Страница:
— Сдаюсь! — сказал он. — Оказывается, я действительно знаю язык. Вот только говорить на нем пока не привык...
— Так о чем же была моя просьба? — перебил его спонк.
— Узнать, что там такое случилось, в результате чего появилось желтое небо, — ответил Калашников на пустотном.
— А теперь, — сказал спонк, — повтори свою просьбу так, как она должна была прозвучать.
Калашников принялся перебирать слова — Фтальх, роботы, гражданство, договор, экспансия, джихад... Какой джихад? При чем здесь джихад?!
— Мне нужно гражданство для роботов, — произнес Калашников, — но я не знаю, что предложить Фтальху взамен.
— Теперь я вижу, что ты действительно говоришь на пустотном, — сказал спонк. — Ты понял, какой простой была твоя настоящая просьба?
— Еще нет, — признался Калашников. — Кстати сказать, я все еще не прочь узнать, что же такое ты предложил Фтальху в обмен на проникающее гражданство!
— Объяснение здесь. — Перед Калашниковым повисла маленькая черная капелька. — Сейчас у нас есть более важная тема. Ты понимаешь, насколько сложной является моя просьба?
— Очень хорошо понимаю, — усмехнулся Калашников. — Говоря по-русски, ты просишь всего-навсего разобраться, что там у них прогнило, в Федерации, раз такие безобразия стали возможными.
— Вот именно, — подтвердил спонк. — Ты помнишь, что должен сделать это всего за один сез?
— Помню, — кивнул Калашников. — Хорошо, что ты растолковал мне все прямо сейчас. При моей привычке делать все в последний момент...
— Постарайся избавиться от этой привычки, шестьсот двадцать третий, — сказал спонк. — Я попросил о помощи, ты согласился. Ты сможешь остаться повелителем пустоты только в том случае, если выполнишь просьбу полностью и в срок. В противном случае ты потеряешь лицо, и никто больше не обратится к тебе за помощью. У тебя очень мало времени, шестьсот двадцать третий.
Ты перестанешь быть одним из нас, перевел Калашников, и будешь уничтожен. Какая прекрасная формулировка для последнего слова — «никто больше не обратится к тебе за помощью»!
— Я безмерно благодарен, что ты дал мне так много времени, — язвительно ответил Калашников. — Я мог бы согласиться сделать все и за полчаса!
— Я не хочу терять тебя, шестьсот двадцать третий, — ответил спонк. — Я дал тебе ровно столько времени, чтобы у тебя был хотя бы один шанс.
— Ну что ж, — усмехнулся Калашников. — Если я опять сделаю что-то не так, дашь знать?
— Вызывай меня каждый раз, когда захочешь поговорить по-пустотному, — ответил спонк. — Поверь, тебе это вскоре понадобится.
4.
Глава 14
1.
2.
— Так о чем же была моя просьба? — перебил его спонк.
— Узнать, что там такое случилось, в результате чего появилось желтое небо, — ответил Калашников на пустотном.
— А теперь, — сказал спонк, — повтори свою просьбу так, как она должна была прозвучать.
Калашников принялся перебирать слова — Фтальх, роботы, гражданство, договор, экспансия, джихад... Какой джихад? При чем здесь джихад?!
— Мне нужно гражданство для роботов, — произнес Калашников, — но я не знаю, что предложить Фтальху взамен.
— Теперь я вижу, что ты действительно говоришь на пустотном, — сказал спонк. — Ты понял, какой простой была твоя настоящая просьба?
— Еще нет, — признался Калашников. — Кстати сказать, я все еще не прочь узнать, что же такое ты предложил Фтальху в обмен на проникающее гражданство!
— Объяснение здесь. — Перед Калашниковым повисла маленькая черная капелька. — Сейчас у нас есть более важная тема. Ты понимаешь, насколько сложной является моя просьба?
— Очень хорошо понимаю, — усмехнулся Калашников. — Говоря по-русски, ты просишь всего-навсего разобраться, что там у них прогнило, в Федерации, раз такие безобразия стали возможными.
— Вот именно, — подтвердил спонк. — Ты помнишь, что должен сделать это всего за один сез?
— Помню, — кивнул Калашников. — Хорошо, что ты растолковал мне все прямо сейчас. При моей привычке делать все в последний момент...
— Постарайся избавиться от этой привычки, шестьсот двадцать третий, — сказал спонк. — Я попросил о помощи, ты согласился. Ты сможешь остаться повелителем пустоты только в том случае, если выполнишь просьбу полностью и в срок. В противном случае ты потеряешь лицо, и никто больше не обратится к тебе за помощью. У тебя очень мало времени, шестьсот двадцать третий.
Ты перестанешь быть одним из нас, перевел Калашников, и будешь уничтожен. Какая прекрасная формулировка для последнего слова — «никто больше не обратится к тебе за помощью»!
— Я безмерно благодарен, что ты дал мне так много времени, — язвительно ответил Калашников. — Я мог бы согласиться сделать все и за полчаса!
— Я не хочу терять тебя, шестьсот двадцать третий, — ответил спонк. — Я дал тебе ровно столько времени, чтобы у тебя был хотя бы один шанс.
— Ну что ж, — усмехнулся Калашников. — Если я опять сделаю что-то не так, дашь знать?
— Вызывай меня каждый раз, когда захочешь поговорить по-пустотному, — ответил спонк. — Поверь, тебе это вскоре понадобится.
4.
Проводив растаявший в воздухе знак вопроса, которым Сеть обозначала остававшегося неизвестным собеседника, Калашников ожесточенно почесал в затылке и рубанул воздух рукой:
— К черту! Не будем откладывать на завтра то, что можно сделать послезавтра... Алло, Паша!
— Угум-м, — отозвался невидимый Макаров. — На проводе!
— Ты сейчас как, не слишком занят? — напрямик спросил Калашников.
— Ужинаю, — ответил Макаров.
— А потом?
— А чего надо-то? — заинтересовался Макаров. — Опять Федерация козни строит?
— Надо слетать к центру Галактики, — сказал Калашников, — и посмотреть, что там происходит.
— Это в саму Дыру, — деловито уточнил Макаров, — или только в ее окрестности?
— А ты что же, — удивился Калашников, — и внутрь Дыры можешь?
— Слетаем — увидим, — философски заметил Макаров. — Я тут, грешным делом, до сих пор испытателем подрабатываю...
— Нет уж, спасибо, — фыркнул Калашников. — Никаких испытаний. Обычный... патрульный полет.
— Чего?! — удивился Макаров.
— Патрульный полет, — повторил Калашников. — Забыл, как в восьмидесятых фантастику сочиняли? У нас половина рассказов с того начиналась, что звездолет «Светлый путь» совершает обычный патрульный полет...
Макаров рассмеялся и наконец нарисовался в воздухе. Одет он был в белую рубаху навыпуск, просторные серые брюки, а в руке держал деревянную вилку с наколотым на нее огромным пельменем.
— Ты у Лапина, что ли? — догадался Калашников.
— Ну да, — кивнул Макаров. — Я у него часто ужинаю. Кстати, а ты чего не заходишь?
— Да как-то все некогда, — пожал плечами Калашников. — Словом, давай после ужина слетаем к Дыре по-быстрому? Мне там только на одну планетку посмотреть, телеметрию поснимать, и домой.
— Ну-ну, — скептически заметил Макаров. — Патрульный полет, говоришь? По-быстрому?
— Оставь свои шуточки, — махнул рукой Калашников. — Именно что по-быстрому. Никаких уничтоженных флотов, никаких взрывов и пожаров. В конце концов, я сегодня еще и поспать собираюсь!
— Ну ладно, — согласился Макаров. — Сейчас я пельмени доем, водочку допью и подъеду. А ты пока каких-нибудь бомбозондов припаси, чтобы телеметрию снимать.
— Договорились, — кивнул Калашников. — Жду.
Запасаться бомбозондами он, конечно же, не стал, а вместо этого вызвал из Сети очередного искинта. Планетолог повис в воздухе в виде туманного шарика, раскрылся, как разрезанный арбуз, и продемонстрировал строение ядра типичной планеты.
— Доходчиво, — одобрил Калашников. — А в атмосферных эффектах разбираешься?
Искинт молча зарастил дыру и принялся гонять по поверхности шарика разноцветные облака.
— Что такое желтое небо, знаешь? — спросил Калашников. Не столько чтобы узнать что-то новое, сколько от нечего делать — Макаров мог доедать пельмени еще добрых полчаса.
— Желтое для какой расы? — уточнил искинт.
— Э... — замялся Калашников. Никакого специального названия для расы обитателей Гамарга он не помнил. — Ну, для этих, четвероруких с Гамарга!
— Вы имеете в виду расу хамауков, — понял искинт. — Прошу прощения, но в моем распоряжении нет модели, позволяющей объяснить свечение атмосферы Гамарга в данном спектральном диапазоне.
Чудес не бывает, подумал Калашников. Как вчера не было, так и сегодня нет. Вот тебе и двадцать третий век...
— Я на орбите, — раздался из пустоты голос Макарова. — Тебя уже можно забирать?
— Полетишь со мной, — кивнул Калашников искинту. — Да, забирай!
В рубке «Рифея» царил мягкий полумрак. Макаров, уже успевший переодеться в свой любимый черный комбинезон, темной фигурой маячил у обзорного экрана. Тонкие пучки света падали с потолка на правые подлокотники двух кресел, фосфоресцирующий круг подсвечивал тушу спящего на своем рабочем месте Ями Хилла — а больше ничто не нарушало первозданную черноту космического пространства.
— У тебя прямо хоть кино снимай, — заметил Калашников, подходя к ближайшему креслу. — Как водочка?
— Как всегда, — причмокнул Макаров. — До утра бы пил, да завтра на работу. Ну что, полетели?
— Постой, постой! — замахал руками Калашников. — Там же запретная зона, охрана и все такое. Засекут твой «Рифей», на штрафах разоришься — ты же вроде как официальный пират?
— Верно, — согласился Макаров. — Значит, замаскируемся. Под кого вот только...
— Под корабль пришельцев, — посоветовал Калашников. — Из туманности Андромеды. Можно я сяду?
— Можно, — кивнул Макаров. — Тогда на ручном полетим, чтобы по дороге массы набрать. Тот корабль раз в десять побольше «Рифея» будет...
— Который — тот? — удивился Калашников.
— Который у Ефремова, — ответил Макаров. — Уж извини, я других андромедянских кораблей не знаю.
Он наконец отошел от экрана и уселся в главное пилотское кресло. Калашников, секунду подумав, пристегнулся. Падавшие с потолка лучи света превратились в едва заметные струйки, звезды на экране сделались ярче и тихонько стронулись со своих мест.
Макаров повел звездолет напрямик к Ядру, рассчитывая разжиться массой в бесхозных темных туманностях между первым и вторым рукавом. Уже через минуту звезды замелькали по сторонам, словно отражатели на ночном шоссе. Макаров приглушил яркость экрана и чем-то щелкнул на подлокотнике своего кресла.
Корпус «Рифея» дрогнул, и Калашников физически ощутил возникшее ниоткуда сопротивление. По обеим сторонам экрана появилось слабое фиолетовое мерцание; повернув голову, Калашников убедился, что ему не мерещится. У «Рифея» росли крылья, он вытягивался вправо и влево, постепенно превращаясь из привычного Калашникову цилиндра в несуразное подобие бомбардировщика «Б-2».
— Еще чуть-чуть, — пробормотал Макаров, сосредоточенно вглядываясь в экран. Калашников присвистнул — оказывается, Макаров все это время летел на ручном управлении. И когда только успел выучиться?
Крылья «Рифея» закруглились на концах и расширились, завершив трансформацию корабля. Теперь к Ядру несся на всех парах трехсотметровый ноздреватый спиралодиск из неизвестного науке вещества, за которым оставался длинный шлейф возмущенного этим безобразием вакуума.
— Подлетаем, — сказал Макаров. Калашников кивнул — действительно звезды справа и слева перестали размазываться в длинные полоски. — Какая у них там запретная зона?
— Официально — пятьсот, но мониторят наверняка раз в десять дальше, — ответил Калашников. — Кстати, нам нужно в систему Гамарг, это к вон той туманности и направо.
— Вот она. — Макаров зажег целеуказатель в правом нижнем углу экрана. — Сейчас будем... ага, вот и полиция!
Экран обвел кружочками сразу четыре пустых места. Калашников присмотрелся к одному из них — и тут же перед глазами повис дополнительный экран с подробным описанием стандартного перехватчика Ядерной Федерации.
— Стрелять грозятся, — заметил Макаров, закладывая лихой вираж.
— Могут попасть? — поинтересовался Калашников.
— Это вряд ли, — усмехнулся Макаров. — Ну что, сейчас войдем в запретную зону. У планеты притормозить, или на лету отбомбишься?
— Притормозить... — начал было Калашников, но тут пол под ним подпрыгнул, клацнули челюсти, и в наступившей темноте раздался приглушенный мат Макарова.
«“Рифей”, — позвал Калашников. — Это вы всегда так тормозите?!»
«Чрезвычайная ситуация, — сухо ответил звездолет. — Нестандартные физические эффекты. Произведена консервация, вырабатываются методы противодействия».
Вот даже как, подумал Калашников. Консервация. То есть прыжок в ту же точку пространства, но с замедлением во времени. Вообще говоря, предпоследняя ступень защиты — перед самоликвидацией.
— Накаркал, — произнес Калашников, желая подбодрить приятеля. — Вот тебе и патрульный полет!
— Это не полиция, — отозвался Макаров. — Это твоя запретная зона. Только-только отметку «пятьсот» прошли, и вот пожалуйста...
— Значит, премиальные заработаешь, испытатель, — усмехнулся Калашников. — А все-таки интересно, что тут у нас происходит.
Эффект идентифицирован, сообщил «Рифей». Продолжаем полет.
Зажегся свет, и Калашников поймал себя на ощущении, что последних минут просто не было. Звезды на экране были в том же самом положении, целеуказатель светился в центре экрана, и даже отзвуки слова «притормозить» еще гуляли между стенами рубки.
— Отставить притормозить, — сказал Калашников. — Во что это мы вляпались?
— Проникающая супергравитация, — сказал Макаров. — Что-то вроде радиации, только на сверхсвете. Экранировать пока не получается, «Рифей» перешел на режим самовоспроизводства — вышибленные атомы тут же меняем на новые. Так что плакала моя премия.
— И откуда эта супергравитация взялась? — спросил Калашников, хотя уже знал ответ.
— Известно откуда. — Макаров протянул руку влево, к фиолетовому диску Центральной Дыры. — Градиент аккурат туда указывает.
— Точно не полиция? — на всякий случай уточнил Калашников.
— Нет, — покачал головой Макаров. — Они за нами даже не погнались. Похоже, знают, что здесь творится. Кстати, вот и твой Гамарг.
Калашников посмотрел на черно-багровую планету, усыпанную алыми точками вулканов, сравнил ее с картинкой двухлетней давности и молча махнул рукой. Бомбозонды здесь были уже ни к чему.
— Интенсивность-то у нее какая? — спросил Калашников.
— У супергравитации? — уточнил Макаров. — Да как и у всякого сверхсвета, разная, в зависимости от плотности. Вакуум, тот просто на куски рвет, воздух как пылесос тянет, планеты, как видишь, годами держатся, а звезды, думаю, и тысячелетия простоят.
— Я не об этом, — сказал Калашников. — Обычный галактический звездолет сколько здесь протянет?
— Без исма-то? — недобро усмехнулся Макаров. — Пару миллисекунд, если повезет. Обычный звездолет, сам знаешь, — жестянка с динамитом!
— Пару миллисекунд, говоришь? — почесал в затылке Калашников. — Тогда как же они... опа, а это кто?!
На экране снова появился кружочек — но на этот раз окружал он вовсе не пустое место, а каплеобразный звездолет, явно спешивший «Рифею» наперерез.
— Вон еще один, — ответил Макаров, показывая пальцем в противоположную сторону. — На этот раз — регулярная армия. Приказывают лечь в дрейф.
— Оторваться сможем? — нервно спросил Калашников. Скорость вражеских звездолетов превосходила все, что он когда-либо видел.
— Попробуем, — протянул Макаров. Калашников вжался в кресло и втянул голову в плечи.
Звезды вытянулись в ниточки, экран потемнел — но висящие по обеим сторонам красные кружочки словно прилипли к стеклу. Калашников мрачно покачал головой и приготовился к худшему.
— Давай самоликвидироваться, — сказал он. — Иначе могут раскусить...
— Ну давай, — отозвался Макаров. — Я тебе обещал черную дыру? Вот она, прямо по курсу.
Калашников увидел, как экран полыхнул фиолетовым жаром, успел подумать, что неподалеку от черной дыры должны возникнуть какие-то парадоксы времени, и провалился — то ли в беспамятство, то ли в очередную смерть.
— К черту! Не будем откладывать на завтра то, что можно сделать послезавтра... Алло, Паша!
— Угум-м, — отозвался невидимый Макаров. — На проводе!
— Ты сейчас как, не слишком занят? — напрямик спросил Калашников.
— Ужинаю, — ответил Макаров.
— А потом?
— А чего надо-то? — заинтересовался Макаров. — Опять Федерация козни строит?
— Надо слетать к центру Галактики, — сказал Калашников, — и посмотреть, что там происходит.
— Это в саму Дыру, — деловито уточнил Макаров, — или только в ее окрестности?
— А ты что же, — удивился Калашников, — и внутрь Дыры можешь?
— Слетаем — увидим, — философски заметил Макаров. — Я тут, грешным делом, до сих пор испытателем подрабатываю...
— Нет уж, спасибо, — фыркнул Калашников. — Никаких испытаний. Обычный... патрульный полет.
— Чего?! — удивился Макаров.
— Патрульный полет, — повторил Калашников. — Забыл, как в восьмидесятых фантастику сочиняли? У нас половина рассказов с того начиналась, что звездолет «Светлый путь» совершает обычный патрульный полет...
Макаров рассмеялся и наконец нарисовался в воздухе. Одет он был в белую рубаху навыпуск, просторные серые брюки, а в руке держал деревянную вилку с наколотым на нее огромным пельменем.
— Ты у Лапина, что ли? — догадался Калашников.
— Ну да, — кивнул Макаров. — Я у него часто ужинаю. Кстати, а ты чего не заходишь?
— Да как-то все некогда, — пожал плечами Калашников. — Словом, давай после ужина слетаем к Дыре по-быстрому? Мне там только на одну планетку посмотреть, телеметрию поснимать, и домой.
— Ну-ну, — скептически заметил Макаров. — Патрульный полет, говоришь? По-быстрому?
— Оставь свои шуточки, — махнул рукой Калашников. — Именно что по-быстрому. Никаких уничтоженных флотов, никаких взрывов и пожаров. В конце концов, я сегодня еще и поспать собираюсь!
— Ну ладно, — согласился Макаров. — Сейчас я пельмени доем, водочку допью и подъеду. А ты пока каких-нибудь бомбозондов припаси, чтобы телеметрию снимать.
— Договорились, — кивнул Калашников. — Жду.
Запасаться бомбозондами он, конечно же, не стал, а вместо этого вызвал из Сети очередного искинта. Планетолог повис в воздухе в виде туманного шарика, раскрылся, как разрезанный арбуз, и продемонстрировал строение ядра типичной планеты.
— Доходчиво, — одобрил Калашников. — А в атмосферных эффектах разбираешься?
Искинт молча зарастил дыру и принялся гонять по поверхности шарика разноцветные облака.
— Что такое желтое небо, знаешь? — спросил Калашников. Не столько чтобы узнать что-то новое, сколько от нечего делать — Макаров мог доедать пельмени еще добрых полчаса.
— Желтое для какой расы? — уточнил искинт.
— Э... — замялся Калашников. Никакого специального названия для расы обитателей Гамарга он не помнил. — Ну, для этих, четвероруких с Гамарга!
— Вы имеете в виду расу хамауков, — понял искинт. — Прошу прощения, но в моем распоряжении нет модели, позволяющей объяснить свечение атмосферы Гамарга в данном спектральном диапазоне.
Чудес не бывает, подумал Калашников. Как вчера не было, так и сегодня нет. Вот тебе и двадцать третий век...
— Я на орбите, — раздался из пустоты голос Макарова. — Тебя уже можно забирать?
— Полетишь со мной, — кивнул Калашников искинту. — Да, забирай!
В рубке «Рифея» царил мягкий полумрак. Макаров, уже успевший переодеться в свой любимый черный комбинезон, темной фигурой маячил у обзорного экрана. Тонкие пучки света падали с потолка на правые подлокотники двух кресел, фосфоресцирующий круг подсвечивал тушу спящего на своем рабочем месте Ями Хилла — а больше ничто не нарушало первозданную черноту космического пространства.
— У тебя прямо хоть кино снимай, — заметил Калашников, подходя к ближайшему креслу. — Как водочка?
— Как всегда, — причмокнул Макаров. — До утра бы пил, да завтра на работу. Ну что, полетели?
— Постой, постой! — замахал руками Калашников. — Там же запретная зона, охрана и все такое. Засекут твой «Рифей», на штрафах разоришься — ты же вроде как официальный пират?
— Верно, — согласился Макаров. — Значит, замаскируемся. Под кого вот только...
— Под корабль пришельцев, — посоветовал Калашников. — Из туманности Андромеды. Можно я сяду?
— Можно, — кивнул Макаров. — Тогда на ручном полетим, чтобы по дороге массы набрать. Тот корабль раз в десять побольше «Рифея» будет...
— Который — тот? — удивился Калашников.
— Который у Ефремова, — ответил Макаров. — Уж извини, я других андромедянских кораблей не знаю.
Он наконец отошел от экрана и уселся в главное пилотское кресло. Калашников, секунду подумав, пристегнулся. Падавшие с потолка лучи света превратились в едва заметные струйки, звезды на экране сделались ярче и тихонько стронулись со своих мест.
Макаров повел звездолет напрямик к Ядру, рассчитывая разжиться массой в бесхозных темных туманностях между первым и вторым рукавом. Уже через минуту звезды замелькали по сторонам, словно отражатели на ночном шоссе. Макаров приглушил яркость экрана и чем-то щелкнул на подлокотнике своего кресла.
Корпус «Рифея» дрогнул, и Калашников физически ощутил возникшее ниоткуда сопротивление. По обеим сторонам экрана появилось слабое фиолетовое мерцание; повернув голову, Калашников убедился, что ему не мерещится. У «Рифея» росли крылья, он вытягивался вправо и влево, постепенно превращаясь из привычного Калашникову цилиндра в несуразное подобие бомбардировщика «Б-2».
— Еще чуть-чуть, — пробормотал Макаров, сосредоточенно вглядываясь в экран. Калашников присвистнул — оказывается, Макаров все это время летел на ручном управлении. И когда только успел выучиться?
Крылья «Рифея» закруглились на концах и расширились, завершив трансформацию корабля. Теперь к Ядру несся на всех парах трехсотметровый ноздреватый спиралодиск из неизвестного науке вещества, за которым оставался длинный шлейф возмущенного этим безобразием вакуума.
— Подлетаем, — сказал Макаров. Калашников кивнул — действительно звезды справа и слева перестали размазываться в длинные полоски. — Какая у них там запретная зона?
— Официально — пятьсот, но мониторят наверняка раз в десять дальше, — ответил Калашников. — Кстати, нам нужно в систему Гамарг, это к вон той туманности и направо.
— Вот она. — Макаров зажег целеуказатель в правом нижнем углу экрана. — Сейчас будем... ага, вот и полиция!
Экран обвел кружочками сразу четыре пустых места. Калашников присмотрелся к одному из них — и тут же перед глазами повис дополнительный экран с подробным описанием стандартного перехватчика Ядерной Федерации.
— Стрелять грозятся, — заметил Макаров, закладывая лихой вираж.
— Могут попасть? — поинтересовался Калашников.
— Это вряд ли, — усмехнулся Макаров. — Ну что, сейчас войдем в запретную зону. У планеты притормозить, или на лету отбомбишься?
— Притормозить... — начал было Калашников, но тут пол под ним подпрыгнул, клацнули челюсти, и в наступившей темноте раздался приглушенный мат Макарова.
«“Рифей”, — позвал Калашников. — Это вы всегда так тормозите?!»
«Чрезвычайная ситуация, — сухо ответил звездолет. — Нестандартные физические эффекты. Произведена консервация, вырабатываются методы противодействия».
Вот даже как, подумал Калашников. Консервация. То есть прыжок в ту же точку пространства, но с замедлением во времени. Вообще говоря, предпоследняя ступень защиты — перед самоликвидацией.
— Накаркал, — произнес Калашников, желая подбодрить приятеля. — Вот тебе и патрульный полет!
— Это не полиция, — отозвался Макаров. — Это твоя запретная зона. Только-только отметку «пятьсот» прошли, и вот пожалуйста...
— Значит, премиальные заработаешь, испытатель, — усмехнулся Калашников. — А все-таки интересно, что тут у нас происходит.
Эффект идентифицирован, сообщил «Рифей». Продолжаем полет.
Зажегся свет, и Калашников поймал себя на ощущении, что последних минут просто не было. Звезды на экране были в том же самом положении, целеуказатель светился в центре экрана, и даже отзвуки слова «притормозить» еще гуляли между стенами рубки.
— Отставить притормозить, — сказал Калашников. — Во что это мы вляпались?
— Проникающая супергравитация, — сказал Макаров. — Что-то вроде радиации, только на сверхсвете. Экранировать пока не получается, «Рифей» перешел на режим самовоспроизводства — вышибленные атомы тут же меняем на новые. Так что плакала моя премия.
— И откуда эта супергравитация взялась? — спросил Калашников, хотя уже знал ответ.
— Известно откуда. — Макаров протянул руку влево, к фиолетовому диску Центральной Дыры. — Градиент аккурат туда указывает.
— Точно не полиция? — на всякий случай уточнил Калашников.
— Нет, — покачал головой Макаров. — Они за нами даже не погнались. Похоже, знают, что здесь творится. Кстати, вот и твой Гамарг.
Калашников посмотрел на черно-багровую планету, усыпанную алыми точками вулканов, сравнил ее с картинкой двухлетней давности и молча махнул рукой. Бомбозонды здесь были уже ни к чему.
— Интенсивность-то у нее какая? — спросил Калашников.
— У супергравитации? — уточнил Макаров. — Да как и у всякого сверхсвета, разная, в зависимости от плотности. Вакуум, тот просто на куски рвет, воздух как пылесос тянет, планеты, как видишь, годами держатся, а звезды, думаю, и тысячелетия простоят.
— Я не об этом, — сказал Калашников. — Обычный галактический звездолет сколько здесь протянет?
— Без исма-то? — недобро усмехнулся Макаров. — Пару миллисекунд, если повезет. Обычный звездолет, сам знаешь, — жестянка с динамитом!
— Пару миллисекунд, говоришь? — почесал в затылке Калашников. — Тогда как же они... опа, а это кто?!
На экране снова появился кружочек — но на этот раз окружал он вовсе не пустое место, а каплеобразный звездолет, явно спешивший «Рифею» наперерез.
— Вон еще один, — ответил Макаров, показывая пальцем в противоположную сторону. — На этот раз — регулярная армия. Приказывают лечь в дрейф.
— Оторваться сможем? — нервно спросил Калашников. Скорость вражеских звездолетов превосходила все, что он когда-либо видел.
— Попробуем, — протянул Макаров. Калашников вжался в кресло и втянул голову в плечи.
Звезды вытянулись в ниточки, экран потемнел — но висящие по обеим сторонам красные кружочки словно прилипли к стеклу. Калашников мрачно покачал головой и приготовился к худшему.
— Давай самоликвидироваться, — сказал он. — Иначе могут раскусить...
— Ну давай, — отозвался Макаров. — Я тебе обещал черную дыру? Вот она, прямо по курсу.
Калашников увидел, как экран полыхнул фиолетовым жаром, успел подумать, что неподалеку от черной дыры должны возникнуть какие-то парадоксы времени, и провалился — то ли в беспамятство, то ли в очередную смерть.
Глава 14
Преступление и наказание
На меня надвигается по стене майский жук.
Ну и пусть надвигается — я на бомбе сижу!
Народная песенка
1.
Павел Макаров положил ладонь на холодный серый камень надгробия и молча прикрыл глаза. Могло ли выйти иначе? Наверное, могло; но как?!
— Доброе утро, — услышал Макаров незнакомый голос. — Вы новичок?
Макаров улыбнулся и открыл глаза.
— Взгляните, — сказал он, убирая ладонь.
— Павел Макаров, — прочел длинный худой парень с растрепанными волосами. — Седьмого июня пятьдесят пятого года. Провалился в черную дыру. Прошу прощения, я сам здесь только четвертый день. Меня зовут Михаил Лернер, я атто-тех.
— А я, как вы сами понимаете, Павел Макаров, — сказал Макаров и повернулся в сторону океана. — Пилот-испытатель... Точнее, бывший пилот-испытатель.
— Я слышал поговорку, что бывших испытателей не бывает, — заметил Лернер.
— Так то поговорка, — пожал плечами Макаров. — По-моему, так очень даже бывают.
— Вы ведь тот самый Макаров. — Лернер приложил указательный палец к виску. — Простите, я должен был сразу догадаться.
— Прощаю, — вздохнул Макаров. — А кстати, что такое атто-тех?
— То же самое, что исм-инженер, — ответил Лернер. — Мы разрабатываем различные топологии исма, а сюда меня командировали, чтобы проверить одну разработку на практике. У меня уже есть три надгробия!
— Замечательная разработка, — похвалил Макаров. — А я-то думал, что исм у нас везде одинаковый.
— Ну что вы, — поморщился Лернер. — Это звездолеты у вас похожи, как шнурки на ботинках, а исм...
Макаров крякнул, и Лернер сразу примолк.
— Мне пора, — сказал Макаров, кивнув в сторону жилого корпуса — песчаной дюны со срезанным носом. — С удовольствием поболтал бы еще...
— Так пойдемте, — обрадовался Лернер. — Мне, собственно, туда же.
Макаров кивнул и молча зашагал в сторону дюны. Лернер засеменил рядом, пытаясь подстроиться под короткий макаровский шаг. Хочет поговорить еще, понял Макаров. Ладно, время есть.
— Вы знаете, что я натворил? — спросил он, резко остановившись.
— Знаю, — кивнул Лернер. — Вы нарушили первый закон Звездной России. Я понимаю, как вам сейчас тяжело.
— Вряд ли вы действительно понимаете, — возразил Макаров. — Я до последнего момента думал, что все правильно. Мне даже в голову не пришло, что прыжок в черную дыру может кому-то повредить! Видимо, я слишком туп для точного соблюдения законов. Нельзя меня пускать в космос...
— Пойдемте дальше, — предложил Лернер и, не дожидаясь ответа, шагнул вперед. Макаров послушно двинулся за ним. — Я слышал, что по-настоящему звездным русичем становишься только тогда, когда на себе почувствуешь, что значит нарушить первый закон. Глядя на вас, я понимаю, что это правда.
— Становишься звездным русичем, — хмыкнул Макаров. — Там было четыре живых эрэса, которых уже не вернуть. Не слишком ли дорогая цена за зверуса Макарова?
— Почему это не вернуть? — возразил Лернер. — Насколько мне известно, сохранившейся телеметрии достаточно, чтобы восстановить ваших эрэсов даже вместе с их кораблями.
— При чем здесь телеметрия, — махнул рукой Макаров. — Их нельзя восстанавливать! Ни у кого в Галактике нет таких технологий; воскресив этих эрэсов, мы раскроем Федерации наши возможности!
— Да, это проблема, — согласился Лернер. — Я всего лишь хотел сказать, что ваш поступок не был необратимым. Впрочем, иначе и быть не могло: экспериментальные устройства, к числу которых относится ваш корабль, обязаны обеспечивать безопасность окружающего пространства.
Макаров с сомнением покачал головой. Устройства устройствами, но что ты будешь делать с политикой? Решение принято: пока мы их не воскресим, я с Земли — ни ногой.
— Что ж эти устройства меня за руки не схватили? — посетовал он Лернеру. — Ну да что сделано, то сделано. Расскажите мне лучше, откуда у Ядерной Федерации взялись корабли, способные угнаться за «Рифеем»?
Лернер приложил палец к губам:
— Пока секрет! Доберемся до столовой, там все и узнаете.
Он тоже приглашен на совещание, понял Макаров. И не просто так вышел на кладбище, а чтобы со мной познакомиться. Какие все-таки молодцы эти звездные русичи. А вот я...
— Можно задать вам неприятный вопрос? — тихо спросил Лернер.
— Неприятный вопрос? — усмехнулся Макаров. — Не думаю, чтобы вам это удалось. Но попытайтесь!
— Почему вы не стреляли?
Макаров захлопал глазами. Что значит — почему не стрелял?! Да мне никогда бы и в голову не пришло...
Пять когаленцев на Фирджане-три, вспомнил он, словно проснувшись. Трое ни в чем не повинных вейкеров. Домби Зубль, которого мы с Ями Хиллом на полном серьезе собирались пытать. Наконец, Гаррасихи Гхури, которого я искренне хотел убить. Но... не убил.
А ведь это нановодочка, подумал Макаров. Действует помаленьку! И как тонко действует — такое ощущение, словно я всю жизнь был гуманистом. Спасибо, что память не отшибает.
— Если не хотите, можете не отвечать, — обеспокоенно произнес Лернер. — Я же предупреждал...
— Да нет, все в порядке, — ответил Макаров. — Честно говоря, мне даже в голову не пришло, что я могу по кому-то стрелять. Видимо, действительно становлюсь звездным русичем.
— Ну вот видите! — обрадовался Лернер. — Правда же, так гораздо лучше?
Макаров хмыкнул и на всякий случай промолчал. Он сильно сомневался, что его вызванный нановодкой гуманизм может на что-то сгодиться. По крайней мере дурацкому прыжку в черную дыру этот гуманизм никак не помешал.
Лернер первым подошел к полупрозрачной двери жилого корпуса, остановился на пороге, давая тонкому пластику растаять в воздухе, и жестом пригласил Макарова пройти вперед.
— Вы все-таки герой дня, — пояснил он. — Так что только после вас!
Макаров вошел в кафе, огляделся, разыскивая самый большой стол, и сразу же понял, что разговор предстоит серьезный. В отличие от обычных сборищ за завтраком, в которых участвовала едва ли не половина испытателей Сахарской испытательной станции, сейчас в кафе находились всего пять человек. Элфот, то есть фактически начальник станции Джо-Натан Маркс, личный куратор Макарова Семен Лапин, мрачный и явно невыспавшийся, несмотря на все чудеса исма, Артем Калашников, эксперт ЦСУ Нея Миноуи и еще один незнакомый Макарову мужчина в строгом сером костюме.
Увидев Макарова, Калашников немедленно налил себе полный бокал красного вина. Дарсанка Миноуи издала низкий неодобрительный звук, Лапин подмигнул Макарову и подложил себе на тарелку соленых грибочков, а Маркс поднялся из-за стола и протянул руку в сторону двух свободных стульев.
— Присаживайтесь, Михаил Борисович, — сказал он, — и вы присаживайтесь, Павел Александрович. Накладывайте себе, что повкуснее, а мы тем временем начнем. Вам слово, Леонид Петрович!
Макаров присел рядом с Миноуи и положил руки на колени. Ему было не до разносолов. Калашников понимающе кивнул и с мрачной гримасой поднял свой бокал.
— Меня зовут Леонид Штерн, — представился мужчина в сером, — здесь я присутствую в качестве элпера Совета по международным отношениям. Мы собрались, чтобы обсудить несколько проблем, вскрывшихся по результатам нештатных полевых испытаний звездолета класса «Рифей». Самая важная из них, разумеется, — совершенное испытателем Макаровым Павлом Александровичем непредумышленное убийство четырех представителей галактического сообщества. Вторая проблема — новые технологии Ядерной Федерации, в корне меняющие наши представления о военно-политическом положении в Галактике. И третья, которой я также хочу уделить некоторое внимание, — это обнаруженный в окрестностях Центральной Дыры эффект, получивший с легкой руки коллеги Макарова абсолютно неправильное название «супергравитация». Я предлагаю начать с последней проблемы как с наиболее простой и понятной всем присутствующим.
Сидевший напротив Макарова Калашников фыркнул и поставил на стол опустевший бокал.
— Вы хотите что-то сказать, Артем Сергеевич? — повернулся к нему Штерн.
— Насчет последней пустяковой проблемы, — кивнул Калашников. — Горизонт супергравитационных эффектов составляет сегодня пятьсот шестнадцать светолет. Два года назад он был меньше четырехсот восьмидесяти пяти. Таким образом, зона действия супергравитации Центральной Дыры растет со сверхсветовой скоростью и может охватить всю Галактику в исторически короткие сроки. Ну а почем стоит жить в условиях супергравитации, это пусть вам Макаров расскажет. У него до сих пор энергобаланс «Рифея» не сходится.
— Доброе утро, — услышал Макаров незнакомый голос. — Вы новичок?
Макаров улыбнулся и открыл глаза.
— Взгляните, — сказал он, убирая ладонь.
— Павел Макаров, — прочел длинный худой парень с растрепанными волосами. — Седьмого июня пятьдесят пятого года. Провалился в черную дыру. Прошу прощения, я сам здесь только четвертый день. Меня зовут Михаил Лернер, я атто-тех.
— А я, как вы сами понимаете, Павел Макаров, — сказал Макаров и повернулся в сторону океана. — Пилот-испытатель... Точнее, бывший пилот-испытатель.
— Я слышал поговорку, что бывших испытателей не бывает, — заметил Лернер.
— Так то поговорка, — пожал плечами Макаров. — По-моему, так очень даже бывают.
— Вы ведь тот самый Макаров. — Лернер приложил указательный палец к виску. — Простите, я должен был сразу догадаться.
— Прощаю, — вздохнул Макаров. — А кстати, что такое атто-тех?
— То же самое, что исм-инженер, — ответил Лернер. — Мы разрабатываем различные топологии исма, а сюда меня командировали, чтобы проверить одну разработку на практике. У меня уже есть три надгробия!
— Замечательная разработка, — похвалил Макаров. — А я-то думал, что исм у нас везде одинаковый.
— Ну что вы, — поморщился Лернер. — Это звездолеты у вас похожи, как шнурки на ботинках, а исм...
Макаров крякнул, и Лернер сразу примолк.
— Мне пора, — сказал Макаров, кивнув в сторону жилого корпуса — песчаной дюны со срезанным носом. — С удовольствием поболтал бы еще...
— Так пойдемте, — обрадовался Лернер. — Мне, собственно, туда же.
Макаров кивнул и молча зашагал в сторону дюны. Лернер засеменил рядом, пытаясь подстроиться под короткий макаровский шаг. Хочет поговорить еще, понял Макаров. Ладно, время есть.
— Вы знаете, что я натворил? — спросил он, резко остановившись.
— Знаю, — кивнул Лернер. — Вы нарушили первый закон Звездной России. Я понимаю, как вам сейчас тяжело.
— Вряд ли вы действительно понимаете, — возразил Макаров. — Я до последнего момента думал, что все правильно. Мне даже в голову не пришло, что прыжок в черную дыру может кому-то повредить! Видимо, я слишком туп для точного соблюдения законов. Нельзя меня пускать в космос...
— Пойдемте дальше, — предложил Лернер и, не дожидаясь ответа, шагнул вперед. Макаров послушно двинулся за ним. — Я слышал, что по-настоящему звездным русичем становишься только тогда, когда на себе почувствуешь, что значит нарушить первый закон. Глядя на вас, я понимаю, что это правда.
— Становишься звездным русичем, — хмыкнул Макаров. — Там было четыре живых эрэса, которых уже не вернуть. Не слишком ли дорогая цена за зверуса Макарова?
— Почему это не вернуть? — возразил Лернер. — Насколько мне известно, сохранившейся телеметрии достаточно, чтобы восстановить ваших эрэсов даже вместе с их кораблями.
— При чем здесь телеметрия, — махнул рукой Макаров. — Их нельзя восстанавливать! Ни у кого в Галактике нет таких технологий; воскресив этих эрэсов, мы раскроем Федерации наши возможности!
— Да, это проблема, — согласился Лернер. — Я всего лишь хотел сказать, что ваш поступок не был необратимым. Впрочем, иначе и быть не могло: экспериментальные устройства, к числу которых относится ваш корабль, обязаны обеспечивать безопасность окружающего пространства.
Макаров с сомнением покачал головой. Устройства устройствами, но что ты будешь делать с политикой? Решение принято: пока мы их не воскресим, я с Земли — ни ногой.
— Что ж эти устройства меня за руки не схватили? — посетовал он Лернеру. — Ну да что сделано, то сделано. Расскажите мне лучше, откуда у Ядерной Федерации взялись корабли, способные угнаться за «Рифеем»?
Лернер приложил палец к губам:
— Пока секрет! Доберемся до столовой, там все и узнаете.
Он тоже приглашен на совещание, понял Макаров. И не просто так вышел на кладбище, а чтобы со мной познакомиться. Какие все-таки молодцы эти звездные русичи. А вот я...
— Можно задать вам неприятный вопрос? — тихо спросил Лернер.
— Неприятный вопрос? — усмехнулся Макаров. — Не думаю, чтобы вам это удалось. Но попытайтесь!
— Почему вы не стреляли?
Макаров захлопал глазами. Что значит — почему не стрелял?! Да мне никогда бы и в голову не пришло...
Пять когаленцев на Фирджане-три, вспомнил он, словно проснувшись. Трое ни в чем не повинных вейкеров. Домби Зубль, которого мы с Ями Хиллом на полном серьезе собирались пытать. Наконец, Гаррасихи Гхури, которого я искренне хотел убить. Но... не убил.
А ведь это нановодочка, подумал Макаров. Действует помаленьку! И как тонко действует — такое ощущение, словно я всю жизнь был гуманистом. Спасибо, что память не отшибает.
— Если не хотите, можете не отвечать, — обеспокоенно произнес Лернер. — Я же предупреждал...
— Да нет, все в порядке, — ответил Макаров. — Честно говоря, мне даже в голову не пришло, что я могу по кому-то стрелять. Видимо, действительно становлюсь звездным русичем.
— Ну вот видите! — обрадовался Лернер. — Правда же, так гораздо лучше?
Макаров хмыкнул и на всякий случай промолчал. Он сильно сомневался, что его вызванный нановодкой гуманизм может на что-то сгодиться. По крайней мере дурацкому прыжку в черную дыру этот гуманизм никак не помешал.
Лернер первым подошел к полупрозрачной двери жилого корпуса, остановился на пороге, давая тонкому пластику растаять в воздухе, и жестом пригласил Макарова пройти вперед.
— Вы все-таки герой дня, — пояснил он. — Так что только после вас!
Макаров вошел в кафе, огляделся, разыскивая самый большой стол, и сразу же понял, что разговор предстоит серьезный. В отличие от обычных сборищ за завтраком, в которых участвовала едва ли не половина испытателей Сахарской испытательной станции, сейчас в кафе находились всего пять человек. Элфот, то есть фактически начальник станции Джо-Натан Маркс, личный куратор Макарова Семен Лапин, мрачный и явно невыспавшийся, несмотря на все чудеса исма, Артем Калашников, эксперт ЦСУ Нея Миноуи и еще один незнакомый Макарову мужчина в строгом сером костюме.
Увидев Макарова, Калашников немедленно налил себе полный бокал красного вина. Дарсанка Миноуи издала низкий неодобрительный звук, Лапин подмигнул Макарову и подложил себе на тарелку соленых грибочков, а Маркс поднялся из-за стола и протянул руку в сторону двух свободных стульев.
— Присаживайтесь, Михаил Борисович, — сказал он, — и вы присаживайтесь, Павел Александрович. Накладывайте себе, что повкуснее, а мы тем временем начнем. Вам слово, Леонид Петрович!
Макаров присел рядом с Миноуи и положил руки на колени. Ему было не до разносолов. Калашников понимающе кивнул и с мрачной гримасой поднял свой бокал.
— Меня зовут Леонид Штерн, — представился мужчина в сером, — здесь я присутствую в качестве элпера Совета по международным отношениям. Мы собрались, чтобы обсудить несколько проблем, вскрывшихся по результатам нештатных полевых испытаний звездолета класса «Рифей». Самая важная из них, разумеется, — совершенное испытателем Макаровым Павлом Александровичем непредумышленное убийство четырех представителей галактического сообщества. Вторая проблема — новые технологии Ядерной Федерации, в корне меняющие наши представления о военно-политическом положении в Галактике. И третья, которой я также хочу уделить некоторое внимание, — это обнаруженный в окрестностях Центральной Дыры эффект, получивший с легкой руки коллеги Макарова абсолютно неправильное название «супергравитация». Я предлагаю начать с последней проблемы как с наиболее простой и понятной всем присутствующим.
Сидевший напротив Макарова Калашников фыркнул и поставил на стол опустевший бокал.
— Вы хотите что-то сказать, Артем Сергеевич? — повернулся к нему Штерн.
— Насчет последней пустяковой проблемы, — кивнул Калашников. — Горизонт супергравитационных эффектов составляет сегодня пятьсот шестнадцать светолет. Два года назад он был меньше четырехсот восьмидесяти пяти. Таким образом, зона действия супергравитации Центральной Дыры растет со сверхсветовой скоростью и может охватить всю Галактику в исторически короткие сроки. Ну а почем стоит жить в условиях супергравитации, это пусть вам Макаров расскажет. У него до сих пор энергобаланс «Рифея» не сходится.
2.
Так вот почему Калашников так скверно выглядит, понял Макаров. Небось всю ночь супергравитацию изучал, да еще в ускоренном времени.
— Все верно, Артем Сергеевич, — улыбнулся Штерн. — Если ничего не предпринимать, то Земле осталось примерно восемьсот пятьдесят лет, а Ядерной Федерации уже сейчас пора паковать чемоданы. Но разве мы затем здесь собрались, чтобы ничего не предпринимать? Коллега Лернер, думаю, небольшая лекция о супергравитации собравшимся не повредит.
— Я совсем коротко, — извиняющимся тоном сказал Лернер. — Прежде всего, Артем Сергеевич, не волнуйтесь вы так, теоретически проблема давно решена. Супергравитация была предсказана еще полвека назад Нюгемом и Родригесом. В две тысячи двести тридцатом Альбер Гейнц разработал модель «длиннорукой дыры» и дал оценку верхнего и нижнего критических потоков. Точные измерения энергетики Центральной Дыры удалось получить только в последние годы; как и ожидалось, она оказалась близка к нижнему критическому порогу. В связи с этим интерес к супергравитации вырос настолько, что стало возможным организовать ее экспериментальное исследование. В настоящее время экспедиция Павлова-Гейнца продолжает работать над совершенствованием технологий, а ранее полученные в рамках экспедиции результаты позволяют рассчитывать на полное восстановление Центральной Дыры в течение полутора-двух лет.
— Что-то я ничего об этом в Сети не нашел, — заметил Калашников. — Официально Гейнц находится в дальней Метагалактике... Ах черт, как же я сразу не догадался!
— К сожалению, — развел руками Лернер, — в настоящее время такому восстановлению мешает то обстоятельство, что Центральная Дыра находится вне юрисдикции Звездной России.
Вот именно, подумал Макаров. Съесть-то он съест, да кто ж ему даст. Черта с два федераты кого-то к Дыре подпустят. Сдохнут, но не подпустят.
— Вы удовлетворены, коллега Калашников? — спросил Штерн.
— По данному вопросу — да, — ответил Калашников. — Но хотелось бы знать, каким образом мы сможем восстановить дыру, принадлежащую Ядерной Федерации. Сдается мне, без боя они ее не отдадут!
— Верно, — кивнул Штерн. — Значит, переходим ко второму вопросу. Как вы уже поняли, нас ждет галактическая война. Давайте посмотрим, на что мы можем рассчитывать.
Штерн поднялся на ноги и отступил от стола. Высокие окна потеряли прозрачность, в воздухе справа от Штерна замерцало овальное облако демонстрационного экрана. Штерн вытащил из кармана указку-манипулятор, выдвинул из нее метровый световой луч и ткнул им прямо в центр экрана.
— Наша Галактика, — сказал он, и вокруг светового луча замерцала спиралевидная туманность. — Красные точки обозначают производственные мощности, синие — запасы концентрированной массы. Как видите, корреляция практически стопроцентная. Чем больше цивилизация контролирует ресурсов в виде массы, тем выше ее военно-технический потенциал. Зелеными шарами выделена первая двадцатка членов ООП; как видите, чем ближе к центру Галактики, тем больше шарики. Считается, что Ядерная Федерация производит примерно пятую часть галактического совокупного продукта; но ее реальная мощь определяется другим фактором. Сегодня Ядерная Федерация контролирует семьдесят процентов массы нашей Галактики. — Штерн сделал основательную паузу. — Семьдесят! В распоряжении же Звездной России находится одна миллиардная часть галактической массы. Таково истинное соотношение сил наших цивилизаций.
— Все верно, Артем Сергеевич, — улыбнулся Штерн. — Если ничего не предпринимать, то Земле осталось примерно восемьсот пятьдесят лет, а Ядерной Федерации уже сейчас пора паковать чемоданы. Но разве мы затем здесь собрались, чтобы ничего не предпринимать? Коллега Лернер, думаю, небольшая лекция о супергравитации собравшимся не повредит.
— Я совсем коротко, — извиняющимся тоном сказал Лернер. — Прежде всего, Артем Сергеевич, не волнуйтесь вы так, теоретически проблема давно решена. Супергравитация была предсказана еще полвека назад Нюгемом и Родригесом. В две тысячи двести тридцатом Альбер Гейнц разработал модель «длиннорукой дыры» и дал оценку верхнего и нижнего критических потоков. Точные измерения энергетики Центральной Дыры удалось получить только в последние годы; как и ожидалось, она оказалась близка к нижнему критическому порогу. В связи с этим интерес к супергравитации вырос настолько, что стало возможным организовать ее экспериментальное исследование. В настоящее время экспедиция Павлова-Гейнца продолжает работать над совершенствованием технологий, а ранее полученные в рамках экспедиции результаты позволяют рассчитывать на полное восстановление Центральной Дыры в течение полутора-двух лет.
— Что-то я ничего об этом в Сети не нашел, — заметил Калашников. — Официально Гейнц находится в дальней Метагалактике... Ах черт, как же я сразу не догадался!
— К сожалению, — развел руками Лернер, — в настоящее время такому восстановлению мешает то обстоятельство, что Центральная Дыра находится вне юрисдикции Звездной России.
Вот именно, подумал Макаров. Съесть-то он съест, да кто ж ему даст. Черта с два федераты кого-то к Дыре подпустят. Сдохнут, но не подпустят.
— Вы удовлетворены, коллега Калашников? — спросил Штерн.
— По данному вопросу — да, — ответил Калашников. — Но хотелось бы знать, каким образом мы сможем восстановить дыру, принадлежащую Ядерной Федерации. Сдается мне, без боя они ее не отдадут!
— Верно, — кивнул Штерн. — Значит, переходим ко второму вопросу. Как вы уже поняли, нас ждет галактическая война. Давайте посмотрим, на что мы можем рассчитывать.
Штерн поднялся на ноги и отступил от стола. Высокие окна потеряли прозрачность, в воздухе справа от Штерна замерцало овальное облако демонстрационного экрана. Штерн вытащил из кармана указку-манипулятор, выдвинул из нее метровый световой луч и ткнул им прямо в центр экрана.
— Наша Галактика, — сказал он, и вокруг светового луча замерцала спиралевидная туманность. — Красные точки обозначают производственные мощности, синие — запасы концентрированной массы. Как видите, корреляция практически стопроцентная. Чем больше цивилизация контролирует ресурсов в виде массы, тем выше ее военно-технический потенциал. Зелеными шарами выделена первая двадцатка членов ООП; как видите, чем ближе к центру Галактики, тем больше шарики. Считается, что Ядерная Федерация производит примерно пятую часть галактического совокупного продукта; но ее реальная мощь определяется другим фактором. Сегодня Ядерная Федерация контролирует семьдесят процентов массы нашей Галактики. — Штерн сделал основательную паузу. — Семьдесят! В распоряжении же Звездной России находится одна миллиардная часть галактической массы. Таково истинное соотношение сил наших цивилизаций.