Страница:
При виде Корнева живое лицо Юрия Акимовича выразило замешательство, он,
похоже было, даже поколебался: не захлопнуть ли дверь? Но - вошел,
вслушался, включился, начал долбать Бурова со своих позиций: до сих пор нет
способа точного измерения размеров и дистанций в НПВ - визуальные методы -
врут, метром не всюду приложишься. Приходится завышать запас прочности, а
это лишний расход материалов, лишняя работа, грузопоток...
Словом, взбутетененный, воспитанный, осунувшийся за эти четверть часа.
Буров на полусогнутых проводил главного инженера и главного архитектора по
коридору, обещая немедленно переориентироваться на быстрейшее,
всестороннейшее, прецезионнейшее конструирование нужных приборов.
- Вот и чудно,- мирно сказал ему на прощанье Корнев,- а после смены
загляните в канцелярию, распишитесь там в приказе - напротив пункта, в
котором вам будет объявлен выговор.
- Алекса-а-андр Иванович! - огорченно взревел начлаб, развел руками.-
Ну, вы, ей-богу...
- Ничего, Витя, увольняют после третьего выговора, а у вас это только
первый. Так что все еще впереди.
Буров удалился. Настала очередь Зискинда.
- Юрий Акимович,- произнес Корнев голосом почти таким же грудным и
глубоким, как у Бурова,- если я ошибаюсь, поправьте меня, но мне кажется,
что вы не рады меня видеть. Более того, мне кажется, что вас устроило бы,
если бы я не заметил тот изъянец в стене осевой башни размером восемь на
десять метров и не напомнил вам о нем!
- Александр Иванович, не надо так шутить,- Зискинд приложил руку к
сердцу.- Вы не представляете, как я переживал!.. Но кто ж знал, что вы
заберетесь на крышу? Мы ведь с вами договаривались...
- Мы не нарушили договоренность...- Главный инженер бегло объяснил, что
они устроили на крыше.- Но и это не все, Юра! Сколько у вас человек в АКБ?
- Вы же видите, Александр Иванович!
Они уже находились в архитектурно-конструкторском бюро, в зале
двухэтажной высоты, стены которого были сплошь увешаны чертежами, рисунками,
таблицами. Два ряда кульманов уходили в перспективу. Людей в зале было
маловато: трое за чертежными досками и один в люльке у большого настенного
рисунка.
- Вы мне не показывайте, я не о смене спрашиваю. Сколько у вас всего
сотрудников?
- Сто двенадцать.
- Вот, пожалуйста! А на монтажных площадках я не встретил ни одного. А
вы знаете, что отделочники на 54-м уровне в недоумении: где что настилать,
как облицовывать? А что на 36-м вместо рифленых прутьев пустили в арматуру
гладкие, тоже не знаете? Может, вы не знаете, что это ухудшит качество
сцепления бетона с решеткой?.. Это знаете? Так почему в такие вещи должен
вникать главный инженер? От кульмана оторваться боитесь!..
И пошло, и пошло.
Зискинд отбивался подходящими к случаю репликами, соглашался, обещал -
но в темных глазах его блестел какой-то упрек. Наконец он не выдержал:
- Ну и аспид же вы, Александр Иванович!
Это было сказано с такой горечью, что Корнев опешил:
- Здрасьте, это почему я аспид?!
- Ну а кто? Этой ночью мы с вами исполнили такое дело. Вместе
замышляли, рассчитывали, организовывали. И было родство душ у нас, чувство
локтя, как в бою. А теперь все забыто, и вы меня драите, как Витю. Александр
Иванович на секунду сконфузился: да, верно, забыл. Забыл, потому что после
того дела вложил всего себя в еще одно - не проще и нелегче.
- Ах, Юра,- он взял архитектора за локоть,- мы с вами провернем еще не
одно сильное дело, не раз испытаем родство душ, боевое товарищество. А по
площадкам наверху - прошвырнитесь!
Когда Корнев опустился в приемную, было семьдесят шесть с минутами.
Место Нины Николаевны, окончившей свой день, заняла другая секретарша -
Нюсенька, девятнадцатилетняя девушка с кудряшками, нежным цветом лица и
пышноватыми формами. При виде главного инженера серые глаза ее заблестели.
Корнев взял сводку за последние часы, папку с накопившимися бумагами,
велел сразу предупредить о появлении Пеца и направился к себе.
- Хорошо, Александр Иванович,- сказала вслед ему Нюся: голос ее
содержал гораздо больше интонаций, чем того требовала фраза.
Кабинет у главного инженера был точно такой, как и у директора,- вплоть
до стопки постельного белья на диване у глухой стены. Здесь было чисто,
прохладно, неуютно. Александр Иванович некоторое время стоял посредине,
осматривался - отвык. Как-то само собой у них с Валерьяном Вениаминовичем
распределилось, что тот больше ведал нижними уровнями башни, зоной и
внешними делами, а он - верхом; верхними же уровнями из кабинета не
поуправляешь.
Он сел в кресло, откинулся, потянулся. Вникать в бумаги не хотелось.
Вид Нюсеньки почему-то напомнил тот разговор наверху о молодой жене
бригадира Никонова с моралью о благотворном влиянии Шара на укрепление
семьи. И Толюня так стремился домой, едва с крыши не сиганул... У кого
укрепляет, а у кого и не очень. Он тоже не прочь провести сегодня вечер и
ночь дома - но не выйдет. Не потому что дела, не раб он делам; просто у
Зинки норма: если начала сердиться, то раньше, чем через три дня, не кончит.
Он был дома вчера (неужто вчера?.. как месяц назад). Она уже тогда дулась на
него, дулась артистически выразительно и утонченно... Из-за чего бишь? Нет,
вспомнить теперь невозможно. Объяснять ей в таком настроении, .что у них
разный счет времени и событий, было безнадежно. Дочка чувствовала
отчужденность между родителями, капризничала, не хотела идти спать к себе,
хотела с мамой. Он тоже рассчитывал спать с мамой. Но когда наконец остались
одни, взаимопонимания не получилось. С Зинкой это всегда было сложно,
слишком она была какой-то... нравственно-взыскательной, что ли: надо без
фальши показывать, что любишь, что жить без нее не можешь. А он, в общем-то,
мог. Да и очень уж вымотался за предыдущий бесконечный день, чтобы еще дома,
в постели, играть роль. Так и проспали врозь.
"Еще пару дней показываться не стоит, только настроение испорчу. Пару
нулевых дней, ого!.. Да ну, проблема: вот возьму и с Нюсенькой закручу - не
отрываясь, так сказать, от служения обществу. Нет, с ней не стоит, она
целочка, для нее все будет слишком серьезно. Вообще сожительствовать с
секретаршей пошло - занятие для неуверенных в себе бюрократов. Созвонюсь-ка
я лучше с... Э, да что это я! - спохватился Корнев.- Нашел о чем думать в
рабочее время. Вот оно, тлетворное влияние отдельных кабинетов!"
Александр Иванович придвинул бумаги. Сводка... ну, он знает больше, чем
в ней написано; отложил. Аннотированная программа завтрашней конференции -
просмотрел бегло, подсчитал число докладов и сообщений, прочел фамилии
авторов; приезжие тоже будут излагать свои взгляды на НПВ... Давайте,
ребята, давайте! Дальше пошли письма.
Минхимпром предлагает исследовать на высоких уровнях НПВ старение
полимерных материалов... сотни названий и марок, сулят большие деньги -
заманчиво, дело нехлопотное и прибыльное. Минсельхоз пробивает организацию
лаборатории ускоренной селекции растений не ниже чем на 50-м уровне...
Деньги, правда, обещают скромные, всего шесть миллионов, но, пожалуй, надо
согласиться: хлеб все кушаем.
Запросы о возможности получения отчетов, о направлении на стажировку, о
перспективах применения НПВ для нужд той или иной техники, такой и разэтакой
промышленности; заявки, рацпредложения, проспекты.
Прочитав и разнообразно пометив все резолюциями, Корнев снова с
удовольствием откинулся в кресле. Черт, здорово! Башня росла не только
вверх, она, как диковинное дерево, распускала корни и внизу, по всей стране.
Древо познания... познания - чего? Всего. Там разберемся, главное не
сбавлять темп. Он вспомнил услышанный наверху слушок, что его и Пеца за
нарушения могут сместить, брезгливо передернул губами: что за вздор! Как это
Ломоносов говорил? "Меня от Академии уволить невозможно - разве что Академию
от меня". А здесь и так нельзя: ни его, Корнева, от Шара, ни Шар от него.
Потому что это он сам выплескивается в глубины НПВ, к ядру Шара, волной идей
и дел, материалов и приборов, даже этой горой бетона - башней. "Как
раскочегарили за три месяца, а!"
Это была минута самолюбования. Александру Ивановичу она заменяла час
отдыха.
Социальное изобретение: дуэль на фоторужьях. Секунданты отмеряют
дистанцию, противники сходятся, поднимая фоторужья и наводя резкость, по
команде щелкают затворами. Потом проявляют пленки, печатают снимки. У кого
вышло лучше, тот и победил.
- Как, и это все?!
- Нет. Потом победитель бьет побежденному морду - до мослов.
Из Бюллетеня НТР.
Когда Валерьян Вениаминович возвращался в Шар, навстречу его машине
промчался съехавший со спирали самосвал; из ковша расплескивалось что-то
темное. Шлейф запаха, что распространялся за самосвалом, не оставлял
сомнений. "Да что у нас там - в самом деле где-то свинарник?!"
Вверх директор поднимался полный решимости все выяснить и прекратить.
На 3-м уровне он завернул в плановый отдел, вызвал по инвертору Зискинда:
- Юра, я просил вас узнать, откуда источаются свиные запахи. Выяснили?
- У нас здесь ничего такого нет. Валерьян Вениаминович. И не пахнет.
Это снизу тянет, ведь около башни конвективный поток воздуха. Там что-то
такое...
Пец вызвал координаторный зал, Люсю Малюту:
- Людмила Сергеевна, посмотрите внимательно' не видны ли где на нижних
экранах свиньи?
- В каком смысле. Валерьян Вениаминович? - ошеломленно спросила та.
- В самом прямом.
Люся исчезла с экрана, вернулась через четверть минуты:
- Нет, Валерьян Вениаминович, нигде ничего. А?..
- Благодарю! - Пец раздраженно отключил зал. Подумал, подошел к
телефону, набрал номер выпускных ворот зоны.- Несколько минут назад вы
выпустили трехтонный самосвал со свиным навозом. Чья машина, как оформлен
выезд?
Плановики посматривали на директора с большим интересом. Из своего
кабинета вышел начальник отдела Василий Васильевич Документгура.
- Сичас...- ответили из пропускной замедленным басом.-
Ага, ось: пропуск на вывоз оформлен согласно хоздоговору No 455 между
отделом освоения института и колхозом "Заря". Машина колхоза.
- А?..- с интонацией Люси-кибернетика произнес Пец. но спохватился,
положил трубку: неплохо бы, конечно, если бы охранник объяснил директору,
что творится в его институте.
- Договор 455,- сказал он приблизившемуся начплана.- С колхозом "Заря".
Дайте мне этот договор.
Договор был найден, представлен, весь дальнейший путь в лифте Валерьян
Вениаминович листал его, читал - и клокотал от негодования. Оказывается, уже
две недели неподалеку от его кабинета, на 13-м уровне второго слоя
выкармливают три десятка свиней. "Ну, погодите мне!" Он взглянул на визы,
чтобы определить, к кому отнести, это "Ну, погоди",- подписи были
неразборчивы; это еще подогрело чувства. "Шарага!.. Ничего не было и нет: ни
института, ни исследований, ни башни... началось с шараги и развивается, как
шарага!" На свой этаж Валерьян Вениаминович влетел, мечтая, на кого бы
обрушить гнев.
Первой жертвой оказалась Нюся. Она с бумагами ходила в отделы и сейчас
легкой походкой возвращалась в приемную. Заметила, как из лифта появился
директор, вспомнила, что Корнев просил предупредить, заспешила, открыла
дверь в кабинет главного инженера - тот читал, наклонив голову, замешкалась
на секунду: как ловчее сказать? - выпалила:
- Александр Иванович, Вэ-Вэ на горизонте! Она явно не учла скорости, с
какой может перемещаться разъяренный директор.
- Во-первых, не на горизонте, милая барышня, а за вашей спиной! -
рявкнул Пец, входя в приемную.- А во-вторых, что это за "Вэ-Вэ"?! Главный
инженер - так Александр Иванович, а директор - так "Вэ-Вэ"?! Пылесос так
можно называть, а не человека. Ну нигде порядка нет!..
- Простите, Валерьян Вениаминович,- пискнула Нюся, глядя в пол; она
сразу сделалась пунцовой.- Я никогда больше не буду так вас называть,
Валерьян Вениаминович.
Корнев уже спешил в приемную, неся на лице широкую американскую улыбку.
- Ну,- сказал он, беря Валерьяна Вениаминовича за локоть,- ну, ну...
чего вы так на нее? При чем здесь пылесосы, нет таких марок у пылесосов, ни
у чего нет. Вот "АИ" есть сорт вина, его Пушкин воспевал - значит, меня так
нельзя. А вас можно...
Он мягко ввел директора в его кабинет.
- Вообще, на такое не сердиться надо, а радоваться. Ведь сколько у нас
людей с такими инициалами: и тебе Василиск Васильевич Документгура, и Виктор
Владимирович Стремпе из отдела освоения, и ваш антитезка Вениамин
Валерьянович Бугаев, глава грузопотока, и еще, и еще... а никого так не
называют. По фамилии, по имени-отчеству, по должности. А вам народом
дарованы всего две буквы - и ясно. о ком речь. Да если хотите, "Вэ-Вэ" - это
больше, чем "ваше величество"!
- Уж пря-амо! - по-саратовски произнес Пец, швырнул плащ в угол дивана,
вкладывая и в этот жест неизрасходованный гнев.- Король, куда там!
- Не нравится "Вэ-Вэ", так имейте в виду, что вас еще называют "папа
Пец". Чем плохо?
- Не король, так папа - час от часу не легче. Вот, не угодно ли
ознакомиться, какие дела творятся в нашем с вами "королевстве"? - Валерьян
Вениаминович протянул Корневу договор No 455.
Тот устроился на углу длинного стола, просмотрел бумаги, фыркнул,
ухватил себя за нос: "Ну, черти, ну, откололи!.." - поднял глаза на Пеца:
- Ни слова больше об этом. Валерьян Вениаминович, беру дело на себя,
все выясню и ликвидирую. Надо же! - Он снова щедро улыбнулся.- И это вас так
расстроило?
Тот стоял, сунув руки в карманы Пиджака, глядел исподлобья.
- Не только. Били горшки вместе, а расплачиваться предоставили мне. И
еще улыбаетесь! Как хотите, Александр Иванович, но от вас я такого не ждал:
в трудную минуту оставить, отдать, собственно, на расправу сановному
ревизору... Уж не буду говорить: руководителя, руководителей все предают,-
но своего товарища, пожилого человека...
- ...и к тому же круглого сироту, как добавлял в таких случаях Марк
Твен,- дополнил Корнев, несколько уменьшив улыбку и тем выражая, что его
сантиментами не проймешь.- Не надо таких слов, Валерьян Вениаминович. Много
бы вам помогло, если бы я сидел рядом и отбрехивался. А наверху мы тем
временем такую систему сгрохали!.. И тоже хватало трудных минут.- Он смягчил
тон.- А улыбаюсь я не тому: просто давно вас видел, соскучился. Сколько мы с
вами не встречались?
- В наших условиях так говорить нельзя. Лично я не видел вас, так
сказать, а ля натюрель, суток пять.
- Э, педант, педант! А я вас больше недели. Поэтому и соскучился
сильнее, больше рад вам, чем вы мне.
- Да уж!.. Небось пока здесь сидели зампред и Страшнов, так не спешил
сократить разлуку! - Пец все не успокаивался.- Хоть бы в неловкое положение
не ставили меня.
- А чем я вас поставил в неловкое положение?
- Да хоть тем, что зачислили в группу Васюка-Басистова - Васюка. И в
одном приказе, соседними пунктами... Это ведь прямо для газетного фельетона.
Неужели не понимаете: более серьезные нарушения могут воспринять
хладнокровно - но такой анекдотец каждому западет в душу. Теперь ревизор
повезет его в Москву... Нет, я догадываюсь, что вами двигало, когда вы
составляли приказ: "чувство юмора пронизало меня от головы до пят",- как
писал чтимый вами Марк Твен...
- Так ведь в этих делах, Валерьян Вениаминович, если без юмора -
запьешь...
- ...но сможет ли ваш Анатолий Андреевич отнестись с должным юмором к
тому, как у него будут теперь вычитать переплату?
- У Толюни?! - Корнев, посерьезнел, встал.- Как хотите, Валерьян
Вениаминович, этому не бывать. Нельзя. Он, конечно, и слова не скажет, но...
именно потому, что не скажет, нельзя! Другим горлохватам и не такое сходит с
рук, а Толюне... нет, этого я не дам. Пусть лучше у меня вычитают, мой грех.
- О наших с вами зарплатах можно не беспокоиться. За злоупотребления
нам, вероятно, такие начеты оформят - надолго запомним. А с Васюком...- Пец
вспомнил худое мальчишеское лицо, глаза, глядящие на мир с затаенным
удивлением, вздохнул: нельзя у него вычитать, стыдно.- Ладно, придумаем
что-нибудь. Хорошо,- он сел на диван.- Что вы там наблюдали?
- "Мерцания" и тьму, тьму и "мерцания" - и ничего на просвет.- Главный
инженер тоже сел, сунул руки между коленей.
- То есть проблема размеров Шара остается открытой? Саша, но ведь это
скандал,- озаботился Пец,- не знать физических размеров объекта, в котором
работаем, строим, исполняем заказы! Какова же цена остальным нашим
наблюдениям? Что мы сообщим на конференции? От вашего и моего имени идут два
доклада, оба на пленарных заседаниях. Ну, второй, который сделаете вы, о
прикладных исследованиях, сомнений не вызывает, там все наглядно и ясно... А
вот в первом - "Физика Шара", которым мне открывать конференцию,- там многое
остается сомнительным, шатким: размеры, объем, непрозрачность, искривленная
гравитация, "мерцания" эти...
- Можете смело говорить, что внутренний радиус Шара не менее тысяч
километров.
- Так уж и тысяч! С чего вы взяли?
- Хотя бы с того, что к "мерцаниям" мы приблизились во времени, на
предельной высоте они иной раз затягиваются на десятки секунд, но не в
пространстве. Их угловые размеры почти такие, как и при наблюдении с крыши.
Это значит, что закон убывания кванта h сохраняется далеко в глубь Шара.
- Ага... это весомо. И в телескоп ничего не углядели сквозь Шар - ни
сети, ни облака?
- Ничего.
- Так, может, Борис Борисович Мендельзон прав: внутри что-то есть?
- Если есть, то оно удовлетворяет противоречивым условиям: с одной
стороны, не пропускает сквозь себя лучи света и радиоволны, а с другой - не
отражает и не рассеивает их. Ни тела, ни туман, ни газы так себя не ведут.
- Справедливо. Ну, а "мерцания" эти - что они, по-вашему?
- Они бывают ближе, бывают дальше. Те, что ближе, существуют дольше,
дальние мелькают быстрее. В бинокль видны некоторые подробности. Но и эти
подробности - тоже мерцания, искорки...
- А как это вы различили, какие ближе, какие дальше? - придирчиво
склонил голову Пец.
- По яркости и угловым размерам.
- Так ведь они неодинаковые все!.. Впрочем, можно статистически
усреднить, верно, для оценок годится. Но что же они?.. Слушайте, может, это
какая-то ионизация? В высотах разреженный воздух, а он, как известно, легко
ионизируется, если есть электрическое поле, а?
- Я думал над этим. Валерьян Вениаминович. По части ионизации атмосферы
я еще более умный, чем вы, это моя специальность. Не так выглядят свечения
от ионизации в атмосфере. Там полыхало бы что-то вроде полярных сияний, а не
светлячки-вибрионы.
- Так то в обычной атмосфере, а у нас НПВ - все не так!
- Ну, можно подпустить насчет ионизации,- согласился Корнев.
- Подпустить...- с отвращением повторил Пец.- Вот видите, как вы...
Может, все-таки снимем доклад? Не созрел он, чувствую. Что подостовернее,
включим в ваш - как наблюдательные феномены, без академического округления.
А?
- Ну, Валерьян Вениаминович, вы меня удивляете.- Корнев даже раскинул
руки.- Меня шпыняете за легкомыслие, а сами... Неужели непонятно, что дать
эти загадки и факты просто как феномены, без истолкования в свете вашей
теории НПВ - значит, упустить теоретическую инициативу! Или вы полагаете,
что если мы воздержимся от комментариев, то и другие последуют нашему
благородному примеру, будут помалкивать до выяснения истины? Как не так, не
та нынче наука пошла. И те, которые истолкуют, какую бы чушь они не несли,
будут ходить в умных, в знающих - а мы в унылых практиках, которых надо
просвещать и опекать... Вот,- он подошел к столу директора, взял там текст
аннотированной программы конференции, вернулся к дивану,- смотрите: на
первом пленарном сразу после вас выступает академик Абрамеев из Института
философии с докладом "Общефилософские и гносеологические аспекты
исследования неоднородного пространства-времени". Сей старец послезавтра
впервые окажется в Шаре, с НПВ он знаком по вашим же работам да по газетам;
у нас любой монтажник имеет более ясный философский взгляд на это дело. Но
доклад-то - его! А звание - академик. А философия, как известно,
руководительница наук. И что выходит?
- Ага,- сказал Пец,- действительно. В таком аспекте я не рассматривал.
- Вот видите.- воодушевился Корнев.- И вообще вы для своего возраста и
положения удивительно неделовой человек. Не пускаете в Шар корреспондентов.
Шуганули тех деятелей катаганской литературы и искусств - зачем,
спрашивается? Разве мы не нашли бы им несколько комнат повыше? Пусть бы себе
творили, а заодно присматривались к нашим делам. Уверен, что у многих они
вытеснили бы их прежние замыслы... Ведь это паблисити! А без паблисити, как
известно, нет просперити.
- А надо?
- Что - надо?
- Да просперити это самое.
- Ну вот, пожалуйста! - Александр Иванович снова развел руками: толкуй,
мол, с ним,- и отошел.
- В детстве и юности,- задумчиво молвил Пец,- мне немало крови
попортила моя фамилия, которая, как вы могли заметить, ассоциируется с
популярным в южных городах еврейским ругательством...
- А, в самом деле! - оживился Корнев.- То-то она мне сразу показалась
какой-то знакомой.
- ...А я мальчишкой и жил в таком городе. Да и позже - вот даже жена
моя Юлия Алексеевна застеснялась перейти на нее, осталась на своей. Хотя,
между нами говоря, Шморгун - тоже не бог весть что... И вот я мечтал: ну,
погодите, вы все, которые не Пецы! Я вырасту большим и вас превзойду.
- Ну?
- Все.
- Назидаете? - Корнев забрал нос в ладонь.- Вместо того, чтобы прийти
ко взаимопониманию со своим главным инженером, так вы ему басенку из своего
детства с моралью в подтексте? Я о том, что нам это ничего не составляет, а
для дела польза. И ученым так можно потрафлять: кому диссертацию надо скорее
написать, кому опыт или расчет в темпе для заявки, для закрепления
приоритета - пажал-те к нам на высокие уровни. Мы же станем
отцами-благодетелями ученого мира, вся их взмыленная гонка будет работать на
нас!
Пец с удовольствием смотрел на него, улыбался.
- Ну вот, он улыбается с оттенком превосходства! Нет, я вас, Валерьян
Вениаминович, до сих пор не пойму: то ли вы действительно гений и
обретаетесь на высотах мысли, мне, серому, недоступных,- то ли у вас просто
унылый коровий рассудок? Такой, знаете, жвачный: чав-чав...
Это было сказано не без расчета завести Пеца. Но тот только рассмеялся,
откинув голову:
- А может, и вправду такой!.. Хорошо, Саша, насчет доклада вы меня
убедили. Подпустим.
...И они говорили обо всем - то всерьез, то подтрунивая друг над
другом; оба ценили остроумие - вино на пиру разумной жизни. В кабинет
заглядывала Нюся, делала озабоченное лицо: в приемной накопились ходоки и
бумаги. Но директор или главный инженер взмахом руки отсылали ее обратно.
Время от времени призывно вспыхивал экран инвертора - и снова то Пец, то
Корнев, кому было ближе, отключали его.
Деловые темы мало-помалу исчерпались, разговор как-то нечаянно снова
свернул к фамилиям. "Но между прочим, Валерьян Вениаминович,- сказал
Корнев,- так и вышло: вы выросли и превзошли не-Пецев. Так что мораль не
совсем та... И, кстати, это типично".- "Что типично?" - не понял Пец. "А это
самое. Вы замечали, что на досках почета процент гадких, неблагоуханных
фамилий явно превосходит долю таких фамилий в жизни?" - "М-м... нет".- "Ну!
Глядишь на иную доску и думаешь: если бы какой-то писатель в своей книге
наградил передовиков такими фамилиями, его бы в два счета обвинили в
очернении действительности. И тебе Пузичко, и Жаба, и Гнилозуб рядом с
Гнилосыром, и Лопух, и Верблюд, и Вышкварок... глаза разбегаются. Так что
это общий стимул. Валерьян Вениаминович, не только у вас: доказать всяким
там не-Жабам, не-Пецам, не-Лопухам, что они - ого-го!.." - "Хм, вполне
возможно",- благодушно кивнул директор. "Поэтому надо считать несомненным
благом для науки, что судьба одарила вас такой фамилией. А то, глядишь, и не
имели бы мы до сих пор теории неоднородного пространства-времени".
- Ну уж прямо и не имели бы!..- растерянно сказал Валерьян
Вениаминович, поняв, что попал впросак. Настроился было на ответную шпильку,
но - взглянул на довольное лицо Корнева, спохватился.- Александр Иванович, а
вам не кажется, что мы сейчас бессовестно треплемся? Будто и не на работе.
- Мне это давно кажется, Валерьян Вениаминович,- со вздохом ответил
тот, слезая со стола,- только не хотелось кончать. Ну, да вы правы.
Он ушел. Валерьян Вениаминович несколько минут сидел, покачивая левой
ногой, закинутой на правую, покойно улыбался и ни о чем не думал. Ему было
хорошо.
Вопреки опасениям (или надеждам?.. скажем так: полунадеждам, полу
опасениям) Валерьяна Вениаминовича ничего из ряда вон выходящего в этот день
в Шаре более не случилось - ни в части идей-замыслов-проектов, ни в части
трудовых свершений, ни даже происшествий. Не случилось по самой прозаической
причине: вскоре после полудня (по земному времени) общий порыв действий,
забрасывавший людей, приборы, машины и материалы на верхотуру, начал
иссякать.
Первыми опустели самые высокие, "подкрышные" уровни: где из-за перебоев
с материалами (даже с водой, которую не так-то просто гнать на полкилометра
ввысь без накопительных резервуаров), где из-за усталости работников. Затем
замерли работы на кольце-лифте... И так этаж за этажом, уровень за уровнем
гасли в сумерках Шара окна в лабораториях, мастерских, залах, осветительные
трубки и прожекторы на площадках. Люди сдавали на проходной свои ЧЛВ,
доставали из карманов остановившиеся часы, заводили их, ставили стрелки на
обычное время - и выходили в апрельский слепяще-яркий день.
похоже было, даже поколебался: не захлопнуть ли дверь? Но - вошел,
вслушался, включился, начал долбать Бурова со своих позиций: до сих пор нет
способа точного измерения размеров и дистанций в НПВ - визуальные методы -
врут, метром не всюду приложишься. Приходится завышать запас прочности, а
это лишний расход материалов, лишняя работа, грузопоток...
Словом, взбутетененный, воспитанный, осунувшийся за эти четверть часа.
Буров на полусогнутых проводил главного инженера и главного архитектора по
коридору, обещая немедленно переориентироваться на быстрейшее,
всестороннейшее, прецезионнейшее конструирование нужных приборов.
- Вот и чудно,- мирно сказал ему на прощанье Корнев,- а после смены
загляните в канцелярию, распишитесь там в приказе - напротив пункта, в
котором вам будет объявлен выговор.
- Алекса-а-андр Иванович! - огорченно взревел начлаб, развел руками.-
Ну, вы, ей-богу...
- Ничего, Витя, увольняют после третьего выговора, а у вас это только
первый. Так что все еще впереди.
Буров удалился. Настала очередь Зискинда.
- Юрий Акимович,- произнес Корнев голосом почти таким же грудным и
глубоким, как у Бурова,- если я ошибаюсь, поправьте меня, но мне кажется,
что вы не рады меня видеть. Более того, мне кажется, что вас устроило бы,
если бы я не заметил тот изъянец в стене осевой башни размером восемь на
десять метров и не напомнил вам о нем!
- Александр Иванович, не надо так шутить,- Зискинд приложил руку к
сердцу.- Вы не представляете, как я переживал!.. Но кто ж знал, что вы
заберетесь на крышу? Мы ведь с вами договаривались...
- Мы не нарушили договоренность...- Главный инженер бегло объяснил, что
они устроили на крыше.- Но и это не все, Юра! Сколько у вас человек в АКБ?
- Вы же видите, Александр Иванович!
Они уже находились в архитектурно-конструкторском бюро, в зале
двухэтажной высоты, стены которого были сплошь увешаны чертежами, рисунками,
таблицами. Два ряда кульманов уходили в перспективу. Людей в зале было
маловато: трое за чертежными досками и один в люльке у большого настенного
рисунка.
- Вы мне не показывайте, я не о смене спрашиваю. Сколько у вас всего
сотрудников?
- Сто двенадцать.
- Вот, пожалуйста! А на монтажных площадках я не встретил ни одного. А
вы знаете, что отделочники на 54-м уровне в недоумении: где что настилать,
как облицовывать? А что на 36-м вместо рифленых прутьев пустили в арматуру
гладкие, тоже не знаете? Может, вы не знаете, что это ухудшит качество
сцепления бетона с решеткой?.. Это знаете? Так почему в такие вещи должен
вникать главный инженер? От кульмана оторваться боитесь!..
И пошло, и пошло.
Зискинд отбивался подходящими к случаю репликами, соглашался, обещал -
но в темных глазах его блестел какой-то упрек. Наконец он не выдержал:
- Ну и аспид же вы, Александр Иванович!
Это было сказано с такой горечью, что Корнев опешил:
- Здрасьте, это почему я аспид?!
- Ну а кто? Этой ночью мы с вами исполнили такое дело. Вместе
замышляли, рассчитывали, организовывали. И было родство душ у нас, чувство
локтя, как в бою. А теперь все забыто, и вы меня драите, как Витю. Александр
Иванович на секунду сконфузился: да, верно, забыл. Забыл, потому что после
того дела вложил всего себя в еще одно - не проще и нелегче.
- Ах, Юра,- он взял архитектора за локоть,- мы с вами провернем еще не
одно сильное дело, не раз испытаем родство душ, боевое товарищество. А по
площадкам наверху - прошвырнитесь!
Когда Корнев опустился в приемную, было семьдесят шесть с минутами.
Место Нины Николаевны, окончившей свой день, заняла другая секретарша -
Нюсенька, девятнадцатилетняя девушка с кудряшками, нежным цветом лица и
пышноватыми формами. При виде главного инженера серые глаза ее заблестели.
Корнев взял сводку за последние часы, папку с накопившимися бумагами,
велел сразу предупредить о появлении Пеца и направился к себе.
- Хорошо, Александр Иванович,- сказала вслед ему Нюся: голос ее
содержал гораздо больше интонаций, чем того требовала фраза.
Кабинет у главного инженера был точно такой, как и у директора,- вплоть
до стопки постельного белья на диване у глухой стены. Здесь было чисто,
прохладно, неуютно. Александр Иванович некоторое время стоял посредине,
осматривался - отвык. Как-то само собой у них с Валерьяном Вениаминовичем
распределилось, что тот больше ведал нижними уровнями башни, зоной и
внешними делами, а он - верхом; верхними же уровнями из кабинета не
поуправляешь.
Он сел в кресло, откинулся, потянулся. Вникать в бумаги не хотелось.
Вид Нюсеньки почему-то напомнил тот разговор наверху о молодой жене
бригадира Никонова с моралью о благотворном влиянии Шара на укрепление
семьи. И Толюня так стремился домой, едва с крыши не сиганул... У кого
укрепляет, а у кого и не очень. Он тоже не прочь провести сегодня вечер и
ночь дома - но не выйдет. Не потому что дела, не раб он делам; просто у
Зинки норма: если начала сердиться, то раньше, чем через три дня, не кончит.
Он был дома вчера (неужто вчера?.. как месяц назад). Она уже тогда дулась на
него, дулась артистически выразительно и утонченно... Из-за чего бишь? Нет,
вспомнить теперь невозможно. Объяснять ей в таком настроении, .что у них
разный счет времени и событий, было безнадежно. Дочка чувствовала
отчужденность между родителями, капризничала, не хотела идти спать к себе,
хотела с мамой. Он тоже рассчитывал спать с мамой. Но когда наконец остались
одни, взаимопонимания не получилось. С Зинкой это всегда было сложно,
слишком она была какой-то... нравственно-взыскательной, что ли: надо без
фальши показывать, что любишь, что жить без нее не можешь. А он, в общем-то,
мог. Да и очень уж вымотался за предыдущий бесконечный день, чтобы еще дома,
в постели, играть роль. Так и проспали врозь.
"Еще пару дней показываться не стоит, только настроение испорчу. Пару
нулевых дней, ого!.. Да ну, проблема: вот возьму и с Нюсенькой закручу - не
отрываясь, так сказать, от служения обществу. Нет, с ней не стоит, она
целочка, для нее все будет слишком серьезно. Вообще сожительствовать с
секретаршей пошло - занятие для неуверенных в себе бюрократов. Созвонюсь-ка
я лучше с... Э, да что это я! - спохватился Корнев.- Нашел о чем думать в
рабочее время. Вот оно, тлетворное влияние отдельных кабинетов!"
Александр Иванович придвинул бумаги. Сводка... ну, он знает больше, чем
в ней написано; отложил. Аннотированная программа завтрашней конференции -
просмотрел бегло, подсчитал число докладов и сообщений, прочел фамилии
авторов; приезжие тоже будут излагать свои взгляды на НПВ... Давайте,
ребята, давайте! Дальше пошли письма.
Минхимпром предлагает исследовать на высоких уровнях НПВ старение
полимерных материалов... сотни названий и марок, сулят большие деньги -
заманчиво, дело нехлопотное и прибыльное. Минсельхоз пробивает организацию
лаборатории ускоренной селекции растений не ниже чем на 50-м уровне...
Деньги, правда, обещают скромные, всего шесть миллионов, но, пожалуй, надо
согласиться: хлеб все кушаем.
Запросы о возможности получения отчетов, о направлении на стажировку, о
перспективах применения НПВ для нужд той или иной техники, такой и разэтакой
промышленности; заявки, рацпредложения, проспекты.
Прочитав и разнообразно пометив все резолюциями, Корнев снова с
удовольствием откинулся в кресле. Черт, здорово! Башня росла не только
вверх, она, как диковинное дерево, распускала корни и внизу, по всей стране.
Древо познания... познания - чего? Всего. Там разберемся, главное не
сбавлять темп. Он вспомнил услышанный наверху слушок, что его и Пеца за
нарушения могут сместить, брезгливо передернул губами: что за вздор! Как это
Ломоносов говорил? "Меня от Академии уволить невозможно - разве что Академию
от меня". А здесь и так нельзя: ни его, Корнева, от Шара, ни Шар от него.
Потому что это он сам выплескивается в глубины НПВ, к ядру Шара, волной идей
и дел, материалов и приборов, даже этой горой бетона - башней. "Как
раскочегарили за три месяца, а!"
Это была минута самолюбования. Александру Ивановичу она заменяла час
отдыха.
Социальное изобретение: дуэль на фоторужьях. Секунданты отмеряют
дистанцию, противники сходятся, поднимая фоторужья и наводя резкость, по
команде щелкают затворами. Потом проявляют пленки, печатают снимки. У кого
вышло лучше, тот и победил.
- Как, и это все?!
- Нет. Потом победитель бьет побежденному морду - до мослов.
Из Бюллетеня НТР.
Когда Валерьян Вениаминович возвращался в Шар, навстречу его машине
промчался съехавший со спирали самосвал; из ковша расплескивалось что-то
темное. Шлейф запаха, что распространялся за самосвалом, не оставлял
сомнений. "Да что у нас там - в самом деле где-то свинарник?!"
Вверх директор поднимался полный решимости все выяснить и прекратить.
На 3-м уровне он завернул в плановый отдел, вызвал по инвертору Зискинда:
- Юра, я просил вас узнать, откуда источаются свиные запахи. Выяснили?
- У нас здесь ничего такого нет. Валерьян Вениаминович. И не пахнет.
Это снизу тянет, ведь около башни конвективный поток воздуха. Там что-то
такое...
Пец вызвал координаторный зал, Люсю Малюту:
- Людмила Сергеевна, посмотрите внимательно' не видны ли где на нижних
экранах свиньи?
- В каком смысле. Валерьян Вениаминович? - ошеломленно спросила та.
- В самом прямом.
Люся исчезла с экрана, вернулась через четверть минуты:
- Нет, Валерьян Вениаминович, нигде ничего. А?..
- Благодарю! - Пец раздраженно отключил зал. Подумал, подошел к
телефону, набрал номер выпускных ворот зоны.- Несколько минут назад вы
выпустили трехтонный самосвал со свиным навозом. Чья машина, как оформлен
выезд?
Плановики посматривали на директора с большим интересом. Из своего
кабинета вышел начальник отдела Василий Васильевич Документгура.
- Сичас...- ответили из пропускной замедленным басом.-
Ага, ось: пропуск на вывоз оформлен согласно хоздоговору No 455 между
отделом освоения института и колхозом "Заря". Машина колхоза.
- А?..- с интонацией Люси-кибернетика произнес Пец. но спохватился,
положил трубку: неплохо бы, конечно, если бы охранник объяснил директору,
что творится в его институте.
- Договор 455,- сказал он приблизившемуся начплана.- С колхозом "Заря".
Дайте мне этот договор.
Договор был найден, представлен, весь дальнейший путь в лифте Валерьян
Вениаминович листал его, читал - и клокотал от негодования. Оказывается, уже
две недели неподалеку от его кабинета, на 13-м уровне второго слоя
выкармливают три десятка свиней. "Ну, погодите мне!" Он взглянул на визы,
чтобы определить, к кому отнести, это "Ну, погоди",- подписи были
неразборчивы; это еще подогрело чувства. "Шарага!.. Ничего не было и нет: ни
института, ни исследований, ни башни... началось с шараги и развивается, как
шарага!" На свой этаж Валерьян Вениаминович влетел, мечтая, на кого бы
обрушить гнев.
Первой жертвой оказалась Нюся. Она с бумагами ходила в отделы и сейчас
легкой походкой возвращалась в приемную. Заметила, как из лифта появился
директор, вспомнила, что Корнев просил предупредить, заспешила, открыла
дверь в кабинет главного инженера - тот читал, наклонив голову, замешкалась
на секунду: как ловчее сказать? - выпалила:
- Александр Иванович, Вэ-Вэ на горизонте! Она явно не учла скорости, с
какой может перемещаться разъяренный директор.
- Во-первых, не на горизонте, милая барышня, а за вашей спиной! -
рявкнул Пец, входя в приемную.- А во-вторых, что это за "Вэ-Вэ"?! Главный
инженер - так Александр Иванович, а директор - так "Вэ-Вэ"?! Пылесос так
можно называть, а не человека. Ну нигде порядка нет!..
- Простите, Валерьян Вениаминович,- пискнула Нюся, глядя в пол; она
сразу сделалась пунцовой.- Я никогда больше не буду так вас называть,
Валерьян Вениаминович.
Корнев уже спешил в приемную, неся на лице широкую американскую улыбку.
- Ну,- сказал он, беря Валерьяна Вениаминовича за локоть,- ну, ну...
чего вы так на нее? При чем здесь пылесосы, нет таких марок у пылесосов, ни
у чего нет. Вот "АИ" есть сорт вина, его Пушкин воспевал - значит, меня так
нельзя. А вас можно...
Он мягко ввел директора в его кабинет.
- Вообще, на такое не сердиться надо, а радоваться. Ведь сколько у нас
людей с такими инициалами: и тебе Василиск Васильевич Документгура, и Виктор
Владимирович Стремпе из отдела освоения, и ваш антитезка Вениамин
Валерьянович Бугаев, глава грузопотока, и еще, и еще... а никого так не
называют. По фамилии, по имени-отчеству, по должности. А вам народом
дарованы всего две буквы - и ясно. о ком речь. Да если хотите, "Вэ-Вэ" - это
больше, чем "ваше величество"!
- Уж пря-амо! - по-саратовски произнес Пец, швырнул плащ в угол дивана,
вкладывая и в этот жест неизрасходованный гнев.- Король, куда там!
- Не нравится "Вэ-Вэ", так имейте в виду, что вас еще называют "папа
Пец". Чем плохо?
- Не король, так папа - час от часу не легче. Вот, не угодно ли
ознакомиться, какие дела творятся в нашем с вами "королевстве"? - Валерьян
Вениаминович протянул Корневу договор No 455.
Тот устроился на углу длинного стола, просмотрел бумаги, фыркнул,
ухватил себя за нос: "Ну, черти, ну, откололи!.." - поднял глаза на Пеца:
- Ни слова больше об этом. Валерьян Вениаминович, беру дело на себя,
все выясню и ликвидирую. Надо же! - Он снова щедро улыбнулся.- И это вас так
расстроило?
Тот стоял, сунув руки в карманы Пиджака, глядел исподлобья.
- Не только. Били горшки вместе, а расплачиваться предоставили мне. И
еще улыбаетесь! Как хотите, Александр Иванович, но от вас я такого не ждал:
в трудную минуту оставить, отдать, собственно, на расправу сановному
ревизору... Уж не буду говорить: руководителя, руководителей все предают,-
но своего товарища, пожилого человека...
- ...и к тому же круглого сироту, как добавлял в таких случаях Марк
Твен,- дополнил Корнев, несколько уменьшив улыбку и тем выражая, что его
сантиментами не проймешь.- Не надо таких слов, Валерьян Вениаминович. Много
бы вам помогло, если бы я сидел рядом и отбрехивался. А наверху мы тем
временем такую систему сгрохали!.. И тоже хватало трудных минут.- Он смягчил
тон.- А улыбаюсь я не тому: просто давно вас видел, соскучился. Сколько мы с
вами не встречались?
- В наших условиях так говорить нельзя. Лично я не видел вас, так
сказать, а ля натюрель, суток пять.
- Э, педант, педант! А я вас больше недели. Поэтому и соскучился
сильнее, больше рад вам, чем вы мне.
- Да уж!.. Небось пока здесь сидели зампред и Страшнов, так не спешил
сократить разлуку! - Пец все не успокаивался.- Хоть бы в неловкое положение
не ставили меня.
- А чем я вас поставил в неловкое положение?
- Да хоть тем, что зачислили в группу Васюка-Басистова - Васюка. И в
одном приказе, соседними пунктами... Это ведь прямо для газетного фельетона.
Неужели не понимаете: более серьезные нарушения могут воспринять
хладнокровно - но такой анекдотец каждому западет в душу. Теперь ревизор
повезет его в Москву... Нет, я догадываюсь, что вами двигало, когда вы
составляли приказ: "чувство юмора пронизало меня от головы до пят",- как
писал чтимый вами Марк Твен...
- Так ведь в этих делах, Валерьян Вениаминович, если без юмора -
запьешь...
- ...но сможет ли ваш Анатолий Андреевич отнестись с должным юмором к
тому, как у него будут теперь вычитать переплату?
- У Толюни?! - Корнев, посерьезнел, встал.- Как хотите, Валерьян
Вениаминович, этому не бывать. Нельзя. Он, конечно, и слова не скажет, но...
именно потому, что не скажет, нельзя! Другим горлохватам и не такое сходит с
рук, а Толюне... нет, этого я не дам. Пусть лучше у меня вычитают, мой грех.
- О наших с вами зарплатах можно не беспокоиться. За злоупотребления
нам, вероятно, такие начеты оформят - надолго запомним. А с Васюком...- Пец
вспомнил худое мальчишеское лицо, глаза, глядящие на мир с затаенным
удивлением, вздохнул: нельзя у него вычитать, стыдно.- Ладно, придумаем
что-нибудь. Хорошо,- он сел на диван.- Что вы там наблюдали?
- "Мерцания" и тьму, тьму и "мерцания" - и ничего на просвет.- Главный
инженер тоже сел, сунул руки между коленей.
- То есть проблема размеров Шара остается открытой? Саша, но ведь это
скандал,- озаботился Пец,- не знать физических размеров объекта, в котором
работаем, строим, исполняем заказы! Какова же цена остальным нашим
наблюдениям? Что мы сообщим на конференции? От вашего и моего имени идут два
доклада, оба на пленарных заседаниях. Ну, второй, который сделаете вы, о
прикладных исследованиях, сомнений не вызывает, там все наглядно и ясно... А
вот в первом - "Физика Шара", которым мне открывать конференцию,- там многое
остается сомнительным, шатким: размеры, объем, непрозрачность, искривленная
гравитация, "мерцания" эти...
- Можете смело говорить, что внутренний радиус Шара не менее тысяч
километров.
- Так уж и тысяч! С чего вы взяли?
- Хотя бы с того, что к "мерцаниям" мы приблизились во времени, на
предельной высоте они иной раз затягиваются на десятки секунд, но не в
пространстве. Их угловые размеры почти такие, как и при наблюдении с крыши.
Это значит, что закон убывания кванта h сохраняется далеко в глубь Шара.
- Ага... это весомо. И в телескоп ничего не углядели сквозь Шар - ни
сети, ни облака?
- Ничего.
- Так, может, Борис Борисович Мендельзон прав: внутри что-то есть?
- Если есть, то оно удовлетворяет противоречивым условиям: с одной
стороны, не пропускает сквозь себя лучи света и радиоволны, а с другой - не
отражает и не рассеивает их. Ни тела, ни туман, ни газы так себя не ведут.
- Справедливо. Ну, а "мерцания" эти - что они, по-вашему?
- Они бывают ближе, бывают дальше. Те, что ближе, существуют дольше,
дальние мелькают быстрее. В бинокль видны некоторые подробности. Но и эти
подробности - тоже мерцания, искорки...
- А как это вы различили, какие ближе, какие дальше? - придирчиво
склонил голову Пец.
- По яркости и угловым размерам.
- Так ведь они неодинаковые все!.. Впрочем, можно статистически
усреднить, верно, для оценок годится. Но что же они?.. Слушайте, может, это
какая-то ионизация? В высотах разреженный воздух, а он, как известно, легко
ионизируется, если есть электрическое поле, а?
- Я думал над этим. Валерьян Вениаминович. По части ионизации атмосферы
я еще более умный, чем вы, это моя специальность. Не так выглядят свечения
от ионизации в атмосфере. Там полыхало бы что-то вроде полярных сияний, а не
светлячки-вибрионы.
- Так то в обычной атмосфере, а у нас НПВ - все не так!
- Ну, можно подпустить насчет ионизации,- согласился Корнев.
- Подпустить...- с отвращением повторил Пец.- Вот видите, как вы...
Может, все-таки снимем доклад? Не созрел он, чувствую. Что подостовернее,
включим в ваш - как наблюдательные феномены, без академического округления.
А?
- Ну, Валерьян Вениаминович, вы меня удивляете.- Корнев даже раскинул
руки.- Меня шпыняете за легкомыслие, а сами... Неужели непонятно, что дать
эти загадки и факты просто как феномены, без истолкования в свете вашей
теории НПВ - значит, упустить теоретическую инициативу! Или вы полагаете,
что если мы воздержимся от комментариев, то и другие последуют нашему
благородному примеру, будут помалкивать до выяснения истины? Как не так, не
та нынче наука пошла. И те, которые истолкуют, какую бы чушь они не несли,
будут ходить в умных, в знающих - а мы в унылых практиках, которых надо
просвещать и опекать... Вот,- он подошел к столу директора, взял там текст
аннотированной программы конференции, вернулся к дивану,- смотрите: на
первом пленарном сразу после вас выступает академик Абрамеев из Института
философии с докладом "Общефилософские и гносеологические аспекты
исследования неоднородного пространства-времени". Сей старец послезавтра
впервые окажется в Шаре, с НПВ он знаком по вашим же работам да по газетам;
у нас любой монтажник имеет более ясный философский взгляд на это дело. Но
доклад-то - его! А звание - академик. А философия, как известно,
руководительница наук. И что выходит?
- Ага,- сказал Пец,- действительно. В таком аспекте я не рассматривал.
- Вот видите.- воодушевился Корнев.- И вообще вы для своего возраста и
положения удивительно неделовой человек. Не пускаете в Шар корреспондентов.
Шуганули тех деятелей катаганской литературы и искусств - зачем,
спрашивается? Разве мы не нашли бы им несколько комнат повыше? Пусть бы себе
творили, а заодно присматривались к нашим делам. Уверен, что у многих они
вытеснили бы их прежние замыслы... Ведь это паблисити! А без паблисити, как
известно, нет просперити.
- А надо?
- Что - надо?
- Да просперити это самое.
- Ну вот, пожалуйста! - Александр Иванович снова развел руками: толкуй,
мол, с ним,- и отошел.
- В детстве и юности,- задумчиво молвил Пец,- мне немало крови
попортила моя фамилия, которая, как вы могли заметить, ассоциируется с
популярным в южных городах еврейским ругательством...
- А, в самом деле! - оживился Корнев.- То-то она мне сразу показалась
какой-то знакомой.
- ...А я мальчишкой и жил в таком городе. Да и позже - вот даже жена
моя Юлия Алексеевна застеснялась перейти на нее, осталась на своей. Хотя,
между нами говоря, Шморгун - тоже не бог весть что... И вот я мечтал: ну,
погодите, вы все, которые не Пецы! Я вырасту большим и вас превзойду.
- Ну?
- Все.
- Назидаете? - Корнев забрал нос в ладонь.- Вместо того, чтобы прийти
ко взаимопониманию со своим главным инженером, так вы ему басенку из своего
детства с моралью в подтексте? Я о том, что нам это ничего не составляет, а
для дела польза. И ученым так можно потрафлять: кому диссертацию надо скорее
написать, кому опыт или расчет в темпе для заявки, для закрепления
приоритета - пажал-те к нам на высокие уровни. Мы же станем
отцами-благодетелями ученого мира, вся их взмыленная гонка будет работать на
нас!
Пец с удовольствием смотрел на него, улыбался.
- Ну вот, он улыбается с оттенком превосходства! Нет, я вас, Валерьян
Вениаминович, до сих пор не пойму: то ли вы действительно гений и
обретаетесь на высотах мысли, мне, серому, недоступных,- то ли у вас просто
унылый коровий рассудок? Такой, знаете, жвачный: чав-чав...
Это было сказано не без расчета завести Пеца. Но тот только рассмеялся,
откинув голову:
- А может, и вправду такой!.. Хорошо, Саша, насчет доклада вы меня
убедили. Подпустим.
...И они говорили обо всем - то всерьез, то подтрунивая друг над
другом; оба ценили остроумие - вино на пиру разумной жизни. В кабинет
заглядывала Нюся, делала озабоченное лицо: в приемной накопились ходоки и
бумаги. Но директор или главный инженер взмахом руки отсылали ее обратно.
Время от времени призывно вспыхивал экран инвертора - и снова то Пец, то
Корнев, кому было ближе, отключали его.
Деловые темы мало-помалу исчерпались, разговор как-то нечаянно снова
свернул к фамилиям. "Но между прочим, Валерьян Вениаминович,- сказал
Корнев,- так и вышло: вы выросли и превзошли не-Пецев. Так что мораль не
совсем та... И, кстати, это типично".- "Что типично?" - не понял Пец. "А это
самое. Вы замечали, что на досках почета процент гадких, неблагоуханных
фамилий явно превосходит долю таких фамилий в жизни?" - "М-м... нет".- "Ну!
Глядишь на иную доску и думаешь: если бы какой-то писатель в своей книге
наградил передовиков такими фамилиями, его бы в два счета обвинили в
очернении действительности. И тебе Пузичко, и Жаба, и Гнилозуб рядом с
Гнилосыром, и Лопух, и Верблюд, и Вышкварок... глаза разбегаются. Так что
это общий стимул. Валерьян Вениаминович, не только у вас: доказать всяким
там не-Жабам, не-Пецам, не-Лопухам, что они - ого-го!.." - "Хм, вполне
возможно",- благодушно кивнул директор. "Поэтому надо считать несомненным
благом для науки, что судьба одарила вас такой фамилией. А то, глядишь, и не
имели бы мы до сих пор теории неоднородного пространства-времени".
- Ну уж прямо и не имели бы!..- растерянно сказал Валерьян
Вениаминович, поняв, что попал впросак. Настроился было на ответную шпильку,
но - взглянул на довольное лицо Корнева, спохватился.- Александр Иванович, а
вам не кажется, что мы сейчас бессовестно треплемся? Будто и не на работе.
- Мне это давно кажется, Валерьян Вениаминович,- со вздохом ответил
тот, слезая со стола,- только не хотелось кончать. Ну, да вы правы.
Он ушел. Валерьян Вениаминович несколько минут сидел, покачивая левой
ногой, закинутой на правую, покойно улыбался и ни о чем не думал. Ему было
хорошо.
Вопреки опасениям (или надеждам?.. скажем так: полунадеждам, полу
опасениям) Валерьяна Вениаминовича ничего из ряда вон выходящего в этот день
в Шаре более не случилось - ни в части идей-замыслов-проектов, ни в части
трудовых свершений, ни даже происшествий. Не случилось по самой прозаической
причине: вскоре после полудня (по земному времени) общий порыв действий,
забрасывавший людей, приборы, машины и материалы на верхотуру, начал
иссякать.
Первыми опустели самые высокие, "подкрышные" уровни: где из-за перебоев
с материалами (даже с водой, которую не так-то просто гнать на полкилометра
ввысь без накопительных резервуаров), где из-за усталости работников. Затем
замерли работы на кольце-лифте... И так этаж за этажом, уровень за уровнем
гасли в сумерках Шара окна в лабораториях, мастерских, залах, осветительные
трубки и прожекторы на площадках. Люди сдавали на проходной свои ЧЛВ,
доставали из карманов остановившиеся часы, заводили их, ставили стрелки на
обычное время - и выходили в апрельский слепяще-яркий день.