Страница:
– Вещь, которая тебе очень нужна, под мышку спрячь, предметы, необходимые в пути, в охапку возьми. Будем отправляться.
Женщина молча шить стала. Старик подошел, напротив нее встал, схватил, тянет. Он сильнее потянет-она реже колет иглой в шитье, тихо потянет-чаще иглой тычет. Тогда она рассердилась. Одной косой подпоясалась, другую обмотала вокруг головы. Со стариком начала биться. Если старик пересилит, то до порога ее дотащит, если красавица осилит, то до кана напротив дверей его дотащит. Ни края кана нет, ни перегородки между каном и печкой нет, все поломалось. Наконец женщину все же он вынес из дома. Конечно, мужчина, хоть и старый, сильнее женщины. Она сумку с шитьем взяла. Затем пошли, на коряжину взобрались. Женщину перед корнем коряжины посадил. Гребет двухлопастным веслом. Позади только вода пенится, с шумом идет. Далеко ли, близко ли ехали. Женщина рожать начала. Старику говорит:
– Причаль, а то твоя сэвэру-униру (лодка) в родовых выделениях будет. Старик отвечает:
– Ладно, у меня греха нет, там и рожай.
Мальчика родила. Пуповину его отрезать-ножа нет. Старику хоть и кричала, но напрасно. Старик гребет да гребет. Растерявшись, она колени его стала царапать, но он не слышит. Только когда над ухом крикнула, услыхал:
– Нож мой на коряжине.
По той коряжине пошла. Там были нож для стружки и простой нож. Пуповину отрезала, ребенок заплакал. Тут старик говорит:
– Дай поцелую.
Поцеловав, взял и бросил его в воду. Красавица с плачем едет. Так ехали-ехали, и еще ребенка родила. Теперь-то старику не кричала. Сама взяла нож и пуповину отрезала. Затем старик снова поцеловать ребенка просит. Поцеловал и снова в воду бросил. Красавица плачет и едет. Далеко ли, близко ли ехали, красавица снова стала рожать. Пуповину отрезала, нижнее платье свое сняла и завернула ребенка. Четырехсаженный красивый свой пояс пополам разорвала и подпоясала ребенка. Один золотой браслет и один серебряный браслет надела ему на руки. Шелковый платок свой пополам разорвала и на шею ему повязала. Затем ребенок заплакал Старик снова взял ребенка, поцеловал и в воду бросил. Ребенок то с этой стороны, то с другой стороны коряжины из воды показывается. Старик двухлопастным веслом в воду сует. Ребенок исчез. Затем внизу реки как будто бы ворон стал кричать. Тогда красавица видит-шелковый платок краснеется. Оказалось, что ее ребенок кричит, его голос слышится:
– Под землей живущий Тундурхэн-богатырь нас в воде моря утопил. Хоть ты нас и убил, не радуйся. Когда мою мать привезешь, поперечной палкой не заставляй ее подметать, продольную палку не заставляй чистить. Мой отец Тора-торга Баксу-Батор тебе не поддастся. Мое имя-Лэрэнчу-богатырь. Моего прихода дожидайся. На воде волну настигну, теплоту твоего тела буду преследовать.
Так ребенок по течению плыл-плыл, пока к одному галечному мыску его волной не прибило. Тогда он по берегу вниз по течению реки стал ползти. Дохлого сома нашел, стал сосать икру его.
Среднего из братьев также волной выбросило. Он щуку нашел. Стал сосать ее икру.
И тот, что пел, волной был выброшен. Идя по берегу, калугу нашел. Молоки ее досыта насосался.
– Эх, я здесь причалил, а братья внизу находятся Я ведь самым последним был, – говорит младший.
Затем по берегу, вниз по течению, пополз. Видит – Джакес, старший брат, найдя сома, икру его сосет. Лэрэнчу говорит:
– Иду искать старшего брата. Ты здесь подожди. Пока мы не станем взрослыми, нам хватит сосать найденную мною калугу.
Другого своего старшего брата встретил. Он сосал икру щуки. Тогда Лэрэнчу говорит:
– Идем к калуге, которую я нашел. Пока мы взрослыми не станем, нам хватит ее сосать.
Затем втроем туда отправились. Видят-очень большая калуга, в пасть ее заходят и выходят. Камешками играют, большие камни складывают.
Сверху из тайги одна красавица пришла и говорит:
– Течением к берегу выбросило дохлую калугу, а я и не знала. Из нее можно будет еду приготовить.
Затем из узкого рукава халата вытащила женский нож и брюхо калуги с треском разрезала. Когда из живота калуги выбежали врассыпную дети, красавица испугалась и несколько шагов назад отошла.
– Если бы это был черт, то разве позволил бы мне здесь калугу разрезать. Дети эти без матери, и я без детей. Значит, для себя детей нашла я.
Потом обратно спустилась, мальчиков домой понесла; к дому подходя, говорит:
– Тише пойдем, место это с чертями. Дальше пошли. На пути стоял маленький дом. Там жить стали. Несколько дней так прожили. Старший мальчик большим стал. Все со стрелой и луком играл. Старший брат для младших братьев луки делает. Так живут да живут. И однажды младший брат их – Лэрэнчу-молодец – вдруг заболел. По кану от боли живота катается. Тогда девица говорит:
– Сэвэн, наверно, послал болезнь, надо сэвэна накормить, задобрить.
Два старших брата матерью называют эту красавицу, а младший брат не называет. Затем стали уговаривать сэвэна. Легче стало. Завтра еще надо угостить сэвэна. Наутро гречневую кашу сварили. Гречневая каша сварилась, жира в нее положили. Когда красавица подавала, Лэрэнчу взял ее руки вместе с кашей. Руки ее в кашу сунул и обжег их.
Красавица закричала, взывая к небу и солнцу. Затем Лэрэнчу отпустил ее руки, решив, что достаточно. Тогда красавица, рыдая, оделась. Лучшие ткани, лучшие шелка взяла, соболью шапку надела, лисьи рукавицы надела. Высотой с дымовую трубу сигару вставила в мундштук длинной трубки. Затем выходит. Одна нога на пороге, другая нога за порогом. Потом начала петь:
– Жалко своего тела, восемьдесят лан стоит то, что я носила вас на спине, утруждая ее, девяносто лан стоит то, что, свою грудь утруждая, заставляла вас сосать. Теперь хотела гречневой кашей накормить, а вы мои руки обожгли. После моего ухода хорошо живите. По вашей вине сейчас ухожу. Кто вас не знает? Вы – в солнечных лучах живущей Симфуни-красавицы дети. Жалея вас, воспитывала до тех пор, пока большими стали. А за это несчастье нажила.
Девица собралась уходить. Два старших брата ухватились за подол ее одежды и плачут:
– Мама, не уходи!
Вышла девица. Лэрэнчу-молодец пошел посмотреть, как она уходит. Выйдя из дому, вниз и вверх по течению ничего не смог увидеть. Тогда наверх, в небо посмотрел. Там на туче сидит что-то белое, как коленкор. Так и ушла. Затем братья на дом свой посмотрели, – а дома совсем нет. Младший брат говорит:
– Дома нет, но разве мы не справимся?
Тогда младший брат, срезав четырехсаженный тальник, землю разметил. Начертил план дома, место для печки и нар. Затем этим тальником три раза ударил-трехсаженный дом перед ним встал. Открыв дверь, вошли братья. Видят-котел с паром, нары, циновки – всё как есть. Дом стал лучше, чем при красавице был.
Так жить стали. Сколько жили – неизвестно. Однажды легли спать. Лэрэнчу-молодцу не спится. Лежит так, как ни поворачивается, сон не приходит. В эту ночь до рассвета то ли спал, то ли нет.
День провели, вечером опять спать легли. Снова так же Лэрэнчу не может заснуть. Ночью он вышел по нужде: Где-то зверек или что-то другое кричит. Лучше послушал – голос человека издалека слышится.
Это живущая на медной горе медная красавица, мачеха, которая ушла, жалуется Гагданчу-молодцу:
– Сыновья Тора-торга Бакусу-батора мою руку сожгли. Пока они маленькие, убей их. Старик с медным носом поет:
– Пока мы не придем, никуда не убегайте. Молодец вернулся и лег спать. На другой день рано проснулся и встал. На той стороне реки от лодки шум идет. Один раб пришел и говорит:
– Ну, добрый молодец, наш хозяин тебя требует. Молодец так кулаком ударил, что голова раба отлетела, через окно пролетела и прямо на стол Гагданчу-молодцу упала, только глаза блестят. Гагданчу говорит:
– Моего самого близкого раба убил. Громко ругаясь, требует, чтобы молодец к берегу спустился. Гагданчу-молодец по бортам своей лодки, прихрамывая, ходит и говорит:
– Незнакомый молодец, бейся со мной, дней и ночей не считай. Когда мы вдвоем будем биться, на твоей стороне на железном столбе будет кричать железная кукушка, на моей стороне на гранитном столбе будет кричать гранитная кукушка. Которая из кукушек устанет, тот из нас будет побежден.
Так бьются два или три дня. Затем кукушки начали кричать. Так бьются, да бьются, посмотрят-по колено трава, после битвы посмотрят – по колено снег. И вот Гагданчу-молодца юноша хорошенько обхватил и так бросил, что тот пополам раскололся. Между этими половинками появился молодец, который только в силу входить стал, с парой рук, с парой ног. Этот новый молодец говорит:
– Теперь удобнее стало взяться тебе и мне. Три года дерутся, солнца не видно, такая от борьбы пыль стоит. Затем на стороне Лэрэнчу кукушка закуковала. Вверху послышалось эхо. Посмотрел Лэрэнчу-какая-то птица парит. Птица говорит:
– Невинного человека зачем дразнишь? Причины для вражды совсем нет. Из-за пустых сплетен женщины зачем с человеком ссоришься? Я не в силах помочь тебе, даже если ты умрешь. Если бы была мужчиной, на какое-нибудь время встретилась бы с ним.
Затем нашему молодцу птица говорит:
– Остановись на время! Серебряный шарик, золотой шарик брошу. На землю не урони его. Наш молодец говорит:
– Друг-молодец, отпусти, помочиться хочу. Тогда Гагданчу его отпустил. Потом Лэрэнчу подошел близко к птице. Птица золотой шарик и серебряный шарик бросила. Молодец взял. Открыл. Внутри был только что родившийся ребенок. Взял его, унес. За одну ногу ребенка потянет-нога у Гагданчу отлетает. Руку ребенка потянет– рука у Гагданчу отлетает. Лэрэнчу-молодец спрашивает:
– Друг-молодец, почему нога твоя отлетает? Гагданчу говорит:
– Подражает.
Тогда Лэрэнчу потянул голову ребенка-голова у Гагданчу отлетела. Так он и умер. После того как его убил, ни внизу по течению реки ругани не стало, ни вверху по течению реки ругани не стало. Теперь Лэрэнчу убитых им людей побросал. Ожили они.
Ну, а братья мои, живы или нет? – подумал он и пошел посмотреть на своих братьев.
Братья все живы. Они говорят:
– Братец, мы три года или сколько-то лет в страхе жили, только земля тряслась.
Лэрэнчу-молодец братьям говорит:
– Ну, а теперь поедем мать искать.
Потом поехали на лодке Гагданчу-молодца. Сколько дней ехали – неизвестно, но до отцовских деревень доехали. Там только полынь да трава. Людей нет, ничего нет. Затем мимо этих мест поехали. Далеко ли ехали, близко ли ехали, так до своей деревни доехали. Младший брат говорит:
– Наша мать здесь находится. Братья, сходите за матерью.
Два молодца поднялись. Немного погодя спустились. Мать привели.
– Под землей живущего Тундурху-богатыря сразу же убили, – говорят они.
Затем посадили мать, поехали искать отца. Так ехали, ехали; наступил полдень. Спереди одна птица прямо на лодку молодца летит. Пока он думал, где она сядет, на носовой мачте села. Молодец тугой лук взял, встал. Пока он целился, птица за мачту села. Птица сама стала говорить:
– Незнакомый молодец, слушай: прежде чем в меня стрелять, прежде чем убивать, послушай меня. Без новостей я не прилетела, без дела не примчалась.
Затем говорит:
– Давнишние это дела. Теперь, наверно, тоскуешь, что твой отец погиб. А отец твой ищет твою мать, и копье его все перепрело. И сейчас отец твой бьется с Сэнкэу-богатырем. Сэнкэу-богатыря дочь Сэлхэн-красавица обратилась в собаку. Та собака мясо на голенях твоего отца все съела. А отец твой с ним все бьется, три года бьется. По этой причине, по этому делу я и прилетела. Быстрее поезжайте!
Молодец два копья взял, несколько раз взмахнул рукой – одно в птицу обратилось, другое в коршуна, и он полетел. Далеко ли летел, близко ли летел, но добрался до одной деревни. В стороне от деревни береза стояла. На вершину ее сел он. Сидя там, слышит-что-то гудит. Это эхо раздается от отцовой битвы. Отец говорит:
– Жена моя куда-нибудь к человеку уехала, родила, наверное, ребенка. Вчера днем две птицы летели и приглашали; Отец, жив ли ты, будешь сватом. Как пролетели эти две птицы, не стало того, кто грыз мои ноги.
Тогда молодец спустился между своим отцом и тем стариком, обратился в человека, рукой их разъединил и сказал:
– Отцу хочу поклониться.
Затем он отцу поклонился. Отец поцеловал его.
– Ладно, отец, ты в какой-нибудь дом зайди и отдохни. Я буду биться.
Теперь молодец начал биться. Сделав несколько кругов, крепко взял своего противника, и бросил. Когда тот падал, молодец ногой его пнул. Потом сел на него и стал биться.
Вот три птицы с восточной стороны летят. Передняя птица сильно устала. Покружившись над молодцом, первая птица говорит:
– Ну, незнакомый молодец, отца моего сейчас совсем убьешь.
А отцу говорит:
– Отец, хоть ты сейчас и умрешь, на меня не обижайся.
– Над домом из гальки, который стоит на корнях поляны, был осенью выросший бугорок, весной выросшие мелкие травы, величиной с кулак зеленая сопка, величиной с ладонь кусочек сопки. На этой сопке растет тополь, укрывающий все небо, растет солнце, укрывающее тальник с тремя отростками. Между этими отростками находится большая змея. В желудке этой змеи лежит судьба отцовской жизни.
Две девицы пришли и эти отростки пополам разломали. Затем большую змею убили, распороли живот и судьбу отцовской жизни взяли. Потом девицы Лэрэнчу-молодцу отдали эту судьбу. Внутри этой судьбы серое и белое яйца были. Лэрэнчу бросил серое яйцо в лоб старику, и старик умер. Белое же яйцо он положил в карман.
В это время братья его приехали. Отец и мать при встрече расплакались. От слез отца образовалась большая река, от слез матери маленькая река. Сэлхэни-девица говорит:
– Тело моего отца так сложи, чтобы не было видно ран.
Она сварила разные лекарства. Помазала ими, и тело срослось.
Обратно отправились. Так ехали-ехали и добрались до деревни Тундуркэ-богатыря. Захватив его, поехали дальше, Два раза переночевали в пути и до дому доехали. На старом месте построили деревню. Домов построили больше, чем деревьев в лесу, чем травы. У трех братьев – три дома, У отца – один дом.
Братья все поженились. Теперь птиц бьют, на зверей охотятся, счастливо и богато живут.
Верная примета
Два слабых и один сильный
Золотое кольцо
Женщина молча шить стала. Старик подошел, напротив нее встал, схватил, тянет. Он сильнее потянет-она реже колет иглой в шитье, тихо потянет-чаще иглой тычет. Тогда она рассердилась. Одной косой подпоясалась, другую обмотала вокруг головы. Со стариком начала биться. Если старик пересилит, то до порога ее дотащит, если красавица осилит, то до кана напротив дверей его дотащит. Ни края кана нет, ни перегородки между каном и печкой нет, все поломалось. Наконец женщину все же он вынес из дома. Конечно, мужчина, хоть и старый, сильнее женщины. Она сумку с шитьем взяла. Затем пошли, на коряжину взобрались. Женщину перед корнем коряжины посадил. Гребет двухлопастным веслом. Позади только вода пенится, с шумом идет. Далеко ли, близко ли ехали. Женщина рожать начала. Старику говорит:
– Причаль, а то твоя сэвэру-униру (лодка) в родовых выделениях будет. Старик отвечает:
– Ладно, у меня греха нет, там и рожай.
Мальчика родила. Пуповину его отрезать-ножа нет. Старику хоть и кричала, но напрасно. Старик гребет да гребет. Растерявшись, она колени его стала царапать, но он не слышит. Только когда над ухом крикнула, услыхал:
– Нож мой на коряжине.
По той коряжине пошла. Там были нож для стружки и простой нож. Пуповину отрезала, ребенок заплакал. Тут старик говорит:
– Дай поцелую.
Поцеловав, взял и бросил его в воду. Красавица с плачем едет. Так ехали-ехали, и еще ребенка родила. Теперь-то старику не кричала. Сама взяла нож и пуповину отрезала. Затем старик снова поцеловать ребенка просит. Поцеловал и снова в воду бросил. Красавица плачет и едет. Далеко ли, близко ли ехали, красавица снова стала рожать. Пуповину отрезала, нижнее платье свое сняла и завернула ребенка. Четырехсаженный красивый свой пояс пополам разорвала и подпоясала ребенка. Один золотой браслет и один серебряный браслет надела ему на руки. Шелковый платок свой пополам разорвала и на шею ему повязала. Затем ребенок заплакал Старик снова взял ребенка, поцеловал и в воду бросил. Ребенок то с этой стороны, то с другой стороны коряжины из воды показывается. Старик двухлопастным веслом в воду сует. Ребенок исчез. Затем внизу реки как будто бы ворон стал кричать. Тогда красавица видит-шелковый платок краснеется. Оказалось, что ее ребенок кричит, его голос слышится:
– Под землей живущий Тундурхэн-богатырь нас в воде моря утопил. Хоть ты нас и убил, не радуйся. Когда мою мать привезешь, поперечной палкой не заставляй ее подметать, продольную палку не заставляй чистить. Мой отец Тора-торга Баксу-Батор тебе не поддастся. Мое имя-Лэрэнчу-богатырь. Моего прихода дожидайся. На воде волну настигну, теплоту твоего тела буду преследовать.
Так ребенок по течению плыл-плыл, пока к одному галечному мыску его волной не прибило. Тогда он по берегу вниз по течению реки стал ползти. Дохлого сома нашел, стал сосать икру его.
Среднего из братьев также волной выбросило. Он щуку нашел. Стал сосать ее икру.
И тот, что пел, волной был выброшен. Идя по берегу, калугу нашел. Молоки ее досыта насосался.
– Эх, я здесь причалил, а братья внизу находятся Я ведь самым последним был, – говорит младший.
Затем по берегу, вниз по течению, пополз. Видит – Джакес, старший брат, найдя сома, икру его сосет. Лэрэнчу говорит:
– Иду искать старшего брата. Ты здесь подожди. Пока мы не станем взрослыми, нам хватит сосать найденную мною калугу.
Другого своего старшего брата встретил. Он сосал икру щуки. Тогда Лэрэнчу говорит:
– Идем к калуге, которую я нашел. Пока мы взрослыми не станем, нам хватит ее сосать.
Затем втроем туда отправились. Видят-очень большая калуга, в пасть ее заходят и выходят. Камешками играют, большие камни складывают.
Сверху из тайги одна красавица пришла и говорит:
– Течением к берегу выбросило дохлую калугу, а я и не знала. Из нее можно будет еду приготовить.
Затем из узкого рукава халата вытащила женский нож и брюхо калуги с треском разрезала. Когда из живота калуги выбежали врассыпную дети, красавица испугалась и несколько шагов назад отошла.
– Если бы это был черт, то разве позволил бы мне здесь калугу разрезать. Дети эти без матери, и я без детей. Значит, для себя детей нашла я.
Потом обратно спустилась, мальчиков домой понесла; к дому подходя, говорит:
– Тише пойдем, место это с чертями. Дальше пошли. На пути стоял маленький дом. Там жить стали. Несколько дней так прожили. Старший мальчик большим стал. Все со стрелой и луком играл. Старший брат для младших братьев луки делает. Так живут да живут. И однажды младший брат их – Лэрэнчу-молодец – вдруг заболел. По кану от боли живота катается. Тогда девица говорит:
– Сэвэн, наверно, послал болезнь, надо сэвэна накормить, задобрить.
Два старших брата матерью называют эту красавицу, а младший брат не называет. Затем стали уговаривать сэвэна. Легче стало. Завтра еще надо угостить сэвэна. Наутро гречневую кашу сварили. Гречневая каша сварилась, жира в нее положили. Когда красавица подавала, Лэрэнчу взял ее руки вместе с кашей. Руки ее в кашу сунул и обжег их.
Красавица закричала, взывая к небу и солнцу. Затем Лэрэнчу отпустил ее руки, решив, что достаточно. Тогда красавица, рыдая, оделась. Лучшие ткани, лучшие шелка взяла, соболью шапку надела, лисьи рукавицы надела. Высотой с дымовую трубу сигару вставила в мундштук длинной трубки. Затем выходит. Одна нога на пороге, другая нога за порогом. Потом начала петь:
– Жалко своего тела, восемьдесят лан стоит то, что я носила вас на спине, утруждая ее, девяносто лан стоит то, что, свою грудь утруждая, заставляла вас сосать. Теперь хотела гречневой кашей накормить, а вы мои руки обожгли. После моего ухода хорошо живите. По вашей вине сейчас ухожу. Кто вас не знает? Вы – в солнечных лучах живущей Симфуни-красавицы дети. Жалея вас, воспитывала до тех пор, пока большими стали. А за это несчастье нажила.
Девица собралась уходить. Два старших брата ухватились за подол ее одежды и плачут:
– Мама, не уходи!
Вышла девица. Лэрэнчу-молодец пошел посмотреть, как она уходит. Выйдя из дому, вниз и вверх по течению ничего не смог увидеть. Тогда наверх, в небо посмотрел. Там на туче сидит что-то белое, как коленкор. Так и ушла. Затем братья на дом свой посмотрели, – а дома совсем нет. Младший брат говорит:
– Дома нет, но разве мы не справимся?
Тогда младший брат, срезав четырехсаженный тальник, землю разметил. Начертил план дома, место для печки и нар. Затем этим тальником три раза ударил-трехсаженный дом перед ним встал. Открыв дверь, вошли братья. Видят-котел с паром, нары, циновки – всё как есть. Дом стал лучше, чем при красавице был.
Так жить стали. Сколько жили – неизвестно. Однажды легли спать. Лэрэнчу-молодцу не спится. Лежит так, как ни поворачивается, сон не приходит. В эту ночь до рассвета то ли спал, то ли нет.
День провели, вечером опять спать легли. Снова так же Лэрэнчу не может заснуть. Ночью он вышел по нужде: Где-то зверек или что-то другое кричит. Лучше послушал – голос человека издалека слышится.
Это живущая на медной горе медная красавица, мачеха, которая ушла, жалуется Гагданчу-молодцу:
– Сыновья Тора-торга Бакусу-батора мою руку сожгли. Пока они маленькие, убей их. Старик с медным носом поет:
– Пока мы не придем, никуда не убегайте. Молодец вернулся и лег спать. На другой день рано проснулся и встал. На той стороне реки от лодки шум идет. Один раб пришел и говорит:
– Ну, добрый молодец, наш хозяин тебя требует. Молодец так кулаком ударил, что голова раба отлетела, через окно пролетела и прямо на стол Гагданчу-молодцу упала, только глаза блестят. Гагданчу говорит:
– Моего самого близкого раба убил. Громко ругаясь, требует, чтобы молодец к берегу спустился. Гагданчу-молодец по бортам своей лодки, прихрамывая, ходит и говорит:
– Незнакомый молодец, бейся со мной, дней и ночей не считай. Когда мы вдвоем будем биться, на твоей стороне на железном столбе будет кричать железная кукушка, на моей стороне на гранитном столбе будет кричать гранитная кукушка. Которая из кукушек устанет, тот из нас будет побежден.
Так бьются два или три дня. Затем кукушки начали кричать. Так бьются, да бьются, посмотрят-по колено трава, после битвы посмотрят – по колено снег. И вот Гагданчу-молодца юноша хорошенько обхватил и так бросил, что тот пополам раскололся. Между этими половинками появился молодец, который только в силу входить стал, с парой рук, с парой ног. Этот новый молодец говорит:
– Теперь удобнее стало взяться тебе и мне. Три года дерутся, солнца не видно, такая от борьбы пыль стоит. Затем на стороне Лэрэнчу кукушка закуковала. Вверху послышалось эхо. Посмотрел Лэрэнчу-какая-то птица парит. Птица говорит:
– Невинного человека зачем дразнишь? Причины для вражды совсем нет. Из-за пустых сплетен женщины зачем с человеком ссоришься? Я не в силах помочь тебе, даже если ты умрешь. Если бы была мужчиной, на какое-нибудь время встретилась бы с ним.
Затем нашему молодцу птица говорит:
– Остановись на время! Серебряный шарик, золотой шарик брошу. На землю не урони его. Наш молодец говорит:
– Друг-молодец, отпусти, помочиться хочу. Тогда Гагданчу его отпустил. Потом Лэрэнчу подошел близко к птице. Птица золотой шарик и серебряный шарик бросила. Молодец взял. Открыл. Внутри был только что родившийся ребенок. Взял его, унес. За одну ногу ребенка потянет-нога у Гагданчу отлетает. Руку ребенка потянет– рука у Гагданчу отлетает. Лэрэнчу-молодец спрашивает:
– Друг-молодец, почему нога твоя отлетает? Гагданчу говорит:
– Подражает.
Тогда Лэрэнчу потянул голову ребенка-голова у Гагданчу отлетела. Так он и умер. После того как его убил, ни внизу по течению реки ругани не стало, ни вверху по течению реки ругани не стало. Теперь Лэрэнчу убитых им людей побросал. Ожили они.
Ну, а братья мои, живы или нет? – подумал он и пошел посмотреть на своих братьев.
Братья все живы. Они говорят:
– Братец, мы три года или сколько-то лет в страхе жили, только земля тряслась.
Лэрэнчу-молодец братьям говорит:
– Ну, а теперь поедем мать искать.
Потом поехали на лодке Гагданчу-молодца. Сколько дней ехали – неизвестно, но до отцовских деревень доехали. Там только полынь да трава. Людей нет, ничего нет. Затем мимо этих мест поехали. Далеко ли ехали, близко ли ехали, так до своей деревни доехали. Младший брат говорит:
– Наша мать здесь находится. Братья, сходите за матерью.
Два молодца поднялись. Немного погодя спустились. Мать привели.
– Под землей живущего Тундурху-богатыря сразу же убили, – говорят они.
Затем посадили мать, поехали искать отца. Так ехали, ехали; наступил полдень. Спереди одна птица прямо на лодку молодца летит. Пока он думал, где она сядет, на носовой мачте села. Молодец тугой лук взял, встал. Пока он целился, птица за мачту села. Птица сама стала говорить:
– Незнакомый молодец, слушай: прежде чем в меня стрелять, прежде чем убивать, послушай меня. Без новостей я не прилетела, без дела не примчалась.
Затем говорит:
– Давнишние это дела. Теперь, наверно, тоскуешь, что твой отец погиб. А отец твой ищет твою мать, и копье его все перепрело. И сейчас отец твой бьется с Сэнкэу-богатырем. Сэнкэу-богатыря дочь Сэлхэн-красавица обратилась в собаку. Та собака мясо на голенях твоего отца все съела. А отец твой с ним все бьется, три года бьется. По этой причине, по этому делу я и прилетела. Быстрее поезжайте!
Молодец два копья взял, несколько раз взмахнул рукой – одно в птицу обратилось, другое в коршуна, и он полетел. Далеко ли летел, близко ли летел, но добрался до одной деревни. В стороне от деревни береза стояла. На вершину ее сел он. Сидя там, слышит-что-то гудит. Это эхо раздается от отцовой битвы. Отец говорит:
– Жена моя куда-нибудь к человеку уехала, родила, наверное, ребенка. Вчера днем две птицы летели и приглашали; Отец, жив ли ты, будешь сватом. Как пролетели эти две птицы, не стало того, кто грыз мои ноги.
Тогда молодец спустился между своим отцом и тем стариком, обратился в человека, рукой их разъединил и сказал:
– Отцу хочу поклониться.
Затем он отцу поклонился. Отец поцеловал его.
– Ладно, отец, ты в какой-нибудь дом зайди и отдохни. Я буду биться.
Теперь молодец начал биться. Сделав несколько кругов, крепко взял своего противника, и бросил. Когда тот падал, молодец ногой его пнул. Потом сел на него и стал биться.
Вот три птицы с восточной стороны летят. Передняя птица сильно устала. Покружившись над молодцом, первая птица говорит:
– Ну, незнакомый молодец, отца моего сейчас совсем убьешь.
А отцу говорит:
– Отец, хоть ты сейчас и умрешь, на меня не обижайся.
– Над домом из гальки, который стоит на корнях поляны, был осенью выросший бугорок, весной выросшие мелкие травы, величиной с кулак зеленая сопка, величиной с ладонь кусочек сопки. На этой сопке растет тополь, укрывающий все небо, растет солнце, укрывающее тальник с тремя отростками. Между этими отростками находится большая змея. В желудке этой змеи лежит судьба отцовской жизни.
Две девицы пришли и эти отростки пополам разломали. Затем большую змею убили, распороли живот и судьбу отцовской жизни взяли. Потом девицы Лэрэнчу-молодцу отдали эту судьбу. Внутри этой судьбы серое и белое яйца были. Лэрэнчу бросил серое яйцо в лоб старику, и старик умер. Белое же яйцо он положил в карман.
В это время братья его приехали. Отец и мать при встрече расплакались. От слез отца образовалась большая река, от слез матери маленькая река. Сэлхэни-девица говорит:
– Тело моего отца так сложи, чтобы не было видно ран.
Она сварила разные лекарства. Помазала ими, и тело срослось.
Обратно отправились. Так ехали-ехали и добрались до деревни Тундуркэ-богатыря. Захватив его, поехали дальше, Два раза переночевали в пути и до дому доехали. На старом месте построили деревню. Домов построили больше, чем деревьев в лесу, чем травы. У трех братьев – три дома, У отца – один дом.
Братья все поженились. Теперь птиц бьют, на зверей охотятся, счастливо и богато живут.
Верная примета
Жили в одной деревне Чурка и Пигунайка. Чурка был парень тихий – больше молчал, чем говорил. А жена его Пигунайка больше языком работала, чем руками. Даже во сне говорила. Спит, спит, а потом бормотать начнет, да быстро-быстро: ничего не разберешь! Проснется от ее крика Чурка, толкает жену под бок:
– Эй, жена, ты это с кем разговариваешь?
Вскочит Пигунайка, глаза кулаком протрет:
– С умными людьми разговариваю.
– Да ведь это во сне, жена!
– А с умными людьми и во сне разговаривать приятно. Не с тобой же мне говорить! Ты в один год два слова скажешь, и то в тайге.
Три дела у Чурки было: зверя бить, рыбу ловить да трубку курить. Это он хорошо делал!.. Пойдет в тайгу зверя бить – пока друзья силком Чурку не выведут из тайги, все за зверем гоняет. Станет рыбу ловить – до того освирепеет, что сам в невод влезет, коли рыба нейдет. А уж курить Чурка станет – дым клубами валит, столбом к небу поднимается! Если Чурка дома курит – со всей деревни люди сбегутся: где пожар? Прибегут, а это Чурка на пороге сидит, трубку курит. А если в тайге дым валом валит, уж знают: это Чурка свою трубку в колено толщиной запалил! Сколько раз ошибались – лесной пожар за табачный дым из трубки Чурки принимали!
Три дела было и у Пигунайки: говорить, спать да сны разгадывать. Это она хорошо делала!.. Начнет говорить – всех заговорит, от нее соседки под нары прячутся. Только и спасение, что к Пигунайке глухую бабку Койныт подсадить. Сидит та, головой кивает, будто соглашается… А уж если спать Пигунайка завалится – пока все сны не пересмотрит, никто ее не разбудит. Один раз соседские парни ее, спящую, в лес отнесли вместе с постелью; там проснулась она, оглянулась вокруг, видит – лес; сама себе говорит, подумав, что сон видит: «Вот дурная я! Что же это я сны сидя смотрю? Надо бы лечь». Легла да еще две недели проспала. Пришлось ее домой тем же парням тащить. Ну а сны Пигунайка начнет разгадывать – таких страхов наговорит, что бабы потом с нар ночью падают! Сбудется ли то, что Пигунайка говорит, – не знали, а уж после ее отгадок неделю мелкой дрожью дрожали. Никто лучше Пигунайки снов разгадывать не умел! Вот один раз проснулась она. Лежит, молчит, не говорит ничего. Посмотрел на жену Чурка, испугался: почему это молчит жена? Не случилось ли чего?
– Что ты, Пигунайка? – спрашивает он.
– Во сне красную ягоду видела, – говорит жена. – К ссоре…
– Что ты, жена, из-за чего нам ссориться?
– К ссоре это, – говорит Пигунайка. – Примета верная. Уж я ли сны разгадывать не умею!.. Помнишь, во сне оленуху видела, к бурану это – не сказала… Разве не стал после этого буран?
Молчит Чурка, говорить не хочет, что оленуху жена видела во сне тогда, когда уже снегом дверь завалило; не смогли они, проснувшись, дверь открыть да три дня с женой дома и просидели. Вот на третий день и увидала жена во сне оленуху.
– Что молчишь? – говорит Пигунайка. – Красная ягода к ссоре, уж я-то это хорошо знаю.
– Не буду я ссориться с тобой, Пигунайка, – бормочет Чурка.
А жена на него сердится:
– Как не будешь, если я сон такой видела!
– Да из-за чего?
– Уж ты найдешь из-за чего! Может, вспомнишь, как у нас рыба протухла, когда я на минутку прилегла…
– Да это верно, жена. Протухла рыба. Три дня ты тогда спала. Насилу разбудили, когда у нас нары загорелись оттого, что в очаге без присмотра остались…
– Ага! – говорит Пигунайка. – Так твоей жене уж и прилечь нельзя? Все бы за тобой ходить! Вот ты какой…
– Жена, – говорит Чурка, ну зачем это дело вспоминать? Ну, протухла рыба – и пускай. Я потом в два раза больше наловил.
– Ага, – говорит Пигунайка, – так ты меня еще и попрекаешь! Хочешь, чтобы я за тебя на рыбную ловлю ходила? Вижу я – хочешь ты со мной поссориться!
– Не хочу я, жена, ссориться, – говорит Чурка.
– Нет, хочешь! – говорит жена. – Уж если я красную ягоду во сне видела – быть ссоре!
– Не хочу я! – говорит Чурка.
– Нет, хочешь!
– Не хочу!
– А вот хочешь – по глазам вижу!
– Жена! – говорит Чурка, голос возвысив.
– А-а, так ты уж и кричать на меня начал? – говорит Пигунайка да ка-ак хватит мужа по лбу поварешкой!
Чурка смирный-смирный, а когда у него на лбу шишка величиной с кулак вылезла, тут он и в драку полез.
Сцепились они.
Кричит Пигунайка:
– Быть ссоре!
– Не быть!
– Нет, быть!
– Нет, не быть!
Шум подняли не хуже того бурана, когда Пигунайка оленуху во сне видела. Сбежались соседи со всей деревни. Мужики Чурку тащат, бабы за Пигунайку держатся. Тащили, тащили – никак не разнимут. Стали воду с реки таскать, стали мужа с женой той водой разливать.
– Э-э, жена, – говорит Чурка, – погоди! Видно, крыша у нас прохудилась: дождь идет!
Разняли их.
Сидит Чурка – шишки считает. Сидит Пигунайка – запухшие глаза руками раздирает.
– Что случилось? – спрашивают их соседи.
– Ничего, – говорит Пигунайка. – Просто я сон видела, будто красную ягоду рву. Верная это примета – к ссоре!
Кому, как не ей, знать: вот красную ягоду во сне увидела и поссорилась с мужем!
– Эй, жена, ты это с кем разговариваешь?
Вскочит Пигунайка, глаза кулаком протрет:
– С умными людьми разговариваю.
– Да ведь это во сне, жена!
– А с умными людьми и во сне разговаривать приятно. Не с тобой же мне говорить! Ты в один год два слова скажешь, и то в тайге.
Три дела у Чурки было: зверя бить, рыбу ловить да трубку курить. Это он хорошо делал!.. Пойдет в тайгу зверя бить – пока друзья силком Чурку не выведут из тайги, все за зверем гоняет. Станет рыбу ловить – до того освирепеет, что сам в невод влезет, коли рыба нейдет. А уж курить Чурка станет – дым клубами валит, столбом к небу поднимается! Если Чурка дома курит – со всей деревни люди сбегутся: где пожар? Прибегут, а это Чурка на пороге сидит, трубку курит. А если в тайге дым валом валит, уж знают: это Чурка свою трубку в колено толщиной запалил! Сколько раз ошибались – лесной пожар за табачный дым из трубки Чурки принимали!
Три дела было и у Пигунайки: говорить, спать да сны разгадывать. Это она хорошо делала!.. Начнет говорить – всех заговорит, от нее соседки под нары прячутся. Только и спасение, что к Пигунайке глухую бабку Койныт подсадить. Сидит та, головой кивает, будто соглашается… А уж если спать Пигунайка завалится – пока все сны не пересмотрит, никто ее не разбудит. Один раз соседские парни ее, спящую, в лес отнесли вместе с постелью; там проснулась она, оглянулась вокруг, видит – лес; сама себе говорит, подумав, что сон видит: «Вот дурная я! Что же это я сны сидя смотрю? Надо бы лечь». Легла да еще две недели проспала. Пришлось ее домой тем же парням тащить. Ну а сны Пигунайка начнет разгадывать – таких страхов наговорит, что бабы потом с нар ночью падают! Сбудется ли то, что Пигунайка говорит, – не знали, а уж после ее отгадок неделю мелкой дрожью дрожали. Никто лучше Пигунайки снов разгадывать не умел! Вот один раз проснулась она. Лежит, молчит, не говорит ничего. Посмотрел на жену Чурка, испугался: почему это молчит жена? Не случилось ли чего?
– Что ты, Пигунайка? – спрашивает он.
– Во сне красную ягоду видела, – говорит жена. – К ссоре…
– Что ты, жена, из-за чего нам ссориться?
– К ссоре это, – говорит Пигунайка. – Примета верная. Уж я ли сны разгадывать не умею!.. Помнишь, во сне оленуху видела, к бурану это – не сказала… Разве не стал после этого буран?
Молчит Чурка, говорить не хочет, что оленуху жена видела во сне тогда, когда уже снегом дверь завалило; не смогли они, проснувшись, дверь открыть да три дня с женой дома и просидели. Вот на третий день и увидала жена во сне оленуху.
– Что молчишь? – говорит Пигунайка. – Красная ягода к ссоре, уж я-то это хорошо знаю.
– Не буду я ссориться с тобой, Пигунайка, – бормочет Чурка.
А жена на него сердится:
– Как не будешь, если я сон такой видела!
– Да из-за чего?
– Уж ты найдешь из-за чего! Может, вспомнишь, как у нас рыба протухла, когда я на минутку прилегла…
– Да это верно, жена. Протухла рыба. Три дня ты тогда спала. Насилу разбудили, когда у нас нары загорелись оттого, что в очаге без присмотра остались…
– Ага! – говорит Пигунайка. – Так твоей жене уж и прилечь нельзя? Все бы за тобой ходить! Вот ты какой…
– Жена, – говорит Чурка, ну зачем это дело вспоминать? Ну, протухла рыба – и пускай. Я потом в два раза больше наловил.
– Ага, – говорит Пигунайка, – так ты меня еще и попрекаешь! Хочешь, чтобы я за тебя на рыбную ловлю ходила? Вижу я – хочешь ты со мной поссориться!
– Не хочу я, жена, ссориться, – говорит Чурка.
– Нет, хочешь! – говорит жена. – Уж если я красную ягоду во сне видела – быть ссоре!
– Не хочу я! – говорит Чурка.
– Нет, хочешь!
– Не хочу!
– А вот хочешь – по глазам вижу!
– Жена! – говорит Чурка, голос возвысив.
– А-а, так ты уж и кричать на меня начал? – говорит Пигунайка да ка-ак хватит мужа по лбу поварешкой!
Чурка смирный-смирный, а когда у него на лбу шишка величиной с кулак вылезла, тут он и в драку полез.
Сцепились они.
Кричит Пигунайка:
– Быть ссоре!
– Не быть!
– Нет, быть!
– Нет, не быть!
Шум подняли не хуже того бурана, когда Пигунайка оленуху во сне видела. Сбежались соседи со всей деревни. Мужики Чурку тащат, бабы за Пигунайку держатся. Тащили, тащили – никак не разнимут. Стали воду с реки таскать, стали мужа с женой той водой разливать.
– Э-э, жена, – говорит Чурка, – погоди! Видно, крыша у нас прохудилась: дождь идет!
Разняли их.
Сидит Чурка – шишки считает. Сидит Пигунайка – запухшие глаза руками раздирает.
– Что случилось? – спрашивают их соседи.
– Ничего, – говорит Пигунайка. – Просто я сон видела, будто красную ягоду рву. Верная это примета – к ссоре!
Кому, как не ей, знать: вот красную ягоду во сне увидела и поссорилась с мужем!
Два слабых и один сильный
Один слабый против сильного, что мышь против медведя: накроет лапой – и нет ее! А два слабых против сильного – еще посмотреть надо, чья возьмет!
Один медведь совсем закон забыл: стал озорничать, стал мелких зверьков обижать. Не стало от него житья ни мышам, ни еврашкам, ни хорькам. И тарбаганам, и тушканчикам, и колонкам от него житья не стало. Кто бы его винил, если бы медведь с голоду на них польстился? А то медведь – сытый, жирный! Не столько ест, сколько давит. Понравилось ему малышей гонять. И нигде от него не скроешься: в дупле – достанет, в норе – достанет, на ветке – достанет и в воде – достанет!
Плакали звери, но терпели. А потом принялся медведь их детенышей изводить. Это уж последнее дело, никуда не годное дело – хуже этого не придумаешь! Стал медведь птичьи гнезда разорять, стал в норах детенышей губить…
У мышки-малютки всех раздавил. Раз ногой ступил – и ни одного в живых не осталось. Плачет мышка, мечется. А что она одна сделать против медведя может?
У птички синички гнездо разорил медведь, все яйца поел. Плачет синичка, вокруг гнезда летает. А что она одна против медведя сделать может?
А медведь хохочет над ними.
Бежит мышка защиты искать. Слышит – синичка плачет. Спрашивает мышка:
– Эй, соседка, что случилось? Что ты плачешь?
Говорит синичка:
– Уже время было вылупиться из яичек моим деткам! Клювиками в скорлупу стучали. Сожрал их медведь! Где защиту найду? Что одна сделаю?
Заплакала и мышка:
– Уже черной шерсткой мои детки покрываться стали! Уже глазки открывать они стали! И тоже медведь погубил всех!
Где защиту найти, как спасти детей от него? К Таежному Хозяину идти – далеко. Самим медведя наказать – сил у каждого мало. Думали, думали – придумали. «Чего бояться? – говорят. – Нас теперь двое!«Пошли они к медведю. А медведь – сам навстречу. Идет, переваливается с ноги на ногу. По привычке уже и лапу поднял, чтобы мышку с синичкой прихлопнуть, одним ударом обеих соседок раздавить.
А синичка кричит ему:
– Эй, сосед, погоди! У меня новость хорошая есть!
– Что за новость? – рычит медведь. – Говори, да поскорее!
Отвечает ему синичка:
– Видела я в соседней роще рой пчелиный. Полетела туда, гляжу – целая колода меду, до краев полная, мед на землю сочится. Дай, думаю, медведю скажу…
Услыхал медведь про мед, сразу про все забыл, слюни распустил.
– А где та колода стоит? – спрашивает он у синички.
– Мы тебя проводим, сосед, – говорит ему мышь.
Вот пошли они.
Синичка впереди летит, дорогу указывает, дальней дорогой медведя ведет. А мышь напрямик к той роще побежала.
Подбежала к колоде, кричит пчелам:
– Эй, соседки, у меня к вам большое дело есть!
Слетелись к ней пчелы. Рассказала мышь, какое у нее дело.
Говорят ей пчелы:
– Как в этом деле не помочь! Поможем! Нам этот медведь тоже много худого сделал – сколько колод раздавил!
Довела синичка медведя до рощи. Показала, где колода лежит. А медведь уже и сам ее увидел, кинулся к колоде, облизывается, пыхтит… Только он к колоде подошел, а пчелы всем роем налетели на него. Стали жать со всех сторон! Машет на них медведь лапой, в сторону отгоняет, а пчелы на него! Заревел медведь, бросился назад. А глаза у него запухли от пчелиных укусов и закрылись совсем. Не видит медведь дороги. Лезет напрямик по всем буеракам, по всем валежинам и корягам. Падает, спотыкается, в кровь изодрался. А пчелы – за ним!
Одно медведю спасение – в воду броситься, отсидеться в воде, пока пчелы не улетят обратно. А глаза у медведя запухли, не видит он, куда бежит. Вспомнил он тут про мышь да синичку. Закричал что есть силы:
– Эй, соседки, где вы?
– Тут мы! – отзываются мышь с синичкой. – Загрызают нас пчелы, погибаем мы!
– Проведите меня к воде! – кричит медведь.
Села синичка на одно плечо медведю, вскочила мышка на другое. Ревет медведь. А соседки говорят ему, куда повернуть, где бежать, а где через валежину перелезать.
Говорит ему синичка:
– Уже реку видно, сосед.
Говорит ему мышь:
– Теперь совсем близко, сосед.
– Вот хорошо! – говорит медведь. – А то совсем меня проклятые пчелы закусали! Чем дальше – тем больней жалят!
Не видит он, что пчелы давно отстали.
Тут кричат ему соседки:
– Прыгай в воду, сосед, да на дно садись, тут мелко!
Думает медведь про себя: «Только бы мне от пчел избавиться, а уж я от вас мокрое место оставлю!«Что есть силы прыгнул медведь. Думал – в реку прыгает, а угодил в ущелье, куда его мышь да синичка завели. Летит медведь в пропасть, то об один утес стукнется, то о другой… Во все стороны шерсть летит.
Летит рядом с медведем синичка:
– Думал, сильный ты, медведь, так на тебя и силы другой не найдется? Деток моих съел!
Сидит мышь на медведе, в шерсть зарылась, говорит:
– Думал, сильный ты, медведь, так на тебя и силы другой не найдется? Деток моих раздавил!
Грохнулся медведь на землю. Разбился.
Так и надо ему! Зачем детенышей губил?
Набежали отовсюду звери и птицы малые. поклонились они мышке да синичке, спасибо сказали.
Один слабый против сильного что сделать может!
Два слабых против сильного – это еще посмотреть надо, чья возьмет!
Один медведь совсем закон забыл: стал озорничать, стал мелких зверьков обижать. Не стало от него житья ни мышам, ни еврашкам, ни хорькам. И тарбаганам, и тушканчикам, и колонкам от него житья не стало. Кто бы его винил, если бы медведь с голоду на них польстился? А то медведь – сытый, жирный! Не столько ест, сколько давит. Понравилось ему малышей гонять. И нигде от него не скроешься: в дупле – достанет, в норе – достанет, на ветке – достанет и в воде – достанет!
Плакали звери, но терпели. А потом принялся медведь их детенышей изводить. Это уж последнее дело, никуда не годное дело – хуже этого не придумаешь! Стал медведь птичьи гнезда разорять, стал в норах детенышей губить…
У мышки-малютки всех раздавил. Раз ногой ступил – и ни одного в живых не осталось. Плачет мышка, мечется. А что она одна сделать против медведя может?
У птички синички гнездо разорил медведь, все яйца поел. Плачет синичка, вокруг гнезда летает. А что она одна против медведя сделать может?
А медведь хохочет над ними.
Бежит мышка защиты искать. Слышит – синичка плачет. Спрашивает мышка:
– Эй, соседка, что случилось? Что ты плачешь?
Говорит синичка:
– Уже время было вылупиться из яичек моим деткам! Клювиками в скорлупу стучали. Сожрал их медведь! Где защиту найду? Что одна сделаю?
Заплакала и мышка:
– Уже черной шерсткой мои детки покрываться стали! Уже глазки открывать они стали! И тоже медведь погубил всех!
Где защиту найти, как спасти детей от него? К Таежному Хозяину идти – далеко. Самим медведя наказать – сил у каждого мало. Думали, думали – придумали. «Чего бояться? – говорят. – Нас теперь двое!«Пошли они к медведю. А медведь – сам навстречу. Идет, переваливается с ноги на ногу. По привычке уже и лапу поднял, чтобы мышку с синичкой прихлопнуть, одним ударом обеих соседок раздавить.
А синичка кричит ему:
– Эй, сосед, погоди! У меня новость хорошая есть!
– Что за новость? – рычит медведь. – Говори, да поскорее!
Отвечает ему синичка:
– Видела я в соседней роще рой пчелиный. Полетела туда, гляжу – целая колода меду, до краев полная, мед на землю сочится. Дай, думаю, медведю скажу…
Услыхал медведь про мед, сразу про все забыл, слюни распустил.
– А где та колода стоит? – спрашивает он у синички.
– Мы тебя проводим, сосед, – говорит ему мышь.
Вот пошли они.
Синичка впереди летит, дорогу указывает, дальней дорогой медведя ведет. А мышь напрямик к той роще побежала.
Подбежала к колоде, кричит пчелам:
– Эй, соседки, у меня к вам большое дело есть!
Слетелись к ней пчелы. Рассказала мышь, какое у нее дело.
Говорят ей пчелы:
– Как в этом деле не помочь! Поможем! Нам этот медведь тоже много худого сделал – сколько колод раздавил!
Довела синичка медведя до рощи. Показала, где колода лежит. А медведь уже и сам ее увидел, кинулся к колоде, облизывается, пыхтит… Только он к колоде подошел, а пчелы всем роем налетели на него. Стали жать со всех сторон! Машет на них медведь лапой, в сторону отгоняет, а пчелы на него! Заревел медведь, бросился назад. А глаза у него запухли от пчелиных укусов и закрылись совсем. Не видит медведь дороги. Лезет напрямик по всем буеракам, по всем валежинам и корягам. Падает, спотыкается, в кровь изодрался. А пчелы – за ним!
Одно медведю спасение – в воду броситься, отсидеться в воде, пока пчелы не улетят обратно. А глаза у медведя запухли, не видит он, куда бежит. Вспомнил он тут про мышь да синичку. Закричал что есть силы:
– Эй, соседки, где вы?
– Тут мы! – отзываются мышь с синичкой. – Загрызают нас пчелы, погибаем мы!
– Проведите меня к воде! – кричит медведь.
Села синичка на одно плечо медведю, вскочила мышка на другое. Ревет медведь. А соседки говорят ему, куда повернуть, где бежать, а где через валежину перелезать.
Говорит ему синичка:
– Уже реку видно, сосед.
Говорит ему мышь:
– Теперь совсем близко, сосед.
– Вот хорошо! – говорит медведь. – А то совсем меня проклятые пчелы закусали! Чем дальше – тем больней жалят!
Не видит он, что пчелы давно отстали.
Тут кричат ему соседки:
– Прыгай в воду, сосед, да на дно садись, тут мелко!
Думает медведь про себя: «Только бы мне от пчел избавиться, а уж я от вас мокрое место оставлю!«Что есть силы прыгнул медведь. Думал – в реку прыгает, а угодил в ущелье, куда его мышь да синичка завели. Летит медведь в пропасть, то об один утес стукнется, то о другой… Во все стороны шерсть летит.
Летит рядом с медведем синичка:
– Думал, сильный ты, медведь, так на тебя и силы другой не найдется? Деток моих съел!
Сидит мышь на медведе, в шерсть зарылась, говорит:
– Думал, сильный ты, медведь, так на тебя и силы другой не найдется? Деток моих раздавил!
Грохнулся медведь на землю. Разбился.
Так и надо ему! Зачем детенышей губил?
Набежали отовсюду звери и птицы малые. поклонились они мышке да синичке, спасибо сказали.
Один слабый против сильного что сделать может!
Два слабых против сильного – это еще посмотреть надо, чья возьмет!
Золотое кольцо
Глупый человек – это плохо, а глупый и жадный – вдвое хуже!
Глупый да жадный ни людям, ни себе добра не сделает.
Жил в одном стойбище шаман Чумбока.
В том стойбище много ребят было. Любили они драться, наперегонки бегать, на поясках тянуться.
Хорошие ребята были, ловкие! Все отцы своих ребят любили.
И у шамана Чумбоки сын был, по имени Акимка. Шаман был богатый. Жил он обманом: говорил, что много знает; говорил, что с чертями знается – может любого человека заколдовать или вылечить. Заболеет кто-нибудь в стойбище – зовут шамана. Придет Чумбока, посмотрит на больного, говорит:
– В него черт залез! Я этого черта знаю, знакомый черт. Его выгнать надо.
Бубен свой натянет, начнет в него бить; костер разведет, кружится, кружится… Разные слова говорит, будто с чертями разговаривает: просит больного оставить, уйти, грозит тем чертям. Выздоровеет больной – шаман говорит: «Вот, прогнал я чертей. Сильный я! Мне подарки давайте». Умрет больной – говорит шаман: «Плохие подарки были, мало верили мне люди. Вот и утащили больного к себе».
Глупый да жадный ни людям, ни себе добра не сделает.
Жил в одном стойбище шаман Чумбока.
В том стойбище много ребят было. Любили они драться, наперегонки бегать, на поясках тянуться.
Хорошие ребята были, ловкие! Все отцы своих ребят любили.
И у шамана Чумбоки сын был, по имени Акимка. Шаман был богатый. Жил он обманом: говорил, что много знает; говорил, что с чертями знается – может любого человека заколдовать или вылечить. Заболеет кто-нибудь в стойбище – зовут шамана. Придет Чумбока, посмотрит на больного, говорит:
– В него черт залез! Я этого черта знаю, знакомый черт. Его выгнать надо.
Бубен свой натянет, начнет в него бить; костер разведет, кружится, кружится… Разные слова говорит, будто с чертями разговаривает: просит больного оставить, уйти, грозит тем чертям. Выздоровеет больной – шаман говорит: «Вот, прогнал я чертей. Сильный я! Мне подарки давайте». Умрет больной – говорит шаман: «Плохие подарки были, мало верили мне люди. Вот и утащили больного к себе».