Петри Николай. Колесо превращений

   "Одного свалили", - подумал Милав и ощутил едва уловимое движение за спиной Ухони.
   Милав склонил голову набок, словно ему невыносимо захотелось спать, одновременно касаясь пальцами Поющего. Движение за спиной Ухони прекратилось, Милав тоже затаился. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем он вновь заметил непонятное движение уже у самого тела Калькониса. Так и не разобравшись, с чем он имеет дело ("всезнание" почему-то молчало), Милав решил атаковать. Он выхватил Поющего, одновременно нажимая кнопки, чтобы посох раскрылся. Щелчок прозвучал неестественно громко. Это послужило сигналом Ухоне, тело которого огромной мохнатой стрелой взвилось в воздух и обрушилось на то место, где воздух плыл и колебался, но совсем не так, как от жара костра. Милав тоже не опоздал - его Поющий уже перемалывал воздух. Там же. Секунду ничего не было слышно, кроме свиста посоха да хруста тигриных челюстей. Милав подумал даже, что невидимый противник - это просто наведенная галлюцинация, но в этот миг раздался ужасный рев, и взору Милава предстало безобразное чудище, которое они обрабатывали с Ухоней со старательностью пахарей. Чудище имело вид невообразимой смеси лап, хвостов, уродливых челюстей и множества глаз, смотревших на М илава со спокойствием и насмешкой!
   Не прошло и минуты, как их окружили воины, ощетинившись мечами и копьями.
   Подбежавший Вышата заметил лежащего Калькониса и спросил:
   - Убит?
   - Нет, - откликнулся Милав, - оно его усыпило. И меня пробовало, да ничего не вышло.
   Вышата подошел поближе, пытаясь рассмотреть невиданное чудище.
   - Осторожно, - предупредил Милав, - ужасно живучая тварь.
   - А что это?
   - Не знаю, - откликнулся Милав, - не распознается. Хотя мне кажется, что это те самые нагльбаары, которых мы подарили полионам.
   Вышата с сомнением посмотрел на монстра, который был раз в десять больше самого крупного из болотных нагльбааров.
   - Навряд ли, - сказал он. - Если только он... не объединил в себе всех болотных тварей!
   - Вот именно, - согласился Милав. - Посчитай, сколько у него глаз, лап и пастей - получается, что это и есть те самые крохи-нагльбаары, которых Ухоня вылавливал по оврагам двое суток.
   Ухоня издал рычащий звук, однако приблизиться к "многоглазу" не рискнул.
   - Что будем с ним делать? - спросил Вышата. Милав думал совсем недолго.
   - Можно было бы сжечь его, но считаю, что это неразумно.
   - Что?! - поразился Ухоня. - Опять его за собой потащим? А вдруг он размножаться начнет? Прямо в клетке?!
   - Бабка-повитуха из тебя скверная, - улыбнулся Милав. - Поэтому, если такое произойдет, разрешим тебе с ним расправиться.
   Вышата спрятал улыбку за напускной суровостью, а обиженный Ухоня побрел к костру.
   - Вы Калькониса-то из костра вытащите, - напомнил он ехидно, - а то сгорит ваш проводник!
   Возбуждение в лагере едва начало спадать, как прибыли разведчики, которых Вышата отправил вперед разведать местность. Оказалось, что не более чем в часе пути находится какое-то укрепление, весьма похожее на крепость. И что с холма очень хорошо видно множество военного люда. Вышата зацепился памятью за слово "холм" и приказал сворачивать лагерь.
   - Хочется верить, что разведчики видели крепость воеводы Кженского, сказал он Милаву, когда по всему лагерю зашумели голоса. - Если это так, безопаснее несколько дней отдохнуть под защитой крепости, чем в лесу ожидать очередного нападения. Да и эту страхолюдину попытать не мешало бы, - указал тысяцкий пальцем на "многоглаза", которого бдительно сторожили несколько гридей, пока для "гостя" готовился транспорт.
   Калькониса приводили в чувство, пожалуй, дольше, чем грузили "многоглаза" на телегу. Сэр Лионель выглядел вялым и подавленным.
   - Что это вы захандрили? - спросил его Вышата, когда отряд наконец-то выступил.
   - Я себя неважно чувствую... - слабым голосом сказал Кальконис.
   - Э-э, бросьте! Лучше поблагодарите Милава - он уже второй раз спасает вашу шкуру!
   - Ни к чему это, - отозвался Милав. - Да и неизвестно еще, за кем приходил "многоглаз"...
   Примерно через версту дорога стала заметно подниматься в гору. Вышата внимательно оглядывался по сторонам, и в памяти всплывали некоторые приметы окружающего леса. Уверенность его росла, и когда он поднялся на холм, то сказал Милаву повеселевшим голосом:
   - Это то самое место! А вон и полионы к нам скачут. И я уверен, что тот крепкий воин в шлеме с перьями и есть воевода Кженский. Однако расслабляться не стоит. Верно я говорю, Ухоня?
   - Сейчас проверим... - сказал ухоноид, и его тело истаяло в полуденных лучах.
   Росомоны и полионы сошлись на вершине огромного холма, с которого вся окружающая местность была видна как на ладони. Полионов было не более двух десятков, и настроены они были достаточно миролюбиво. Однако Вышата, помня события прошлой ночи, решил подстраховаться и послал вперед сотника Корзуна (сотник был немного знаком с воеводой и мог его опознать). После того как сотник признал Кженского, настала очередь Милава. Кузнец приблизился к родовитому полиону и поклонился ему.
   - Не сочтите за дерзость и неуважение к вам, но с нами случились странные события, и нам хотелось бы знать: перед нами действительно воевода Кженский?
   - Да! - громко сказал воин в богатом зеленом плаще, имевший высокие перья на шлеме. - Я - воевода Кженский!
   Милав внимательно посмотрел на собеседника и...
   "Кженский Ненжес, воин в одиннадцатом колене, последние девять лет воевода в укреплении Верхняя Пава, холост, хотя имеет троих детей. Возраст равняется количеству шрамов на теле. Большой любитель женского пола, к неженскому полу относится вполне терпимо - терпит около семисот воинов в своей крепости".
   Милав еще раз с почтением поклонился воеводе по-лионов и вернулся к Вышате.
   - Ну? - Тысяцкий даже вперед подался.
   - Это он...
   Вышата просиял лицом и кинулся навстречу старому приятелю, которого, впрочем, непонятное поведение росомонов начинало все сильнее раздражать и даже тревожить.
   - Что за балаган, Вышата? - спросил Кженский недовольным тоном.
   Вышата сжал его в своих объятиях и поспешил объяснить:
   - Не сердись, воевода, расскажу о случившемся - не поверишь!
   - Так уж и не поверю? - усомнился Кженский.
   - А вот поглядим...
   * * *
   Больше недели отдыхали росомоны у гостеприимного воеводы Кженского. Много было напитка хмельного выпито, много было разговоров долгих говорено. Выяснилось, например, что попали росомоны сначала действительно не к полионам в поселок, а в секту "Пришествие Избавителя".
   - Я сам этих сектантов терпеть не могу, - объяснил Кженский, - но трогать их не имею права, потому как от самого короля Сигиза Мунда есть распоряжение письменное: не чинить сектам "Пришествия Избавителя" никаких препон. В противном случае и мои заслуги перед отечеством не помогут дадут под зад коленом!
   Вышата задумчиво посмотрел на пустой кубок и грустно произнес:
   - Получается, что и при дворе короля приспешники Аваддона успели гнездо свить?
   - Да это бы еще полбеды, - продолжал сокрушаться воевода, - однако в последнее время по нашим землям много всякого непотребного люда бродить стало. И у каждого охранная грамота самого короля! Смотрю и поражаюсь: физиономия только на плаху или дыбу отправлять, а я ему обязан всякое содействие оказывать. Тьфу! - Кженский наполнил твердой рукой свой кубок и поднял его: - Хочу выпить за ваше дело тайное, которого хоть и не знаю, но уверен, что оно не во вред нашему народу!
   Милав с Вышатой тоже наполнили кубки, и даже Кальконис с готовностью приложился к своему питью. Один Ухоня не принимал в застолье никакого участия, спокойно наблюдая за развитием беседы из своего угла.
   - Теперь что касается того чудища, что вы привезли с собой, продолжил Кженский, неторопливо пощипывая гроздь винограда. - Подобной зверюги здесь никто и не видывал. Правда, доходили до меня слухи, что на дальних выпасах, именно в сторону восточных районов, пастухи встречались с чем-то подобным. Но я посчитал их слова пьяной болтовней и не придал им никакого значения. Было это достаточно давно: год или два назад.
   Милав слушал внимательно и делал в уме кое-какие памятки.
   - Все это может означать только одно - кто-то серьезно готовится к вторжению в страну Рос! - произнес он уверенным тоном.
   - Да что вы такое говорите?! - искренне возмутился воевода Кженский. Наши народы больше двух веков живут в мире и согласии. Да как ты только мог такое подумать!!
   - К сожалению, Милав прав. - Вышата поставил свой кубок на стол. Судя по твоим словам, королем Сигизом Мундом кто-то манипулирует. И даже если самих полионов не смогут склонить на открытое противостояние с нами, то рассчитывать на вашу помощь в будущей войне нам не придется.
   Кженский, пораженный словами тысяцкого, молчал.
   - Вообще-то у меня тоже были подозрения по поводу непонятного шевеления иностранцев при дворе короля, - проговорил он тихо. - Но я не думал, что все это успело так далеко зайти!
   В этот вечер легли поздно, потому что всем хотелось подольше побыть под защитой надежных стен и побольше поговорить с человеком, который тебя так хорошо понимает.
   ШЕПОТ?
   - Напряжение вокруг него очень велико.
   - Ему нужно собрать все силы для отстаивания Света.
   - Он не дрогнет?
   - Нет. Он понимает, что любая, даже крошечная, неуверенность в Свете мгновенно открывает вход тьме.
   - Понял ли он, какие силы группируются вокруг него?
   - Он еще не видит Водящего, но тянется к нему изо всей силы.
   - Хорошо. Надеюсь, он всегда помнит, что ходит по краю пропасти?
   - Я видел, как он без содрогания заглянул в нее, не страшась, что она овладеет им.
   - Пусть он не забывает о ее существовании, - тогда каждое мгновение жизни будет восприниматься им еще тоньше, еще трепетнее...
   Утром долго не могли решить, что делать с "многоглазом". Ухоня настаивал на его немедленном сожжении (гигант-нагльбаар внушал ухоноиду непонятный страх). Милав был против. Вышата в дискуссии не участвовал, а мнением Калькониса никто не интересовался. Все решил голос Кженского, принявшего сторону Ухони.
   - Я думаю, его нужно уничтожить, - сказал воевода. - Уверен - не пройдет и недели, как здесь объявится какая-нибудь малопривлекательная личность с бумагой короля о том, чтобы отпустить этот болотный кошмар на свободу.
   - Наверное, ты прав... - согласился Милав с доводом воеводы.
   Участь "многоглаза" была решена.
   Глава 10
   СТОЙЛЕГ И БОРИСЛАВ ПРОПАЛИ!
   Росомоны собрались покинуть стены крепости, когда Кженский подошел к Вышате и негромко произнес:
   - Опасайся дневного леса!
   Вышата удивленно посмотрел на него, но едва успел открыть рот, чтобы расспросить подробнее, как воевода удалился.
   - Что он хотел этим сказать? - спросил тысяцкий у кузнеца.
   - Наверное, то, что даже в своей крепости он не волен открыть нам некоторые вещи...
   Вышата внимательно посмотрел вокруг, помахал воеводе рукой в кожаной перчатке и тронул поводья.
   "Слишком много вопросов и слишком мало ответов", - подумал он и твердо решил изменить это соотношение.
   По мере удаления от крепости стал как-то неестественно быстро оживать Кальконис. У Кженского от него и слова нельзя было добиться, а сейчас его словно прорвало. Возбуждение сэра Лионеля заметил даже Вышата, которого, кроме военного дела, ничто не интересовало. Со своими наблюдениями он обратился к Милаву:
   - Что это с нашим любителем словесности?
   Милав сразу отвечать не стал. Он внимательно пригляделся к Кальконису. Словно невзначай коснулся рукой его лба, некоторое время послушал обильный словесный поток "философа".
   - Он здоров, - сообщил Милав тысяцкому, - думаю, его чрезмерная возбужденность связана с тем, что он долгое время находился под чьим-то гипнотическим воздействием.
   - "Многоглаз"?
   - По-видимому. Другого объяснения я просто не вижу.
   - Но почему они охотятся на Калькониса? Скорее, им следовало бы интересоваться твоей персоной - уж прости меня за такие слова!
   - Кальконис знает не только дорогу в страну Гхот - ему известны многие обычаи, нравы, да и просто языки лежащих на пути государств. Без него я не дойду. И они это понимают.
   - Выходит, нам следует беречь Калькониса надежнее собственной жизни?!
   - Выходит, так.
   - Ну и дела!
   Тысяцкому не давали покоя слова Кженского: "Опасайся дневного леса". Ну, ночного - понятно: в потемках и собственную руку за лиходея принять недолго, но днем?! На всякий случай он разослал дополнительные наряды в авангард и арьергард отряда и даже позволил Ухоне произвести "невидимую инспекцию" всех постов. Ухоноид тотчас умчался выполнять ответственное поручение, а Милав заговорил с Кальконисом, у которого повышенная болтливость сменилась обычной созерцательностью.
   - Вы не вспомнили, при каких обстоятельствах болотный нагльбаар мог слышать вашу речь в остроге Выпь?
   Кальконис виновато улыбнулся.
   - Сколько я ни пытаюсь, у меня ничего не выходит, - сказал он, словно кто-то не пускает меня в собственную память...
   "А ведь это мысль! - подумал Милав. - Скорее всего, именно так и обстоит дело: Кальконису заблокировали память, чтобы он не опознал предателя, а когда мы стали выпытывать у него про тот случай - его решили устранить... Ничего не скажешь - серьезные силы противостоят нам!"
   Кальконис продолжал смотреть на Милава преданными и испуганными глазами, и кузнецу впервые стало жаль этого по существу очень несчастного человека. И он дал себе слово, что, как бы ни обернулась в будущем их затея, он обязательно отпустит Калькониса домой. Хотя понятие "дом" и сэр Лионель как-то не сочетались.
   Вернулся довольный Ухоня и доложил, что гриди службу несут исправно. Некоторые интонации "доклада" наводили на мысль, что он чего-то недоговаривает. Милав заметил это первым и стал приставать к ухоноиду:
   - Говори, что ты там скрываешь?
   Ухоня упрямился совсем недолго и сообщил, что проверял служивых "с особым пристрастием".
   - Это как же? - встрепенулся Вышата.
   - Очень просто, - ответил Ухоня гордо, - я им в облике нагльбаара являлся!
   - Должен откровенно признаться, что не все реагировали правильно, продолжал разглагольствовать Ухоня.
   - Как прикажешь тебя понимать? - спросил Вышата напряженным голосом.
   - Ну... некоторые пытались, конечно, поймать меня, но не все...
   - А ты себя-то вспомни, - напомнил Милав, - как ты возле клетки "многоглаза" дрожмя дрожал?!
   - Меня можно понять и простить, - нашелся Ухоня, - у меня детство трудное было!
   Милав только собрался ответить, как впереди показался сотник Корзун, скакавший во весь опор. Через несколько мгновений он был уже возле Вышаты, и по его лицу все прочитали: что-то произошло.
   - Стойлег и Борислав пропали!
   - Это не я! - испуганно сказал Ухоня, но никто даже не улыбнулся.
   Пропавших искали долго. Прочесали весь лес вдоль и поперек, облазили даже дно оврага - на тот случай, если их в какую нору спрятали. Но все было тщетно - гриди как сквозь землю провалились! Вышате не к месту вспомнились пророческие слова воеводы Кженского - воины пропали в дневном лесу!
   - Как это произошло? - в который раз спрашивал тысяцкий, словно надеялся с помощью ответов Корзуна отыскать сгинувших гридей.
   - В разъезде пять воинов было, - отвечал сотник, - две двойки по сторонам, я в центре. За одним из поворотов Стойлег что-то в траве заметил, попросился проверить. Я разрешил и Борислава ему в помощь отправил. Подождал некоторое время - они не возвращаются. Я вторую двойку окликнул и к ним. А там никого. Лошади спокойно стоят, траву щиплют. Мы шибко удивились - зачем оба одновременно спешились? Стали звать их - никакого ответа. Мы быстро по кустам пробежались - никого. И самое поразительное нигде ни травинки не примято, словно их кто по воздуху унес...
   - Стоп! - вскрикнул Милав.
   - Ты что?! - удивился Вышата.
   - "По воздуху..." - повторил Милав и поднял палец вверх. - Их унесли по воздуху!
   - Вздор! - воскликнул Вышата. - Какая птица поднимет двух вооруженных воинов?!
   - А если птиц было много?
   Вопрос остался без ответа.
   Все вернулись на то место, где лошади пропавших гридей по-прежнему щипали траву. Ни лучшие следопыты, ни невероятное чутье Ухони следов воинов на земле не обнаружили.
   - Они не спускались на землю, - уверенно заявил Милав.
   Вышате пришлось согласиться. Он распорядился брать в разъезды не менее десяти воинов, и чтобы все постоянно были на виду друг у друга. А у самого из головы не выходили слова Кженского.
   "Что он хотел этим сказать? - спрашивал тысяцкий самого себя. - И почему не сказал прямо?"
   Пропавших продолжали искать до вечера - и по-прежнему безрезультатно. Вышата приказал становиться на ночевку прямо на дороге - не мог он решиться покинуть это место, не будучи уверен в судьбе двух воинов.
   Трапеза прошла в скорбном молчании. Говорить не хотелось. У всех было такое чувство, что стоит только произнести слово, и с пропавшими товарищами обязательно случится непоправимое. Вышата увеличил количество ночной стражи и сам в течение ночи несколько раз вставал, чтобы проверить посты. Но гриди службу несли исправно - понимали, что может случиться, засни они на посту...
   К утру погода испортилась - заморосил мелкий нудный дождик. Тяжелые свинцовые тучи ползли низко-низко, едва не задевая верхушки деревьев. Сырость, отсутствие солнца, жуткая тишина действовали на росомонов угнетающе. Ждать дольше не имело смысла, и Вышата с тяжелым сердцем отдал команду выступать.
   - Я вернусь... - сказал он так тихо, что никто из окружающих ни слова не расслышал, - и тогда я спрошу у этого леса, где мои воины!
   Дождь лил весь день. Намокали и становились жесткими и грубыми толстые кожаные плащи. Ноги, которые не укрывали длинные полы, промокли в первые часы и больше не впитывали воду.
   Милав обратил внимание, что Вышата с тревогой поглядывает на небо.
   - Они сегодня не прилетят, - сказал он, поравнявшись с тысяцким.
   - О чем ты? - спросил Вышата.
   - О птицах, - пояснил Милав, - в такой дождь перья намокают, их подъемная сила уменьшается...
   - А если это не птицы?
   Милав внимательно посмотрел на Вышату - не шутит ли? Да нет вроде.
   - Если они сумели поселить здесь нагльбааров, - пояснил тысяцкий ход своих мыслей, - почему бы и летающего монстра не притащить в эти земли?
   В полдень решили не останавливаться - какой прок. В такой сырости и горячего травяного отвара не приготовишь! Решили идти до вечера, или пока солнце не проглянет.
   Вышата как будто успокоился и в небо поглядывал реже - то ли слова Милава возымели силу, то ли по какой другой причине.
   К вечеру погода наладилась. Подул порывистый ветер и разогнал сплошную пелену облаков. Дождь прекратился, выглянуло солнце. Под его закатными лучами заблестели-запереливались многочисленные лужи, лужицы и микроскопические озерца, в которых и муравей бы утонуть не смог. А по всему лесу пошли гулять яркие сполохи - то солнечные лучики, дробясь, отражались в бесконечном множестве дождевых капель, повисших на листве, на ветвях и стволах деревьев. Мир мгновенно преобразился. Преобразились и росомоны словно тот же ветер, что разогнал нудную дождливую серость, унес тяжесть и гнетущую черноту с их сердец.
   Вышата объявил привал до завтрашнего утра.
   Ночь прошла спокойно, если не считать того, что неугомонный Ухоня, который "никогда не спал", решил немного порезвиться в предутреннем сумраке и стал гонять здоровенного вепря по кустам, чем ужасно переполошил весь лагерь и заработал серьезный выговор от Вышаты и Милава. Впрочем, ухоноид нисколько не расстроился, заявив, что он "не чета некоторым - не хочет потерять спортивной формы, заседая на спине бедного животного". Милав в долгу не остался и сказал, что некоторые могли тренироваться и в более подходящей обстановке, а не вытворять черт-те что в то время, когда нормальные люди спят.
   Короче говоря, утро начиналось просто славно и обещало много неожиданностей впереди; Ухоня подсознательно отводил себе не последнюю роль в будущих перипетиях.
   Странности начались сразу же после того, как отряд тронулся по маршруту. Солнце уже поднялось над горизонтом. Облаков - ни перистых, ни грозовых - не было, отчего небесный свод казался бездонным. Тысяцкий с озабоченным видом осмотрел великолепную синь, не имеющую материальной границы, и распорядился половине отряда приготовить арбалеты. Милав не посчитал подобные приготовления излишними - удивительные спокойствие и умиротворение, разлившиеся в природе, готовы были обрушиться на росомонов любым сюрпризом.
   Почти сразу же вслед за этим к тысяцкому подъехал сотник Корзун.
   - Замил-слухач что-то почуял, - сказал он.
   - Что же? - спросил Вышата, внутренне готовый к подобному сообщению.
   - Он затрудняется определить, что это, но уверен - за нами следят.
   - Передай сторожевым разъездам, чтобы держались на прямой видимости от нас, - приказал он сотнику, а затем обратился к Милаву: - А что ты почуял?
   Глава 11
   КОЛЬЗОР ИГЛОКРЫЛЫЙ
   ШЕПОТ?
   - Он спокоен?
   - Да. Он легко усваивает новое. Но многое подвергает сомнению. Например - отчего явления кажутся неожиданными. Он видит два ответа первое - любое ожидание всегда создает противодействие, ибо любое осознанное ожидание привносит лишнюю энергию; второе - энергия ожидания может случайно оповестить темные силы, заинтересованные в этом.
   - И к какому выводу он пришел?
   - Весь мир делится на белых и черных, но есть и третьи, представляющие собой аморфное вещество - студень. И именно они - самые опасные, потому что любой ветер может бросить их из одной крайности в другую.
   - Светлая мысль, хотя и не столь бесспорна, как может показаться на первый взгляд...
   - Кто-то не оставляет нас своим вниманием с самого восхода солнца, ответил Милав.
   - Ты его видишь?
   - Нет, но уверен, что он не один...
   - Позвольте полюбопытствовать, - вклинился в разговор сэр Лионель, - о ком или о чем идет речь?
   - Скоро узнаем... - неопределенно ответил тысяцкий и поднял руку над головой - знак, чтобы все были наготове.
   - Он не станет нападать на открытом пространстве, - предположил Милав. - Ему нужны густые заросли, например, как вон те, впереди, что шатром нависают над дорогой.
   - Пожалуй, что так, - согласился Вышата. - Стойлег с Бориславом пропали как раз в таком месте...
   - Я вижу их! - негромко сказал Милав.
   - Где?! - выдохнул Вышата. Голос его трепетал от возбуждения, но внешне он остался совершенно спокоен.
   - Впереди, в ветвях дуба, что склонились над дорогой, - пояснил Милав.
   - Но я ничего не вижу!
   - Их трудно заметить, - отозвался Ухоня, голос которого дрожал, словно хвост кота-забияки, наткнувшегося на мышь-агрессора, - они почти полностью сливаются с листвой.
   - Сколько их?
   - Кажется, трое... - неуверенно проговорил Милав и, обратившись к Ухоне, спросил: - Ну что, напарник, повыдираем хвосты пернатым?
   - Если таковые найдутся - выдерну собственноручно!
   - Когда это ты успел руками обзавестись? - усмехнулся Милав, трогая пальцами прохладный чехол Поющего.
   - Ну, тогда - "собственнолапно", суть одна: останутся без хвостового оперения. Это точно, хоть к бабке Матрене не ходи!
   Они подъехали к естественной зеленой арке, тут и случилось долгожданное: в абсолютной тишине, не пошевелив ни листочка, ни веточки, ни травинки, на всадников скользнуло что-то огромное и почти прозрачное, их было всего двое. Первое что-то неслышно опустилось на Калькониса, который, сколько ни крутил головой в тревожном ожидании невидимого врага, так и не заметил мгновения атаки. Милав выхватил Поющий, щелчком раздвинул его и приступил к "тренировке". В тот же миг Ухоня, бьющий от возбуждения полуторааршинным тигриным хвостом по спине своей лошади, отчего последняя в испуге округлила глаза, стремительно кинулся на второе что-то. В абсолютной тишине раздавался лишь монотонный хруст, наводящий на всех мистический ужас.
   Через несколько долгих мгновений борьбы Вышата наконец-то смог рассмотреть, с кем он воюет. Это были не птицы и не животные; длина тела более трех саженей, размах конечностей, которые с большой натяжкой можно было назвать крыльями, - не более двух саженей.
   По мере того как Милав ускорял темп вращения Поющего и все больше его ударов достигало цели, таинственный противник становился все материальнее словно посох неведомым образом уплотнял субстанцию до состояния видимости невооруженным глазом.
   Тем временем воины окружили место боя и были готовы по первому зову тысяцкого свершить правосудие над злобными тварями. Но Вышата команды не отдавал. Напротив, повинуясь какой-то своей мысли, он попросил Милава не добивать неведомого врага, забыв о том, что кузнец, даже если бы и захотел этого больше всего на свете, не смог бы оборвать жизнь неведомой твари: Поющий бы не позволил.