Прошкин Евгений Александрович. Война мертвых

   Мастерица, решил про себя Тихон. Она, должно быть, многое умеет.
   — Кстати, мы с тобой соседи, — вкрадчиво произнесла Марта. — Угостишь обедом?
   — Угощу, — сказал он, борясь с желанием послать ее к черту. — Там, наверное, опять морковь. Пойдем, дерьма не жалко.
   Марта ничего не ответила, а лишь мелко затрясла локотком. Тихон исподлобья глянул на ее лицо и увидел, что она смеется.
   — Я думала, ты шутишь, — воскликнула она, ковырнув пальцем розовое пюре. — И вот этим тебя кормят?
   — Однажды умудрился пожрать, как человек. Обратись к Игорю, он поможет.
   — Нет уж. В классе у меня с ним все нормально, а вот вне занятий...
   — Не переживай, он со всеми новичками так.
   — Марта, а ты давно в Школе?
   — В Школе с две тысячи двести девятнадцатого года, — сразу помрачнев, отчеканила она.
   — “Не переживай”... — усмехнулся Тихон. — Это ты переживаешь. Что вы как запрограммированные? Ты откуда, с Аранты?
   — В Школе с две тысячи двести девятнадцатого года, — повторила она, поднимаясь с кровати. — Спасибо за морковь, я поем у себя. Кубрик сорок один — шестьдесят два. Заходи как-нибудь.
   — Как-нибудь, — кивнул в ответ Тихон. — Приятного аппетита.
   На этот раз прилечь ему не дали. Когда он доскреб постылое пюре, с потолка явился голос и велел прибыть в класс в течение девятнадцати минут.
   — Почему девятнадцать, а не восемнадцать и семь десятых? — возмущенно бросил Тихон, не надеясь, что его услышат.
   Он задвинул поднос обратно в печь и по-быстрому умылся, на большее времени не оставалось. Прогулочным шагом до класса около шестнадцати минут, скорым — примерно одиннадцать. Откуда у него эти сведения, Тихон не знал, его опыт был совсем невелик, однако в точности расчетов он не сомневался.
   Выскочив из кубрика, он чуть не столкнулся с группой незнакомых курсантов. Пятеро парней — молодые, обаятельные, веселые.
   — Добрый день, — вякнул тот, что повыше.
   — Где ты видишь день? — зло спросил Тихон.
   — Ну... по идее, сейчас день.
   — Не уверен.
   — Ты не подскажешь, нам нужна комната...
   Курсант наморщил лоб, и другой за него закончил:
   — Номер сорок три — восемьдесят.
   — Прямо, четвертый поворот направо, — не задумываясь, ответил Тихон.
   — Здорово, — восхитились они. — И ты вот так, запросто?..
   — Это нетрудно.
   — Давно, наверно, в Школе? — с уважением поинтересовался долговязый.
   — В Школе с... — механически начал Тихон, но умолк и, бросив “счастливо”, пошел прочь.
   Растерянно потоптавшись, пятерка направилась по своим делам. Тихон пожалел, что у него мало времени, ему вдруг захотелось вернуться и поговорить с курсантами по-человечески, тем более что парни явно были такими же воспитанниками-недоучками, как и он. В Лагере Тихон общительностью не отличался, но теперь это казалось таким естественным: познакомиться, выяснить, из какой они колонии, посетовать, что, кроме Земли, нигде не бывал.
   И еще мельком, каким-то краешком сознания Тихон успел удивиться, как быстро он привык. Давно ли он в Школе? Всю жизнь.
   — Опоздал на сорок секунд, — прокомментировал его приход Игорь.
   В классе никого не было, пустовало даже кресло капитана.
   — Встретил там, — невольно стал оправдываться Тихон. — Пятеро, бестолковые такие.
   — Новый экипаж “утюга”, — пояснил лейтенант. — Только что пятнадцать человек отправили на Пост.
   — Идут, хохочут, — сказал Тихон с завистью, но прозвучало это почему-то как осуждение. Дураки. Игорь, у меня в печке меню странноватое, — потерзавшись, начал он. — Хотелось бы слегка разнообразить.
   — Потерпи еще часов двести, будет тебе разнообразие.
   — А раньше никак?
   — Претензии не ко мне, а к твоему организму. Войдешь в ритм, тогда и поговорим.
   — Ритм? Да вы сами его сбиваете! Часов нет, календаря нет, ни дня, ни ночи — ничего!
   — Вот и я о том же, — спокойно сказал лейтенант. — Пока сам не ориентируешься, все будешь делать по сигналу.
   — И какой сейчас сигнал? — с сарказмом спросил Тихон. — В кабину?
   — А зачем еще ты здесь нужен?
   — Стрелком или водителем?
   — Наблюдателем. Познакомишься с конкурентами. Раз — крутящийся шарик остановился, и Тихон разглядел неровности на его боку. Два — шарик приобрел массу и стал зеркальным. Три — в нос ударил запах клубники, такой концентрированный, что его чуть не стошнило.
   Мимо, смешно переваливаясь через кочки, ехал угловатый драндулет на гипертрофированных колесах.
   — Модель пассивная, создана только для демонстрации, иначе ты давно был бы ранен, — раздался голос лейтенанта. — Одноместный броневик, истребитель наземных целей. Это он с виду такой медлительный. Выжимает до двухсот, на сильно пересеченной местности тебя обгонит. Мы называем его “блохой”. Вооружен слабо: три электромагнитных ускорителя, стреляющих ртутными каплями массой около одной сотой грамма.
   — Чем-чем он стреляет?
   — Видишь три обрубка?
   "Блоха” повернулась анфас, и на ее тупой морде Тихон заметил короткие тонкие трубочки размером с карандаш.
   — Вообще-то, ускорители длинные, почти по два метра, просто скрыты в корпусе. Ртуть покидает ствол с субсветовой скоростью, в результате на расстоянии до ста метров ты получаешь точечный удар, равный своей массе. Броня у тебя хорошая, но если эта сволочь подкрадется сзади, то секунд за семь разрежет пополам. Уничтожить ее можно одним выстрелом из большого орудия или двумя-тремя из малых, но ты к этому не стремись. Беда в том, что их всегда очень много, всех перебить не успеешь. Достаточно вывести из строя ходовую часть. Ускорители встроены в корпус. Когда “блоха” обездвижена, способность вести прицельный огонь она утрачивает.
   — Управляется одним оператором? — уточнил Тихон.
   — У них нет операторов. В каждой машине сидит живой конкур.
   — Чтобы залезть в этот ящик, нужно быть смертником.
   — Они и есть смертники. Не установлено, но вероятно, что конкуры решили проблему клонирования второго порядка. В клонировании первого порядка нет ничего сложного. Мы можем вырастить живое тело, но оно будет обладать лишь наследственной информацией. Способность к обучению с возрастом резко падает, поэтому клон-младенец предпочтительней клона двадцатилетнего. Как вид размножения клонирование годится, как способ пополнения армии — нет. Конкуры же, возможно, штампуют готовых воинов, с рождения обладающих необходимым запасом знаний. По крайней мере, живой силой они особо не дорожат. Да и сами солдаты ведут себя так, будто смерть их совсем не пугает.
   — А религия? Может, у конкуров какое-то своеобразное верование? — попытался блеснуть эрудицией Тихон.
   — Может, — вяло отозвался Игорь. — Но нам от этого не легче. Продолжаем.
   "Блоха” отъехала в сторону, и на ее месте появился парящий низко над землей диск.
   — Медуза, — без энтузиазма объявил лейтенант. — Поганая штука. Где зад, где перед — не поймешь. По краям — двенадцать пусковых установок, ракеты с интеллект-управлением. Заряд неизвестен, но температура взрыва до трех с половиной тысяч по Цельсию. Одно удачное попадание, и твой танк отправляется на покой. Сколько внутри народу, мы не знаем, предположительно три-четыре твари. Самое главное: “медуза” — на воздушной подушке, и от ландшафта ее скорость не зависит. Количество ракет ограничено, боезапас в районе сорока штук. Когда они кончаются, “медуза” сматывается в укрытие, отсюда ее назначение: исключительно оборонительное. Встречаются в конкурских колониях и на тех планетах, где есть их военные базы. А это недоразумение называется “слоном”. Аналог нашего “утюга”.
   На втором плане возник черный айсберг размером с хороший пригородный дом. Сколько из его стен-утесов торчало стволов, сосчитать было невозможно, но их количество явно превышало сотню. На плоской крыше гнездились какие-то букашки, издали похожие на присосавшихся комаров.
   — Мобильная крепость. Если ты сможешь ее хотя бы остановить, честь тебе и хвала. Все те же ракеты, только большего радиуса действия, плюс знакомые ускорители. Масса капли в них достигает одного грамма. Был бы ты физиком, я б тебе объяснил, что такое грамм, помноженный на скорость света, а так поверь на слово: расшибет в брызги.
   Сверху — взлетная площадка, на ней три десятка “мух”. Летательные аппараты конкуров еще более одноразовые, чем наши “перисты”. Сбиваются плевком из малого орудия. Опасности не представляют, в основном играют роль раздражителей: когда у тебя на радаре полсотни противников, начинаешь поневоле ошибаться.
   — Для чего нужна вся эта фиктивная авиация? — удивился Тихон.
   — Э-э, фиктивна она только в лобовом столкновении. Что касается разведки и особенно уничтожения колонистов, то здесь эффект налицо. Гонять тяжелую технику за пятью сбежавшими особями нерентабельно, к тому же есть такая неприятная штука, как лес. Теоретически ты можешь передвигаться по чаще, выжигая приличную просеку, но на практике это не применяется, слишком хлопотно. Да и лесные пожары в глубоких континентальных зонах нежелательны; нам ведь отвоеванную планету предстоит заселять, а кто захочет жить на пепелище?
   — Значит, нападая на планету, мы истребляем население полностью?.
   — А как ты думал, курсант? Если человек осушает болото, он убивает миллионы насекомых, червей и прочей мерзости. Но при чем тут убийство? Он просто расширяет свой ареал.
   Довод про червей показался Тихону убедительным. Действительно, жалость — чувство мелкомасштабное. Когда речь идет об интересах расы, эмоции неуместны. Одновременно он вспомнил недавний урок анатомии — гибкие конечности конкуров смахивали на змей, и это еще больше утвердило его в мысли, что жалости они не достойны.
   — Кроме тридцати “мух”, “слон” может нести от пятидесяти до ста десантников, — сказал лейтенант. — Видеть ты их будешь редко, их задача — диверсии и операции против населения. Маскировка и снаряжение варьируются в зависимости от местности, но обычно это эластичные бронекостюмы, шлемы со средствами связи и наведения и еще индивидуальные мины. Укрепляются, как правило, на спине и связаны с сердцем. После смерти срабатывают автоматически. Если найдешь мертвого или раненого конкура, не приближайся, это приманка. Вооружение самое разнообразное: от облегченного электромагнитного ружья до переносной пусковой установки. Надеюсь, ты понимаешь, что эта информация — самая общая и достаточно приблизительная. Есть и другая техника. Некоторые образцы пока недоступны, некоторые, наоборот, уже устарели. У тебя еще будет масса времени, чтобы лично со всем ознакомиться. Уясни главное: твоя безопасность не дает тебе права расслабляться. Да, как бы танк ни уделали, ты, оператор Тихон, останешься в живых, но чем меньше ты будешь об этом думать, тем успешнее окажется твоя война.
   — Моя война... — медленно повторил Тихон.
   — Конкуры — настоящие фанатики, в бою до безумия храбры и самоотверженны. И мы обязаны им соответствовать. Готов к продолжению или передохнешь?
   Это, видимо, означало, что приборы капитана не показывают ничего тревожного, и Тихон за себя порадовался. По его прикидкам, он пребывал в кабине уже третий час. Раньше к этому времени он начинал испытывать безотчетное волнение, теперь же ничего подобного не было. Если честно, его не очень-то и тянуло назад — в класс, в неживые коридоры, в убогую аскетичность кубрика.
   — Нормально, курсант, можешь, — хрипло проговорил капитан, словно прочел его мысли на одном из мониторов. — Когда станет худо, я тебя выдерну. Так что дерзай, пока здоровье позволяет.
   — Постреляем, курсант, — сказал Игорь. Парад конкурской техники растаял в воздухе, лишь нелепая блоха осталась на месте и, разбросав повсюду свои отражения, поехала. Тихон сосчитал машины — их было тринадцать, и все, как одна, медленно катили слева направо, меланхолично раскачиваясь на ухабах.
   — Была в старину такая тупая игра, тир называлась. Лично я в ней ничего увлекательного не вижу, но как тренинг — подходяще. Давай.
   — Что “давай”? — озадачился Тихон.
   — Стреляй, — пояснил лейтенант. — Быстро. И желательно метко.
   Тихон не сообразил, когда он успел влипнуть в танк — влиться в машину, стать ее частью, и не какой-то шестеренкой, а частью самой что ни на есть главной. Он опять пропустил миг единения с железом, однако это было неважно: руки налились силой, и в каждом пальце зазвенела такая мощь, от которой захватывало дух.
   — Крайняя блоха уже скрылась из поля зрения, и Тихону пришлось развернуть малую башню. Собственно, ни о какой башне он не думал — ему понадобилось посмотреть, что происходит справа, и он шевельнул чем-то неопределенным, заменяющим голову. Он вспомнил прошлое занятие и попытался разгневаться на вражескую машину, это было куда проще, чем злиться на яму или на сухую ветку.
   Выстрел дался без особого труда: земля перед первой блохой взметнулась вверх и окуталась огненной шалью. Черные комья грунта превратились в пепел и пыльной дымкой повисли чуть в стороне. Броневик провалился колесом в небольшую воронку и, преодолев не слишком сложное препятствие, поехал дальше.
   — Промахнулся, — с виноватым смешком отметил Тихон.
   — Неужели? — картинно изумился Игорь и нетерпеливо добавил:
   — Давай, давай, курсант, не тяни. Что ты каждый выстрел обсасываешь? Тринадцать целей поражаются на одном дыхании: р-р-раз, и готово!
   Тихон сосредоточился и, уставившись на неповрежденную блоху, возненавидел. Взрыв разнес приличный бугор между первой и второй машиной; кочка метровой высоты превратилась в пологое углубление, и проезжая его, блоха издевательски-благодарно кивнула.
   — Оставь большую пушку в покое, такая мощность не нужна. “Блоху” можно прикончить, затратив втрое меньше сил. Надо только попасть.
   — Ты же говорил, что энергия дармовая, — нашелся Тихон.
   — Емкость накопителя не безгранична. Если израсходуешь весь запас да еще будешь ехать на предельной скорости, то до следующей перезарядки пройдет секунд десять. А сколько секунд нужно одной блохе, чтобы продолбить твою шкуру?
   — Семь.
   — Правильно. Поэтому никогда не разбрасывайся тем, чего может не хватить. Пробуй еще.
   Тихон постарался взять себя в руки и умерить ненависть до слабой, но стойкой неприязни. Затем устремил взгляд на ближнюю блоху и внезапно понял, что в движущийся объект он никогда не попадет. Внутреннее напряжение, необходимое для выстрела, вызревало не сразу, ему требовалась небольшая пауза, блоха же тем временем успевала сместиться в сторону. Тихону приходилось переводить взгляд, и это сбивало весь настрой. Он сосредоточивался снова, и история повторялась. Чтобы подстрелить блоху, нужно было сконцентрироваться с некоторым упреждением, то есть невзлюбить пустое место, на котором вскоре окажется — если не свернет, конечно, — проклятая машина.
   Как бороться не с одной блохой, а с десятком, Тихон вообще не представлял. О том, что реальный бой, в отличие от упражнения, будет проходить на бешеных скоростях, ему и думать не хотелось. Возникло тоскливое ощущение, что он взялся не за свое дело, сволочная память тут же подкинула провокационное воспоминание о жалком Филиппе, и на душе у Тихона стало совсем погано.
   — Не раскисать! — прикрикнул лейтенант. — Сразу ни у кого не получается, на то и тир, чтоб тренироваться. Кроме оружия, танк оснащен целым арсеналом приборов, но научиться азам ты обязан без них.
   — Какие приборы? — с тихой надеждой спросил он.
   — Рано тебе еще, курсант. Стреляй.
   — Может, лучше в должности водителя? Мне это удается...
   — А в должности военного музыканта не хотел бы? Мне видней, куда тебя поставить, ясно? Стреляй, я сказал.
   Индифферентные блохи продолжали ездить по кругу, нагло подставляя свои близкие и доступные бока. Тихон мысленно вздохнул и вновь обратился к ним. Проблемы со злостью потеряли свою актуальность — настроение было таким, что его хватило бы на уничтожение целой планеты, но этого от Тихона, к сожалению, не требовалось.
   Несуразные машины конкуров, годные разве что для разгона голубей, медленно переваливались по степи, и он ничего не мог с ними поделать. Следующие два выстрела, произведенные скорее спонтанно, чем сознательно, добавили к скучному пейзажу еще пару ямок, таких же необязательных, как и присутствие Тихона на полигоне.
   Броневики неторопливо кружили, будто их это не касалось. Тихон начал подозревать, что над ним попросту глумятся — не блохи, конечно, а офицеры, управляющие симулятором из чистенького и удобного класса.
   "Надо что-то делать, — решил он. — Нельзя вот так сорок три минуты наблюдать за этой дурацкой каруселью. Расколошматить хотя бы одного, чтоб отомстить за унижение”.
   Как уничтожить одну машину, Тихон уже знал. Выбрав на пути замыкающей блохи куст повыше, он вперился взглядом в запаршивленные листья и стал потихоньку закипать. Как только броневик приблизился к растению, Тихон дозированно взъярился, и ровно через секунду два из четырех малых орудия выбросили длинные голубые хвосты.
   Молнии ударили прямо в центр блохи — бурая, в прихотливых разводах броня треснула и раскололась, и в тот же миг машина взорвалась, раскидав по окрестностям какие-то крупные черные куски с рваными краями. На ее месте осталась лишь покореженная ходовая часть с фрагментами заковыристых механизмов — между ними торчало, болтаясь из стороны в сторону, что-то живое или, точнее, бывшее недавно живым.
   Подчеркнуто натуралистичная картина чужой смерти Тихона нисколько не взволновала. Даже если б он не знал, что полигон — не более чем галлюцинация, если б он принял гибкий отросток за агонизирующую ногу конкура, то и тогда не стал бы печалиться.
   "Милейший, вам снесло череп? Простите, такая уж у меня работа. Война все-таки”.
   — Мне нравятся циничные операторы, — прорезался голос капитана.
   — Ладно, зачтем это как попадание, — сказал Игорь. — Но ты же понимаешь, что в бою такая уловка ничего не стоит. Когда ты вместе с противником несешься по ухабам, никакие привязки к местности невозможны.
   — Понимаю, — нехотя согласился Тихон.
   — Хватит с тебя, а то переутомишься. Отлипай, курсант.
   Это было что-то новенькое.
   — Ты имеешь в виду — возвращаться? — на всякий случай переспросил Тихон.
   — Да, да.
   — А как это?
   — Думай.
   До сих пор лейтенант вынимал Тихона сам: отключал его от симулятора, и Тихон просыпался в мягком глухом гробу капсулы. Ему даже в голову не приходило, что он способен пробудиться по собственной инициативе.
   Тихон осмотрелся — по серой степи упорно тащились двенадцать блох. Другой реальности не было и быть не могло: отсюда, из перепаханной взрывами тундры, именно класс с семью красными капсулами выглядел как болезненная фантазия. Почва под гусеницами была не то чтобы совсем твердой, а чуть проминающейся, сырой и рыхлой — настоящей. Угрюмое небо со скупым светом, льющимся неизвестно откуда, неряшливость ландшафта, переходящего к горизонту в сплошные холмы, — все это казалось подлинным, и, хотя Тихон уже побывал за горизонтом, уже убедился, что весь полигон умещается в ничтожном чипе, его разум был не в состоянии смириться с эфемерностью данного мира.
   Тем не менее ему нужно было уйти, вернуться в класс, в кабину, в свое родное, такое слабое и бесполезное тело.
   — Как ты? — спросил лейтенант. — Сейчас мы погасим установку на самосохранение — в программе, естественно. Останется еще одна — та, что заложена в тебя с рождения. Она в каждого заложена, но не каждый способен ее преодолеть.
   Его опять испытывали. Правда о войне, потом превращение в танк, потом наказание болью, чего еще от него хотят? Игорь выразился вполне определенно: они ждут, когда он покончит с собой. Понарошку, не насовсем, а так, чтобы отлипнуть, чтобы вновь стать человеком. Но это только с их точки зрения!
   Унылый полигон, осточертевших блох и свое железное тело Тихон воспринимал как абсолютную явь. Можно попытаться убедить себя в обратном, но поди докажи это страху! Не рассудок, падкий до парадоксов, не совесть, всегда готовая к сделке, а страх — вот кто твой верховный правитель. Его трон не отлит из золота, не украшен женскими гениталиями — он сплетен из нервов, давших мощные корни в постамент под названием “жизнь”. Он будет держаться до последнего.
   Тихона затрясло, и из всех шести орудий вразнобой заскакали ослепительные тропинки. Еще одна блоха разбилась, точно антикварная посудина, однако это случайное попадание Тихона не обрадовало. Он вдруг вспомнил Влада, желавшего уйти из жизни, и его коронную фразу, взятую откуда-то из средневековья. Все там будем. Да, он так говорил. И при этом — кусал сладкую травинку, и щурился на солнце, и загребал ладонью шелковый песок.
   Подстреленная блоха едва дымилась. Сбоку раздвинулся лепестковый люк, и из него появились три змееподобных конечности. За ними возникла голова, издали похожая на человеческую, а потом и все тело. Водитель был ранен или оглушен, если только с конкурами такое бывает. Двигался он медленно и как-то потерянно. Из дымных внутренностей броневика конкур выволок длинную трубку с широким треугольным наконечником и недвусмысленно направил ее на Тихона.
   Тихон инстинктивно дернулся, но малое орудие исторгло лишь хилую струйку — суматошная пальба оставила в накопителе какую-то кроху энергии, недостаточную даже для беззащитного солдата. Скудный клубок белого пламени коснулся живота конкура, и тот отлетел к блохе, ударившись о мясистое колесо машины. Из его вскрытой груди выглядывали развороченные внутренности, и Тихон увидел, что кровь у конкура такая же красная.
   Противник задрал голову и подтянул ружье к ноге. Средний глаз был закрыт. Из-под века сочился черный ручеек и, огибая маленький острый нос, терялся в разомкнутых губах. Тихон проведал накопитель — туда уже поступила первая порция силы из реактора. Он посмотрел, как враг поднимает трубку, и послал в его сторону новый импульс, чуть сильнее предыдущего.
   Издыхающий конкур не вскрикнул, не принял драматической позы, как это делают герои из интеркино, он просто умер — смирно, заурядно, с каким-то невысказанным облегчением. Просто выронил ружье и перестал шевелиться. И все.
   Одиннадцать блох по-прежнему разъезжали, ожидая своего часа. На смерть они не обратили никакого внимания. Смерть на войне не страшна. Она привычна. В ней нет ничего особенного. Умереть — значит присоединиться к большинству. Все там будем.
   — Молодец.
   Он не сразу понял, о чем это. Сверху окатило светом, и чьи-то руки протянулись к его голове. Лейтенант снял с Тихона датчик и, приводя его в чувство, похлопал по щеке.
   — Вставай, тебе сейчас полезно размяться.
   Тихон вылез из гроба и погулял по классу — суставы похрустывали, перед глазами висела навязчивая мутная пленка.
   — Кажется, скоро в войне наступит перелом, — проговорил капитан, смешав шутку и серьезность в такой пропорции, что трактовать фразу можно было как угодно. — Второй Алекс, да и только, — добавил он, и Тихон. вспомнил, что уже слышал это имя.
   Вторым ему быть не хотелось.
   — По стрельбе результаты неважные, — сказал Игорь. — Отвратительные результаты. Все остальное нормально.
   — Точнее, превосходно, — поправил его капитан. Игорь пожал плечами, но, поймав вопрошающий взгляд Тихона, улыбнулся:
   — Согласен. Девять часов в кабине, и самостоятельный выход. Для клубники это большое достижение.
   — Для чего?
   — Для новичка. Хотя, нет, ты уже не новичок. Не без помощи Егора, конечно, — это ведь он, добрая душа, подкинул тебе конкура из второй блохи.
   — Егор, — капитан подал руку, но прежде он приподнялся в кресле, и для Тихона этот жест был дороже любых комплиментов. — Смерть — паскудная штука, ее нельзя не бояться, но когда скармливаешь смерти других, сам начинаешь понимать, что зубы у нее мягкие и нежные.
   — Слушай его, курсант, он дело говорит, — вставил Игорь.
   — Есть и другой способ, но он гораздо сложнее, — продолжал Егор. — Вот, самоубийцы. Думаешь, они жаждут смерти? Ни черта, они ее боятся похлеще нас с тобой, ведь для них она не только вероятна, но и осязаема. Фокус в том, что жизнь им представляется еще большей гнусностью.
   — Выбирают из двух зол? — уточнил Тихон.
   — Примерно так. Каким образом ты будешь отлипать — внушишь себе, что жизнь — дерьмо, или, как сейчас, честно покончишь с собой, — это твое дело. Конечно, ты никогда не забудешь, что в танке сидит всего лишь отражение твоей психоматрицы, но легче от этого, поверь, не становится. Хотя я напрасно тебя учу, ты и сам справился, не накатав даже сотни часов. Если не сорвешься, то можешь отправиться на Пост уже со следующей партией.
   — Я ему сорвусь, — шутливо пригрозил Игорь, помахав костлявым кулаком.
   — А почему нельзя выдергивать оператора со стороны, как раньше?
   Егор открыл рот, но в последний момент передумал и молча кивнул лейтенанту.
   — Такое решение принимается на основе множества факторов, — сказал тот. — Состояние машины, степень выполнения задачи, оперативная обстановка, ну и, наконец, самочувствие. Долгое пребывание в кабине каждый переносит по-своему. Кроме того, отлипая, ты уничтожаешь танк, и сделать это желательно в толпе врагов, а не под боком у своих. Чтобы за всем этим уследить, понадобится целая армия наблюдателей.