Страница:
жизнь... и даже музыка?" - возвращались в измененном виде: а что такое ты,
человек?
Люся Малюта и Корнев поднимались к ядру в кабине ГиМ - первая сдать, а
второй принять систему автоматического поиска в MB заданных образов, от
галактик определенного типа до планет и до частей планеты. Дело происходило
во второй половине рабочих суток, после многих смен, в течение которых
систему собирали, устанавливали, прозванивали и отлаживали.
Людмила Сергеевна была уверена в своем детище и сейчас, сидя рядом с
главным инженером в откидном кресле перед белым параллелепипедом с выступом
клавиатуры и экраном дисплея (взамен прежнего пульта и штурвальной колонки),
спокойно объясняла, что создан не просто автомат, действующий по жестким
программам, а - персептрон-гомеостат с обобщенным распознаванием образов и
самообучением: если чего он и не умеет сейчас, то, осмотревшись в MB и
поднабравшись опыта, сумеет потом. По сторонам кабины во тьме
разворачивались белые пластины электродов. Корнев слушал, вникал, кивал.
- Программы как таковой в нем вообще нет, вы задаете цель. Целевой
образ - на что должно быть похоже то, что вы ищете. Можно ввести его
клавиатурой; номер и индекс согласно каталогам знакомых нам образов MB.
Можно - и даже лучше, наглядней - нарисовать на экране... Ну вот,- Люся
поглядела вверх и по сторонам, затем на индикаторы.- Система развернулась,
можно включать поля. Какой образ будем искать?
- Давайте для начала планеточку,- сказал Корнев.
- Для начала... иголку в стогу сена! - Людмила Сергеевна скосилась на
Корнева иронически и несколько высокомерно.- Ах, Александр Иваныч, Александр
Иваныч, жестокий вы человек! Вот Любарский или Валерьян Вениаминович никогда
бы не позволили себе поставить даму в столь трудное положение. Сразу
планету, шестую ступень вселенской иерархии, шутка ли!.. Хорошо, какую:
марсоподобную, юпитероподобную, лунного типа, венерианского... какую
желаете?
- Юпитероподобную.
- Полосатенькую, значит...- Люся сверилась с каталогом, поиграла
пальчиками на клавиатуре: на экране дисплея электронный луч вырисовал
зеленый размытый шар - чуть сплющенный и в широких полосах вдоль большей
оси.- Подойдет?
- А почему размыто?
- Так это и есть обобщенный образ. Если показать в точности Юпитер,
автомат будет искать именно его... пока не сгорит. Вряд ли в MB окажется
точно такой образ. А машины - существа добросовестные. Конкретная планета не
будет размытой, не волнуйтесь.
- Хорошо, давайте.
- Внимание! - Людмила Сергеевна нажала клавишу "Поиск"... ...и из тьмы
над куполом кабины, оттеснив смутную клубящуюся синеву Вселенского шторма,
сразу возникла планета. Она была на три четверти освещена голубым светом
незримой звезды. Планета была заметно сплющена между полюсами, полосы вдоль
экватора - зеленовато-голубые, одни светлые, другие темнее - поуже, чем у
Юпитера, но зато просматривались почти до полярных синих сегментов-нашлепок.
Одновременно включился пульсирующий шум из динамиков, а на него накладывался
женский голос -ее, Люсин,- повторявший с паузами: "Кадр-год... кадр-год..."
Планета жила: приэкваториальные полосы ее пульсировали по толщине, белый
вихрь газов, отчетливо заметный в нижней из них, в "южной", увеличивался в
размерах и смещался к ночной части.
Корнев смотрел, задрав голову; у него сам по себе раскрылся рот.
- Здрасьте! - растерянно сказал он планете. Людмила Сергеевна
развернула свое кресло, смотрела на Александра Ивановича - наслаждалась
эффектом.
- Ну, Людмила Сергеевна,- главный инженер постепенно приходил в себя,-
это уж слишком!
Это действительно было слишком: упрятать в неощутимую паузу отката в
импульсных снованиях все маневры (сначала сближение со скоплением галактик,
потом с одной из них, потом с ее участком, с протозвездой...) и поиски. Ведь
наверняка персептрон-автомату довелось "перелистать" немало звездо-планетных
систем, чтобы найти шар заданного облика. И все за нечувствуемый миг! А
он-то рассчитывал смутить Малюту трудным заданием.
- Так ведь микропроцессоры, электронное быстродействие,- развела та
руками.- В сотни тысяч раз быстрее, чем смекаем мы с вами. Могу так вывести
и на следующие две ступени сближения: часть планеты типа "материк" и часть
типа "горный хребет".
- Люся, вы сами понимаете, что это перебор, вы ведь человек со вкусом.
Это уже не автоматизация, а, извините, какой-то кибернетический разврат. В
обычной-то Вселенной пока только на Луну высадились, автоматические станции
к дальним планетам ушли. Мало того, что мы системой ГиМ выделываем в MB, что
хотим, сигаем в пространстве и во времени, так теперь совсем... Я знаете кем
себя почувствовал? Будто сижу в подштанниках перед цветным теликом, левой
рукой брюхо почесываю, а правой нажимаю дистанционный переключатель -
перехожу с хоккея на "Лебединое озеро", с него на футбол, затем, позевывая,
на МВ-планетку... и скучно мне, хоть вой.
Людмила Сергеевна расхохоталась звонко и от души, даже ухватила Корнева
за плечо:
- Ой, Александр Иваныч, вы просто прелесть!.. Хорошо, этот
кибернетический разврат... хи! - я устраню элементарно, вводом простой
команды,- она положила пальцы на клавиши дисплея, но выгнула в раздумье
брови: - Вот только надо ли? Сразу на цель выходить проще, рациональней.
Может, привыкнете - как привыкли граждане смотреть в подштанниках "Лебединое
озеро"?
- Надо, Люся, надо. ("Что ей объяснять: что иррациональное первичней
нашего куцего рационализма, выведенного из пользы? Что надо постоянно
держать в уме вселенские цельности, помнить, что мы - малая часть их,
подробность? Поток, живой образ, застывшее мертвое - три облика одного и
того же...")
- Что ж, пожалуйста! - Малюта поиграла пальцами: исчезла заданная
модель на экране и сразу вслед за ней - планета над кабиной.- Какую вы
теперь заказываете?
- Давайте... что-то между землеподобной и марсоподобной. Кстати, Люся,
я вас спрашивал, куда летит Земля?
- Спрашивали, Александр Иванович.- Она посмотрела на Корнева с
ироническим любопытством.- И я тоже срезалась. Кстати - куда?
- Вверх. Вперед - и выше.
- Кто б мог подумать!
(У Людмилы Сергеевны тоже было немало своего в мыслях и чувствах, в
подтексте. Этот ее стиль "запросто"... Она не чувствовала себя здесь
запросто, нет. Всякий раз при подъеме в Меняющуюся Вселенную душа ее
съеживалась и трепетала; хотелось скорее обратно, вниз, в нормальный мир. Не
такой он и там нормальный, тоже НПВ - но все-таки... И сейчас Люся старалась
скомпенсировать эту, как она считала, бабью неполноценность не только
демонстрацией наведенного ею в системе ГиМ электронного сервиса, но и
кокетливой бойкостью. Звезды звездами, миры мирами, а она еще молода, хороша
собой, женственна. Во Вселенной только тогда все в надлежащем порядке, когда
мужчина - интересный, надо признать, мужчина! - это восчувствует. И оживет.
И увлечется. И вообще...)
Теперь автоматический поиск планет в MB выглядел приличней. Скопление
галактик - галактика - ее развертывание в звездное небо - протозвезда или
звезда с планетами (и та, и другая имели характерные биения траектории) -
все это появлялось и сменялось над куполом кабины хоть и быстро, подобно
необязательным начальным кадрам в кинофильмах, идущим под титры, но все-таки
наличествовало. Правда, придирчиво отметил про себя Корнев, импульсные
основания кабины в пространстве-времени автомат подобрал настолько
размашистые, настолько приближал наблюдателей ко времени объектов, что все
они, от галактик до планет, приобретали привычный учебниковый вид: застывшие
мертвые образы. Но говорить об этом Людмиле Сергеевне не имело смысла:
повинен не автомат, а школярский взгляд на Вселенную ее и других
разработчиков; перепрограммировать надо их. "Ладно, сообразим потом
что-нибудь сами".
...Только в девятнадцатой попытке автомат нашел планету подходящего
облика - четвертую от светила. Наверно, благоприятствовало то, что галактика
вступила в своем развитии в экстремальную фазу, когда все космические образы
приобретают наибольшую выразительность и устойчивость. Четкий, даже на
взгляд плотный шар, слегка затуманенный по краям сизой пеленой атмосферы,
повис над кабиной. По рельефу освещенной левой стороны он более походил на
Марс и Луну, нежели на Землю: хребты с розово-белыми ребристыми спинами,
серые плато все в округлых воронках "цирков"; их края отбрасывали неровные
тени. Автомат сам изменил частоту синхронизации, прокрутил планету, показал
шар со всех сторон: нигде не оказалось гладких пятен водоемов и белых
циклонных вихрей в атмосфере. Только бело-розовые нашлепки на
противоположных сторонах планеты стали понятней: это были приполярные
области.
- Редки землеподобные-то,- разочарованно сказал Корнев,- а нам их более
всего и надо.
- Надеюсь, это претензии не ко мне?
- Не к вам, Люся, не к вам. Ко Вселенной.
В режиме "кадр-год" планета выглядела неподвижной. Автомат сам
переключился на "кадр-десятилетие" (эти слова так же с паузами говорил из
динамиков Люсин голос): поверхность чуть оживилась, но снова застыла. "А
какой у нее год?" - задумчиво спросил Александр Иванович. "Может, меньше
земного, а может, и больше - кто знает. Оборот вокруг светила, и все... И
про ее сутки мы знаем не больше". Застывание повторилось и в режиме
"кадр-век". И только когда пришпорили время до "кадр-тысячелетие", ощутимы
стали миллионы лет-оборотов планеты по орбите - они неоспоримо увидели живое
тело в космосе MB: рельеф шара дышал, то вздыбливаясь горными странами, то
опадая, шевелился, будто под кожей планеты напрягались и расслаблялись бугры
и свивы мышц, пульсировали потоки-жилы протяженностями в материк.
Темп оживления нарастал, автомат вернулся к "кадрам в век", затем к
"кадрам в десятилетие" и к "кадрам в год". Утолщалась и мутнела атмосфера
планеты, твердь ходила ходуном, пузырилась, в теневой части возникли и
множились блики света... Затем и в годовом темпе все смазалось. Автомат
отдалил кабину: планетный шар съежился в освещенную серпиком горошинку, в
искорку, показалось бело-голубое светило. Последнее, что они увидели до
полного отката: как оно разбухает в сверхновую, охватывает всепожирающими
выбросами ядерного огня орбиты планет.
И хоть далее снова пошли финальные "титровые" кадры звездного неба,
удаляющейся галактики, но впечатление о виденной только что жизни и гибели
большого мира-планеты ими не смазалось. Такое невозможно смазать, к такому
невозможно привыкнуть.
Несколько минут они сидели молча, ошеломленные. Автомат продолжал
отводить кабину, в ней становилось сумеречно; над куполом угасал очередной
Шторм-цикл.
- Так-с...- Александр Иванович первым овладел собой.- Надо продумать
автоматическую синхронизацию чаще кадра в год. Это сложно, я понимаю,
планета меняет места на орбите. Но... иначе мы много интересного упустим,
особенно в максимальных сближениях.
- Хорошо, Александр Иванович,- со вздохом сказала Люся.- Дождемся
сейчас нового Шторма, попробуем. Ну, а вообще-то как?..
- Замечательно, Люся, о чем говорить! Если схватить первого попавшегося
ученого-астронома, дважды лауреатного, трижды заслуженного... фамилию забыл,
как говорит Райкин,- и поместить в нашу кабину, то он или умрет от черной
зависти, или тронется рассудком. Только что пощупать звезды не можем, а так
- почти все.
- Во-от!..- удовлетворенно сказала Малюта; голос ее повеселел.- А не
намекнула, то и не похвалил бы, не догадался. Ох, какие вы все
затурканные!.. Вот у нас час времени до нового Шторма - что нужно вам
делать?
- Что, Люся?
- Ну, хоть поухаживать, что ли! Сидим, как неродные... Не мне же за
вами! Ну, мужчины нынче пошли - головастики!
Главный инженер повернул кресло, с любопытством посмотрел на Малюту.
Рядом сидела красивая - и к тому же прелестно разгорячившаяся от своей
храбрости - женщина. Сумерки в кабине скрадывали морщинки и тени, которые
могли бы повредить ее облику, но зато выигрышно выделили профиль с прямым
четким носиком, капризным изгибом губ, высокую прическу над выпуклым лбом;
во всем этом колеблющийся, зыбкий полусвет MB как-то усилил женственную
воздушность, недосказанность, интим. Александр Иванович вспомнил, что не раз
при встречах любовался фигуркой главкибернетика, всегда умеренно обтянутой
джинсами, свитером или халатиком, ее походкой ("Идет, как пишет"), даже
хотел подбить клинья, да все отвлекали дела. Вспомнил и про то, что с женой
опять нелады, а замену ей - из-за той же предельной занятости, будь она
неладна! - он не сыскал... короче, вспомнил и почувствовал, что он мужчина.
Не головастик - или, точнее, не только головастик.
(Не в одном этом, если доискиваться до глубин, было дело. В кабине
сейчас находился не прежний Корнев, научный флибустьер, хозяин жизни и всех
дел в Шаре, а человек сомневающийся, несколько растерянный - ослабевший.
Трудами, идеями и подвигами в освоении Меняющейся Вселенной Александр
Иванович подсознательно стремился утвердить то же, что и в других делах,-
свою исключительность. Не только, впрочем, свою, не такой он был эгоцентрист
- и товарищей по работе, вообще умных, знающих и даровитых людей. Но
получилось не так: Меняющаяся Вселенная в Шаре, заманив его сначала
интересностью проблем и наблюдений, теперь больше отнимала, чем давала.
Сокрушала - одну за другой - иллюзии обычного видения мира, обычной жизни; в
том числе и такие, терять которые было больно и страшно... Поэтому
утверждение себя - пусть самое простое - было ему позарез необходимо).
- Люся,- с добродушным изумлением промолвил главный инженер,- а ведь вы
хорошенькая!
- Та-ак, уже теплее!..- Людмила Сергеевна тоже повернула кресло к
нему.- Что дальше?
- Дальше?..
Что могло быть дальше? Корнев перегнулся, сгреб женщину в объятия,
перетащил к себе; с удовольствием почувствовал, что свитер и джинсы не
обманывали - тело действительно было упругое, теплое.
- Александр Иванович, вы что?! - Люся ошеломленно уперлась в его грудь
ладонями.- Я вовсе не это имела в виду!..
- А я это.- Он запустил правую руку под свитер, лево притянул к себе
Люсины плечи, искал губами ее губы - и нашел. Потом поднял и понес ее в угол
кабины, где лежал застеленный матрас; пол слегка покачивался под ногами.
Людмила Сергеевна вела себя достойно - сопротивлялась, отнимала руки.
Но поскольку, кроме их двоих, теперь здесь присутствовал и некто .третий по
имени Взаимное Влечение, то получилось так, что ее суматошные отталкивания
помогли Корневу быстрее и легче освободить ее от одежды, чем если бы она не
противилась. Так бывает.
В черноте ядра тем временем голубовато накалился новый Вселенский
Шторм. Персептрон-автомат прицельно и не спеша повел кабину вверх, выбрал
среди множества новых вихриков-галактик одну, приблизился к ней - и она
развернулась в обильное звездами небо.
...И под этим небом, под согласованно мерцающими, переливающимися
звездами Меняющейся Вселенной послышалось то, что бесчисленное число раз
слышали обычные звезды, луна, облака, кусты, деревья, берега рек, луга и
поляны, слышали на всех языках человечьих, птичьих и звериных:
- Ну, Люся... ну, Люсь!..
- Ох, ну не нннадо... не надо, Александр Иваныч миленький, Саша,
Сашенька! О... аххх!..
Не было более главного инженера и главкибернетика, отмелись вместе с
одеждами имена и различия. Осталось главное: Мужчина и Женщина, Он и Она -
что было, есть и да пребудет во веки веков. И было хорошо весьма.
Во втором заходе Люся научилась (Саша научил) нежно оплетать ногами его
мускулистые ноги.
Автомат между тем начал поиск планеты, целевая модель которой осталась
в его памяти: приближал звезду, она увеличивалась до диска, в кабине ночь
сменялась минутным днем. Звезда уплывала в сторону - опять сумерки, ночь -
возникала над куполом планета и светила, как ущербная луна. Но мир сей не
подходил под заданный образец, автомат браковал его, а затем, просмотрев и
показав всю звездную систему, устремлял кабину к иной... Они, отдыхая,
лежали, смотрели: Люсина голова на плече Александра Ивановича.
- Нет, это не то! - Она поднялась, подошла к пульту, нажала несколько
клавишей. Звездное небо сгустилось в галактику - теперь весь косо
накренившийся вихрь из миллиардов сверкающих точек помещался над куполом.
Свет его - слабее дневного, но ярче лунного - волшебно лился на нагое
стройное тело Люси.
Корнев глядел, любовался: нет, эта женщина не с Земли сюда поднялась -
опустилась из Меняющейся Вселенной. Сгустилась из света звезд.
Она вернулась, легла к нему. Он склонился над ней:
- Ты чудесная женщина, Люсь. Девушка со звезды. И как мы подходим друг
к другу!
...они все не могли насытиться. Чем-то их простое и радостное занятие,
действие ради чувствования, было родственно делающемуся в MB. Корнев это
ощущал спиной. И шорох их движений, звуки поцелуев, негромкие стоны Люси
как-то очень естественно сплетались с ниспадающим на них из динамиков
многоголосым ритмичным шумом вселенских процессов, временами переходящим в
симфонические аккорды,- как первичное с первичным.
"Действие ради чувствования...- думал затем Александр Иванович, лежа на
спине и глядя на галактику, которая все набирала накал и блеск
выразительности, сворачивалась в ярчайший эллиптический диск.- А что, если и
там все так? Ведь невозможно оспорить, что этот мир - живой, что
жизнь-активность лежит в начале всех причин. Но раз так, то чувство
существует в природе наравне с действием, это две стороны чего-то
изначального. И мир, сам себя делая, выпячиваясь из небытия, сам себя и
чувствует - с непредставимой силой воспринимает всю полноту бытия, созидания
и разрушения, разделения и смещения... Поэтому и получается в нем такая
выразительность: пустота - и огненные точки звезд. Сама материя-действие
необъективна, поэтому каждое образование в ней стремится к долгому
устойчивому бытию, к действию-существованию ради чувства своей жизни. Своей!
Свет звезд - это и радость их, тысячеградусный накал ядерной страсти. И
планеты они рождают-выделяют из себя в счастье и муке. И космический холод
суть ужас, и вспышки сверхновых, происходят в экстазе самоотдачи... Но если
эти чувства соразмерны объемам, массам, давлениям, скоростям и температурам,
всем происходящим в звездах и галактиках процессам, какова же их мощь,
глубина самопоглощения, масштабы, сила?! И что против них наше комариное
чувствованьице - хоть плотью своей, хоть посредством приборов? Что есть наши
попытки выдавать самих себя за единственных чувствующих и познающих
объективный мир существ?
Но если так... как же мы заблудились!"
Мысль была страшная. Она осела на другие трудные мысли, которые
последнее время все больше одолевали Корнева, мешали работать и жить. Он
вдруг почувствовал себя маленьким, слабым, напуганным - ребенком. И, как
ребенок, приник лицом к груди Люси.
Та почувствовала перемену, погладила, спросила тревожно:
- Что, Александр Иванович?
- Ох, Люсь, знаешь... я вроде перестаю понимать все. И если бы только
я!.. Мы стремимся сюда, исследуем... Ну, ученье - свет, знание, стало быть,
тоже. А если не свет - огонь? И мы бабочки, летящие на него?.. Ведь дело не
в том, что почти никто не знает, куда мчит Земля и Солнце, а - никому дела
нет до этого. И мне еще недавно не было дела...
Он говорил не столько ей - себе. Люся не все и поняла из его
бормотанья, но - обняла, гладила, целовала:
- Ну, Саша... вы просто устали. Нельзя так влезать в дела - всеми
печенками. Нужно уметь отвлечься. А то ведь даже о том, что он мужчина,
забыл, бедненький, пока я не напомнила. Мой славный, хороший мужчина!..
И голос у Людмилы Сергеевны был не такой, как обычно,- резкий, с
командными интонациями, а тонкий и немного детский от нежности. Она очень
любила сейчас и хотела, чтобы ему - прежде всего ему, Сашеньке,- было хорошо
и покойно.
И он снова воспрял, и утвердил себя, и почувствовал покой и
уверенность.
А галактика над куполом плыла во тьме, упруго подрагивая краями.
Колебания яркости цвета звезд распространялись по ней от ядра согласованными
переливами. Она снова раскручивалась из эллипса в вихрь - только звездные
рукава теперь простирались в другую сторону. И кто знает, шло ли это от
несущего ее потока материи-действия, или образ сам выбирал свою форму и
изменения, чтобы наилучше выразить себя и насладиться бытием; наверное, не
без того и не без другого.
И по краям галактики, в рукавах, все чаще вспыхивали и растекались
светящимся туманом сверхновые.
- Послушай, я кое-что понял,- Александр Иванович лежал, закинув руки за
голову.- Четвертая координата не время, а ускорение времени. И
необъективность нашего взгляда на мир начинается с того, что мы видим все в
своем темпе изменений... а что он для вселенских событий! Понимаешь, если
так видеть в пространстве, то нам были бы доступны только предметы наших
размеров. По вертикали этаж, а не все здание, по горизонтали опять-таки один
балкон. Или окно. Не лес и не деревья в нем, а ствол одного дерева. Или
ветка. А на далеких дистанциях и вовсе ничего: камень неразличим, гора
необозрима... Во времени мы слепее кротов, понимаешь?
- Понимаю...- Люся приподнялась на локте, посмотрела на Корнева,
вздохнула.- Я так понимаю, что нам пора вставать. Петушок пропел давно...-
Она вдруг приникла к нему, обвила теплыми руками, целовала грудь, шею, лицо,
глаза.- Послушай, почему мне так жаль тебя? Вот ты сильный, умный, а жалко
до слез!
И верно, в голосе ее чувствовались слезы.
- Баба, вот и жалко,- отстранился Александр Иванович.- Так вы, женщины,
устроены: чтоб вы жалели и чтоб вас тоже. Подъем!
Опустившись на крышу и выйдя из кабины, они сдержанно (поскольку на
людях) распрощались. Корнев направился в профилакторий, Люся в координатор -
и больше между ними ничего не было. Людмила Сергеевна была не шибко везучим
в любви человеком, Александр же Иванович, пожалуй, напротив; но оба
понимали, что с ними случилось самое сильное любовное переживание в их
жизни: любовь, слившаяся с познанием мира. Повторить такое, уединяясь где-то
для жалкого счастья физического обладания, невозможно; а подниматься снова в
MB ради этого было бы и вовсе пошло. Не такие они люди.
Только встречаясь на совещаниях или по делам, они иногда обменивались
короткими взглядами - и чувствовали вдруг такую близость, что на секунды
исчезало вокруг все.
Хроника Шара
1) Б. Б. Мендельзон сделал открытие. Поднялся с папкой в лабораторию
MB, начал спрашивать:
- Кабина в импульсном режиме сближения с планетами вибрирует?
- Уже нет,- ответил Буров.- Отрегулировали полями.
- А почему это было, поняли?
- Тяготение планет, чего ж не понять.
- На пальцах,- или считали? - Бор Борыч попыхивал сигарой и с высоты
своей эрудиции и нового знания глядел на сотрудников лаборатории
(присутствовали еще Толюня, Любарский и Панкратов), как на насекомых.
- А что считать, и так ясно!
- Считать всегда полезно...- Мендельзон раскрыл папку, разложил на
столе рисунки и листки с расчетами.- Сами по себе планеты так кабину не
могли тревожить. А вибрации и потряхивания, любезные, были оттого, что ваши
пространственные линзы концентрируют гравитационные поля наравне с
оптическими! - И он с удовольствием посмотрел на раскисшие лица
собеседников.
Действительно, могли бы и догадаться: что пространственные линзы - не
стекла, не зеркала, просто области сильно деформированного полями
пространства - не могут обращаться с силовыми линиями поля тяготения иначе,
чем с идущими от планет световыми лучами. Но естественно и то, что первым
смекнул это давно изучавший гравитационные искажения Мендельзон, а не
"эмвэшники", для которых данный факт был лишь помехой в основных
исследованиях.
Далее у Бориса Борисовича получалось, что можно подобрать такие поля и
импульсные режимы, что зона гравитационного равновесия: ниже ее тянет Земля,
а выше исследуемая планета - окажется очень близко от кабины ГиМ. "Из
рогатки можно в MB запулить!"
Это было приближение к тому, о чем мечталось в перекурах, в саунном
трепе; фантастика подсказала возможность своей реализации. Необязательно,
конечно, забрасывать на планеты MB Толю-ню и Любарского, а потом зачищать
контакт - но зонды-то можно! Тем более что планетные зонды имелись, их
испытывали на надежность в хозяйстве полковника Волкова; заполучить их в
обмен на дополнительные комнаты наверху не представило труда.
И как дружно, охотно, рьяно включились в это дело сотрудники
лаборатории MB! Здесь было над чем поломать головы: как запускать? - не
рогатками, конечно, даже и не теми, что применяют для планеров; лучше
электромагнитную катапульту соорудить над куполом - "электричество может
все". Как программировать зонды: что им в атмосфере планеты "щупать", что на
тверди, в жидкости? Как кодировать радиосигналы, как принимать их, если
будут - а будут! - сдвиги темпа времени? Как тянуть импульс сближения с
планетой?.. Как программировать датчики и анализаторы?.. Как?.. Как?..
И соорудили вчерне катапульту, запустили через спирали ее на
марсоподобную планету пробный зондик с парашютиком, с простейшей установкой
искрового анализа и средневолновым радиопередатчиком. И приняли от него
морзянку радиосигналов (сместившихся в УКВ), по коей поняли, что упал зонд
человек?
Люся Малюта и Корнев поднимались к ядру в кабине ГиМ - первая сдать, а
второй принять систему автоматического поиска в MB заданных образов, от
галактик определенного типа до планет и до частей планеты. Дело происходило
во второй половине рабочих суток, после многих смен, в течение которых
систему собирали, устанавливали, прозванивали и отлаживали.
Людмила Сергеевна была уверена в своем детище и сейчас, сидя рядом с
главным инженером в откидном кресле перед белым параллелепипедом с выступом
клавиатуры и экраном дисплея (взамен прежнего пульта и штурвальной колонки),
спокойно объясняла, что создан не просто автомат, действующий по жестким
программам, а - персептрон-гомеостат с обобщенным распознаванием образов и
самообучением: если чего он и не умеет сейчас, то, осмотревшись в MB и
поднабравшись опыта, сумеет потом. По сторонам кабины во тьме
разворачивались белые пластины электродов. Корнев слушал, вникал, кивал.
- Программы как таковой в нем вообще нет, вы задаете цель. Целевой
образ - на что должно быть похоже то, что вы ищете. Можно ввести его
клавиатурой; номер и индекс согласно каталогам знакомых нам образов MB.
Можно - и даже лучше, наглядней - нарисовать на экране... Ну вот,- Люся
поглядела вверх и по сторонам, затем на индикаторы.- Система развернулась,
можно включать поля. Какой образ будем искать?
- Давайте для начала планеточку,- сказал Корнев.
- Для начала... иголку в стогу сена! - Людмила Сергеевна скосилась на
Корнева иронически и несколько высокомерно.- Ах, Александр Иваныч, Александр
Иваныч, жестокий вы человек! Вот Любарский или Валерьян Вениаминович никогда
бы не позволили себе поставить даму в столь трудное положение. Сразу
планету, шестую ступень вселенской иерархии, шутка ли!.. Хорошо, какую:
марсоподобную, юпитероподобную, лунного типа, венерианского... какую
желаете?
- Юпитероподобную.
- Полосатенькую, значит...- Люся сверилась с каталогом, поиграла
пальчиками на клавиатуре: на экране дисплея электронный луч вырисовал
зеленый размытый шар - чуть сплющенный и в широких полосах вдоль большей
оси.- Подойдет?
- А почему размыто?
- Так это и есть обобщенный образ. Если показать в точности Юпитер,
автомат будет искать именно его... пока не сгорит. Вряд ли в MB окажется
точно такой образ. А машины - существа добросовестные. Конкретная планета не
будет размытой, не волнуйтесь.
- Хорошо, давайте.
- Внимание! - Людмила Сергеевна нажала клавишу "Поиск"... ...и из тьмы
над куполом кабины, оттеснив смутную клубящуюся синеву Вселенского шторма,
сразу возникла планета. Она была на три четверти освещена голубым светом
незримой звезды. Планета была заметно сплющена между полюсами, полосы вдоль
экватора - зеленовато-голубые, одни светлые, другие темнее - поуже, чем у
Юпитера, но зато просматривались почти до полярных синих сегментов-нашлепок.
Одновременно включился пульсирующий шум из динамиков, а на него накладывался
женский голос -ее, Люсин,- повторявший с паузами: "Кадр-год... кадр-год..."
Планета жила: приэкваториальные полосы ее пульсировали по толщине, белый
вихрь газов, отчетливо заметный в нижней из них, в "южной", увеличивался в
размерах и смещался к ночной части.
Корнев смотрел, задрав голову; у него сам по себе раскрылся рот.
- Здрасьте! - растерянно сказал он планете. Людмила Сергеевна
развернула свое кресло, смотрела на Александра Ивановича - наслаждалась
эффектом.
- Ну, Людмила Сергеевна,- главный инженер постепенно приходил в себя,-
это уж слишком!
Это действительно было слишком: упрятать в неощутимую паузу отката в
импульсных снованиях все маневры (сначала сближение со скоплением галактик,
потом с одной из них, потом с ее участком, с протозвездой...) и поиски. Ведь
наверняка персептрон-автомату довелось "перелистать" немало звездо-планетных
систем, чтобы найти шар заданного облика. И все за нечувствуемый миг! А
он-то рассчитывал смутить Малюту трудным заданием.
- Так ведь микропроцессоры, электронное быстродействие,- развела та
руками.- В сотни тысяч раз быстрее, чем смекаем мы с вами. Могу так вывести
и на следующие две ступени сближения: часть планеты типа "материк" и часть
типа "горный хребет".
- Люся, вы сами понимаете, что это перебор, вы ведь человек со вкусом.
Это уже не автоматизация, а, извините, какой-то кибернетический разврат. В
обычной-то Вселенной пока только на Луну высадились, автоматические станции
к дальним планетам ушли. Мало того, что мы системой ГиМ выделываем в MB, что
хотим, сигаем в пространстве и во времени, так теперь совсем... Я знаете кем
себя почувствовал? Будто сижу в подштанниках перед цветным теликом, левой
рукой брюхо почесываю, а правой нажимаю дистанционный переключатель -
перехожу с хоккея на "Лебединое озеро", с него на футбол, затем, позевывая,
на МВ-планетку... и скучно мне, хоть вой.
Людмила Сергеевна расхохоталась звонко и от души, даже ухватила Корнева
за плечо:
- Ой, Александр Иваныч, вы просто прелесть!.. Хорошо, этот
кибернетический разврат... хи! - я устраню элементарно, вводом простой
команды,- она положила пальцы на клавиши дисплея, но выгнула в раздумье
брови: - Вот только надо ли? Сразу на цель выходить проще, рациональней.
Может, привыкнете - как привыкли граждане смотреть в подштанниках "Лебединое
озеро"?
- Надо, Люся, надо. ("Что ей объяснять: что иррациональное первичней
нашего куцего рационализма, выведенного из пользы? Что надо постоянно
держать в уме вселенские цельности, помнить, что мы - малая часть их,
подробность? Поток, живой образ, застывшее мертвое - три облика одного и
того же...")
- Что ж, пожалуйста! - Малюта поиграла пальцами: исчезла заданная
модель на экране и сразу вслед за ней - планета над кабиной.- Какую вы
теперь заказываете?
- Давайте... что-то между землеподобной и марсоподобной. Кстати, Люся,
я вас спрашивал, куда летит Земля?
- Спрашивали, Александр Иванович.- Она посмотрела на Корнева с
ироническим любопытством.- И я тоже срезалась. Кстати - куда?
- Вверх. Вперед - и выше.
- Кто б мог подумать!
(У Людмилы Сергеевны тоже было немало своего в мыслях и чувствах, в
подтексте. Этот ее стиль "запросто"... Она не чувствовала себя здесь
запросто, нет. Всякий раз при подъеме в Меняющуюся Вселенную душа ее
съеживалась и трепетала; хотелось скорее обратно, вниз, в нормальный мир. Не
такой он и там нормальный, тоже НПВ - но все-таки... И сейчас Люся старалась
скомпенсировать эту, как она считала, бабью неполноценность не только
демонстрацией наведенного ею в системе ГиМ электронного сервиса, но и
кокетливой бойкостью. Звезды звездами, миры мирами, а она еще молода, хороша
собой, женственна. Во Вселенной только тогда все в надлежащем порядке, когда
мужчина - интересный, надо признать, мужчина! - это восчувствует. И оживет.
И увлечется. И вообще...)
Теперь автоматический поиск планет в MB выглядел приличней. Скопление
галактик - галактика - ее развертывание в звездное небо - протозвезда или
звезда с планетами (и та, и другая имели характерные биения траектории) -
все это появлялось и сменялось над куполом кабины хоть и быстро, подобно
необязательным начальным кадрам в кинофильмах, идущим под титры, но все-таки
наличествовало. Правда, придирчиво отметил про себя Корнев, импульсные
основания кабины в пространстве-времени автомат подобрал настолько
размашистые, настолько приближал наблюдателей ко времени объектов, что все
они, от галактик до планет, приобретали привычный учебниковый вид: застывшие
мертвые образы. Но говорить об этом Людмиле Сергеевне не имело смысла:
повинен не автомат, а школярский взгляд на Вселенную ее и других
разработчиков; перепрограммировать надо их. "Ладно, сообразим потом
что-нибудь сами".
...Только в девятнадцатой попытке автомат нашел планету подходящего
облика - четвертую от светила. Наверно, благоприятствовало то, что галактика
вступила в своем развитии в экстремальную фазу, когда все космические образы
приобретают наибольшую выразительность и устойчивость. Четкий, даже на
взгляд плотный шар, слегка затуманенный по краям сизой пеленой атмосферы,
повис над кабиной. По рельефу освещенной левой стороны он более походил на
Марс и Луну, нежели на Землю: хребты с розово-белыми ребристыми спинами,
серые плато все в округлых воронках "цирков"; их края отбрасывали неровные
тени. Автомат сам изменил частоту синхронизации, прокрутил планету, показал
шар со всех сторон: нигде не оказалось гладких пятен водоемов и белых
циклонных вихрей в атмосфере. Только бело-розовые нашлепки на
противоположных сторонах планеты стали понятней: это были приполярные
области.
- Редки землеподобные-то,- разочарованно сказал Корнев,- а нам их более
всего и надо.
- Надеюсь, это претензии не ко мне?
- Не к вам, Люся, не к вам. Ко Вселенной.
В режиме "кадр-год" планета выглядела неподвижной. Автомат сам
переключился на "кадр-десятилетие" (эти слова так же с паузами говорил из
динамиков Люсин голос): поверхность чуть оживилась, но снова застыла. "А
какой у нее год?" - задумчиво спросил Александр Иванович. "Может, меньше
земного, а может, и больше - кто знает. Оборот вокруг светила, и все... И
про ее сутки мы знаем не больше". Застывание повторилось и в режиме
"кадр-век". И только когда пришпорили время до "кадр-тысячелетие", ощутимы
стали миллионы лет-оборотов планеты по орбите - они неоспоримо увидели живое
тело в космосе MB: рельеф шара дышал, то вздыбливаясь горными странами, то
опадая, шевелился, будто под кожей планеты напрягались и расслаблялись бугры
и свивы мышц, пульсировали потоки-жилы протяженностями в материк.
Темп оживления нарастал, автомат вернулся к "кадрам в век", затем к
"кадрам в десятилетие" и к "кадрам в год". Утолщалась и мутнела атмосфера
планеты, твердь ходила ходуном, пузырилась, в теневой части возникли и
множились блики света... Затем и в годовом темпе все смазалось. Автомат
отдалил кабину: планетный шар съежился в освещенную серпиком горошинку, в
искорку, показалось бело-голубое светило. Последнее, что они увидели до
полного отката: как оно разбухает в сверхновую, охватывает всепожирающими
выбросами ядерного огня орбиты планет.
И хоть далее снова пошли финальные "титровые" кадры звездного неба,
удаляющейся галактики, но впечатление о виденной только что жизни и гибели
большого мира-планеты ими не смазалось. Такое невозможно смазать, к такому
невозможно привыкнуть.
Несколько минут они сидели молча, ошеломленные. Автомат продолжал
отводить кабину, в ней становилось сумеречно; над куполом угасал очередной
Шторм-цикл.
- Так-с...- Александр Иванович первым овладел собой.- Надо продумать
автоматическую синхронизацию чаще кадра в год. Это сложно, я понимаю,
планета меняет места на орбите. Но... иначе мы много интересного упустим,
особенно в максимальных сближениях.
- Хорошо, Александр Иванович,- со вздохом сказала Люся.- Дождемся
сейчас нового Шторма, попробуем. Ну, а вообще-то как?..
- Замечательно, Люся, о чем говорить! Если схватить первого попавшегося
ученого-астронома, дважды лауреатного, трижды заслуженного... фамилию забыл,
как говорит Райкин,- и поместить в нашу кабину, то он или умрет от черной
зависти, или тронется рассудком. Только что пощупать звезды не можем, а так
- почти все.
- Во-от!..- удовлетворенно сказала Малюта; голос ее повеселел.- А не
намекнула, то и не похвалил бы, не догадался. Ох, какие вы все
затурканные!.. Вот у нас час времени до нового Шторма - что нужно вам
делать?
- Что, Люся?
- Ну, хоть поухаживать, что ли! Сидим, как неродные... Не мне же за
вами! Ну, мужчины нынче пошли - головастики!
Главный инженер повернул кресло, с любопытством посмотрел на Малюту.
Рядом сидела красивая - и к тому же прелестно разгорячившаяся от своей
храбрости - женщина. Сумерки в кабине скрадывали морщинки и тени, которые
могли бы повредить ее облику, но зато выигрышно выделили профиль с прямым
четким носиком, капризным изгибом губ, высокую прическу над выпуклым лбом;
во всем этом колеблющийся, зыбкий полусвет MB как-то усилил женственную
воздушность, недосказанность, интим. Александр Иванович вспомнил, что не раз
при встречах любовался фигуркой главкибернетика, всегда умеренно обтянутой
джинсами, свитером или халатиком, ее походкой ("Идет, как пишет"), даже
хотел подбить клинья, да все отвлекали дела. Вспомнил и про то, что с женой
опять нелады, а замену ей - из-за той же предельной занятости, будь она
неладна! - он не сыскал... короче, вспомнил и почувствовал, что он мужчина.
Не головастик - или, точнее, не только головастик.
(Не в одном этом, если доискиваться до глубин, было дело. В кабине
сейчас находился не прежний Корнев, научный флибустьер, хозяин жизни и всех
дел в Шаре, а человек сомневающийся, несколько растерянный - ослабевший.
Трудами, идеями и подвигами в освоении Меняющейся Вселенной Александр
Иванович подсознательно стремился утвердить то же, что и в других делах,-
свою исключительность. Не только, впрочем, свою, не такой он был эгоцентрист
- и товарищей по работе, вообще умных, знающих и даровитых людей. Но
получилось не так: Меняющаяся Вселенная в Шаре, заманив его сначала
интересностью проблем и наблюдений, теперь больше отнимала, чем давала.
Сокрушала - одну за другой - иллюзии обычного видения мира, обычной жизни; в
том числе и такие, терять которые было больно и страшно... Поэтому
утверждение себя - пусть самое простое - было ему позарез необходимо).
- Люся,- с добродушным изумлением промолвил главный инженер,- а ведь вы
хорошенькая!
- Та-ак, уже теплее!..- Людмила Сергеевна тоже повернула кресло к
нему.- Что дальше?
- Дальше?..
Что могло быть дальше? Корнев перегнулся, сгреб женщину в объятия,
перетащил к себе; с удовольствием почувствовал, что свитер и джинсы не
обманывали - тело действительно было упругое, теплое.
- Александр Иванович, вы что?! - Люся ошеломленно уперлась в его грудь
ладонями.- Я вовсе не это имела в виду!..
- А я это.- Он запустил правую руку под свитер, лево притянул к себе
Люсины плечи, искал губами ее губы - и нашел. Потом поднял и понес ее в угол
кабины, где лежал застеленный матрас; пол слегка покачивался под ногами.
Людмила Сергеевна вела себя достойно - сопротивлялась, отнимала руки.
Но поскольку, кроме их двоих, теперь здесь присутствовал и некто .третий по
имени Взаимное Влечение, то получилось так, что ее суматошные отталкивания
помогли Корневу быстрее и легче освободить ее от одежды, чем если бы она не
противилась. Так бывает.
В черноте ядра тем временем голубовато накалился новый Вселенский
Шторм. Персептрон-автомат прицельно и не спеша повел кабину вверх, выбрал
среди множества новых вихриков-галактик одну, приблизился к ней - и она
развернулась в обильное звездами небо.
...И под этим небом, под согласованно мерцающими, переливающимися
звездами Меняющейся Вселенной послышалось то, что бесчисленное число раз
слышали обычные звезды, луна, облака, кусты, деревья, берега рек, луга и
поляны, слышали на всех языках человечьих, птичьих и звериных:
- Ну, Люся... ну, Люсь!..
- Ох, ну не нннадо... не надо, Александр Иваныч миленький, Саша,
Сашенька! О... аххх!..
Не было более главного инженера и главкибернетика, отмелись вместе с
одеждами имена и различия. Осталось главное: Мужчина и Женщина, Он и Она -
что было, есть и да пребудет во веки веков. И было хорошо весьма.
Во втором заходе Люся научилась (Саша научил) нежно оплетать ногами его
мускулистые ноги.
Автомат между тем начал поиск планеты, целевая модель которой осталась
в его памяти: приближал звезду, она увеличивалась до диска, в кабине ночь
сменялась минутным днем. Звезда уплывала в сторону - опять сумерки, ночь -
возникала над куполом планета и светила, как ущербная луна. Но мир сей не
подходил под заданный образец, автомат браковал его, а затем, просмотрев и
показав всю звездную систему, устремлял кабину к иной... Они, отдыхая,
лежали, смотрели: Люсина голова на плече Александра Ивановича.
- Нет, это не то! - Она поднялась, подошла к пульту, нажала несколько
клавишей. Звездное небо сгустилось в галактику - теперь весь косо
накренившийся вихрь из миллиардов сверкающих точек помещался над куполом.
Свет его - слабее дневного, но ярче лунного - волшебно лился на нагое
стройное тело Люси.
Корнев глядел, любовался: нет, эта женщина не с Земли сюда поднялась -
опустилась из Меняющейся Вселенной. Сгустилась из света звезд.
Она вернулась, легла к нему. Он склонился над ней:
- Ты чудесная женщина, Люсь. Девушка со звезды. И как мы подходим друг
к другу!
...они все не могли насытиться. Чем-то их простое и радостное занятие,
действие ради чувствования, было родственно делающемуся в MB. Корнев это
ощущал спиной. И шорох их движений, звуки поцелуев, негромкие стоны Люси
как-то очень естественно сплетались с ниспадающим на них из динамиков
многоголосым ритмичным шумом вселенских процессов, временами переходящим в
симфонические аккорды,- как первичное с первичным.
"Действие ради чувствования...- думал затем Александр Иванович, лежа на
спине и глядя на галактику, которая все набирала накал и блеск
выразительности, сворачивалась в ярчайший эллиптический диск.- А что, если и
там все так? Ведь невозможно оспорить, что этот мир - живой, что
жизнь-активность лежит в начале всех причин. Но раз так, то чувство
существует в природе наравне с действием, это две стороны чего-то
изначального. И мир, сам себя делая, выпячиваясь из небытия, сам себя и
чувствует - с непредставимой силой воспринимает всю полноту бытия, созидания
и разрушения, разделения и смещения... Поэтому и получается в нем такая
выразительность: пустота - и огненные точки звезд. Сама материя-действие
необъективна, поэтому каждое образование в ней стремится к долгому
устойчивому бытию, к действию-существованию ради чувства своей жизни. Своей!
Свет звезд - это и радость их, тысячеградусный накал ядерной страсти. И
планеты они рождают-выделяют из себя в счастье и муке. И космический холод
суть ужас, и вспышки сверхновых, происходят в экстазе самоотдачи... Но если
эти чувства соразмерны объемам, массам, давлениям, скоростям и температурам,
всем происходящим в звездах и галактиках процессам, какова же их мощь,
глубина самопоглощения, масштабы, сила?! И что против них наше комариное
чувствованьице - хоть плотью своей, хоть посредством приборов? Что есть наши
попытки выдавать самих себя за единственных чувствующих и познающих
объективный мир существ?
Но если так... как же мы заблудились!"
Мысль была страшная. Она осела на другие трудные мысли, которые
последнее время все больше одолевали Корнева, мешали работать и жить. Он
вдруг почувствовал себя маленьким, слабым, напуганным - ребенком. И, как
ребенок, приник лицом к груди Люси.
Та почувствовала перемену, погладила, спросила тревожно:
- Что, Александр Иванович?
- Ох, Люсь, знаешь... я вроде перестаю понимать все. И если бы только
я!.. Мы стремимся сюда, исследуем... Ну, ученье - свет, знание, стало быть,
тоже. А если не свет - огонь? И мы бабочки, летящие на него?.. Ведь дело не
в том, что почти никто не знает, куда мчит Земля и Солнце, а - никому дела
нет до этого. И мне еще недавно не было дела...
Он говорил не столько ей - себе. Люся не все и поняла из его
бормотанья, но - обняла, гладила, целовала:
- Ну, Саша... вы просто устали. Нельзя так влезать в дела - всеми
печенками. Нужно уметь отвлечься. А то ведь даже о том, что он мужчина,
забыл, бедненький, пока я не напомнила. Мой славный, хороший мужчина!..
И голос у Людмилы Сергеевны был не такой, как обычно,- резкий, с
командными интонациями, а тонкий и немного детский от нежности. Она очень
любила сейчас и хотела, чтобы ему - прежде всего ему, Сашеньке,- было хорошо
и покойно.
И он снова воспрял, и утвердил себя, и почувствовал покой и
уверенность.
А галактика над куполом плыла во тьме, упруго подрагивая краями.
Колебания яркости цвета звезд распространялись по ней от ядра согласованными
переливами. Она снова раскручивалась из эллипса в вихрь - только звездные
рукава теперь простирались в другую сторону. И кто знает, шло ли это от
несущего ее потока материи-действия, или образ сам выбирал свою форму и
изменения, чтобы наилучше выразить себя и насладиться бытием; наверное, не
без того и не без другого.
И по краям галактики, в рукавах, все чаще вспыхивали и растекались
светящимся туманом сверхновые.
- Послушай, я кое-что понял,- Александр Иванович лежал, закинув руки за
голову.- Четвертая координата не время, а ускорение времени. И
необъективность нашего взгляда на мир начинается с того, что мы видим все в
своем темпе изменений... а что он для вселенских событий! Понимаешь, если
так видеть в пространстве, то нам были бы доступны только предметы наших
размеров. По вертикали этаж, а не все здание, по горизонтали опять-таки один
балкон. Или окно. Не лес и не деревья в нем, а ствол одного дерева. Или
ветка. А на далеких дистанциях и вовсе ничего: камень неразличим, гора
необозрима... Во времени мы слепее кротов, понимаешь?
- Понимаю...- Люся приподнялась на локте, посмотрела на Корнева,
вздохнула.- Я так понимаю, что нам пора вставать. Петушок пропел давно...-
Она вдруг приникла к нему, обвила теплыми руками, целовала грудь, шею, лицо,
глаза.- Послушай, почему мне так жаль тебя? Вот ты сильный, умный, а жалко
до слез!
И верно, в голосе ее чувствовались слезы.
- Баба, вот и жалко,- отстранился Александр Иванович.- Так вы, женщины,
устроены: чтоб вы жалели и чтоб вас тоже. Подъем!
Опустившись на крышу и выйдя из кабины, они сдержанно (поскольку на
людях) распрощались. Корнев направился в профилакторий, Люся в координатор -
и больше между ними ничего не было. Людмила Сергеевна была не шибко везучим
в любви человеком, Александр же Иванович, пожалуй, напротив; но оба
понимали, что с ними случилось самое сильное любовное переживание в их
жизни: любовь, слившаяся с познанием мира. Повторить такое, уединяясь где-то
для жалкого счастья физического обладания, невозможно; а подниматься снова в
MB ради этого было бы и вовсе пошло. Не такие они люди.
Только встречаясь на совещаниях или по делам, они иногда обменивались
короткими взглядами - и чувствовали вдруг такую близость, что на секунды
исчезало вокруг все.
Хроника Шара
1) Б. Б. Мендельзон сделал открытие. Поднялся с папкой в лабораторию
MB, начал спрашивать:
- Кабина в импульсном режиме сближения с планетами вибрирует?
- Уже нет,- ответил Буров.- Отрегулировали полями.
- А почему это было, поняли?
- Тяготение планет, чего ж не понять.
- На пальцах,- или считали? - Бор Борыч попыхивал сигарой и с высоты
своей эрудиции и нового знания глядел на сотрудников лаборатории
(присутствовали еще Толюня, Любарский и Панкратов), как на насекомых.
- А что считать, и так ясно!
- Считать всегда полезно...- Мендельзон раскрыл папку, разложил на
столе рисунки и листки с расчетами.- Сами по себе планеты так кабину не
могли тревожить. А вибрации и потряхивания, любезные, были оттого, что ваши
пространственные линзы концентрируют гравитационные поля наравне с
оптическими! - И он с удовольствием посмотрел на раскисшие лица
собеседников.
Действительно, могли бы и догадаться: что пространственные линзы - не
стекла, не зеркала, просто области сильно деформированного полями
пространства - не могут обращаться с силовыми линиями поля тяготения иначе,
чем с идущими от планет световыми лучами. Но естественно и то, что первым
смекнул это давно изучавший гравитационные искажения Мендельзон, а не
"эмвэшники", для которых данный факт был лишь помехой в основных
исследованиях.
Далее у Бориса Борисовича получалось, что можно подобрать такие поля и
импульсные режимы, что зона гравитационного равновесия: ниже ее тянет Земля,
а выше исследуемая планета - окажется очень близко от кабины ГиМ. "Из
рогатки можно в MB запулить!"
Это было приближение к тому, о чем мечталось в перекурах, в саунном
трепе; фантастика подсказала возможность своей реализации. Необязательно,
конечно, забрасывать на планеты MB Толю-ню и Любарского, а потом зачищать
контакт - но зонды-то можно! Тем более что планетные зонды имелись, их
испытывали на надежность в хозяйстве полковника Волкова; заполучить их в
обмен на дополнительные комнаты наверху не представило труда.
И как дружно, охотно, рьяно включились в это дело сотрудники
лаборатории MB! Здесь было над чем поломать головы: как запускать? - не
рогатками, конечно, даже и не теми, что применяют для планеров; лучше
электромагнитную катапульту соорудить над куполом - "электричество может
все". Как программировать зонды: что им в атмосфере планеты "щупать", что на
тверди, в жидкости? Как кодировать радиосигналы, как принимать их, если
будут - а будут! - сдвиги темпа времени? Как тянуть импульс сближения с
планетой?.. Как программировать датчики и анализаторы?.. Как?.. Как?..
И соорудили вчерне катапульту, запустили через спирали ее на
марсоподобную планету пробный зондик с парашютиком, с простейшей установкой
искрового анализа и средневолновым радиопередатчиком. И приняли от него
морзянку радиосигналов (сместившихся в УКВ), по коей поняли, что упал зонд