Страница:
приписывании несчетного количества пилюль, о выделении особых дней и
праздников в году для лечебных целей, об установленных часах для сбора
целебных трав и, наконец, об их противных и высокомерных манерах в
обхождении с больным, над чем издевался даже Плиний. Но я хочу сказать, что
они просчитались, положив врачебному искусству столь блестящее начало и не
присовокупив правила, в силу которого их совещания и консультации должны
быть окружены ореолом святости и таинственности; никто из простых смертных
не должен был бы иметь к ним доступа, так же как и к таинственным обрядам,
посвященным Эскулапу [31]. Действительно, ввиду отсутствия такого правила их
колебания, несостоятельность их доводов и предсказаний, резкость их споров
между собой, проникнутых ненавистью и завистью другу к другу, - у всех на
виду, и надо быть слепым, чтобы не понимать, как рискованно очутиться у них
в лапах. Видел ли кто-нибудь врача, который согласился бы с назначением
своего коллеги, ничего не вычеркнув или не прибавив? Они предают этим свою
науку и выдают себя с головой, показывая, что больше заботятся о своей
репутации и, следовательно, о своей выгоде, чем об интересах больного.
Наиболее мудрым из сословия врачей был тот из них, кто в давние времена
предписал, чтобы больного лечил только один врач, ибо если он не преуспеет в
этом, то ущерб для врачебного искусства будет невелик, так как вина падет
всего лишь на одного врача, и наоборот, если ему посчастливится, то это
будет к вящей славе медицины; если же врачей, лечащих больного, много, то
они все роняют свою профессию, поскольку большей частью их постигают
неудачи. Врачи должны были бы не увеличивать и без того огромный разброд
мнений, существующий у виднейших античных представителей медицинской науки,
ибо об этой разноголосице знают только книжники, и не выставлять напоказ
перед народом своих нескончаемых споров и сомнений.
Приведем образчик старинных споров, которые ведутся в медицинской
науке. Гиерофил считает исконной причиной болезней соки; Эрасистрат -
артериальную кровь; Асклепиад - невидимые атомы, проникающие в поры нашего
организма; Алкмеон усматривает причину их в избытке или, наоборот, в
истощении физических сил; Диоклес - в неодинаковом значении различных
элементов нашего организма и в качестве воздуха, которым мы дышим; Стратон -
в нашей пище, которая слишком обильна, недоброкачественна и плохо
переваривается; наконец, Гиппократ считает источником болезней населяющих
тело духов. Один из доброжелателей медицины, которого врачи знают лучше, чем
я [32], воскликнул по этому поводу, что медицина самая важная из наших наук,
поскольку она печется о нашем здоровье и долголетии, но, к несчастью, она же
и самая недостоверная, ибо в ней множество невыясненных вопросов и все
постоянно меняется. Не будет большой беды, если мы ошибемся, измеряя высоту
солнца над горизонтом или напутав в дробях при каком-нибудь астрономическом
подсчете; но в медицине, где речь идет о нашей жизни, неразумно отдаваться
на волю борющихся между собой стихий.
До Пелопоннесской войны медицина находилась в зачаточном состоянии
[33]. Гиппократ создал ей популярность. Но все установленное Гиппократом
было отвергнуто Хрисиппом, а вслед за тем внук Аристотеля, Эрасистрат,
опроверг все, что писал Хрисипп. На смену им пришли эмпирики, которые в
отличие от древнейших врачей стали на совершенно новый путь в применении
врачебного, искусства. Когда популярность эмпириков стала сходить на нет,
Гиерофил ввел новый вид этого искусства, который в свою очередь
раскритиковал и уничтожил Асклепиад. Вслед за тем приобрели силу медицинские
воззрения Фемисона, после него - Мусы, а еще позднее - Вексия Валента,
врача, известного своими услугами Мессалине [34]. Во времена Нерона
законодателем в области медицины сделался Фессал, развенчавший и отменивший
все, что принято было в медицине до него. Учение Фессала было опровергнуто
Крином из Марселя, который вновь установил, что все медицинские предписания
должны сообразоваться с движением светил, что следует есть, пить и спать в
часы, угодные Луне и Меркурию. Вслед за тем очередным авторитетом в медицине
стал Харин, врач из того же города Марселя. Последний отрицал не только всю
старинную медицину, но и выступил против принятых на протяжении многих веков
теплых ванн. Он предписывал людям купаться в холодной воде, даже зимой, и
назначал им окунаться в источники при той температуре воды, которая была им
свойственна. Вплоть до времен Плиния ни один римлянин еще не отваживался
заниматься медицинской практикой; этим делом занимались только иностранцы и
греки, подобно тому как у нас, французов, ею занимаются "латинисты", ибо,
как утверждает один выдающийся врач, мы не доверяем лечению, которое нам
понятно, так же как и лекарственным травам, которые мы сами собираем. Если
народы отдаленных стран, из которых мы ввозили гваяковое дерево,
сальсапарель и хинное дерево, имеют лечебные средства, то мы полагаем, что
они намного превосходят капусту или петрушку, так как они дороги, редки и
необычны, - ибо кто посмеет отнестись с недоверием к вещам, которые
прибывают из-за моря, подвергаясь опасностям столь далекого путешествия?
Все перевороты, о которых я говорил, произошли в медицине в давние
времена, но с тех пор в ней произошло еще бесчисленное множество других,
большей частью очень решительных и всеобъемлющих. Они продолжаются и по сей
день; примером могут служить реформы, произведенные в наше время
Парацельсом, Фьораванти и Аржантье [35]. Эти врачи дают больным не только
иные предписания, но, как мне сообщали, совершенно меняют самую основу и
принципы медицины, обвиняя в невежестве и обмане тех, кто занимался ею до
них. Предоставляю вам самим решить, как должен себя чувствовать при этом
несчастный пациент!
Если бы в тех случаях, когда врачи ошибаются, мы могли быть уверены,
что их назначения, не помогая нам, по крайней мере не приносят нам вреда,
нас утешала бы мысль, что, стремясь к лучшему, мы по крайней мере ничем не
рискуем.
В одной из своих басен Эзоп рассказывает [36]: некий хозяин, купивший
раба-мавра, решил, что его чернота случайного происхождения и вызвана дурным
обращением прежнего хозяина. Поэтому он принялся усиленно лечить его
непрерывным отмыванием и различными снадобьями, но добился только того, что
мавр, нисколько не побелев, утратил свое первоначальное здоровье.
А сколько раз случается нам быть свидетелями того, как врачи обвиняют
друг друга в смерти их пациентов! Мне припоминается эпидемия очень опасной
болезни со смертельным исходом, которая несколько лет тому назад
свирепствовала в городах моей области; когда эта буря, унесшая множество
людей, улеглась, один из самых прославленных наших врачей выпустил брошюру
[37], касающуюся этой болезни. В ней он пересмотрел свое отношение к
кровопусканию и пришел к выводу, что применение его при этой болезни было
ошибочным; он признает, что это была одна из главных причин гибели множества
людей. Более того, врачи считают, что нет такого лекарства, которое не было
бы в какой-то мере вредным для организма. Но если даже помогавшие нам
лекарства причиняют известный вред, то что сказать о тех средствах, которые
нам прописываются совершенно ошибочно?
Я же считаю, что не следует заставлять глотать лекарства тех, кому оно
противно, ибо в трудную минуту болезни подобное усилие опасно и вредно; я
полагаю, что это слишком большое испытание для больного в момент, когда он
особенно нуждается в покое. Кроме того, расценивая обстоятельства, в которых
врачи обычно усматривают причину наших болезней, я нахожу их предположения
весьма легковесными и неубедительными, - из чего я делаю вывод, что
небольшая ошибка в прописанном ими лечении может причинить нам серьезный
вред.
Но если ошибка врача - вещь опасная, то наше дело совсем дрянь, ибо
врачу нелегко не впадать постоянно в ошибки. Врач должен знать очень много о
самом больном, учитывая множество обстоятельств и соображений, чтобы
правильно назначить лечение. Он должен знать физический склад больного, его
темперамент и нрав, его склонности, его действия, даже его мысли и
представления. Врач должен учитывать внешние обстоятельства, характер
местности, состояние атмосферы и погоды, местоположение светил и их влияние;
он должен знать причины болезни, ее симптомы, каково было начало
заболевания, как протекали критические дни болезни; в отношении лекарства он
должен знать его вес, силу, происхождение, вид, способ приготовления, срок
действия, и все эти элементы он должен уметь дозировать и сочетать между
собой так, чтобы получилось соответствие всех частей. Как бы ни была мала
его ошибка в этом деле, но если только из этого множества винтиков хотя бы
один неисправен, этого достаточно, чтобы погубить нас. Одному богу известно,
как трудно врачу разобраться в большинстве этих вещей! Взять хотя бы вопрос
о симптомах: как ему установить главный симптом болезни, раз у каждой из них
неисчислимое множество симптомов! А сколько споров ведется между врачами по
поводу истолкования анализа мочи, сколько сомнений высказывается на этот
счет! В противном случае были бы непонятны постоянно происходящие у нас на
глазах пререкания между врачами о причинах болезни. Чем могли бы мы иначе
извинить постоянные ошибки врачей, принимающих петуха за сокола? Как ни
легки были перенесенные мной в жизни болезни, я не помню случая, чтобы трое
врачей были согласны между собой относительно них. Я уделяю больше внимания
примерам, в какой-то мере касающимся меня. В недавнее время в Париже по
решению врачей оперировали одного дворянина, у которого не оказалось
никакого камня в пузыре; равным образом многие врачи, с которыми советовался
один мой друг, епископ, настоятельно рекомендовали ему оперироваться, и я
сам, полагаясь на врачей, со своей стороны убеждал его в этом, но когда он
скончался, то при вскрытии обнаружилось, что у него были только больные
почки. Врачам менее простительно ошибаться относительно этой болезни, ибо
она до известной степени распознается на ощупь. Именно по этой причине
хирургия представляется мне гораздо более достоверной областью медицины: она
по крайней мере видит, с чем имеет дело; несравненно меньше простора для
гипотез и догадок там, где у врачей нет speculum matricis {Зеркала для
исследования матки [38] (лат. )}, чтобы заглянуть в наш мозг, в наши легкие,
в нашу печень.
Нельзя не относиться с недоверием к результатам, ожидаемым от того или
иного лекарства: нередко лекарство должно оказать свое действие сразу на
несколько угнетающих нас болезней, которые имеют какую-то необходимую связь
между собой, но требуют различного лечения, например, когда налицо жар в
печени и холод в желудке. Врачи в таких случаях уверяют нас, что одни из
составных частей их лекарства будут оказывать согревающее действие на
желудок, другие же, наоборот, охлаждать печень, одни снадобья должны
следовать прямо в почки или даже до мочевого пузыря, не оказывая своего
действия нигде в другом месте, но сохраняя в целости свою силу на всем
протяжении этого длинного и полного помех пути, пока они достигнут того
органа, которому они в силу своих таинственных свойств призваны помочь;
такое-то снадобие увлажняет легкие, другое - сушит мозг. Разве не фантазия
ожидать, что, когда все эти средства будут смешаны в микстуру, каждое из них
направится выполнять свои различные функции безо всякой путаницы и
недоразумений? Я бы очень опасался, что они изменят или потеряют свои
свойства и не окажут ожидаемого действия. Можно ли себе представить, чтобы
при таком соединении в одну жидкость свойства отдельных составных частей не
вступали в борьбу и не уничтожали друг друга? Уж не должны ли мы
предположить, что правильное действие лекарства в конце концов зависит от
некоего внешнего распорядителя, промыслу и милосердию коего вручаем мы нашу
жизнь [39]?
Подобно тому как у нас есть мастера и по шитью курток и по шитью
штанов, причем заказчики только выигрывают от того, что каждый такой мастер
занимается только своим делом и обучается ему в более короткий срок, чем
портной, умеющий шить все решительно; и подобно тому как богатые люди, желая
особенно хорошо питаться, заводят поваров, особо искусных в изготовлении
овощных блюд или жаркого, ибо обычный повар не сумел бы проявить подлинной
утонченности в столь разнообразных областях, - точно так же надлежит нам
поступать и при нашем лечении. Правы были египтяне, заменившие врача,
лечившего все болезни, врачами по разным специальностям: для каждой болезни,
для каждой части тела существовали свои специалисты, и лечение от этой
специализации только выигрывало, ибо было более продуманным, более
изощренным [40].
Наши врачи не хотят считаться с тем, что тот, кто помогает всем, на
деле не помогает никому, что они не в состоянии справляться со всем
организмом в целом. Так, опасаясь прервать приступ дизентерии, чтобы не
вызвать лихорадку, врачи погубили мне такого друга, который стоил всех их,
вместе взятых [41]. При лечении болезней они пользуются своими гаданиями на
кофейной гуще, и, чтобы не излечить насморк в ущерб желудку, они своими
смешанными, но не вяжущимися друг с другом лекарствами причиняют вред
желудку и усиливают насморк.
Что касается разноречивости медицинских предписаний и их шаткости, то
эти качества во врачебном искусстве проявляются еще сильней, чем в какой бы
то ни было другой науке. Так, врачи говорят, что всякого рода слабительные
полезны для людей, страдающих почечными коликами, так как, расширяя выводные
пути, они проталкивают вперед те вещества, из которых образуются песок и
камни, и несут вниз то, что начинает затвердевать и скопляться в почках.
Вместе с теми они же утверждают, что всякого рода слабительные опасны для
тех же больных, так как, расширяя выводные пути, они проталкивают в почки
вещества, образующие песок, каковые, пользуясь этим, начинают усиленно
осаждаться, так что в результате почки не в состоянии полностью освободиться
от всего в них осевшего. Мало того, врачи говорят, что если случайно при
этом выведении из организма встретится какое-нибудь тело больших размеров,
чем то, которое способно пройти по всем этим узким путям, чтобы выйти
наружу, то это тело, приведенное в движение слабительным и оказавшись в этих
узких каналах, закупоривает их, неминуемо вызывая очень мучительную смерть.
Подобная же сомнительность характерна и для указаний, которые они дают
нам относительно режима. Полезно, говорят они, часто мочиться, ибо мы знаем
по опыту, что в противном случае, задерживая в организме разложившиеся
вещества, мы перегружаем его отбросами и элементами брожения, которые
содействуют образованию камней в мочевом пузыре. Вредно, говорят они же,
часто мочиться, потому что плотные осадки могут быть выведены вместе с мочой
только при большом напоре, подобно тому как бурный поток чище сметает все со
своего пути, нежели ручеек, медленно и тихо текущий. Они рекомендуют нам
часто иметь дело с женщинами, ибо это открывает выводные пути и проталкивает
песок и его осадок. Однако они же уверяют, что это вредно, так как
возбуждает почки, утомляет и ослабляет их. Хорошо, говорят они, купаться в
теплых источниках, так как это размягчает те места, где застаивается песок и
скопляются камни, но это же и вредно, - заявляют они, - потому что внешнее
тепло содействует затвердению и окаменению скопившихся в почках веществ.
Лицам, лечащимся на водах, говорят врачи, полезно мало есть вечером, чтобы
вода, которую им предстоит выпить утром, оказала лучшее действие на пустой и
неперегруженный желудок, но они же утверждают, что лучше мало есть за
обедом, чтобы не пресекать незакончившегося еще действия выпитой воды и не
обременять желудок сразу же после этой работы, перенося переваривание пищи
на ночь, когда это совершается лучше, чем днем, ибо днем тело и душа заняты
кипучей деятельностью [42].
Такие коленца и фокусы выкидывают врачи, колеблясь во всех своих
суждениях, и все это за счет нашего здоровья.
Пусть поэтому не осуждают тех, кто при виде хаоса, царящего в медицине,
предпочитает послушно следовать голосу природы и собственных влечений,
сообразуясь с участью большинства людей.
Я имел возможность познакомиться во время своих путешествий почти со
всеми прославленными лечебными источниками Европы и в течение последних лет
стал прибегать к водолечению [43], ибо считаю, что ванны оказывают целебное
действие, и мы, я думаю, немало теряем от того, что перестаем пользоваться
ими, как это практиковалось в старину почти у всех народов. Добавлю, что у
многих и по сей день сохранился обычай ежедневно принимать ванны. Я не могу
себе представить, чтобы для нас было полезно, когда поры наши закупорены и
на теле образуется корка. Что же касается питья минеральной воды, то, к
счастью, оно, во-первых, мне по вкусу, а во-вторых, это простой и
естественный напиток, который если и не полезен, то во всяком случае не
вреден, доказательством чего служит то, что минеральную воду пьет множество
людей самого разного физического склада. Мне не приходилось видеть
каких-либо чудодейственных и разительных последствий от водолечения, и, на
основании более тщательных расспросов, чем обычно, я убедился в
несостоятельности и необоснованности россказней на этот счет,
распространяемых в лечебных местах и обычно принимаемых на веру (ибо люди
легко обманываются, когда хотят быть обманутыми) [44]. Но во всяком случае я
не видел лиц, которым водолечение повредило бы. Нельзя отрицать - если
только не быть предубежденно настроенным, - что водолечение возбуждает
аппетит, содействует пищеварению и придает нам известную бодрость, если
только лечащийся не приезжает на воды в слишком плохом состоянии, чего я не
рекомендую делать. Водолечение не в состоянии помочь при очень тяжелом
недуге, но оно может доставить облегчение при небольших нарушениях или
устранить угрозу какого-нибудь неблагоприятного отклонения. Кто не приезжает
на воды достаточно бодро настроенным, с желанием наслаждаться обществом
людей, здесь находящихся, участвовать в прогулках, к которым весьма
располагает красота мест, где обычно находятся целебные источники, тот
несомненно сильно понижает полезное действие водолечения. По этой причине я
до настоящего времени выбирал места с наиболее красивыми окрестностями, с
наибольшими удобствами по части жилья, питания и общества; к числу их
принадлежат во Франции - баньерские воды, на границе Германии и Лотарингии -
пломбьерские воды, в Швейцарии - баденские источники, в Тоскане - луккские
источники, в особенности так называемые "делла Вилла", которыми я
пользовался чаще всего и в разное время.
Каждый народ имеет свои особые мнения насчет пользования водами,
устанавливает свои законы и правила лечения ими, отличные от принятых у
других народов, и все же, на мой взгляд, результаты водолечения всюду
примерно одни и те же. В Германии, например, не принято пить минеральную
воду, но ванны из нее принимают от всех болезней и от зари до зари плещутся
в воде. В Италии девять дней пьют минеральную воду, но купаются в ней не
менее месяца; при этом к питьевой минеральной воде обычно прибавляют еще
другие прописанные лекарства, чтобы усилить их действие. В Италии после
питья минеральной воды рекомендуют гулять для того, чтобы она лучше
усвоилась, а в других местах, наоборот, предписывают лежать в постели, пока
больные не выделят соответствующего количества жидкости, причем им все время
прикладывают грелки к желудку и к ногам. Немцы, сидя в ванне при
водолечении, ставят себе кровососные банки и делают надрезы на коже для
кровопускания, между тем как у итальянцев принято обливаться из душа, то
есть проведенной по узким трубочкам теплой минеральной водой в течение часа
по утрам и еще раз под вечер, в течение целого месяца, причем поливается
либо голова, либо желудок, либо другая часть тела, в зависимости от того,
что у них болит. Таких особенностей при водолечении несчетное множество в
каждой стране; иначе говоря, оно всюду проводится на особый лад. Вот как
даже в этом способе лечения - единственном, к которому я прибегаю, - царит
та же разноголосица и неразбериха, что и в других областях медицины, хотя он
и наименее искусственен.
Поэты высказывают то же самое мнение о медицине, облекая его в более
возвышенную и изящную форму, доказательством чего могут служить следующие
две эпиграммы.
Вот одна из них:
Alcon hesterno signum lovis attigit. Ille, Quamvis marmoreus, vim
patitur medici.
Ecce hodie, iussus transferri ex aede vetusta Effertur, quamvis sit
deus atque lapis.
{Алкон [имя врача] прикоснулся вчера к статуе Юпитера, и, несмотря на
мрамор, Юпитер ощутил на себе власть врача. И вот сегодня его переносят из
древнего храма и, хотя он бог и из камня, похоронят [45] (лат. )}
А вот другая:
Lotus nobiscum est hilaris, coenavit et idem,
Inventus mane est mortuus Andragoras.
Tam subitae mortis causam, Faustinc, requiris?
In somnis medicum viderat Hermocratem .
{Вчера Андрагор весело купался и ужинал с нами, а сегодня утром его
нашли мертвым. Ты спрашиваешь, Фаустин, какова причина столь внезапной
смерти? Он увидел во сне врача Гермократа [46] (лат. ).}
По этому поводу я хочу рассказать два случая.
Барон де Копен из Шалосса [47] и я имеем совместное право патроната над
обширным владением у подножья наших гор, которое носит название Лаонтан. О
жителях этого захолустья можно сказать то же, что и о жителях долины
Ангрунь: они живут своей особой жизнью, у них свои обычаи, нравы, манера
одеваться; их общественный уклад регулируется некоторыми особыми
установлениями и порядками, унаследованными ими от отцов, и они подчиняются
этим порядкам из уважения к их древности. Эта небольшая область с давних
времен находилась в таком благоприятном положении, что ни один соседний
судья не вмешивался в ее дела, ни один адвокат не призывался для совета,
никогда не приглашали ни одного чужестранца для улаживания споров и никогда
не видели в этой местности ни одного нищего. Не желая нарушать своего покоя,
они избегали связей и сношений с остальным миром; но все это продолжалось,
по их словам, до тех пор, пока - еще на памяти отцов - один из обитателей
этой области, душа которого была уязвлена благородным честолюбием, не решил
для прославления своего имени вывести одного из своих детей в люди и дать
ему образование. Обучив его в каком-то соседнем городке грамоте, он сделал
из него в конце концов недурного сельского нотариуса. Этот нотариус,
возвысившись, проникся презрением к старинным обычаям своей местности и стал
внушать своим односельчанам преклонение перед соседними краями. Одному из
своих земляков, которого околпачили односельчане, он посоветовал искать
правосудия у судей из соседней области, затем подал подобный же совет
другому, пока не совратил всех. За этой порчей нравов, рассказывают они,
вскоре последовала другая, еще более роковая по своим последствиям беда,
приключившаяся из-за некоего врача, который вздумал жениться на одной из их
девушек и поселиться среди них. Врач этот стал прежде всего просвещать их
насчет названий разных лихорадок, катаров и нарывов, насчет местоположения
сердца, печени и кишок - до того времени они имели о подобных вещах смутное
представление - и вместо чеснока, с помощью которого они привыкли излечивать
все болезни, даже самые серьезные и опасные, он приучил их принимать от
кашля или озноба иноземные микстуры, сделав предметом торговли не только их
здоровье, но и самую смерть. Они уверяют, будто лишь с этого времени стали
замечать, что от вечерней сырости в голове у них появляется тяжесть, что,
разгорячившись, пить воду вредно или что осенние ветры чаще вызывают
простуду, чем весенние; они клянутся, что с того времени, как стали
лечиться, у них открылась уйма дотоле неизвестных болезней, и они замечают,
что их крепкое здоровье стало сдавать и век их стал вдвое короче. Таков
первый случай, о котором я хотел рассказать.
Другой случай относится к тому периоду моей жизни, когда моя болезнь
почек еще не сказалась. Прослышав, какое чудесное действие оказывает на
многих козлиная кровь, которую прославляют как манну небесную, ниспосланную
нам в недавние времена для сохранения человеческой жизни, и узнав, что
компетентные люди говорят о ней, как о замечательном лекарстве, действующем
безошибочно, я, который всегда допускал, что на меня могут свалиться те же
болезни, что и на всякого другого человека, почел за благо, находясь в
полном здравии, обзавестись подобным чудом и приказал, чтобы мне вырастили
козла по всем правилам этого лечения. Дело в том, что козленка надо отлучить
от матери в самые знойные летние месяцы и кормить его только целебными
травами и поить одним только белым вином. Я случайно вернулся домой как раз
в тот день, когда его зарезали; мне пришли доложить, что мой повар нащупал у
него в брюхе среди остатков пищи два или три плотных образования,
ударявшихся друг о друга. Меня это заинтересовало, я решил осмотреть всю
требуху и велел при себе вскрыть козлиную тушу. Когда это было сделано, то
обнаружились три объемистых тела, легкие, как губки, по виду как будто
праздников в году для лечебных целей, об установленных часах для сбора
целебных трав и, наконец, об их противных и высокомерных манерах в
обхождении с больным, над чем издевался даже Плиний. Но я хочу сказать, что
они просчитались, положив врачебному искусству столь блестящее начало и не
присовокупив правила, в силу которого их совещания и консультации должны
быть окружены ореолом святости и таинственности; никто из простых смертных
не должен был бы иметь к ним доступа, так же как и к таинственным обрядам,
посвященным Эскулапу [31]. Действительно, ввиду отсутствия такого правила их
колебания, несостоятельность их доводов и предсказаний, резкость их споров
между собой, проникнутых ненавистью и завистью другу к другу, - у всех на
виду, и надо быть слепым, чтобы не понимать, как рискованно очутиться у них
в лапах. Видел ли кто-нибудь врача, который согласился бы с назначением
своего коллеги, ничего не вычеркнув или не прибавив? Они предают этим свою
науку и выдают себя с головой, показывая, что больше заботятся о своей
репутации и, следовательно, о своей выгоде, чем об интересах больного.
Наиболее мудрым из сословия врачей был тот из них, кто в давние времена
предписал, чтобы больного лечил только один врач, ибо если он не преуспеет в
этом, то ущерб для врачебного искусства будет невелик, так как вина падет
всего лишь на одного врача, и наоборот, если ему посчастливится, то это
будет к вящей славе медицины; если же врачей, лечащих больного, много, то
они все роняют свою профессию, поскольку большей частью их постигают
неудачи. Врачи должны были бы не увеличивать и без того огромный разброд
мнений, существующий у виднейших античных представителей медицинской науки,
ибо об этой разноголосице знают только книжники, и не выставлять напоказ
перед народом своих нескончаемых споров и сомнений.
Приведем образчик старинных споров, которые ведутся в медицинской
науке. Гиерофил считает исконной причиной болезней соки; Эрасистрат -
артериальную кровь; Асклепиад - невидимые атомы, проникающие в поры нашего
организма; Алкмеон усматривает причину их в избытке или, наоборот, в
истощении физических сил; Диоклес - в неодинаковом значении различных
элементов нашего организма и в качестве воздуха, которым мы дышим; Стратон -
в нашей пище, которая слишком обильна, недоброкачественна и плохо
переваривается; наконец, Гиппократ считает источником болезней населяющих
тело духов. Один из доброжелателей медицины, которого врачи знают лучше, чем
я [32], воскликнул по этому поводу, что медицина самая важная из наших наук,
поскольку она печется о нашем здоровье и долголетии, но, к несчастью, она же
и самая недостоверная, ибо в ней множество невыясненных вопросов и все
постоянно меняется. Не будет большой беды, если мы ошибемся, измеряя высоту
солнца над горизонтом или напутав в дробях при каком-нибудь астрономическом
подсчете; но в медицине, где речь идет о нашей жизни, неразумно отдаваться
на волю борющихся между собой стихий.
До Пелопоннесской войны медицина находилась в зачаточном состоянии
[33]. Гиппократ создал ей популярность. Но все установленное Гиппократом
было отвергнуто Хрисиппом, а вслед за тем внук Аристотеля, Эрасистрат,
опроверг все, что писал Хрисипп. На смену им пришли эмпирики, которые в
отличие от древнейших врачей стали на совершенно новый путь в применении
врачебного, искусства. Когда популярность эмпириков стала сходить на нет,
Гиерофил ввел новый вид этого искусства, который в свою очередь
раскритиковал и уничтожил Асклепиад. Вслед за тем приобрели силу медицинские
воззрения Фемисона, после него - Мусы, а еще позднее - Вексия Валента,
врача, известного своими услугами Мессалине [34]. Во времена Нерона
законодателем в области медицины сделался Фессал, развенчавший и отменивший
все, что принято было в медицине до него. Учение Фессала было опровергнуто
Крином из Марселя, который вновь установил, что все медицинские предписания
должны сообразоваться с движением светил, что следует есть, пить и спать в
часы, угодные Луне и Меркурию. Вслед за тем очередным авторитетом в медицине
стал Харин, врач из того же города Марселя. Последний отрицал не только всю
старинную медицину, но и выступил против принятых на протяжении многих веков
теплых ванн. Он предписывал людям купаться в холодной воде, даже зимой, и
назначал им окунаться в источники при той температуре воды, которая была им
свойственна. Вплоть до времен Плиния ни один римлянин еще не отваживался
заниматься медицинской практикой; этим делом занимались только иностранцы и
греки, подобно тому как у нас, французов, ею занимаются "латинисты", ибо,
как утверждает один выдающийся врач, мы не доверяем лечению, которое нам
понятно, так же как и лекарственным травам, которые мы сами собираем. Если
народы отдаленных стран, из которых мы ввозили гваяковое дерево,
сальсапарель и хинное дерево, имеют лечебные средства, то мы полагаем, что
они намного превосходят капусту или петрушку, так как они дороги, редки и
необычны, - ибо кто посмеет отнестись с недоверием к вещам, которые
прибывают из-за моря, подвергаясь опасностям столь далекого путешествия?
Все перевороты, о которых я говорил, произошли в медицине в давние
времена, но с тех пор в ней произошло еще бесчисленное множество других,
большей частью очень решительных и всеобъемлющих. Они продолжаются и по сей
день; примером могут служить реформы, произведенные в наше время
Парацельсом, Фьораванти и Аржантье [35]. Эти врачи дают больным не только
иные предписания, но, как мне сообщали, совершенно меняют самую основу и
принципы медицины, обвиняя в невежестве и обмане тех, кто занимался ею до
них. Предоставляю вам самим решить, как должен себя чувствовать при этом
несчастный пациент!
Если бы в тех случаях, когда врачи ошибаются, мы могли быть уверены,
что их назначения, не помогая нам, по крайней мере не приносят нам вреда,
нас утешала бы мысль, что, стремясь к лучшему, мы по крайней мере ничем не
рискуем.
В одной из своих басен Эзоп рассказывает [36]: некий хозяин, купивший
раба-мавра, решил, что его чернота случайного происхождения и вызвана дурным
обращением прежнего хозяина. Поэтому он принялся усиленно лечить его
непрерывным отмыванием и различными снадобьями, но добился только того, что
мавр, нисколько не побелев, утратил свое первоначальное здоровье.
А сколько раз случается нам быть свидетелями того, как врачи обвиняют
друг друга в смерти их пациентов! Мне припоминается эпидемия очень опасной
болезни со смертельным исходом, которая несколько лет тому назад
свирепствовала в городах моей области; когда эта буря, унесшая множество
людей, улеглась, один из самых прославленных наших врачей выпустил брошюру
[37], касающуюся этой болезни. В ней он пересмотрел свое отношение к
кровопусканию и пришел к выводу, что применение его при этой болезни было
ошибочным; он признает, что это была одна из главных причин гибели множества
людей. Более того, врачи считают, что нет такого лекарства, которое не было
бы в какой-то мере вредным для организма. Но если даже помогавшие нам
лекарства причиняют известный вред, то что сказать о тех средствах, которые
нам прописываются совершенно ошибочно?
Я же считаю, что не следует заставлять глотать лекарства тех, кому оно
противно, ибо в трудную минуту болезни подобное усилие опасно и вредно; я
полагаю, что это слишком большое испытание для больного в момент, когда он
особенно нуждается в покое. Кроме того, расценивая обстоятельства, в которых
врачи обычно усматривают причину наших болезней, я нахожу их предположения
весьма легковесными и неубедительными, - из чего я делаю вывод, что
небольшая ошибка в прописанном ими лечении может причинить нам серьезный
вред.
Но если ошибка врача - вещь опасная, то наше дело совсем дрянь, ибо
врачу нелегко не впадать постоянно в ошибки. Врач должен знать очень много о
самом больном, учитывая множество обстоятельств и соображений, чтобы
правильно назначить лечение. Он должен знать физический склад больного, его
темперамент и нрав, его склонности, его действия, даже его мысли и
представления. Врач должен учитывать внешние обстоятельства, характер
местности, состояние атмосферы и погоды, местоположение светил и их влияние;
он должен знать причины болезни, ее симптомы, каково было начало
заболевания, как протекали критические дни болезни; в отношении лекарства он
должен знать его вес, силу, происхождение, вид, способ приготовления, срок
действия, и все эти элементы он должен уметь дозировать и сочетать между
собой так, чтобы получилось соответствие всех частей. Как бы ни была мала
его ошибка в этом деле, но если только из этого множества винтиков хотя бы
один неисправен, этого достаточно, чтобы погубить нас. Одному богу известно,
как трудно врачу разобраться в большинстве этих вещей! Взять хотя бы вопрос
о симптомах: как ему установить главный симптом болезни, раз у каждой из них
неисчислимое множество симптомов! А сколько споров ведется между врачами по
поводу истолкования анализа мочи, сколько сомнений высказывается на этот
счет! В противном случае были бы непонятны постоянно происходящие у нас на
глазах пререкания между врачами о причинах болезни. Чем могли бы мы иначе
извинить постоянные ошибки врачей, принимающих петуха за сокола? Как ни
легки были перенесенные мной в жизни болезни, я не помню случая, чтобы трое
врачей были согласны между собой относительно них. Я уделяю больше внимания
примерам, в какой-то мере касающимся меня. В недавнее время в Париже по
решению врачей оперировали одного дворянина, у которого не оказалось
никакого камня в пузыре; равным образом многие врачи, с которыми советовался
один мой друг, епископ, настоятельно рекомендовали ему оперироваться, и я
сам, полагаясь на врачей, со своей стороны убеждал его в этом, но когда он
скончался, то при вскрытии обнаружилось, что у него были только больные
почки. Врачам менее простительно ошибаться относительно этой болезни, ибо
она до известной степени распознается на ощупь. Именно по этой причине
хирургия представляется мне гораздо более достоверной областью медицины: она
по крайней мере видит, с чем имеет дело; несравненно меньше простора для
гипотез и догадок там, где у врачей нет speculum matricis {Зеркала для
исследования матки [38] (лат. )}, чтобы заглянуть в наш мозг, в наши легкие,
в нашу печень.
Нельзя не относиться с недоверием к результатам, ожидаемым от того или
иного лекарства: нередко лекарство должно оказать свое действие сразу на
несколько угнетающих нас болезней, которые имеют какую-то необходимую связь
между собой, но требуют различного лечения, например, когда налицо жар в
печени и холод в желудке. Врачи в таких случаях уверяют нас, что одни из
составных частей их лекарства будут оказывать согревающее действие на
желудок, другие же, наоборот, охлаждать печень, одни снадобья должны
следовать прямо в почки или даже до мочевого пузыря, не оказывая своего
действия нигде в другом месте, но сохраняя в целости свою силу на всем
протяжении этого длинного и полного помех пути, пока они достигнут того
органа, которому они в силу своих таинственных свойств призваны помочь;
такое-то снадобие увлажняет легкие, другое - сушит мозг. Разве не фантазия
ожидать, что, когда все эти средства будут смешаны в микстуру, каждое из них
направится выполнять свои различные функции безо всякой путаницы и
недоразумений? Я бы очень опасался, что они изменят или потеряют свои
свойства и не окажут ожидаемого действия. Можно ли себе представить, чтобы
при таком соединении в одну жидкость свойства отдельных составных частей не
вступали в борьбу и не уничтожали друг друга? Уж не должны ли мы
предположить, что правильное действие лекарства в конце концов зависит от
некоего внешнего распорядителя, промыслу и милосердию коего вручаем мы нашу
жизнь [39]?
Подобно тому как у нас есть мастера и по шитью курток и по шитью
штанов, причем заказчики только выигрывают от того, что каждый такой мастер
занимается только своим делом и обучается ему в более короткий срок, чем
портной, умеющий шить все решительно; и подобно тому как богатые люди, желая
особенно хорошо питаться, заводят поваров, особо искусных в изготовлении
овощных блюд или жаркого, ибо обычный повар не сумел бы проявить подлинной
утонченности в столь разнообразных областях, - точно так же надлежит нам
поступать и при нашем лечении. Правы были египтяне, заменившие врача,
лечившего все болезни, врачами по разным специальностям: для каждой болезни,
для каждой части тела существовали свои специалисты, и лечение от этой
специализации только выигрывало, ибо было более продуманным, более
изощренным [40].
Наши врачи не хотят считаться с тем, что тот, кто помогает всем, на
деле не помогает никому, что они не в состоянии справляться со всем
организмом в целом. Так, опасаясь прервать приступ дизентерии, чтобы не
вызвать лихорадку, врачи погубили мне такого друга, который стоил всех их,
вместе взятых [41]. При лечении болезней они пользуются своими гаданиями на
кофейной гуще, и, чтобы не излечить насморк в ущерб желудку, они своими
смешанными, но не вяжущимися друг с другом лекарствами причиняют вред
желудку и усиливают насморк.
Что касается разноречивости медицинских предписаний и их шаткости, то
эти качества во врачебном искусстве проявляются еще сильней, чем в какой бы
то ни было другой науке. Так, врачи говорят, что всякого рода слабительные
полезны для людей, страдающих почечными коликами, так как, расширяя выводные
пути, они проталкивают вперед те вещества, из которых образуются песок и
камни, и несут вниз то, что начинает затвердевать и скопляться в почках.
Вместе с теми они же утверждают, что всякого рода слабительные опасны для
тех же больных, так как, расширяя выводные пути, они проталкивают в почки
вещества, образующие песок, каковые, пользуясь этим, начинают усиленно
осаждаться, так что в результате почки не в состоянии полностью освободиться
от всего в них осевшего. Мало того, врачи говорят, что если случайно при
этом выведении из организма встретится какое-нибудь тело больших размеров,
чем то, которое способно пройти по всем этим узким путям, чтобы выйти
наружу, то это тело, приведенное в движение слабительным и оказавшись в этих
узких каналах, закупоривает их, неминуемо вызывая очень мучительную смерть.
Подобная же сомнительность характерна и для указаний, которые они дают
нам относительно режима. Полезно, говорят они, часто мочиться, ибо мы знаем
по опыту, что в противном случае, задерживая в организме разложившиеся
вещества, мы перегружаем его отбросами и элементами брожения, которые
содействуют образованию камней в мочевом пузыре. Вредно, говорят они же,
часто мочиться, потому что плотные осадки могут быть выведены вместе с мочой
только при большом напоре, подобно тому как бурный поток чище сметает все со
своего пути, нежели ручеек, медленно и тихо текущий. Они рекомендуют нам
часто иметь дело с женщинами, ибо это открывает выводные пути и проталкивает
песок и его осадок. Однако они же уверяют, что это вредно, так как
возбуждает почки, утомляет и ослабляет их. Хорошо, говорят они, купаться в
теплых источниках, так как это размягчает те места, где застаивается песок и
скопляются камни, но это же и вредно, - заявляют они, - потому что внешнее
тепло содействует затвердению и окаменению скопившихся в почках веществ.
Лицам, лечащимся на водах, говорят врачи, полезно мало есть вечером, чтобы
вода, которую им предстоит выпить утром, оказала лучшее действие на пустой и
неперегруженный желудок, но они же утверждают, что лучше мало есть за
обедом, чтобы не пресекать незакончившегося еще действия выпитой воды и не
обременять желудок сразу же после этой работы, перенося переваривание пищи
на ночь, когда это совершается лучше, чем днем, ибо днем тело и душа заняты
кипучей деятельностью [42].
Такие коленца и фокусы выкидывают врачи, колеблясь во всех своих
суждениях, и все это за счет нашего здоровья.
Пусть поэтому не осуждают тех, кто при виде хаоса, царящего в медицине,
предпочитает послушно следовать голосу природы и собственных влечений,
сообразуясь с участью большинства людей.
Я имел возможность познакомиться во время своих путешествий почти со
всеми прославленными лечебными источниками Европы и в течение последних лет
стал прибегать к водолечению [43], ибо считаю, что ванны оказывают целебное
действие, и мы, я думаю, немало теряем от того, что перестаем пользоваться
ими, как это практиковалось в старину почти у всех народов. Добавлю, что у
многих и по сей день сохранился обычай ежедневно принимать ванны. Я не могу
себе представить, чтобы для нас было полезно, когда поры наши закупорены и
на теле образуется корка. Что же касается питья минеральной воды, то, к
счастью, оно, во-первых, мне по вкусу, а во-вторых, это простой и
естественный напиток, который если и не полезен, то во всяком случае не
вреден, доказательством чего служит то, что минеральную воду пьет множество
людей самого разного физического склада. Мне не приходилось видеть
каких-либо чудодейственных и разительных последствий от водолечения, и, на
основании более тщательных расспросов, чем обычно, я убедился в
несостоятельности и необоснованности россказней на этот счет,
распространяемых в лечебных местах и обычно принимаемых на веру (ибо люди
легко обманываются, когда хотят быть обманутыми) [44]. Но во всяком случае я
не видел лиц, которым водолечение повредило бы. Нельзя отрицать - если
только не быть предубежденно настроенным, - что водолечение возбуждает
аппетит, содействует пищеварению и придает нам известную бодрость, если
только лечащийся не приезжает на воды в слишком плохом состоянии, чего я не
рекомендую делать. Водолечение не в состоянии помочь при очень тяжелом
недуге, но оно может доставить облегчение при небольших нарушениях или
устранить угрозу какого-нибудь неблагоприятного отклонения. Кто не приезжает
на воды достаточно бодро настроенным, с желанием наслаждаться обществом
людей, здесь находящихся, участвовать в прогулках, к которым весьма
располагает красота мест, где обычно находятся целебные источники, тот
несомненно сильно понижает полезное действие водолечения. По этой причине я
до настоящего времени выбирал места с наиболее красивыми окрестностями, с
наибольшими удобствами по части жилья, питания и общества; к числу их
принадлежат во Франции - баньерские воды, на границе Германии и Лотарингии -
пломбьерские воды, в Швейцарии - баденские источники, в Тоскане - луккские
источники, в особенности так называемые "делла Вилла", которыми я
пользовался чаще всего и в разное время.
Каждый народ имеет свои особые мнения насчет пользования водами,
устанавливает свои законы и правила лечения ими, отличные от принятых у
других народов, и все же, на мой взгляд, результаты водолечения всюду
примерно одни и те же. В Германии, например, не принято пить минеральную
воду, но ванны из нее принимают от всех болезней и от зари до зари плещутся
в воде. В Италии девять дней пьют минеральную воду, но купаются в ней не
менее месяца; при этом к питьевой минеральной воде обычно прибавляют еще
другие прописанные лекарства, чтобы усилить их действие. В Италии после
питья минеральной воды рекомендуют гулять для того, чтобы она лучше
усвоилась, а в других местах, наоборот, предписывают лежать в постели, пока
больные не выделят соответствующего количества жидкости, причем им все время
прикладывают грелки к желудку и к ногам. Немцы, сидя в ванне при
водолечении, ставят себе кровососные банки и делают надрезы на коже для
кровопускания, между тем как у итальянцев принято обливаться из душа, то
есть проведенной по узким трубочкам теплой минеральной водой в течение часа
по утрам и еще раз под вечер, в течение целого месяца, причем поливается
либо голова, либо желудок, либо другая часть тела, в зависимости от того,
что у них болит. Таких особенностей при водолечении несчетное множество в
каждой стране; иначе говоря, оно всюду проводится на особый лад. Вот как
даже в этом способе лечения - единственном, к которому я прибегаю, - царит
та же разноголосица и неразбериха, что и в других областях медицины, хотя он
и наименее искусственен.
Поэты высказывают то же самое мнение о медицине, облекая его в более
возвышенную и изящную форму, доказательством чего могут служить следующие
две эпиграммы.
Вот одна из них:
Alcon hesterno signum lovis attigit. Ille, Quamvis marmoreus, vim
patitur medici.
Ecce hodie, iussus transferri ex aede vetusta Effertur, quamvis sit
deus atque lapis.
{Алкон [имя врача] прикоснулся вчера к статуе Юпитера, и, несмотря на
мрамор, Юпитер ощутил на себе власть врача. И вот сегодня его переносят из
древнего храма и, хотя он бог и из камня, похоронят [45] (лат. )}
А вот другая:
Lotus nobiscum est hilaris, coenavit et idem,
Inventus mane est mortuus Andragoras.
Tam subitae mortis causam, Faustinc, requiris?
In somnis medicum viderat Hermocratem .
{Вчера Андрагор весело купался и ужинал с нами, а сегодня утром его
нашли мертвым. Ты спрашиваешь, Фаустин, какова причина столь внезапной
смерти? Он увидел во сне врача Гермократа [46] (лат. ).}
По этому поводу я хочу рассказать два случая.
Барон де Копен из Шалосса [47] и я имеем совместное право патроната над
обширным владением у подножья наших гор, которое носит название Лаонтан. О
жителях этого захолустья можно сказать то же, что и о жителях долины
Ангрунь: они живут своей особой жизнью, у них свои обычаи, нравы, манера
одеваться; их общественный уклад регулируется некоторыми особыми
установлениями и порядками, унаследованными ими от отцов, и они подчиняются
этим порядкам из уважения к их древности. Эта небольшая область с давних
времен находилась в таком благоприятном положении, что ни один соседний
судья не вмешивался в ее дела, ни один адвокат не призывался для совета,
никогда не приглашали ни одного чужестранца для улаживания споров и никогда
не видели в этой местности ни одного нищего. Не желая нарушать своего покоя,
они избегали связей и сношений с остальным миром; но все это продолжалось,
по их словам, до тех пор, пока - еще на памяти отцов - один из обитателей
этой области, душа которого была уязвлена благородным честолюбием, не решил
для прославления своего имени вывести одного из своих детей в люди и дать
ему образование. Обучив его в каком-то соседнем городке грамоте, он сделал
из него в конце концов недурного сельского нотариуса. Этот нотариус,
возвысившись, проникся презрением к старинным обычаям своей местности и стал
внушать своим односельчанам преклонение перед соседними краями. Одному из
своих земляков, которого околпачили односельчане, он посоветовал искать
правосудия у судей из соседней области, затем подал подобный же совет
другому, пока не совратил всех. За этой порчей нравов, рассказывают они,
вскоре последовала другая, еще более роковая по своим последствиям беда,
приключившаяся из-за некоего врача, который вздумал жениться на одной из их
девушек и поселиться среди них. Врач этот стал прежде всего просвещать их
насчет названий разных лихорадок, катаров и нарывов, насчет местоположения
сердца, печени и кишок - до того времени они имели о подобных вещах смутное
представление - и вместо чеснока, с помощью которого они привыкли излечивать
все болезни, даже самые серьезные и опасные, он приучил их принимать от
кашля или озноба иноземные микстуры, сделав предметом торговли не только их
здоровье, но и самую смерть. Они уверяют, будто лишь с этого времени стали
замечать, что от вечерней сырости в голове у них появляется тяжесть, что,
разгорячившись, пить воду вредно или что осенние ветры чаще вызывают
простуду, чем весенние; они клянутся, что с того времени, как стали
лечиться, у них открылась уйма дотоле неизвестных болезней, и они замечают,
что их крепкое здоровье стало сдавать и век их стал вдвое короче. Таков
первый случай, о котором я хотел рассказать.
Другой случай относится к тому периоду моей жизни, когда моя болезнь
почек еще не сказалась. Прослышав, какое чудесное действие оказывает на
многих козлиная кровь, которую прославляют как манну небесную, ниспосланную
нам в недавние времена для сохранения человеческой жизни, и узнав, что
компетентные люди говорят о ней, как о замечательном лекарстве, действующем
безошибочно, я, который всегда допускал, что на меня могут свалиться те же
болезни, что и на всякого другого человека, почел за благо, находясь в
полном здравии, обзавестись подобным чудом и приказал, чтобы мне вырастили
козла по всем правилам этого лечения. Дело в том, что козленка надо отлучить
от матери в самые знойные летние месяцы и кормить его только целебными
травами и поить одним только белым вином. Я случайно вернулся домой как раз
в тот день, когда его зарезали; мне пришли доложить, что мой повар нащупал у
него в брюхе среди остатков пищи два или три плотных образования,
ударявшихся друг о друга. Меня это заинтересовало, я решил осмотреть всю
требуху и велел при себе вскрыть козлиную тушу. Когда это было сделано, то
обнаружились три объемистых тела, легкие, как губки, по виду как будто