Миронов Арсений. Древнерусская Игра - Много шума из никогда

   Звеня от внутреннего жара и оставляя по девичьей коже легкий след пыльцы, пчела поползла по мягкой верхней губе, то и дело приникая своим нежным хоботком и все чаще оскальзываясь неловкими задними ногами на холодные ровные зубки (девочка спала чуть приоткрыв рот, подложив под голову хрупкое запястье в тихой заверти множества тонких браслетов). Данила испугался и, махнув рукой, прогнал пчелу - та добродушно загудела, с трудом оторвала брюхо и на слюдяных крыльях потащила вверх теплое тельце с тяжело обвисшими задними лапами. Данила не захотел провожать ее взглядом; приподнявшись на локте, стал осторожно разглядывать это странное маленькое существо, свернувшееся калачиком у него под боком - среди россыпи мелких белых цветов в траве... Так вот почему так пахнет земляникой!
   - Бежображие! Вшю ягоду мне помяли-подавили, негодники! - послышалось за спиной негромкое ворчание, и Данька мгновенно обернул морду на шорох травы под ногами маленького мохового старичка, выросшего из светлой березовой тени. - Где ж такое видано, шобы прямо на ягоднике шпать-почивать?
   Дед был похож на старый, но еще крепкий подберезовик - и вылез так же внезапно, будто из-под земли. Данька поспешно оглянулся на спящую девочку, свободной рукой дернул вниз узкий подол ее платья, прикрывая обнажившийся молочно-белый задик с розовым рисунком от вдавившейся за ночь травы. Когда он снова повернул лицо к старику, тот был уже совсем рядом - шершавые лыковые лапти почти по колено, песочного цвета чистенькая рубаха в мелкий горошек и ухоженная борода от плеча до плеча. В руках у дедушки был, разумеется, длинный дорожный посох - только дед не опирался на него, а почему-то нес на плече, будто коромысло.
   - Вшю мою жемлянику обгадили, бежображники! - сокрушенно прошепелявил он из-под зонтичной соломенной шляпы, сосредоточенно тыкая в траву кончиком крючковатого посоха. - Тута, на пригорке, жавсегда шамая шочная да крупная попадалась - а теперя пошле вас одно варенье по траве ражмажано! Ни единой цельной ягодины не шышкать!
   - Здрасьте, дедушка! - улыбнулся Данька, вдруг почувствовав себя виноватым. Он быстро погрузил руку в земляничный цвет и, мгновенно нащупав в глубине небывало мясистую клубничину, выдернул ее наружу прямо под нос сердитому старичку. - Это вам, папаша... Специально сохранил для вас. Э... как поживаете? Как ваше здоровье?
   - Уже лучше, - серьезно ответил зонтичный папаша, мгновенно отшамкивая половину ягоды. - Меня жвать деда Пошух. Имя такое.
   - Очень приятно, дедушка Пошух. - Данила вскочил, с ходу протягивая пятерню для рукопожатия. - А меня Данькой зовут. Данилой.
   - Не Пошух, а Пошух, - хладнокровно заметил старичок и, недружелюбно покосившись на протянутую ладонь, поскорее отправил оставшуюся половину ягоды в ту область бороды, откуда доносился его шепелявый голос. - Ждорово, паря! Данила-манила-за-гору-кидала. А чаво имя неждешнее?
   - Нездешнее, дядя Пошух, это верно. - Данька насмешливо сморщился и вдруг сказал: - Не местный я буду - из другой жизни к вам попал. Свалился с другой планеты, точнее - из другого времени. Можно сказать, почти инопланетянин, гуманоид.
   - Ага, гумноед. Гумноед-короед-проживу-без-бед. Ето нам понятно. Дед закивал шляпой. Вопреки ожиданиям Данилы, он ничуть не удивился сказанному. - Вот и я гляжу, что неждешний ты. Точно с другого времени к нам попал: у нас ражве видано, шобы богатырь с ведьмянкой-полуденицею шпал? Шобы добрый молодец с девкой-лихорадкой обнималша? Ненашенские ето нравы!
   - С девкой-лихорадкой? - нахмурился Данька. - Это кто?
   - Хто-хто... а хто, по-твоему, вона в жемлянике валяется? Или ты ее с вечера не приметил? Она и ешть: медовая лихоманка. Ентих лихорадок дюжина двоюродных шештер бывает: шесть полунощных да полуденных шесть... Полуношные - те жуткия, кровожадный штарухи: Чернетея да Гнетица, Водянка с Поганкою, Дида и Шатая. А полуденицы - они молоденьки да жаманчивы, добрым молодцам жавшегда рады в душу забраться. Я пока молодой бывал, почасту их тешил: Блуда пригожая, Дремлея сонливая, Огневица бешеная, Чеслава гордая... Хто ишшо? А вот: Трясовица богатыря на жлато-серебро тянет... Ну и младшая у них Метанка, подружка твоя, на медовые бредни добра молодца манит, к пиву да бражке...
   - Насчет пива не знаю, - после некоторой паузы выдавил из себя Данила. - Не заметил.
   Дед не ответил. Он вдруг замер, как суслик перед атакой - песочная спина сгорблена, борода дрожит от напряжения... Наконец, стремительный бросок - старик буквально упал в землянично-травяные чащи, суетливо поворошил там руками - и разогнулся с гордо порозовевшим носом и крошечной ягодой, испуганно трепетавшей в корявых пальцах.
   - Ягодина - она как птичка, - деловито пояснила борода в интервале шамкающих звуков. - Ежли ты ее увидел, хватай немедля - иначе укроется. Штоит только глаз оторвать, она тут же ррраз! - и в жемлю уходит. Ужо я их жнаю, бежображников...
   - Деда Пошух, а откуда вы столько всего интересного знаете? Посмеиваясь про себя, Данька завозил руками в траве, отыскивая сброшенные давеча кольчужные перчатки. - Вы, наверное, чекист?
   - Не Пошух, а Пошух. И не чекишт, а пашечник. На пашеке работаю, пчел развожу. А знаю много потому, что мудрошть имею.
   - А как до Малкова починка добраться, тоже знаете?
   - Жнаю. Вона по холмогребню штупай до ручья, а после по теченью выйдешь на Глыбозеро. На бережку того озера увидишь три жалкие домишки, енто тебе и будет починок Малков. Малков-Палков-за-гору-кидалков. Хе-хе.
   Данила надел-таки перчатые рукавицы и подошел к Волчику, тихо дремавшему рядом с уставшей темной кобылой воина Данэила. Потрепал по сонной холке и с размаху чмокнул в запотевший ленивый храп.
   - Ежли на швежем коне поедешь, через три погоды прибудешь на место. Дед выдержал паузу и вдруг добавил: - Только не надобно табе туды ехать. Ничаво там нема хорошего, в починке. Говно одно.
   - Никак, еще несколько симпатичных лихоманок в тех местах обосновалось? - Данила обернулся с полуулыбкой.
   - Гораждо хуже. Там нонче полно вооруженного люду всякого, и недоброго. - Старичок уселся на пригорке рядом со спящей Метанкой и продолжал как ни в чем не бывало. - Будто им там медом намазано, богатырям етим. Понаехали на хутор с полдюжины, а то и поболе. Надысь двое из ихних мимо моея ижбушки проезжали - ни здрасьте, ни прощай, словно немые. Коней напоили, два полных улья меду паточного без разрешенья моего прихватили и туда же - на Малков починок... Один мужик, а другая баба. В шлемах да в бронях дощатых - штрашное дело.
   - Баба? Ха-ха... Откуда среди богатырей бабе взяться? Деда, тебе не во сне ли приснилось?
   - Ну-ну! - Старик обиженно погрозил Даниле увесистым концом посоха. - Я на жемле што три года прожил! Ужо наверно мужука от бабы отличу! Оно и верно, што непросто: на рожах-то у них личины железныя... Только я по приметам догадался: жинка сто в доспехе воинском! Во-первых, больно уж она кобылу свою обхаживает - гриву ей шкребет да ленты заплетает. Во-вторых, кота моего Шелудивку пригрела, молока ему дала... А потом... какой же мужик с корточек по малому нуждается?!
   - Дед, да ты все же чекист! - Данька расхохотался. - Настоящий Шерлок Холмс. О чем еще ты догадался по своим приметам?
   - Я-то? Хе-хе. Обо всем догадалша. Про тебя приметил, шо паря ты добрый, удалой молодец. Только вот плохо: человека недавно зарезал. Живую душу загубил.
   - Я?! Человека зарезал? Ха-ха! - Данила только головой покачал. - Ну ты, деда Пошух, как скажешь... Шутник ты.
   - Не Пошух, а Пошух. И шутник-то первый ты сам будешь: петуньи паточной напился и давай гулять - головы рубить да с ведьмянками в куштах валятьша... Шовсем оборзел, гумноед!
   Данила рывком обернулся, быстро шагнул к старику и присел перед ним на корточки, невесть зачем потирая руки в стальных рукавицах. Нагнул голову и заглянул под шляпу - туда, где в бороде голубели два круглых блестящих глаза:
   - Слушай, дед... с чего ты взял? Я что, на убийцу похож?
   - То-то и оно, шо не похож. - Старичок грустно вздохнул. - Похож ты, паря, на будущего богатыря святорусского, а ведешь себя как гумноед. Хошь бы кровь с портов-то отмыл. Бледный весь как поганка, и руки холодные. На-кось, медку хлебани - полегчает!
   Невесть откуда в его землистой ручке возникла плошка с бледно-золотистой тяготной сладостью на дне. Данила молча принял чашку, запрокинул в распахнутую пасть, подставляя язык под неспешную тяжелую струйку.
   - Это мед старый, самолучший: одна братина гривну стоит, - пояснил дед. - Я сам пашечник буду, пчел развожу. На цветных жапахах с малолетства вошпитан - любую травинку носом чую. С утра пошел жемлянику шобирать, гляжу - богатырь на пригорке почивает, а вместо русского духу от него петунией отравистой разит. Ну, думаю, пропала русская жемля, коли добры молодцы замешто молока либо бражки медовой поганую петунию глотають. Нехорошо ето, Даниил Каширин.
   Данька судорожно глотнул и отбросил опустевшую чашку:
   - Как ты меня назвал?
   Дед вздрогнул.
   - Как нажвал? Да ты ж сам говоришь: гумноед... С другого времени к нам свалился. А шо? Не так?
   - Так, все так. - Данила тряхнул головой. - Скажи, дедушка: что такое петуния?
   - Да трава такая никчемная раштет, цветами воняет. Волхвы да иные дурашки темныя ее собирають и вино из ея гонять. Один глоток человеку язык на весь вечер развязывает, все потайные мысли наружу выгоняет. Ента петуния людскую волю за один миг глушит, точно веслом по темени. Потому тебя и Метанка-лихоманка охмурить ухитрилась, шо душа у тебя через ту петунию рашшлабилась...
   Данила вдруг вскочил, подбежал на миг к лошадям, выхватил из седельной торбы какой-то сверток...
   - Слушай, дед! Ведь ты пасечник, травы хорошо знаешь! - Он вытряхнул из свертка на земляничный ковер с дюжину знахарских лепешек и подозрительного вида тряпичных мешочков с колдовскими порошками. - Научи меня, дедушка, как этим пользоваться... А то я насобирал у разных людей кучу всякого добра, а толку никакого... Расскажи, а я с тобой поделюсь.
   Старик мелко покачал шляпой и уперся бородой в рукоять посоха.
   - Вот смотри: это я у Данэила взял: трава какая-то, гвозди железные и щепоть черного порошка, - продолжал Данька, перебирая в пальцах магический реквизит. - А вот лепешки вонючие у Жереха на столе лежали - вместе с мазью и сушеными кореньями... Научи меня, дед!
   - Я тебя научу, - кивнула шляпа. - Шлухай внимательно. Главно, не напутай. Собирай все свои порошки да травы в мешок и штупай по тропинке до штарого дуплистого дуба. Под тем дубом начинается живописный обрыв... Вот в ентот обрыв все твои шнадобья надобно швырнуть - метко и ошторожно. А опосля ворочайся назад, я табе ишшо меду дам.
   Некоторое время Данила тупо глядел на трясущуюся от смеха бороду, потом сплюнул и расхохотался сам.
   - Дед, ты не прав, - наконец заметил он. - Мне по долгу службы приходится встречаться с разными говнюками, которые так и норовят насыпать в стакан какой-нибудь порошок... А я совершенно без понятия - так нечестно.
   - А ты их того-этого... веслом по темени, говнюков-то! И шразу честно будет! - мгновенно предложил дед, не переставая икать от смеха. - Ладно, шлухай: вот ето и есть петуния - на вид желтая и соплями пахнет. А ето железняк-порошок: единой щепоткой оземь бросив, можно лучших друзей-товарищей на время ворогами лютыми сотворить... Теперь запоминай: корень кровопивы от жуткого холода сохранит; зимнего чеснока цельный зубок от яду помогает. Лепешка с одолень-травой заику краснобаем сделает, поможет зубы заговорить. Кукушкины слезы - трава чудесная: одну горсть лошади в овес метни, и побежит втрое быстрее прежнего, да притом без устали. Лепешка с дурманом на вкус негожа, однако после нея ночью видишь как днем, будто зверь дивий. И, наконец, сон-трава: ежли одну щепоть пыльцы в лицо человечку бросить, тут-то его в сон и метнет. Ненадолго, но крепко.
   Данька замер перед развалом порошков и лепешек, напряженно запоминая.
   - Однако же лучше в обрыв метнуть, - подытожил тем временем пасечник. - Потому как добрый мед лучше любого ведьмина корня. И для богатыря целебнее. Вот, к примеру, можжевеловый медок на кулак силу кладет; черемховый ноги облегчает для дальней беготни. Вешний мед на бодрость и бессонье горячит, княжий - раны затягивает... А гвождичный для женатых мужуков в любое время весьма хорош - и с утречка, и к вечеру. Хе-хе.
   - А ты бы у подруженьки швоей поспрошал про меды да травы, - добавил он, наблюдая, как Данька собирает обратно в сверток волшебные лепешки. Она ведь у тебя медовая лихоманка... Все ведьмины тайны ведает.
   - Это не моя подружка. - Данила невольно оглянулся на спящую девочку. - Я ее случайно встретил сегодня ночью... До сих пор не пойму, как все получилось.
   - А шо тут понимать? - подмигнул старичок. - Очаровала она тебя, вот и весь сказ. Метанка-шметанка-добру-молодцу-приманка. Бона на руке школько бубенцов да колокольцев приговорных понавешено - один раз рукой махнула, и богатырско сердце уж горит-штрадает... У тебя небось от одного звона можги ражмякли?
   Данила молча отошел к лошадям, тщательно уложил в седельную торбу сверток с травяными зельями. Потом, не глядя на старого пасечника, подошел к Метанке, склонился над ней... осторожно выпутал из звонкой россыпи волос безвольную теплую ручку с дюжиной узких браслетов на запястье. Отцепил единственный крючок и сунул сонно брякнувший ворох бубенцов за пазуху.
   Бледная ручка беззвучно упала обратно в траву, поникла в землянику.
   - Ну-ну... Шовсем обидели дивчинку, - грустно протянул борода. Сперва один молодчик поясок похитил, а нонче другой детина опястье украл. Помирать ей теперя придется. Из нечисти прогнали, а в людях обманули...
   - Я не украл, - тихо сказал Данька. - Я обменял, а не обманул.
   Он стащил с руки неширокую медную пластинку, изогнутую на манер браслета и исчерканную летучей резьбой гравировки: по металлу струился сложный орнамент из перевитых гадов, крылатых чудовищ и невиданных растений. Поднес этот грубый браслет к самому носу и на всякий случай повторно провел внимчивым взором по вычурной ленте узора: какие-то каленые стрелы, горячие наковальни и золотые жуки увиделись ему на этот раз. Это была та самая ТАБЛИЦА ЖЕСТЯНА С УЗОРАМИ, которую зачем-то упорно разыскивал стольный боярин Окула. Вчера, едва очнувшись в подвале сгоревшей кузни, он отыскал ее на дне своего сундука с сокровищами - именно ради этой полоски металла Даньку-коваля надлежало УПРАВИТЬ В ЖЕЛЕЗАХ в Престол на допрос к Окуле.
   - Не навсегда, а только на время, - сказал он. Зацепив пальцами девичью кисть, приложил прохладную медь к бледной коже... концы обруча легко обвили ведьмину руку. - Вполне равноценный обмен.
   И пошел к лошадям, на ходу поправляя расслабленную за ночь воровскую перевязь, удерживавшую на спине под плащом короткий меч. По пути зацепил сапогом железную маску, которую обронил ночью, - кратко нагнулся, подхватил и приложил к лицу. Едва слышно щелкнули в прорезях шлема бронзовые клапаны личины.
   - Фу-ты ну-ты! И штой-то к тебе вшяка дрянь липнет? - по-прежнему грустно поинтересовался старый пасечник. - То лихорадки с петуньями, а теперь вона чего на рожу нацепил! Точно стал как те богатыри из Малкова починка. До чего ж жлобная харя на личине намалевана, просто жуть. Штупай-ка, паря, к дуплиштому дубу. Такой живописный обрыв тама, прошто загляденье! Покидай в один мешок и лепешки с порошками, и личину ету, и обереги свои недобрые...
   - Я так и сделаю, дед. Чуть позже. Обещаю. - Данила выпрямился в седле, разбирая в пальцах перепутанную узду. - Вот эту кобылу, дедушка Пошух, я тебе оставлю. Усталая она и чужая, а мне с ней возиться недосуг. Продай ее .
   - Продать? - От удивления дед даже привстал с пригорка. - А на шо мне штолько грошей? Меду и без того на триста ртов хватит: За всю жижнь штолько не шкушать...
   - Сходи на рынок и купи себе земляники. - Данька улыбнулся под маской. - Или нет: ты на эти деньги девчонку мою обогрей. Самого вкусного меду дай, чтоб на всю жизнь наелась. А я через пару дней к тебе в гости наведаюсь, можно?
   Он уже почти ударил Волчика пятками в пах - и вдруг оторопел, увидев старика совсем рядом, под самой лошадиной грудью. Ловко увернувшись от страшного копыта, дед схватил Даньку за отворот сапога:
   - Ты с личиной-то ентой ошторожней, паря! - Круглые глаза серьезно глянули из-под шляпы. - А то ведь прираштет к роже, потом отдирать придется!
   - Добро, деда Пошух! Жди меня в гости! - проорал, удаляясь, железный всадник. Лесной пасечник сорвал с плеши огромную шляпу, троекратно помахал вослед громыхающей пыльной туче. Постоял немного, нахлобучил на место головной убор и заковылял обратно к земляничному пригорку, бормоча под нос невнятное. Во всем мире в тот миг только Метанка могла бы угадать сказанное, но - она крепко спала, подложив под теплый затылок белую ручку с неудобным и жестким браслетом на запястье.
   XI
   Жутко жить и весело
   Смерть капканы свесила...
   "Последний шанс"
   Данила отчетливо видел человека, неподвижно сидевшего на низком стуле у самой воды - лысый череп, синевато блестевший на солнце, крупная черная птица на обнаженном загорелом плече. Человек дремал, откинувшись на резную спинку стула - или же смотрел поверх ленивой озерной воды на дальний берег, затянутый плотным сосняком. Данила подходил со спины. Данила шел медленно, ведя в поводу разомлевшего от зноя Волчика, и не торопясь разглядывал жалкие домишки, составлявшие Малков починок - два крестьянских двора да рыбацкий сарай, завешанный по самую крышу сохнущими неводами.
   Лысый человек на стуле качнул черепом вбок - мрачная птица на плече его выдернула из-под жесткого крыла плоскую голову, блеснувшую на солнце не то клювом, не то глазом. Человек опустил жилистую руку к земле - Данила разглядел на песке небольшой поднос с какими-то чашами и, кажется, глиняным сосудом. Длинная рука зависла над сосудом, но - так и замерли в воздухе безвольные сонные пальцы. Данила ухмыльнулся: вернувшись с ночной рыбалки, утомленный житель отдыхает на озерном берегу неподалеку от дремлющего хутора. Настоящая сельская идиллия - если не считать нескольких деталей. Например, изрубленной стальной поручи на загорелом предплечье спящего рыбака. Или же черного, как вороново крыло, крупного перстня на указательном пальце его длиннопалой длани. Наконец, двух боевых коней, укрытых за сарайчиком под мутной завесой сохнущих сетей.
   Насвистывая короткую музыкальную фразу - что-то из репертуара группы "ДДТ", - Данила уверенным шагом приблизился к покосившемуся плетню за сарайчиком, привязал Волчика к тыну и легко перемахнул через частокол - он уже научился двигаться, учитывая вес кольчуги. Не преминув наступить сапогом на хрустнувшую веточку, сделал еще несколько шагов по направлению к спящему черепу.
   Примерно на полпути он остановился - ясно ощутил, что в спину нацелен какой-то тяжелый и заостренный предмет. Через миг тело само дернулось вбок - прочь от горячего предчувствия, от нехорошей тени, мелькнувшей позади. Данила ошибся: предмет был не заостренный, а тупой - у виска прогудел окованный измятым железом конец боевой палицы, и Данька, зажмурившись на миг, выдернул из ножен спрятанный на спине меч - вслепую и не раздумывая ударил туда, где из пустоты воздвиглась вдруг колючая глыба чуждой энергии, клочковатая груда железа и темной бронзы...
   Он еще не успел разглядеть врага, но уже понял, что плотный клинок вошел глубоко и правильно: снова по тонкому полотну металла передалась в ладонь серия болезненных толчков - от удара о доспех или кость. Открывая глаза, Данька приготовился увидеть, как неведомый пока противник начнет медленно оседать, соскальзывая с лезвия - в ярком солнечном потоке жарко пропылал кривой полумесяц блика на вражеской маске под шлемом... Какие-то клочья рваной кольчуги и металлической чешуи на огромном теле, мутная плесень на доспехе, из которого торчат во все стороны обломки прошлогодних стрел... Неведомый враг походил скорее на жуткого ветхозаветного мутанта из месива шипастых клешней и зазубренных лезвий высвободилось, казалось, сразу несколько стальных конечностей - Данька с ужасом осознал, что его меч заклинило в чужих внутренностях, как заклинивает полотно ножовки... В тот же миг существо повернуло голову - свысока глянула единственная глазница бронзовой личины, что-то мелькнуло в воздухе... Данила не почувствовал боли, ему почти понравилась та легкость, с которой его тело отделилось от земли подвижная груда металла осталась внизу, перед глазами пронеслись какие-то хлесткие ветки и обрывки сетей - пролетев спиной вперед с дюжину шагов, его тело с размаху врезалось в шаткую стену сарайчика. Удар о бревна - сначала спиной, потом затылком... Здесь боль догнала Данилу - как обрушилась сверху вместе с пылью и соломой с крыши.
   Сознание быстро вернулось к Даньке: он открыл глаза, когда небывалый противник навис над ним, сверкая тысячей горячих бликов, болезненно режущих глаза - теперь в этой громыхающей груде металлолома можно было угадать очертания человеческой фигуры. Рослый рукастый воин в многослойной броне и рогатом шлеме с одноглазой личиной склонился над поверженным Данилой - в лицо свесилась длинная черная борода, затянутая в рваную сетчатую чешую крупных медных монет - что-то подобное Данька видел в учебнике истории на картинке, изображавшей полуфантастических ассирийских воинов. Снова что-то быстро мелькнуло в лицо Даниле - одноглазый ниневийский грифон протянул руку и сорвал с Данькиного шлема личину. Холодные тяжкие пальцы легли на грудь - враг нащупывал у него за пазухой заветный жетон со сцепленными угломерами. Краткий рывок и треск оборванного ремешка, разом впившегося в шею Даниле - оставив Даньку в пыли у сарайчика, рогатый воин тронулся прочь, унося в корявой длани обрывок жетона и сорванную маску.
   - Недурно, совсем недурно, - донесся сбоку чей-то сухой смех. - В очередной раз избранному из воинов Данэилу представился случай продемонстрировать свое знаменитое проворство... И он не ударил в грязь лицом! Скорее - ха! - затылком...
   Данька осторожно оторвал от бревенчатой стены тяжелую голову, еще гудевшую после недавнего полета. Медленно и осторожно начал соображать: меч остался во вражьих внутренностях, тяжелый боевой цеп привязан к седлу Волчика... даже маленький острый ножичек забылся в седельной сумке...
   - Я полагаю, мой добрый Одинок-хан, нам необходимо отдать должное ловкости Данэила, - продолжал меж тем насмешливый голос. - Ведь он успел-таки вонзить в тебя свой мечишко... Это похвально.
   Узкая тень легла на песок у ног Данилы - это лысый рыбак с черной птицей на плече оставил свой стул на берегу и приблизился посмотреть на вновь прибывшего. Вблизи этого человека никак нельзя было принять за мирного рыбаря - разве что за жестокого "пирата, сошедшего с корабля на пристань разграбленного форта. Мелкая сетка шрамов - скорее от ожогов, чем от рубленых ран - покрывала сизый череп подобно небывалой татуировке. Вся нижняя часть лица заросла черно-рыжей щетиной чуть не по самые глаза, изредка мерцавшие из-под надменно полуопущенных век. Данила вздрогнул: если бы не сухое телосложение и высокий рост... можно было подумать, что перед ним Радай Темуров, любимый племянник Шамиля Радаева, главы кавказской мафии Шверинского района города Москвы. И еще одно отличие бросилось в глаза Даниле: в отличие от московских персонажей, небритый пират был совершенно безоружен - по пояс обнажено загорелое жилистое тело.
   - Добро пожаловать, любезный гость. - Лысый присел на корточки, с любопытством разглядывая Данилу. Небывалый ворон на плече покачнулся, расправил крылья, чтобы сохранить равновесие... Данька похолодел, увидев, как тихj блеснула на крыльях вороненая сталь! Вот оно, единственное и страшное оружие загорелого бандита - острые когти и зазубренные перья железного врана! Теперь понятно, зачем левое плечо пирата закрывает помятая пластина светлого металла - что-то вроде насеста для крылатого мутанта, вцепившегося в нее крючковатыми когтями.
   - Здорово тебе, добрый молодец! - осклабился Данила, стараясь не морщиться от мерзкого звона в ушах. - Мы знакомы?
   - Мое имя Свищ, - ласково сказал пират, и мутная серьга тяжело качнулась в татуированном ухе. - Однако ты будешь называть меня своим хозяином и повелителем. Иначе найдутся те, кто оторвет тебе голову. В частности, это может сделать вельможный хан Одинок, твой старший соратник. - Он махнул темной рукой туда, где сквозь завесу сохнущих сетей Данька различил рогатый силуэт человека-горы .
   - Договорились, мой повелитель. - Данька прикрыл глаза. - А меня зовут Даниил Казарин. Однако ты будешь называть меня "ваше благородие господин полковник". Иначе я найду людей, которые оторвут голову тебе.
   - Я прощаю наглые речи, - кивнул головой Свищ, оглаживая широкой ладонью ржавую бороду. - Сейчас твоя жизнь нужна нашему общему делу. Расскажи, тяжела ли была дорога?
   - Дорога была нелегка: пули свистели над головой, мой повелитель. Тебе поклон от Жир-хана - он желает великому воину Свищу поскорее разыскать гнусного имперского лицедея Колокира и примерно казнить его.
   - С каких это пор Жир-хан так доброжелателен ко мне, безродному наемнику? - недоверчиво усмехнулись из-под густых ресниц горские глаза. Разумеется, я отыщу Колокира - но не потому, что этого желает Жир-хан. По простой причине: славный боярин Окула готов немало заплатить за эту греческую голову... А еще больше за смешные погремушки базилевсов, которые Колокир привез с собой из Царьграда. Детские игрушки... Жир-хан почему-то считает их волшебными !
   - Что за погремушки? - Данила недовольно поморщился. - Жир-хан говорил, что нужно просто отыскать хитрого грека и прикончить его на месте! Не хочу даже слышать о волшебстве! Не желаю иметь дела с крестами и книгами имперских базилевсов!