Страница:
тексте упоминался и Эйнштейн, его релятивистские эффекты замедления времени
(хотя наличествовало вроде бы ускорение), искривление пространства в больших
масштабах Вселенной (хотя здесь-то масштабы были не очень), голографические
эффекты объемности двухмерного изображения, биологические особенности
организма в стрессовых условиях... Все, что удалось наскрести. Разумеется, с
конкретными фактами Таращанской катастрофы члены комиссии увязать эти
положения не могли да и не пытались. Оговаривалась возможность и иных
интерпретаций парадоксов ускорения времени, пространственных несоответствий,
обратимых разрушительных деформаций, "выпираний земли" - в частности, как
кажущихся. Если такого более нигде не случится, то почему бы и нет!
Фактическая сторона происшедшего, впрочем, была изложена обстоятельно и
добросовестно.
Два члена комиссии записали особые мнения. Одно они высказали вместе:
"Полагаем, что причина наблюдавшихся наклонов, выпираний и колыхании земной
поверхности, а также разрушения высоких зданий в том, что Шар создавал в
эпицентре значительные и к тому же меняющиеся во времени искажения
гравитационного поля Земли". Подписано: А. И. Корнев (Институт
электростатики) и Б. Б. Мендельзон (Катаганский госуниверситет).
Второе особое мнение выразил только Б. Б. Мендельзон: "Полагаю, что
такое искажение поля тяготения может быть вызвано имеющимся в Шаре массивным
телом или системой тел".
Когда вспоминаешь детство, умиление вызывает даже широкий отцовский
ремень.
К. Прутков-инженер. Опыт биографической прозы.
Путанность выводов комиссии в сопоставлении с впечатляющей картиной
катастрофы отрицательно повлияли на гласность этого события. "Нет,- устало
жмуря набрякшие веки, молвил секретарь крайкома Виктор Пантелеймонович
Страшнов, когда редактор "Катаганской правды" принес ему на утверждение
материал о Таращанске.- Как-то это слишком все...- он поискал слово,-
апокалиптично. Не следует будоражить население. Дадим пищу суеверным
толкам".
Редактор настаивал, мотивируя, что толки и слухи все равно пойдут,
замалчивание внесет в умы еще большее смятение. Страшнов покачал головой,
предложил подождать, пока еще что-то выяснится о Шаре.
Редактор был прав. Вернувшиеся в свои институты участники комиссии
рассказали все на семинарах и в частных беседах, тем вызвав у многих шок и
недоверие действительности. Таращане тоже отнюдь не приняли обет молчания;
все, что они писали и телефонировали родичам и знакомым, шло далее в
многократных пересказах с искажениями и дополнениями. Поэтому наряду с
достаточно верным изложением событий в плодившихся слухах фигурировала и
дичь: "Таращанск провалился", "инопланетяне хотели сесть", "испытательная
ракета не туда залетела", "под Таращанском заработал природный реактор" и т.
п.
Шар между тем исчез из поля зрения, уплыл в атмосферу. Однако то, что
значительная часть населения Катаганского края была настороже и чаще
обычного с опаской посматривала в небо, помогло засечь его снова.
Обнаружили Шар на юго-западе края, в предгорье Тебердинского хребта.
Почему он обосновался там, на выходе в степь Овечьего ущелья, где берет
начало Коломак, бурный приток реки Катагани, вначале никто не понял. Знали
лишь, что это место издавна является своего рода "кухней погоды" для края и
прилегающих областей; отсюда на степные районы шли дожди, грозы, дули
сильные ветры. Обнаружили там феномен не ученые, не метеорологи, даже не
летчики - пастухи овцеводческого совхоза имени Курта Зандерлинга. Правда,
это были и не отрешенные библейские пастыри с бородами и посохами, а вполне
современные парни-ингуши с мотоциклами, нейлоновыми юртами и транзисторными
приемниками; они, безусловно, были в курсе таращанских событий и того, что
было до них, а возможно, и того, что будет после.
...Роман наш, как, вероятно, заметил читатель, насыщен фактическим
материалом. Настолько, что это ограничивает возможности автора выписывать
все с художественными подробностями. А так бы хотелось живописать в духе
соцреализма: как ясным утром пастухи освежевывают некондиционного барашка
для плова на завтрак;
и как старший и славнейший среди них Мамед Керим Кербабаев, орденоносец
и многоженец, смотрит, отирая нож от нежной молодой крови, на восток, а
затем, встревожась, указывает другим;
как чистый диск восходящего солнца странно искажается слева;
как в него вминается пятно с непрозрачным ядром; оно растет, одевается
кольцевой радугой,- и все вокруг: сизый от росы луг, стадо серых и черных
овец, юрты, сами пастухи - окрашивается радужными тонами;
как пятно вырастает в размерах, заслоняя солнце, а оно сначала
обволакивает темную сердцевину Шара слепящим кругом, затем будто отпрыгивает
в сторону;
как Шар снижается и заполняет глубины ущелья: искажаются скалистые
уступы справа и слева, внезапный ветер клонит молодые дубки и буки на них в
сторону ядра; некоторые ломаются, выворачиваются с корнем; с грохотом
валятся камни;
как овцы перестают жевать траву, поднимают головы, а вожак стада -
баран с витыми рогами и колокольчиком...
Но от такого способа повествование разрастается явно за пределы
возможностей автора - и не столько по написанию, сколько по изданию романа.
Поэтому вернемся к лаконичному стилю.
Похоже было, что Шар облюбовал Овечье ущелье на постоянное жительство:
он исчезал к ночи и возвращался сюда на следующее утро. После второго его
визита пастухи по рации сообщили в совхоз, после третьего (это было 11
октября) директор позвонил в Катагань - и три часа спустя к Овечьему ущелью
подлетел вертолет. На борту его были секретарь крайкома Страшнов и двое
участников Таращанской комиссии: профессор Трещинноватов и руководитель
лаборатории атмосферного электричества в Институте электростатики А. И.
Корнев - тот, что остался при особом мнении.
Бурный Коломак, неся воды высокогорных ледников в степь, за миллионы
лет пропилил в горном кряже щель с крутыми боками высотой в сотни метров. На
исходе она расширялась, стены снижались и становились пологими, уступчатыми;
дно ущелья, по которому шумел поток, переходило в пойменный луг.
Они еще с воздуха, издали заметили Шар: он уютно устроился впритык к
расступившимся склонам ущелья. На подлете машину дважды сильно тряхнуло;
летчик решил не облетать Шар, как намеревались вначале, а сесть и запросить
метеосводку по району полета. Приземлились километрах в четырех от Шара,
неподалеку от юрт.
Подошедшие пастухи рассказали, как сегодня Шар при опускании устроил
небольшой обвал в ущелье, изменил течение Коломака; опустился он не так
низко, как вчера. Прилетевшие рассматривали феномен в бинокль. Шар висел под
тучами, которые все сгущались, обещая затяжную осеннюю грозу, над плоско
растекшимся потоком. Верхняя часть сгустка достигала туч. Справа и слева
искривленными зазубринами выгибались стены ущелья.
Шар не висел неподвижно, слегка ерзал - колыхался то вверх, то чуть
вниз, вправо, влево. Это было заметно по меняющимся контурам скал и уступов
в ущелье. Кроме того, от каждого его движения сюда передавались мягкие, но
внушительные толчки воздуха - вроде ударных волн от далеких неслышных
взрывов.
Ерзанья Шара и толчки воздуха вызвали настороженность прилетевших: а не
рванет ли он этак сюда, на них? Куда тогда денешься?.. Но пастухи и овцы
вели себя спокойно - привыкли. Непонятно было, какие силы управляют этим
пространственным феноменом, заставляют его танцевать. Не ветер - потому что
ветер ровно и сильно дул с запада, а Шар метался в разных направлениях.
"Может, тучи?" - подумал Корнев, заметив, что снизившийся облачный слой не
проник в Шар, а выпячивается над его макушкой, обтекает сверху. Угадывалось
в шевелениях Шара некое соответствие с чередованием туч над ним: он то будто
тянулся к приближающейся туче, то отдалялся от следующей.
- Ну как живой,- задумчиво молвил Страшнов.
- Живой? - встрепенулся профессор Трещинноватов.- Со своей свободой
воли, хотите вы сказать? Да, похоже.
- Уж вы сразу: похоже! - с неудовольствием взглянул на него секретарь.-
Давайте поглядим, подумаем.
Смотреть и думать помешал поливший дождь. Накинули плащи, раскрыли
зонты. Позади затрещал заведенным мотором вертолет. К секретарю крайкома
приблизился нервничающий пилот:
- Сводка неблагоприятная, уходить надо от грозы, товарищ Страшнов.
Иначе можем застрять.
- Нет, но подождите, какие выводы? - досадливо поморщился тот.- Что же
мы, прилетели-улетели - и все?
- Наблюдать надо, вот какие выводы,- сказал Трещинноватов.- Кому-то
надо остаться и наблюдать.
Корнев, размышлявший, глядя на Шар, что правильно отказался подписать
вместе с Мендельзоном второе особое мнение, будто внутри Шара большие массы:
какие массы, если он так шарахается из стороны в сторону неизвестно отчего,
пляшет между тучами и землей! - краем уха услышал последние слова
профессора.
- Я! - живо повернулся он к Страшнову.- Позвольте мне... Я хотел бы
остаться.
Секретарь окинул его дружелюбно-внимательным взглядом: перед ним стоял
рослый парень лет тридцати пяти с открытым чистым лицом, крутым лбом и
крупным прямым носом; темные волосы были с легкой сединой на висках, серые,
широко поставленные глаза смотрели с живой мыслью и интересом. "Энтузиаст,-
определил Страшнов.- Такому новое дело всегда по душе. Возможно, и по
плечу".
В эту минуту Шар мотнулся как-то особенно резво: под ним развернулись
во все стороны белые веера брызг, на склонах осыпались еще камни, сломалось
несколько деревьев. Мягкий, но плотный, как накат волны, удар воздуха свалил
всех на мокрую землю.
- Ну что ж...- сказал Страшнов, грузно поднимаясь на ноги с помощью
пилота.- Пожалуй, это ближе всего к вашей специальности. У вас, Василий
Гаврилович, отвода нет?
- Какой отвод, помилуйте! - с облегчением (миновала его чаша сия)
отозвался Трещинноватов, счищая грязь с плаща.- Электрику-атмосфернику здесь
и карты в руки. К тому же Александр Иванович человек не только знающий, но и
принципиальный, имел приятную возможность убедиться в этом на комиссии.
- В таком случае,- секретарь протянул Корневу руку,- желаю успеха. Если
что надо - радируйте. Вернетесь - доложите.
Профессор и пилот тоже пожелали успеха, пожали Александру Ивановичу
руку. Вертолет поднялся в воздух, взял курс на Катагань.
А несколько минут спустя к Корневу пришла разгадка причины ерзаний
Шара. Из надвинувшейся на ущелье темной, налитой дождем тучи ударила под
берег Коломака молния. И тотчас, ранее чем орудийный грохот разряда достиг
ушей Александра Ивановича. Шар метнулся в сторону ломаной слепяще-белой
полосы. Снова разбрызгался веером ручей, пихнул Корнева в грудь воздушный
шквал, но раньше этого в его уме сверкнула догадка: электричество,
атмосферные заряды - вот что управляет Шаром!
Далее, как это всегда бывает, когда осенит счастливая мысль, все
несоответствия в наблюдаемых повадках феномена стали одно за другим
превращаться в соответствия. "Шар заряжен, никакой I- массы в нем нет или
почти нет - заряды атмосферного электричества гоняют его, как хотят:
притягивают, отталкивают... Он всякий раз располагается в месте
электростатического равновесия - но равновесие-то это держится минуты! И
блуждания Шара оттого же, суточные движения - от слоя Хевисайда: он
болтается в воздухе, как заряженная пылинка между пластинами конденсатора.
Одна пластина - поверхность Земли, другая - ионизированные слои атмосферы.
Ночью слой Хеви поднимается - и Шар за ним; а днем опять вниз... Стоп, здесь
не все так просто: он следует не только по величинам зарядов Земли и слоев в
атмосфере, но и по их проводимостям. Земля проводит - в разных местах
различно, кстати! - и ионизированный воздух тоже. Эти экраны деформируют,
сминают электрическое поле, каковое в Шаре имеет, понятное дело, форму шара.
Он и колышется. И поскольку сферическое распределение наиболее устойчиво,
деформации его порождают силы, которые так или иначе (например, удалением от
причины деформации) восстанавливают сферичность. Вот и выходит, ни тебе в
Землю уйти, ни сквозь слой Хевисайда проникнуть!.."
Теперь Александр Иванович смотрел на Шар иными глазами. "А он-то: как
живой... Вот и вся его живость. Ну-ка, молнию еще сейчас, молнию! Ну!.."
Природа благоприятствовала: слева от Шара голубой ломаной вертикалью ударил
разряд. Гигантский сгусток тьмы тотчас шатнулся от него, а через секунды - к
месту погасшей вспышки. "Так и есть: комплексное действие зарядов и полей
проводимости.- Корнев наклонился вперед, принимая телом удар воздуха.-
Разряд-проводник - Шар от него, молния кончилась - туда, к месту наибольшего
электрического покоя..."
Кто-то тронул его за плечо. Он оглянулся: старший чабан Кербабаев щурил
в улыбке и без того узкие глаза:
- В юрта иди, промокнешь.
- Что?.. А, хорошо, сейчас.
- Скажи, этот Шайтан-шар страшный? Овцы перегонять надо?
"Шайтан-шар, хе! Фольклор уже работает". Александр Иванович весело
глянул на кутавшегося в брезент пастуха:
- Пока не очень, у него еще все впереди. Ладно, ступай. Я позже приду,
чаем напоишь.
"Но что же это все-таки? - сразу забыв о чабане, повернулся он к Шару.-
Шар-заряд... Любой заряд подразумевает и носителя, заряженное тело. А здесь
нет тела, видно же... Просто ионизированный воздух с избытком ионов одного
знака? Вздор, их ничто не удержит вместе. Да и у ионов есть масса. Заряд
велик, масса всех ионов должна быть изрядной, а - нет никакой..."
Мысли смешались. Дождь усилился, закрыл Шар сплошной пеленой. Александр
Иванович побежал к юртам.
К вечеру, когда дождь прекратился и небо очистилось, Шара в ущелье не
было. Как Корнев ни искал его глазами и в бинокль, но ничего не увидел.
"Господи, которого нет, сделай так, чтобы Шар завтра опустился сюда!" -
молил он природу. Александр Иванович оценивающе оглядел местность:
сужающееся в горы ущелье, ручей-экран, растекшийся широко и мелко, впереди
горный кряж, позади степь... Интуиция физика, знающего электрические
свойства атмосферы, вод и пород, нарисовала пространственную модель зарядов
и проводимостей. В сердце шевельнулось предвкушение удачи: Шар должен сюда
вернуться, в естественную полевую ловушку, прикрытую сверху слоем Хевисайда.
"Если только ночью не будет электромагнитной бури... А ночью их почти не
бывает".
От нетерпения, а также от блох, которых в кошме и овчине, служивших ему
постелью, было немало, он почти не спал эту ночь.
Институт электростатики, в котором работал Корнев, принадлежал к
довольно распространенному типу организаций, которые существуют лишь по той
причине, что существовали прежде. Научные учреждения создают ряд проблем - и
верно, в начале 30-х годов, когда в нашей стране развернулись исследования
атомного ядра с помощью линейных ускорителей заряженных частиц, разработка
генераторов Ван дер Граафа и иных устройств, дающих высокие постоянные
напряжения, была серьезной проблемой. Институт электростатики кое-что в этом
сделал, кое-что нет; проблема электростатического ускорения частиц, между
тем, отпала, ее вытеснил электродинамический (циклотронный) метод: а
институт остался. Обосновать правильность существования того, что уже есть,
вообще дело нехитрое, а в науке и тем паче - ибо кто, помимо людей,
занимающихся этим делом, может выставить обоснованные возражения? Кто, кроме
них!
В таких учреждениях люди живут долго и тихо, умеренно публикуясь,
умеренно склочничая, умеренно продвигаясь. В начале года утверждаются планы,
в конце пишутся отчеты. За счет остепенившихся неуклонно растет фонд
заработной платы... Скверно бывает молодому, полному сил и розовых надежд
специалисту, если распределение заносит его в такое тихое научное болотце:
завязнет он там и будет до седин, до лысины ходить в инженерах или в
"млэнээсах" - "сто в месяц - и все впереди", как называют таких в
академических кругах. К счастью, в силу долголетия сотрудников вакансии
здесь редки и заявки на пополнение умеренны.
Саше Корневу после окончания физфака ЛГУ в этом отношении не повезло:
он вынужден был добиваться направления в Катагань, где жили его престарелые
родители, а здесь работа по специальности была только в ИЭ. Правда, и тут
благодаря способностям и неуемной энергии он за десять лет продвинулся от
"млэнээса" до и. о. завлаборатории (<<и. о." - поскольку не было еще
кандидатского диплома). За это время он написал и опубликовал десяток статей
по атмосферному электричеству, по грозовым разрядам, сделал на всесоюзной
конференции привлекший внимание доклад по шаровым молниям, исполнил и сдал
на рецензирование рукопись диссертации, запатентовал несколько изобретений,
хлопотал по внедрению их, женился, завел дочь, изменял - не столько по
влечению, сколько от неуемности характера - жене, развелся с ней, снова
женился, завел еще дочь, изменял и этой жене - влюбленной и обидчивой
артистке местного театра, загонял два мотоцикла, получил автоводительские
права, копил на "Жигули"... И все это было не то, не то, не то!
"Шайтан-шар - шаровой заряд...- думал он сейчас, почесываясь и чувствуя
на боку и около паха энергичные прыжки и укусы блох.- Это ниточка, за
которую его можно вести. Только бы он появился завтра!.. Стой, а почему Шар
не рвет землю здесь, как в Таращанске? Да все потому же: тут под ним ручей и
мокрая почва - проводники, экраны, не позволяющие заряду углубиться. А
Таращанск стоит на базальтовом плато, на изоляторе то есть,- туда заряд
проникает легко... А отчего радиальные ветры, шквальные порывы?.. Ничего,
разберемся. Ах, только бы Шар завтра появился!"
План действий у Александра Ивановича был готов.
Шар появился: вольно петляя, скатился с неба в Овечье ущелье немного
далее того места, где стоял вчера. Белым пенистым смерчем втянул в себя воды
Коломака, осушив ручей под собой до дна. Фиолетовая мгла сплющила, оттеснила
вниз и в стороны стены ущелья. Утро было ясное.
Мамед Керимович согласился ассистировать. Корнев завел его "ИЖ",
повесил на грудь его же транзистор, дождался сигналов "Маяка":
та-ра-рира-раа...- половина десятого, сверил свои часы с часами пастуха,
включил скорость - вперед! Чабаны из-под ладоней смотрели, как отчаянный
парень Сашка, виляя среди камней и разбрызгивая лужи, несется прямо под
Шайтан-шар.
Корневу было страшновато, он избегал смотреть в стороны, чтобы не
видеть, как справа и слева головокружительно искажается, будто ее отражают
зеркальные конуса, местность; да и валунов столько, что гляди, не зевай. Вот
двигатель зазвучал глуше, уменьшились обороты - будто мотоцикл брал подъем.
"Ага, то самое искажение гравитационного поля. Привет тебе от Бор Борыча
Мендельзона! Я въезжаю..." Он прибавил газа. Проехав метров сорок,
остановился. Густая тьма нависла над головой. Ущелье, суживаясь сильнее
обычного, уходило далеко вниз. Непонятно было, как оттуда, снизу, мог течь
сюда ручей. Приемник на груди молчал, хотя громкость была введена до отказа;
из динамика слышалось только шипение. Корнев сдвинул верньер настройки к
меньшим частотам.
- ...на юго-западе Европейской части...- басовито и размеренно, будто
диктуя, произнес диктор.
Александр Иванович не слушал, какую погоду обещают для юго-запада,
сердце колотилось быстро и радостно. <Значит, так и есть: частота "Маяка"
поехала вниз, тембр голоса диктора тоже... внешнее время течет медленнее
моего! Вот так да!" Одно дело было слышать об этом от очевидцев-таращан,
совсем другое - убедиться самому. "Вперед? Нет, назад".
Он развернул мотоцикл, помчал обратно. Осадил возле Мамеда:
- Время?
У того на часах было 9.40, а на корневских 9.45. Александр Иванович
снова повернул в Шар.
Так он сделал пять ездок, с каждым разом углубляясь все дальше. В
последний заезд он проехал эпицентр: частота "Маяка" снова увеличилась.
Время в эпицентре текло почти вдвое быстрей, чем снаружи. "А ведь это только
пятнышко касания. В Таращанске ускорялось втрое, там Шар осел глубже.
Значит, запас есть!"
Александр Иванович поднял голову, смотрел вверх, во тьму - и понял
вдруг без всяких измерений: то, что местность, оттесненная фиолетовой мглой,
подалась вниз, это потому, что в глубинах Шара гораздо больше пространства,
чем видится извне. Он не мог объяснить себе, как такое может быть, но - это
было так, он видел и чувствовал.
Тройка диких голубей-сизяков слева, "снизу", из обычного мира, влетела
в Шар над ним и мчала во тьму все стремительней, все чаще махая крыльями,
быстро превратилась в серые точки. "Ого, на высоте ускорение и вовсе
изрядное. И вертолетам было бы там где поблуждать, точно... Ай да
Шайтан-шар! Ай да Шарик-бобик! Ай да я!"
В совершенном восторге Корнев включил приемник на полную громкость -
передавали ритмичную песенку, голос певицы бухал смешно и обиженно, завел
мотоцикл и начал выделывать на пятачке эпицентра круги и восьмерки. Это была
немыслимая жутковатая гонка в никуда. Травянистое, усеянное камнями ложе
ущелья с растекшимся ручьем выперло здесь макушкой планеты; двухсотметровые
скалистые стены, оранжево-зеленая степь, блестящая полоска воды, блеклые
пятна юрт, стада, пастухи - все было внизу, в обморочно искривленной
глубине. И солнце, сплюснутое, отекшее желтизной книзу, тоже моталось у
колес. Весь мир был под ногами! Александр Иванович казался себе космонавтом,
кружащим под шариком Земли на рычащем мотоцикле.
- Ай люли, гей-гей! - кричал-пел он, пересекая ручей в фонтанах брызг
из-под колес, ловко огибая камни.- Гей-гей, Шайтан-шар, я тебя понял!.. Нам
не страшен Шар-шайтан, Шар-шайтан, Шар-шайтан! Ты поедешь в Катагань,
Шар-шайтан, Шар-шайтан!.. Гей-гей! Пусть у тебя время не такое, и
пространство, и тяготение,- я это знаю теперь! И знаю, как прибрать тебя к
рукам, Шайтан-шар, хо-хо! Черная тьма надо мной, голубое небо внизу, солнце
внизу, и земля, и горы... но я открыл тебя. Шар-шайтан!..
Увлекшись, он забыл о ерзаньях Шара от электрического непокоя
атмосферы. В один момент, когда Корнев несчетный раз пересекал ручей, темное
ядро чуть сместилось. Луг под мотоциклом накренился - Александр Иванович не
удержал руль, с размаху шлепнулся на кремнистое дно ручья. Ледяная вода его
отрезвила. Вскочил, поднял мотоцикл. Фара была разбита, бак помят. "Э,
хватит". Он поехал к стойбищу.
Кербабаев, увидев разбитую фару и мятый бак, ударил себя руками по
бокам. Когда же Корнев предложил деньги, и вовсе поднял крик:
- Что мне твои деньги, джигит! Разве дело в мотоцикле? Ты ведь сам мог
разбиться! Ты же носился, как сумасшедший, цирк устроил! Что бы мы сказали
твоим товарищам?
Корнев счастливо рассмеялся: ну конечно! Не так и быстро он там гонял.
Это они отсюда видели, что он носился со страшной скоростью, отсюда - из
обычного медленного времени!
Ныли ссадины на кисти и локте левой руки. Гневался Мамед Керимович.
Осуждающе посматривали на него подошедшие ближе пастухи. Рычали собаки,
брели на водопой овцы .. Никогда он не был так счастлив, как сейчас!
Никогда он не будет так счастлив, как сейчас.
Если бы не было политики - как много людей заслуженно чувствовали бы
себя ничтожествами!
К. Прутков-инженер. Мысль No 91.
- ...Так ведь ничего иного не остается, Виктор Пантелеймонович! Ладно,
пока Шар осел в Овечьем ущелье - но ведь это пока, до первой электрической
заварушки в атмосфере. Она его из тебердинской ловушки вызволит - и па-ашел
он гулять, как савраска без узды. Ну, как он тем же манером, что 2 октября
Таращанск, навестит Катагань? Или другие крупные города: Саратов, Новгород,
Москву? В Таращанске больше всего досталось высоким домам, от трех до пяти
этажей, выше там не было. А каково придется девяти- и шестнадцатиэтажным?
- Ну, вы меня не пугайте,- сказал Страшнов.
- Я и не пугаю, только говорю, что решать и делать что-то надо сейчас,
не теряя дней.
Уже полчаса Корнев обрабатывал Страшнова. Тот велел никого к себе не
пускать.
Из Овечьего ущелья Александр Иванович вернулся до отказа заряженный
идеями, проектами по овладению Шаром, его изучению и эксплуатации. Сейчас он
не представлял себе дальнейшей жизни без Шара, без исполнения связанных с
ним замыслов и мечтаний. Он нашел, наконец, дело своей жизни и был готов на
все ради овладения им.
Виктор же Пантелеймонович, напротив, чувствовал себя неуютно, чаще
обыкновенного помаргивал набрякшими веками. Не любил он дел высшей категории
ответственности, тех, от ошибки в которых легко загреметь. А здесь, похоже,
назревала именно высшая. Слова Корнева о возможности новых катастроф
произвели на него впечатление.
- А как получаются эти разрывы домов и грунта, разобрались?
- От избытка внутри Шара физического пространства они и получаются. Что
есть разрыв плотного тела? Такое его изменение, когда между плотно
примыкавшими ранее друг к другу частями . оказывается пустое пространство. В
обычных условиях для этого прилагают силу. А Шар может и без нее: избыток
физического пространства вклинивается в слабые места - и разделяет.
- А эти... радиальные ураганы, толчки воздуха - отчего?
- От того же избытка пространства в Шаре, Виктор Пантелеймонович.
Физический объем Шара в сотни, если не более, раз больше видимого - и
воздуха он засосал в себя соответственно. Но пространству безразлично, что в
(хотя наличествовало вроде бы ускорение), искривление пространства в больших
масштабах Вселенной (хотя здесь-то масштабы были не очень), голографические
эффекты объемности двухмерного изображения, биологические особенности
организма в стрессовых условиях... Все, что удалось наскрести. Разумеется, с
конкретными фактами Таращанской катастрофы члены комиссии увязать эти
положения не могли да и не пытались. Оговаривалась возможность и иных
интерпретаций парадоксов ускорения времени, пространственных несоответствий,
обратимых разрушительных деформаций, "выпираний земли" - в частности, как
кажущихся. Если такого более нигде не случится, то почему бы и нет!
Фактическая сторона происшедшего, впрочем, была изложена обстоятельно и
добросовестно.
Два члена комиссии записали особые мнения. Одно они высказали вместе:
"Полагаем, что причина наблюдавшихся наклонов, выпираний и колыхании земной
поверхности, а также разрушения высоких зданий в том, что Шар создавал в
эпицентре значительные и к тому же меняющиеся во времени искажения
гравитационного поля Земли". Подписано: А. И. Корнев (Институт
электростатики) и Б. Б. Мендельзон (Катаганский госуниверситет).
Второе особое мнение выразил только Б. Б. Мендельзон: "Полагаю, что
такое искажение поля тяготения может быть вызвано имеющимся в Шаре массивным
телом или системой тел".
Когда вспоминаешь детство, умиление вызывает даже широкий отцовский
ремень.
К. Прутков-инженер. Опыт биографической прозы.
Путанность выводов комиссии в сопоставлении с впечатляющей картиной
катастрофы отрицательно повлияли на гласность этого события. "Нет,- устало
жмуря набрякшие веки, молвил секретарь крайкома Виктор Пантелеймонович
Страшнов, когда редактор "Катаганской правды" принес ему на утверждение
материал о Таращанске.- Как-то это слишком все...- он поискал слово,-
апокалиптично. Не следует будоражить население. Дадим пищу суеверным
толкам".
Редактор настаивал, мотивируя, что толки и слухи все равно пойдут,
замалчивание внесет в умы еще большее смятение. Страшнов покачал головой,
предложил подождать, пока еще что-то выяснится о Шаре.
Редактор был прав. Вернувшиеся в свои институты участники комиссии
рассказали все на семинарах и в частных беседах, тем вызвав у многих шок и
недоверие действительности. Таращане тоже отнюдь не приняли обет молчания;
все, что они писали и телефонировали родичам и знакомым, шло далее в
многократных пересказах с искажениями и дополнениями. Поэтому наряду с
достаточно верным изложением событий в плодившихся слухах фигурировала и
дичь: "Таращанск провалился", "инопланетяне хотели сесть", "испытательная
ракета не туда залетела", "под Таращанском заработал природный реактор" и т.
п.
Шар между тем исчез из поля зрения, уплыл в атмосферу. Однако то, что
значительная часть населения Катаганского края была настороже и чаще
обычного с опаской посматривала в небо, помогло засечь его снова.
Обнаружили Шар на юго-западе края, в предгорье Тебердинского хребта.
Почему он обосновался там, на выходе в степь Овечьего ущелья, где берет
начало Коломак, бурный приток реки Катагани, вначале никто не понял. Знали
лишь, что это место издавна является своего рода "кухней погоды" для края и
прилегающих областей; отсюда на степные районы шли дожди, грозы, дули
сильные ветры. Обнаружили там феномен не ученые, не метеорологи, даже не
летчики - пастухи овцеводческого совхоза имени Курта Зандерлинга. Правда,
это были и не отрешенные библейские пастыри с бородами и посохами, а вполне
современные парни-ингуши с мотоциклами, нейлоновыми юртами и транзисторными
приемниками; они, безусловно, были в курсе таращанских событий и того, что
было до них, а возможно, и того, что будет после.
...Роман наш, как, вероятно, заметил читатель, насыщен фактическим
материалом. Настолько, что это ограничивает возможности автора выписывать
все с художественными подробностями. А так бы хотелось живописать в духе
соцреализма: как ясным утром пастухи освежевывают некондиционного барашка
для плова на завтрак;
и как старший и славнейший среди них Мамед Керим Кербабаев, орденоносец
и многоженец, смотрит, отирая нож от нежной молодой крови, на восток, а
затем, встревожась, указывает другим;
как чистый диск восходящего солнца странно искажается слева;
как в него вминается пятно с непрозрачным ядром; оно растет, одевается
кольцевой радугой,- и все вокруг: сизый от росы луг, стадо серых и черных
овец, юрты, сами пастухи - окрашивается радужными тонами;
как пятно вырастает в размерах, заслоняя солнце, а оно сначала
обволакивает темную сердцевину Шара слепящим кругом, затем будто отпрыгивает
в сторону;
как Шар снижается и заполняет глубины ущелья: искажаются скалистые
уступы справа и слева, внезапный ветер клонит молодые дубки и буки на них в
сторону ядра; некоторые ломаются, выворачиваются с корнем; с грохотом
валятся камни;
как овцы перестают жевать траву, поднимают головы, а вожак стада -
баран с витыми рогами и колокольчиком...
Но от такого способа повествование разрастается явно за пределы
возможностей автора - и не столько по написанию, сколько по изданию романа.
Поэтому вернемся к лаконичному стилю.
Похоже было, что Шар облюбовал Овечье ущелье на постоянное жительство:
он исчезал к ночи и возвращался сюда на следующее утро. После второго его
визита пастухи по рации сообщили в совхоз, после третьего (это было 11
октября) директор позвонил в Катагань - и три часа спустя к Овечьему ущелью
подлетел вертолет. На борту его были секретарь крайкома Страшнов и двое
участников Таращанской комиссии: профессор Трещинноватов и руководитель
лаборатории атмосферного электричества в Институте электростатики А. И.
Корнев - тот, что остался при особом мнении.
Бурный Коломак, неся воды высокогорных ледников в степь, за миллионы
лет пропилил в горном кряже щель с крутыми боками высотой в сотни метров. На
исходе она расширялась, стены снижались и становились пологими, уступчатыми;
дно ущелья, по которому шумел поток, переходило в пойменный луг.
Они еще с воздуха, издали заметили Шар: он уютно устроился впритык к
расступившимся склонам ущелья. На подлете машину дважды сильно тряхнуло;
летчик решил не облетать Шар, как намеревались вначале, а сесть и запросить
метеосводку по району полета. Приземлились километрах в четырех от Шара,
неподалеку от юрт.
Подошедшие пастухи рассказали, как сегодня Шар при опускании устроил
небольшой обвал в ущелье, изменил течение Коломака; опустился он не так
низко, как вчера. Прилетевшие рассматривали феномен в бинокль. Шар висел под
тучами, которые все сгущались, обещая затяжную осеннюю грозу, над плоско
растекшимся потоком. Верхняя часть сгустка достигала туч. Справа и слева
искривленными зазубринами выгибались стены ущелья.
Шар не висел неподвижно, слегка ерзал - колыхался то вверх, то чуть
вниз, вправо, влево. Это было заметно по меняющимся контурам скал и уступов
в ущелье. Кроме того, от каждого его движения сюда передавались мягкие, но
внушительные толчки воздуха - вроде ударных волн от далеких неслышных
взрывов.
Ерзанья Шара и толчки воздуха вызвали настороженность прилетевших: а не
рванет ли он этак сюда, на них? Куда тогда денешься?.. Но пастухи и овцы
вели себя спокойно - привыкли. Непонятно было, какие силы управляют этим
пространственным феноменом, заставляют его танцевать. Не ветер - потому что
ветер ровно и сильно дул с запада, а Шар метался в разных направлениях.
"Может, тучи?" - подумал Корнев, заметив, что снизившийся облачный слой не
проник в Шар, а выпячивается над его макушкой, обтекает сверху. Угадывалось
в шевелениях Шара некое соответствие с чередованием туч над ним: он то будто
тянулся к приближающейся туче, то отдалялся от следующей.
- Ну как живой,- задумчиво молвил Страшнов.
- Живой? - встрепенулся профессор Трещинноватов.- Со своей свободой
воли, хотите вы сказать? Да, похоже.
- Уж вы сразу: похоже! - с неудовольствием взглянул на него секретарь.-
Давайте поглядим, подумаем.
Смотреть и думать помешал поливший дождь. Накинули плащи, раскрыли
зонты. Позади затрещал заведенным мотором вертолет. К секретарю крайкома
приблизился нервничающий пилот:
- Сводка неблагоприятная, уходить надо от грозы, товарищ Страшнов.
Иначе можем застрять.
- Нет, но подождите, какие выводы? - досадливо поморщился тот.- Что же
мы, прилетели-улетели - и все?
- Наблюдать надо, вот какие выводы,- сказал Трещинноватов.- Кому-то
надо остаться и наблюдать.
Корнев, размышлявший, глядя на Шар, что правильно отказался подписать
вместе с Мендельзоном второе особое мнение, будто внутри Шара большие массы:
какие массы, если он так шарахается из стороны в сторону неизвестно отчего,
пляшет между тучами и землей! - краем уха услышал последние слова
профессора.
- Я! - живо повернулся он к Страшнову.- Позвольте мне... Я хотел бы
остаться.
Секретарь окинул его дружелюбно-внимательным взглядом: перед ним стоял
рослый парень лет тридцати пяти с открытым чистым лицом, крутым лбом и
крупным прямым носом; темные волосы были с легкой сединой на висках, серые,
широко поставленные глаза смотрели с живой мыслью и интересом. "Энтузиаст,-
определил Страшнов.- Такому новое дело всегда по душе. Возможно, и по
плечу".
В эту минуту Шар мотнулся как-то особенно резво: под ним развернулись
во все стороны белые веера брызг, на склонах осыпались еще камни, сломалось
несколько деревьев. Мягкий, но плотный, как накат волны, удар воздуха свалил
всех на мокрую землю.
- Ну что ж...- сказал Страшнов, грузно поднимаясь на ноги с помощью
пилота.- Пожалуй, это ближе всего к вашей специальности. У вас, Василий
Гаврилович, отвода нет?
- Какой отвод, помилуйте! - с облегчением (миновала его чаша сия)
отозвался Трещинноватов, счищая грязь с плаща.- Электрику-атмосфернику здесь
и карты в руки. К тому же Александр Иванович человек не только знающий, но и
принципиальный, имел приятную возможность убедиться в этом на комиссии.
- В таком случае,- секретарь протянул Корневу руку,- желаю успеха. Если
что надо - радируйте. Вернетесь - доложите.
Профессор и пилот тоже пожелали успеха, пожали Александру Ивановичу
руку. Вертолет поднялся в воздух, взял курс на Катагань.
А несколько минут спустя к Корневу пришла разгадка причины ерзаний
Шара. Из надвинувшейся на ущелье темной, налитой дождем тучи ударила под
берег Коломака молния. И тотчас, ранее чем орудийный грохот разряда достиг
ушей Александра Ивановича. Шар метнулся в сторону ломаной слепяще-белой
полосы. Снова разбрызгался веером ручей, пихнул Корнева в грудь воздушный
шквал, но раньше этого в его уме сверкнула догадка: электричество,
атмосферные заряды - вот что управляет Шаром!
Далее, как это всегда бывает, когда осенит счастливая мысль, все
несоответствия в наблюдаемых повадках феномена стали одно за другим
превращаться в соответствия. "Шар заряжен, никакой I- массы в нем нет или
почти нет - заряды атмосферного электричества гоняют его, как хотят:
притягивают, отталкивают... Он всякий раз располагается в месте
электростатического равновесия - но равновесие-то это держится минуты! И
блуждания Шара оттого же, суточные движения - от слоя Хевисайда: он
болтается в воздухе, как заряженная пылинка между пластинами конденсатора.
Одна пластина - поверхность Земли, другая - ионизированные слои атмосферы.
Ночью слой Хеви поднимается - и Шар за ним; а днем опять вниз... Стоп, здесь
не все так просто: он следует не только по величинам зарядов Земли и слоев в
атмосфере, но и по их проводимостям. Земля проводит - в разных местах
различно, кстати! - и ионизированный воздух тоже. Эти экраны деформируют,
сминают электрическое поле, каковое в Шаре имеет, понятное дело, форму шара.
Он и колышется. И поскольку сферическое распределение наиболее устойчиво,
деформации его порождают силы, которые так или иначе (например, удалением от
причины деформации) восстанавливают сферичность. Вот и выходит, ни тебе в
Землю уйти, ни сквозь слой Хевисайда проникнуть!.."
Теперь Александр Иванович смотрел на Шар иными глазами. "А он-то: как
живой... Вот и вся его живость. Ну-ка, молнию еще сейчас, молнию! Ну!.."
Природа благоприятствовала: слева от Шара голубой ломаной вертикалью ударил
разряд. Гигантский сгусток тьмы тотчас шатнулся от него, а через секунды - к
месту погасшей вспышки. "Так и есть: комплексное действие зарядов и полей
проводимости.- Корнев наклонился вперед, принимая телом удар воздуха.-
Разряд-проводник - Шар от него, молния кончилась - туда, к месту наибольшего
электрического покоя..."
Кто-то тронул его за плечо. Он оглянулся: старший чабан Кербабаев щурил
в улыбке и без того узкие глаза:
- В юрта иди, промокнешь.
- Что?.. А, хорошо, сейчас.
- Скажи, этот Шайтан-шар страшный? Овцы перегонять надо?
"Шайтан-шар, хе! Фольклор уже работает". Александр Иванович весело
глянул на кутавшегося в брезент пастуха:
- Пока не очень, у него еще все впереди. Ладно, ступай. Я позже приду,
чаем напоишь.
"Но что же это все-таки? - сразу забыв о чабане, повернулся он к Шару.-
Шар-заряд... Любой заряд подразумевает и носителя, заряженное тело. А здесь
нет тела, видно же... Просто ионизированный воздух с избытком ионов одного
знака? Вздор, их ничто не удержит вместе. Да и у ионов есть масса. Заряд
велик, масса всех ионов должна быть изрядной, а - нет никакой..."
Мысли смешались. Дождь усилился, закрыл Шар сплошной пеленой. Александр
Иванович побежал к юртам.
К вечеру, когда дождь прекратился и небо очистилось, Шара в ущелье не
было. Как Корнев ни искал его глазами и в бинокль, но ничего не увидел.
"Господи, которого нет, сделай так, чтобы Шар завтра опустился сюда!" -
молил он природу. Александр Иванович оценивающе оглядел местность:
сужающееся в горы ущелье, ручей-экран, растекшийся широко и мелко, впереди
горный кряж, позади степь... Интуиция физика, знающего электрические
свойства атмосферы, вод и пород, нарисовала пространственную модель зарядов
и проводимостей. В сердце шевельнулось предвкушение удачи: Шар должен сюда
вернуться, в естественную полевую ловушку, прикрытую сверху слоем Хевисайда.
"Если только ночью не будет электромагнитной бури... А ночью их почти не
бывает".
От нетерпения, а также от блох, которых в кошме и овчине, служивших ему
постелью, было немало, он почти не спал эту ночь.
Институт электростатики, в котором работал Корнев, принадлежал к
довольно распространенному типу организаций, которые существуют лишь по той
причине, что существовали прежде. Научные учреждения создают ряд проблем - и
верно, в начале 30-х годов, когда в нашей стране развернулись исследования
атомного ядра с помощью линейных ускорителей заряженных частиц, разработка
генераторов Ван дер Граафа и иных устройств, дающих высокие постоянные
напряжения, была серьезной проблемой. Институт электростатики кое-что в этом
сделал, кое-что нет; проблема электростатического ускорения частиц, между
тем, отпала, ее вытеснил электродинамический (циклотронный) метод: а
институт остался. Обосновать правильность существования того, что уже есть,
вообще дело нехитрое, а в науке и тем паче - ибо кто, помимо людей,
занимающихся этим делом, может выставить обоснованные возражения? Кто, кроме
них!
В таких учреждениях люди живут долго и тихо, умеренно публикуясь,
умеренно склочничая, умеренно продвигаясь. В начале года утверждаются планы,
в конце пишутся отчеты. За счет остепенившихся неуклонно растет фонд
заработной платы... Скверно бывает молодому, полному сил и розовых надежд
специалисту, если распределение заносит его в такое тихое научное болотце:
завязнет он там и будет до седин, до лысины ходить в инженерах или в
"млэнээсах" - "сто в месяц - и все впереди", как называют таких в
академических кругах. К счастью, в силу долголетия сотрудников вакансии
здесь редки и заявки на пополнение умеренны.
Саше Корневу после окончания физфака ЛГУ в этом отношении не повезло:
он вынужден был добиваться направления в Катагань, где жили его престарелые
родители, а здесь работа по специальности была только в ИЭ. Правда, и тут
благодаря способностям и неуемной энергии он за десять лет продвинулся от
"млэнээса" до и. о. завлаборатории (<<и. о." - поскольку не было еще
кандидатского диплома). За это время он написал и опубликовал десяток статей
по атмосферному электричеству, по грозовым разрядам, сделал на всесоюзной
конференции привлекший внимание доклад по шаровым молниям, исполнил и сдал
на рецензирование рукопись диссертации, запатентовал несколько изобретений,
хлопотал по внедрению их, женился, завел дочь, изменял - не столько по
влечению, сколько от неуемности характера - жене, развелся с ней, снова
женился, завел еще дочь, изменял и этой жене - влюбленной и обидчивой
артистке местного театра, загонял два мотоцикла, получил автоводительские
права, копил на "Жигули"... И все это было не то, не то, не то!
"Шайтан-шар - шаровой заряд...- думал он сейчас, почесываясь и чувствуя
на боку и около паха энергичные прыжки и укусы блох.- Это ниточка, за
которую его можно вести. Только бы он появился завтра!.. Стой, а почему Шар
не рвет землю здесь, как в Таращанске? Да все потому же: тут под ним ручей и
мокрая почва - проводники, экраны, не позволяющие заряду углубиться. А
Таращанск стоит на базальтовом плато, на изоляторе то есть,- туда заряд
проникает легко... А отчего радиальные ветры, шквальные порывы?.. Ничего,
разберемся. Ах, только бы Шар завтра появился!"
План действий у Александра Ивановича был готов.
Шар появился: вольно петляя, скатился с неба в Овечье ущелье немного
далее того места, где стоял вчера. Белым пенистым смерчем втянул в себя воды
Коломака, осушив ручей под собой до дна. Фиолетовая мгла сплющила, оттеснила
вниз и в стороны стены ущелья. Утро было ясное.
Мамед Керимович согласился ассистировать. Корнев завел его "ИЖ",
повесил на грудь его же транзистор, дождался сигналов "Маяка":
та-ра-рира-раа...- половина десятого, сверил свои часы с часами пастуха,
включил скорость - вперед! Чабаны из-под ладоней смотрели, как отчаянный
парень Сашка, виляя среди камней и разбрызгивая лужи, несется прямо под
Шайтан-шар.
Корневу было страшновато, он избегал смотреть в стороны, чтобы не
видеть, как справа и слева головокружительно искажается, будто ее отражают
зеркальные конуса, местность; да и валунов столько, что гляди, не зевай. Вот
двигатель зазвучал глуше, уменьшились обороты - будто мотоцикл брал подъем.
"Ага, то самое искажение гравитационного поля. Привет тебе от Бор Борыча
Мендельзона! Я въезжаю..." Он прибавил газа. Проехав метров сорок,
остановился. Густая тьма нависла над головой. Ущелье, суживаясь сильнее
обычного, уходило далеко вниз. Непонятно было, как оттуда, снизу, мог течь
сюда ручей. Приемник на груди молчал, хотя громкость была введена до отказа;
из динамика слышалось только шипение. Корнев сдвинул верньер настройки к
меньшим частотам.
- ...на юго-западе Европейской части...- басовито и размеренно, будто
диктуя, произнес диктор.
Александр Иванович не слушал, какую погоду обещают для юго-запада,
сердце колотилось быстро и радостно. <Значит, так и есть: частота "Маяка"
поехала вниз, тембр голоса диктора тоже... внешнее время течет медленнее
моего! Вот так да!" Одно дело было слышать об этом от очевидцев-таращан,
совсем другое - убедиться самому. "Вперед? Нет, назад".
Он развернул мотоцикл, помчал обратно. Осадил возле Мамеда:
- Время?
У того на часах было 9.40, а на корневских 9.45. Александр Иванович
снова повернул в Шар.
Так он сделал пять ездок, с каждым разом углубляясь все дальше. В
последний заезд он проехал эпицентр: частота "Маяка" снова увеличилась.
Время в эпицентре текло почти вдвое быстрей, чем снаружи. "А ведь это только
пятнышко касания. В Таращанске ускорялось втрое, там Шар осел глубже.
Значит, запас есть!"
Александр Иванович поднял голову, смотрел вверх, во тьму - и понял
вдруг без всяких измерений: то, что местность, оттесненная фиолетовой мглой,
подалась вниз, это потому, что в глубинах Шара гораздо больше пространства,
чем видится извне. Он не мог объяснить себе, как такое может быть, но - это
было так, он видел и чувствовал.
Тройка диких голубей-сизяков слева, "снизу", из обычного мира, влетела
в Шар над ним и мчала во тьму все стремительней, все чаще махая крыльями,
быстро превратилась в серые точки. "Ого, на высоте ускорение и вовсе
изрядное. И вертолетам было бы там где поблуждать, точно... Ай да
Шайтан-шар! Ай да Шарик-бобик! Ай да я!"
В совершенном восторге Корнев включил приемник на полную громкость -
передавали ритмичную песенку, голос певицы бухал смешно и обиженно, завел
мотоцикл и начал выделывать на пятачке эпицентра круги и восьмерки. Это была
немыслимая жутковатая гонка в никуда. Травянистое, усеянное камнями ложе
ущелья с растекшимся ручьем выперло здесь макушкой планеты; двухсотметровые
скалистые стены, оранжево-зеленая степь, блестящая полоска воды, блеклые
пятна юрт, стада, пастухи - все было внизу, в обморочно искривленной
глубине. И солнце, сплюснутое, отекшее желтизной книзу, тоже моталось у
колес. Весь мир был под ногами! Александр Иванович казался себе космонавтом,
кружащим под шариком Земли на рычащем мотоцикле.
- Ай люли, гей-гей! - кричал-пел он, пересекая ручей в фонтанах брызг
из-под колес, ловко огибая камни.- Гей-гей, Шайтан-шар, я тебя понял!.. Нам
не страшен Шар-шайтан, Шар-шайтан, Шар-шайтан! Ты поедешь в Катагань,
Шар-шайтан, Шар-шайтан!.. Гей-гей! Пусть у тебя время не такое, и
пространство, и тяготение,- я это знаю теперь! И знаю, как прибрать тебя к
рукам, Шайтан-шар, хо-хо! Черная тьма надо мной, голубое небо внизу, солнце
внизу, и земля, и горы... но я открыл тебя. Шар-шайтан!..
Увлекшись, он забыл о ерзаньях Шара от электрического непокоя
атмосферы. В один момент, когда Корнев несчетный раз пересекал ручей, темное
ядро чуть сместилось. Луг под мотоциклом накренился - Александр Иванович не
удержал руль, с размаху шлепнулся на кремнистое дно ручья. Ледяная вода его
отрезвила. Вскочил, поднял мотоцикл. Фара была разбита, бак помят. "Э,
хватит". Он поехал к стойбищу.
Кербабаев, увидев разбитую фару и мятый бак, ударил себя руками по
бокам. Когда же Корнев предложил деньги, и вовсе поднял крик:
- Что мне твои деньги, джигит! Разве дело в мотоцикле? Ты ведь сам мог
разбиться! Ты же носился, как сумасшедший, цирк устроил! Что бы мы сказали
твоим товарищам?
Корнев счастливо рассмеялся: ну конечно! Не так и быстро он там гонял.
Это они отсюда видели, что он носился со страшной скоростью, отсюда - из
обычного медленного времени!
Ныли ссадины на кисти и локте левой руки. Гневался Мамед Керимович.
Осуждающе посматривали на него подошедшие ближе пастухи. Рычали собаки,
брели на водопой овцы .. Никогда он не был так счастлив, как сейчас!
Никогда он не будет так счастлив, как сейчас.
Если бы не было политики - как много людей заслуженно чувствовали бы
себя ничтожествами!
К. Прутков-инженер. Мысль No 91.
- ...Так ведь ничего иного не остается, Виктор Пантелеймонович! Ладно,
пока Шар осел в Овечьем ущелье - но ведь это пока, до первой электрической
заварушки в атмосфере. Она его из тебердинской ловушки вызволит - и па-ашел
он гулять, как савраска без узды. Ну, как он тем же манером, что 2 октября
Таращанск, навестит Катагань? Или другие крупные города: Саратов, Новгород,
Москву? В Таращанске больше всего досталось высоким домам, от трех до пяти
этажей, выше там не было. А каково придется девяти- и шестнадцатиэтажным?
- Ну, вы меня не пугайте,- сказал Страшнов.
- Я и не пугаю, только говорю, что решать и делать что-то надо сейчас,
не теряя дней.
Уже полчаса Корнев обрабатывал Страшнова. Тот велел никого к себе не
пускать.
Из Овечьего ущелья Александр Иванович вернулся до отказа заряженный
идеями, проектами по овладению Шаром, его изучению и эксплуатации. Сейчас он
не представлял себе дальнейшей жизни без Шара, без исполнения связанных с
ним замыслов и мечтаний. Он нашел, наконец, дело своей жизни и был готов на
все ради овладения им.
Виктор же Пантелеймонович, напротив, чувствовал себя неуютно, чаще
обыкновенного помаргивал набрякшими веками. Не любил он дел высшей категории
ответственности, тех, от ошибки в которых легко загреметь. А здесь, похоже,
назревала именно высшая. Слова Корнева о возможности новых катастроф
произвели на него впечатление.
- А как получаются эти разрывы домов и грунта, разобрались?
- От избытка внутри Шара физического пространства они и получаются. Что
есть разрыв плотного тела? Такое его изменение, когда между плотно
примыкавшими ранее друг к другу частями . оказывается пустое пространство. В
обычных условиях для этого прилагают силу. А Шар может и без нее: избыток
физического пространства вклинивается в слабые места - и разделяет.
- А эти... радиальные ураганы, толчки воздуха - отчего?
- От того же избытка пространства в Шаре, Виктор Пантелеймонович.
Физический объем Шара в сотни, если не более, раз больше видимого - и
воздуха он засосал в себя соответственно. Но пространству безразлично, что в