Страница:
— Во что веришь? — не понял Тихон.
— В смерть биологических родственников. Стандартная школьная версия: мы умерли для них, они умерли для нас. Никто никого не ищет, а курсант получает дополнительную мотивацию.
— Постой... Значит, то, что ты рассказал про мою мать...
— Естественно.
— И не исключено, что она жива... — задумчиво произнес Тихон.
— Очень может быть, — равнодушно молвил Игорь. — Только тебе это зачем?
— Мамы, папы... Сто семнадцатый, а почему бы тебе прадедушку не откопать? — хохотнул кто-то из операторов. — Повесишь его черепушку в кубрике. Зато как занимательно! Люди удивляются, а у тебя гордость: родня все-таки. Гены-фигены и так далее.
— Ой, как смешно! — огрызнулся Тихон, но спорить не стал — тема была закрыта. Он пока еще не представлял, как поступит: возобновит поиски или махнет на них рукой. Если честно, то, конечно же, это было блажью. Вся Конфедерация живет без родителей, и ничего, одному ему неймется.
"Все — это все, — упрямо подумал Тихон. — Они существуют отдельно”.
Плавный подъем закончился, и за холмом показался конкурский поселок, который уже без преувеличения можно было — назвать городом. Какая-либо система в расположении улиц отсутствовала — узкие проходы начинались где придется и, пропетляв около сотни метров, упирались в глухие стены. Низкие дома были построены по тому же принципу, что и в первом селении, и скорее всего из того же материала.
Это обстоятельство Тихона особенно порадовало: земляные хижины рассыпались от первого же сильного толчка, поэтому никаких трудностей, кроме пылевой завесы, в бою не предвиделось. Затем он вспомнил, что стрелок обещал прекратить саботаж, и настроение поднялось еще больше.
— Ты готов?
— Возьми самый крупный план, — вместо ответа попросил Филипп.
Тихон нацелил объективы на ближний квартал и, последовательно увеличив картинку, получил портрет конкура с кульком. Из-под толстой материи выпростались три отвратительно гибких змейки, в которых он угадал верхние конечности.
— Ребенок, — мрачно произнес Филипп.
— Детеныш, — поправил его Тихон.
— Я бы даже сказал, зверек, — вмешался Игорь. — Особь на стадии взросления. Когда вырастет, заберется в кабину какого-нибудь “кита” и пойдет рубить наших колонистов. Все ясно?
— Ив том городе тоже находились дети, — пробормотал Филипп. — В каждом свертке — ребенок. Зачем мы это сделали?
— Сто семнадцатый, высади своего напарника, пусть возвращается на Пост пешком, — пошутил Игорь. — Еще слюнтяи имеются?
— Это не слюни, а элементарная порядочность, — высказался голос, успевший за время операции стать знакомым.
— Назовись, слюнявый, — велел Игорь.
— Шестьсот восемьдесят седьмой.
— Кто с тобой в экипаже?
— Шестьсот двадцать пятый, Петр.
— Твое мнение, Петя.
— Я это... подчиняюсь старшему.
— А сам что думаешь?
— Это... не нужно их убивать. Ну, я про мелких.
— Понятненько.
Игорь выехал из строя и, мгновенно развернув башню, ударил по одному из танков короткой голубой струёй. Разряд просверлил броню и, вонзившись внутрь, расплавил основные узлы. Машина конвульсивно рыпнулась вперед — назад, но командный блок уже сгорел, а без него она была мертвой телегой.
— Вот так, шестисотые, — удовлетворенно молвил Игорь. — За неподчинение приказу. Я никого не задел?
— А что, был какой-то приказ?
— А разве не было? Командир! Мы тебя слушаем.
— Приказ, — немедленно отозвался Тихон. — Зверинец должен сгореть.
Увидев, что танки не двигаются с места, он помедлил и слегка удивленно сказал:
— Это все.
Машины перестроились в шеренгу и покатились вниз. Город был лишен не только военной техники, но даже примитивных средств связи и оповещения — кон — — куры зашевелились лишь после того, как танки стали видны невооруженным глазом.
— Кажется, здесь одни самки, — опять заныл Филипп.
— Ты читал, что написано на сержантском шевроне? — спросил его Тихон.
— “Без жалости”, я помню. Но на шевроне было про врагов.
— А это кто? Друзья?
— Невиновные.
— Я тебя последний раз...
— Нет, — быстро сказал Филипп.
Тихон отгородился от него непроницаемой стеной и задумался. Дальше так нельзя. Все имеет свой предел, и терпение тоже. Он, оператор номер сто семнадцать, объединил отдельные экипажи в отряд. Он взял их под свое командование, хотя не очень-то и старался. И он не может справиться с каким-то комплексующим убожеством!
Тихон размягчил перегородку до упругой мембраны и осторожно ступил на территорию личности стрелка. Филипп был уверен, что водитель поглощен ездой, поэтому на защите особо не концентрировался. Вторжение прошло незамеченным, это уже полдела. Тихон полностью погрузился в чужое сознание — никакого сопротивления.
Найдя волевой центр, он нежно к нему прикоснулся и чуть надавил. Жесткий. Для такой дешевки, как Филипп, довольно странно. Тихон собрался с духом и... Это было похоже на влипание в КБ — ничего принципиально нового. Филипп всполошился, но поздно: теперь в нем находились двое. Тихон по-хозяйски осмотрелся и мысленно присвистнул, так, чтобы до Филиппа дошло.
Ага, что тут у нас? Новый узел боли почти сформирован. Из чего? Ну конечно, детоубийство: Быстро он управился. Где он детей-то нашел? Просто мазохист какой-то.
Филипп попытался вытолкнуть его обратно, но безуспешно. Тихон дотянулся до самых сокровенных уголков и вытряс наружу все, что в них накопилось. Богато. Этих переживаний хватило бы на целый Пост, а он морочит себе голову убиенными детенышами. Псих! А что здесь?
— Уйди, — простонал Филипп.
— Стрелять будешь?
— Буду.
— Неискренне. Сам себя обманываешь. Он нащупал какую-то глубоко запрятанную мыслишку и выволок ее на поверхность. Защитник младенцев оказался вовсе не безобидным.
— Ты что же, гнида, задумал? — медленно спросил Тихон. — Ты меня прикончить решил, да?
— В тебе много зла. Таиться Филиппу смысла не было, водитель уже вывернул его душу наизнанку и перебрал содержимое; рассортировал, взвесил, но до этого — подержал в своих грязных ладонях. Осквернил.
— Много зла, — повторил Филипп. — Такое говно и в таком хрупком тельце. Я же тебе голову сверну двумя пальцами. Привык понарошку умирать, но убиваешь-то по-настоящему! Настал твой черед. Что, страшно? Бойся, подонок. Наши кабины рядом, я приметил. Это в танке ты такой могучий, а в жизни щупленький совсем. Сломаю тебе позвоночник, получу полный сброс, и домой. Уже скоро.
— Ты закончил? — осведомился Тихон.
Он неторопливо извлек из Филиппа всю его боль и, многократно умножив, швырнул обратно.
Первое влечение — сравнение размеров — смутная тревога. Лагерь — спор — разбитое лицо друга. Пыльная улица — жалобный писк — тонкий хруст под траками — жидкие внутренности, волокущиеся по земле. Белые зубы — нежный поцелуй — брюки на полу — презрительный смех. Пробуждение — похвала капитана — гордость — забытые подробности — непонимание — страх.
— Тебя это тоже беспокоит, дружище? Провал в памяти. Он был у многих, и никому еще не удалось его восстановить. А что мы там делали? Чем мы занимались все это время? Может, расхаживали голиком перед тысячей женщин? И каждая видела нашу ущербность? Может, мы живьем пожирали конкурских зверят? А может... Эй, эй!..
Филипп выразил облегчение — он снова обрел то, без чего самоликвидация была невозможна. Это не имело точного определения — просто нежелание жить.
— Сейчас побеседуем иначе, — пообещал он. — И никто тебе не поможет. Потому, что я здоровее. И потому, что всем наплевать.
Филипп вцепился в свои мучения мертвой хваткой. Это все, что у него было. Это и был он сам.
— Мышцы остались в кабине, — сказал Тихон. — Борьба здесь совсем другая. Вот такая. Смотри.
Он вырвал волевой центр Филиппа и придавил его камнем исступленного страдания. Вся та боль, что Тихон изведал и вообразил, легла на плечи стрелка.
— Мне плохо, — еле выговорил стрелок.
— А будет еще хуже. Выбирай.
— Что? — с тоской и надеждой крикнул он.
— Инфаркт или инсульт? Вообще-то, заранее не угадаешь. Как получится.
Вспомнив опыт с Анастасией, Тихон вышел за пределы чистой психики и ворвался в область психоневрологии. Пребывание в одном командном блоке с чужой личностью позволило участвовать в ней на физиологическом уровне. Тихон не различал органов, не видел ни сердца, ни мозга, но как их повредить, он знал точно.
— Хочу жить...
— Понимаешь, Филипп, я ведь тоже этого хочу. Он сделал последнее усилие, и сознание стрелка опало невесомой паутинкой. Филипп все еще присутствовал рядом, но уже в виде какой-то полумертвой субстанции. Тихон отряхнулся и окончательно вытеснил напарника из КБ. С этой секунды танк принадлежал ему одному. Никаких соседей, никаких разногласий. Кто здесь главный? Я!!!
— Сто семнадцатый, что с тобой? — встревоженно спросил Игорь. Судя по интонации, он вызывал Тихона уже не в первый раз.
Порядок, отвлеклись немножко.
Решился этот ханжа или нет?
— Все нормально. Я его убедил.
Тихон произвел пробный залп, и крайнюю хижину смело лавиной синего пламени. Ему удалось! Не совсем точно, но для войны с колонистами приемлемо.
— Он у тебя что, стрелять разучился?
Тихон, приноравливаясь, повернул башни и одновременно поехал зигзагом. Оказавшись в самой неудачной позиции, он послал в город четыре редких очереди из малых орудий и сверился с радаром. Все оказалось не так сложно: тот же полигон, только с измененной задачей. Тысяча неподвижных целей и еще тысяча — бегущих.
— Пошли, — сказал он.
На поселение наступали семь ровных полос выжженной земли, и все, что в них попадало, немедленно обращалось в пепел. Восьмая машина, потерявшая пушки, отъехала в сторону и принялась методично, дом за домом, разваливать город. По сравнению с другими ее продуктивность была невысокой, но бездействовать экипаж не мог. Стрелок, почувствовавший себя лишним, сокрушенно бормотал о справедливости и, уповая на чудо, теребил разрядники.
— Веселей, а то не соберем! — поторопил Игорь. Конкуры спешно покидали город. На западной окраине возник огромный караван колонистов и, отливая на солнце блестящими нарядами, потянулся в степь. Как трехногие намеревались спастись на пустом пространстве, было неясно, но они могли разбрестись в стороны, и тогда машинам пришлось бы изрядно поколесить.
Небо расчертили дымные трассы от плазменных разрядов, и на противоположной стороне поселения выросла пыльная стена взрывов. Голова каравана бросилась врассыпную, но сзади напирали новые беженцы, для которых городские развалины были куда опасней, чем спонтанный и не особенно прицельный обстрел.
— Хорошо, очень хорошо, — неизвестно к чему сказал Игорь, и в его голосе послышались новые, ранее не звучавшие интонации. — Всех поздравляю с повышением. В первую очередь тебя, сто семнадцатый. Если, конечно, твой стрелок не возражает, — многозначительно добавил он.
— Ты надеешься, что нас повысят? За какую-то бойню?
— Надеюсь — не совсем подходящее слово. Я уже распорядился. Заканчивайте там! — окрикнул он не в меру увлекшийся экипаж. — Всеми доволен, спасибо.
— Может, пояснишь? — спросил Тихон.
— Меньше знаешь — меньше забываешь. Переодевайся в форму вице-капитана и впредь не болтай лишнего, ясно?
— Чтобы еще чего-нибудь не забыть? Ты сам-то кто?
— Склероз, — отчетливо произнес Игорь, и Тихон непроизвольно шарахнулся назад. — Шучу, сто семнадцатый. Пока — шучу. Да! Горячий привет от Егора, он тебя вспоминает. Ставит в пример курсантам.
— А кого еще ставит? — осторожно поинтересовался Тихон.
— Алекса, разумеется. Которого никогда не было. “И тебя не будет, если что”, — без труда расшифровал Тихон.
"Ладно, — мысленно ответил он. — Крепкий сон и большие эполеты в старости. Я согласен”.
— Только что все это значит? — сказал Тихон вслух. — Экзамен?
— Так, одна из промежуточных ступеней.
— На пути к чему?
— Ты начинаешь утомлять, сто семнадцатый. А конкуры? Вон их сколько осталось.
— Ничего, другие добьют. Легкая кровь — она всем приятна.
Солнце мгновенно погасло, и Тихон ощутил на лбу врезавшийся в кожу датчик. Его выдернули именно в тот момент, когда Игорь решил, что разговор окончен.
Крышка кабины чуть приподнялась, и в ярко-желтом просвете Тихон заметил чьи-то ботинки. Внезапная мысль о том, что это может быть школьный капитан Егор, поволокла за собой целую вереницу таких же сумасбродных предположений.
"А если я и правда нахожусь в симуляторе, — подумал, распаляясь, Тихон. — Если я до сих пор не покинул Школы, и все эти сражения, встречи, провалы — часть учебной программы? Кого в таком случае из меня готовят?”
Подняв голову, Тихон увидел, что ботинки принадлежат Григорию, и деревце шальных догадок засохло, не успев дорасти до логического завершения.
— Пойдем со мной, — нейтрально произнес капитан. — Есть хочешь?
— Хочу.
— Я тебя не задержу. Кой-какие формальности, и свободен. Будет лучше, если ты поешь в общей столовой. У тебя новый сосед, — сказал Григорий и, состроив недовольную мину, добавил:
— Женского пола. Я знаю твое отношение к бабам, но это ненадолго...
Проглотив столь неприятную информированность начальства, Тихон вышел из операторской и направился за капитаном.
— А где Зенон? — спросил он его в спину. Григорий, не оборачиваясь, помотал рукой возле уха. Что это означало, Тихон не понял, но ответом удовлетворился. Дойдя до середины жилого отсека, капитан открыл створ и любезно пропустил Тихона вперед. Внутри его ожидал маленький сюрприз.
— Здравствуй, — Аркадий сделал пару шагов навстречу и поставил на стол продолговатый чемодан.
— Добрый вечер.
— Вечер? — Он поднял брови и переглянулся с Григорием.
— Лампочка в коридоре к закату клонится, — пояснил Тихон.
— А, это юмор, — кивнул Аркадий. — Прости, я сразу не догадался.
Извинения от капитана, пусть даже и несерьезные, Тихон получал впервые. Что-то в поведении офицеров поменялось — не сильно, но так, чтобы он смог заметить. Раньше, по крайней мере, его вызывали не лично, а через браслет.
Аркадий отомкнул чемоданчик и извлек оттуда знакомый по собеседованию на Аранте треугольник.
— Нужно взять анализы.
Тихон пожал плечами. Если капитан ради капли его крови перенесся на другой Пост, значит, и впрямь нужно. Пока Тихон отгибал рукав, появился Григорий с плоской коробкой. Сбоку, там, где находилась узкая крышка, висела тяжелая пломба. Едва ли это было связано с секретностью, но выглядело весьма солидно.
— Аксельбант тоже здесь, — сказал Григорий. — Теперь между нами почти нет разницы. Но важнее другое: тобой больше не надо командовать. Оденешься у себя, браслет оставь мне.
— Опять перевод, — апатично констатировал Тихон, не двигаясь с места. — Ладно, спасибо за новую форму.
— Я тут ни при чем.
— А кто? Кто “при чем”?
— Один полковник, первый зам по спецкадрам.
— Полковник? — озадачился Тихон.
— Ноль девяносто девятый. Тот, что курировал высадку на Шадан.
— Игорь?
— Вице-капитан, ты вроде собирался пообедать, — напомнил Григорий.
— Или поужинать, — без улыбки добавил Аркадий. Снова оказавшись в проходе, Тихон устроил коробку под мышкой так, чтоб она не мешала, и неторопливо двинулся к столовой. На перекрестке ему пришлось посторониться — четверо крепышей в серой форме незнакомого подразделения, кряхтя, перли двухметровый ящик, накрытый знаменем Конфедерации. Тихон смотрел на них с нескрываемым интересом — увидеть, чтоб люди тащили тяжелые предметы прямо на себе, можно было не часто. Контейнер предназначался для какого-то церемониала и, судя по всему, был уже нагружен, но особой торжественности на лицах носильщиков не наблюдалось.
Вот куда надо было устраиваться Филиппу, подумал Тихон. Прикосновение к вечности плюс отсутствие дурных впечатлений. Это для него в самый раз. И для рук тренировка.
Он окинул ящик прощальным взглядом и пошел дальше. Из-за открытого створа доносились плеск воды и фырканье. Тихон вспомнил, что когда-то собирался начать правильную жизнь, и, повинуясь необъяснимому порыву, заглянул в спортзал.
В широком бассейне бултыхалось одинокое тело. Брызги и слепящий свет солярия не давали толком ничего разглядеть, тем не менее Тихон учуял, что там женщина — и совершенно голая.
Первым желанием было уйти, однако в фигуре купальщицы, в том, как она закидывала голову, как подпрыгивала ее грудь, вспомнилось что-то тревожно-сладкое. Нет, она не могла быть ею, ведь с той у него связаны только ненависть и отчаяние. Судорожный поиск петли для шеи и крюка для петли. Но почему эти черты так знакомы?
Он неосознанно пошел к воде и по мере приближения все отчетливей чувствовал, что не ошибся.
— От тебя нигде не скрыться, — с радостным изумлением воскликнула Марта. ~ Как ты меня нашел?
— Случайно.
Она подплыла к бортику и, грациозно подтянувшись, улеглась на горячий песок. Оранжевые крупинки облепили мокрые ноги, и Марта стала похожа на статую. Не везде. Она не прикрывалась, но вовсе не из желания подразнить: после того, что между ними было, люди перестают стесняться наготы. Если б только вспомнить! Вспомнить хоть что-нибудь, кроме первой неудачи.
— Ты не уделишь мне полчасика? — проворковала она.
— Нет, — молвил Тихон, отклеив язык от нёба.
— Все еще дуешься за тот раз? — невинно улыбнулась Марта. — Мы же с тобой...
— А чего это вдруг ты ко мне воспылала? У Филиппа оказались проблемы покруче моих? — спросил Тихон, удивляясь неожиданно нахлынувшей злости.
— Не вдруг. Когда мы встретились на том Посту, ты был совсем иным...
— И поэтому ты мне отдалась, — заключил он.
— Ты был... как будто постиг что-то такое... — сказала она, не обращая внимания на его показной цинизм.
— Нет, — мотнул головой Тихон. — Ничего “такого”. Абсолютно ничего.
Он натужил память, однако второго подарка она ему не сделала. В голове крутились путаные отрывки из прошлой операции на Шадане. В том кусочке жизни было много всякой всячины и про мины-ловушки, и про лесную дорогу, но роман с Мартой как факт биографии исчез. Сброшенные пятьдесят два часа не сохранили никаких страстей, только навыки и рефлексы. Все, что необходимо в бою. Остальное — мусор Женщина у бассейна была ему чужой.
Марта недовольно ойкнула и потрогала браслет. Тихон повернулся к двери — в коридоре шуршали частые шаги, но шли операторы совсем в другую сторону — туда, куда ранее отнесли красивый и строгий ящик.
— Можешь не торопиться, это вызов на похороны. Марта спрыгнула обратно в воду и, нырнув, доплыла до противоположного бортика.
— Филипп? — угадала она. — Ты? Из-за меня, да?
Ей так этого хотелось.
Тихон задумчиво разгреб песок и носком ботинка нарисовал какой-то иероглиф. Знак был похож на лишнюю букву несуществующего алфавита. И немножко — на танк.
ЧАСТЬ 3
— В смерть биологических родственников. Стандартная школьная версия: мы умерли для них, они умерли для нас. Никто никого не ищет, а курсант получает дополнительную мотивацию.
— Постой... Значит, то, что ты рассказал про мою мать...
— Естественно.
— И не исключено, что она жива... — задумчиво произнес Тихон.
— Очень может быть, — равнодушно молвил Игорь. — Только тебе это зачем?
— Мамы, папы... Сто семнадцатый, а почему бы тебе прадедушку не откопать? — хохотнул кто-то из операторов. — Повесишь его черепушку в кубрике. Зато как занимательно! Люди удивляются, а у тебя гордость: родня все-таки. Гены-фигены и так далее.
— Ой, как смешно! — огрызнулся Тихон, но спорить не стал — тема была закрыта. Он пока еще не представлял, как поступит: возобновит поиски или махнет на них рукой. Если честно, то, конечно же, это было блажью. Вся Конфедерация живет без родителей, и ничего, одному ему неймется.
"Все — это все, — упрямо подумал Тихон. — Они существуют отдельно”.
Плавный подъем закончился, и за холмом показался конкурский поселок, который уже без преувеличения можно было — назвать городом. Какая-либо система в расположении улиц отсутствовала — узкие проходы начинались где придется и, пропетляв около сотни метров, упирались в глухие стены. Низкие дома были построены по тому же принципу, что и в первом селении, и скорее всего из того же материала.
Это обстоятельство Тихона особенно порадовало: земляные хижины рассыпались от первого же сильного толчка, поэтому никаких трудностей, кроме пылевой завесы, в бою не предвиделось. Затем он вспомнил, что стрелок обещал прекратить саботаж, и настроение поднялось еще больше.
— Ты готов?
— Возьми самый крупный план, — вместо ответа попросил Филипп.
Тихон нацелил объективы на ближний квартал и, последовательно увеличив картинку, получил портрет конкура с кульком. Из-под толстой материи выпростались три отвратительно гибких змейки, в которых он угадал верхние конечности.
— Ребенок, — мрачно произнес Филипп.
— Детеныш, — поправил его Тихон.
— Я бы даже сказал, зверек, — вмешался Игорь. — Особь на стадии взросления. Когда вырастет, заберется в кабину какого-нибудь “кита” и пойдет рубить наших колонистов. Все ясно?
— Ив том городе тоже находились дети, — пробормотал Филипп. — В каждом свертке — ребенок. Зачем мы это сделали?
— Сто семнадцатый, высади своего напарника, пусть возвращается на Пост пешком, — пошутил Игорь. — Еще слюнтяи имеются?
— Это не слюни, а элементарная порядочность, — высказался голос, успевший за время операции стать знакомым.
— Назовись, слюнявый, — велел Игорь.
— Шестьсот восемьдесят седьмой.
— Кто с тобой в экипаже?
— Шестьсот двадцать пятый, Петр.
— Твое мнение, Петя.
— Я это... подчиняюсь старшему.
— А сам что думаешь?
— Это... не нужно их убивать. Ну, я про мелких.
— Понятненько.
Игорь выехал из строя и, мгновенно развернув башню, ударил по одному из танков короткой голубой струёй. Разряд просверлил броню и, вонзившись внутрь, расплавил основные узлы. Машина конвульсивно рыпнулась вперед — назад, но командный блок уже сгорел, а без него она была мертвой телегой.
— Вот так, шестисотые, — удовлетворенно молвил Игорь. — За неподчинение приказу. Я никого не задел?
— А что, был какой-то приказ?
— А разве не было? Командир! Мы тебя слушаем.
— Приказ, — немедленно отозвался Тихон. — Зверинец должен сгореть.
Увидев, что танки не двигаются с места, он помедлил и слегка удивленно сказал:
— Это все.
Машины перестроились в шеренгу и покатились вниз. Город был лишен не только военной техники, но даже примитивных средств связи и оповещения — кон — — куры зашевелились лишь после того, как танки стали видны невооруженным глазом.
— Кажется, здесь одни самки, — опять заныл Филипп.
— Ты читал, что написано на сержантском шевроне? — спросил его Тихон.
— “Без жалости”, я помню. Но на шевроне было про врагов.
— А это кто? Друзья?
— Невиновные.
— Я тебя последний раз...
— Нет, — быстро сказал Филипп.
Тихон отгородился от него непроницаемой стеной и задумался. Дальше так нельзя. Все имеет свой предел, и терпение тоже. Он, оператор номер сто семнадцать, объединил отдельные экипажи в отряд. Он взял их под свое командование, хотя не очень-то и старался. И он не может справиться с каким-то комплексующим убожеством!
Тихон размягчил перегородку до упругой мембраны и осторожно ступил на территорию личности стрелка. Филипп был уверен, что водитель поглощен ездой, поэтому на защите особо не концентрировался. Вторжение прошло незамеченным, это уже полдела. Тихон полностью погрузился в чужое сознание — никакого сопротивления.
Найдя волевой центр, он нежно к нему прикоснулся и чуть надавил. Жесткий. Для такой дешевки, как Филипп, довольно странно. Тихон собрался с духом и... Это было похоже на влипание в КБ — ничего принципиально нового. Филипп всполошился, но поздно: теперь в нем находились двое. Тихон по-хозяйски осмотрелся и мысленно присвистнул, так, чтобы до Филиппа дошло.
Ага, что тут у нас? Новый узел боли почти сформирован. Из чего? Ну конечно, детоубийство: Быстро он управился. Где он детей-то нашел? Просто мазохист какой-то.
Филипп попытался вытолкнуть его обратно, но безуспешно. Тихон дотянулся до самых сокровенных уголков и вытряс наружу все, что в них накопилось. Богато. Этих переживаний хватило бы на целый Пост, а он морочит себе голову убиенными детенышами. Псих! А что здесь?
— Уйди, — простонал Филипп.
— Стрелять будешь?
— Буду.
— Неискренне. Сам себя обманываешь. Он нащупал какую-то глубоко запрятанную мыслишку и выволок ее на поверхность. Защитник младенцев оказался вовсе не безобидным.
— Ты что же, гнида, задумал? — медленно спросил Тихон. — Ты меня прикончить решил, да?
— В тебе много зла. Таиться Филиппу смысла не было, водитель уже вывернул его душу наизнанку и перебрал содержимое; рассортировал, взвесил, но до этого — подержал в своих грязных ладонях. Осквернил.
— Много зла, — повторил Филипп. — Такое говно и в таком хрупком тельце. Я же тебе голову сверну двумя пальцами. Привык понарошку умирать, но убиваешь-то по-настоящему! Настал твой черед. Что, страшно? Бойся, подонок. Наши кабины рядом, я приметил. Это в танке ты такой могучий, а в жизни щупленький совсем. Сломаю тебе позвоночник, получу полный сброс, и домой. Уже скоро.
— Ты закончил? — осведомился Тихон.
Он неторопливо извлек из Филиппа всю его боль и, многократно умножив, швырнул обратно.
Первое влечение — сравнение размеров — смутная тревога. Лагерь — спор — разбитое лицо друга. Пыльная улица — жалобный писк — тонкий хруст под траками — жидкие внутренности, волокущиеся по земле. Белые зубы — нежный поцелуй — брюки на полу — презрительный смех. Пробуждение — похвала капитана — гордость — забытые подробности — непонимание — страх.
— Тебя это тоже беспокоит, дружище? Провал в памяти. Он был у многих, и никому еще не удалось его восстановить. А что мы там делали? Чем мы занимались все это время? Может, расхаживали голиком перед тысячей женщин? И каждая видела нашу ущербность? Может, мы живьем пожирали конкурских зверят? А может... Эй, эй!..
Филипп выразил облегчение — он снова обрел то, без чего самоликвидация была невозможна. Это не имело точного определения — просто нежелание жить.
— Сейчас побеседуем иначе, — пообещал он. — И никто тебе не поможет. Потому, что я здоровее. И потому, что всем наплевать.
Филипп вцепился в свои мучения мертвой хваткой. Это все, что у него было. Это и был он сам.
— Мышцы остались в кабине, — сказал Тихон. — Борьба здесь совсем другая. Вот такая. Смотри.
Он вырвал волевой центр Филиппа и придавил его камнем исступленного страдания. Вся та боль, что Тихон изведал и вообразил, легла на плечи стрелка.
— Мне плохо, — еле выговорил стрелок.
— А будет еще хуже. Выбирай.
— Что? — с тоской и надеждой крикнул он.
— Инфаркт или инсульт? Вообще-то, заранее не угадаешь. Как получится.
Вспомнив опыт с Анастасией, Тихон вышел за пределы чистой психики и ворвался в область психоневрологии. Пребывание в одном командном блоке с чужой личностью позволило участвовать в ней на физиологическом уровне. Тихон не различал органов, не видел ни сердца, ни мозга, но как их повредить, он знал точно.
— Хочу жить...
— Понимаешь, Филипп, я ведь тоже этого хочу. Он сделал последнее усилие, и сознание стрелка опало невесомой паутинкой. Филипп все еще присутствовал рядом, но уже в виде какой-то полумертвой субстанции. Тихон отряхнулся и окончательно вытеснил напарника из КБ. С этой секунды танк принадлежал ему одному. Никаких соседей, никаких разногласий. Кто здесь главный? Я!!!
— Сто семнадцатый, что с тобой? — встревоженно спросил Игорь. Судя по интонации, он вызывал Тихона уже не в первый раз.
Порядок, отвлеклись немножко.
Решился этот ханжа или нет?
— Все нормально. Я его убедил.
Тихон произвел пробный залп, и крайнюю хижину смело лавиной синего пламени. Ему удалось! Не совсем точно, но для войны с колонистами приемлемо.
— Он у тебя что, стрелять разучился?
Тихон, приноравливаясь, повернул башни и одновременно поехал зигзагом. Оказавшись в самой неудачной позиции, он послал в город четыре редких очереди из малых орудий и сверился с радаром. Все оказалось не так сложно: тот же полигон, только с измененной задачей. Тысяча неподвижных целей и еще тысяча — бегущих.
— Пошли, — сказал он.
На поселение наступали семь ровных полос выжженной земли, и все, что в них попадало, немедленно обращалось в пепел. Восьмая машина, потерявшая пушки, отъехала в сторону и принялась методично, дом за домом, разваливать город. По сравнению с другими ее продуктивность была невысокой, но бездействовать экипаж не мог. Стрелок, почувствовавший себя лишним, сокрушенно бормотал о справедливости и, уповая на чудо, теребил разрядники.
— Веселей, а то не соберем! — поторопил Игорь. Конкуры спешно покидали город. На западной окраине возник огромный караван колонистов и, отливая на солнце блестящими нарядами, потянулся в степь. Как трехногие намеревались спастись на пустом пространстве, было неясно, но они могли разбрестись в стороны, и тогда машинам пришлось бы изрядно поколесить.
Небо расчертили дымные трассы от плазменных разрядов, и на противоположной стороне поселения выросла пыльная стена взрывов. Голова каравана бросилась врассыпную, но сзади напирали новые беженцы, для которых городские развалины были куда опасней, чем спонтанный и не особенно прицельный обстрел.
— Хорошо, очень хорошо, — неизвестно к чему сказал Игорь, и в его голосе послышались новые, ранее не звучавшие интонации. — Всех поздравляю с повышением. В первую очередь тебя, сто семнадцатый. Если, конечно, твой стрелок не возражает, — многозначительно добавил он.
— Ты надеешься, что нас повысят? За какую-то бойню?
— Надеюсь — не совсем подходящее слово. Я уже распорядился. Заканчивайте там! — окрикнул он не в меру увлекшийся экипаж. — Всеми доволен, спасибо.
— Может, пояснишь? — спросил Тихон.
— Меньше знаешь — меньше забываешь. Переодевайся в форму вице-капитана и впредь не болтай лишнего, ясно?
— Чтобы еще чего-нибудь не забыть? Ты сам-то кто?
— Склероз, — отчетливо произнес Игорь, и Тихон непроизвольно шарахнулся назад. — Шучу, сто семнадцатый. Пока — шучу. Да! Горячий привет от Егора, он тебя вспоминает. Ставит в пример курсантам.
— А кого еще ставит? — осторожно поинтересовался Тихон.
— Алекса, разумеется. Которого никогда не было. “И тебя не будет, если что”, — без труда расшифровал Тихон.
"Ладно, — мысленно ответил он. — Крепкий сон и большие эполеты в старости. Я согласен”.
— Только что все это значит? — сказал Тихон вслух. — Экзамен?
— Так, одна из промежуточных ступеней.
— На пути к чему?
— Ты начинаешь утомлять, сто семнадцатый. А конкуры? Вон их сколько осталось.
— Ничего, другие добьют. Легкая кровь — она всем приятна.
Солнце мгновенно погасло, и Тихон ощутил на лбу врезавшийся в кожу датчик. Его выдернули именно в тот момент, когда Игорь решил, что разговор окончен.
Крышка кабины чуть приподнялась, и в ярко-желтом просвете Тихон заметил чьи-то ботинки. Внезапная мысль о том, что это может быть школьный капитан Егор, поволокла за собой целую вереницу таких же сумасбродных предположений.
"А если я и правда нахожусь в симуляторе, — подумал, распаляясь, Тихон. — Если я до сих пор не покинул Школы, и все эти сражения, встречи, провалы — часть учебной программы? Кого в таком случае из меня готовят?”
Подняв голову, Тихон увидел, что ботинки принадлежат Григорию, и деревце шальных догадок засохло, не успев дорасти до логического завершения.
— Пойдем со мной, — нейтрально произнес капитан. — Есть хочешь?
— Хочу.
— Я тебя не задержу. Кой-какие формальности, и свободен. Будет лучше, если ты поешь в общей столовой. У тебя новый сосед, — сказал Григорий и, состроив недовольную мину, добавил:
— Женского пола. Я знаю твое отношение к бабам, но это ненадолго...
Проглотив столь неприятную информированность начальства, Тихон вышел из операторской и направился за капитаном.
— А где Зенон? — спросил он его в спину. Григорий, не оборачиваясь, помотал рукой возле уха. Что это означало, Тихон не понял, но ответом удовлетворился. Дойдя до середины жилого отсека, капитан открыл створ и любезно пропустил Тихона вперед. Внутри его ожидал маленький сюрприз.
— Здравствуй, — Аркадий сделал пару шагов навстречу и поставил на стол продолговатый чемодан.
— Добрый вечер.
— Вечер? — Он поднял брови и переглянулся с Григорием.
— Лампочка в коридоре к закату клонится, — пояснил Тихон.
— А, это юмор, — кивнул Аркадий. — Прости, я сразу не догадался.
Извинения от капитана, пусть даже и несерьезные, Тихон получал впервые. Что-то в поведении офицеров поменялось — не сильно, но так, чтобы он смог заметить. Раньше, по крайней мере, его вызывали не лично, а через браслет.
Аркадий отомкнул чемоданчик и извлек оттуда знакомый по собеседованию на Аранте треугольник.
— Нужно взять анализы.
Тихон пожал плечами. Если капитан ради капли его крови перенесся на другой Пост, значит, и впрямь нужно. Пока Тихон отгибал рукав, появился Григорий с плоской коробкой. Сбоку, там, где находилась узкая крышка, висела тяжелая пломба. Едва ли это было связано с секретностью, но выглядело весьма солидно.
— Аксельбант тоже здесь, — сказал Григорий. — Теперь между нами почти нет разницы. Но важнее другое: тобой больше не надо командовать. Оденешься у себя, браслет оставь мне.
— Опять перевод, — апатично констатировал Тихон, не двигаясь с места. — Ладно, спасибо за новую форму.
— Я тут ни при чем.
— А кто? Кто “при чем”?
— Один полковник, первый зам по спецкадрам.
— Полковник? — озадачился Тихон.
— Ноль девяносто девятый. Тот, что курировал высадку на Шадан.
— Игорь?
— Вице-капитан, ты вроде собирался пообедать, — напомнил Григорий.
— Или поужинать, — без улыбки добавил Аркадий. Снова оказавшись в проходе, Тихон устроил коробку под мышкой так, чтоб она не мешала, и неторопливо двинулся к столовой. На перекрестке ему пришлось посторониться — четверо крепышей в серой форме незнакомого подразделения, кряхтя, перли двухметровый ящик, накрытый знаменем Конфедерации. Тихон смотрел на них с нескрываемым интересом — увидеть, чтоб люди тащили тяжелые предметы прямо на себе, можно было не часто. Контейнер предназначался для какого-то церемониала и, судя по всему, был уже нагружен, но особой торжественности на лицах носильщиков не наблюдалось.
Вот куда надо было устраиваться Филиппу, подумал Тихон. Прикосновение к вечности плюс отсутствие дурных впечатлений. Это для него в самый раз. И для рук тренировка.
Он окинул ящик прощальным взглядом и пошел дальше. Из-за открытого створа доносились плеск воды и фырканье. Тихон вспомнил, что когда-то собирался начать правильную жизнь, и, повинуясь необъяснимому порыву, заглянул в спортзал.
В широком бассейне бултыхалось одинокое тело. Брызги и слепящий свет солярия не давали толком ничего разглядеть, тем не менее Тихон учуял, что там женщина — и совершенно голая.
Первым желанием было уйти, однако в фигуре купальщицы, в том, как она закидывала голову, как подпрыгивала ее грудь, вспомнилось что-то тревожно-сладкое. Нет, она не могла быть ею, ведь с той у него связаны только ненависть и отчаяние. Судорожный поиск петли для шеи и крюка для петли. Но почему эти черты так знакомы?
Он неосознанно пошел к воде и по мере приближения все отчетливей чувствовал, что не ошибся.
— От тебя нигде не скрыться, — с радостным изумлением воскликнула Марта. ~ Как ты меня нашел?
— Случайно.
Она подплыла к бортику и, грациозно подтянувшись, улеглась на горячий песок. Оранжевые крупинки облепили мокрые ноги, и Марта стала похожа на статую. Не везде. Она не прикрывалась, но вовсе не из желания подразнить: после того, что между ними было, люди перестают стесняться наготы. Если б только вспомнить! Вспомнить хоть что-нибудь, кроме первой неудачи.
— Ты не уделишь мне полчасика? — проворковала она.
— Нет, — молвил Тихон, отклеив язык от нёба.
— Все еще дуешься за тот раз? — невинно улыбнулась Марта. — Мы же с тобой...
— А чего это вдруг ты ко мне воспылала? У Филиппа оказались проблемы покруче моих? — спросил Тихон, удивляясь неожиданно нахлынувшей злости.
— Не вдруг. Когда мы встретились на том Посту, ты был совсем иным...
— И поэтому ты мне отдалась, — заключил он.
— Ты был... как будто постиг что-то такое... — сказала она, не обращая внимания на его показной цинизм.
— Нет, — мотнул головой Тихон. — Ничего “такого”. Абсолютно ничего.
Он натужил память, однако второго подарка она ему не сделала. В голове крутились путаные отрывки из прошлой операции на Шадане. В том кусочке жизни было много всякой всячины и про мины-ловушки, и про лесную дорогу, но роман с Мартой как факт биографии исчез. Сброшенные пятьдесят два часа не сохранили никаких страстей, только навыки и рефлексы. Все, что необходимо в бою. Остальное — мусор Женщина у бассейна была ему чужой.
Марта недовольно ойкнула и потрогала браслет. Тихон повернулся к двери — в коридоре шуршали частые шаги, но шли операторы совсем в другую сторону — туда, куда ранее отнесли красивый и строгий ящик.
— Можешь не торопиться, это вызов на похороны. Марта спрыгнула обратно в воду и, нырнув, доплыла до противоположного бортика.
— Филипп? — угадала она. — Ты? Из-за меня, да?
Ей так этого хотелось.
Тихон задумчиво разгреб песок и носком ботинка нарисовал какой-то иероглиф. Знак был похож на лишнюю букву несуществующего алфавита. И немножко — на танк.
ЧАСТЬ 3
ВОЙНА НЕ УМРЕТ
Сначала Тихон принял это за сильно захламленную станцию переноса, потом за многоместный кубрик, потом за обеденный зал в пансионате для умалишенных. Осмотревшись, он понял, что все три раза был прав.
Круглое помещение имело около десяти метров в диаметре и чудовищно низкий потолок. Центр комнаты занимали жесткие, явно неудобные табуреты, большой стол и платформа, на которой Тихон только что финишировал. Вдоль стен стояло семь коек, возле каждой возвышался металлический шкаф, поделенный на квадратные секции. Некоторые дверцы были открыты, и из них выглядывали скрученные жгуты с головными датчиками на конце.
Обитатели Поста возлежали в одном нижнем белье, но на коллективный отдых это было не похоже. Кажется, трусы и майка служили здесь чем-то вроде униформы.
Четверо мужчин и две женщины, если расплывшиеся по животу бугры считать за грудь. Все одновременно повернулись в его сторону, при этом дама на ближней койке ковырнула в носу и, вытащив длинную затейливую соплю, прицепила ее у изголовья. Тихону показалось, что этот жест имеет прямое отношение к его персоне, но протестовать не стал — много чести.
Он подошел к единственной убранной кровати и, стряхнув с нее какие-то крошки, присел. Рядом в стене выделялась полупрозрачная створка общего санблока. Изнутри она была замызгана белесыми потеками, значит, душем здесь все-таки пользовались. А судя по запаху — нет.
— Тебя вместо Радика прислали, — сообщил старик со вздутыми венами на худых ногах. — Будешь его заменять. — Он разразился лающим смехом, и операторы дружно присоединились. При этом кто-то избавился от кишечных газов, и дышать стало совсем невозможно.
Кто такой этот Радик и почему упоминание о нем вызывает хохот, Тихону было неинтересно. Он разулся и опустил спину на жесткий матрас.
— Чистоплюйчик, — отметил сосед слева, мужик лет сорока с бульдожьими щеками и круглым пузом.
— Карьерист, — определил другой, с жиденькой клокастой бородкой. — Небось уверен, что так и пойдет до самого генерала.
Тихон терпеливо вздохнул и уставился вверх. Потолок представлял собой огромный экран молочного цвета, который можно было видеть только лежа. Замкнутое пространство, безделье и висячий монитор — в этой банке все сделали так, чтобы оператор не покидал постели.
Ровесников здесь, в отличие от других Постов, не было даже близко. Самому младшему, грустному пареньку с большим, как у гидроцефала, черепом, давно стукнуло двадцать, ну и бородатый, если побреется, потянет лет на двадцать пять. Остальным далеко за тридцатник. Возраст женщин вообще не подлежал определению. Не из-за принятых на Земле условностей, а потому, что любая чаровница, не умывайся она более ста часов, превращается в неряшливую суку.
— Ты вот что, — сказал щекастый, привлекая внимание взмахом узловатых пальцев. — Не раскисай, а сразу берись за работу. В твои обязанности входит...
— А в твои? — отрешенно спросил Тихон, не сводя глаз с потолка.
— Это ты зря, — сердечно произнес он. — Если б Радик не кочевряжился, ему бы легче было, он сам потом признался. Так что скидывай свой наряд, не то перепачкается.
Гидроцефал оживился и в предвкушении чего-то занимательного заерзал на койке.
— Иди сюда, — угрожающе сдвинув брови, сказал пузатый.
— Если Макс зовет, надо идти, — подал голос старик.
— Ну ладно, — пузатый слез с кровати и медленно направился к Тихону, при этом было отчетливо слышно, как отрываются от пола его липкие пятки. — Пока иду, можешь передумать, — предупредил он.
— Парень, ты это пробовал? — интимно спросила вторая дама, устраивая щеку на пухлой ладошке. — А вдруг понравится?
Макс остановился возле Тихона и, сунув руку в трусы, почесался.
— Вот и я, — весело сообщил он. — Ты еще не готов?
Может, этих стесняешься? — махнул он на женщин. — Напрасно, они у нас мужиков не любят.
Он озадаченно понюхал ногти и бросил кулак вниз. Единственное, что успел сделать Тихон, это зажмуриться. Он знал, как убивать, но драться его не учили. Удар пришелся по носу, и Тихон ощутил, что его лицо утратило симметрию.
— У нас тут командиров нет, понимаешь? — с неподдельной теплотой сказал Макс. — У нас тут самоуправление. То есть кто-то сам всеми управляет. Этот кто-то — я.
— Только не мной, — возразил Тихон. Зрители скроили сочувственные физиономии и выразили взглядами крайнюю степень сомнения. Старик подобрал венозные ноги и приподнялся на кровати — ему было плохо видно.
Самоуправляющий сжал кулак и отвел его вверх. Вряд ли он был хорошим бойцом, но для такого противника, как Тихон, особое мастерство не требовалось. Тяжелая болванка кулака чиркнула его по уху и врезалась в ключицу. Левая рука мгновенно налилась усталостью, и от локтя до запястья пробежали иглы электрических разрядов.
— Ну? — просительно произнес Макс.
— Чего ты от меня хочешь? — сказал Тихон, высмаркивая в ладонь кровяные сгустки.
— Видишь ли, жизнь без женского общества...
— Конечно. Все, что пожелаешь. Может, мне и правда понравится... Только не бей, — жалобно прошептал Тихон.
— Что ты, дурашка! Зачем мне тебя бить? Ты такой милый.
Тихон суетливо стащил рубаху и, сняв ремень, принялся расстегивать брюки.
— Пусть они все закроют глаза. Хотя бы в первый раз.
— Кому не понятно? — гаркнул пузатый, поворачиваясь к операторам.
Тихон проследил за движением его зрачков и, дождавшись, когда они перекатятся на старика, быстро полоснул Макса по горлу. Потом вытер пряжку о его упругий живот и начал одеваться.
Вспоротая кожа разошлась широкой улыбкой, и под ней показались розово отсвечивающие жилы. Между ними болталась пара перерезанных концов — из нижнего вырывался темный пульсирующий фонтанчик.
Макс обхватил шею, словно боялся, что голова отвалится, и растерянно прислонился к стене. Майка под раной окрасилась в бордовый цвет, и вскоре с нее потекла ленивая струйка. Он чуть шевельнулся, и лужа на полу стала расти быстрее. Макс переступил с ноги на ногу и, удивленно воззрившись на Тихона, что-то проартикулировал. Звука не было, из гортани вылетел лишь прерывистый хрип.
В кубрике воцарилась гробовая тишина. Старик поднялся в полный рост и внимательно наблюдал за бессмысленными действиями Макса. Тот отнял руку от пореза и, пошатнувшись, вытер ее о мокрые трусы, затем осмотрел и снова прижал к ране.
Круглое помещение имело около десяти метров в диаметре и чудовищно низкий потолок. Центр комнаты занимали жесткие, явно неудобные табуреты, большой стол и платформа, на которой Тихон только что финишировал. Вдоль стен стояло семь коек, возле каждой возвышался металлический шкаф, поделенный на квадратные секции. Некоторые дверцы были открыты, и из них выглядывали скрученные жгуты с головными датчиками на конце.
Обитатели Поста возлежали в одном нижнем белье, но на коллективный отдых это было не похоже. Кажется, трусы и майка служили здесь чем-то вроде униформы.
Четверо мужчин и две женщины, если расплывшиеся по животу бугры считать за грудь. Все одновременно повернулись в его сторону, при этом дама на ближней койке ковырнула в носу и, вытащив длинную затейливую соплю, прицепила ее у изголовья. Тихону показалось, что этот жест имеет прямое отношение к его персоне, но протестовать не стал — много чести.
Он подошел к единственной убранной кровати и, стряхнув с нее какие-то крошки, присел. Рядом в стене выделялась полупрозрачная створка общего санблока. Изнутри она была замызгана белесыми потеками, значит, душем здесь все-таки пользовались. А судя по запаху — нет.
— Тебя вместо Радика прислали, — сообщил старик со вздутыми венами на худых ногах. — Будешь его заменять. — Он разразился лающим смехом, и операторы дружно присоединились. При этом кто-то избавился от кишечных газов, и дышать стало совсем невозможно.
Кто такой этот Радик и почему упоминание о нем вызывает хохот, Тихону было неинтересно. Он разулся и опустил спину на жесткий матрас.
— Чистоплюйчик, — отметил сосед слева, мужик лет сорока с бульдожьими щеками и круглым пузом.
— Карьерист, — определил другой, с жиденькой клокастой бородкой. — Небось уверен, что так и пойдет до самого генерала.
Тихон терпеливо вздохнул и уставился вверх. Потолок представлял собой огромный экран молочного цвета, который можно было видеть только лежа. Замкнутое пространство, безделье и висячий монитор — в этой банке все сделали так, чтобы оператор не покидал постели.
Ровесников здесь, в отличие от других Постов, не было даже близко. Самому младшему, грустному пареньку с большим, как у гидроцефала, черепом, давно стукнуло двадцать, ну и бородатый, если побреется, потянет лет на двадцать пять. Остальным далеко за тридцатник. Возраст женщин вообще не подлежал определению. Не из-за принятых на Земле условностей, а потому, что любая чаровница, не умывайся она более ста часов, превращается в неряшливую суку.
— Ты вот что, — сказал щекастый, привлекая внимание взмахом узловатых пальцев. — Не раскисай, а сразу берись за работу. В твои обязанности входит...
— А в твои? — отрешенно спросил Тихон, не сводя глаз с потолка.
— Это ты зря, — сердечно произнес он. — Если б Радик не кочевряжился, ему бы легче было, он сам потом признался. Так что скидывай свой наряд, не то перепачкается.
Гидроцефал оживился и в предвкушении чего-то занимательного заерзал на койке.
— Иди сюда, — угрожающе сдвинув брови, сказал пузатый.
— Если Макс зовет, надо идти, — подал голос старик.
— Ну ладно, — пузатый слез с кровати и медленно направился к Тихону, при этом было отчетливо слышно, как отрываются от пола его липкие пятки. — Пока иду, можешь передумать, — предупредил он.
— Парень, ты это пробовал? — интимно спросила вторая дама, устраивая щеку на пухлой ладошке. — А вдруг понравится?
Макс остановился возле Тихона и, сунув руку в трусы, почесался.
— Вот и я, — весело сообщил он. — Ты еще не готов?
Может, этих стесняешься? — махнул он на женщин. — Напрасно, они у нас мужиков не любят.
Он озадаченно понюхал ногти и бросил кулак вниз. Единственное, что успел сделать Тихон, это зажмуриться. Он знал, как убивать, но драться его не учили. Удар пришелся по носу, и Тихон ощутил, что его лицо утратило симметрию.
— У нас тут командиров нет, понимаешь? — с неподдельной теплотой сказал Макс. — У нас тут самоуправление. То есть кто-то сам всеми управляет. Этот кто-то — я.
— Только не мной, — возразил Тихон. Зрители скроили сочувственные физиономии и выразили взглядами крайнюю степень сомнения. Старик подобрал венозные ноги и приподнялся на кровати — ему было плохо видно.
Самоуправляющий сжал кулак и отвел его вверх. Вряд ли он был хорошим бойцом, но для такого противника, как Тихон, особое мастерство не требовалось. Тяжелая болванка кулака чиркнула его по уху и врезалась в ключицу. Левая рука мгновенно налилась усталостью, и от локтя до запястья пробежали иглы электрических разрядов.
— Ну? — просительно произнес Макс.
— Чего ты от меня хочешь? — сказал Тихон, высмаркивая в ладонь кровяные сгустки.
— Видишь ли, жизнь без женского общества...
— Конечно. Все, что пожелаешь. Может, мне и правда понравится... Только не бей, — жалобно прошептал Тихон.
— Что ты, дурашка! Зачем мне тебя бить? Ты такой милый.
Тихон суетливо стащил рубаху и, сняв ремень, принялся расстегивать брюки.
— Пусть они все закроют глаза. Хотя бы в первый раз.
— Кому не понятно? — гаркнул пузатый, поворачиваясь к операторам.
Тихон проследил за движением его зрачков и, дождавшись, когда они перекатятся на старика, быстро полоснул Макса по горлу. Потом вытер пряжку о его упругий живот и начал одеваться.
Вспоротая кожа разошлась широкой улыбкой, и под ней показались розово отсвечивающие жилы. Между ними болталась пара перерезанных концов — из нижнего вырывался темный пульсирующий фонтанчик.
Макс обхватил шею, словно боялся, что голова отвалится, и растерянно прислонился к стене. Майка под раной окрасилась в бордовый цвет, и вскоре с нее потекла ленивая струйка. Он чуть шевельнулся, и лужа на полу стала расти быстрее. Макс переступил с ноги на ногу и, удивленно воззрившись на Тихона, что-то проартикулировал. Звука не было, из гортани вылетел лишь прерывистый хрип.
В кубрике воцарилась гробовая тишина. Старик поднялся в полный рост и внимательно наблюдал за бессмысленными действиями Макса. Тот отнял руку от пореза и, пошатнувшись, вытер ее о мокрые трусы, затем осмотрел и снова прижал к ране.