Страница:
невеста. Из-за твоей-то дури!..
Тем не менее через две минуты в серой завесе дождя, расцвеченной
вспышками, вырисовался неподалеку силуэт второго вертолета. А еще минуту
спустя новая молния разорвала второй стягивающий канат. Шатер-экран поехал в
сторону, между сетями распахнулась огромная прореха.
Покуда Корнев смотрел в оцепенении, как она расширяется, Ненашев таки
что-то придумал. Его машина взмыла к аэростатам. Оттуда сквозь треск моторов
Александр Иванович расслышал крепкие хлопки пистолетных выстрелов, увидел,
как один из задиравших верхнюю сеть баллонов съежился, опал. "И верно!"
Корнев взбодрился, начал отдавать команды танкам. Те перестроились,
перетянули канаты - сеть выровнялась.
К вечеру гроза прекратилась. Корнев и Ненашев вместе облетели Шар,
насчитали в верхней сети двадцать семь дыр - некоторые многометровые, в
опасной близости одна от другой. Внизу техники надували запасной аэростат;
другие с помощью второго вертолета закидывали новые канаты-связки.
- Двигаться теперь надо очень осторожно,- молвил Корнев.
- Осторожничай не осторожничай, а еще такая гроза - и кончен бал,-
сказал майор.
...И снова был страх, было уныние. "Если следующая гроза размечет сети,
освободит Шар, то все, не вернется он в Овечье ущелье, снова не поймаешь...
И это будет конец, жизненное поражение. Большего позора для меня,
электрика-атмосферника, и не придумать: осрамился в своей специальности! Те,
кто будет разбирать причины неудачи, конечно, не примут во внимание, что
фокус с напряженностями не лежал на поверхности, поэтому и не допер сразу,
времени не было. У них-то будет достаточно времени - и обсудить, и осудить,
и предложить верные решения... и хихикать в спину, указывать пальцем:
грозозащиту не сделал, повесил такую пену!.. А Страшнову-то как я бойко про
громоотводы разъяснял... Стыд какой!".
Воображение - то, которое помогало Корневу вживаться в проблемы,
придумывать интересные идеи, находить решения,- теперь схватило его за
шиворот, терзало, малевало мрачными красками предстоящую беду и ее
последствия. Так всегда бывало при осложнениях, он знал это за собой - но
ничего не мог поделать.
Повреждения залечивали всю ночь.
Следующее утро начиналось ясным небом, сверкающим восходом умытого
солнца; неискушенных по части погоды в предгорьях такое начало дня могло бы
успокоить. Танковая процессия поволокла Шар дальше на север - осторожно, со
скоростью пешехода. Рев перекачки казался теперь умеренным.
В одиннадцатом часу ночи тучи обложили -небо. Посерело, затем и
потемнело. К "музыке" Шара добавились далекие раскаты грома. Корнев и
Ненашев ехали на "газике" впереди колонны по раскисшему лугу. Машину кидало
на кочках. Осунувшийся за ночь Корнев смотрел в упор на сизые тучи, которые
вот сейчас отнимут у него и сделанное, и неисполненные замыслы - весь смысл
жизни.
- Обложили-то как, и не сманеврируешь,- сказал Ненашев. Притормозил,
сочувственно взглянул на инженера.- Что, Александр Иванович, надо опять
останавливаться, готовиться, подтягивать аэростаты. Авось пронесет. Полетаем
еще около сети, подстрахуем... Сделаем, что возможно. Удержим - так удержим,
а нет - что попишешь! Что мы против грозы? Она же все равно как ядерное
оружие, факт.
"Вот только и осталось надеяться на русский авось,- зло думал Корнев,
чувствуя бессилие.- Подожди... я снова что-то упускаю из виду, не учитываю.
И ведь не прощу себе, если соображу потом, когда Шар вырвется... Это будет
страшнее всех казней. Что?! Ведь руки же на себя наложу... Что?!! Ну?!"
И всплыло в памяти, как - давным-давно, еще до вчерашней грозы, до всех
терзаний - аэродинамический вихрь Шара заглатывал над собой облака, что шли
ниже других.
- Есть! - Он схватил за рукав майора.:- Ядерное, говоришь, оружие?
Сейчас мы... мы сами будем делать погоду!
И принялся командовать в микрофон рации: механикам- вытравливать тросы
аэростатов на максимальную высоту, поднимать Шар, водителям - набирать
скорость до восьми... нет, до десяти, до двенадцати, километров в час!
Бегом!
...Никогда еще Шар не звучал так: это был и сатанинский вой, и рев во
всех клавирах исполинского органа, и удары сверхзвуковых переходов в вихре
перекачки. И не было для Корнева прекрасней, возвышенней музыки - потому что
вихрь в охваченном им километровом слое атмосферы съедал грозовые тучи!
Стягивал в ком темно-серое одеяло их над Шаром, справа и слева от него,
скручивал в кудельный жгут, тотчас начинавший истекать дождем и искриться
молниями - и Шар заглатывал, всасывал, пил невиданную струю уплотнившихся
грозовых туч с их влагой и электричеством. От них он и сам клубился, будто
набухал грозой: уменьшившиеся молнии сверкали внутри сине-голубым, громики
выскакивали вовне короткими пистолетными щелчками. Позади Шара раздувался
фонтанами, поливал степь и замыкающее звено танков феерический ливень.
Шар втягивал тучи еще и еще - и очищалась в небе голубая просека
километровой ширины: правый край белый от света невидимого солнца, левый -
темный. Выше в голубизне плыли бульбашки аэростатов. Просека наращивалась по
движению колонны, вихрь перекачки будто фрезеровал ее в слое туч. По
сторонам ее продолжалась гроза и буря: полыхали нестрашные теперь молнии,
гнулись от порывов ветра редкие деревья, хлестал ливень.
- Дава-а-а-ай! - счастливо орал весь мокрый Корнев, стоя в "газике",
который вез его за Шаром.-Гони-и! Улю-лю-лю!..- и, будучи не в силах
удержаться, сунул в рот пальцы, засвистел вибрирующим свистом. ..
Хотя что был тот его свист в органном реве Шара!
Так шли, пахали небо до чистой голубизны, пока не выбрались не сухую
землю. Вечером, когда остановились, Ненашев предложил хитроумную операцию:
перетягиванием канатов и накидыванием новых, с крюками сблизить обе сети
и... перевернуть, чтобы нижняя, целая, оказалась сверху. "За завтра
управимся, Александр Иванович. Так надежней будет". Корнев одобрил.
Шар притянули к земле, нижнюю сеть опустили, расстелили - оснащать.
Корнев ушел по ней в .эпицентр, в самую середину. Сел там на кочку, смотрел
на ало-черную полосу заката - внизу, на приплюснутые фигуры людей и контуры
машин - внизу, на сигнальные огни и загорающиеся у горизонта красно-желтые
звезды - все внизу. Слушал выразительную тишину, осевшей над ним темной
громады. Здесь была особая тишина, такую не спутаешь с иной: устоявшийся
покой величественных просторов; похоже молчит спокойное море вдали от
берегов или гор ночью; редкие вялые звуки извне - голоса военных, лязги
инструментов - только подчеркивали ее. "Моя тишина. Мой простор... Надо же:
другим уверенно и доходчиво объяснял, что в Шаре много пространства, а сам,
как дошло до дела, мечтал чуть ли не зонтиком его прикрыть! А он - вот он
какой: что ему спрятать какую-то грозу в задний карман брюк!.." Сидел, курил
и думал, что если он захочет совладать с Шаром, с замыслами своими и с
жизнью самой, то не должен позволять себе сомневаться, тревожиться,
суетиться и вообще - мельчить. Достичь всего он сможет только безграничной
смелостью мысли и ясной твердостью духа.
На следующий день сети поменяли местами, нижнюю - дырявую - подлатали.
Далее двигались без особых приключений.
На десятый день к вечеру они увидели впереди над горизонтом отсвет в
тучах невидимых пока огней краевого центра.
В день одиннадцатый кавалькаду встречали подкатившие на "Чайках" и
черных "Волгах" отцы города во главе с довольным Виктором Пантелеймоновичем.
При них были корреспонденты, операторы кинохроники; они сразу принялись за
дело. "Вы слышите эти мощные, своеобразные звуки, дорогие радиослушатели? -
вопрошал один, поворачивая фаллосоподобный микрофон то к плывущему
неподалеку Шару, то к себе.- Это сами стихии исполняют победный гимн во
славу нашей науки..."-"Вы видите эти утомленные лица,- причитал другой рядом
с оператором, устремившим объектив телекамеры на "газик", где за рулем сидел
Ненашев, а рядом обросший по самые глаза разбойной щетиной Корнев.-Это
скромные герои, покорившие... овладевшие... прославившие..." Вели себя
репортеры - особенно столичные - довольно нахально: один, намереваясь взять
снисходительное телеинтервью у Корнева, потребовал, чтобы тот побрился и
"привел себя в божеский вид". Александр Иванович за все время овладения
Шаром и его транспортировки не позволил себе ни одного черного выражения
(хотя сам их выслушивал неоднократно); а тут в нем что-то щелкнуло, и он
выдал жрецу ТВ-музы такое полнозвучное, крупнокалиберное, многозарядное
предложение, что вопрос об интервью тотчас отпал. Разговелся.
...И был день последний: Шар вывели к реке Катагани ниже города, около
впадения в нее Коломака. Здесь расстилалось ровное поле аэродрома ДОСААФ; на
нем и причалил Шар.
Работы на месте: установить лебедки на бетонные фундаменты,
перепасовать наверх отремонтированную нижнюю сеть - для пущей надежности, в
помощь первой, отнивелировать расположение .аэростатов и натяжение канатов
так, чтобы Шар устойчиво, но : без опасных искажений пространства прилегал к
полю,- были г уже, как говорится, делом техники.
Теперь, когда эпопея ко всеобщему удовольствию завершилась
благополучно, можно было не таиться. В газетах появилось сообщение ТАСС -
весомо-краткое, но с обширными комментариями. По всем программам ТВ был
передан впечатляющий телерепортаж; кинохроника выпустила - с полугодовым
опозданием - короткометражку. И даже Александр Иванович - отоспавшийся,
выбритый, при галстуке - был показан в программе "Время". | За творческое и
личное мужество, проявленные в операции по овладению Шаром, научный
руководитель операции А. И. Корнев был награжден орденом Красного Знамени.
Майор Ненашев получил Красную Звезду.
Вместо эпиграфа:
"...первичность действия S, а тем и его физических носителей квантов h,
математически очевидна: это непроизводная величина. Энергия E=dS/dt есть
производная от S по времени, импульс P=dS/dr - производная от действия по
расстоянию, сила F=dS/drdt - производная от него по тому и по другому... но
само действие мы не можем так произвести ни от каких физических величин.
Другой довод в пользу первичности - то, что без квантов действия h
невозможно описание микромира. Не напрасно h называют "владыкой современной
физики" (О. Д. Хвольсон).
Но является ли величина h--6,626X 10-27 эргХс действительно Богом или
природой установленной константой? Не вернее ли полагать (вслед за Я. И.
Френкелем), что из-за обилия этих элементарных актов-действий в природе мы
измеряем среднее значение, относительно которого индивидуальные h-кванты
статистически рассеяны: есть и меньше, и больше, и даже очень меньше и очень
больше. А поскольку Вселенная велика и разнообразна, то в ней могут быть
области, где реализуются мелкие против "наших", или, наоборот, крупные
кванты h. Для нас и любых других существ, порождений h-материи, мир выглядел
бы одинаково при любых величинах квантов: важно их количество, а не значение
в эрг-секундах. Но если соседствуют области с разными h, это обнаружится
новыми законами и явлениями.
Во-первых, должен проявлять себя следующий закон сохранения
материи-действия: в равных геометрических объемах произведения числа Х
квантов п на их величины h равны:
S1=n1h1=n2h2=S2. (1)
Но при этом для внутренних наблюдателей, для которых счет размеров
объектов и длительностей событий идет, повторим, в "штуках", а не в
величинах h, физические размеры объемов окажутся различны. Где кванты
мельче, а число их больше, больше и физического пространства-времени. Там
могут вместиться более крупные объекты и произойти - за внешне малое время -
более долгие события.
Во-вторых, на границе областей, с разными h создастся НПВ, Неоднородное
Пространство-Время. Особенностью его будет наличие силового поля чисто
математической природы. Действительно, смысл приведенной выше
дифференциальной ф-лы для силы F в том, что между отстоящими на Дг друг от
друга в пространстве и на Дt во времени участками есть не равный нулю
избыток действия ДS:F= ДS/ДгДt При этом если ДS= S2-S1=0, то в обычном мире
силы f нет. Но в НПВ для равных между собой S1 и S2 мы вправе написать это
выражение так:
FНПВ=S2/Дr2Дt2 -- S1/Дr1Дt1 (2)
При этом, поскольку по закону (1) произведения в знаменателях Дr1Дt1 и
Дr2Дt2 не равны между собой, то сила F - а следовательно, и силовое поле -
будет!
Так как в квантовой электродинамике с h наиболее явно связаны
электрические заряды и электрическое поле, то в переходной зоне НПВ оно и
будет таким".
Из брошюры д. ф.-м. н. В. В. Пеца "К теории материи-действия.
(Обобщение на случай временного кванта h)".
Невысокий плотный мужчина в темном пальто с поднятым каракулевым
воротником, в пегой пыжиковой шапке неспешно шагал через заснеженное,
изрытое ямами поле. Позади остались девятиэтажные корпуса жилмассива, слева
виднелись дощатые заборы и одноэтажные дома среди голых деревьев, справа
дымящейся серо-стальной лентой вилась в сторону города река Катагань. На
этом берегу ее, на разбитом обледенелом шоссе ревели самосвалы и грузовики.
Ему тоже следовало бы добираться по шоссе, так объяснили: шагайте, пока
не упретесь в проходную. Но там было шумно, противно: под ноги смотри, от
машин уворачивайся - и оглядеться некогда. Валерьяну же Вениаминовичу на
первый раз хотелось именно осмотреться внимательно и не торопясь;
впоследствии, он это понимал, такая возможность, появится не скоро.
Поэтому он как слез с автобуса, так и повернул прямо в поле.
Заблудиться он не мог, ориентир был перед глазами: шесть пар цеплявшихся за
тучи голубых аэростатов по краям да четыре, еще выше их, в центре, держали
незримый издали проволочный шатер. Сам Шар на фоне серого зимнего неба был
виден смутно - только темнело его ядро и темная щетина далекой лесополосы за
ним была в этом месте как бы вмята. Сначала Пец шел по нетронутому снегу -
благо неглубокому, в ботинки не набивался; затем набрел на тропинку среди
ям. Впереди по правую сторону нервно фырчал канавокопатель, дальше рабочие с
помощью автокрана выкладывали в нитку трубы. "А работы-то развернулись",- с
некоторой ревностью отметил он.
...Не без душевного трепета - хоть и останавливаясь, чтобы не спеша и
внимательно обозреть местность, стараясь не особенно глазеть издали на то,
что видел на многих снимках,- но не без душевного тем не менее трепета
приближался Валерьян Вениаминович к объекту, работами в котором ему отныне
надлежало руководить. Поднявшаяся после укрощения Шара шумиха поначалу
задела Пеца только краем, приятным краем. Его теория была упомянута в
сообщении ТАСС и, более развернуто, в статьях центральных газет. (Не
обошлось и без курьезов: одна газета, не разобравшись, известила мир, что
Шар создан катаганскими инженерами по теории и замыслу профессора Пеца). Его
тощая ротапринтная брошюра была немедленно перепечатана в одном научном и
двух научно-популярных журналах. Ученый совет Саратовского университета
выдвинул его кандидатуру в члены-корреспонденты Академии наук, и на днях он
узнал, что избран единогласно. Были и звонки из редакций, приглашения
выступить по радио и телевидению, приезжали на кафедру и домой брать
интервью... Словом, было все, что еще лет десять назад доставило бы ему
искреннее удовольствие.
Но главное было не это. Главным было то, что его "теория" - в уме и
сейчас именовал он ее именно так, в кавычках,- его игра ума, на которую он
не тратил много сил, подтвердилась. И еще как! "Ну, а этому-то ты рад?" -
спрашивал он себя. И как ни копался в душе - выходило, что не очень. Скорее,
было не по себе, проявлялась озабоченность: не породит ли это проблем
больше, чем разрешит?.. Потому что проявил себя слепой случай, стихия:
блуждал в просторах Вселенной сгусток уменьшенных квантов, увлекаемый и
отталкиваемый разными сочетаниями электрических полей туманностей и звезд,
оказался вблизи Земли, потом - вблизи какой-то прорехи в слое Хевисайда, в
прошлом году активного Солнца они были часты. Попал в атмосферу, приблизился
к почве, начал куролесить. Точно так Шар мог оказаться вблизи Венеры,
Плутона, Марса, у иной звезды... Слепая стихия, от которой никогда не
знаешь, чего ждать!
За пятьдесят пять лет жизнь изрядно помотала Валерьяна Вениаминовича,
не раз переворачивала его с боку на бок, роняла с высот в каменистые низины.
У него были основания не любить стихии. Беспризорник, потерявший в 20-м году
родителей, затем детдомовец, он бедовал со страной и рос со страной. Только
выправился, окончил рабфак, затем институт, начал достаточно, чтобы одеться
и есть досыта, зарабатывать,- война. Командиром взвода связи на Западном
фронте, который был чем угодно, только не фронтом, попал в окружение в
болотах Полесья, а затем, больной и истощенный, и в плен. Пропадал за
колючей проволокой; немного придя в себя, бежал; был пойман, доставлен
обратно ("в состоянии пониженной трудоспособности", как сказано в
сопроводительной бумаге немецкой полевой жандармерии) и отправлен в
спецлагерь Вестербрюкен "на обработку". С двумя заключенными бежал и оттуда,
на сей раз удачно. Пробрался в оккупированную Белоруссию, нашел партизан,
голодал и мок, подрывал и мерз, убивал и был ранен.
Кончилась война, вернулся в физику. Но из-за пребывания в плену к
серьезным экспериментальным работам не дали допуска; путь был открыт только
в теорию. Как ни странно, но именно в теории поля, отвлеченной тогда области
матфизики, у него прорезались способности, получились результаты - так что в
этом случае стихии вроде бы вынесли Валерьяна Вениаминовича на хороший путь.
Успех, впрочем, был умеренный: кандидатская диссертация и место ассистента
на кафедре физики в Харьковском технологическом. К тому же началась кампания
"русского приоритета". Он был самый что ни на есть русский и всегда "за" -
но ершист, горяч, верил в немедленную справедливость, не страшился вступать
в спор, в том числе и с начальством, и на рискованные темы. Декан факультета
обвинил его, что в диссертации он протащил реакционную общую теорию
относительности Эйнштейна и идеалистические взгляды Дирака, а заодно -
используя фамилию и не совсем рязанскую внешность Валерьяна Вениаминовича:
прямой нос, черные в то время волосы, крутой, выразительной лепки лоб,
четкий подбородок - ив том, что он скрывает свою национальность. Уволили.
Пец подал в суд. Суд после разбирательства склонялся восстановить. Тогда
декан встал и сказал:
- Товарищи, у нас закрытая тематика. Как мы можем держать на кафедре
человека, который дважды бежал из лагерей?!
За что Валерьян Вениаминович, поддавшись порыву (опять стихии!), тут же
в кровь разбил ему физиономию, тем доказав, что держать такового Пеца на
факультете действительно не следует.
Уехал с женой в Алма-Ату, где с научными кадрами было туго и к
тонкостям не придирались. Там написал докторскую диссертацию, преподавал,
прошел по конкурсу на заведование кафедрой в пединституте в Самарканде,
перебрался туда. Он был лекарством для души - древний, видавший все и
переживший все, мудрый и скептический Восток. Валериан Вениаминович отошел,
увлекся горным туризмом, древнеиндийской и древнекитайской философиями и
даже полюбил, наконец, свою теоретическую деятельность - скорее всего за
отрешенность ее от жизненной суеты. На суету уже не доставало ни охоты, ни
сил.
Теория пространств с меняющимися квантами h была его увлечением
последних лет, сначала в Самарканде, потом в Саратове, куда пришлось
перебраться из-за ухудшившегося здоровья жены. Он строил эту "теорию" дома,
после лекций и кафедральных дел, строил для себя, для души, не рассчитывая
на признание и резонанс; даже приговаривал, адресуя себе слова, кои в
"Ревизоре" городничий высказал зарвавшемуся Держиморде: "Не по чину берешь!"
Действительно, не по "чину" ему, скромному провинциальному профессору, была
эта сверхидея для корифеев. Но что поделать, если она пришла в голову именно
ему и если в работе над ней он более всего чувствовал себя человеком! С
результатами он знакомил только немногих людей, чье внимание ценил. Один из
них, доцент кафедры астрофизики Варфоломей Любарский, хоть и оспаривал
многое, но все-таки подбил Пеца размножить рукопись на университетском
ротапринте: не пропадать же работе!
Корнев в разговоре со Страшновым, пожалуй, напрасно аттестовал теорию
Пеца как "сумасшедшую". То есть применительно к самим идеям может быть и
так, но по отношению к автору ее - ни в коей мере. Напротив, эта теория
выражала совсем другие черты Валерьяна Вениаминовича: основательность и
скептицизм. Взгляд, что "мировые постоянные" не всегда и не всюду постоянны,
безусловно, излишне волен для присяжного физика и преподавателя - но для
материалиста-диалектика естественен: все меняется. Основательность же вообще
была созвучна натуре Пеца; недаром и в художественной литературе он наиболее
ценил сочинения великих 'романистов, умевших так развернуть, исследовать и
исчерпать тему, что другим ничего не оставалось прибавить. По этой же
причине, когда начала приобретать сторонников в физике идея
"материи-действия", он не устремился вместе с другими - в жажде
опубликоваться и снискать - на верхние этажи строящегося здания новой
теории, а начал придирчиво простукивать у этого здания фундамент и стены: а
глубоко ли? а прочно ль? а не выйдет ли, как прежде-пока этажей мало,
идея-фундамент держит, а как нагромоздится большое скопление фактов и
несогласующихся выводов - трещина, авария, обвал? Кризис физики. И ничего,
хорошо даже, что его обобщение на случай переменного кванта пока не
злободневно: можно работать спокойно, не насилуя мозг и душу гонкой,
подгонкой и сиюминутным соответствием. Когда-нибудь и эта проблема всплывет,
окажется злой. Потомки скажут спасибо.
Валерьян Вениаминович и в мыслях не держал, что проблема окажется злой
при его жизни. Да еще так всерьез. Ну пусть бы обнаружили в галактических
просторах, в звездах какие-то там спектральные феномены, кои только и можно
объяснить через изменение кванта h; или в сверхускорителях что-то такое
мелькнуло... И того, и другого хватило бы за глаза и для признания, и для
шумихи, для избрания в Академию - и, главное, ни к чему особенному не
обязывало бы. А тут: громадный Шар, с одной стороны, опасный катастрофами, а
с другой - пригодный для устройства в нем целого НИИ... Вот что всегда
настраивало Пеца против стихий, так это отсутствие у них чувства меры.
Задумавшись, Валерьян Вениаминович не сразу осознал, что шагает с
некоторым усилием и наклонясь вперед, будто поднимается в гору. Он
остановился, огляделся: да, теперь он шел в гору, хотя минуту назад никакой
"горы" перед ним не было. Серо-желтые дома массива переместились вниз,
снежное поле накренилось; два ближние аэростата грушевидно исказились и
нависали над ним.
Пец вернулся метров на пятьдесят назад, наблюдая, как все
восстанавливается в горизонтальной плоскости и в обычных пропорциях: снова
зашагал к эпицентру, туда, где снежное поле разлиновали косые штрихи и
столбы проволочной изгороди. Вскоре он ощутил, что в корпус ему ударяют
время от времени мягкие, но плотные порывы ветра, а земля под ногами слегка
покачивается. "Порывы - это перекачка, понятно. А почву что шатает?..
Внешний ветер отдувает аэростаты, смещает сеть и Шар - и меняется вектор
гравитационного поля?.. Но почему около Шара искривляется поле тяготения?!
Не понимаю".
Валерьян Вениаминович поднял голову, следя за стальным канатом,
уходившим откуда-то справа в серую мглу. "Этот инженер остроумно придумал -
заэкранировать Шар сетями и держать его, как бычка на веревочке. Но что ни
говори, а его сети экранируют предсказанное мною электрическое поле без
заряда, от переходной области НПВ. С этим полем у меня здорово получилось,
есть чем гордиться! Другие свойства пространства-времени с меняющимися
квантами предугадать легко, любой бы дошел, а вот поле, обнаруженное по
знаменателю формулы,- это не на поверхности. Высокий теоретический класс!" У
него поднялось настроение.
Изгородь приблизилась. Пец прочитал фанерное объявление на столбе:
Проход строго воспрещен! За нарушение -- штраф
Рядом за колючей проволокой ззияла метровая дыра. В нее и вела
тропинка. Валерьян Вениаминович пригнулся и осторожно, чтобы не зацепить
пальто, пролез. "Исторический момент,- иронично отметил он.-
Первооткрыватель Шара проникает в Шар".
Распрямился, сделал шаг; его качнуло. Пец остановился, осмотрелся - и
почувствовал головокружение. Мало того что оставшиеся позади дома, шоссе,
река оказались глубоко внизу и как-то расплылись, сделались
туманно-серо-желтыми, но и снежное поле впереди, еще секунды назад
поднимавшееся в гору, теперь загибалось вниз - чем дальше, тем круче. Ушло
вниз и далекое ярко-оранжевое игрушечное зданьице в два этажа, с
сарайчиками-ангарами возле, со строящейся поодаль кривой кирпичной трубой и
фигурками рабочих около. Справа и слева местность тоже заваливало. Валерьян
Вениаминович стоял, будто на пятачке, на вершине. Он сделал шаг, другой - и
Тем не менее через две минуты в серой завесе дождя, расцвеченной
вспышками, вырисовался неподалеку силуэт второго вертолета. А еще минуту
спустя новая молния разорвала второй стягивающий канат. Шатер-экран поехал в
сторону, между сетями распахнулась огромная прореха.
Покуда Корнев смотрел в оцепенении, как она расширяется, Ненашев таки
что-то придумал. Его машина взмыла к аэростатам. Оттуда сквозь треск моторов
Александр Иванович расслышал крепкие хлопки пистолетных выстрелов, увидел,
как один из задиравших верхнюю сеть баллонов съежился, опал. "И верно!"
Корнев взбодрился, начал отдавать команды танкам. Те перестроились,
перетянули канаты - сеть выровнялась.
К вечеру гроза прекратилась. Корнев и Ненашев вместе облетели Шар,
насчитали в верхней сети двадцать семь дыр - некоторые многометровые, в
опасной близости одна от другой. Внизу техники надували запасной аэростат;
другие с помощью второго вертолета закидывали новые канаты-связки.
- Двигаться теперь надо очень осторожно,- молвил Корнев.
- Осторожничай не осторожничай, а еще такая гроза - и кончен бал,-
сказал майор.
...И снова был страх, было уныние. "Если следующая гроза размечет сети,
освободит Шар, то все, не вернется он в Овечье ущелье, снова не поймаешь...
И это будет конец, жизненное поражение. Большего позора для меня,
электрика-атмосферника, и не придумать: осрамился в своей специальности! Те,
кто будет разбирать причины неудачи, конечно, не примут во внимание, что
фокус с напряженностями не лежал на поверхности, поэтому и не допер сразу,
времени не было. У них-то будет достаточно времени - и обсудить, и осудить,
и предложить верные решения... и хихикать в спину, указывать пальцем:
грозозащиту не сделал, повесил такую пену!.. А Страшнову-то как я бойко про
громоотводы разъяснял... Стыд какой!".
Воображение - то, которое помогало Корневу вживаться в проблемы,
придумывать интересные идеи, находить решения,- теперь схватило его за
шиворот, терзало, малевало мрачными красками предстоящую беду и ее
последствия. Так всегда бывало при осложнениях, он знал это за собой - но
ничего не мог поделать.
Повреждения залечивали всю ночь.
Следующее утро начиналось ясным небом, сверкающим восходом умытого
солнца; неискушенных по части погоды в предгорьях такое начало дня могло бы
успокоить. Танковая процессия поволокла Шар дальше на север - осторожно, со
скоростью пешехода. Рев перекачки казался теперь умеренным.
В одиннадцатом часу ночи тучи обложили -небо. Посерело, затем и
потемнело. К "музыке" Шара добавились далекие раскаты грома. Корнев и
Ненашев ехали на "газике" впереди колонны по раскисшему лугу. Машину кидало
на кочках. Осунувшийся за ночь Корнев смотрел в упор на сизые тучи, которые
вот сейчас отнимут у него и сделанное, и неисполненные замыслы - весь смысл
жизни.
- Обложили-то как, и не сманеврируешь,- сказал Ненашев. Притормозил,
сочувственно взглянул на инженера.- Что, Александр Иванович, надо опять
останавливаться, готовиться, подтягивать аэростаты. Авось пронесет. Полетаем
еще около сети, подстрахуем... Сделаем, что возможно. Удержим - так удержим,
а нет - что попишешь! Что мы против грозы? Она же все равно как ядерное
оружие, факт.
"Вот только и осталось надеяться на русский авось,- зло думал Корнев,
чувствуя бессилие.- Подожди... я снова что-то упускаю из виду, не учитываю.
И ведь не прощу себе, если соображу потом, когда Шар вырвется... Это будет
страшнее всех казней. Что?! Ведь руки же на себя наложу... Что?!! Ну?!"
И всплыло в памяти, как - давным-давно, еще до вчерашней грозы, до всех
терзаний - аэродинамический вихрь Шара заглатывал над собой облака, что шли
ниже других.
- Есть! - Он схватил за рукав майора.:- Ядерное, говоришь, оружие?
Сейчас мы... мы сами будем делать погоду!
И принялся командовать в микрофон рации: механикам- вытравливать тросы
аэростатов на максимальную высоту, поднимать Шар, водителям - набирать
скорость до восьми... нет, до десяти, до двенадцати, километров в час!
Бегом!
...Никогда еще Шар не звучал так: это был и сатанинский вой, и рев во
всех клавирах исполинского органа, и удары сверхзвуковых переходов в вихре
перекачки. И не было для Корнева прекрасней, возвышенней музыки - потому что
вихрь в охваченном им километровом слое атмосферы съедал грозовые тучи!
Стягивал в ком темно-серое одеяло их над Шаром, справа и слева от него,
скручивал в кудельный жгут, тотчас начинавший истекать дождем и искриться
молниями - и Шар заглатывал, всасывал, пил невиданную струю уплотнившихся
грозовых туч с их влагой и электричеством. От них он и сам клубился, будто
набухал грозой: уменьшившиеся молнии сверкали внутри сине-голубым, громики
выскакивали вовне короткими пистолетными щелчками. Позади Шара раздувался
фонтанами, поливал степь и замыкающее звено танков феерический ливень.
Шар втягивал тучи еще и еще - и очищалась в небе голубая просека
километровой ширины: правый край белый от света невидимого солнца, левый -
темный. Выше в голубизне плыли бульбашки аэростатов. Просека наращивалась по
движению колонны, вихрь перекачки будто фрезеровал ее в слое туч. По
сторонам ее продолжалась гроза и буря: полыхали нестрашные теперь молнии,
гнулись от порывов ветра редкие деревья, хлестал ливень.
- Дава-а-а-ай! - счастливо орал весь мокрый Корнев, стоя в "газике",
который вез его за Шаром.-Гони-и! Улю-лю-лю!..- и, будучи не в силах
удержаться, сунул в рот пальцы, засвистел вибрирующим свистом. ..
Хотя что был тот его свист в органном реве Шара!
Так шли, пахали небо до чистой голубизны, пока не выбрались не сухую
землю. Вечером, когда остановились, Ненашев предложил хитроумную операцию:
перетягиванием канатов и накидыванием новых, с крюками сблизить обе сети
и... перевернуть, чтобы нижняя, целая, оказалась сверху. "За завтра
управимся, Александр Иванович. Так надежней будет". Корнев одобрил.
Шар притянули к земле, нижнюю сеть опустили, расстелили - оснащать.
Корнев ушел по ней в .эпицентр, в самую середину. Сел там на кочку, смотрел
на ало-черную полосу заката - внизу, на приплюснутые фигуры людей и контуры
машин - внизу, на сигнальные огни и загорающиеся у горизонта красно-желтые
звезды - все внизу. Слушал выразительную тишину, осевшей над ним темной
громады. Здесь была особая тишина, такую не спутаешь с иной: устоявшийся
покой величественных просторов; похоже молчит спокойное море вдали от
берегов или гор ночью; редкие вялые звуки извне - голоса военных, лязги
инструментов - только подчеркивали ее. "Моя тишина. Мой простор... Надо же:
другим уверенно и доходчиво объяснял, что в Шаре много пространства, а сам,
как дошло до дела, мечтал чуть ли не зонтиком его прикрыть! А он - вот он
какой: что ему спрятать какую-то грозу в задний карман брюк!.." Сидел, курил
и думал, что если он захочет совладать с Шаром, с замыслами своими и с
жизнью самой, то не должен позволять себе сомневаться, тревожиться,
суетиться и вообще - мельчить. Достичь всего он сможет только безграничной
смелостью мысли и ясной твердостью духа.
На следующий день сети поменяли местами, нижнюю - дырявую - подлатали.
Далее двигались без особых приключений.
На десятый день к вечеру они увидели впереди над горизонтом отсвет в
тучах невидимых пока огней краевого центра.
В день одиннадцатый кавалькаду встречали подкатившие на "Чайках" и
черных "Волгах" отцы города во главе с довольным Виктором Пантелеймоновичем.
При них были корреспонденты, операторы кинохроники; они сразу принялись за
дело. "Вы слышите эти мощные, своеобразные звуки, дорогие радиослушатели? -
вопрошал один, поворачивая фаллосоподобный микрофон то к плывущему
неподалеку Шару, то к себе.- Это сами стихии исполняют победный гимн во
славу нашей науки..."-"Вы видите эти утомленные лица,- причитал другой рядом
с оператором, устремившим объектив телекамеры на "газик", где за рулем сидел
Ненашев, а рядом обросший по самые глаза разбойной щетиной Корнев.-Это
скромные герои, покорившие... овладевшие... прославившие..." Вели себя
репортеры - особенно столичные - довольно нахально: один, намереваясь взять
снисходительное телеинтервью у Корнева, потребовал, чтобы тот побрился и
"привел себя в божеский вид". Александр Иванович за все время овладения
Шаром и его транспортировки не позволил себе ни одного черного выражения
(хотя сам их выслушивал неоднократно); а тут в нем что-то щелкнуло, и он
выдал жрецу ТВ-музы такое полнозвучное, крупнокалиберное, многозарядное
предложение, что вопрос об интервью тотчас отпал. Разговелся.
...И был день последний: Шар вывели к реке Катагани ниже города, около
впадения в нее Коломака. Здесь расстилалось ровное поле аэродрома ДОСААФ; на
нем и причалил Шар.
Работы на месте: установить лебедки на бетонные фундаменты,
перепасовать наверх отремонтированную нижнюю сеть - для пущей надежности, в
помощь первой, отнивелировать расположение .аэростатов и натяжение канатов
так, чтобы Шар устойчиво, но : без опасных искажений пространства прилегал к
полю,- были г уже, как говорится, делом техники.
Теперь, когда эпопея ко всеобщему удовольствию завершилась
благополучно, можно было не таиться. В газетах появилось сообщение ТАСС -
весомо-краткое, но с обширными комментариями. По всем программам ТВ был
передан впечатляющий телерепортаж; кинохроника выпустила - с полугодовым
опозданием - короткометражку. И даже Александр Иванович - отоспавшийся,
выбритый, при галстуке - был показан в программе "Время". | За творческое и
личное мужество, проявленные в операции по овладению Шаром, научный
руководитель операции А. И. Корнев был награжден орденом Красного Знамени.
Майор Ненашев получил Красную Звезду.
Вместо эпиграфа:
"...первичность действия S, а тем и его физических носителей квантов h,
математически очевидна: это непроизводная величина. Энергия E=dS/dt есть
производная от S по времени, импульс P=dS/dr - производная от действия по
расстоянию, сила F=dS/drdt - производная от него по тому и по другому... но
само действие мы не можем так произвести ни от каких физических величин.
Другой довод в пользу первичности - то, что без квантов действия h
невозможно описание микромира. Не напрасно h называют "владыкой современной
физики" (О. Д. Хвольсон).
Но является ли величина h--6,626X 10-27 эргХс действительно Богом или
природой установленной константой? Не вернее ли полагать (вслед за Я. И.
Френкелем), что из-за обилия этих элементарных актов-действий в природе мы
измеряем среднее значение, относительно которого индивидуальные h-кванты
статистически рассеяны: есть и меньше, и больше, и даже очень меньше и очень
больше. А поскольку Вселенная велика и разнообразна, то в ней могут быть
области, где реализуются мелкие против "наших", или, наоборот, крупные
кванты h. Для нас и любых других существ, порождений h-материи, мир выглядел
бы одинаково при любых величинах квантов: важно их количество, а не значение
в эрг-секундах. Но если соседствуют области с разными h, это обнаружится
новыми законами и явлениями.
Во-первых, должен проявлять себя следующий закон сохранения
материи-действия: в равных геометрических объемах произведения числа Х
квантов п на их величины h равны:
S1=n1h1=n2h2=S2. (1)
Но при этом для внутренних наблюдателей, для которых счет размеров
объектов и длительностей событий идет, повторим, в "штуках", а не в
величинах h, физические размеры объемов окажутся различны. Где кванты
мельче, а число их больше, больше и физического пространства-времени. Там
могут вместиться более крупные объекты и произойти - за внешне малое время -
более долгие события.
Во-вторых, на границе областей, с разными h создастся НПВ, Неоднородное
Пространство-Время. Особенностью его будет наличие силового поля чисто
математической природы. Действительно, смысл приведенной выше
дифференциальной ф-лы для силы F в том, что между отстоящими на Дг друг от
друга в пространстве и на Дt во времени участками есть не равный нулю
избыток действия ДS:F= ДS/ДгДt При этом если ДS= S2-S1=0, то в обычном мире
силы f нет. Но в НПВ для равных между собой S1 и S2 мы вправе написать это
выражение так:
FНПВ=S2/Дr2Дt2 -- S1/Дr1Дt1 (2)
При этом, поскольку по закону (1) произведения в знаменателях Дr1Дt1 и
Дr2Дt2 не равны между собой, то сила F - а следовательно, и силовое поле -
будет!
Так как в квантовой электродинамике с h наиболее явно связаны
электрические заряды и электрическое поле, то в переходной зоне НПВ оно и
будет таким".
Из брошюры д. ф.-м. н. В. В. Пеца "К теории материи-действия.
(Обобщение на случай временного кванта h)".
Невысокий плотный мужчина в темном пальто с поднятым каракулевым
воротником, в пегой пыжиковой шапке неспешно шагал через заснеженное,
изрытое ямами поле. Позади остались девятиэтажные корпуса жилмассива, слева
виднелись дощатые заборы и одноэтажные дома среди голых деревьев, справа
дымящейся серо-стальной лентой вилась в сторону города река Катагань. На
этом берегу ее, на разбитом обледенелом шоссе ревели самосвалы и грузовики.
Ему тоже следовало бы добираться по шоссе, так объяснили: шагайте, пока
не упретесь в проходную. Но там было шумно, противно: под ноги смотри, от
машин уворачивайся - и оглядеться некогда. Валерьяну же Вениаминовичу на
первый раз хотелось именно осмотреться внимательно и не торопясь;
впоследствии, он это понимал, такая возможность, появится не скоро.
Поэтому он как слез с автобуса, так и повернул прямо в поле.
Заблудиться он не мог, ориентир был перед глазами: шесть пар цеплявшихся за
тучи голубых аэростатов по краям да четыре, еще выше их, в центре, держали
незримый издали проволочный шатер. Сам Шар на фоне серого зимнего неба был
виден смутно - только темнело его ядро и темная щетина далекой лесополосы за
ним была в этом месте как бы вмята. Сначала Пец шел по нетронутому снегу -
благо неглубокому, в ботинки не набивался; затем набрел на тропинку среди
ям. Впереди по правую сторону нервно фырчал канавокопатель, дальше рабочие с
помощью автокрана выкладывали в нитку трубы. "А работы-то развернулись",- с
некоторой ревностью отметил он.
...Не без душевного трепета - хоть и останавливаясь, чтобы не спеша и
внимательно обозреть местность, стараясь не особенно глазеть издали на то,
что видел на многих снимках,- но не без душевного тем не менее трепета
приближался Валерьян Вениаминович к объекту, работами в котором ему отныне
надлежало руководить. Поднявшаяся после укрощения Шара шумиха поначалу
задела Пеца только краем, приятным краем. Его теория была упомянута в
сообщении ТАСС и, более развернуто, в статьях центральных газет. (Не
обошлось и без курьезов: одна газета, не разобравшись, известила мир, что
Шар создан катаганскими инженерами по теории и замыслу профессора Пеца). Его
тощая ротапринтная брошюра была немедленно перепечатана в одном научном и
двух научно-популярных журналах. Ученый совет Саратовского университета
выдвинул его кандидатуру в члены-корреспонденты Академии наук, и на днях он
узнал, что избран единогласно. Были и звонки из редакций, приглашения
выступить по радио и телевидению, приезжали на кафедру и домой брать
интервью... Словом, было все, что еще лет десять назад доставило бы ему
искреннее удовольствие.
Но главное было не это. Главным было то, что его "теория" - в уме и
сейчас именовал он ее именно так, в кавычках,- его игра ума, на которую он
не тратил много сил, подтвердилась. И еще как! "Ну, а этому-то ты рад?" -
спрашивал он себя. И как ни копался в душе - выходило, что не очень. Скорее,
было не по себе, проявлялась озабоченность: не породит ли это проблем
больше, чем разрешит?.. Потому что проявил себя слепой случай, стихия:
блуждал в просторах Вселенной сгусток уменьшенных квантов, увлекаемый и
отталкиваемый разными сочетаниями электрических полей туманностей и звезд,
оказался вблизи Земли, потом - вблизи какой-то прорехи в слое Хевисайда, в
прошлом году активного Солнца они были часты. Попал в атмосферу, приблизился
к почве, начал куролесить. Точно так Шар мог оказаться вблизи Венеры,
Плутона, Марса, у иной звезды... Слепая стихия, от которой никогда не
знаешь, чего ждать!
За пятьдесят пять лет жизнь изрядно помотала Валерьяна Вениаминовича,
не раз переворачивала его с боку на бок, роняла с высот в каменистые низины.
У него были основания не любить стихии. Беспризорник, потерявший в 20-м году
родителей, затем детдомовец, он бедовал со страной и рос со страной. Только
выправился, окончил рабфак, затем институт, начал достаточно, чтобы одеться
и есть досыта, зарабатывать,- война. Командиром взвода связи на Западном
фронте, который был чем угодно, только не фронтом, попал в окружение в
болотах Полесья, а затем, больной и истощенный, и в плен. Пропадал за
колючей проволокой; немного придя в себя, бежал; был пойман, доставлен
обратно ("в состоянии пониженной трудоспособности", как сказано в
сопроводительной бумаге немецкой полевой жандармерии) и отправлен в
спецлагерь Вестербрюкен "на обработку". С двумя заключенными бежал и оттуда,
на сей раз удачно. Пробрался в оккупированную Белоруссию, нашел партизан,
голодал и мок, подрывал и мерз, убивал и был ранен.
Кончилась война, вернулся в физику. Но из-за пребывания в плену к
серьезным экспериментальным работам не дали допуска; путь был открыт только
в теорию. Как ни странно, но именно в теории поля, отвлеченной тогда области
матфизики, у него прорезались способности, получились результаты - так что в
этом случае стихии вроде бы вынесли Валерьяна Вениаминовича на хороший путь.
Успех, впрочем, был умеренный: кандидатская диссертация и место ассистента
на кафедре физики в Харьковском технологическом. К тому же началась кампания
"русского приоритета". Он был самый что ни на есть русский и всегда "за" -
но ершист, горяч, верил в немедленную справедливость, не страшился вступать
в спор, в том числе и с начальством, и на рискованные темы. Декан факультета
обвинил его, что в диссертации он протащил реакционную общую теорию
относительности Эйнштейна и идеалистические взгляды Дирака, а заодно -
используя фамилию и не совсем рязанскую внешность Валерьяна Вениаминовича:
прямой нос, черные в то время волосы, крутой, выразительной лепки лоб,
четкий подбородок - ив том, что он скрывает свою национальность. Уволили.
Пец подал в суд. Суд после разбирательства склонялся восстановить. Тогда
декан встал и сказал:
- Товарищи, у нас закрытая тематика. Как мы можем держать на кафедре
человека, который дважды бежал из лагерей?!
За что Валерьян Вениаминович, поддавшись порыву (опять стихии!), тут же
в кровь разбил ему физиономию, тем доказав, что держать такового Пеца на
факультете действительно не следует.
Уехал с женой в Алма-Ату, где с научными кадрами было туго и к
тонкостям не придирались. Там написал докторскую диссертацию, преподавал,
прошел по конкурсу на заведование кафедрой в пединституте в Самарканде,
перебрался туда. Он был лекарством для души - древний, видавший все и
переживший все, мудрый и скептический Восток. Валериан Вениаминович отошел,
увлекся горным туризмом, древнеиндийской и древнекитайской философиями и
даже полюбил, наконец, свою теоретическую деятельность - скорее всего за
отрешенность ее от жизненной суеты. На суету уже не доставало ни охоты, ни
сил.
Теория пространств с меняющимися квантами h была его увлечением
последних лет, сначала в Самарканде, потом в Саратове, куда пришлось
перебраться из-за ухудшившегося здоровья жены. Он строил эту "теорию" дома,
после лекций и кафедральных дел, строил для себя, для души, не рассчитывая
на признание и резонанс; даже приговаривал, адресуя себе слова, кои в
"Ревизоре" городничий высказал зарвавшемуся Держиморде: "Не по чину берешь!"
Действительно, не по "чину" ему, скромному провинциальному профессору, была
эта сверхидея для корифеев. Но что поделать, если она пришла в голову именно
ему и если в работе над ней он более всего чувствовал себя человеком! С
результатами он знакомил только немногих людей, чье внимание ценил. Один из
них, доцент кафедры астрофизики Варфоломей Любарский, хоть и оспаривал
многое, но все-таки подбил Пеца размножить рукопись на университетском
ротапринте: не пропадать же работе!
Корнев в разговоре со Страшновым, пожалуй, напрасно аттестовал теорию
Пеца как "сумасшедшую". То есть применительно к самим идеям может быть и
так, но по отношению к автору ее - ни в коей мере. Напротив, эта теория
выражала совсем другие черты Валерьяна Вениаминовича: основательность и
скептицизм. Взгляд, что "мировые постоянные" не всегда и не всюду постоянны,
безусловно, излишне волен для присяжного физика и преподавателя - но для
материалиста-диалектика естественен: все меняется. Основательность же вообще
была созвучна натуре Пеца; недаром и в художественной литературе он наиболее
ценил сочинения великих 'романистов, умевших так развернуть, исследовать и
исчерпать тему, что другим ничего не оставалось прибавить. По этой же
причине, когда начала приобретать сторонников в физике идея
"материи-действия", он не устремился вместе с другими - в жажде
опубликоваться и снискать - на верхние этажи строящегося здания новой
теории, а начал придирчиво простукивать у этого здания фундамент и стены: а
глубоко ли? а прочно ль? а не выйдет ли, как прежде-пока этажей мало,
идея-фундамент держит, а как нагромоздится большое скопление фактов и
несогласующихся выводов - трещина, авария, обвал? Кризис физики. И ничего,
хорошо даже, что его обобщение на случай переменного кванта пока не
злободневно: можно работать спокойно, не насилуя мозг и душу гонкой,
подгонкой и сиюминутным соответствием. Когда-нибудь и эта проблема всплывет,
окажется злой. Потомки скажут спасибо.
Валерьян Вениаминович и в мыслях не держал, что проблема окажется злой
при его жизни. Да еще так всерьез. Ну пусть бы обнаружили в галактических
просторах, в звездах какие-то там спектральные феномены, кои только и можно
объяснить через изменение кванта h; или в сверхускорителях что-то такое
мелькнуло... И того, и другого хватило бы за глаза и для признания, и для
шумихи, для избрания в Академию - и, главное, ни к чему особенному не
обязывало бы. А тут: громадный Шар, с одной стороны, опасный катастрофами, а
с другой - пригодный для устройства в нем целого НИИ... Вот что всегда
настраивало Пеца против стихий, так это отсутствие у них чувства меры.
Задумавшись, Валерьян Вениаминович не сразу осознал, что шагает с
некоторым усилием и наклонясь вперед, будто поднимается в гору. Он
остановился, огляделся: да, теперь он шел в гору, хотя минуту назад никакой
"горы" перед ним не было. Серо-желтые дома массива переместились вниз,
снежное поле накренилось; два ближние аэростата грушевидно исказились и
нависали над ним.
Пец вернулся метров на пятьдесят назад, наблюдая, как все
восстанавливается в горизонтальной плоскости и в обычных пропорциях: снова
зашагал к эпицентру, туда, где снежное поле разлиновали косые штрихи и
столбы проволочной изгороди. Вскоре он ощутил, что в корпус ему ударяют
время от времени мягкие, но плотные порывы ветра, а земля под ногами слегка
покачивается. "Порывы - это перекачка, понятно. А почву что шатает?..
Внешний ветер отдувает аэростаты, смещает сеть и Шар - и меняется вектор
гравитационного поля?.. Но почему около Шара искривляется поле тяготения?!
Не понимаю".
Валерьян Вениаминович поднял голову, следя за стальным канатом,
уходившим откуда-то справа в серую мглу. "Этот инженер остроумно придумал -
заэкранировать Шар сетями и держать его, как бычка на веревочке. Но что ни
говори, а его сети экранируют предсказанное мною электрическое поле без
заряда, от переходной области НПВ. С этим полем у меня здорово получилось,
есть чем гордиться! Другие свойства пространства-времени с меняющимися
квантами предугадать легко, любой бы дошел, а вот поле, обнаруженное по
знаменателю формулы,- это не на поверхности. Высокий теоретический класс!" У
него поднялось настроение.
Изгородь приблизилась. Пец прочитал фанерное объявление на столбе:
Проход строго воспрещен! За нарушение -- штраф
Рядом за колючей проволокой ззияла метровая дыра. В нее и вела
тропинка. Валерьян Вениаминович пригнулся и осторожно, чтобы не зацепить
пальто, пролез. "Исторический момент,- иронично отметил он.-
Первооткрыватель Шара проникает в Шар".
Распрямился, сделал шаг; его качнуло. Пец остановился, осмотрелся - и
почувствовал головокружение. Мало того что оставшиеся позади дома, шоссе,
река оказались глубоко внизу и как-то расплылись, сделались
туманно-серо-желтыми, но и снежное поле впереди, еще секунды назад
поднимавшееся в гору, теперь загибалось вниз - чем дальше, тем круче. Ушло
вниз и далекое ярко-оранжевое игрушечное зданьице в два этажа, с
сарайчиками-ангарами возле, со строящейся поодаль кривой кирпичной трубой и
фигурками рабочих около. Справа и слева местность тоже заваливало. Валерьян
Вениаминович стоял, будто на пятачке, на вершине. Он сделал шаг, другой - и