижно и странно - по-человечьи высоко и прямо выставив узкую акулью морду. "Ух, тварь..." - скрипнул зубами Данька, заметив, как изжелта в зелень блеснули, переливаясь, хищные глазки. Огромный, матерый и хладнокровный. Проклятие... Каких-то триста шагов не доехали до лесной избушки - вдали взгляд, казалось, уже различал знакомые очертания покосившейся баньки под соломенной крышей... А зверь-то словно поджидал их на тропинке - обернул голову... вдруг рывком тронулся с места и холодным сгустком хищной энергии скользнул ближе, в движении почти растворяясь во мраке.
   - Ах, братец! - только и сумела выдохнуть Рута.
   - Назад! Поворачивай назад! - прохрипел Данька, нащупывая холодный перстень на пальце. - Сейчас я его...
   Снова парно блеснули мелкие злые глаза на серебристо-черной морде, волк сделал еще несколько шагов - и вдруг...
   Данила понял, что с каждым шагом зверь все выше задирает голову, неестественно прогибаясь в спине... шерсть на загривке заходила седой волной, поднялась горбом - мягко подгибая передние лапы, зверь присел на собственный хвост, немыслимо раздуваясь в ребрах, в груди... Господи, он уже движется только на задних лапах, он вырастает в человечий рост.,.
   В облаке пыльных одежд, низко наклонив крупную голову, весь заросший седой шерстью, бурой глиной и лесной паутиной, на дороге стоял, молчаливый и страшный, полуночный оборотень Вретень. Верный раб Свища, порой" заставлявший трепетать даже своего жестокого хозяина. Шестой по счету член коганого отряда, отправленного на поиски богатыря Потыка в окрестности Малкова починка. "Я совсем позабыл про тебя, хитрая тварь", - с омерзением подумал Данька и дернул перстень на пальце, поворачивая камнем наружу.
   Сзади, за спиной у Данилы уже металлически заскрежетали расправляемые крылья, уже шевельнулась, отыскивая бесцветным взглядом очередного противника, плоская скорпионья голова с железным клювом. Вретень не тронулся с места - он стоял посреди лесной тропы, чуть раскачиваясь на коротких кривых лапах... Данька с отвращением осознал, что чудовище по-прежнему изменяется внешне - волчьи уши уменьшаются, подрагивая и прижимаясь к мохнатой голове, тесный ряд клыков скрывается в густой бороде, на костлявых руках шевелятся отрастающие длинные пальцы... Что это? Словно ворох темной шерсти сползает с плеч, подобно поношенной шубе - и бледно-зеленые глаза... не глаза вовсе, а крошечный тусклый фонарь, упавший на землю и покатившийся в пыли!
   - Приветствую тебя, славный и хитроумный воин! - мягко произнес Вретень и слегка поклонился. Отшвырнул с дороги в кусты обрывки волчьей шкуры и изящным движением руки оправил темные волосы над высоким смуглым лбом. Легко шагнул вперед, поднял голову - и Данька увидел утонченное эллинское лицо великого актера Колокира. - Я принес то, что ты ищешь.
   В его руке качнулся небольшой сверток, дорожная торба бурого цвета вроде той, в которой дед Посух носил кузовок с земляникой.
   - Итак... последняя моя роль сыграна! - Грек поклонился в пояс, смуглой дланью опуская свою драгоценную ношу в глубокую пыль у дороги. - Я принес вам сердце погибшей Империи. Мой народ не сумел удержать это сердце в своей груди. Теперь оно - ваше... Я ухожу.
   Данька не успел остановить его. Колокир снова весь будто сгорбился и, переступая вспять, как-то разом скрылся в глубокой лесной темноте при дороге. На тропе рядом с невнятной грудой сброшенного актерского реквизита осталась лежать странническая сума с царскими Статями базилевсов.
   - Да, совсем забыл... - Из-за древесных стволов вновь проявились очертания его крупной головы. - От себя замечу, что роль Данэила Казарина была сыграна блестяще... Не думал, что среди славян встречаются столь дивные лицедеи. Я впечатлен. Я слышал каждое слово, лежа в сенях на сене и изображая чудовище. Изображать чудовище было нелегко - ха! - однако твоя роль куда сложнее, славный воин! Господь с тобою, прощай...
   И он исчез уже навсегда.
   - Ха-ха! Милый братец, это ж никакой не волк! - радостно завопил над ухом девичий голосок, и Данька вздрогнул:
   Рута, соскочив с коня, подлетела к валявшейся на земле сумке, подхватила и замахала в воздухе над головой, едва не подпрыгивая от восторга: - Чудо-чудо чудненькое! Он принес нам Стати, братец! Мы всех-всех перехитрили, вот какие мы умницы! Вот они. Стати - ха-ха! Лови!
   Как детский мяч, она бросила мягкую торбу Даниле - тот едва успел поймать! Вцепился в грубую ткань переметной сумы, прижал к животу, подержал в руках пару мгновений - что-то жесткое там, нетяжелое, но... веское. Сунул за пазуху.
   - Ну, куда теперь поскачем, братец? А? Я говорю, куда нам теперь? Рута уже вскарабкалась на спину гнедого мерина - тот завертелся и зафыркал, проникаясь нетерпением седока. - Братец, ты чего молчишь? Ты здоров?
   - Да. - Данька тронул Волчика пятками, снова нащупал узду.
   - Гей, братец! Ты куда? Опять к избушке? Ха-ха! Зачем? Мы уже нашли Колокира - что ты там забыл, в этой баньке?
   - Забыл? Ах да - забыл. Так, мелочь одну... Подожди здесь - я мигом вернусь.
   Послушная сестрица кивнула и осталась ждать на тропинке. Данька стронул Волчика рысью к избушке - вот она, совсем рядом. Не то чтобы Даниле особенно хотелось туда, где несколько часов назад он расставался с обезумевшим от горя, зачарованным братом Михайлой... Просто Данька вспомнил про крошечный образок Нерукотворного Спаса под крышей. Не оставлять же в глухой, заброшенной избушке.
   Он даже не стал привязывать Волчика - тяжело сполз на землю (затылок еще болел после удара), сделал несколько шагов к перекошенному крылечку - и замер. Опять он забыл у седла свой боевой цеп... И меч позабыл, и щит - а между тем сквозь щель под дверью баньки отчетливо пробивался изнутри оранжевый свет лучины, просачивался меж ставен и сквозь прорехи в разбитых стенах...
   Данила всего на миг прильнул к окну, пытаясь разглядеть, что происходит внутри - что за нежданные гости? Ах, это не лучина! - кто-то растапливает печурку: согнутая тень мелькнула в контровом свете... У стены на лавке сидит еще некто бородатый - лица не видно, только лысина поблескивает...
   Тяжелая. Когтистая. Мохнатая лапа легла ему на плечо - и снова Данька услышал, как заурчал за спиной кто-то огромный, вонючий и клацающий зубами. Второй раз на дню шею обожгло жарким дыханием зверя, и за ворот потекла обильная тягучая слюна. Только на этот раз Потап урчал и клацал зубьями не от гнева и возмущения, а - от радости. Он уж и не чаял увидеть хозяина живым.
   - Ах, деда Посух! Потап снова гостя дерет! - заорал с крыльца пронзительный детский голос - белокурая девка, заслышав приглушенный рев медведя, выскочила на порог, перегнулась через перила... В темноте да с перепугу не разобрала, дурочка, чем там занимаются во мраке медведь с каким-то мужиком, явно только что подглядывавшим у окна.
   - Ну-ну, Бустенька, ангел мой! Не кричи... - наконец проговорил Данька, приходя в себя от медвежьих объятий. - Это свои, свои... Иди сюда, поцелую.
   Даниле стало даже неловко, когда девчонка повисла на шее, прижалась к щеке вмиг повлажневшей мордочкой, тихо запищала и вдруг поцеловала прямо в рот, нечаянно коснувшись языком Данькиной губы - он отдернул лицо, дважды погладил Бустю по мягким волосам на затылке и опустил обратно на землю.
   - Я ж говорил тебе, Буштя, шо оне сами до нас придут... Только погодить немного, а Данька и сам пришкочит! - зашепелявил, перелезая через порог, обрадованный Посух. - Чаво вы долгонько-то так? Ужо мы заждались тута с Потапом да дядькой Сильвестром!
   Только теперь Данька разглядел чуть поодаль, под старой вишней еще одну косолапую тень - дядька Сильвестр вежливо поклонился Даниле, блеснув клыкастой улыбкой. "Как же, знакомы-с! - словно выражал весь его вид. Намедни барина-то на закорках до дома несли-с... А нонче вот опять приятная встреча-с..."
   - Дяденька Сильвестр тоже с нами решил идти дядьку Потыка выручать! выпалила Бустя, не желая выпустить из пальцев Данькино запястье.
   - С нами? Потыка выручать? -Данька вопросительно обернулся на ухмыляющегося Посуха. - Вы что... тоже собрались?
   - А то как же?! - Посух обидчиво насупился. - Ишь хитрец, решил один Михайлу спасать! А мы тогда на что? Аль от мудрого старика и пользы нет? Или от Потапа с Сильвестром? Ты погляди на них: хошь и дураки, а немалы кулаки!
   - Ага... особенно много пользы от Бусти! - Данька покачал головой. Я ж вам велел на пасеку идти, меня дожидаться! Почему сюда пришли вместо пасеки? Здесь же опасно!
   - На пашеку? Рази ж ты нам велел на пашеку иттить? - недоверчиво прислушался Посух, мгновенно начиная шепелявить втрое против прежнего. - А я, видать, не рашшлышал. То ешть не ражобрал. Перепутал небось пашеку с банькой... Ох, штарость не в радошть...
   - Значит, от меня и пользы никакой?! - Данила вздрогнул: обозленная Бустя с силой дернула за запястье. - Да я... что хошь сделаю - все, что попросишь! И готовить буду, и стирать, и лечить, и медведей кормить! Ужо от меня поболе пользы будет, чем от рыжей твоей белки сумасшедшей! - Она вдруг смолкла, выпустила Данькину руку и добавила тихо: - Не любишь ты меня совсем. Ни чуточки...
   - У тебя родители в починке! Тебе к мамке надо! - рассердился Данька.
   - Не прогоняй: все равно не уйду, - спокойно и тихо сказала Бустя. Из дому сбегу. Сама без вас пойду дядьку Потыка выручать.
   - Нам без Бустеньки. никак нельзя, - встрял Посух. - Кто ж, окромя Бусти, телегой управит? Вы с Рутою верхами, а мы с медведями на телеге... Я-то дремать буду, а Бустеньке как раз поводья доверить можно...
   Данька покосился вбок: из-за угла баньки и впрямь выглядывала запряженная телега, нагруженная каким-то дорожным скарбом!
   - Господи, да у вас все подготовлено! - Даньке оставалось лишь развести руками. - А лошадь-то откуда, деда Посух?
   - Дык... ты ж мне ея и подарил. Сегодня утром. - Старик спустился с крыльца и, заботливо оглядев окружение, мелко перекрестился: - Ну, коли все готово, - с Богом. Пора в путь-дорогу. По коням, братие!
   Медведи бросились к телеге, по очереди задев плечами оцепеневшего Данилу. Бустя, гордо глянув на Даньку из-под ресниц, взобралась на почетное кучерское место - поправила косичку и выпрямилась, разбирая в руке поводья. Мимо прошел ухмыляющийся Посух, прижимая к груди снятый со стены образок... Данька вдруг ухватил старика за костлявое плечо, быстро заглянул в хитрые глазки:
   - Дед, а дед... откуда ты знаешь, что Стати уже у меня? Посух пожал плечами.
   - А чего тут знать? Бустя час назад прибежала, говорит: какой-то волк вокруг баньки бегает... Ну, я и смекнул, что это Колокир.
   - А откуда знал, что именно Колокир? А, скажем, не Вретень?
   - Оттуда и знал. Этого Вредня-оборотеня мы с Колокиром еще три дни назад скрутили - шкуру спустили да в болото бросили, когда он ночью мимо пасеки моей пробегал. Видно, Свищ его посылал Михайлу по лесу разыскивать. Страшный такой был, злой - да только от крестного-то знамения весь ослабел, стал сам себя зубами грызть. А Колокир тогда у меня в гостях сидел, мед пил. Вышел, посмотрел на ентого оборотеня - и говорит: вот, мол, подходящая шкура... Переоделся, ровно скоморох, - да вместо настоящего Вредня сам в починок побег. "Почто, говорит, мне Михайлу разыскивать, когда Свищ со Скарашем для меня его сами найдут". Такие дела.
   - Гей, скоро вы там?! - закричала с телеги Бустя. Посух встрепенулся, побежал - вскарабкавшись по колесу, тяжело залез на сено и залег там, среди медведей. Данька взгромоздился на Волчика, медленно пустил его позади возка. Когда, выехав на тропинку, процессия поравнялась с медным мерином Руты, рыжая сестрица, казалось, ничуть не удивилась - кратко расхохоталась, подлетела на коне к телеге - знакомиться с медведями. Через минуту она уже, свесившись в седле, трепала разомлевшего Потапа за ухом, хихикала и весело бранилась с Посухом. Еще через полчаса вся компания затянула какую-то общеизвестную и, видимо, популярную в этих краях дорожную песню достаточно заунывную для того, чтобы могли подпевать медведи.
   "Просто цирк какой-то. Передвижной балаганчик", - подумал Данька, отпуская поводья.
   XIX
   - Кто здесь и почто пришел? - Плоское лицо рябой хозяйки постоялого двора, просунувшись в приоткрытую дверь, изобразило при виде столь разношерстной компании скорее усталое раздражение, нежели испуг.
   - Бродячие скоморохи мы, - вежливо поклонился Данька. - Ищем ночлега.
   - Ступайте с миром прочь! - Дверь сухо захлопнулась. Тогда постучал Потап. Его вовремя остановили - когда дверь вместе с косяком с хрустом просела в глубину проема на добрых полвершка. Старуха снова высунула в щель скуластое лицо - на этот раз побледневшее от испуга:
   - Ступайте себе! Нынче гостей не берем на постой...
   - Завтра мы дадим представление на рыночной площади и хорошо заплатим тебе за кров, - быстро сказал Данила, просовывая носок сапога между дверью и рассохшимся косяком.
   - Ничего не надобно! - Хозяйка болезненно наморщила лоб. - У нас на дворе огневица... Дочка моя больная лежит - уходите прочь поздорову!
   - Пусти нас, я вылечу твою дочь, - вдруг донесся скрипучий голос из-за широкой Данькиной спины. Дедушка Посух мелко поклонился, качнув в полумраке блестящей лысиной: - Я сам лекарь, знаю от огневицы отворотное зелье. Платы никакой мне не надобно - только дозволь повечерять да заночевать.
   Дверь немедля открылась - бесстрастно оглядев медведей, один за другим перешагнувших порог и стеснительно замявшихся в сенях, старуха махнула рукой в глубь терема:
   - Сегодня мест много: никто, окромя вас, не ночует. Гости огневицы боятся!
   "Очень хорошо, - подумал Данька, поднимаясь по мостам в тесную опочивальную клеть без окон. Присел на жесткий сундук, застеленный шерстяным одеялом, и умильно покосился на лучинку в углу. - Господи, неужели можно прямо сейчас лечь - и уснуть до утра? Никого не резать ножами, не соблазнять и не обманывать, не ползать на брюхе по лесу и не разыскивать стати!" Только теперь он ощутил, что устал в дороге - добрых три часа провел без сна в седле, сопровождая телегу с дремлющими подопечными. Поэтому, когда на исходе третьего часа на горизонте, в размахе широкого речного берега показался наконец незнакомый и крупный посад с сотнями огоньков за оборонительным рвом, с шумными гуляньями у околиц, Данька решил: нужен ночлег. Город стоял на берегу большой реки - Влаги, как пояснила Рута. Завтра они продадут лошадей и купят лодку - по течению через два дня можно доплыть до тороканского города Калина... "Но это завтра, а сейчас сон, - мысленно порадовался Данька, стягивая через голову надоевшую кольчугу. - Вот где счастье: просто уснуть одному. Без бабы. Очень, очень хорошо".
   - Чур, я сплю с дядькой Данилой! - В комнату влетела Бустя и с лету завалилась на край сундука, поспешно расстегивая на груди пуговки нового, подаренного Посухом сарафана. - Милый братец, я буду охранять тебя всю ночь! Я не буду спать ни капельки! Хочешь, постелю себе рядом на полу? Или сяду в изголовье и расчешу тебе волосы во сне? - Стройная фигурка Руты тут же возникла на пороге опочивальни - молочно-белое личико отмыто от болотного камуфляжа, пламенные волосы мягкими волнами распущены по плечам, серые глаза и острые зубки весело поблескивают в улыбке - а тесная ночная сорочка едва доходит до колен, едва удерживает в расшитом вороте высокую грудь: горячие точки сосков с невинной откровенностью торчат и просвечивают сквозь ткань!
   - Потап!!! - Данька заревел и с выпученными глазами бросился вон из спальни, кубарем скатился по лестнице в нижний этаж терема. - Потапушка, ступай наверх ночевать с девками! Запри изнутри дверь и не выпускай - это приказ!
   Потап проворно бросился исполнять указание. В изнеможении, Данила повалился на лавку рядом с дедушкой Посухом - но тут же подскочил, как ужаленный: на широкой скамье у самой стены, сонно разметавшись в облаке собственных волос, лежала совершенно незнакомая и совершено обнаженная девушка! Закинув голову и обводя бледным языком пересохшие губы, она часто и шумно дышала, изредка постанывая - а старый плешивый Посух, присев рядышком на край ложа, занимался тем, что тискал в морщинистых пальцах ее крупную грудь, матово блестевшую от пота!
   Данила не сразу смог выдохнуть спершийся в груди воздух. Зато почувствовал, что волосы на голове тихо приподнимаются, а щеки начинают зудеть от жара. "Так сходят с ума", - осознал он, тихо и все ниже оползая спиной по стене.
   - Добрый медок, калиновый! От простуды и белокровия, от огневицы да трясовицы первое средство! - пояснило улыбающееся лицо Посуха. Дедушка еще раз обмакнул пальцы щепоткою в небольшой глиняный горшочек и принялся втирать снадобье в горячую, трепещущую в лихорадке грудь хозяйской дочери. Ее рябая мать - Данила только теперь заметил замершую фигуру старухи у окна напротив - наблюдала за происходящим с видимым одобрением: видимо, успела прикинуть в уме, сколько мер драгоценного калинового меда заезжий плешивый лекарь уже потратил на ее несчастную дочь. "Век, и век, и лев камбек... Воды мне, мертвой воды!" - простонала в бреду больная и, глубоко вздохнув, затихла.
   - Ну вот и славненько! - Дед Посух вытер руки рушником и тщательно завязал им горлышко медового горшочка. Добавил с улыбкой, обернув седобородое лицо к старой хозяйке: - Теперича доченька ваша уснет, а наутречко скочит с лавочки здоровее прежнего. Так и запрыгает по горнице, песенки запоет! А нам теперь... почивати пора. Доброй ночи, славная хозяюшка...
   Старуха нервно поклонилась, пробормотала что-то неразборчивое во славу Мокоши и исчезла, плотно притворив за собой дверь.
   - Значит, ты ее сейчас... лечил? - спросил Данила после некоторой паузы и вытер лоб рукавом рубахи.
   - Э нет... какое же это лечение? Так, видимость одна, обман! Народ у нас пока еще дикий, окромя снадобий целебных, ни во что и верить не желают... А настоящее-то лечение только сейчас начинается. - Он мельком оглянулся на дверь и достал из-за пазухи знакомый Даньке образок. Размотал мягкие тряпицы, поставил у изголовья спящей девушки и - затих, опустив бородатый подбородок на грудь.
   - Остави, изыди, згинь... Заступи, помилуй, сохрани... - различил Данила обрывки невнятного бормотания. Он хотел спросить еще о чем-то, но понял: дед Посух теперь занят. Тихо поднялся и, мягко ступая босиком по половицам, вышел вон на лестницы. Сверху, из-за запертой двери опочивальни, сквозь густой храп Потапушки донеслось звонкое чириканье детских голосов Бустя и Рута хихикали о чем-то девичьем. Данька ударил плечом входную дверь - зевая и пошатываясь на ходу, пересек неопрятный темный дворик, добрел до торчащей под забором телеги. Залез на кучу сена, подминая под голову какое-то дорожное барахло, теплое и шерстяное. Уже засыпая - по ряду вторичных признаков - понял, что спит головой на мягком и обширном брюхе развалившегося здесь же дядьки Сильвестра, который также предпочел почивать на свежем воздухе.