Прошкин Евгений Александрович. Война мертвых

   Тихон, не задумываясь, согласился. Вовсе не для того, чтобы посмаковать чью-то смерть — этого он хлебнул в достатке — и даже не за тем, чтоб убедиться в правоте Алекс — он ей просто верил. Она предложила связь через ее командный блок, и это означало, что Тихон побывает у нее в гостях, в ней самой.
   Алекс открылась, и Тихон проник внутрь. Сознание, располагавшееся в КБ, вызвало у него если не восхищение, то уж, по крайней мере, глубокую симпатию. Алекс сочетала в себе необыкновенную душевную силу и какую-то... хрупкость, что ли, но это не имело ничего общего ни с девичьими вздохами, ни с заурядным бабьим кокетством. “Она много пережила”, — понял Тихон.
   — Теперь я знаю, почему ты была первой.
   — Да брось ты, с кого-то надо было начинать. Подвернулась я.
   — Нет, Алекс, такие, как ты, не подворачиваются.
   — Ты не забыл, зачем здесь находишься?
   — Ах, да...
   Пронесясь по указанному ею пути, Тихон вынырнул в новом сознании, странном и противоречивом, похожем на льдышку, плавающую в кипятке.
   "Волк”, одноместный. Оператор отличный, впрочем, плохого на “Т-14” не посадят. Ближайший кандидат к нам на Скит. Это уже Алекс сказала. Или он сам? Не разделить.
   Операция подходила к концу. Зеленый ковер травы был весь в язвах — где не упало пламя, там разрыли траки. Несколько сожженных таранов вокруг широкой воронки. Кто и с кем воевал?
   Земля сместилась и помчалась навстречу — танк куда-то ехал. Относительно уцелевший берег. Берег, снова берег, изгиб — за поворотом неожиданно возник город. Тот самый, Тихон вспомнил его по чудесным мостам и башням, состоящим из одних окон. Город был уже не так красив, в нем отметилось звено “перистов” и два “волка”.
   Рейд конкуров раздавил деревню, но здесь захлебнулся. Эти, на сияющих “Т-14”, не оплошают.
   — Очнись! — не выдержал Тихон. — Они и так порядочно разрушили и еще успеют. Тебе это зачем? Приказали? Ты хоть иногда думаешь, на что тебя толкают?
   — Кто ты? — испугался оператор.
   — Тихон, если тебя это волнует.
   — Тихон?! Я пытался найти... Мне сказали, что это брехня, нет такого.
   — Правильно, нет, но вслух моего имени лучше не произносить — вредно для памяти.
   — Да, я понял.
   "С чего бы ему не понять, когда один сброс он уже имеет. Теперь будет второй”.
   "Не будет, разве что сам проболтается. Я тебя прикрыла”.
   "Алекс, ты умница”.
   "Без толку это”.
   "А я попробую. Жалко ведь человека”. “Ну, давай, давай, только недолго. Мне тяжело”.
   — Любезный... Зигфрид, да? Зиг, я не про Тихий Ветер. Это тоже большая гнусность, но сейчас я говорю о тебе самом, о твоей жизни. Тебе необходимо уйти из армии. Пока еще можно, — Тихон отметил, что невольно повторяет слова Алекс, сказанные на Аранте, но оригинальничать было ни к чему. Лишь бы дошло. — Пока еще можно, Зиг, потом тебя не отпустят. Но и это не самое страшное. Ты перестанешь быть человеком.
   — А без метафор?
   — Ты литератор, что ли? Занесла же нелегкая! Я буквально: не будет у тебя ни ручек, ни ножек, ни шланга... “Алекс, само сорвалось, честно”. “Ладно, я не маленькая”.
   — ...ничего не будет — ясно, Зигфрид? А будет один большой кусок железа.
   Оператор заметил между домами движение и, не разбираясь, что там такое, поочередно тявкнул всеми тремя пушками. Его поддержали другие танки, и высоченное здание с острым шпилем медленно и страшно сползло к реке.
   — Продолжай, — буднично сказал он.
   — До встречи, волчонок. Ох, и несладко тебе придется.
   "Ну, как успехи? Получилось?”
   "Что же он такой слепой?”
   "А ты был зрячий?”
   Алекс вежливо, но твердо выпроводила Тихона восвояси, и ее реплики снова стали восприниматься как нечто постороннее.
   — Поначалу я каждого будущего “волка” лично предупреждала. Вас отслеживали, сбрасывали, я опять с вами связывалась... Потом научилась шептать так, чтобы чужие не слышали. Ничего не изменилось. Вашу память можно было и не уродовать.
   — Оттуда все кажется таким быстрым и ярким. Вместо дней — часы, вместо праздника — война. Некогда притормозить. Это после... но после — другое дело.
   Он спохватился, что до сих пор стоит в воде, и поспешно выбрался на сушу, хотя необходимости в этом не было. Рефлексы. В нем еще жило что-то от человека.
   — Алекс, признайся, сон — твоя работа? Про Тихий Ветер.
   — Он тебя не очень удручил? Это копится, копится... иногда нужно куда-то девать, иначе совсем плохо. Я выбираю того, кто посильнее, и выливаю это на него. Терпимо?
   — А что он означает? Что это было?
   — Сама не знаю. Может, отношение к действительности?
   — Если тебе понадобится еще... ну, вылить. Выливай на меня, не стесняйся. Договорились?
   — Спасибо.
   Солнце уже преодолело верхнюю точку и теперь незаметно для глаза спускалось к западному краю их рыжей вселенной. До наступления ночи — целые земные сутки. Потом сутки до утра, и еще двое до следующей ночи. Так и будем жить-поживать.
   Оба танка неторопливо возвращались в стаю, зачем — они бы не сказали, даже если б крепко задумались. Вроде принято. Вроде положено. Кажется, так надо.
   — Вы посмотрите на них! Идиллия!
   В куче машин не возникло ни одного лишнего движения, но Тихон почувствовал на броне множество внимательных взглядов.
   — А не вступить ли вам в брак?
   — Ну хватит! — одернула Алекс, и ерничество тут же прекратилось. Ее слушали. Раньше не слушали, а теперь вот начали. Лучше поздно...
   — К нам идет сорок четвертый, — сказала она. Тихон удивился: неужели она всех знает по номерам? Затем понял. Сам он был сорок третий, этот — сорок четвертый. Натуральный ряд чисел бесконечен. Надо же, какой он умный.
   — Новый гражданин нового мира, — торжественно произнесла личность, назвавшаяся Танком.
   — Сотого надо будет отметить, — предложил Тихон.
   — Я помню, как вы с Дионисом отмечали, — сказал кто-то. — Если так, то лучше не надо.
   Раздался относительно дружный смех: видимо, та история получила широкую огласку. Земля слухами полнится — это из энциклопедии. Всем все известно. Вот и его уже записали в легенды и, как следствие, объявили сказкой. Сорок четыре оператора, и все — сказочные герои. Ну просто сага какая-то.
   Эфир пополнился еще одним сознанием — загнанным, обозленным, растерянным.
   — Здравствуй, Генрих, — доброжелательно произнесла Алекс. — Не бесись, самое страшное уже позади. Оставь в покое свой локатор, там только песок. Двигайся от солнца, часов через пять будешь с нами.
   — Куда меня?..
   — Скит, — терпеливо сказала она. — Наша планета.
   — Алекс? Ты женщина?
   — Так уж вышло, — усмехнулась она.
   — Генрих, где я тебя мог видеть? — спросил Тихон.
   — Сто семнадцатый? Ты?! Ладно, ребята, я уже не возражаю. В таком обществе можно и переждать.
   — Ждать будем дольше, чем ты думаешь. Так где?
   — На Шадане, Тихон, на Шадане. Меня потом замучили, всем хотелось узнать, какой ты.
   — Да, на Шадане. Ты был сержант, а представился лейтенантом. Засранец. Напарник против этого не возражал?
   — Я его уломал, — сказал Генрих, и Тихон вспомнил, каким образом уговаривал Филиппа сам.
   — Ну что ж, оператор. К чему шел, к тому и пришел. Осталось всего четыреста километров.
   — И?..
   — Здесь друзья, Генрих, — вмешалась Алекс. — Не стой на месте, двигайся. А то затянет.
   — Все, что со мной могло случиться дурного, уже случилось.
   — Никогда так не говори! — суеверно воскликнула она.
   — Значит, еще не все, — в его голосе звучало мрачное любопытство, граничащее со спортивным интересом.
   Спустя два часа, раньше, чем Генрих успел появиться на радарах, прибыл еще один. Этот был какой-то тихий, неприметный. Без лишних слов покинул платформу и поплелся к озеру. По дороге два раза спросил, не сбился ли с курса, в ответ ему велели ориентироваться по солнцу — вот и весь разговор.
   Через три часа после Генриха он приехал. Это был Зенон. Милый человек, с которым Тихону было так уютно. Маньяк, ради протеста умертвивший половину поселка. Он ничуть не поменялся, был все таким же рассудительным и невозмутимым. Кажется, Зенона не очень-то и заботило, куда он попал и что с ним будет дальше Его машина затерялась среди прочих, а сознание плотно вписалось в общий фон Генрих еще повествовал о своих ратных подвигах, в пылу месил песок, искрил разрядниками и этим до тошноты выделялся, а Зенон уже стал частью целого.
   Вскоре вранье Генриха всем надоело, и танки постепенно переключились на другие линии. Он по инерции выдал пару общеизвестных эпизодов и, убедившись, что никто уже не слушает, умолк.
   Внезапно где-то в самой гуще раздались выстрелы. Машины молниеносно развернулись к центру конфликта, но предпринимать что-либо не решились. Бестолково поездив по кругу, все наперебой стали вызывать Алекс.
   — Я вам что, чародейка? — раздраженно бросила она. — Кто сцепился?
   — Феклиста с Танком.
   — А, это в порядке вещей. Растолкайте их, что ли, в стороны. Побьются ведь, идиоты.
   — Здесь и такое бывает? — спросил Тихон.
   — Всякое. Да нет, это Танк, он все время Феклисту задирает. Недалекий он тип, вот что. Эй, ну растолкайте же их!
   Две машины стояли друг напротив друга, угрожающе ревя и постреливая в воздух предупредительными вспышками. Наконец у одного из операторов не выдержали нервы, и он ломанулся вперед, нарываясь на лобовое столкновение. Второй виртуозно уклонился и обжег ему спину неопасным, но обидным сполохом. Нападавший, взметнув тучу пыли, остановился и медленно, словно собираясь с духом, навел на него бойницы.
   — Хватит, кретины! — крикнула Алекс. — Заигрались! Разнимет их кто-нибудь или нет? Где вы, бойцы, где вы, гордость Конфедерации? Я бы и сама все сделала, но если что — без дальсвязи останемся.
   Несмотря на ее укоры, встревать никто не торопился. Реальная смерть против мнимой гибели с датчиком на лбу, да еще от залпа какого-то психа, была малопривлекательной. Тихон почувствовал, что первого шага все ждут от него, но решиться было непросто. Суицидная истерика закончилась, и он худо-бедно начал привыкать к своему новому положению. Дальнейшее существование виделось чрезвычайно тоскливым, но теперь ему было, что терять.
   Танк с Феклистой разъехались и вновь заняли исходные позиции. На этот раз они пошли навстречу одновременно — никто не увернулся, никто не затормозил, и две машины слиплись в скрежещущий тандем. Броня, царапаясь, выла, как истязаемая кошка. Из-под траков летели хлесткие струи песка — еще немного, и кто-то из драчунов точно пальнет, благо противник под самым носом, и целиться не нужно.
   Продолжать бездействовать Тихон не мог, это становилось неприличным. Заводясь, он грубо оттолкнул какую-то машину — его поняли и не сказали ни слова — и выехал на импровизированную арену. Еще бы узнать, как их расталкивают, а то зажмет самого...
   — Не надо, — еле слышно сказал теплый голос. — Я их сделаю. В сторонку, пожалуйста.
   Тихон с огромным облегчением подал назад и попытался угадать в толпе машину Зенона. Он относился к нему все с тем же предубеждением, однако был признателен за эту отсрочку. Тихон не сомневался, что у маньяка с дерущимися танками ничего не получится, но уповал на то, что те передумают сами.
   Зенон не умел шутить, будучи усатым дядькой с внешностью служащего, не научился и сейчас. Два параллельных голубых ручья обогнули сверху корпуса зрителей и ударили в бодающиеся машины.
   От неожиданности “волки” замерли. В следующую секунду они должны были ответить, но Зенон им такой возможности не дал. Последовал еще один залп, потом еще. Неистовством здесь и не пахло. Зенон точно рассчитывал мощность и, когда стало ясно, что танки больше не двинутся, сразу же прекратил стрельбу.
   "Волки”, устроившиеся вокруг, зачарованно попятились — в центре манежа, на стеклянном блюде, остались два одинаковых огарка.
   — Всем видно? Кому не видно, можно подойти ближе, — медленно и жестко проговорила Алекс. — Теперь пусть каждый посмотрит на соседа. Мы что, чем-то отличаемся? Отличаемся или нет?! Я спросила!!
   — Нет... Нет...
   — А изнутри?
   — Нет... Нет... Нет...
   — Тогда почему? По какой причине? Что нас заставляет грызть друг другу глотки?
   — Да мы-то что, Алекс? Это Танк. А Феклиста — ты же в курсе, кем она была прежде. А мы — ничего.
   — Ладно, первый памятник у нас уже есть — Памятник Глупости. Будем надеяться, что других не появится.
   — Первому памятнику — салют! — блаженно заорал Генрих и выпустил в небо длинную очередь.
   — Салют! Салют! — отозвалось несколько операторов, и вверх полетели новые залпы. В веселье приняли участие не все, однако и возражений тоже не возникло. Те, кому это пришлось не по душе, тихо отъехали в сторону.
   — Девка была психически неуравновешенна, а следовательно, непредсказуема, — равнодушно заметила Алекс. — Дурачок, возомнивший себя идеальным солдатом, напротив, ужасно предсказуем. И бесполезен. Туда им и дорога, — заключила она. — А ты всегда такой?
   — Какой? — удивленно спросил Зенон.
   — Радикальный. Похоже, всегда. А правда, что тебя приговорили к абсолютной каре?
   Зенон находился метрах в ста от Алекс, но Тихону показалось, что они стоят чуть ли не впритирку. Его это разозлило. В конце концов, что такого героического совершил маньяк-инфекционист? Убил двоих? Это мог сделать любой. Убить — это самое простое.
   — Тихон, вы, кажется, знакомы?
   — Да, вместе воевали.
   — Ты знаешь его историю?
   — Смотря какую. Одну знаю — как он попал в Школу.
   — Ну, это когда было! В прошлой жизни. Зенон, расскажи Тихону, за что тебя приговорили.
   — Я тогда еще на таране служил, — начал он так, будто его прервали на полуслове. — Обычная оборонительная операция, меня водителем поставили. Я люблю водителем. Со станции вышли, смотрю — Земля-2. Я же оттуда Но место не совсем то, я километров на семьсот севернее жил. В общем, повоевали, быстро как-то все вышло, надо отлипать. А тут три часа езды, и дом! Стрелка своего я отключил и поехал. Мне кричат: стой, а я еду. Чего им от меня надо? После операции все равно отдых положен, так что как оператор я им не понадоблюсь. Машина — тем более под самоликвидацию Ее конкуры немножко попилили, она даже ремонту не подлежала. Но это ладно. Короче, еду. Посылают за мной двоих, а меня зло взяло: чем я им помешал7 Сперва ругались, потом как-то так пушки у меня заработали. Я и не думал про пушки, я же водитель. Получилось, что попал, в обоих. За мной “перисты”. Танки ведь уже не догонят, а станций у нас в колонии мало. Не перехватить. А “перисты” угнались, они быстрые, сволочи. Двенадцать штук было. Мне уж чего — все равно накажут Справился потихоньку. Добрался до своего поселка, люди — врассыпную, танк никогда не видели. Смешно. Съездил на ферму, туда-сюда. Ну и все. Отлип.
   — Все? — не поверил Тихон.
   — Ты объясни, где отлип, — сказала Алекс.
   — В госпитале. Ну, не в самом, а во дворе Там люди с костным гриппом долеживали — те, что с того раза. Он ведь у людей не лечится. Лежали, умирали. По моей вине. Совесть что-то заела, решил помочь. Взял и самоликвиднулся, прямо под стенами. Там, оказывается, еще больные были, и не смертельные, и совсем легкие, но не мог же я их рассортировать! На Посту — трибунал. Абсолютная кара. А потом предложили выбор. Это вроде сброса, только наоборот: не для меня, а для окружающих. Ну мне-то что, мой труп уже всплывал в реке Черничная Дорожка, одним разом больше, подумаешь! Согласился. Уложили в кабину, надели датчик, а когда влип, выяснилось, что обратно уже не вернешься. Показали мертвое тело Мое. Говорят: ты понял? Я говорю: да, понял. И сжег их на фиг. Там шесть человек было. Игорь на связь вышел, спрашивает: “Еще убивать будешь?” — “Буду”. Я себя высоко ценю. Разве это не правильно? Себя нужно уважать. Открыли доступ к платформе, сказали, если через пять секунд на нее не встану, они бункер взорвут, чтоб я наружу не выбрался. Ну, я встал. А с платформы — прямо сюда.
   — Как тебе рассказец? — спросила Алекс, точно это . было с ней самой
   — Не ошеломил. Я знал, что Зенон способный. А на тебя это произвело впечатление?
   — Мне нравится слушать всякое такое. Что здесь еще делать? Можно скачивать по сети книги, у меня в резервной памяти их штук пятьсот, но это быстро надоедает.
   — Тебе повезло, ты можешь выходить в интервидение.
   — Я же для всех призрак. Кроме тебя, мной никто не интересовался.
   — Еще Карл.
   Алекс замолчала. Тихон попробовал ее окликнуть и уперся в непробиваемую стену.
   — Зачем о нем вспоминать? Его ведь убили.
   — И все же интервидение — это мир.
   — Если хочешь, я буду тебя пускать, иногда. Нечасто.
   Этого он от нее и добивался. Плевал он, конечно, на сеть, а уж тем более — на мир. Но путь туда лежал через КБ Алекс, через маленький домик, заполненный ее душой. Входить в него — значит прикасаться к ней самой.
   Солнце окончательно зарылось в песке. Часа полтора на западе еще колыхались вишневые портьеры, потом и они опустились. Луны Скит не имел, это стало ясно сразу: такая темень бывает только в безлунные ночи.
   Тихон переключил диапазон и прижался поближе к толпе. Сейчас бы костерок. Не для тепла — для разговора.
   — Ночью мы обычно молчим, — вкрадчиво шепнула Алекс. — Нужно же когда-то побыть наедине с собой.
   И в этом она была права. Она всегда оказывалась права, сильная девушка Алекс.
   Воздух быстро остывал. Вместе с холодом просыпался ветер — секущая песчаная вьюга, трогавшая броню колючими пальцами. Она пыталась отыскать хоть какие-то неровности, зацепиться и налипнуть на них невесомыми сугробиками, но обтекаемая форма корпуса этого не позволяла. Скребясь о покрытие, песок летел мимо и пропадал между горбами текущих волн.
   От безымянного озера поднимался туман, в белом конусе света он смахивал на желтоватую простоквашу. Тихон не выключал прожектор до самого утра.
   Как рассвело, он снова проверил озеро. Он почему-то был убежден, что станет свидетелем зарождения новой жизни.
   В это утро она не зародилась.
   Днем появился новый танк — некая Рада. Тихон о ней ничего не знал и смотреть на нее не поехал. Ему было достаточно и своего отражения, а все, что говорилось, он прекрасно слышал по радио.
   Ночью на Скит занесло еще двоих. Следующим днем к ним присоединились трое, а следующей ночью — еще пятеро. Потом словно прорвало.
   Платформа переносила танки все чаще и чаще, иногда с промежутком в несколько секунд. Лаборатория на Тихом Ветре была не единственной, их оказалось много, таких бункеров-тюрем-лабораторий. Из каждой “волки” шли только на Скит, и усмотреть в этом случайность даже при всем желании было трудно.
   За первую тысячу часов прибыло чуть больше ста машин, за вторую — уже триста. Стоянка разрослась до невообразимых размеров, коснувшись южной оконечностью еще одного озера. Тихон съездил на разведку — такая же лужа. Обследовал и берег, и дно, и поверхность — ни грамма протобелка. Рано.
   Он приобрел привычку, регулярно наведываться к воде. Брал пробы, следил за химическим составом, делал прогнозы. Изнасиловал энциклопедию на предмет палеоэкологии, выудил из нее крупицы бесполезных для воина знаний и понял, что на Ските жизни никогда не будет, в привычных формах, по крайней мере. И все же продолжал свои анализы.
   Стоянка как-то незаметно развалилась на несколько частей. Пятьсот личностей — слишком большой коллектив. Позже нашлось еще несколько озер, и между ними пролегли невидимые границы. Пересекать их не возбранялось, однако и здесь, и там лежал тот же песок, а для общения необходимым и достаточным было радио.
   "Если понадобится, они соберутся, — говорила Алекс. — Танки — не люди, им делить нечего. А то, что раскололись, так это социальный реликт”.
   Она имела хорошее образование, Алекс. Где-то там училась — всерьез, уже после Лагеря. Ей было интересно наблюдать за процессами в обществе.
   А Тихон все ездил к озеру. Каждый имеет право на свою блажь.
   Время от времени Алекс давала ему допуск к сети. Тихон старался проходить как можно медленнее, чтобы успеть почувствовать тесноту ее КБ, близость ее ментального тела. Алекс это видела, но не торопила. Наверное, потому, что между тремя и пятью наносекундами особой разницы нет. Но для Тихона разница была огромной.
   Включаясь в интервидение, он делал вид, что для него это крайне важно: запрашивал давно выбывших операторов, разыскивал по архивам несуществующие досье, морочил головы глупым сержантам и всегда оставлял что-нибудь на потом, лишь бы Алекс в следующий раз не отказала.
   Вольно или невольно ему приходилось касаться военных новостей, и тогда Тихон транслировал информацию в радиосеть Скита. Сводки были на удивление однообразны: отбили — уступили, проиграли — захватили, Некоторые колонии перескакивали из рук в руки так часто, что превращались в загаженные пустыни, да и население после двух-трех эвакуации — это когда успевали — не особенно рвалось назад.
   Из передач, а впоследствии из перехватов Алекс, стало известно, что армия Конфедерации обзавелась новой техникой. Судя по всему, ничего революционного изобретено не было — очередные вариации на тему старого доброго “Т-12”. Эксперименты с “волками” постепенно сошли на нет, даже “перисты” были заменены умопомрачительными летающими штуками, именовавшимися длинной, заковыристой аббревиатурой. И уж, конечно, никаких животных в названиях.
   Конкуры, чтобы не сказать большего, в хвосте не плелись: полностью сняли с вооружения всю ракетную технику, а за ней и лазеры. Вновь модернизировали электромагнитные пушки и излечились от гигантомании — “слоны” и “киты” ушли в прошлое, им на смену явились другие машины, получившие у операторов совсем не боевые клички: “боров”, “ишак” и почему-то “соловей”.
   В результате между земной и конкурской техникой держался относительный паритет, и если какая-то из сторон разрешалась свежей технологией, то другая в это время уже вынашивала достойный ответ. Научная мысль, а с ней и военная удача, как две шлюхи, таскались по враждующим домам и не могли решить, где же им остановиться. После прослушивания новостей на Ските возникали стихийные дискуссии, неизменно выдыхавшиеся на одном и том же: эта война никогда не кончится.
   Тихона данная тема не волновала. Во время жарких споров, грозящих новыми перестрелками, он предпочитал беседовать с Алекс. Из-за дополнительного блока связи ее машина всегда выделялась в общей массе, но, даже и не видя второй башни, Тихон научился ее узнавать по мельчайшим царапинкам на броне. У каждого танка этот рисунок был неповторимым и заменял то, что у людей принято называть внешностью.
   Разговоры с Алекс иногда были интересны, иногда не очень, но они никогда не утомляли. Со временем Тихон к ней так привык, что начал неосознанно воспринимать ее как реальное лицо из собственной биографии. Ему все казалось, что они встречались раньше, и он мучительно выжимал из памяти эпизоды, где она могла бы появиться. Это смахивало на самоистязание, ведь они давно уже выяснили, что пересечься им было негде: Алекс так же, как и он, покинула свою колонию лишь однажды.
   Вот это Тихона и угнетало больше всего. Он был уверен, что встреться они в жизни, в нормальных человеческих телах, их судьбы сложились бы иначе, и, самое главное, они сложились бы в одну. Алекс против таких фантазий не возражала, хотя как-то намекнула, что, кроме расстояния, существуют и другие причины. Тихон не стал допытываться, какие именно, — он боялся разрушить свой воздушный замок. Позже он перебрал в уме все возможные препятствия и пришел к выводу, что непреодолимых среди них нет. Единственной помехой могла быть разница в возрасте, однако он вспомнил, что его отец на двенадцать лет моложе матери, и отверг эту версию, как и все прочие. Да, он не сомневался: сведи их жизнь, они бы навсегда остались вместе. Значит, просто не повезло.
   То, что между ними происходило, было видно невооруженным глазом. “Волки” к их роману относились по-разному, но вслух этот вопрос не обсуждался. Во-первых, авторитет Алекс был непререкаем, да и Тихон, второе лицо на Ските, тоже чего-то стоил. В сумме же они имели такой вес, что любая критика в их адрес приравнивалась к бунту, а следовательно, к самоубийству.
   Было еще и во-вторых. Зенон, отличившийся в первые часы своего пребывания на планете, приобрел репутацию цепного пса, который не лает, но если уж откроет пасть, то кто-то лишится головы. Самое странное, что ничего подобного не повторялось, а его слава все росла и множилась. Сорок два оператора, лично наблюдавшие расправу над Танком и Феклистой, наполнили тот случай вымышленными, но чертовски эффектными подробностями, и он окончательно превратился в легенду. Заочно Зенона отчего-то называли Змеем, и еще все знали, что Змей — лучший друг Тихона и Алекс, Искать ссоры с такой троицей было бы неразумно.
   Несмотря на то, что женщин среди “волков” оказалось достаточно, таких пар на Ските больше не возникало Алекс и Тихон были единственными, кого связывало что-то отличное от простого взаимопонимания. Закованные в жесткий, непроницаемый панцирь, они мучились от невозможности позволить себе самые элементарные вещи. Все их прикосновения совершались только в сознании, однако переносить это было гораздо тяжелей, чем голую выдумку. Они все же ощущали друг друга, это не было платоническим, но и по-настоящему чувственным не было тоже.
   Началось все как-то невзначай. Алекс спросила, трудно ли переходить в чужой КБ, он в шутку предложил ей попробовать самой, и она, вроде бы тоже в шутку, согласилась. И оставалась у него до тех пор, пока окружающие не заметили, что два танка подозрительно долго не двигаются. А они двигались.