Миронов Арсений. Древнерусская Игра - Много шума из никогда

   Враги, толпившиеся возле тотемов, даже не покосились на новоприбывшего парня в плаще (то есть на меня). А вот враг, охранявший ступеньки, бдительно обернул ко мне бледное лобастое лицо с зализанными назад длинными черными волосами. Он был невысок, но крепок в плечах - и неплохо говорил по-русски. Я догадался об этом, когда услышал колючий вопрос:
   - Догде господа иде?
   Стараясь не замедлять темп, я продолжал неотвратимо подниматься к нему по ступеням, жестко и безразлично глядя в черные глазки. Молча.
   - Стой. Какво дело? - не выдержав, переспросил он, и я увидел, как неприятно задергалось у него веко. Я недовольно сдвинул брови: - Хэ-бо. И добавил на всякий случай: - Хэ-бо. Хасуо. Хоккайдо.
   - А ну стой! - взвизгнул охранник, осознав, что я уже прохожу мимо к тяжелой приоткрытой двери. Жесткие пальцы неприятно впились сквозь плащ в обнаженную руку. "Не подействовало", - спокойно понял я и обернулся. Нехороший у тебя взгляд, дружок: невежливый.
   - А в котором часу у вас пиво завозят? - внятно поинтересовался я и, не дожидаясь, пока парень проникнет в смысл вопроса, кратко двинул его из-под плаща коленом. Вдумчиво так двинул, с чувством.
   Слегка придерживая покосившееся тело, еще пару раз резко дернул коленом и, нащупав свободной рукой узкий кожаный пояс на талии остекленевшего охранника, отстегнул с ремешка небольшой меч с удобной рукояткой. Мне как раз такой нужен.
   - Я ж тебе говорю "хэ-бо", а ты не веришь, - вразумительно сказал я, мягко опуская охранника на ступеньки. Кажется, он меня не слышал задумался о чем-то более важном.
   "Пожалуй, сегодня я не буду пацифистом", - подумал я, зашагивая в темноту вражьего жилища и прикрывая за собой тугую дверь, обитую изнутри какой-то жестью. Трофейный меч прохладно лег рукояткой в ладонь - легко пробежав по дощатому настилу мостов, я свернул налево, в длинный и темный проход - и тут же отпрянул назад, за угол. Поздновато отпрянул: Кащей успел заметить меня. Он стоял в дальнем конце коридора с факелом в руках - и, должно быть, разглядывал ворованные сапоги...
   Заглотнув побольше воздуха, я выпрыгнул из-за угла, выставляя перед собой узкое лезвие меча. Темно стало в коридоре - брошенный факел чадил на полу, а торопливый перестук вражеских шагов уже раздавался откуда-то снизу - из подвала? Тощий волшебник явно не отличался смелостью: опять он предпочел открытой схватке позорное бегство! Умный, очевидно, старичок попался.
   Подхватив притухший светильник свободной рукой, я ринулся куда-то вниз по мелким гниловатым ступеням - в желтых миганиях разгоревшегося факела явственно очертилась небольшая подземная каморка с рыжими глинистыми стенами. Отовсюду из стен торчали какие-то корни - а прямо у стены встали в ряд три совершенно одинаковые бочки. Объемные, мне по грудь, с плотно прилегающими дубовыми крышками. Вот и все - если волшебник и спрятался от меня, то явно не здесь.
   Впрочем... неужели старый маразматик залез в одну из бочек? Вот смешно: сидит там, поджав ножки и затаив дыхание. Аккуратно поддев лезвием меча одну из крышек, я отшатнулся-в нос ударило перекисью квашеной капусты, и смертельно захотелось на свежий воздух. Не-е-ет, в такой атмосфере даже волшебник не выживет. Обидно. Казалось бы: я отчетливо слышал, как хитрый Кащей сбегал по ступенькам именно сюда, в подвал.
   Страшно ругаясь в душе, я заставил себя вскрыть оставшиеся две бочки. И точно: третья по счету крышка слишком легко сдвинулась под нажимом клинка и - вместо аромата квашни изнутри мертвяще потянуло сыростью и крысами. Вот он, вход в местный метрополитен. Прыгай, кому не лень.
   Мне было не лень. Только сначала - для верности - в глубину подземного хода отправился мой факел: пролетев пару секунд, он упал на земляной пол норы, треща и разбрызгивая плески огнистого масла. Проклиная свою страсть к волшебной обуви, я подтянулся на руках, с края бочки спустил ноги в провал и - попытался аккуратно соскользнуть вниз. Аккуратно не получилось - я приземлился на горящий факел. Очень бодрит, замечу я вам.
   Нора была не то чтобы слишком просторная: согнулся вдвое - и вперед. Впереди было так темно и душно, что даже факелу нечем было гореть, освещая мне путь. В неверных мерцаниях пламени я пробежал по коридору метров десять, вглядываясь, не мелькнет ли свет в конце туннеля.
   Свет не мелькнул - зато раздался знакомый гортанный голос тощего волшебника, который был совсем рядом. Ничуть не напрягаясь, не беспокоясь и не нервничая, Кащей произнес только одно слово, которое, без сомнения, уже знакомо читающему потомку. Наверное, бородатому хрычу очень приятно было выговаривать это слово. Короткое такое и нерусское. Да-да. Именно.
   - Хэ... Бо! - гулко разнеслось по подземному лабиринту, и я почувствовал неприятную прохладу в желудке. Прохлада разнеслась по телу, провоцируя судорожное подрагивание мышц у коленных суставов. Холодно и одиноко. Даже краденый плащ не греет.
   В этот торжественный момент я хочу обратиться ко всем своим врагам, недоброжелателям и завистникам. Любезные мои! Ловите каждый миг этой ужасной сцены. Наслаждайтесь каждой секундой, потому что мне действительно будет сейчас немного не по себе. Согласитесь, это забавно: впереди сужается тесный подземный коридор, у вас холодеют конечности, вы сжимаете в руках тоненький декоративный меч и маломощный факел - а прямо из темноты надвигается на вас, едва протискиваясь в своды, мохнатая потная туша озлобленного кинг-конга. Остановись, мгновенье!
   Пожалуй, проще было остановить мгновенье, чем подземную обезьяну. К счастью, в полутьме я не разглядел ни мерзкой волосатой морды с плотоядными глазками и клыкастой улыбкой, ни длинных хваталок, агрессивно загребающих воздух... Так и не осознав до конца весь трагизм ситуации, я принялся рефлекторно тыкать лезвием меча в темноту.
   Кажется, это только приближало мой конец, раззадоривая мохнатого монстра. Наконец, отмахнувшись от надоевшей железки (правое запястье сладостно онемело, а меч вылетел куда-то во мрак, глухо брякнув о стенку), кинг-конг достал меня когтистой лапкой. Возникли совершенно новые эмоции из рваного плеча с готовностью потекло что-то жидкое и липкое, и я понял, что моя правая рука временно выпала из контекста событий. Оставалось только бездумно ткнуть наступавшего противника факелом, зажатым в левой, по-прежнему функциональной конечности.
   Все великие открытия делаются невзначай. Там, в подземном коридоре, я изобрел новый, чудовищно эффективный способ борьбы с заморскими обезьянами - но догадался об этом не сразу. Я просто отпрыгнул на шаг, вырывая израненное плечо из жадных когтей, и - снизу вверх - ударил горящим концом факела туда, где темнота двигалась, хрипя и потягиваясь ко мне мохнатыми лапами. Золотисто-черный слиток горящего масла выплеснулся, очертив во мраке мощную кривую, на широкий живот взревевшего гоблина, мгновенно одевая его яростным треском пламени, и - отброшенный к стене гулким ударом колючих искр и вонючей копоти, я зажал уши, чтобы не слышать этого визга.
   Я понял, что скоро умру. В трех шагах от меня билась о стены, слепо натыкаясь на твердое, пылающая горилла. Сладковато-удушливая копоть черными струйками взбегала по опаленной шерсти к потолку пещеры, и за дымной завесой гари не было видно, как ярко занялась обезьянья спина, и плечи, и даже лапы. А я лежал и умирал - не потому, что горячо пульсировало в разорванном плече, и не потому, что, падая, я слегка вправил себе шейный позвонок о глинистый выступ стены. Мой мозг не выдерживал этого убийственного, подземного рева, при помощи которого обезьяна давала знать о своих проблемах.
   Наконец золотисто-пламенное месиво в дальнем конце коридора перестало махать лапами и кататься по полу в безуспешных попытках сбить пламя - не дожидаясь, пока заглохнет этот вой, я поднялся на ноги и, пошатываясь от впечатлений, тронулся дальше по коридору. По стеночке.
   В подземелье становилось совсем удушливо - даже слезы полезли в глаза. Надо активнее двигать ногами: сейчас мартышка погасит пламя и благодарно побежит вослед... Поэтому я ничуть не обиделся, когда впереди забрезжило что-то светло-туманное, и вскоре над головой очертился яркий полумесяц люка, неплотно прикрытого крышкой. Кащей был здесь минут пять назад, не больше: у меня еще остались какие-то шансы. Нащупав пальцами ног холодные скользкие ступени, я уперся теменной частью черепа в тяжелую крышку и, зажмурившись, сдвинул ее.
   Оба глаза как по команде привыкли к дневному свету: в нескольких шагах впереди начиналось, тяжко и грязно поднимаясь из свежевзрытой земли, древесно-смолистое основание огромного многорукого идола. Я вылез строго посередине кумирни, внутри священного кольца, огороженного частоколом. Прямо перед глазами валялось в пыли мертвое лошадиное копыто с маленькой зеленой мухой, флегматично чистившей натруженные волосатые лапки.
   Устало оторвав взгляд от мухи, я посмотрел значительно выше - туда, где в небесной высоте затмевал полуденное солнце чернеющий кумир. Солнечные блески слепили меня, и я не видел деталей. Я не видел лица, но я узнал негодяя. Увешанный венками куриной слепоты, забрызганный по пояс кровью зарезанных в жертву петухов, он рукасто возвышался, расталкивая прежних деревенских божков и властно простирая паучьи конечности по славянскому небу. Это был кумир самого Чурилы - деревянное лицо завешено пучками вороного конского волоса, золотистая плеть в задравшейся к солнцу руке и... черные, смолой по дереву нарисованные, волшебные сапоги внизу столба, у самой земли.
   ...Кто-то гулко пробежал возле моего люка - мелькнули только пыльные сапоги и волнующийся подол темного пальто. В щель под крышку люка ударило песком, и я снова зажмурился, инстинктивно пригибаясь ниже вместе с тяжкой крышкой. И вдруг - ужасно знакомый голос истошно заорал совсем близко:
   - Жила! Жи-ила! Э-ой!
   И тут же, рванувшись вверх на октаву:
   - Во-во-во! Побег! Дер-р-ржать вора!
   Знакомый паренек с синими глазами, самый молоденький из Корчалиных дружинников, не был, оказывается, съеден голодными кинг-конгами в Дымном урочище! Он был жив, здоров и - более того - еще пытался кого-то ловить. Крепкие парни у нас в спецназе.
   Высунувшись из люка сантиметров на десять, я поспешно заметался глазами по сторонам - где ж ты, милый друг? Справа, между лошадиных" трупов, и верно, подвижно мелькнуло чем-то темным. Но это был отнюдь не голубоглазый дружинник. Это был бородатый Кащей собственной персоной. Со страшной скоростью мелькая тощими ногами, он торопливо пересекал священный пятачок перед кумиром, а позади, отставая корпуса на два, несся еще один слуга Чурилы, задевая за плетень полами форменного плаща. Забыв о сломанном плече, я рванулся вперед, отбрасывая крышку: в руках у Кащея были сапоги.
   Причем не два, а сразу четыре - по паре в каждой руке. Две пары: одинаковый цвет, размер и дизайн - братья по конвейеру. Ну дела! Волшебные предметы плодятся, как жители юго-восточной Азии!
   Землистый, горелый и окровавленный, я ужасающе полез из своего люка на поверхность. Испуганно шарахнулся, отставая от шефа, молоденький чурилец в плаще - и немудрено: самого меня увидел! И вдруг - красиво, как в видеоигре, выпрыгнул из-за толстого тотемного бревна кто-то маленький и агрессивный, в изодранной кольчуге, ослепительно искрившей на солнце! Нет, я бы не позавидовал Кащею: с одной стороны прямо из-под земли восставал на него убийственный победитель подземных кинг-конгов, безымянный призрак Дымного урочища (то есть я), а наперерез, профессионально размахивая рабочим мечом, спешил голубоглазый паренек-спецназовец, недоеденный обезьянами в реке.
   Круто изменив направление бега, бородатый Кащей метнулся от тотема в сторону, старым козлом перепрыгивая через трупы животных.
   - Ку-у-уда? - хрипло среагировал мелкий дружинник, потягиваясь мечом к волшебнику и мимолетом звучно расщепляя лезвием тотемный бунчук с лентами. Но Кащей не ответил. Перехватив перепуганный взгляд своего подчиненного, запутавшегося в плаще метрах в десяти позади, нервно дернул в воздухе правой рукой, и - призывно мелькая голенищами, завертелись брошенные сапоги, связанные между собой веревочкой. Одна из двух пар. Кащей умел неплохо метать сапоги - молодой чурилец без труда поймал их, и тут же (по всем правилам регби) бросился бежать в противоположном направлении.
   Прямо на глазах волшебная обувь разбегалась в разные стороны. Какая-то из пар - настоящая. Другая, стало быть, - фальшивая. И не более секунды на раздумье.
   Если Кащей идиот, то он бросит подчиненному фальшивку, а себе оставит подлинник. При всей ненависти к козлобородым волшебникам, я не считал старого хрена идиотом и побежал за молоденьким чурильцем.
   В детстве я любил играть в футбол. Поэтому догнать вражеского защитника и уложить его в грациозном подкате не составило особого труда. Непривычный к жесткой игре чурилец покатился по песку через сонные тела пьяных поселян. Я не стал добивать его. Я просто нагнулся и спокойно поднял с земли пару новеньких кожаных сапог, выпавших из ослабевших пальцев противника. Один-ноль в пользу девочек. Одно плохо: кровавое плечо туго и болезненно напоминало о себе при каждом движении.
   За спиной кто-то визгливо вскрикнул, словно от радости, - я быстро обернулся, в очередной раз бледнея от жгучего ощущения в плече. Судьба второй пары сапог решалась в жестокой схватке: пожилой, казалось бы, Кащей, активно наседал на израненного спецназовца, посверкивая в воздухе узким длинным клинком, неизвестно откуда возникшим в его тощей руке.
   Решив, что без моей помощи тут не обойтись, я поспешно запрыгал через пьяных девок обратно к тотемам. Внимательный потомок, конечно, успел заметить ошибку героя: никогда не оставляй в тылу недобитого чурильца. И я получил по заслугам - какая-то нестерпимо острая гнида впилась мне в бедро, пронизывая всю ногу электрической болью.
   Уж не знаю, как это получилось, но я вдруг упал. Земля опрокинулась ко мне, в кровь расшибая лицо и забивая глаза песком - но мне было наплевать на песок. Тихо постанывая, я протянул изломанную руку вдоль бедра - туда, где торчало во мне что-то колко-железное, чужеродное и горячее. Напрасно, напрасно я пожалел молодого врага - теперь он довольно расхохотался у меня за спиной, радуясь удавшейся шутке. С трех метров он попал-таки в мою задницу отравленным ножичком.
   В мозгах рок-н-ролльно заплясали желтые кляксы, и я понял, что главное теперь - это сапоги, зажатые в здоровой руке. Радостно раздваиваясь, замаячило перед глазами знакомое лошадиное копыто - только навозной мушки уже не было на нем - улетела. Что-то со скрипом сдвинулось под ребрами крышка подземного люка, придавленная моим поверженным телом. Судорожно стиснув челюсти, чтоб не стучали друг о друга, я ужасно медленно, сантиметр за сантиметром, протолкнул оба волшебных ботинка в холодную землистую щель, грудью надавил крышку, сдвигая ее на место, - и улыбнулся. Среди скопища горячечных клякс и чернильных разводов, навалившихся на отравленный мозг, я явственно разглядел призрачный профиль Танечки Прилуцкой, моей однокурсницы по юридическому факультету. Даже здесь, в десятом веке, она преследовала меня своей наркотической улыбкой.
   ...Наркотик, который впрыснули в мою задницу посредством острого ножичка, был довольно слабенький: помнится, какие-то страшные старухи сбежались было в черепную коробку на веселый шабаш, но, поплясав немного и попугав рожами, исчезли. Я был даже разочарован: от слуг Чурилы я ожидал чего-нибудь посерьезнее. Раздвинув горячие веки, я обиженно посмотрел на деревянный потолок над собой и мысленно сплюнул. Похоже, это тюрьма.
   Во всяком случае, возникло ощущение, что я связан. Рук не чувствовалось в принципе - а вот ноги, натурально, были перетянуты между собой какими-то веревочками. Да, совсем забыл: рот был аккуратно завязан грязной тряпкой, вонявшей одновременно скипидаром, дегтем и паровозным маслом. Глупо, честное слово: ну все равно ведь я убегу.
   Тюрьма - это худшее, что бывает в жизни. Это значит - несколько дней тоски и одиночества. Следовательно, подготовку к побегу надо начинать немедленно: покряхтывая, я перевернулся на бок и увидел второго узника.
   Ха! Разумеется, это был он. Синие глаза вопросительно вытаращились на меня поверх характерной тряпки, перетягивавшей нижнюю часть физиономии мелкого дружинника. Ну что, браток, моргаешь? Предлагай план действий.
   Кажется, он понял мою мысль и беспомощно поднял светлые брови: дескать, прости, коллега, никаких соображений. Я понимающе кивнул, разглядывая юного спецназовца. Поразительно: он был еще моложе, чем я думал: ну никак не больше четырнадцати лет! Вот почему такой маленький и подвижный. Однако мышечные бугры, набухшие в разрывах изодранной кольчуги, внушали уважение. Очевидно, курсант элитарного военного училища.
   Тюремное помещение напоминало автомастерскую из древнего фильма "Лихорадка субботнего вечера": прямо посреди возвышалась неправильной формы наковальня, заваленная кузнечными клещами и закопченными рукавицами, а у стен хаотично сосуществовали полезные вещи вроде сломанного радиатора, фрагментов холодильного агрегата, разобранной коробки передач и т.д. По нечищеному полу были равномерно разбросаны половинки подков, скрученные гвозди, затупленные топорища и... такие штуки, чтоб на соху надевать.
   Короче говоря, это была не тюрьма, а кузница - такие бывают в кинофильмах. В определенный момент дверь кузницы напряженно отворилась, и в косяке солнечного света, (вломившегося снаружи в полутемный интерьер, через высокий порог перешагнули знакомые существа в темных плащах. Двое: господин Кащей, страшно побелевший физиономией, с бегающими глазами - и его молодой подчиненный, так ловко метавший ядовитые ножики в безоружных прохожих. Не отвлекаясь на мелочи жизни, Кащей энергично направился ко мне, слегка подпрыгнул на одной ноге - и несильно, но метко ударил подошвой усталое тело пленника, валявшееся на полу. Это было мое тело, и я затаил на Кащея зло. Честное слово, напрасно он меня пнул - теперь у старичка возникнут всякие Проблемы.
   Молодой чурилец тут же услужливо подбежал к шефу выслушивать указания.
   - Изыми из него, где сапог упрятал, - сказал Кащей на ломаном русском, обращаясь к подчиненному и как-то злобно поеживаясь. - Я спеть во Властов. Прибудеши до меня заутро - доклад держати про сапог. Како скажет тебе про место потайное, завяжи в узы - и в подземь. А эвого... - Кащей повернулся к мелкому дружиннику, нехорошо блестя глазами, - эвого недобитка потемну в реку брось. Однако без чужих глаз, тихо!
   На ходу выхватив из кучи металлического лома виток железной проволоки, лидер Чурилиной партии стремительно прошел к двери, дернул ее - и снова обернулся к молодому помощнику, злодейски чернея в просвете на солнечном фоне:
   - Ежли говорить не будет про сапог, напои его петуньей-травой с корнем-одоленем пополам. Враз размолвит тайну.
   И - жестко прикрыв дверь, ушел. А я мысленно улыбнулся (по-настоящему улыбнуться не мог: тряпичный кляп мешает). Стало быть, мою-то пару сапог Кащей так и не отыскал! Лежит себе волшебная обувь в подземном коридоре неподалеку от обгоревшей обезьяны! И - определенно волшебная, потому что зачем Кащею фальшивку разыскивать? Теперь главное - выжить. И не проболтаться этому молодому подонку в плаще.
   Подонок в плаще не спеша подошел к наковальне, в задумчивости перебирая кузнечные, клещи. Ну все, сейчас он будет играть в гестапо: рвать мне ногти, зубы и волосы. Я прищурился, вглядываясь в рябое лицо юного эсэсовца: узкий нос с тонкими нервными ноздрями, бесцветные глазки между веснушчатых век. Красавец мужчина.
   Неторопливо распутав какие-то завязки под подбородком, эсэсовец аккуратно снял форменный плащ, перегнул его пополам и осторожно положил на край наковальни. Будь я проклят: под плащом была светлая славянская рубаха и невинные крестьянские штаны с серыми заплатами на коленях. Босые бледные подошвы эсэсовца неторопливо прошлись у меня перед глазами куда-то в угол комнаты, потоптались там возле ящиков с инструментами - и снова направились ко мне. Тонко улыбаясь, рыбоглазый чурилец навис надо мной, склонив голову и веско подбрасывая в ладони небольшое аккуратное шильце с деревянной ручкой и длинным загнутым острием.
   - Началом я глаза тебе выколю, - медленно улыбаясь, певуче сказало лицо эсэсовца. - А опосля, како в чувство вратишься, и разговор почнем. Добро?
   Не дожидаясь ответа, он с наслажденьем опустился передо мной на корточки. А я подумал, что тюрьма - это еще не худшее из вражеских изобретений. И дернуло же меня за этими сапогами - сейчас бы сидел в Опорье, потягивал пиво и княжичу Посвисту инструкции давал...
   ...Когда эта книга выйдет в свет, на последней странице обязательно будет длинный список имен тех замечательных людей, которым автор благодарен за помощь и все такое прочее. Я попрошу автора включить в этот список имя Корчалиного десятника Жилы. В целом я негативно отношусь к Мокоши и ее слугам, но лично Жиле я чрезвычайно признателен. Потому что в тот самый момент, когда начинающий садист склонялся надо мной, сжимая в бестрепетных пальцах аккуратное шильце, десятник Жила, вот уже битый час разыскивавший своего юного голубоглазого напарника по сонной деревне, набрел-таки на старую кузницу, одиноко стоявшую на отшибе, возле самой городской стены.
   - Э-ой! Есть кто дома?! - устало выкрикнул Жила, сворачивая к кузнице по узкой тропке между зарослей крапивы. Он уже почти не надеялся найти своего мелкого партнера, последнего из оставшихся в живых. Но - показалось вдруг, что внутри строения кто-то тихо разговаривает: может быть, местный коваль - из непьющих, а потому бодрствует, один во всей деревне?
   - Э-ой! В кузне! Хозяин есть?! - еще раз гаркнул Жила, поправляя на голове кровавую повязку. А внутри кузницы шильце выпало из похолодевших пальцев садиста, и молодой чурилец, подтягивая на животе маскировочные славянские штаны, заторопился к двери - встретить гостя на улице.
   Сдавленно замычал, дергаясь на полу, связанный парнишка с тряпкой во рту. Он узнал голос начальника Жилы, он услышал его. Жаль только, что Жила не мог в свою очередь среагировать на неслышные попискивания несовершеннолетнего спецназовца. Жила разговаривал с рябым долговязым типом в крестьянской рубахе, который представился местным кузнецом.
   - Добро нам дошли. - Эсэсовец вежливо поприветствовал Жилу, переступая порог и поспешно прикрывая за собой дверь. - Я сам коваль Будята, сын Точилин...
   Я тут же представил себе, как утомленный Жила недовольно кивает, удивляясь, что молодой коваль не приглашает в гости. Демонстративно потрогав грязную повязку на израненной голове, десятник вдумчиво смотрит на коваля:
   - А что... жрецы Чурилкины разбеглись как будто? Терем пустоват стоит, само селяне пьяные, а Куруяда не видать... Не видал ли жрецов, Будята Точилин?
   Любопытный разговор снаружи начинал раздражать меня. Похоже, десятник так и не догадается заглянуть в кузню. Печально: это было бы весьма кстати.
   - Эм-хм-м! Хмы-эх! - снова натужно замычал юный дружинник, кивая мне головой и экспрессивно двигая бровями. Кажется, он показывал куда-то в угол... Я скосил глаза - там, возле моих перепутанных ног, валялся какой-то кузнечный реквизит. А точнее, небольшие ручные мехи - маленькие, с двумя гладкими рукоятками и костяным раструбом жерла.
   - Сможешь ли допомочь мне, любый коваль? - вопросительно интересовался тем временем голос десятника Жилы. - Не взвидел ли дружинничка моего, малюту Сокольника? Слышал сам глас его недавно - близу площади кумирной. Воля мне сыскать его - не изранен ли есть, не избит ли?
   А бедный Сокольник лежит в десяти метрах, за стеной полутемной кузницы - и мычит, багровея, и связанными ногами дергает.
   - Я сам спал, - медленно тянет в ответ переодетый чурилец. - Не видал никто... Я сам хромый... По селу не хожу, чужие люди не ведаю...
   Страшно дернувшись, связанный Сокольник рывком перевернулся на спину и прямо на груди, поверх дырчатой кольчуги что-то металлическое тепло блеснуло мне в глаза. Маленькое такое, на цепочку зацепленное.
   Боевой рог. Вот о чем мычал мне Сокольник.
   Мягко подцепив босыми пальцами ног податливую кожу кузнечных мехов, я подтянул их поближе к коленям, а оттуда - четким движением - под себя, под спину. Туда, где перетянуты веревками онемевшие запястья. Теперь - огромной перевязанной тушей, загребая земляной пол плечом и коленями - к наковальне, поближе к Сокольнику. И он уже ползет навстречу - глаза радостные, как у влюбленной девушки.
   - Хро-омый я... Шибко не пойду... - мычит снаружи гнусный эсэсовец, притворяясь придурковатым провинциальным кузнецом. А кузнечные мехи уже рядом с синеглазым Сокольником - повернувшись к нему спиной, вправить костяной раструб в холодное серебряное горлышко рога... Не слушаются пальцы, а Жила уже прощается на дворе с хроменьким кузнецом. Жаль, надеялся усталый десятник на его помощь - но придется, видно, ни с чем возвращаться к Корчале.