Петри Николай. Колесо превращений

   - Ага! - пробурчал Ухоня. - Изгоняют злых духов, а заодно и жизнь!
   Ответить Милав не успел - на поляне появился еще один абориген. Был он высок, худ и невероятно стар. Но веяло от него такой силой и энергией, что Милав оторопел.
   Старик указал на Милава и пальцем поманил его к себе. Кузнец вышел из дымного круга и...
   - Приветствую тебя, юный росомон!
   Губы старца не двигались, голос звучал в голове кузнеца.
   - Не бойся нас - мы не причиним вреда ни тебе, ни твоим людям.
   Милав с удивлением продолжал следить за лицом старца, по которому не пробегала и тень мускульного движения.
   - Кто вы? - Голос кузнеца в вязкой тишине прозвучал неестественно громко.
   - Зачем сотрясать воздух? Мысль не нуждается в этом!
   - Кто вы? - мысленно повторил свой вопрос Милав.
   - Стоит ли задавать вопрос, зная на него ответ?
   - Так вы - черви Гомура?!
   - И да и нет. Твои сведения о нас поверхностны.
   - Они и не могут быть другими - я узнал о вашем существовании совсем недавно!
   - Ты наивен, юный росомон, потому что не можешь разобраться даже в своих собственных мыслях!
   - Так помоги мне!
   - Зачем? Душа - священный храм, в ней нет места посторонним. Думай сам и решай.
   - Тогда зачем ты позвал нас?
   - Я не приглашал твоих спутников. Я хотел поговорить только с тобой.
   - О чем?
   - О тебе...
   - Я не совсем понимаю...
   - Конечно, нелегко говорить с собственной совестью. Не удивляйся, советов нечего стыдиться. Я хотел поговорить с тобой о конечной цели твоего путешествия.
   - Откуда вы...
   - Не забывай, я - твоя совесть. Я знаю о тебе все: каждый твой шаг, каждый твой поступок известны мне. Как и все мысли, что рождаются в твоей голове, и даже те, что еще не родились! Ответь мне: зачем ты хочешь совершить то, что я прочел в твоей душе?
   - Разве это непонятно?
   - Для меня - нет.
   - Я считаю, что зло должно быть наказано!
   - А ты уверен, что ОН - зло?
   - Но как же иначе!
   - Не спеши. Обычно самые очевидные вещи - самые ошибочные. Ты можешь ответить мне: ПОЧЕМУ зло должно быть наказано?
   - Если всегда будет побеждать зло, равновесие в мире нарушится. А это - конец всего Мироздания!
   - Красивые слова, которые чаще всего ничего не отражают.
   - Я не понимаю вас...
   - Это хорошо. Если бы ты понимал все, что я говорю тебе, - ты был бы мне неинтересен. Итак, я узнал, что хотел.
   - Но ведь я еще ничего не сказал!
   - И не нужно. Есть мир, в котором живут все твои нерожденные мысли. Я был там. Я знаю.
   - Тогда к чему весь этот разговор?
   - Люди меняются... меняются и их мысли. Прощай, юный росомон. Я узнал достаточно. Дорога к побережью Великой Водной Глади не покажется вам трудной. Можешь вернуться к своим спутникам.
   - Постойте!
   - Да.
   - Скажите лее мне- кто вы?
   - Я? Я тот, кого все зовут Никто... Прощай, я верю, что мы еще встретимся...
   Глава 16
   ВЕЛИКАЯ ВОДНАЯ ГЛАДЬ
   Старик ушел так же, как и появился - тихо и незаметно. Но с его уходом словно сразу стало тяжелее дышать, и мир погрузился во мрак безысходности. Милав потряс головой, прогоняя наваждение, овладевшее его головой. Вернулись таинственные лесные обитатели и унесли дымящиеся сосуды. Остался только один незнакомец - тот, кто привел их на эту поляну. Он махнул рукой в сторону черного леса, а затем показал на свои ноги.
   - Это переводится - убирайтесь ко всем чертям? - спросил Ухоня.
   Никто шутке не улыбнулся. Кальконис поинтересовался:
   - Что за старик молча простоял перед вами целую вечность, а потом ушел?
   - Это... - Милав замялся. - Это нелегко объяснить. Но я постараюсь... потом, когда сам пойму...
   * * *
   Таинственный старик сказал правду: до самого побережья Великой Водной Глади никто не посмел напасть на Милава и его небольшой отряд. Даже крупные хищники обходили их стороной, словно на людей было наложено такое мощное заклятие, что свирепые звери не отваживались попадаться им на глаза.
   Здесь было о чем поразмышлять...
   Выйдя на бесконечные песчаные отмели, маленький отряд в сложном положении: страна Гхот лежала за широким проливом, требовалось найти достаточно надежную лодку, способную переправить их на далекий берег. Для этого нужно было идти в ближайший городок, что виднелся в зыбком морском воздухе к западу от того места, где они вышли на берег Великой Водной Глади, и искать кормщика, согласного на такое непростое предприятие.
   Витторио сразу же предложил свои услуги. Но Милав стал возражать:
   - Вполне возможно, в городке находится кто-либо из тех, кто избежал сырых подвалов доджа Горчето. Если вас узнают, нам опять придется петлять по зарослям. Я считаю, что должен пойти Кальконис. Вы не против, сэр Лионель?
   - Я как раз собирался предложить это!
   Но и одного Калькониса отпускать было опасно. Ухоня в образе невидимого телохранителя отправился вместе с ним. Милав с Витторио остались ждать.
   ГОЛОС
   ...В людях еще так много вопиющей нетерпимости, что нетрудно понять: виной всему дремучее невежество. Какая польза в том, что человек научился писать и считать, оставшись по сути своей первобытным! Есть много животных, способных понимать знаки и даже на них реагировать. Но разве стали они от этого людьми? Конечно нет. Они по-прежнему остаются хищниками, способными только на то, чтобы удовлетворять свои инстинкты. Они готовы в любую секунду к кровопролитию...
   Кальконис с Ухоней вернулись только на следующий день - очень довольные собой. Новости были хорошими: вечером придет парусная лодка достаточной вместимости, которая переправит в страну Гхот четырех путешественников и всю их поклажу. Лошадей взять с собой было невозможно, и Кальконис договорился, чтобы они пошли в качестве уплаты за перевоз. Вместе с кормщиком прибудут два его сына - они и заберут животных.
   Все складывалось невероятно удачно, и Милав приписал это влиянию таинственного старика из непонятного рода, называющего себя "черви Гомура".
   До вечера времени хватало, и Милав потратил его на то, чтобы привести в порядок снаряжение, которое им понадобится на другой стороне пролива.
   Лодка пришла, как и обещал Кальконис. Ее косой парус заиграл в лучах закатного солнца, и Милав почувствовал внутри себя какую-то пустоту.
   "Ну вот, - подумал он, - подходит к концу еще один этап моей жизни. Остается сделать последний шаг и..."
   Лодка приближалась стремительно - было видно, что ею управляет опытная в морском деле рука. Скоро стал заметен не только парус, но и высокие борта, за которыми угадывался крепкий, высокий человек. Больше на палубе никого не было.
   - Ты же сказал, что с ним приедут два его сына? - спросил Милав.
   - Он нам так говорил, - пожал плечами Кальконис.
   Лодка была уже у самого берега. Послышалось хлопанье убираемого паруса, хруст деревянного днища о песок, и все увидели кормчего, выпрыгнувшего в нагретую за день воду на отмели. Он быстро пошел к путешественникам, широко загребая воду сильными ногами. Кальконис двинулся ему навстречу. Милав с Витторио остались на месте, как и невидимый Ухоня.
   - Где же ваши сыновья? - спросил сэр Лионель.
   - Я весь день был в море. Оттуда прямо к вам. А своим сорванцам наказал, чтобы они пешком шли сюда. Наверное, задержались где-то.
   - Когда же они придут? Мы не можем долго ждать - скоро наступит ночь. Хотелось бы встретить ее подальше от берега. Тем более ветер усиливается!
   - Я думаю - они уже близко. Здесь только одна дорога. И если вы возьмете с собой лошадь, то сможете быстро доставить их сюда.
   Кальконис подошел к Милаву посоветоваться. Кузнец не возражал. Сэр Лионель вскочил в седло, взял еще одну лошадь и рысью поскакал по дороге.
   - Напарник, надо бы приглядеть за Кальконисом, - сказал ухоноид на ухо Милаву. - Мало ли кто по дорогам бродит?
   - Давай! Только не задерживайтесь!
   Ухоня умчался за Кальконисом. Кормчий подошел к Милаву и предложил погрузить вещи в лодку, чтобы потом не терять времени. Кузнец счел предложение разумным и первым отправился к паруснику с тюком. Витторио с поклажей последовал за ним.
   Милав шел по песку, млея от удовольствия. Мелкие волны приятно гладили его голые ноги (обувь осталась на берегу). Он приблизился к борту лодки и перевалился через него, чтобы уложить на палубе свою ношу. Волны буквально убаюкали его, и он оказался не готов к тому, что произошло в следующий миг.
   Оказавшись в лодке, он увидел лежащих на палубе вооруженных людей. Их было не менее полудюжины. Они резво вскочили с оружием в руках. Милав в долю секунды оценил обстановку и понял, что единственный шанс выжить оставаться на палубе (в воде, хоть и неглубокой, работать Сэйеном было бы сложно). Поэтому он не бросился на берег в поисках спасения, а отважно кинулся на противника, ошеломив его на несколько секунд. Их ему как раз хватило на то, чтобы достать Поющего и начать методично лишать врагов способности активно двигаться. Через минуту к нему присоединился Витторио, успевший обездвижить кормчего.
   Враги поняли, что шансов на победу у них нет. Поэтому постарались спастись бегством. Не прошло и несколько минут, как последний из нападавших прыгнул в воду.
   Милав перевел дыхание и сложил Поющего. Потом обернулся к Витторио.
   - Вы прекрасно владеете шпагой! - сказал он.
   - Я всегда хорошо владел ею! - ответил Витторио, ясно и отчетливо выговаривая слова.
   Милав несказанно удивился, но не успел и рта открыть, как Витторио выбил у него Поющего из рук, а в следующую секунду клинок вонзился в грудь кузнеца, с хрустом разрывая ткани мышц. Сталь пронзила сердце, ноги ослабли, и потухающее сознание уловило только один звук - парус, не до конца спущенный кормчим, затрепетал на резко усилившемся ветру. Лодка закачалась и...
   И для Милава-кузнеца из далекой страны Рос мир перестал существовать...
   Часть третья
   ВОЗМЕЗДИЕ
   Ни один человек не является островом, отделенным от других. Каждый как бы часть континента, часть материка; если море смывает кусок прибрежного камня, вся Европа становится от этого меньше.. Смерть каждого человека - потеря для меня, потому что я связан со всем человечеством. Поэтому никогда не посылай узнавать, по ком звонит колокол: звонит по тебе.
   Джон Донн, епископ англиканской церкви
   Глава 1
   ВИДЕНИЯ
   Почему мир изменил привычное соотношение цветов? И почему небо теперь серое и грязное, как почва в дождливую погоду? Отчего земля стала голубой и прозрачной, словно она поменялась местами с небесной синью?
   ... Вопросы выплывали из ниоткуда и исчезали в никуда, оставляя после себя едва уловимую горечь разочарования.
   Но приступ отчаяния быстро проходил, и вокруг снова начинало твориться что-то невообразимое. Видения накатывали бурным речным потоком и буквально топили зыбкое сознание, заставляя ежесекундно испытывать боль утраты чего-то близкого и бесконечно дорогого.
   Постепенно река воспоминаний стала мелеть. Бурные водовороты, надолго затягивавшие в омуты невыносимой печали, утратили свою стремительность. Видения потекли с такой скоростью, что их восприятие делалось осознанным.
   На смену страху и неуверенности пришла надежда. Она была слабой и хрупкой, словно хрупкий стебелек в пору ужасной засухи. Росток надежды не хотел погибать, и, питаясь влагой реки воспоминаний...
   Надежда росла. И даже усиливающиеся время от времени страшные картины уже не могли погубить его, потому что росток крепко уцепился корнями за илистое дно реки, а верхушкой стремительно тянулся вверх. Туда, где было солнце. Туда, где было спасение...
   - Шуи шоо...
   Странные слова втекали в сознание и не собирались его покидать. Они обосновались крепко и надолго, продолжая хозяйничать там.
   - Шоау шииу...
   Слова несли какой-то смысл, надеясь на отклик.
   - Шии жиу...
   Отстаньте от меня, слышите! Почему вы так громко стучите в моей голове?!
   - Ты-ы жи-ив...
   Что?! Кто это сказал?!
   - Ты жив... Открой глаза...
   Милав затрепетал - жив! Он жив!
   - Кто вы?! - Милав мысленно задал вопрос, уверенный в том, что ни один звук еще не коснулся его уха.
   - Я - твой друг.
   - Друзья не хозяйничают в чужой голове, словно у себя на огороде!
   - А ты забавный...
   - А ты нет! Так кто ты?
   - Я же сказал - друг!
   - А могу я тебя увидеть?
   - Не сейчас. Жизнь возвращается медленно. Потерпи.
   - Долго?
   - Не знаю... Сначала вернется слух, потом осязание, потом обоняние... Зрение вернется в последнюю очередь.
   - А что со мной было?
   - Не сейчас. Воспоминания тоже вернутся. Не волнуйся...
   Голос ушел. Милав этому даже обрадовался - интересно и необычно было оказаться один на один со своим опустевшим сознанием. Он помнил лишь те немногие секунды, в течение которых незнакомый голос гремел в нем, словно ревущий ураган. Теперь же наступило одиночество. И только гулкая пустота окружала его...
   Милаву сделалось тоскливо и страшно, нестерпимо захотелось, чтобы звучавший в нем голос вернулся. И он действительно вернулся, словно услышал призыв кузнеца.
   - Ну, как ты себя чувствуешь?
   - А что могло измениться? Ведь вы покинули меня только на один миг!
   - Один миг?.. Интересно... Значит, меня не было совсем недолго?
   - Можно сказать, что вы и не уходили. А что?
   - Ничего... Это я так...
   - Послушайте, мне здесь ужасно одиноко!
   - Могу себе представить...
   - Едва ли! Здесь не просто невыносимо одиноко, здесь еще и... страшно...
   - Почему это?
   - Не знаю... такое ощущение...
   - Значит, эмоции начинают возвращаться к тебе. Это хорошо. Могу только сказать, что самыми неприятными будут лишь первые минуты. Потом все образуется.
   - О чем это вы?
   Ответа Милав не услышал. Его слух (или сознание?) потряс настоящий рев. В следующий миг Милав оказался погребен под бурным потоком событий своей (и не только своей) жизни. Сначала он тонул. Долго. Мучительно. Потом откуда-то пришла уверенность, что он может плавать, и он поплыл. Затем он понял, что способен управлять гремучим потоком!
   Открытие окрылило его, и он с радостью принялся манипулировать сознанием, словно игральными костями.
   - Я вижу - ты вполне освоился?
   - Не совсем, но ощущения непередаваемые! Это что-то запредельное!
   - Естественно - мало найдется людей, удостоившихся чести полистать книгу собственной жизни!
   - Это так интересно!
   - Не увлекайся. А то дойдешь и до главы, которую липики еще не успели написать.
   - Разве такое возможно?!
   - Конечно. Но я пришел к тебе не за этим.
   - Пришел?
   - Разумеется! Я ведь не дух бестелесный, хотя поговорить с тобой мог и на расстоянии. Я пришел, чтобы помочь тебе вновь увидеть мир.
   - Зрение?
   - Да.
   - Что я должен сделать?
   - Ничего, лежи и выполняй мои приказы.
   Милав почувствовал, что кто-то коснулся его лица. Чьи-то пальцы мягко и нежно стали поглаживать закрытые веки. Они несли на своих кончиках какую-то влагу. Милав услышал:
   - Попробуй открыть глаза. Не сразу - небольшими усилиями...
   Милав заморгал глазами, не испытавая ни боли, ни страха. Наконец он увидел над собой потолок, который словно появился из его воспоминаний. Был он серым и каким-то невзрачным. А вот кровать, на которой он лежал, светилась бирюзой!
   "Я уже все это видел, - подумал он, - но когда?"
   - Не хотите поделиться впечатлениями?
   - Здорово!!
   - Ну-у, для человека, в сердце которого побывало два дюйма стали, маловато экспрессии!
   - Будет экспрессия, - пообещал Милав, - когда голова перестанет кружиться...
   На это понадобилось время. Как и на то, чтобы упорядочить сумбур и хаос, царившие в его мыслях. Чтобы не мешать, голос, поддерживавший кузнеца, отключился. Пока его не было, Милав привел в порядок свои ощущения, но когда настала очередь воспоминаний, он почувствовал своеобразную преграду - что-то мешало ему.
   Вернулся голос.
   - Ты подавлен. В чем причина?
   - Я не могу преодолеть внутренний барьер. Воспоминания перемешаны, словно бирюльки на игровом столе: потяни одну - и все они на тебя рухнут...
   - И ты не догадываешься почему?
   - И-нет...
   - Все дело в том, что сознание не хочет возвращать тебе воспоминание о моменте смерти.
   - Но как же так...
   - Не спеши. Оно опасается, что это может поставить тебя на грань, которую ты с таким трудом преодолел.
   - И что мне делать?
   - Немного подождать. Время способно излечивать все. В том числе и образ смерти, испытанной тобой когда-то.
   Милав стал ждать. Его никто не торопил, не подгонял. Все происходило удивительно плавно и естественно. Обрывки воспоминаний сами собой складывались в картину, словно имели взаимное притяжение, способное преодолеть хаос, творящийся в голове кузнеца. Это продолжалось долго. Сколько? Время не имело значения. Да оно и текло в эти минуты рывками - от даты к дате, от события к событию. И настал момент, когда в голове что-то прояснилось, будто из-за свинцовых туч выглянуло солнце и озарило самые темные и потаенные уголки, скрывавшиеся в сумерках сознания. Пелена спала Милав вспомнил все настолько ярко, что воспоминания казались реальностью.
   Глава 2
   ВИТТОРИО ЧЕЗАРОТТИ
   Он увидел себя лежащим на нагретых солнцем досках палубы. Впрочем, слово "увидел" не совсем соответствовало его состоянию. Видеть глазами Милав уже не мог - они закатились, и веки надежно укрыли зрачки, в которых замер немой укор: "За что?"
   "Видеть" теперь он мог только кожным зрением, воспринимавшим тепловые колебания и едва уловимые вибрации, производимые трясущимися плечами Витторио. Но еще и какие-то потоки исходили с вечернего неба, благодаря которому Милав смог восстановить происходившее через несколько секунд после того, как его сердце остановилось.
   Витторио выдернул шпагу из груди Милава и отшвырнул ее от себя, словно она жгла ему руку. Он застонал и упал на колени перед кузнецом. Плечи его тряслись, губы вздрагивали; он казался обезумевшим.
   - Как я мог сделать такое! Как я мог убить того, кто спас меня!! Будь проклят тот черный колдун, что украл у меня душу!!!
   Витторио схватил Милава в объятия и стал баюкать его, надеясь этим оживить мертвого товарища. Потом Чезаротти встрепенулся, бережно положил Милава на доски палубы и стремительно кинулся к тюкам, которые они успели донести до лодки. Стал что-то лихорадочно искать, разбрасывая вещи и продолжая бессвязно бормотать. Наконец нашел - Милав с удивлением узнал рубиновую склянку, подаренную ему Нагином-чернокнижником на тот случай, "когда и мать далеко, и отец во сырой земле перину себе взбивает". Отбив горлышко эфесом шпаги, Витторио трясущимися руками вылил половину содержимого в рану на груди кузнеца, а остатком смочил платок, который достал из своей куртки и которым затем накрыл голову Милава. Занятый этими манипуляциями, он не замечал, что лодку давно уже несет по морю и что парус хлещет о мачту.
   Витторио долго смотрел на тело Милава, лежавшее перед ним и плавно покачивавшееся в такт волнам. Потом что-то громко прокричал в грозовое небо и принялся лихорадочно убирать парус (усиливающийся ветер грозил опрокинуть лодку). Парус не давался, и Чезаротти просто обрубил такелаж широким мечом, оставленным кем-то из нападавших. Затем столкнул полотнище в море и стал привязывать Милава к мачте. Он торопился, поэтому у него ничего не получалось. Наконец, закончив с Милавом, он поднялся на ноги и, шатаясь, пошел за своей шпагой. Поднял ее, внимательно оглядел, будто отыскивая на блестящей поверхности ответ на мучивший его вопрос. Примерился, чтобы нанести самому себе смертельный укол. Но клинок был слишком длинным. Витторио без сожаления швырнул шпагу на палубу и переломил каблуком. Потом поднял меньшую половину и, расставив пошире ноги, приготовился к последней встрече с безразличным к человеческим судьбам клинком. Лица его Милав не видел, но по трясущимся плечам можно было догадаться, что решение далось Витторио нелегко. И вот грудь его рванулась навстречу смерти...
   Однако налетевший шквал швырнул неуправляемую лодку на пенный гребень, и не удержавшийся на ногах Чезаротти полетел на палубу. Шпага отлетела в сторону, а самого Витторио ударило о надстройку на носу лодки. Он сник, и тело его покатилось к Милаву, надежно привязанному к мачте. В этот миг налетел шквал столь сильный и яростный, что мачта с остатками паруса не выдержала. С громким треском она переломилась, и верхушка ее рухнула вниз, запутавшись в обрывках такелажа. Милав и Витторио были надежно погребены под обломками А шторм между тем продолжался...
   - Витторио... он погиб?
   - Нет. Он жив-здоров. Мы нашли вашу лодку рано утром. Шторм ее основательно потрепал. Ты был в состоянии наджизни, а Витторио получил небольшое сотрясение. Он оправился уже на третий день.
   - Третий день? Сколько же времени я у вас нахожусь?
   - Вчера было три недели.
   - Три недели!!!
   - А чего ты удивляешься? "Наджизнь" - состояние своеобразное. Никому и ничему не подконтрольное.
   - Три недели! - продолжал бормотать Милав. - А как же мои друзья?
   - Ты о Кальконисе и Ухоне?
   - Ну да...
   - О них мы ничего не знаем.
   - Ты все время говоришь "мы" - кто же ты?
   - Помнишь встречу в лесу незадолго до вашего прибытия на побережье?
   - Да. Так вы - черви Гомура!
   - Странный смысл вкладываешь ты в это понятие, а оно означает всего лишь народ, ведущий свою историю от Гомура-великана, на заре времен заповедавшего своим потомкам жить только в гармонии с природой.
   - Но черви..
   - Не черви, а червио, - маленькие человечки, построившие Гомуру его первое жилище.
   - Невероятно!
   - Так что - ты хочешь поговорить с Витторио?
   - Он здесь?!
   - Разумеется. С самого первого дня. Только тебе следует сначала потренировать свои голосовые связки - едва ли они сразу окажутся готовы к общению.
   Милав сделал усилие и открыл глаза. Перед ним стоял один из таинственных лесных обитателей, что встретили их отряд почти месяц тому назад. Был он молод и невысок. Но его облик несомненно напоминал старика, назвавшегося "Никто".
   Милав попытался сесть. Тело его не слушалось, пришлось повторять и повторять усилия несколько раз. Собеседник молча наблюдал за ним, не делая попытки помочь. Милав вдруг подумал, что он так и не спросил его имени.
   - Лооггос... - донесся мысленный шепот.
   Милав кивком головы поблагодарил и продолжил свои попытки. На десятый или двенадцатый раз сесть ему удалось, но ноги были еще слишком слабы и не держали исхудавшее тело.
   Милав в изнеможении откинулся на свое ложе.
   - Пока так побуду...
   Губы покрылись горьковатым налетом, а в горле словно теркой кто-то работал все последние дни. Поэтому слова коряво хрустели, как первый ледок на осенних лужах.
   - Твой голос намного грубее твоих мыслей!
   - Это пройдет, - отмахнулся Милав. Вторая фраза прозвучала увереннее. Кузнец приободрился. - Всегда трудно начинать что-то сначала...
   - Думаю, уместнее будет сказать - заново.
   - Не придирайся к словам. У меня с ними еще не все в порядке...
   - У тебя и с остальным не лучше. Думаю, визит твоего бывшего товарища следует немного отложить.
   - Почему "бывшего"?
   - Ты хочешь сказать, что по-прежнему считаешь его своим товарищем?!
   Милав на секунду задумался:
   - Я хотел бы считать его таковым... Но ты прав, Лооггос, мне лучше отлежаться до завтра...
   ЗОВ!
   ... Бесконечно совершенство окружающего мира, и бесконечны проявления облика совершенства. Каждый новый миг жизни может стать его началом - так же, как и сама новая жизнь может начаться в любой миг. Но это не значит, что прошлое устарело. Разве можно помыслить, что жизнь устарела?! Нет! Подобное возможно только в представлении человека, не стремящегося к Свету. Ты же помни: любое обновление мышления неизбежно ведет к новой жизни - в какой бы необычной форме она не проявлялась...
   Ночь пролетела в одно мгновение. Милав даже поразился ее скоротечности. Что это - последствия болезни или же приобретенная способность влиять на течение времени своим эмоциональным состоянием? (Милав засыпал с чувством нетерпеливого ожидания встречи с Витторио - и время повиновалось ему?)
   Милав мысленно позвал Лооггоса и получил ответ:
   - Ты уже готов к встрече с Витторио?
   - Готов!
   - Тогда жди...
   Милав почувствовал, как неистово заколотилось сердце. Пришлось даже руки приложить к груди, чтобы успокоить его бешеный бег.
   Долго ждать не пришлось. Приоткрылся участок стены непонятного цвета, и прямо на кузнеца шагнул Витторио. Но это был не тот весельчак и балагур, что еще месяц назад смешил росомонов, безжалостно коверкая и перевирая их слова. Теперь это был худой человек с опущенными плечами и потухшим взором. Милав даже усомнился: да он ли это? Однако мимолетная встреча их глаз рассеяла сомнения.
   Милав поискал глазами, куда усадить гостя, и указал на скамью, стоявшую рядом с его ложем.
   Витторио послушно сел. Руки его не находили места. Да и весь он был, словно на иголках, - вертелся, вздрагивал, шевелил ногами.
   - Расскажи, Витторио, все, что сочтешь нужным...
   Чезаротти потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться и заговорить (голос его оказался не намного лучше, чем у Милава после пробуждения):
   - Перед последним побегом из замка на перевале Девяти Лун я был на аудиенции у черного мага. Беседа касалась планов подземных ходов. Но чертежей у меня не осталось (по мере изготовления я отдавал их доджу Горчето), а рисовать копии я отказался. Черный маг быстро утратил ко мне интерес и на прощание предложил угоститься голубым нектаром фторингов. Подобную редкость я вкушал только один раз в жизни и был не прочь испытать это наслаждение еще раз. А потом... очнулся я уже в своих покоях с невероятной болью в голове. Подумал, что черный маг в отместку за мой отказ подсыпал мне что-то в вино. Но я не предполагал такого! Потом я сделал еще одну попытку вырваться из клоаки зла, в которую превратился замок с приходом Ингаэля Пьянчуги. Но меня поймали, а дальше ты уже знаешь... Витторио надолго замолчал. В своей истории он подошел к самому трагическому моменту, ему нелегко было говорить. - Там... на берегу... я почувствовал что-то неладное: возникло такое впечатление, будто скользкие холодные пальцы беззастенчиво ковыряются в моей голове. Но я и здесь не особенно волновался - подумал, что это странные лесные люди что-то сделали с нами. А потом, когда Кальконис с Ухоней ускакали, я вдруг перестал себя контролировать. Едва ты, Милав, ступил в воду, я уже знал - в лодке засада. Поэтому, пока еще во мне оставались силы не поддаваться чужому влиянию, я атаковал кормчего и поспешил к тебе. Но здесь моя воля мгновенно растаяла, и я осознал себя только после того... Ты лежал на палубе, и я понял, что убил тебя... Потом я вспомнил о том эликсире, который ты мне показывал, я нашел его и использовал... Дальше... дальше позволь мне не продолжать...