Савченко Виктор. Должность во вселенной

чтобы гуманоиды, мы видели, что и ящеры по этой части не промах, могут
образумиться еще какие-то, даже вовсе неорганические. Ничего себе явление
природы? Явление, в котором участвуют города, правительства, институты,
теории добра и зла, наука, политика, искусства, технологии, чиновники,
трудящиеся, семьи, кланы, нации, религиозные течения, техника, литература,
изобретения, и еще, и еще... и все заботятся о благе, о безопасности, о
пользе (о вреде почти никто!), об удовлетворении потребностей на душу
населения. "Человек создан для счастья, как птица для полета",- а другие
твари, стало быть, лишь для того, чтобы обеспечить ему это счастье: мясную
диету, пух-перо и дубленки. Корнев снова прошелся вдоль стены, остановился,
потер лоб.
- Я здесь много об этом размышлял, книги читал. Не по специальности это
мне, не по складу ума - но коль скоро возникли сомнения в сути самого
главного во мне, да не только во мне - надо остановиться и разобраться.
"Закон возрастания потребностей" - он даже в политэкономии записан. Но
почему он такой?.. Такова природа человека. А почему она такова? Почему у
зверей нет возрастания потребностей? Да и у нас, если говорить об
основных-то, животных, этого нет... ну разве полакомиться чем-нибудь
дефицитным. Но как только удовлетворены основные, каждый начинает косить
ненасытным оком: а как другие живут, что едят и носят, какая мебель,
квартира, автомобиль, дача, пост, жена, любовница, электроника, записи,
стиральная машина.. Вот тут и подхватывает людей нечистая сила: хочу, чтоб
не хуже, чтоб у меня больше и лучше было! И пределов этой жажде нет.
Он подергал нос, усмехнулся:
- Как все-таки подла наука! Вот произнесли слова: закон возрастания
потребностей - и всем кажется, будто разобрались, закон открыли... Лепечем
об объективном познании, а сами настолько субъективны, что боимся и
подумать, что наши чувства, стремления, потребности могут иметь иной
объективный смысл в эволюции мира. Удовлетворяем их, переживаем
удовольствие, порой счастье, возникают новые стимулы, утоляем и их... И
кажется, что в этом и есть смысл бытия, что все блага Земли запасены именно
для нас, что так и должно быть. Действительно, "должно" - да только не в том
смысле. Дрожжевые микроорганизмы тоже радостно питаются, что-то выделяют,
размножаются - и не думают, что утолением своих потребностей создают процесс
брожения в тесте в интересах хлебопека.
- Даже так?! - поднял брови директор.
- Что? А... нет, Вэ-Вэ, не так: нет Вселенского Хлебопека, нет бога,
кроме потоков материи-действия, потоков времени. Это-то самое и обидное,
самое смешное и постыдное: что наша, "венцов творения", психическая жизнь -
самая сложнота, самая вкуснятина в романах и фильмах - суть множественное
проявление чего-то очень простого, проще всех слов. И главный смысл наших
чувств, наших страстей и стремлений - тот, что они есть связи со средой,
связи, делающие нас всех частями крупных и тоже очень простых процессов в
мире. Поскольку вы изучали индийскую философию, для вас это не должно быть
новым.
- Изучать-то я изучал...- задумчиво сказал Пец.- Только, боюсь,
нынешнее взрывное развитие мира и для индийских мудрецов составляет немалую
загадку.
- А, ну в этом-то как раз я в своих размышлениях преуспел, могу, если
желаете, просветить, и вас. Дело простое.
- Давайте.
- Начнем с турбин,- помолчав, заговорил Корнев.- Это самый удачный тип
двигателей, поршневые - паровые ли, внутреннего ли сгорания - только
путаются у него под ногами, мешают окончательно завоевать мир. Идею его
знали античные греки, а в ход она пошла всего два века назад. Возьмем
электричество и магнетизм: основные эффекты - зарядовые, химические,
магнитные - знали тысячи лет. Технологические возможности для постановки
опытов Гальвани, Петрова и Фарадея - проволочки, лягушки, угли, кислоты и
прочее - существовали столько же; а реализовалось все два века назад. Я вам
больше скажу: современная электроника - именно современная,
полупроводниковая, на кристаллах - могла бы развернуться тысячу лет назад, в
компании с электротехникой, разумеется. А химия? - Огромное количество
знаний, идей, технологий пылилось от времен ранних алхимиков до середины
XVIII века. А книгопечатание, известное еще древним китайцам? А медицина,
коя валяла дурака тысячи лет - опять-таки до времен, когда всерьез началась
борьба против эпидемий, за сохранение здоровья и продление жизни бесценных
"венцов творений"?.. То есть два века назад пришло время. Мы толкуем это в
переносном смысле, дескать, наступило время удовлетворения извечных
потребностей людей посредством открываемых наукой и технологией
возможностей... что, конечно, чушь собачья, потому что большинство
потребностей современных людей порождены прогрессом, открывшимися
возможностями, это круговой, вихревой процесс. А время пришло в самом
прямом, простом смысле - и вы. Валерьян Вениаминович, знаете - в каком.
- Вы все-таки скажите сами. Не вербуйте меня в сторонники, рано.
- Я не вербую, но что вы это знаете, уверен. Оно пришло в смысле спада
напора несущего нашу планету потока материи, отчего и расплывается,
размахривается турбулентная сердцевина - сиречь сама планета. И вы, и я
такое видели многажды, так что не увиливайте. А то, что осуществляется все
через нашу мощную деятельность по утолению все новых и новых - откуда только
берутся! - потребностей и замыслов, означает лишь, что наша психическая и
интеллектуальная жизнь есть время, овеществленное в нас. Или, точнее, в нас
овеществлены градиенты растекания потока времени.
- Сильно! - крутнул головой Пец.
- Мысль, между прочим, не моя, я ее у Андрея Платонова нашел. Могучий
был ум, не хуже древних риши. В "Котловане" у него сказано: "Дети - это
время, созревающее в свежих телах"-. Кстати, это и к нынешним детям, и к
молодым людям относится:
они чувствуют в себе свое время и не могут - не не хотят, а не могут! -
походить на нас.
Оба помолчали. Густо было, сейчас в воздухе просмотрового зала от
больших мыслей, можно было долго молчать. Но Корнев еще не выговорился:
- Вовсе не обязательно, что это конец для планеты - наша цивилизация.
Вы не хуже меня знаете, что у многих миров в MB набор выразительности идет
не плавно, а с колебаниями, возвратами - и на спаде эти гармоники
повторяются. Возможно, и для Земли так...
- Даже вероятно, поскольку слишком круто наш "прогресс" пошел,- кивнул
Валерьян Вениаминович,- не для миллиарднолетней жизни мира эти перемены за
века-секунды. Что-то должно притормозить.
- Что-то, да не кто-то. Не мы, дорогой Валерьян Вениаминович,- горько
(так что у Пеца мурашки по спине прошли) рассмеялся Александр Иванович.-
Через утоляющего свои раскаленные потребности человека может осуществляться
только смешение. Развал планеты. А ежели он притормозится, время снова
потянет планету на выразительность, то и человек - такой, как он есть,- не
нужен.
- Ну, это вы слишком,- растерянно сказал Пец.
- Почему слишком? Вы не хуже меня знаете, что в будущем - то есть
опять-таки во времени - на этот случай для нас кое-что припасено: не ядерная
война, так экологический кризис... Да и в душе своей все мы, даже
разглагольствуя о непрерывном росте потребностей и благосостояния,
чувствуем: не может такая лафа продолжаться вечно - и тебе квартиры, и
магазины, непыльная работа, поездки-полеты, полно развлекухи, шмотки,
услуги... У других тварей ничего, а у этих - у нас- все. В глубине души мы
себе цену знаем - поэтому и глотничаем.

III

- И объясните вы мне, Валерьян Вениаминович, ради бога,- продолжал
Корнев с мучительными интонациями, повернув к Пецу худое лицо с лихорадочно
блестящими глазами.- Ну, ладно: потребности в еде, тепле, продолжении рода,
страх боли и гибели- против этого спорить нечего, основное качество нашей и
всех животных плоти. Но вот не потребности - проблемы, не пошлая суета ради
чав-чав и самки - творческая деятельность... это-то что? Все эти мальчики с
голубыми, синими, серыми, карими, черными... но непременно одухотворенными -
глазами, со способностями и мечтой, с энергией и умением, когда поэты в
душе, когда деляги, чаще серединка на половинку, вроде меня... мы-то с вами
что такое? С нас ведь начинаются экспоненты необратимого изменения мира: с
того, что кто-то один придумал прямохождение, другой рычаг, третий колесо,
четвертый огонь... Без этого и человечества не было бы - осталось бы
обезьянство. Но и мы, творческие мальчики, тоже далеко обычно не
заглядываем: ну, замечаем проблемы, формулируем задачи, выдаем идеи,
решения, изобретения. Тот - чтобы подзаработать, другой - остепениться,
третий ради Госпремии и славы; иным и вовсе просто интересно возиться с
приборами и реактивами: что выйдет? И каждый выдаст что-то новое, открывает
дороги-возможности, по которым устремляются толпы жадных дураков. И
получается, что их страсти подогревает, утоляя и дразня, наша слепая
активность мысли. У свинца свойство тяжесть, у щелочей - едкость, а у нас
активность мысли!
Он снова заходил по комнате, то удаляясь от Пеца, то приближаясь.
- Активность мысли, творчество, смекалка, инициатива, поиск,
изобретательность, горение... какие слова! И все это вместе именуем
познанием. Мы, комочки протоплазмы, существуем благополучно только в
оранжерейных условиях нашей планеты, в узеньком диапазоне температур, в
стабильном тяготении, в атмосфере с кислородом и достаточной влажностью...
Посредством ухищрений, комфорта, приспособлений мы умеряем, гасим,
отфильтровываем огромность Мира, его просторы, энергии, скорости,
температуры, силы, миллионнолетние длительности и взрывные скорости
процессов - приноравливаем все к своей ничтожной сиюминутности, к слепоте и
слабости и называем это познанием! Познание Мира, ха! Да оно уничтожит любой
такой комочек, если напрямую-то, без щелочек и фильтров... Лопочем: великие
открытия, великие изобретения. Но что есть их величие, как не размер
дистанции между истиной и нашими представлениями? Не вернее ли говорить о
громадности наших заблуждений?..
Остановился напротив Валерьяна Вениаминовича, посмотрел
заинтересованно:
- Давайте-ка обсудим этот вопрос, он того стоит. До теории Пеца и
турбулентной гипотезы Любарского был некий Поль Адриен Морис Дирак,
англичанин гасконского происхождения. Он предложил теорию вакуума, из
которой следовало, что каждый объемчик физического пространства размерами в
нуклон... уже содержит в себе этот нуклон. То есть "пустота" имеет плотность
ядерной материи. А частицы и образующиеся из них вещества, которые мы
воспринимаем, есть возбужденные состояния вакуума, редкие флюктуации его. В
подтверждение он предсказал антиэлектрон - позитрон, антипротон... И только
это и прижилось в физике. А главная идея была воспринята всеми как
математический формализм с примесью сумасшедшинки: как это может быть, чтобы
пустота имела ядерную плотность в миллиард миллиардов раз плотнее нас,
весомых тел? Чушь!.. Так, Вэ-Вэ, я ничего не переврал?
- Нет.- Тот смотрел на Корнева снизу вверх с любованием.- Вы, я вижу,
здесь время не теряли.
- Эх, может, лучше бы я его потерял!.. Но дальше: вспомним - и это вы
знаете лучше меня,- что в древнеиндийской философии главным является
представление о Брахмо-Абсолюте, о чем-то таком, что наполняет все и вся
снаружи и внутри, и абсолютно, совершенно категорически превосходит по всем
параметрам различимый мир. У древних китайцев к этому близко понятие дао. Мы
тем и другим по европейской спесивости своей пренебрегаем: азиаты, мол, да
еще древние, ну их!..- но с теорией Дирака-то в масть. И с идеей праматерии
Гейзенберга - тоже. И, главное, с тем, что наблюдаем в MB в самых обширных
масштабах, в масть. То есть действительно так! Следовательно, суждение
древних индусов, что только Брахмо и стоит знать-понимать, чувствовать,
правильное понимая, представляя, чувствуя это, мы тем самым знаем 99,9999.
словом, после запятой еще шестнадцать девяток - процентов существенного
содержания мира - то есть практически все.
- Но, Валерьян Вениаминыч, но!.. Это главное знание о мире настолько
просто, что для восприятия его не надо сложных теорий, разветвленных
умствований и выкладок. Да что - мозга человеческого не надо. Может, лучше
без него спинным воспринять, промежностью, той самой Кундалини, или просто
плотью живой... Птица, поющая в небе, греющаяся на солнышке змея, возможно,
лучше понимают мир, чем мы с вами, терзаемые тысячью проблем!
Он замолчал, зашагал. Молчал и директор. Здесь стоило помолчать.
- Так что же против этого простого знания все наши сложные,
множественные знаньица: от кулинарии до техники физического эксперимента и
до теорий? - как бы сам с собой заговорил Корнев; голос его то затихал с
удалением, то нарастал.- Знание, как достичь мелких удовольствий, или, в
лучшем случае, мелких результатов, которые суммируются в... извините,
"прогресс". И бурлит слепая активность мысли, навевает иллюзию власти над
миром. Энергия подвластна нам: хотим - это включим, хотим - другое... но
что-то непременно включим! Вещества подвластны нам: хотим - то из них
сделаем, хотим - другое... но что-то непременно сделаем! А натуре все равно:
лишь бы с пустотами и лишь бы включенное нами выделяло тепло... И все
напористее, активнее, больше, чаще, сильнее, выше, дальше, ярче, громадное,
лучше, чем у других! - Александр Иванович остановился, повернул к Пецу
искаженное лицо.- А ведь что есть самоубийство, Вэ-Вэ? Активная смерть. И
скажите вы мне, Валерьян Вениаминович, объясните, бога ради,- проговорил он,
помолчав, с прежними мучительными интонациями.- Вот в Таращанске Шар рвал
дома и почву. А здесь я, расположив надлежащим образом экраны, использовал
это для образования котлована под башню и погружения труб. Так если
отвлечься от "для" - ведь то же самое делалось-то!.. Вот и растолкуйте вы
мне: что такое мой ум, вся разумная деятельность наша? Наша ли она? Свои ли
мы? Что такое мы?

ГЛАВА 24 ОБСУЖДЕНИЕ

Мысли не деньги, лишними не бывают
К Прутков-инженер Мысль No 1
Пец стремился поговорить с Корневым - но если бы знал, какой выйдет
разговор, то, пожалуй, повременил бы. А теперь приходилось принимать бой не
будучи готовым, когда у самого мысли в смятении. И нельзя, как в иных
критических ситуациях, по-быстрому подняться вверх, чтобы обстоятельно
обдумать все в ускоренном времени, подобрать доводы,- потому что и так на
крыше; не в кабину же ГиМ удаляться от Корнева, который стоит напротив,
смотрит с болью и надеждой. Невозможно отговориться и неотложными делами -
все дела покорно замерли внизу.
...Ситуация напомнила Валерьяну Вениаминовичу, любителю индийского
эпоса, сцену из "Махабхараты": когда два враждующих родственных клана
Пандавы и Кауравы сошлись для решительной битвы, а вождь Пандавов Арджуна,
увидев в рядах противников родичей, близких, уважаемых людей, пришел в
отчаяние и хотел отказаться от боя. Тогда его колесничий бог Кришна
остановил время и в восемнадцати главах своей Божественной песни
("Бхагаватгиты") обстоятельно объяснил ему неправильность, нефилософичность
такого отношения к предстоящему сражению, к своему долгу воителя и
властителя, а заодно и многие вопросы глубинной жизни мира. Поэму эту Пец
знал на память. Сходство, впрочем, было лишь в том, что вопросы встали самые
глубинные; да еще в том, что время замерло. Александр Иванович, хоть и в
отчаянии, не походил на царевича Арджуну, а сам Пец, тем более, на бога
Кришну. Куда!..
К тому же с надчеловеческих, вселенских позиций выступал сейчас Корнев,
практик и прагматик, а не теоретик Пец. Немало из сказанного им сходилось и
с мыслями Валерьяна Вениаминовича, с мыслями, возникшими не только от работы
в НПВ, от исследования Меняющейся Вселенной, но и более ранними, знакомыми,
вероятно, каждому много пережившему и много думавшему человеку: что под
видом самоутверждения людей, коллективов, обществ, их борьбы за место под
солнцем, за счастье, за свои интересы, за блага, за выживание - на Земле
делается что-то совсем другое. И теперь становилось понятно - что.
И тем не менее Валерьян Вениаминович понимал, что поддаваться нельзя:
обидно, противно... нельзя, да и все тут.
- Прежде всего я горжусь вами, Саша,- начал он.- Я знал, что вы умница
и талант... более, как думалось, по инженерной части. Но таких смелых,
обширных, общих мыслей, когда и мне, так сказать, старому прожженному
умнику, приходилось глядеть на вас снизу вверх, я, признаюсь честно, не
ждал. Сильно!
Корнев сделал нетерпеливый жест рукой, как бы отмахиваясь от этих слов:
не надо, мол, давай по существу.
- Но... ведь вот что у вас выходит: города и поселения, все, с ними
связанное,- свищи, болячки на теле планеты, горячечная сыпь. Сама
цивилизация наша есть болезнь, от которой мир может 'исцелиться, но может и
погибнуть... Хорошо, продолжим в том же духе: сами планеты, а тем более
звезды и звездно-планетные системы - вихревые язвы на теле галактик. Они
ведь тоже выделяются признаками повышенной температуры, загрязняют окрестную
чистоту пространства излучениями, испарениями веществ, ведь так? И сами
галактики суть свищи, чирьи и прочие фурункулы на незримом теле Вселенной...
Вы не находите, что здесь мы распространяем обычные понятия, пусть и в самом
общем виде: смешения, упадка, разрушения - далеко за дозволенные для них
пределы? Кстати, не ново это утверждение о жизни как болезни материи.
- Эх... эквилибристика это все, Вэ-Вэ, милая академическая
эквилибристика! Ну, не болезнь - повышенная изменчивость, брожение материи,
а разум - фермент в этом брожении. Как ни назови, все равно выходит, что
наши чувства, мысли и вытекающие из них дела имеют не тот смысл, какой мы
этому придаем. Не наши они!
- Ну вот, не из медицины, так из кулинарии - брожение. Надо мыслить
более строго, философскими категориями...- Пец все-таки более защищался, чем
нападал.- Да, наши наблюдения в MB и даже, в известной мере, ваше
рискованное обобщение их - показывают, что мы объединены со вселенскими
процессами гораздо плотней, чем представляем. Тем не менее невозможно
согласиться, что мы в них марионетки и кажимость. В конце концов, как
вещественные, интенсивно чувствующие образования, мы есть, во-первых,
выразительная и, во-вторых, познающая форма материи. Ведь мы немало узнали
здесь: и вы, и я, и другие. Для чего-то же люди исследуют мир. Не ради
только презренной пользы!
Это вышло неубедительно, слабо - Пец и сам это понял. Корнев грустно
улыбнулся. Скинул туфли, забрался на стол с ногами, обхватил колени; правый
носок был с дырой, оттуда высовывался палец.
- Не знаете...- сказал он устало и уверенно.- И вы не знаете. Что же, я
не в претензии, в конце концов, мы с вами одним миром мазаны, узкие
специалисты. Да и не хочется, чтобы мы оказались марионетками, ох как не
хочется, Вэ-Вэ! И что жизнь наша - кажимость... Знаете, бывает, снится
что-нибудь, ты целиком в этом сне, живешь наполненной жизнью. А потом... ну,
приспичит по малой нужде - вскакиваешь, идешь в туалет, сделал дело,
вернулся в постель - и не можешь вспомнить, что снилось. Даже смешно: только
что переживал, потел, чего-то там добивался, оказался перед кем-то в чем-то
виноват, влез в ситуацию всеми печенками... и как не было. вами не
случалось?
- Случалось,- усмехнулся директор.
- Неужели это модель нашей жизни и смерти, Вэ-Вэ? Ой, не |хочу!.. Вот -
заметили, наверно? - я ввертывал то есенинское, то из Платонова, даже из
древних индусов. Это я здесь поднабрался,- Корнев мотнул головой в сторону
профилактория.- Искал ответы, изучал литературу - покрепче, чем для
какого-то проекта или диссертации. Немало книг из городских библиотек
перебрал, всех заново для себя открыл: Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой,
Чехов, Успенский... В школе ведь мы их проходили. Когда преподаватели
корявыми казенными фразами пытаются объяснить, что они, гиганты слова и
мысли, хотели сказать,- это в сущности издевательство, признанное воспитать
у детей стойкое отвращение к литературе, что обычно и удается. А теперь
увидел: их мир не меньше нашей MB, хоть и на иной манер...- Александр
Иванович говорил задумчиво и просто.- Но, знаете, только Толстой сумел
углядеть в войнах французов волновые перемещения, всплески и спады, подобные
тем, что мы напрямую наблюдаем. Это век назад, без техники - гением своим
проник. Андрей Платонов тоже проникал в первичное - но у него оно отдельными
фразами просвечивает, а то и просто в глаголе, в эпитете обстоятельно не
высказывался, хотя сказать-то мог, наверное, поболе графа. Опасался,
вероятно: за мысли посадить могли, а то и расстрелять... А другие вникали
более косвенными вопросами. Живешь, действительно, все кажется нормальным и
ясным - а прочтешь, как Митя Карамазов, пристукнув пестиком взрастившего его
старика, заказывает четыре дюжины шампанского, да балычку, да икорки, да
конфет, едет кутить в Мокрое, ведет там себя собачкой... и начинает
схватывать внутри: да что же мы такое - люди? И что есть чувства наши?
Понимаете...- он в затруднении пошевелил рукой волосы,- там чувствуешь не
как в обычной жизни - глубже, общее: не может быть, чтобы весь этот ужас и
позор были только поступком, который можно сквитать казнью или сроком. Или -
что движения войск и решения командующих, описанные Толстым, происходят лишь
ради завоеваний, освобождения, победы или поражения. За всем этим иное, вне
добра и зла. Просто - иное.
- Между прочим, и вы сейчас излагаете, что они хотели сказать, своими
словами,- не без ехидства заметил Пец.
- Излагаю... но не навязываю. И оценок ставить не собираюсь. Я ведь к
тому, что и в этом деле стремительный количественный прогресс при
качественном регрессе... не знаю уж, по закону ли Вина, или как. Число
книг-журналов нарастает по экспоненте, а мыслей, чувств, вопросов они не
вызывают. А ведь до тех пор и жив человек, пока задается такими вопросами,
чует первичное бытие. Перестанем, сведем все к удовлетворению потребностей -
хана: нет людей, есть руконогие желудконосители, нет человечества - есть
миллиардноголовая коллективная вошь, облепившая Землю.
Корнев вдруг снова скорчился, притянул туловище к ногам, положил
подбородок на колени:
- Да что на других пенять - и со мной вчера было такое, в духе
Достоевского. Впрочем, не Достоевского: его Раскольникову понадобилось двух
старух зарубить, чтобы себя понять, а мне... Нет, это даже не для Гоголя, не
для Щедрина, великих сатириков. В самый раз для Зощенко, для его рассказа на
страничку.
- Что было-то? - полюбопытствовал Валерьян Вениаминович.
- Да-а... и говорить не о чем. Ну, зашел там же на вокзале побриться, а
за креслом Боря, -вместе в школе учились. Я его и не видел с тех пор, едва
признал. А он-то меня узнал сразу, еще бы! Выяснилось, что и все
одноклассники меня помнят, гордятся - так сказать, большому кораблю... И он
сам был рад и горд, брея меня, так разговаривать: на "ты", с "а помнишь?.."
- сыпал забытыми именами, бросал довольные взгляды, на коллег за соседними
креслами. Я понимал, .что произвел некоторое событие в его рутинной жизни,
что после моего ухода он будет рассказывать, как мы с ним в школе и то, и
се, курили за уборной... а теперь такой видный человек! И вернувшись домой,
он скажет жене: а знаешь, кого я сегодня брил?.. И я вел себя, как подобает:
демократично, но и сдержанно, с дистанцией, даже контролировал в зеркале
выражение намыленного лица - чтоб и волевое, и одухотворенно-авторитетное.
Как подобает, распро......! - На этот раз Корнев выругался совершенно
чудовищно; Пец и бровью не повел.- А когда вышел, так стало тошно! Ладно,
был бы я просто главинжем крупного НИИ или там академиком, министром - но
подниматься каждый день в Меняющуюся Вселенную, наблюдать рождение, жизнь и
гибель миров... да еще так тонко понимать великих писателей, как я вам
сейчас вкручивал,- и оказаться в простом деле чванливым пошляком!
Александр Иванович скорчился еще более, напрягся телом, ткнул лицо в
колени; распрямился, продолжал, тоскливо глядя мимо Пеца.
- И ведь не только это во мне. Стремление к успеху, к власти, у утехам,
к победам над соперниками не уменьшилось от познания MB - временами
распаляется еще больше, прикидываю, как и это сверхзнание употребить для
того же. А ведь были и есть люди, куда меньше меня знающие, но с душой
поглубже моей плоскодонки,- они живут, мыслят, соотносятся с другими куда
лучше, светлее, опрятнее. Слова, ничто, Вэ-Вэ, образ жизни - все. Этим и
древние риши покоряли умы, вы знаете да и недавний Махатма Ганди. И граф
Толстой лет двадцать терзался несоответствием между своими идеями и образом
жизни, наконец решился, дал деру из усадьбы... да вишь, поздно. И мы все,
вероятно, спохватимся с образом жизни слишком поздно, так и будем до конца
сотрясать воздух словесами, производить впечатление, какие мы умные и
интересные.
- А вот я, между прочим, электробритвой пользуюсь,- сказал Валерьян
Вениаминович.- У меня хорошая, японская.
Корнев поглядел на него без улыбки:
- Не надо иронизировать, Вэ-Вэ: мол, мелкий факт и такие глубокие
выводы. Это ведь как в том кризисе физики: все факты соответствуют
классической механике, а один, постоянство скорости света, нет - и теории
летят к черту. Так и здесь: если не в трудах своих, кои все от надо, не в