Страница:
точкой тянулся угасающий шлейф. Названия были, за названиями дело не стало.
Но Александра Ивановича разбирала досада, что, совершив этот бросок ввысь,
преодолев многотысячекратную неоднородность пространства-времени, они не
приблизились ни к разгадке "мерцаний" в Шаре, ни даже к определению его
физических размеров. Только и того, что больше увидели.
Проблема физических размеров Шара... Она всем действовала на нервы.
Сама формулировка ее содержала наглый выпад против здравого рассудка: каков
внутренний диаметр Шара, имеющего внешний диаметр 450 метров? Пока что он
прямому измерению не поддавался - ни с земли, ни с крыши башни. По
имеющемуся опыту подъемов и полетов на предельных высотах можно было
предполагать, что физический поперечник Шара не меньше сотен километров.
Сейчас, подняв сюда, в идеальные для наблюдения условия: разреженный
воздух, ясность и покой которого не нарушают колебания внешней атмосферы,-
телескоп, сильный прожектор и локатор сантиметрового диапазона, они
надеялись, по крайней мере, просмотреть сквозь ядро Шара детали экранных
сетей; или хоть засечь их локатором, для сантиметровых волн которого сети
представляли собой "сплошную" отражающую поверхность. А если внутри, в ядре,
что-то есть, то изучить (измерить, пролоцировать) и это. Не просветили Шар
до сетей, не узрели их. И то, что внутри, осталось непонятным.
"Ничего, так было бы даже неинтересно - сразу. Главное, тропинку сюда
протоптали, изучим, измерим, поймем, никуда не денется!"
По мере опускания кабины светлое кольцо вокруг башни росло, опережая
расширение темного пятна крыши, становилось ярче и меняло расцветку от
багрового к оранжевому, к серо-желтому. В том кольце вмещалось все: вблизи
стен-склонов башни - навеки застывшие краны с грузами на стрелах,
автомашины, в бинокль Корнев различал и людей в динамических позах; далее -
вывернутая дуга проходной, накренившаяся и выгнутая площадка вертодрома, за
полем опрокинувшиеся во все стороны приплюснутые многоэтажные зданьица... и
так до горизонта, над которым на юге висело маленькое овальное солнце цвета
спелой черешни; на самом деле, поскольку земное время шло к полудню, оно
стояло в наивысшей точке.
Спуск занял двадцать минут. Вот аэростаты легли по краям площадки.
Терещенко спустил лесенку. Они вышли из кабины. На краю площадки сиротливо
торчала на треноге телекамера; рядом светил экран телеинвертера.
- Так-то вот проявлять излишнюю ретивость,- наставительно заметил
Корнев связисту.- Давно бы спустился к своим делам, а не вкалывал бы с нами
вместо референта Синицы.
- А я не в претензии, Александр Иванович,- отозвался тот.- Було
интэрэсно. Якщо хочэтэ, могу зовсим до вас подключиться. Все краще, чем меня
Хрыч будэ гонять, увольнением пугать... А по радио и электронике я все умею.
- Ну-ну, ты брось так про Валерьяна Вениаминовича. Он тебя правильно
пуганул: связистов своих распустил! А насчет этого - подумаем. Толюнь, ты
что делаешь?
Васюк-Басистов, присев возле инвертора, крутил ручки, щелкал
тумблерами.
- Вертолет хочу вызвать - что!
- Не прилетят сюда вертолеты, они по другим рейсам пошли.
- Ну, вызови ты, тогда прилетят! Надо же домой... ("Я знаю, что он
скажет: тебе нельзя домой, ты там проспишь полсуток. А я именно и хочу
выспаться дома, на чистых простынях, под одеялом, при открытом окне... и
чтобы жена говорила детям: "Тише, папа спит, он устал". А не на раскладушке
с поролоновым матрасом среди бетона, мусора и цементной пыли!")
Корнев понял состояние своего помощника.
- Толя,- сказал он осторожно,- я тоже устал. Давай так: ты выдашь
мастерам в эксперименталке задание на телескопический автомат, который мы с
тобой придумали,- и отправляйся домой. На весь день. Но чтобы выдать
грамотное задание, тебе надо поспать. Ты ведь сейчас сам не свой. Сегодня
под крышей начнут оборудовать гостиницу-профилакторий, тогда отдыхать будем,
как боги, вниз не потянет... А пока - уж такая у нас с тобой суровая жизнь,
друг мой Андреич! Так, действительно, раздумаешься - и позавидуешь тем, кто
сейчас мирно преподает в Таращанском сельхозтехникуме.
Этот намек всегда действовал на Васюка-Басистова безотказно. Он посидел
еще секунду, на бледном от усталости лице его появилась слабая улыбка.
Встал.
Через люк они опустились на последний, 152-й этаж осевой башни.
Терещенко двинулся вниз, а Корнев и Васюк свернули в отсек, где среди
бетонных колонн и стен с пустыми дверными проемами стояли десять раскладушек
без ничего, в углу лежал штабель желтых поролоновых матрасов. Здесь отдыхали
инженеры и монтажники всю многосуточную эпопею создания аэростатной кабины.
Здесь же они, как можно было догадаться по валявшимся на сером полу пактам
из-под молока, замасленным оберткам и колбасной кожуре, питались.
- Хлебнуть бы сейчас чего покрепче,- сказал Толюня.- чтобы размякнуть.
А то не уснешь...
- Неплохо бы,- согласился Александр Иванович, укладывая под себя один
матрасик и укрываясь другим.- Однако - сухой закон.
Через минуту оба спали. Главный инженер звучно сопел, втягивая носом
воздух. Васюк, уткнувшись в матрас, клекотал на вдохе и хрипел на выдохе.
Когда Корнев проснулся, Толюни не было. Александр Иванович взглянул на
часы. Это был бессмысленный жест спросонок: что здесь могли показать его
ЧЛВ, он и не посмотрел на них, когда укладывался. Да и неважно, сколько
проспал,- выспался, вот главное. Время на уровне "150" ничего не стоит.
Времени здесь вагон.
Он встал, от души потянулся. Ополоснул лицо под краном в соседнем
отсеке, будущем туалете. Вернулся достать из сумки полотенце - и только
тогда заметил возле раскладушки придавленную бутылкой пива (полной!)
записку: "Задание дал -Хайдарбекову и Смирнову. До завтра". "Ну, молодец! -
умилился Александр Иванович.- И работу запустил, и наверх кого-то сгонял с
запиской. Да еще с пивом, драгоценностью на этих высотах. Наверно, мастера и
принесли - поднимались за телескопом".
Прихватив бутылку, он выбрался на крышу. Так и есть, телескоп Максутова
в кабине отсутствовал. А телеинвертер на краю площадки по-прежнему
наличествовал. Александр Иванович связался с приемной, там был референт
Валя. Он сообщил, что сейчас 72.55 координаторного, что Пец сорок минут
назад укатил домой поесть, за главного Зискинд, он у себя в АКБ, что зампред
Авдотьин желает ознакомиться с работами на местах, а референт сомневается,
куда его вести.
- Как куда - повыше, туда, где пожарче. На кольцо. И объясни, что вчера
вечером его еще не было. Там и встретимся,- и Корнев отключился.
Прошел между аэростатами к краю крыши, сел на бетонный выступ, высосал
в два приема пиво, закурил, поглядывая вниз. Подумал неспешно: надо ограду
поставить, удивительно, как еще никто не сверзился... Внизу все было
каким-то невсамделишним. Вон в сумеречной стороне, в тени от башни, повис,
медленно, будто нехотя и с натугой, поворачивая лопасти винта, бурый (хотя
на самом деле, Корнев знал, зеленый) вертолет. И все время, пока он курил
сигарету, никак не мог раскрутить винты до слияния лопастей в круг; было
странно, что он не падает, а напротив - медленно волочит вверх стальную
ферму. Едва ползли грузовики по спирали. А в зоне. в тягучей смоле
крупноквантового пространства, и вовсе шаги маленьких приплюснутых
человечков растягивались на минуты. "Нудота!"
Александру Ивановичу не хотелось спускаться вниз, в сонное царство.
Здесь был иной мир, само ощущение времени приобретало какой-то необъятный
пространственный смысл. Он был один на сотни часов вокруг - как на сотни
километров. Случись с ним что - никакая помощь не успеет. Пустыня времени...
"Э, хватит прохлаждаться,- одернул он себя.- Время измеряется делами. А
это дело закручено - и все, и привет, дальше покатится без меня".
И он зашагал вниз по лестнице, придерживаясь за стену в тех местах, где
не было перил, обдумывал на ходу очередные дела. Очередных было три, все
взаимосвязанные: 1) проведение послезавтра Первой Всесоюзной конференции по
проблемам НПВ, 2) устройство к этому времени для делегатов
гостиницы-профилактория и 3) доклады. "Такие докладища надо выдать, чтобы
приезжие делегаты потом сталкивались в коридорах лбами и забывали
извиниться!.."
Вообще говоря, Александр Иванович спокойно относился к конференциям,
симпозиумам, семинарам и им подобным формам общения людей, объединенных
только специальностью. Он называл такие сборища "говорильней"; ему самому и
в голову бы не пришло поехать куда-то обсуждать свои проблемы и идеи - он
предпочел бы потратить время на разрешение проблем и реализацию идей. Но
возможность провернуть в Шаре за неполный рабочий день пятидневную
всесоюзную "говорильню" - с пленарными заседаниями, с работой секций, с
мощными докладами своих, с обеспечением делегатов всем вплоть до комфортного
ночлега - не могла его не воспламенить. И сейчас за гранью беспробудного сна
осталась эпопея с кабиной и "мерцаниями" - на иное, новое гнала,
подстегивала его высокая тревога души: вот если не устрою как следует
"говорильню" да не выдам на ней сильный доклад, то не будет мне счастья в
жизни, не будет вовек!
...Если спросить Александра Ивановича, для чего он совершает свое дело,
не жалеет себя (да и других), то он, наверно, объяснил бы все пользой
общественной и научной, необходимостью разрешать проблемы, а возможно, и
проще: нынешней гонкой-соперничеством среди людей, желанием не уступить в
ней, продвинуться - а то и заработком. Все мы так - стремимся покороче
объяснить причины поступков, движения своей души: в молодости от боязни, что
глубокое и сложное в нас не поймут, а в зрелом возрасте - по привычке,
пошловатой усталой привычке. И сами так начинаем думать о себе... На самом
же деле Корнев - как и любой сильный душой. умом и телом человек - совершал
все, чтобы наилучшим образом выразить себя. И подобно тому, как истинна
только та добродетель, которая не знает, что она добродетель, так и его
натура была настолько цельна в своей поглощенности делами, что не оставалось
в ней ничего для взгляда на себя со стороны. Двойственность, которая
порядком терзала Валерьяна Вениаминовича, шарахая его от конкретного в
отрешенно-общее восприятие всего и обратно (тем ослабляя его деловой тонус),
Корневу была чужда.
В этой безгрешной цельности натуры Александра Ивановича было что-то
несвойственное нашей так называемой "зрелости", что-то более близкое к той
великолепной поре, когда человек и ложечку варенья вкушает не только ртом,
но и всем существом вплоть до притоптывающей пятки, весь без остатка горюет,
весь радуется. Вероятно, именно это качество и не давало ему переутомляться,
свихнуться, загнуться от бешеной нагрузки последних месяцев. Да и месяцев
ли? Корнев давно махнул рукой на скрупулезный учет прожитого в Шаре времени
(хоть и сам предложил идею ЧЛВ): организм и обстоятельства сами
подсказывали, когда поспать, когда питаться, когда съездить домой выкупаться
и сменить белье, когда отключаться для размышлений. Жить было интересно,
жить было здорово - вот главное. Какая там двойственность - Александр
Иванович чувствовал (глубинно, не словами), что тугая мощная струя несет
его, надо только успевать поворачиваться, выгребать на середину, чтобы не
затянуло в воронку, не ударило о камни, не выплеснуло на мелкий берег. Здесь
был его мир - настолько здесь, что, когда Корнев оказывался в городе, его
тяготила бездарная прямолинейность улиц, прямоугольность зданий, примитивная
устойчивость форм тел, их цветов и оттенков, простота звуков, уныло
сходящаяся перспектива, даже прямизна пучков света из окон в тумане ночи.
В том мире не было верхних уровней, где можно, не нарушая хода дел
внизу, заняться чем-то еще, выспаться или обдумать все всласть и не спеша.
Тот мир был устроен скучно и неудобно!
Стена башни, по которой Корнев, шагая по ступенькам, задумчиво вел
пальцем, вдруг оборвалась: обнажились прутья арматуры. Что такое? Главный
инженер ухватился за решетку, высунул голову наружу - и так обозрел
незабетонированную брешь в стене шириной метров в восемь и на три этажа по
высоте. "Ну Зискинд, ну архитектор-куратор... Это что же такое? Хорошо, что
выше кольца-лифта - а если бы ниже?! Понятно: здесь не управились к началу
работы над кольцом, а люди нужны, он их всех туда. И молчком. Побоялся, что
я не дам добро, и скрыл. Ну народ, ну люди!.. Третий человек в институте,
а?" Сейчас Александр Иванович искренне не помнил о тех случаях, в которых он
(второй человек в институте, а во многом, пожалуй, и первый) умалчивал и
маневрировал с целью добиться своего, и был от души огорчен поведением
архитектора.
Ниже бреши в осевой башне начиналась цивилизация. У лестницы появились
пластмассовые перила, на площадках и в коридорах горели газосветные лампы;
на оштукатуренных стенах шахты появились числа: синие - высота в метрах,
черные - номера этажей и красные - уровни ускорения времени.
На уровне "54" (120-й этаж) Корнев вышел на кольцо - как раз в тот
момент, когда и вертолет, который он наблюдал с крыши, доставил сюда свою
ферму. Некоторые монтажники поглядывали на главного инженера с удивлением.
Бригадир отделочников присмотрелся, подошел: "О, Александр Иванович, вас и
не признаешь сразу!.." Этим его реакция на мятый перепачканный костюм
Корнева, его небритые щеки и всклокоченные волосы исчерпалась, дальше пошли
заботы: пачки паркета на перевалке на 30-м уровне загребли другие
отделочники - как быть? Масляные краски некачественные... штакетник...
плитки... "Зискинду адресуйте ваши претензии,- ответил Корнев,- он вас
курирует. Где бытовка ваша?" - "А Зискинду хоть говори, хоть пиши - как об
стенку горох!" - "Бытовка, я спрашиваю, где?" Бригадир указал, пробормотал
вслед:
"Работу так все требуют!" Александр Иванович знал: только поддайся -
закрутит, до вечера не выпутаешься из мелочей.
Строители исповедовали принцип: о себе не позаботишься - никто не
позаботится. Бытовое помещение у них было, как гостиница, даже постели с
простынями, одеялами, подушками; был и душ, и стол для обедов, аварийный
запас провизии, который опустили в металлическом баке на тросе вниз, в
замедленное время - вместо холодильника. Сейчас здесь отдыхали
девчата-штукатуры. Они дали Корневу зеркало, он поглядел: да, попадись в
таком виде на глаза грозному зампреду - и пропал. Прощелыга, а не главный
инженер НИИ - такой только и способен нарушать законы.
- Выручайте вы меня, девушки,- сказал он.- Найдите у ребят бритву да
приведите в божеский вид мой костюм и рубашку.
Нашлись и электробритва, и гладильная доска, утюг, мыло. Корнев
помылся, выбрил лицо и шею, подстриг ногти. Девчата, пересмеиваясь, чистили
и гладили его одежду, заодно стрекотали, что в башне сегодня какая-то важная
комиссия все проверяет, что утром в зоне едва не вышел затор, вроде того,
что был три недели назад, когда все работы остановились, а верно, что эта
комиссия приехала снимать Пеца? И вас, Александр Иванович, говорят, тоже?
Вот будет жалко-то! А другие говорят, что вас - на его место?..
Корнев сидел на топчане, прикрыв ноги в трусах простыней. Услышав
последнее, он потемнел лицом, встал:
- Кто это, интересно, такие сплетни распускает? Найти бы... это ж
дезорганизатор, паникер. Что за чепуха, девушки! Что - мы с Валерьяном
Вениаминовичем попали из милости начальства на свои посты? По блату? Тех,
кто так выбился в большие, снять не штука. Но мы... мы оказались
руководителями здесь в силу естественных причин. Снять нас - значит нарушить
естественный ход событий в Шаре. Это никаким комиссиям не по силам. Так что
выкиньте это из головы.
Вид у него, несмотря на простыню, был внушительный. Девчата притихли.
Когда через полчаса Александр Иванович вернулся на кольцевой нарост, он
выглядел вполне прилично для главного инженера;
если в одежде и оставались кое-какие изъяны, то их вполне
компенсировала спокойная собранность и уверенность руководителя. По мере
того, как он опускался с этажа на этаж, к нему подходили бригадиры, мастера,
инженеры, сообщали о ходе работ, напирая, как водится, на недостатки,
неполадки, помехи смежников - начальство существует не для того, чтобы его
радовать. Корнев вникал, советовал, разрешал одно, запрещал другое,
подписывал на ходу кое-какие бумаги - и не подавал виду, что доволен, как
растут, образуются будто сами по себе в громаднейшем многоэтажном кольце
ячейки будущих лабораторий, мастерских, стендовых залов. Еще вчера ничего
здесь не было, шутка ли! И незачем показывать удовлетворение, потом будем
радоваться и умиляться: какие молодцы! - а сейчас пусть царит атмосфера
деловой озабоченности.
Шагая вниз, Александр Иванович не отказывал себе и в удовольствии
полюбоваться милой его сердцу балетной, гармоничной какой-то ладностью
движений работающих в НПВ; даже останавливался понаблюдать время от времени.
Отступал ли человек, чтобы принять в гнезда опускаемую краном часть стены,
завинчивал ли гайки, налегал ли на дрель, подтягивал ли сварочный кабель -
во всех действиях была упругая сбалансированность, спокойная, степенная
гибкость. "Ну как рыбы в воде, а! Знают НПВ уже не умом, а телом".
Да, пожалуй, так: работники чувствовали неоднородное пространство
вокруг себя, как воду, были уверенными пловцами в переменчивом море материи.
Эта сбалансированность, чувство пространства как упругой среды сохранялись у
них, и когда они возвращались в однородный мир, сохранялись радовавшей глаз
грацией и собранностью: по ним и в городе можно было отличить работавших в
Шаре. "Великолепное все-таки существо человек! - думал на ходу Корнев.- Вот
связь и координацию с трудом подгоняем к НПВ, электротехнику всю приходится
на постоянный ток переиначивать. А человека переделывать не надо:
присмотрелся, повертелся - и работает!"
На последнем этаже кольца, на "днище", где собирали и отлаживали
подъемный механизм, Корнев столкнулся с референтом Синицей.
- А где?..- спросил главный инженер.
- На той стороне. Они вникают сами.
- И как?
- Они склоняются войти в положение.
- Что же ты их одних покинул? Они ведь непривычны. Не дай бог свернут
свою превосходительную шейку... другого ж пришлют.
В просторном помещении с оконными проемами без рам вокруг Авдотьина
сгрудились монтажники и наладчики. Судя по лицу зампреда, не он им
доказывал, а они ему.
- А то шо ж я: утром ушел и утром пришел! - говорил один, трогая темным
пальцем костюм Федора Федоровича.- Буду дома крутиться весь день как
неприкаянный, жинке мешать. И думаю я там все время про эти кванты, как так
получается?.. Оно мне надо! Перед сынишкой и то неудобно, ему в школе вон
сколько задают. Работать надо с утра до вечера.
- Конечно,- поддержал другой работник,- так все привыкли: утром на
работу, вечером с работы. Пусть нам задают, чтобы выходило на полный день.
Оно и заработок, и дело хорошо движется.
- А иначе нужно десять смен в сутки,- вмешался третий. инженер, судя по
виду.- Масса людей, обезличка, не с кого качество спросить.
- Все это так,- подал голос Авдотьин.- Но ведь вам придется находиться
здесь фактически по многу дней - в отрыве от внешнего мира, без семьи, без
удобств...
- О!..- загомонили работники.- Это мы сами все обеспечим Наш девиз: о
себе не позаботишься, никто не позаботится!
- А шо касается семьи, дорогой товарищ,- снова вступил тот. с темными
пальцами и зычным голосом,- то наш режим работы сказывается благотворно на
семейных отношениях. Оч-чень благотворно! Во-первых, заработок - как у
прохвессора. Во-вторых. жены, как известно, ценят нас не только за
заработок...- Он конфиденциально склонился к зампреду.- Я не буду называть
фамилий, но есть тут у нас один товарищ в летах... так ведь у него до драмы
доходило. Раз, слышь, в неделю - и все, и привет. А жена молодая, и,
естественно, он в ней не уверен. Мы с ним рядом живем...
- Э, да будет тебе, балаболка, будет! - Пожилой дядя. на которого стали
посматривать, побагровел, отошел.
Корнев, наблюдавший сцену от дверей, узнал: бригадир Никонов - тот, что
выкладывал кривую трубу и хотел уволиться. Не уволился, вошел во вкус,
стремится повыше. А насчет жены сам. чудак. раззвонил, теперь обижается.
- Нет, я, боже избавь, не хочу сказать, что там что-то такое имело
место,- продолжал зычный.- Но - не уверен человек в такой ситуации:
подозрения, ревность, сцены... что было, то было. Оно ж через забор слышно.
А теперь - каждый вечер человек возвращается, будто из долгой
командировки... и как, слышь, молодожен! И все в порядке, окрепла семья.
Он выразительно согнул руку в локте. Работяги ржали. Зампред молодо
блестел глазами.
- Валя, там действительно все в порядке,- негромко сказал референту
Александр Иванович,- моего участия не требуется. Они сами все докажут -
рабочий же класс!.. Мы разминулись.
И он вернулся в осевую башню, зашагал снова вниз с этажа на этаж (хотя
здесь уже ходили лифты) - принимал парад дел. работ. результатов в Шаре.
В пустом выгнутом дугой зале на 90-м этаже, в котором к конференции
откроется научная библиотека, Корнев увидел Ястребова. Тот шел вдоль внешней
стены, приседал, распрямлялся, иногда что-то поднимал над головой. В местах,
где это "что-то" издавало вой или писк, бригадир делал на стене пометки
мелом.
- Герман Иваныч! - изумился Корнев.- Ты уже здесь, выспался?
- Это в честь чего я буду днем высыпаться, нежиться? - Тот подходил,
обнажая в улыбке стальные зубы, щурил калмыковатые глаза.- Догадались тоже:
не разбудив, в автобусы и по домам... Это себе дороже в будний день
отсыпаться, на то ночь есть. Отдохнул, помылся - и сюда.
- А команда твоя?
- Одни спят, а те, что поумнее, вон.- Он указал в дальний конец зала,
где трое рабочих - все "ястребы" - собирали трубчатые конструкции.- Стеллажи
строим для библиотеки. Юрий Акимович дал наряд.
- Чем это ты пищишь?
- Да вот,- Ястребов показал прибор в корпусе от транзисторного
приемника,- сделать я его сделал, а еще не назвал. Ну... вроде миноискателя.
Обнаруживаю сильные неоднородности около стен. Здесь стеллажи придется
отдалять от стены, чтобы книжки не выскакивали сами. А то и барышня какая
может с лесенки загреметь.
- Покажи-ка...- Корнев взял, осмотрел, снаружи ничего примечательного
не увидел, крутнул ногтем винт на задней панели.
- Открывать не надо, Александр Ива, я вам так скажу. Там две
стандартные платы с генераторами промежуточной частоты, общий выход на
динамик. Как сильно неоднородное место, так у ближнего к нему триода частота
сдвигается. Получаются биения, они поют и воют - предупреждают.
"Конечно, сдвиг частот, биения... как просто! Это же универсальный
индикатор неоднородностей. На микросхемах сделать, на руку надеть - работу
облегчит, безопасность увеличит. И я не сообразил. Тогда, в Овечьем ущелье,
смекнул, а потом и не вспомнил... надо же! Все текучка заедает". Корнев с
уважением взглянул на мастера:
- Золотой ты мужик, Герман Иваныч, что голова, что руки... Премию
получишь. А приборчик я у тебя одолжу на часок, надо кое-кого носом
потыкать...
Потыкать носом в самодельный индикатор Ястребова следовало начальника
лаборатории специальных приборов Бурова; эпитет "специальные" как раз и
подразумевал приборы, использующие в измерениях и индикации свойства НПВ.
Александр Иванович был не бюрократ какой-нибудь, чтобы вызывать начлаба
Бурова к себе в кабинет, отрывать от дел,- он сам, не расплескивая созревшее
чувство, направился к нему в лабораторию на 20-й уровень.
Начлаб Буров, цветущей внешности молодой инженер с широкими щеками и
пышной шевелюрой, был на месте. Он сидел, отклонив стул на задние ножки,
чтобы удобней было держать ноги на столе, и чертил схему в блокноте,
положенном на левое, красиво обтянутое джинсами бедро. При виде главного он
убрал ноги со стола, встал. В глубине комнаты инженер и две лаборантки
что-то паяли.
Тыкал его Александр Иванович носом основательно и с многих позиций.
Сейчас он не помнил, испытанное при виде приборчика чувство досады, что сам
не сообразил: мало ли что он не сообразил, на нем институт, а этот щекастый
лоботряс только на приборах сидит.
- А где приборы?! Где система привода и ориентации в Шаре? Вертолеты
мотаются по произвольным маршрутам, перерасходуют горючее, высаживаются на
площадки, как на полярную льдину! Где ограничители скорости? Где контрольные
таймеры? Где реле неоднородностей?..
- Понимаете, Александр Иванович,- красивым грудным голосом сказал
Буров,- нет общей идеи. А без нее...
- Да что идея, у вас здесь масса идей и эффектов: и тебе аккумуляция
зарядов, сдвиги частот и фаз, и биения, и барометрический закон, и
гравитационные искажения!" А спектральные сдвиги, а интерференция от разного
хода времени... Море разливанное, самая вкуснятина для разработчика
приборов. Давайте прямо, Витя: если вам не по душе или не по силам сделать
так, чтобы мы могли в НПВ видеть, слышать, измерять и отсчитывать все не
хуже, чем в обычном мире,- скажите. Мы найдем вам занятие по силам и по
душе. Вот штатная должность помощника коменданта у нас пустует, в
охран-отряде есть вакансии... пожалуйста, не стесняйтесь!
В это время очень кстати (или очень некстати, с чьей позиции смотреть)
в комнату на голоса заглянул Зискинд; его АКБ находилось в на том же этаже.
Но Александра Ивановича разбирала досада, что, совершив этот бросок ввысь,
преодолев многотысячекратную неоднородность пространства-времени, они не
приблизились ни к разгадке "мерцаний" в Шаре, ни даже к определению его
физических размеров. Только и того, что больше увидели.
Проблема физических размеров Шара... Она всем действовала на нервы.
Сама формулировка ее содержала наглый выпад против здравого рассудка: каков
внутренний диаметр Шара, имеющего внешний диаметр 450 метров? Пока что он
прямому измерению не поддавался - ни с земли, ни с крыши башни. По
имеющемуся опыту подъемов и полетов на предельных высотах можно было
предполагать, что физический поперечник Шара не меньше сотен километров.
Сейчас, подняв сюда, в идеальные для наблюдения условия: разреженный
воздух, ясность и покой которого не нарушают колебания внешней атмосферы,-
телескоп, сильный прожектор и локатор сантиметрового диапазона, они
надеялись, по крайней мере, просмотреть сквозь ядро Шара детали экранных
сетей; или хоть засечь их локатором, для сантиметровых волн которого сети
представляли собой "сплошную" отражающую поверхность. А если внутри, в ядре,
что-то есть, то изучить (измерить, пролоцировать) и это. Не просветили Шар
до сетей, не узрели их. И то, что внутри, осталось непонятным.
"Ничего, так было бы даже неинтересно - сразу. Главное, тропинку сюда
протоптали, изучим, измерим, поймем, никуда не денется!"
По мере опускания кабины светлое кольцо вокруг башни росло, опережая
расширение темного пятна крыши, становилось ярче и меняло расцветку от
багрового к оранжевому, к серо-желтому. В том кольце вмещалось все: вблизи
стен-склонов башни - навеки застывшие краны с грузами на стрелах,
автомашины, в бинокль Корнев различал и людей в динамических позах; далее -
вывернутая дуга проходной, накренившаяся и выгнутая площадка вертодрома, за
полем опрокинувшиеся во все стороны приплюснутые многоэтажные зданьица... и
так до горизонта, над которым на юге висело маленькое овальное солнце цвета
спелой черешни; на самом деле, поскольку земное время шло к полудню, оно
стояло в наивысшей точке.
Спуск занял двадцать минут. Вот аэростаты легли по краям площадки.
Терещенко спустил лесенку. Они вышли из кабины. На краю площадки сиротливо
торчала на треноге телекамера; рядом светил экран телеинвертера.
- Так-то вот проявлять излишнюю ретивость,- наставительно заметил
Корнев связисту.- Давно бы спустился к своим делам, а не вкалывал бы с нами
вместо референта Синицы.
- А я не в претензии, Александр Иванович,- отозвался тот.- Було
интэрэсно. Якщо хочэтэ, могу зовсим до вас подключиться. Все краще, чем меня
Хрыч будэ гонять, увольнением пугать... А по радио и электронике я все умею.
- Ну-ну, ты брось так про Валерьяна Вениаминовича. Он тебя правильно
пуганул: связистов своих распустил! А насчет этого - подумаем. Толюнь, ты
что делаешь?
Васюк-Басистов, присев возле инвертора, крутил ручки, щелкал
тумблерами.
- Вертолет хочу вызвать - что!
- Не прилетят сюда вертолеты, они по другим рейсам пошли.
- Ну, вызови ты, тогда прилетят! Надо же домой... ("Я знаю, что он
скажет: тебе нельзя домой, ты там проспишь полсуток. А я именно и хочу
выспаться дома, на чистых простынях, под одеялом, при открытом окне... и
чтобы жена говорила детям: "Тише, папа спит, он устал". А не на раскладушке
с поролоновым матрасом среди бетона, мусора и цементной пыли!")
Корнев понял состояние своего помощника.
- Толя,- сказал он осторожно,- я тоже устал. Давай так: ты выдашь
мастерам в эксперименталке задание на телескопический автомат, который мы с
тобой придумали,- и отправляйся домой. На весь день. Но чтобы выдать
грамотное задание, тебе надо поспать. Ты ведь сейчас сам не свой. Сегодня
под крышей начнут оборудовать гостиницу-профилакторий, тогда отдыхать будем,
как боги, вниз не потянет... А пока - уж такая у нас с тобой суровая жизнь,
друг мой Андреич! Так, действительно, раздумаешься - и позавидуешь тем, кто
сейчас мирно преподает в Таращанском сельхозтехникуме.
Этот намек всегда действовал на Васюка-Басистова безотказно. Он посидел
еще секунду, на бледном от усталости лице его появилась слабая улыбка.
Встал.
Через люк они опустились на последний, 152-й этаж осевой башни.
Терещенко двинулся вниз, а Корнев и Васюк свернули в отсек, где среди
бетонных колонн и стен с пустыми дверными проемами стояли десять раскладушек
без ничего, в углу лежал штабель желтых поролоновых матрасов. Здесь отдыхали
инженеры и монтажники всю многосуточную эпопею создания аэростатной кабины.
Здесь же они, как можно было догадаться по валявшимся на сером полу пактам
из-под молока, замасленным оберткам и колбасной кожуре, питались.
- Хлебнуть бы сейчас чего покрепче,- сказал Толюня.- чтобы размякнуть.
А то не уснешь...
- Неплохо бы,- согласился Александр Иванович, укладывая под себя один
матрасик и укрываясь другим.- Однако - сухой закон.
Через минуту оба спали. Главный инженер звучно сопел, втягивая носом
воздух. Васюк, уткнувшись в матрас, клекотал на вдохе и хрипел на выдохе.
Когда Корнев проснулся, Толюни не было. Александр Иванович взглянул на
часы. Это был бессмысленный жест спросонок: что здесь могли показать его
ЧЛВ, он и не посмотрел на них, когда укладывался. Да и неважно, сколько
проспал,- выспался, вот главное. Время на уровне "150" ничего не стоит.
Времени здесь вагон.
Он встал, от души потянулся. Ополоснул лицо под краном в соседнем
отсеке, будущем туалете. Вернулся достать из сумки полотенце - и только
тогда заметил возле раскладушки придавленную бутылкой пива (полной!)
записку: "Задание дал -Хайдарбекову и Смирнову. До завтра". "Ну, молодец! -
умилился Александр Иванович.- И работу запустил, и наверх кого-то сгонял с
запиской. Да еще с пивом, драгоценностью на этих высотах. Наверно, мастера и
принесли - поднимались за телескопом".
Прихватив бутылку, он выбрался на крышу. Так и есть, телескоп Максутова
в кабине отсутствовал. А телеинвертер на краю площадки по-прежнему
наличествовал. Александр Иванович связался с приемной, там был референт
Валя. Он сообщил, что сейчас 72.55 координаторного, что Пец сорок минут
назад укатил домой поесть, за главного Зискинд, он у себя в АКБ, что зампред
Авдотьин желает ознакомиться с работами на местах, а референт сомневается,
куда его вести.
- Как куда - повыше, туда, где пожарче. На кольцо. И объясни, что вчера
вечером его еще не было. Там и встретимся,- и Корнев отключился.
Прошел между аэростатами к краю крыши, сел на бетонный выступ, высосал
в два приема пиво, закурил, поглядывая вниз. Подумал неспешно: надо ограду
поставить, удивительно, как еще никто не сверзился... Внизу все было
каким-то невсамделишним. Вон в сумеречной стороне, в тени от башни, повис,
медленно, будто нехотя и с натугой, поворачивая лопасти винта, бурый (хотя
на самом деле, Корнев знал, зеленый) вертолет. И все время, пока он курил
сигарету, никак не мог раскрутить винты до слияния лопастей в круг; было
странно, что он не падает, а напротив - медленно волочит вверх стальную
ферму. Едва ползли грузовики по спирали. А в зоне. в тягучей смоле
крупноквантового пространства, и вовсе шаги маленьких приплюснутых
человечков растягивались на минуты. "Нудота!"
Александру Ивановичу не хотелось спускаться вниз, в сонное царство.
Здесь был иной мир, само ощущение времени приобретало какой-то необъятный
пространственный смысл. Он был один на сотни часов вокруг - как на сотни
километров. Случись с ним что - никакая помощь не успеет. Пустыня времени...
"Э, хватит прохлаждаться,- одернул он себя.- Время измеряется делами. А
это дело закручено - и все, и привет, дальше покатится без меня".
И он зашагал вниз по лестнице, придерживаясь за стену в тех местах, где
не было перил, обдумывал на ходу очередные дела. Очередных было три, все
взаимосвязанные: 1) проведение послезавтра Первой Всесоюзной конференции по
проблемам НПВ, 2) устройство к этому времени для делегатов
гостиницы-профилактория и 3) доклады. "Такие докладища надо выдать, чтобы
приезжие делегаты потом сталкивались в коридорах лбами и забывали
извиниться!.."
Вообще говоря, Александр Иванович спокойно относился к конференциям,
симпозиумам, семинарам и им подобным формам общения людей, объединенных
только специальностью. Он называл такие сборища "говорильней"; ему самому и
в голову бы не пришло поехать куда-то обсуждать свои проблемы и идеи - он
предпочел бы потратить время на разрешение проблем и реализацию идей. Но
возможность провернуть в Шаре за неполный рабочий день пятидневную
всесоюзную "говорильню" - с пленарными заседаниями, с работой секций, с
мощными докладами своих, с обеспечением делегатов всем вплоть до комфортного
ночлега - не могла его не воспламенить. И сейчас за гранью беспробудного сна
осталась эпопея с кабиной и "мерцаниями" - на иное, новое гнала,
подстегивала его высокая тревога души: вот если не устрою как следует
"говорильню" да не выдам на ней сильный доклад, то не будет мне счастья в
жизни, не будет вовек!
...Если спросить Александра Ивановича, для чего он совершает свое дело,
не жалеет себя (да и других), то он, наверно, объяснил бы все пользой
общественной и научной, необходимостью разрешать проблемы, а возможно, и
проще: нынешней гонкой-соперничеством среди людей, желанием не уступить в
ней, продвинуться - а то и заработком. Все мы так - стремимся покороче
объяснить причины поступков, движения своей души: в молодости от боязни, что
глубокое и сложное в нас не поймут, а в зрелом возрасте - по привычке,
пошловатой усталой привычке. И сами так начинаем думать о себе... На самом
же деле Корнев - как и любой сильный душой. умом и телом человек - совершал
все, чтобы наилучшим образом выразить себя. И подобно тому, как истинна
только та добродетель, которая не знает, что она добродетель, так и его
натура была настолько цельна в своей поглощенности делами, что не оставалось
в ней ничего для взгляда на себя со стороны. Двойственность, которая
порядком терзала Валерьяна Вениаминовича, шарахая его от конкретного в
отрешенно-общее восприятие всего и обратно (тем ослабляя его деловой тонус),
Корневу была чужда.
В этой безгрешной цельности натуры Александра Ивановича было что-то
несвойственное нашей так называемой "зрелости", что-то более близкое к той
великолепной поре, когда человек и ложечку варенья вкушает не только ртом,
но и всем существом вплоть до притоптывающей пятки, весь без остатка горюет,
весь радуется. Вероятно, именно это качество и не давало ему переутомляться,
свихнуться, загнуться от бешеной нагрузки последних месяцев. Да и месяцев
ли? Корнев давно махнул рукой на скрупулезный учет прожитого в Шаре времени
(хоть и сам предложил идею ЧЛВ): организм и обстоятельства сами
подсказывали, когда поспать, когда питаться, когда съездить домой выкупаться
и сменить белье, когда отключаться для размышлений. Жить было интересно,
жить было здорово - вот главное. Какая там двойственность - Александр
Иванович чувствовал (глубинно, не словами), что тугая мощная струя несет
его, надо только успевать поворачиваться, выгребать на середину, чтобы не
затянуло в воронку, не ударило о камни, не выплеснуло на мелкий берег. Здесь
был его мир - настолько здесь, что, когда Корнев оказывался в городе, его
тяготила бездарная прямолинейность улиц, прямоугольность зданий, примитивная
устойчивость форм тел, их цветов и оттенков, простота звуков, уныло
сходящаяся перспектива, даже прямизна пучков света из окон в тумане ночи.
В том мире не было верхних уровней, где можно, не нарушая хода дел
внизу, заняться чем-то еще, выспаться или обдумать все всласть и не спеша.
Тот мир был устроен скучно и неудобно!
Стена башни, по которой Корнев, шагая по ступенькам, задумчиво вел
пальцем, вдруг оборвалась: обнажились прутья арматуры. Что такое? Главный
инженер ухватился за решетку, высунул голову наружу - и так обозрел
незабетонированную брешь в стене шириной метров в восемь и на три этажа по
высоте. "Ну Зискинд, ну архитектор-куратор... Это что же такое? Хорошо, что
выше кольца-лифта - а если бы ниже?! Понятно: здесь не управились к началу
работы над кольцом, а люди нужны, он их всех туда. И молчком. Побоялся, что
я не дам добро, и скрыл. Ну народ, ну люди!.. Третий человек в институте,
а?" Сейчас Александр Иванович искренне не помнил о тех случаях, в которых он
(второй человек в институте, а во многом, пожалуй, и первый) умалчивал и
маневрировал с целью добиться своего, и был от души огорчен поведением
архитектора.
Ниже бреши в осевой башне начиналась цивилизация. У лестницы появились
пластмассовые перила, на площадках и в коридорах горели газосветные лампы;
на оштукатуренных стенах шахты появились числа: синие - высота в метрах,
черные - номера этажей и красные - уровни ускорения времени.
На уровне "54" (120-й этаж) Корнев вышел на кольцо - как раз в тот
момент, когда и вертолет, который он наблюдал с крыши, доставил сюда свою
ферму. Некоторые монтажники поглядывали на главного инженера с удивлением.
Бригадир отделочников присмотрелся, подошел: "О, Александр Иванович, вас и
не признаешь сразу!.." Этим его реакция на мятый перепачканный костюм
Корнева, его небритые щеки и всклокоченные волосы исчерпалась, дальше пошли
заботы: пачки паркета на перевалке на 30-м уровне загребли другие
отделочники - как быть? Масляные краски некачественные... штакетник...
плитки... "Зискинду адресуйте ваши претензии,- ответил Корнев,- он вас
курирует. Где бытовка ваша?" - "А Зискинду хоть говори, хоть пиши - как об
стенку горох!" - "Бытовка, я спрашиваю, где?" Бригадир указал, пробормотал
вслед:
"Работу так все требуют!" Александр Иванович знал: только поддайся -
закрутит, до вечера не выпутаешься из мелочей.
Строители исповедовали принцип: о себе не позаботишься - никто не
позаботится. Бытовое помещение у них было, как гостиница, даже постели с
простынями, одеялами, подушками; был и душ, и стол для обедов, аварийный
запас провизии, который опустили в металлическом баке на тросе вниз, в
замедленное время - вместо холодильника. Сейчас здесь отдыхали
девчата-штукатуры. Они дали Корневу зеркало, он поглядел: да, попадись в
таком виде на глаза грозному зампреду - и пропал. Прощелыга, а не главный
инженер НИИ - такой только и способен нарушать законы.
- Выручайте вы меня, девушки,- сказал он.- Найдите у ребят бритву да
приведите в божеский вид мой костюм и рубашку.
Нашлись и электробритва, и гладильная доска, утюг, мыло. Корнев
помылся, выбрил лицо и шею, подстриг ногти. Девчата, пересмеиваясь, чистили
и гладили его одежду, заодно стрекотали, что в башне сегодня какая-то важная
комиссия все проверяет, что утром в зоне едва не вышел затор, вроде того,
что был три недели назад, когда все работы остановились, а верно, что эта
комиссия приехала снимать Пеца? И вас, Александр Иванович, говорят, тоже?
Вот будет жалко-то! А другие говорят, что вас - на его место?..
Корнев сидел на топчане, прикрыв ноги в трусах простыней. Услышав
последнее, он потемнел лицом, встал:
- Кто это, интересно, такие сплетни распускает? Найти бы... это ж
дезорганизатор, паникер. Что за чепуха, девушки! Что - мы с Валерьяном
Вениаминовичем попали из милости начальства на свои посты? По блату? Тех,
кто так выбился в большие, снять не штука. Но мы... мы оказались
руководителями здесь в силу естественных причин. Снять нас - значит нарушить
естественный ход событий в Шаре. Это никаким комиссиям не по силам. Так что
выкиньте это из головы.
Вид у него, несмотря на простыню, был внушительный. Девчата притихли.
Когда через полчаса Александр Иванович вернулся на кольцевой нарост, он
выглядел вполне прилично для главного инженера;
если в одежде и оставались кое-какие изъяны, то их вполне
компенсировала спокойная собранность и уверенность руководителя. По мере
того, как он опускался с этажа на этаж, к нему подходили бригадиры, мастера,
инженеры, сообщали о ходе работ, напирая, как водится, на недостатки,
неполадки, помехи смежников - начальство существует не для того, чтобы его
радовать. Корнев вникал, советовал, разрешал одно, запрещал другое,
подписывал на ходу кое-какие бумаги - и не подавал виду, что доволен, как
растут, образуются будто сами по себе в громаднейшем многоэтажном кольце
ячейки будущих лабораторий, мастерских, стендовых залов. Еще вчера ничего
здесь не было, шутка ли! И незачем показывать удовлетворение, потом будем
радоваться и умиляться: какие молодцы! - а сейчас пусть царит атмосфера
деловой озабоченности.
Шагая вниз, Александр Иванович не отказывал себе и в удовольствии
полюбоваться милой его сердцу балетной, гармоничной какой-то ладностью
движений работающих в НПВ; даже останавливался понаблюдать время от времени.
Отступал ли человек, чтобы принять в гнезда опускаемую краном часть стены,
завинчивал ли гайки, налегал ли на дрель, подтягивал ли сварочный кабель -
во всех действиях была упругая сбалансированность, спокойная, степенная
гибкость. "Ну как рыбы в воде, а! Знают НПВ уже не умом, а телом".
Да, пожалуй, так: работники чувствовали неоднородное пространство
вокруг себя, как воду, были уверенными пловцами в переменчивом море материи.
Эта сбалансированность, чувство пространства как упругой среды сохранялись у
них, и когда они возвращались в однородный мир, сохранялись радовавшей глаз
грацией и собранностью: по ним и в городе можно было отличить работавших в
Шаре. "Великолепное все-таки существо человек! - думал на ходу Корнев.- Вот
связь и координацию с трудом подгоняем к НПВ, электротехнику всю приходится
на постоянный ток переиначивать. А человека переделывать не надо:
присмотрелся, повертелся - и работает!"
На последнем этаже кольца, на "днище", где собирали и отлаживали
подъемный механизм, Корнев столкнулся с референтом Синицей.
- А где?..- спросил главный инженер.
- На той стороне. Они вникают сами.
- И как?
- Они склоняются войти в положение.
- Что же ты их одних покинул? Они ведь непривычны. Не дай бог свернут
свою превосходительную шейку... другого ж пришлют.
В просторном помещении с оконными проемами без рам вокруг Авдотьина
сгрудились монтажники и наладчики. Судя по лицу зампреда, не он им
доказывал, а они ему.
- А то шо ж я: утром ушел и утром пришел! - говорил один, трогая темным
пальцем костюм Федора Федоровича.- Буду дома крутиться весь день как
неприкаянный, жинке мешать. И думаю я там все время про эти кванты, как так
получается?.. Оно мне надо! Перед сынишкой и то неудобно, ему в школе вон
сколько задают. Работать надо с утра до вечера.
- Конечно,- поддержал другой работник,- так все привыкли: утром на
работу, вечером с работы. Пусть нам задают, чтобы выходило на полный день.
Оно и заработок, и дело хорошо движется.
- А иначе нужно десять смен в сутки,- вмешался третий. инженер, судя по
виду.- Масса людей, обезличка, не с кого качество спросить.
- Все это так,- подал голос Авдотьин.- Но ведь вам придется находиться
здесь фактически по многу дней - в отрыве от внешнего мира, без семьи, без
удобств...
- О!..- загомонили работники.- Это мы сами все обеспечим Наш девиз: о
себе не позаботишься, никто не позаботится!
- А шо касается семьи, дорогой товарищ,- снова вступил тот. с темными
пальцами и зычным голосом,- то наш режим работы сказывается благотворно на
семейных отношениях. Оч-чень благотворно! Во-первых, заработок - как у
прохвессора. Во-вторых. жены, как известно, ценят нас не только за
заработок...- Он конфиденциально склонился к зампреду.- Я не буду называть
фамилий, но есть тут у нас один товарищ в летах... так ведь у него до драмы
доходило. Раз, слышь, в неделю - и все, и привет. А жена молодая, и,
естественно, он в ней не уверен. Мы с ним рядом живем...
- Э, да будет тебе, балаболка, будет! - Пожилой дядя. на которого стали
посматривать, побагровел, отошел.
Корнев, наблюдавший сцену от дверей, узнал: бригадир Никонов - тот, что
выкладывал кривую трубу и хотел уволиться. Не уволился, вошел во вкус,
стремится повыше. А насчет жены сам. чудак. раззвонил, теперь обижается.
- Нет, я, боже избавь, не хочу сказать, что там что-то такое имело
место,- продолжал зычный.- Но - не уверен человек в такой ситуации:
подозрения, ревность, сцены... что было, то было. Оно ж через забор слышно.
А теперь - каждый вечер человек возвращается, будто из долгой
командировки... и как, слышь, молодожен! И все в порядке, окрепла семья.
Он выразительно согнул руку в локте. Работяги ржали. Зампред молодо
блестел глазами.
- Валя, там действительно все в порядке,- негромко сказал референту
Александр Иванович,- моего участия не требуется. Они сами все докажут -
рабочий же класс!.. Мы разминулись.
И он вернулся в осевую башню, зашагал снова вниз с этажа на этаж (хотя
здесь уже ходили лифты) - принимал парад дел. работ. результатов в Шаре.
В пустом выгнутом дугой зале на 90-м этаже, в котором к конференции
откроется научная библиотека, Корнев увидел Ястребова. Тот шел вдоль внешней
стены, приседал, распрямлялся, иногда что-то поднимал над головой. В местах,
где это "что-то" издавало вой или писк, бригадир делал на стене пометки
мелом.
- Герман Иваныч! - изумился Корнев.- Ты уже здесь, выспался?
- Это в честь чего я буду днем высыпаться, нежиться? - Тот подходил,
обнажая в улыбке стальные зубы, щурил калмыковатые глаза.- Догадались тоже:
не разбудив, в автобусы и по домам... Это себе дороже в будний день
отсыпаться, на то ночь есть. Отдохнул, помылся - и сюда.
- А команда твоя?
- Одни спят, а те, что поумнее, вон.- Он указал в дальний конец зала,
где трое рабочих - все "ястребы" - собирали трубчатые конструкции.- Стеллажи
строим для библиотеки. Юрий Акимович дал наряд.
- Чем это ты пищишь?
- Да вот,- Ястребов показал прибор в корпусе от транзисторного
приемника,- сделать я его сделал, а еще не назвал. Ну... вроде миноискателя.
Обнаруживаю сильные неоднородности около стен. Здесь стеллажи придется
отдалять от стены, чтобы книжки не выскакивали сами. А то и барышня какая
может с лесенки загреметь.
- Покажи-ка...- Корнев взял, осмотрел, снаружи ничего примечательного
не увидел, крутнул ногтем винт на задней панели.
- Открывать не надо, Александр Ива, я вам так скажу. Там две
стандартные платы с генераторами промежуточной частоты, общий выход на
динамик. Как сильно неоднородное место, так у ближнего к нему триода частота
сдвигается. Получаются биения, они поют и воют - предупреждают.
"Конечно, сдвиг частот, биения... как просто! Это же универсальный
индикатор неоднородностей. На микросхемах сделать, на руку надеть - работу
облегчит, безопасность увеличит. И я не сообразил. Тогда, в Овечьем ущелье,
смекнул, а потом и не вспомнил... надо же! Все текучка заедает". Корнев с
уважением взглянул на мастера:
- Золотой ты мужик, Герман Иваныч, что голова, что руки... Премию
получишь. А приборчик я у тебя одолжу на часок, надо кое-кого носом
потыкать...
Потыкать носом в самодельный индикатор Ястребова следовало начальника
лаборатории специальных приборов Бурова; эпитет "специальные" как раз и
подразумевал приборы, использующие в измерениях и индикации свойства НПВ.
Александр Иванович был не бюрократ какой-нибудь, чтобы вызывать начлаба
Бурова к себе в кабинет, отрывать от дел,- он сам, не расплескивая созревшее
чувство, направился к нему в лабораторию на 20-й уровень.
Начлаб Буров, цветущей внешности молодой инженер с широкими щеками и
пышной шевелюрой, был на месте. Он сидел, отклонив стул на задние ножки,
чтобы удобней было держать ноги на столе, и чертил схему в блокноте,
положенном на левое, красиво обтянутое джинсами бедро. При виде главного он
убрал ноги со стола, встал. В глубине комнаты инженер и две лаборантки
что-то паяли.
Тыкал его Александр Иванович носом основательно и с многих позиций.
Сейчас он не помнил, испытанное при виде приборчика чувство досады, что сам
не сообразил: мало ли что он не сообразил, на нем институт, а этот щекастый
лоботряс только на приборах сидит.
- А где приборы?! Где система привода и ориентации в Шаре? Вертолеты
мотаются по произвольным маршрутам, перерасходуют горючее, высаживаются на
площадки, как на полярную льдину! Где ограничители скорости? Где контрольные
таймеры? Где реле неоднородностей?..
- Понимаете, Александр Иванович,- красивым грудным голосом сказал
Буров,- нет общей идеи. А без нее...
- Да что идея, у вас здесь масса идей и эффектов: и тебе аккумуляция
зарядов, сдвиги частот и фаз, и биения, и барометрический закон, и
гравитационные искажения!" А спектральные сдвиги, а интерференция от разного
хода времени... Море разливанное, самая вкуснятина для разработчика
приборов. Давайте прямо, Витя: если вам не по душе или не по силам сделать
так, чтобы мы могли в НПВ видеть, слышать, измерять и отсчитывать все не
хуже, чем в обычном мире,- скажите. Мы найдем вам занятие по силам и по
душе. Вот штатная должность помощника коменданта у нас пустует, в
охран-отряде есть вакансии... пожалуйста, не стесняйтесь!
В это время очень кстати (или очень некстати, с чьей позиции смотреть)
в комнату на голоса заглянул Зискинд; его АКБ находилось в на том же этаже.