Страница:
- Ведомо, что божков наших он не чтит уже подавно. Люди лгут, будя у него свой бог, незнаемый. Нет, Стожара либо Мокоши старик не боится. Жиру им не носит... Мыслю, и самого Сварога не чтит, крамольник.
- А это еще что за индивид, - поинтересовался я, откликаясь на незнакомое имя.
- Кто?
- Да этот... Сварог.
Резко наподдал ветер, задвигав ветками в яблонях и разметав разных там птичек над головой. Лито вдруг скуксился и, запужавшись чего-то, закрыл руками белобрысую голову. Тоже мне рэкетир - дергается, как герла на своей первой вечеринке.
Я засек время - не прошло и четверти часа, как парень вернулся к жизни. Драматично побледнев, он задрал рожу к небу и произнес голосом солиста Гэхэна из "Депеш Мод":
- Да отложит неточный бог законную кару свою! Не рцы, Мстиславе, тяжкого имени сего! Побоиси быти слеп, како же и я сам, ибо Сварог во гневе отлишит тебя зрения. Я сам слеп от рождества и не устрашусь молвить именье Сварожье - а ты же не дрзи!
Тут я сел на измену. Давно уже никто не катил на меня баллонов с таким гордым видом. Я решил, что мне совсем не страшно, и лениво улыбнулся.
- Эх, жаль, не знаком я с твоими богами. Так нога и чешется набить чью-то рожу. Сварожью, например. Не люблю, когда имя нерусское.
Лито только рукой махнул и сказал, что я доиграюсь. Я согласился и предложил ему сбегать за новой братиной медовухи. Залетная оса метко приземлилась на нижнюю губу, но я был крутой, я не боялся самого Сварога и потому позволил пернатому зверю немного поползать по лицу. В голову стучались жизненные планы: а не стать ли мне богом? Говорят, это не трудно. Сварог у них тут, натурально, за главного, а в шестерках ходят Стожар с этой... с Квакшей. То есть с Мокшей. Вот и чудненько: четвертый никогда не лишний. Представить приятно: шарахается оземь молния, и в углекислом тумане с небес свергаюсь я-на парашюте и в огненных крыльях. Публика кричит "ура", женщины по команде бросают в воздух чепчики, оркестр играет гимны для народной души, и конферансье объявляет: "Его гремучество Мстибог Лыковый!" Пионерки сбегаются (ох, какие пионерочки сбегаются!) - они несут тюльпаны... щелкает дверца лимузина - и зашипела по брусчатке пуленепробиваемая резина... Лепота! Плотными колоннами движутся жрецы-ударники, отличники чародейской подготовки. Привет участникам Всеславянских сатурналий! Спасибо! Спасибо, друзья. Хорошо, я скажу пару слов... My people! [30 Выше бунчук подневольного труда! Скрепим железом и кровью нерушимую дружбу наций и народностей, мужчин и женщин, работниц и колхозников! Ну-ну, довольно аплодисментов... Спасибо за внимание. А теперь - дискотека!
Лито вернулся не один, а с ковшом медовухи и плошкой малины. Я похлопал его по щеке, поощряя в людях усердие, и уже распахнул ротовую полость, чтобы узнать, где тут записывают на курсы богов - но хиппующий эльф вдруг замер.
- Чуй! Гул стоит, однако! Толи некто конем гонит? - Он поднял вверх конечность и прислушался. Я уловил чириканье воробьев и отдаленные матюки крестьянина, гонявшего на дворе кур. Очевидно, хиппак прикалывался, чтоб было весело. Я сделал серьезное лицо.
- Да не... Это испанские истребители возвращаются. Сейчас бомбить начнут.
Я ошибся - раздался убойный треск, и через низенькую изгородь не очень удачно, но зато храбро перемахнул неизвестный ковбой на рыжем жеребце. Очевидно, он забыл дома свой "Вэгон Вилз" и теперь лажался по-черному: шарахнувшись от малинового куста, мерин стал вибрировать задом, намекая, что всаднику давно пора вон из седла. Ковбой ожесточенно удерживался на жеребиной спине, мелко подпрыгивая и отбивая мягкие ткани. Подобно мерину, он был рыж, грязен и долговяз.
Секунда - и лошадь, обдав запахом пота, навалилась на меня мускулистой грудью. Из-за шеи коня возникли руки, а потом и физиономия хорсмэна, который гопнически улыбался, пытаясь меня обнять. Надо сказать, в этом бизнесе он ничуть не преуспел - выпустив из рук уздечку управления лошадью, ковбой рухнул вниз и преткнулся коленкой.
Я сообразил, что это панк. Панков я люблю, но в меру. Упреждая новые попытки объять меня, необъятного, я заговорил с ним на языке символов, который, как известно, в ходу у панков.
- Здорово, ублюдок. Где ж тебя жизнь таскала, сблевыш ты морковный? Хваталки убери - не в бане. Денег не проси, а выпить тоже нету.
Парень не понял, но улыбнулся и заорал:
- Ты! Сварог тебя задери! Вратился до кучи, а ?!
- Ага, - сказал я радостно, а Лито в очередной раз побледнел и замахал на панка ручками, запрещая выговаривать табуированное имя Сварога. Однако ковбой тоже был атеист и не боялся слепоты, насылаемой божком в качестве порицания.
- Мстиславка! Ха! Псицын сын! Како же ты выжил, га? - заржал он, прижимаясь ко мне влажным корпусом. - Я-то, дурня, уже лгал, будя ты помер, чур меня уешь! Что, Мокошь пошутковала тебя? Истоскала, зрю, по блатам да по крепям?
Я хотел вставить ему за собачьего сына, но в токинг [ 31 снова встрял Лито.
- Ведь, Гнедко: Мстиславка наш изменился весь, - сказал он, мрачно хлюпая носом. - Памятство утерял совсем. Отъяла Мокша...
- Как так? - разъярился Гнедан. - Вольного стожарича обидеть?! Да я... да мы ее в капусту измельчим!
Приятно, когда человек за тебя готов в капусту, но толку от этого мало. Я-то в курсе, что Мокша здесь ни при чем, а весь атас надвинулся по моей собственной глупости - из-за колокола. Пока Гнедан впечатлялся, я от нечего делать разглядывал коня. Ничего себе зубы, не прокуренные. Когда рыжий панк выговорился, беседу продолжил Лито, рассказывая обо мне:
- Именье свое позабыл, Стожарово тожде, и волена своего, князя Всеволода, худо пометствует. А речет како чудно - исто мохлют [ 32! Тебя не признал, ведь.
- Мстиславка! - взревел рыжий. - Уж, мню, Гнедана-то помнишь?!
- С трудом, браток. Рожа твоя, не скрою, чем-то родным отзывается, но не более того.
- Эка! Гнедан я! Ну, имай тебя карачун! - Он явно беспокоился. Чуй, Славко: горко мне ведать про твою беду! Рцы, како дело было в шуме лесной?! Кто тя извражил?
- Так. Объясняю специально для рядового Гнедана. Очнулся - дождь. Вокруг деревья растут. А что было раньше - накрыто этим... мраком тайны, понял? Проще говоря, не помню. Вопросы есть?
Вопросы были, но я решил лучше вернуться в дом и осмотреть личные вещи, оставшиеся в наследство от прежнего, настоящего Мстислава. Гнедан подавленно повел свое копытное в конюшню, а мы с Лито поднялись наверх, в "gornitsa" так они называют второй этаж.
Мой флэт [33 оказался довольно размерным: два непрозрачных от пыли окна, затянутые каким-то полимером, посередине стол бурого дерева и у стены обширный сексодром [ 34, застеленный цельной медвежьей шкурой букозоидов на полтысячи. Взгляд метнулся вокруг в поисках кресел, видеодвойки, музыкального центра, ноутбука Compaq с глобальным интерфейсом и прочих насущных мелочей обстановки - но тщетно. В наличии имелись только клетки с певучими птичками, подвешенные под потолком у окна.
- Кстати о птичках, - сказал я, мрачно присаживаясь на краешек стола, - где мой любимый ящик?
Имелся в виду телевизор, но Лито не понял. Он указал на сундук, заполненный каким-то трэшем [35.
- ... - брезгливо поморщился я.
Известно, что бывает в таких сундуках: горы чужого белья и юзаные носовые платки. Как ни странно, ничего подобного в боксе не обнаружилось, но зато там хранились разные чумовые фенечки. Я попросил Лито вкратце обрисовать их назначение и тут же узнал, что раскрашенный кусок дерева с тремя струнами - это "goosli yarovchatie", драная рубашенция, усеянная заплатами в духе шок-кутюра - "goonya kalitskaya", a вот эво - "poteshnaya lichina" (речь шла об огромной маске медведя с ушами и гопническим оскалом немалых клыков).
Фенечки были крутые, но пусть пока полежат в боксе. Порывшись еще немного, я извлек виток бересты, запечатанный чем-то вроде засохшей жвачки. Лито беспечным тоном объяснил, что сие есть циркуляр, полученный на имя Мстислава Лыковича от шефа, князя Всеволода. Почтальон (или, по-местному, "пословный человек") привез его позавчера, то есть на второй день моего драматического отсутствия в лесу. Поскольку к тому времени все уж решили, что я отбросил коньки и в корреспонденции не нуждаюсь, начальственный документ был засунут в ящик и незаслуженно забыт.
Мне взгрустнулось: не люблю вступать в переписку с инстанциями. Мысленно отсылая одряхлевшего князя к праматерям, я взломал восковую печать и тупо уставился в узорчатые строки на бересте.
- Пособи-ка, браток, я что-то очки дома забыл, не разберу... обратился я к Лито. - Ты молодой, у тебя и глаз-то поострей моего будет, добавилось машинально, но слепой эльф не обиделся.
Он подошел и быстро затыкал пальцем по бересте, разбирая невнятные резы.
Мстиславке холопу князя Всеволода слово. Доспей ко мне стрелой ибо служба тебе есть. Ведай княжье слово законное. Всвлд Х.
Я решил, что сапоги мне пока не жмут и служба подождет. Я по натуре своей пацифист и войне непротивленец, потому что графа Толстого читал в детстве, и не раз. Князь небось неспроста холопов под ружье скликает. Захотелось старику поиграть в войнушку, соседям морды понастучать. Не-е-е. Я пас.
Я холоп. Холопу и место на черном дворе, на кухне. У стола. В Москве едва отмахался от срочного призыва в Боснию, и тут не дают покоя: трам-тара-рам, труба зовет! Запевай!.. Ага, счасс! Вот вам кегли!
Лито сделал непростое лицо и стал капать на мозги, что я не прав. Князь, говорит, не воевать собрался, а помирать. Ему, мол, орден надо дать за долголетие.
Я заверил его, что сейчас расплачусь. Не рви, говорю, мою холопскую душу. Ты же знаешь, как я люблю хозяина... Избавь меня, дескать, от душераздирающей обязанности присутствовать при его последних содроганиях.
Лито повел бровью и заметил, что суть проблемы залегает в глубине вопроса, а конкретнее говоря, в том, что перед отъездом на свалку старик непременно захочет высказаться. Нужно, стало быть, создать ему аудиторию. Местные называют этот предсмертный спич "законным словом" - якобы потому, что оно произносится уже за "коном", то есть за концом жизни. Крайне поучительно. Считается, что из законного слова можно почерпнуть море полезной информации насчет древних тетушкиных кладов, фамильных секретов и прочей беллетристики.
Я поинтересовался, не обойдется ли босс без моего присутствия и не хочет ли Лито самостоятельно разузнать про клады. Но тут из конюшни вернулся Гнедан, и вдвоем они кинулись мне намекать, что я у князя по жизни любимый раб и что труба зовет именно Мстиславку, а не другого кого.
Я вышел на двор, употребляя в неожиданных контекстах имя князя, а заодно и моих новых фрэндов. Ко мне подвели Гнеданового жеребца, драть его. Я сказал себе, что уже где-то видел это копытное чудовище, и тут же вспомнил, что, кажется, в гробу. Мерин злобно показал зуб, и я понял, что мы не сошлись характерами. Ехать ломало, но Гнедан уже подталкивал к седлу.
- Коли путь позабыл до князя, чуй: держи шумным драгом, - объяснял он. - Дорожи им вплоть до старого млина [36, а послед того верни надесно. Там уже втретьпогоды [ 37 достигнешь наместо.
Я потребовал компенсаций морального ущерба, и парни согласились к моему возвращению: а) нарубить дров, b) приготовить обед, с) истопить баньку, d) покрасить забор и е) поклеить обои в прихожей. Наконец, когда говорить стало уже не о чем, я сделал самоуверенное лицо, бодро подошел к лошади, взялся за луку - и тут мои конечности сами собой пришли в движение, и я очнулся в седле.
В голове зазвенели веселые зуммеры, и я осознал, что почему-то умею кататься верхом. Наверное, в прошлой жизни я был Чапаевым (не таким, как у литератора Пелевина, а настоящим кавалеристом) - иного объяснения своим феноменальным способностям не нахожу. Мерин, еще не признавши во мне генетического наездника, стал неловко двигать задом, слегка забрасывая его в воздух. Я обиделся и вставил ему пятками в пах. Почувствовав себя униженным и оскорбленным, зверь заржал, выкрикивая какой-то тезис в защиту дикой природы, и шутя прислонил меня к стенке сарая. Ощутив боль в отбитом колене, я сказал себе, что я фашист и вообще царь природы. Не прошло и половины всемирной истории, как мятежное млекопитающее было подавлено - перемахнув через полуразрушенную Гнеданом изгородь, я дал гари [ 38 за черту города. Скакать было в оттяжку: мой мерин, видимо, решил, что его астральное имя - Харли Дэвидсон. Он живо оставил позади деревенских шавок, пытавшихся осуществлять преследование, и мы стремительно углубились в какой-то лес. Вокруг засвистели деревья, и меня ужаснуло мыслью, что я - нерусский. И ничего не могу с собой поделать. Ну не люблю я быстрой езды. Пытаясь разъяснить эту мысль своему зарвавшемуся Харли, я стал искать пяткой тормозную педаль. Но рыжий монстр был какой-то новой моделью - вместо того, чтобы тормозить, он переходил на повышенную передачу. Я пронесся мимо "mlina" как чумовой рокер, вздымая пыль и срывая с деревьев листья. Скоро я уже втянулся в темп скачки и понял, что, оказывается, всю жизнь мечтал быть казаком. Простым русским парнем в лампасах. Рука просилась рубить головы комиссарам и защищать Царя и Отечество. Гены бородатых предков, покорителей Сибирских ханств, запрыгали в крови, и я сказал себе, что рожден гусаром.
Наконец, рыжий Харли сбавил скорость, приближаясь, должно быть, к посту ГАИ. И точно, прямо на нашем пути стоял гаишник, перегородив тропинку тучным корпусом. Он имел в качестве одежды мешковатую T-shirt [ 39 серого цвета, а в руке держал что-то вроде средневекового копья. На голове поблескивал шлем, наводнивший мое сознание фаллическими ассоциациями. Я полез было в карман за правами и техпаспортом, но мужик неверно интерпретировал этот жест и решил поиграть мышцами. Шарахнувшись в сторону, он выставил вперед острие копья и, наверное, повредил бы мне кожу, не вступи я в разговор вовремя.
- А-а-а! - заорал я, ловко низвергаясь с лошади. - Дядя, прости сорванца! Не убивай. А не то я тебе еще пригожусь. "Дядя" убрал копье и стащил с головы шлем.
- Здорово, Мстислав, - сказал он, отдуваясь. - Ты почто коня сгоняешь тако? Не признал тя, не гневай средца своего.
- Вот я тебе вгоню промеж глаз - сразу признаешь, - пообещал я, сообразив, что мужик свой и бить не будет. - Ты чего на людей как на амбразуру? Вот князю скажу, он тебя уволит. Взяли моду с заточками ходить.
Дядя был толстый, но удивительно энергичный. На его красном фэйсе читался холодный профессионализм сотрудника органов. Схватив Харли под уздцы, он жестом пригласил меня углубиться в заросли крапивы. Я вежливо пропустил его вперед: прокладывать дорогу.
- Оттекает князь наш, уж и на ноги не вздается, - продолжал мужик по ходу дела. - Лежит себе и тихо молвит речи неведомы. Безумен стал, но личины людския признает. Тебя поминал увечера...
- По матери?
- Ан нет, по батьке. Отец твой. Лык Клыкодер, зело добрый ему дружинушка бывал. На пирах с богатыми да храбрыми купно сеживал. А потомствием, мол, не успел: ибо лук [40 возрос аки тать нощной, купчинку бьет по шумным драгам да по течениям...
Я понял, что на меня наехали.
- Ладно, - говорю, - у каждого свой хлеб. Твое дело легавое, а мы птицы вольные, санитары леса.
Впереди самостоятельно наметилась небольшая полянка. Признаюсь, что ожидал увидеть по меньшей мере скромный такой замок в духе Уолта Диснея - с башнями и тупыми охранниками возле бюро пропусков. Реальность оказалась прозаичнее. Сбоку коптился костерок, а напротив, под старым дубом, темнела хижина размером с деревенский сортир для двоих. Толстый мужик подтолкнул меня к порогу. Рука дернулась поправить тугой узел галстука - не нащупав его, остановилась на полпути - стиснув зубы и краснея, я просочился в кабинет шефа.
Внутри было душновато - кондиционер, по обыкновению, не работает, подумал я и сглотнул. Судя по мраку, босс приказал выключить свет и теперь работал с документами [41. Пылинки нервно прыгали в солнечных полосках, пробрызгивавших сквозь дырки в крыше.
Тихо как в гробу. Похоже, старый хрен уже отключился, подумал я, и душа моя осеклась в пятках: прямо по курсу лежал старикашка. То, что я принял поначалу за изголовье кровати, оказалось огромным жестким плечом - еще выше, под самым потолком оформились очертания косматой головы... Этому человеку было тесно в хижине - упираясь затылком в потолок, он полулежал, согнув ноги в коленях и перекрестив на груди длинные костлявые руки. Я понял, что в молодости князю Всеволоду было несложно наводить шорох на соседей: его тело и теперь насчитывало метра три в длину. Старик был определенно крутой и симпатичный моему холопскому сердцу. Уважительно покосившись на мрачные хваталки, увесисто покоившиеся на груди поверх спутанной бороды, я деликатно кашлянул и доложил, что рядовой Лыков по их приказанию прибыл.
Старик тяжело качнул в мою сторону львиной головой и пошевелился. Огромный локоть, упиравшийся в стену, опустился с кровати вниз и коснулся пола. Хрустнули суставы - и до меня долетел шепот:
- Верно ли... даждь иде?..
Князь спрашивал про дождь. Я промолчал и вместо ответа почему то... даже странно писать это... опустился перед ложем на колени.
- Чую, даждется вам к ночи... То-то ужин сытный будет оратаю - всякий день семенит с неба... Уродит земля-то...
Старик говорил тяжело, но - как-то весело. И вдруг - веские и холодные, будто каменные, пальцы легли мне на плечо.
- Дождал-таки тебя, Мстиславко.
Подумалось, что если сейчас сдавит пальцы, то сломает мне шею. Но рука была покойная, безвольная - только долгая и тяжелая, как бремя. Странно: я вдруг почувствовал, что мог бы всю свою жизнь простоять вот так, на коленях, перед ним, и чтобы спрашивал меня про дождь, и чтоб рука...
- Воля мне отведать про твое отбытие лесное. - Показалось, что он улыбнулся голосом. - Добрая воля, да не успеть уже. Стариковы речи пуще золота мерены... Ну, ведай ты княжье слово законное. Закон после меня таков: детей трое, два наследника и княжна. Сыновей звать Зверко и Поток, а дочь... Рута. Сыщи их опоследу смерти моей.
О Господи, да как же-я ведь никогда не смогу...
- Найдешь. Вот... опоясти [42 клок... Распусти уз... ну, поспешай! - Он слегка сдавил плечо, и я, охватив обеими руками холодное княжье запястье, нащупал что-то вроде плотного матерчатого ремешка. Рванул тесемку, и полоска ткани медленно, с треском сползла в мою ладонь. Почему-то теплая и шершавая - должно быть, вышивка.
- Двадесет лет тому было, воевал я князя престольского Ярополка. Несправно воевал, допустил вражину до самого града моего великого, до Властова... Умыслил я осаду принимать в крепости... И перед боем... справил Ярополка, дабы жен и молодь всю нашу из крепости отпустить. Протягти их крозь станы вражьи прочь... Бабы и детишки-то... безвинные все.
Тяжко говорит, а все пытается улыбнуться, чтобы вспоминать легче и чтобы слезы не мешали.
- Ну, Ярополк это дело... сдобрил. Едино, рек, потомствие Всеволодово не выпускать, а быть княжьим детям мертвыми. Сыновам-то моим и Руте-младенице... Дабы, вестимо, семени-полымени моего не принялось боле на земли.
Больно плечу. Вцепился и давит князь.
- Тако-о вот... Ну, я отцу твоему. Лыку Клыкодеру, потайно повелел отлуков моих малолетних в рваное рублие облачити и лички им грязию измозгати... Послед того власы изорвати и на шкуре сцепины понаделати конским гребнем... Загнали их в толпу холопьих детей - и ты, Мстиславушко Лыков сын, тамо же был, со паробками-полетками. Вывели всю эву мелочь из гостинца крозь задние врата... Престольцы каждого оглянули-ощупали, но миром пустили всех. Знать, не признали моих-то... С тех пор не видал я деток...
Сбился или задумался? Молчит... Я невольно пошевелил плечом, и рука князя стала тихо сползать, цепляя пальцами, к полу! Все - и голос падает неумолимо, и слова уже скорее дыхание, а не речь...
- Опоясть я свою... няньке отдал, дабы... помету сделати. Разрезали пояс на три клока... повязали им княжих деток, для заметки. Сыщи теперь суть ли живы? По вышивке ищи... Когда найдешь - скажи им... княжеская у них кровь. Пусть ведают отца своего волю.
Я ухватился за отвердевающую руку. Что мне теперь делать? Как различить законные слова в потоке бреда?
- Все... Свещу, свешу держи - зажги ее, пожалуй меня... Како догорит, поджигайте хатку... Людям скажи, Всеволод-князь по Стожарову закону помер, сожгли его. Спе-ши-и, Мстиславко... Тебе теперь тожде немного сроку... Спеши.
И верно, в правой руке, что тягостно покоится на плоском животе поверх бороды, - незажженная свеча. Поджечь! - и руки стали натыкаться в темноте на стены, на потолок. Спешить! - яркий дневной свет ударил в лицо, я уже на улице - тут свежо, а я как из бани - мокрый: от жары ли, от ужаса? Сбоку выскакивает толстый дружинник с вопросительным лицом - мимо, к костру! Обжигая пальцы, зажигаю лучинку - по холодной траве босыми ногами, и опять хижина...
А князь уж не дышит ли? То ли шепот, то ли это я сам... Спешу - и не найду фитиля, но воздух над свещью сам вспыхивает готовно: ага, занялось тихое нежадное пламя, голубое свечение. Я спешу, князь, видишь, спешу.
И на улицу; дверь прихлопнулась. Потный дружинник навалился грудью и спрашивает... А ну, подвинься! Все, кончилась рельса. Мертвые с косами стоят, понял? Отстань, говорю, no comments! [ 43
Сколько той свече гореть - пять минут, десять? Вон и костер - из него головню взять, хижину поджечь. Зачем же поджигать? Ведь князь-то со свечой, значит, верующий... Или - чтоб народу понятнее: они ведь язычники, у них трупосожжение. При пожаре звонить ноль-один. Один-ноль в пользу девочек: князь умирает, и я теперь без хозяина. Только поручение осталось - княжьих наследников отыскать! Вот она, в руке, тряпочка - драгоценная частица княжьего пояса, вышивка вручную, изображены пляшущие головастики с женскими грудями. Нет, я б за такую вещь удавился, честное слово. А князь ее какой-то няньке отдал, чтоб разрезала на составляющие. Дети княжеские: два пацана и дочка... Итого три лоскута, каждому ребенку по отличительному знаку. А детки-то небось по миру разлетелись, ищи их теперь! Братцы, и за что ж мне такая общественная нагрузка!.. Что-то руки трясутся. Если хозяйские отпрыски живы и здравствуют, то им повезло. У каждого из них будет по куску тесемки. У каждого - талисман на память о папаше-неудачнике... Кусок тесемки - вот и все наследство, землю-то у них Ярополк Престольский отобрал. Эх, морду бы ему настучать! Властов разорил! Детей княжьих выпускать не хотел - чтобы семени-полымени не осталось... Что свеча? Еще горит, верно. Кто-то сообщает моему плечу низкочастотные модуляции - это толстый дружинник; сдувает с усов капли пота и говорит, чтоб я не плакал. Ничуть не бывало: просто я жду, пока свеча там... уже пора, наверное.
- Ступай-ка, отец, зацени противопожарную обстановку в помещении нет ли открытого пламени, - наконец сказал я мужику и отвел от лица волосы. Тот отбросил копье, шагнул, сутулясь, к лачуге и, рывком распахнув дверь, погрузил голову внутрь. Выдернул быстро и сказал почти поспешно:
- Темень в хатке-то...
- Свечка погасла?
- Зримо.
- Тогда поджигай, - сказал я и бросил махмудке зажигалку.
Глава вторая.
О том, как был найден розовый пояс,
как в средиземье сгустилась тьма,
как силы зла перешли в наступление,
и о том, как вы умудрились дочитать
эту фразу до конца
Народ, который не парится в банях, не может создать империю.
А. Миронов.
"Древнерусская игра"
Избушка сгорела моментально. Тряхнув головой, я вернулся к жизни. Взгляд попал на гипертрофического дружинника с копьем его звали ласкательным именем Гай. Я представился Мстиславом Лыковичем и попросил обращаться к себе просто и по-демократически: патрон.
- Патрон, - сказал Гай, когда я приблизился к моему Харли, собираясь обратно в Стожарову Хату. - Чуешь ли гуляние лесное? Эво Травко шоршит - с рыбицею врачается. Погоди его - расповедай нам, како с князем слово было.
Травко вышел из лесу молодчиком плоского и коренастого вида. Он был украшен крупными голубыми глазами юного пионера, широким рябым лицом уличного бандита и прической под gor shock. В плечах пионер раздался так, что напоминал уже белорусского партизана. На поясе парниши болтался широкий заржавленный меч, а рядом подрагивала на веревке огромная скользкая рыбина. Она, видимо, с большим трудом научилась дышать и теперь радостно и удивленно вращала глазами, будто спрашивая: "Ой, братки, а что это я тут делаю?"
- Здрав бы ты, Мстя! - невнятно приветствовал партизан, расплываясь в моем направлении тихой солдатской радостью. - Гли, что я те принес, добавил он смущенно, протягивая рыбину, - но тут же увидел избушкино пепелище и заморгал, бледнея.
- Княжий век уже в законе, - загудел Гай, объясняя обстановку. Ушел на згу [44 наш волен, згинул восвояси... Эву пору и мы, Травень, не холопи, ано люди самовольные.
Кто-то вольный, а у меня, например, княжьи дети на руках, подумал я, изучая Травеня. Гопник мне понравился: интеллектом не испорчен и умеет ловить рыбу - такие люди нужны партии. В ходе непродолжительной беседы я выяснил, что оба головореза - профессиональные дружинники, биороботы-терминаторы, служившие князю Всеволоду Властовскому и его бессмертному делу с раннего детства. Не один десяток черепных коробок сокрушили они, ищучи, как говорится, себе чести, а князю славы. И вот - о радость! - готовясь к отъезду на небеса, мудрый старик запрограммировал их на выполнение любых приказов нового хозяина. "Мстиславка за старшого остается", - сказал князь, засовывая ребятам в мозговой отсек дискету с измененной программой послушания, - и вот ребята стоят передо мной, все пуговицы в ряд, играют мышцами на честных лицах и ожидают инструкций. Я прикинул шансы: кроме вашего покорного холопа, объединенным силам космического зла противостояли: слепой Лито, рыжий Гнедан, борец сумо по кличке Гай и люберецкий партизан Травень. Пятеро негодяев, с оружием в руках отстаивающих дело властовской революции... Звенят цикады, и багровая луна встает над Флорес-пара-лес-Муэртес, выползая из джунглей, глухо закипающих тропической ночью... Помнишь, Фернандо, как мы форсировали Рио-Гранде? Помнишь, камарадо, легкий блеск взлетающих мачете, сахарный хруст автоматных очередей и сияющий путь смерти, гордый хвост твоей ракеты SA-7, нацеленной во вражеский вертолет? Ах, амиго, юная черноглазая свобода выросла в хижинах наших матерей, она уже выучилась петь со своим народом пьяные песни независимости! Но пасаран, амиго! Венсеремос! Кристина Онассис! Впрочем, я отвлекся.
- А это еще что за индивид, - поинтересовался я, откликаясь на незнакомое имя.
- Кто?
- Да этот... Сварог.
Резко наподдал ветер, задвигав ветками в яблонях и разметав разных там птичек над головой. Лито вдруг скуксился и, запужавшись чего-то, закрыл руками белобрысую голову. Тоже мне рэкетир - дергается, как герла на своей первой вечеринке.
Я засек время - не прошло и четверти часа, как парень вернулся к жизни. Драматично побледнев, он задрал рожу к небу и произнес голосом солиста Гэхэна из "Депеш Мод":
- Да отложит неточный бог законную кару свою! Не рцы, Мстиславе, тяжкого имени сего! Побоиси быти слеп, како же и я сам, ибо Сварог во гневе отлишит тебя зрения. Я сам слеп от рождества и не устрашусь молвить именье Сварожье - а ты же не дрзи!
Тут я сел на измену. Давно уже никто не катил на меня баллонов с таким гордым видом. Я решил, что мне совсем не страшно, и лениво улыбнулся.
- Эх, жаль, не знаком я с твоими богами. Так нога и чешется набить чью-то рожу. Сварожью, например. Не люблю, когда имя нерусское.
Лито только рукой махнул и сказал, что я доиграюсь. Я согласился и предложил ему сбегать за новой братиной медовухи. Залетная оса метко приземлилась на нижнюю губу, но я был крутой, я не боялся самого Сварога и потому позволил пернатому зверю немного поползать по лицу. В голову стучались жизненные планы: а не стать ли мне богом? Говорят, это не трудно. Сварог у них тут, натурально, за главного, а в шестерках ходят Стожар с этой... с Квакшей. То есть с Мокшей. Вот и чудненько: четвертый никогда не лишний. Представить приятно: шарахается оземь молния, и в углекислом тумане с небес свергаюсь я-на парашюте и в огненных крыльях. Публика кричит "ура", женщины по команде бросают в воздух чепчики, оркестр играет гимны для народной души, и конферансье объявляет: "Его гремучество Мстибог Лыковый!" Пионерки сбегаются (ох, какие пионерочки сбегаются!) - они несут тюльпаны... щелкает дверца лимузина - и зашипела по брусчатке пуленепробиваемая резина... Лепота! Плотными колоннами движутся жрецы-ударники, отличники чародейской подготовки. Привет участникам Всеславянских сатурналий! Спасибо! Спасибо, друзья. Хорошо, я скажу пару слов... My people! [30 Выше бунчук подневольного труда! Скрепим железом и кровью нерушимую дружбу наций и народностей, мужчин и женщин, работниц и колхозников! Ну-ну, довольно аплодисментов... Спасибо за внимание. А теперь - дискотека!
Лито вернулся не один, а с ковшом медовухи и плошкой малины. Я похлопал его по щеке, поощряя в людях усердие, и уже распахнул ротовую полость, чтобы узнать, где тут записывают на курсы богов - но хиппующий эльф вдруг замер.
- Чуй! Гул стоит, однако! Толи некто конем гонит? - Он поднял вверх конечность и прислушался. Я уловил чириканье воробьев и отдаленные матюки крестьянина, гонявшего на дворе кур. Очевидно, хиппак прикалывался, чтоб было весело. Я сделал серьезное лицо.
- Да не... Это испанские истребители возвращаются. Сейчас бомбить начнут.
Я ошибся - раздался убойный треск, и через низенькую изгородь не очень удачно, но зато храбро перемахнул неизвестный ковбой на рыжем жеребце. Очевидно, он забыл дома свой "Вэгон Вилз" и теперь лажался по-черному: шарахнувшись от малинового куста, мерин стал вибрировать задом, намекая, что всаднику давно пора вон из седла. Ковбой ожесточенно удерживался на жеребиной спине, мелко подпрыгивая и отбивая мягкие ткани. Подобно мерину, он был рыж, грязен и долговяз.
Секунда - и лошадь, обдав запахом пота, навалилась на меня мускулистой грудью. Из-за шеи коня возникли руки, а потом и физиономия хорсмэна, который гопнически улыбался, пытаясь меня обнять. Надо сказать, в этом бизнесе он ничуть не преуспел - выпустив из рук уздечку управления лошадью, ковбой рухнул вниз и преткнулся коленкой.
Я сообразил, что это панк. Панков я люблю, но в меру. Упреждая новые попытки объять меня, необъятного, я заговорил с ним на языке символов, который, как известно, в ходу у панков.
- Здорово, ублюдок. Где ж тебя жизнь таскала, сблевыш ты морковный? Хваталки убери - не в бане. Денег не проси, а выпить тоже нету.
Парень не понял, но улыбнулся и заорал:
- Ты! Сварог тебя задери! Вратился до кучи, а ?!
- Ага, - сказал я радостно, а Лито в очередной раз побледнел и замахал на панка ручками, запрещая выговаривать табуированное имя Сварога. Однако ковбой тоже был атеист и не боялся слепоты, насылаемой божком в качестве порицания.
- Мстиславка! Ха! Псицын сын! Како же ты выжил, га? - заржал он, прижимаясь ко мне влажным корпусом. - Я-то, дурня, уже лгал, будя ты помер, чур меня уешь! Что, Мокошь пошутковала тебя? Истоскала, зрю, по блатам да по крепям?
Я хотел вставить ему за собачьего сына, но в токинг [ 31 снова встрял Лито.
- Ведь, Гнедко: Мстиславка наш изменился весь, - сказал он, мрачно хлюпая носом. - Памятство утерял совсем. Отъяла Мокша...
- Как так? - разъярился Гнедан. - Вольного стожарича обидеть?! Да я... да мы ее в капусту измельчим!
Приятно, когда человек за тебя готов в капусту, но толку от этого мало. Я-то в курсе, что Мокша здесь ни при чем, а весь атас надвинулся по моей собственной глупости - из-за колокола. Пока Гнедан впечатлялся, я от нечего делать разглядывал коня. Ничего себе зубы, не прокуренные. Когда рыжий панк выговорился, беседу продолжил Лито, рассказывая обо мне:
- Именье свое позабыл, Стожарово тожде, и волена своего, князя Всеволода, худо пометствует. А речет како чудно - исто мохлют [ 32! Тебя не признал, ведь.
- Мстиславка! - взревел рыжий. - Уж, мню, Гнедана-то помнишь?!
- С трудом, браток. Рожа твоя, не скрою, чем-то родным отзывается, но не более того.
- Эка! Гнедан я! Ну, имай тебя карачун! - Он явно беспокоился. Чуй, Славко: горко мне ведать про твою беду! Рцы, како дело было в шуме лесной?! Кто тя извражил?
- Так. Объясняю специально для рядового Гнедана. Очнулся - дождь. Вокруг деревья растут. А что было раньше - накрыто этим... мраком тайны, понял? Проще говоря, не помню. Вопросы есть?
Вопросы были, но я решил лучше вернуться в дом и осмотреть личные вещи, оставшиеся в наследство от прежнего, настоящего Мстислава. Гнедан подавленно повел свое копытное в конюшню, а мы с Лито поднялись наверх, в "gornitsa" так они называют второй этаж.
Мой флэт [33 оказался довольно размерным: два непрозрачных от пыли окна, затянутые каким-то полимером, посередине стол бурого дерева и у стены обширный сексодром [ 34, застеленный цельной медвежьей шкурой букозоидов на полтысячи. Взгляд метнулся вокруг в поисках кресел, видеодвойки, музыкального центра, ноутбука Compaq с глобальным интерфейсом и прочих насущных мелочей обстановки - но тщетно. В наличии имелись только клетки с певучими птичками, подвешенные под потолком у окна.
- Кстати о птичках, - сказал я, мрачно присаживаясь на краешек стола, - где мой любимый ящик?
Имелся в виду телевизор, но Лито не понял. Он указал на сундук, заполненный каким-то трэшем [35.
- ... - брезгливо поморщился я.
Известно, что бывает в таких сундуках: горы чужого белья и юзаные носовые платки. Как ни странно, ничего подобного в боксе не обнаружилось, но зато там хранились разные чумовые фенечки. Я попросил Лито вкратце обрисовать их назначение и тут же узнал, что раскрашенный кусок дерева с тремя струнами - это "goosli yarovchatie", драная рубашенция, усеянная заплатами в духе шок-кутюра - "goonya kalitskaya", a вот эво - "poteshnaya lichina" (речь шла об огромной маске медведя с ушами и гопническим оскалом немалых клыков).
Фенечки были крутые, но пусть пока полежат в боксе. Порывшись еще немного, я извлек виток бересты, запечатанный чем-то вроде засохшей жвачки. Лито беспечным тоном объяснил, что сие есть циркуляр, полученный на имя Мстислава Лыковича от шефа, князя Всеволода. Почтальон (или, по-местному, "пословный человек") привез его позавчера, то есть на второй день моего драматического отсутствия в лесу. Поскольку к тому времени все уж решили, что я отбросил коньки и в корреспонденции не нуждаюсь, начальственный документ был засунут в ящик и незаслуженно забыт.
Мне взгрустнулось: не люблю вступать в переписку с инстанциями. Мысленно отсылая одряхлевшего князя к праматерям, я взломал восковую печать и тупо уставился в узорчатые строки на бересте.
- Пособи-ка, браток, я что-то очки дома забыл, не разберу... обратился я к Лито. - Ты молодой, у тебя и глаз-то поострей моего будет, добавилось машинально, но слепой эльф не обиделся.
Он подошел и быстро затыкал пальцем по бересте, разбирая невнятные резы.
Мстиславке холопу князя Всеволода слово. Доспей ко мне стрелой ибо служба тебе есть. Ведай княжье слово законное. Всвлд Х.
Я решил, что сапоги мне пока не жмут и служба подождет. Я по натуре своей пацифист и войне непротивленец, потому что графа Толстого читал в детстве, и не раз. Князь небось неспроста холопов под ружье скликает. Захотелось старику поиграть в войнушку, соседям морды понастучать. Не-е-е. Я пас.
Я холоп. Холопу и место на черном дворе, на кухне. У стола. В Москве едва отмахался от срочного призыва в Боснию, и тут не дают покоя: трам-тара-рам, труба зовет! Запевай!.. Ага, счасс! Вот вам кегли!
Лито сделал непростое лицо и стал капать на мозги, что я не прав. Князь, говорит, не воевать собрался, а помирать. Ему, мол, орден надо дать за долголетие.
Я заверил его, что сейчас расплачусь. Не рви, говорю, мою холопскую душу. Ты же знаешь, как я люблю хозяина... Избавь меня, дескать, от душераздирающей обязанности присутствовать при его последних содроганиях.
Лито повел бровью и заметил, что суть проблемы залегает в глубине вопроса, а конкретнее говоря, в том, что перед отъездом на свалку старик непременно захочет высказаться. Нужно, стало быть, создать ему аудиторию. Местные называют этот предсмертный спич "законным словом" - якобы потому, что оно произносится уже за "коном", то есть за концом жизни. Крайне поучительно. Считается, что из законного слова можно почерпнуть море полезной информации насчет древних тетушкиных кладов, фамильных секретов и прочей беллетристики.
Я поинтересовался, не обойдется ли босс без моего присутствия и не хочет ли Лито самостоятельно разузнать про клады. Но тут из конюшни вернулся Гнедан, и вдвоем они кинулись мне намекать, что я у князя по жизни любимый раб и что труба зовет именно Мстиславку, а не другого кого.
Я вышел на двор, употребляя в неожиданных контекстах имя князя, а заодно и моих новых фрэндов. Ко мне подвели Гнеданового жеребца, драть его. Я сказал себе, что уже где-то видел это копытное чудовище, и тут же вспомнил, что, кажется, в гробу. Мерин злобно показал зуб, и я понял, что мы не сошлись характерами. Ехать ломало, но Гнедан уже подталкивал к седлу.
- Коли путь позабыл до князя, чуй: держи шумным драгом, - объяснял он. - Дорожи им вплоть до старого млина [36, а послед того верни надесно. Там уже втретьпогоды [ 37 достигнешь наместо.
Я потребовал компенсаций морального ущерба, и парни согласились к моему возвращению: а) нарубить дров, b) приготовить обед, с) истопить баньку, d) покрасить забор и е) поклеить обои в прихожей. Наконец, когда говорить стало уже не о чем, я сделал самоуверенное лицо, бодро подошел к лошади, взялся за луку - и тут мои конечности сами собой пришли в движение, и я очнулся в седле.
В голове зазвенели веселые зуммеры, и я осознал, что почему-то умею кататься верхом. Наверное, в прошлой жизни я был Чапаевым (не таким, как у литератора Пелевина, а настоящим кавалеристом) - иного объяснения своим феноменальным способностям не нахожу. Мерин, еще не признавши во мне генетического наездника, стал неловко двигать задом, слегка забрасывая его в воздух. Я обиделся и вставил ему пятками в пах. Почувствовав себя униженным и оскорбленным, зверь заржал, выкрикивая какой-то тезис в защиту дикой природы, и шутя прислонил меня к стенке сарая. Ощутив боль в отбитом колене, я сказал себе, что я фашист и вообще царь природы. Не прошло и половины всемирной истории, как мятежное млекопитающее было подавлено - перемахнув через полуразрушенную Гнеданом изгородь, я дал гари [ 38 за черту города. Скакать было в оттяжку: мой мерин, видимо, решил, что его астральное имя - Харли Дэвидсон. Он живо оставил позади деревенских шавок, пытавшихся осуществлять преследование, и мы стремительно углубились в какой-то лес. Вокруг засвистели деревья, и меня ужаснуло мыслью, что я - нерусский. И ничего не могу с собой поделать. Ну не люблю я быстрой езды. Пытаясь разъяснить эту мысль своему зарвавшемуся Харли, я стал искать пяткой тормозную педаль. Но рыжий монстр был какой-то новой моделью - вместо того, чтобы тормозить, он переходил на повышенную передачу. Я пронесся мимо "mlina" как чумовой рокер, вздымая пыль и срывая с деревьев листья. Скоро я уже втянулся в темп скачки и понял, что, оказывается, всю жизнь мечтал быть казаком. Простым русским парнем в лампасах. Рука просилась рубить головы комиссарам и защищать Царя и Отечество. Гены бородатых предков, покорителей Сибирских ханств, запрыгали в крови, и я сказал себе, что рожден гусаром.
Наконец, рыжий Харли сбавил скорость, приближаясь, должно быть, к посту ГАИ. И точно, прямо на нашем пути стоял гаишник, перегородив тропинку тучным корпусом. Он имел в качестве одежды мешковатую T-shirt [ 39 серого цвета, а в руке держал что-то вроде средневекового копья. На голове поблескивал шлем, наводнивший мое сознание фаллическими ассоциациями. Я полез было в карман за правами и техпаспортом, но мужик неверно интерпретировал этот жест и решил поиграть мышцами. Шарахнувшись в сторону, он выставил вперед острие копья и, наверное, повредил бы мне кожу, не вступи я в разговор вовремя.
- А-а-а! - заорал я, ловко низвергаясь с лошади. - Дядя, прости сорванца! Не убивай. А не то я тебе еще пригожусь. "Дядя" убрал копье и стащил с головы шлем.
- Здорово, Мстислав, - сказал он, отдуваясь. - Ты почто коня сгоняешь тако? Не признал тя, не гневай средца своего.
- Вот я тебе вгоню промеж глаз - сразу признаешь, - пообещал я, сообразив, что мужик свой и бить не будет. - Ты чего на людей как на амбразуру? Вот князю скажу, он тебя уволит. Взяли моду с заточками ходить.
Дядя был толстый, но удивительно энергичный. На его красном фэйсе читался холодный профессионализм сотрудника органов. Схватив Харли под уздцы, он жестом пригласил меня углубиться в заросли крапивы. Я вежливо пропустил его вперед: прокладывать дорогу.
- Оттекает князь наш, уж и на ноги не вздается, - продолжал мужик по ходу дела. - Лежит себе и тихо молвит речи неведомы. Безумен стал, но личины людския признает. Тебя поминал увечера...
- По матери?
- Ан нет, по батьке. Отец твой. Лык Клыкодер, зело добрый ему дружинушка бывал. На пирах с богатыми да храбрыми купно сеживал. А потомствием, мол, не успел: ибо лук [40 возрос аки тать нощной, купчинку бьет по шумным драгам да по течениям...
Я понял, что на меня наехали.
- Ладно, - говорю, - у каждого свой хлеб. Твое дело легавое, а мы птицы вольные, санитары леса.
Впереди самостоятельно наметилась небольшая полянка. Признаюсь, что ожидал увидеть по меньшей мере скромный такой замок в духе Уолта Диснея - с башнями и тупыми охранниками возле бюро пропусков. Реальность оказалась прозаичнее. Сбоку коптился костерок, а напротив, под старым дубом, темнела хижина размером с деревенский сортир для двоих. Толстый мужик подтолкнул меня к порогу. Рука дернулась поправить тугой узел галстука - не нащупав его, остановилась на полпути - стиснув зубы и краснея, я просочился в кабинет шефа.
Внутри было душновато - кондиционер, по обыкновению, не работает, подумал я и сглотнул. Судя по мраку, босс приказал выключить свет и теперь работал с документами [41. Пылинки нервно прыгали в солнечных полосках, пробрызгивавших сквозь дырки в крыше.
Тихо как в гробу. Похоже, старый хрен уже отключился, подумал я, и душа моя осеклась в пятках: прямо по курсу лежал старикашка. То, что я принял поначалу за изголовье кровати, оказалось огромным жестким плечом - еще выше, под самым потолком оформились очертания косматой головы... Этому человеку было тесно в хижине - упираясь затылком в потолок, он полулежал, согнув ноги в коленях и перекрестив на груди длинные костлявые руки. Я понял, что в молодости князю Всеволоду было несложно наводить шорох на соседей: его тело и теперь насчитывало метра три в длину. Старик был определенно крутой и симпатичный моему холопскому сердцу. Уважительно покосившись на мрачные хваталки, увесисто покоившиеся на груди поверх спутанной бороды, я деликатно кашлянул и доложил, что рядовой Лыков по их приказанию прибыл.
Старик тяжело качнул в мою сторону львиной головой и пошевелился. Огромный локоть, упиравшийся в стену, опустился с кровати вниз и коснулся пола. Хрустнули суставы - и до меня долетел шепот:
- Верно ли... даждь иде?..
Князь спрашивал про дождь. Я промолчал и вместо ответа почему то... даже странно писать это... опустился перед ложем на колени.
- Чую, даждется вам к ночи... То-то ужин сытный будет оратаю - всякий день семенит с неба... Уродит земля-то...
Старик говорил тяжело, но - как-то весело. И вдруг - веские и холодные, будто каменные, пальцы легли мне на плечо.
- Дождал-таки тебя, Мстиславко.
Подумалось, что если сейчас сдавит пальцы, то сломает мне шею. Но рука была покойная, безвольная - только долгая и тяжелая, как бремя. Странно: я вдруг почувствовал, что мог бы всю свою жизнь простоять вот так, на коленях, перед ним, и чтобы спрашивал меня про дождь, и чтоб рука...
- Воля мне отведать про твое отбытие лесное. - Показалось, что он улыбнулся голосом. - Добрая воля, да не успеть уже. Стариковы речи пуще золота мерены... Ну, ведай ты княжье слово законное. Закон после меня таков: детей трое, два наследника и княжна. Сыновей звать Зверко и Поток, а дочь... Рута. Сыщи их опоследу смерти моей.
О Господи, да как же-я ведь никогда не смогу...
- Найдешь. Вот... опоясти [42 клок... Распусти уз... ну, поспешай! - Он слегка сдавил плечо, и я, охватив обеими руками холодное княжье запястье, нащупал что-то вроде плотного матерчатого ремешка. Рванул тесемку, и полоска ткани медленно, с треском сползла в мою ладонь. Почему-то теплая и шершавая - должно быть, вышивка.
- Двадесет лет тому было, воевал я князя престольского Ярополка. Несправно воевал, допустил вражину до самого града моего великого, до Властова... Умыслил я осаду принимать в крепости... И перед боем... справил Ярополка, дабы жен и молодь всю нашу из крепости отпустить. Протягти их крозь станы вражьи прочь... Бабы и детишки-то... безвинные все.
Тяжко говорит, а все пытается улыбнуться, чтобы вспоминать легче и чтобы слезы не мешали.
- Ну, Ярополк это дело... сдобрил. Едино, рек, потомствие Всеволодово не выпускать, а быть княжьим детям мертвыми. Сыновам-то моим и Руте-младенице... Дабы, вестимо, семени-полымени моего не принялось боле на земли.
Больно плечу. Вцепился и давит князь.
- Тако-о вот... Ну, я отцу твоему. Лыку Клыкодеру, потайно повелел отлуков моих малолетних в рваное рублие облачити и лички им грязию измозгати... Послед того власы изорвати и на шкуре сцепины понаделати конским гребнем... Загнали их в толпу холопьих детей - и ты, Мстиславушко Лыков сын, тамо же был, со паробками-полетками. Вывели всю эву мелочь из гостинца крозь задние врата... Престольцы каждого оглянули-ощупали, но миром пустили всех. Знать, не признали моих-то... С тех пор не видал я деток...
Сбился или задумался? Молчит... Я невольно пошевелил плечом, и рука князя стала тихо сползать, цепляя пальцами, к полу! Все - и голос падает неумолимо, и слова уже скорее дыхание, а не речь...
- Опоясть я свою... няньке отдал, дабы... помету сделати. Разрезали пояс на три клока... повязали им княжих деток, для заметки. Сыщи теперь суть ли живы? По вышивке ищи... Когда найдешь - скажи им... княжеская у них кровь. Пусть ведают отца своего волю.
Я ухватился за отвердевающую руку. Что мне теперь делать? Как различить законные слова в потоке бреда?
- Все... Свещу, свешу держи - зажги ее, пожалуй меня... Како догорит, поджигайте хатку... Людям скажи, Всеволод-князь по Стожарову закону помер, сожгли его. Спе-ши-и, Мстиславко... Тебе теперь тожде немного сроку... Спеши.
И верно, в правой руке, что тягостно покоится на плоском животе поверх бороды, - незажженная свеча. Поджечь! - и руки стали натыкаться в темноте на стены, на потолок. Спешить! - яркий дневной свет ударил в лицо, я уже на улице - тут свежо, а я как из бани - мокрый: от жары ли, от ужаса? Сбоку выскакивает толстый дружинник с вопросительным лицом - мимо, к костру! Обжигая пальцы, зажигаю лучинку - по холодной траве босыми ногами, и опять хижина...
А князь уж не дышит ли? То ли шепот, то ли это я сам... Спешу - и не найду фитиля, но воздух над свещью сам вспыхивает готовно: ага, занялось тихое нежадное пламя, голубое свечение. Я спешу, князь, видишь, спешу.
И на улицу; дверь прихлопнулась. Потный дружинник навалился грудью и спрашивает... А ну, подвинься! Все, кончилась рельса. Мертвые с косами стоят, понял? Отстань, говорю, no comments! [ 43
Сколько той свече гореть - пять минут, десять? Вон и костер - из него головню взять, хижину поджечь. Зачем же поджигать? Ведь князь-то со свечой, значит, верующий... Или - чтоб народу понятнее: они ведь язычники, у них трупосожжение. При пожаре звонить ноль-один. Один-ноль в пользу девочек: князь умирает, и я теперь без хозяина. Только поручение осталось - княжьих наследников отыскать! Вот она, в руке, тряпочка - драгоценная частица княжьего пояса, вышивка вручную, изображены пляшущие головастики с женскими грудями. Нет, я б за такую вещь удавился, честное слово. А князь ее какой-то няньке отдал, чтоб разрезала на составляющие. Дети княжеские: два пацана и дочка... Итого три лоскута, каждому ребенку по отличительному знаку. А детки-то небось по миру разлетелись, ищи их теперь! Братцы, и за что ж мне такая общественная нагрузка!.. Что-то руки трясутся. Если хозяйские отпрыски живы и здравствуют, то им повезло. У каждого из них будет по куску тесемки. У каждого - талисман на память о папаше-неудачнике... Кусок тесемки - вот и все наследство, землю-то у них Ярополк Престольский отобрал. Эх, морду бы ему настучать! Властов разорил! Детей княжьих выпускать не хотел - чтобы семени-полымени не осталось... Что свеча? Еще горит, верно. Кто-то сообщает моему плечу низкочастотные модуляции - это толстый дружинник; сдувает с усов капли пота и говорит, чтоб я не плакал. Ничуть не бывало: просто я жду, пока свеча там... уже пора, наверное.
- Ступай-ка, отец, зацени противопожарную обстановку в помещении нет ли открытого пламени, - наконец сказал я мужику и отвел от лица волосы. Тот отбросил копье, шагнул, сутулясь, к лачуге и, рывком распахнув дверь, погрузил голову внутрь. Выдернул быстро и сказал почти поспешно:
- Темень в хатке-то...
- Свечка погасла?
- Зримо.
- Тогда поджигай, - сказал я и бросил махмудке зажигалку.
Глава вторая.
О том, как был найден розовый пояс,
как в средиземье сгустилась тьма,
как силы зла перешли в наступление,
и о том, как вы умудрились дочитать
эту фразу до конца
Народ, который не парится в банях, не может создать империю.
А. Миронов.
"Древнерусская игра"
Избушка сгорела моментально. Тряхнув головой, я вернулся к жизни. Взгляд попал на гипертрофического дружинника с копьем его звали ласкательным именем Гай. Я представился Мстиславом Лыковичем и попросил обращаться к себе просто и по-демократически: патрон.
- Патрон, - сказал Гай, когда я приблизился к моему Харли, собираясь обратно в Стожарову Хату. - Чуешь ли гуляние лесное? Эво Травко шоршит - с рыбицею врачается. Погоди его - расповедай нам, како с князем слово было.
Травко вышел из лесу молодчиком плоского и коренастого вида. Он был украшен крупными голубыми глазами юного пионера, широким рябым лицом уличного бандита и прической под gor shock. В плечах пионер раздался так, что напоминал уже белорусского партизана. На поясе парниши болтался широкий заржавленный меч, а рядом подрагивала на веревке огромная скользкая рыбина. Она, видимо, с большим трудом научилась дышать и теперь радостно и удивленно вращала глазами, будто спрашивая: "Ой, братки, а что это я тут делаю?"
- Здрав бы ты, Мстя! - невнятно приветствовал партизан, расплываясь в моем направлении тихой солдатской радостью. - Гли, что я те принес, добавил он смущенно, протягивая рыбину, - но тут же увидел избушкино пепелище и заморгал, бледнея.
- Княжий век уже в законе, - загудел Гай, объясняя обстановку. Ушел на згу [44 наш волен, згинул восвояси... Эву пору и мы, Травень, не холопи, ано люди самовольные.
Кто-то вольный, а у меня, например, княжьи дети на руках, подумал я, изучая Травеня. Гопник мне понравился: интеллектом не испорчен и умеет ловить рыбу - такие люди нужны партии. В ходе непродолжительной беседы я выяснил, что оба головореза - профессиональные дружинники, биороботы-терминаторы, служившие князю Всеволоду Властовскому и его бессмертному делу с раннего детства. Не один десяток черепных коробок сокрушили они, ищучи, как говорится, себе чести, а князю славы. И вот - о радость! - готовясь к отъезду на небеса, мудрый старик запрограммировал их на выполнение любых приказов нового хозяина. "Мстиславка за старшого остается", - сказал князь, засовывая ребятам в мозговой отсек дискету с измененной программой послушания, - и вот ребята стоят передо мной, все пуговицы в ряд, играют мышцами на честных лицах и ожидают инструкций. Я прикинул шансы: кроме вашего покорного холопа, объединенным силам космического зла противостояли: слепой Лито, рыжий Гнедан, борец сумо по кличке Гай и люберецкий партизан Травень. Пятеро негодяев, с оружием в руках отстаивающих дело властовской революции... Звенят цикады, и багровая луна встает над Флорес-пара-лес-Муэртес, выползая из джунглей, глухо закипающих тропической ночью... Помнишь, Фернандо, как мы форсировали Рио-Гранде? Помнишь, камарадо, легкий блеск взлетающих мачете, сахарный хруст автоматных очередей и сияющий путь смерти, гордый хвост твоей ракеты SA-7, нацеленной во вражеский вертолет? Ах, амиго, юная черноглазая свобода выросла в хижинах наших матерей, она уже выучилась петь со своим народом пьяные песни независимости! Но пасаран, амиго! Венсеремос! Кристина Онассис! Впрочем, я отвлекся.