Страница:
Виртуальная камера пронеслась сквозь траву, взмыла над круглым одноэтажным домом, сделала прозрачной крышу. Домби Зубль увидел размазанные по стенам кабинета остатки крупного слизня, четырех эрэсов в костюмах «хамелеон», притаившихся в засаде у каждого окна, и пятого, который держал под прицелом приемную площадку телепорта.
— Смулпейнцы, — определил Мак-Ар расу нападавших. — Я же тебе говорю — пора им мозги возвращать!
Глава 16
1.
2.
3.
— Смулпейнцы, — определил Мак-Ар расу нападавших. — Я же тебе говорю — пора им мозги возвращать!
Глава 16
Желтое небо
Если звезды зажигают, значит, это кому-то нужно.
В. Маяковский
1.
Артем Калашников посмотрел на вмонтированные в овальный стол антикварные механические часы и цокнул языком. До встречи с Миноуи оставались считанные минуты, а собравшиеся на совет верные слуги Пророка никак не могли достичь консенсуса по пустяковому, с точки зрения Калашникова, вопросу.
Калашников поднял руку, и ожесточенный обмен мыслями, отражавшийся на протокольном экране, мгновенно прекратился.
— Не хотел вам мешать, — развел руками Калашников, — но время поджимает. Предлагаю перенести обсуждение на завтра в связи с появлением новой информации, требующей тщательного изучения.
Все двенадцать присутствующих в зале роботов синхронно повернули головы и сосредоточенно посмотрели Калашникову за левое плечо. Именно там располагался персональный информационный экран, на котором Калашников обычно иллюстрировал свои выступления.
— Какой информации? — спросил УРТ-1965.
— Планета Гамарг два сеза назад. — Калашников запустил на экран ролик, полученный от сто сорок второго. — А вот это — планета Гамарг сегодня. Картинка получена по конфиденциальным каналам, просьба ограничить ее ретрансляцию этими стенами. Напомню, что планета Гамарг находится внутри запретной зоны Центральной Дыры, введенной в прошлом сезе правительством Ядерной Федерации на основании закона о банковской тайне. У меня есть основания полагать, что в самой Центральной Дыре и в ее окрестностях происходят необычные физические процессы, уже поставившие под угрозу нормальное функционирование энергетической и финансовой системы Ядерной Федерации. До проверки этой информации любые обсуждения внешней политики Техноцеркви могут носить только предварительный характер.
— Информация по Гамаргу в Сети фальсифицирована, — воскликнул УРТ-1976, мгновенно отсмотрев соответствующие материалы. — Федераты действительно что-то скрывают!
— Вот видите, — кивнул Калашников. — Я предлагаю всем членам совета незамедлительно приступить к изучению ситуации вокруг Центральной Дыры во всех ее аспектах — научном, производственном, финансовом, военном и политическом. К завтрашнему заседанию я хочу знать — что, с точки зрения Ядерной Федерации, происходит в окрестностях Дыры, как это отразилось на производстве энергии, при чем здесь банковская тайна, какими силами обеспечивается охрана запретной зоны и как эта ситуация может отразиться на внешней политике Ядерной Федерации. А проще говоря, я хочу знать, не начнется ли из-за этого очередная галактическая война.
— Пророк прав, — заявил УРТ-1965, вставая. — За работу!
Ну что за молодцы, растроганно подумал Калашников. С полуслова все понимают! А людям пришлось бы часа полтора объяснять, а потом часа два уговаривать. Нет, хорошее дело — Техноцерковь!
Калашников щелкнул пальцами, вызывая телепорт, и переместился в свой домашний кабинет.
— Тридцать два ноль-ноль, — заполнил голову низкий голос Миноуи. — Вы готовы?
— Да, пожалуйста, — кивнул Калашников, оглядываясь по сторонам. Кабинет вопреки ожиданиям выглядел вполне прилично — кресла у стены, на столе всего несколько бумажек, по полу ничего не разбросано. Можно принимать гостей.
Миноуи вышла из портала, и следом за ней в комнату ворвался поток свежего морозного воздуха. Калашников сделал глубокий вдох и радостно улыбнулся:
— Рад вас видеть, Нея.
— Я тоже, — раскатисто ответила дарсанка. — Но сначала о деле.
— Тогда присаживайтесь. — Калашников указал на ближайшее кресло, а сам расположился за столом. Подумав, придвинул к себе чистый лист бумаги. — Ну-с, что новенького о Спруте?
Миноуи неспешно расположилась в кресле, сложила руки на животе.
— Пока я идентифицировала только Хозяина, — сказала она вполголоса, и по кабинету пронесся новый порыв морозного ветра.
Калашников поймал взлетевшую со стола бумагу:
— Ничего себе «только»! Рассказывайте скорее!
Миноуи прикрыла глаза.
— В прошлый раз я говорила, что шести аномальных инцидентов недостаточно для точной индентификации Спрута. Вы предложили вместо Спрута искать его Хозяина; так я и поступила. Повторная обработка двадцати двух случаев вместо шести позволила выявить восемь случаев, имевших схожие последствия. Каждый из них в конечном счете дискредитировал какую-либо организацию, идеологию или социальную практику. Во всех случаях дискредитированный объект подвергался преследованию со стороны ООП и Ядерной Федерации. Ни один из этих случаев не был связан со Спрутом, поэтому в первоначальной выборке они отсутствовали. Однако подробный анализ всей совокупности инцидентов показал, что, несмотря на различия в индивидуальном почерке исполнителей, они имеют устойчиво повторяющиеся особенности, которые невозможно объяснить ничем другим, кроме единого руководства.
— Какие именно особенности? — поинтересовался Калашников, закончив выводить на бумаге большую цифру «8».
— Например, — ответила Миноуи, — каждый из инцидентов позволял однозначно установить виновника. Обычные преступления всегда сопровождаются веером вариантов — потенциальных подозреваемых, как правило, несколько. В случае же инцидентов, организованных Хозяином, вся совокупность улик указывает на одного субъекта.
— Грязновато работают, — заметил Калашников, — могли бы и сообразить...
— Очень чисто работают, — возразила Миноуи. — Разве вы не поняли, почему только восемь случаев из двадцати двух были использованы Федерацией для последующих активных действий?
— Все остальные — отвлекающий маневр? — сообразил Калашников. — Ну, это уже ни в какие ворота не лезет. Уничтожать тысячи эрэсов, только чтобы отвести от себя подозрения?! Они там что, сплошь маньяки-убийцы?!
— Тем не менее, — твердо сказала Миноуи, — Хозяин действует именно так. Это мое экспертное заключение.
— Слушаю и повинуюсь, — склонил голову Калашников. — Но все-таки, а кто такой этот Хозяин? Один эрэс, организация или целая цивилизация?
— Экспертное заключение еще не готово, — ответила Миноуи. — Предварительно я могу предположить, что это межцивилизационная организация, тесно связанная со спецслужбами ООП, Ядерной Федерации и, возможно, Эрилуда. Ее деятельность направлена на предупреждающее устранение быстро развивающихся субъектов, представляющих потенциальную опасность для галактических корпораций. В качестве классического примера действий Хозяина я могу привести смулпейнское Умиротворение. Незадолго перед этим Смулпейн вошел в десятку крупнейших экспортеров систем искусственного интеллекта.
— Интересно, — хмыкнул Калашников, — а чем же мы Хозяину не угодили? Вроде бы на этом уровне двойное дно работало как часы...
— Артем, — перебила его Миноуи. — Хозяин про нас ничего не знает. Действия Спрута против Звездной России по многим признакам отличались от его действий против сторонних субъектов. Нас атаковал именно Спрут, а не Хозяин!
Калашников хлопнул в ладоши:
— Не я, вы отлично поработали! Даже не знаю, как вас отблагодарить...
Дарсанка посмотрела Калашникову в глаза.
— Сейчас моя очередь сделать вам приятное, — раскатился по кабинету звук ее голоса. — Приберитесь, пожалуйста, в спальне.
Калашников схватился за край стола.
— Там прибрано, — выдавил он, краснея.
— Тогда пойдемте. — Миноуи выплыла из кресла и спокойно пошла к выходу. Калашников поплелся следом, сосредоточившись только на том, чтобы не споткнуться. Дарсанка, вертелось в голове, у них там чуть что — сразу ссылка в пустыню. Привыкла командовать. Но все же...
— Ложитесь, — сказала Миноуи, зайдя в спальню. — На спину. Одежду можно не снимать.
Калашников перевел дух. Кажется, это не то, о чем я подумал.
Он послушно залез на кровать, скинул сандалии и уставился в потолок.
— Закройте глаза, руки вытяните вдоль тела ладонями вверх, — будничным тоном скомандовала Миноуи. Калашников повиновался, гадая, что же такое дарсанка собралась делать. А впрочем, чего гадать? Наверняка то же самое, что с дарсанцами делает керофе!
Калашников вошел было в Сеть — и вдруг почувствовал в ступнях странное ощущение. Словно из холодной воды в горячий песок на пляже; или нет — как ступать босиком по мягкому ковру с высоким ворсом... Сеть вылетела у Калашникова из головы, лицо расплылось в глупой улыбке, перед глазами зажглись разноцветные шары.
Когда волна непередаваемых ощущений дошла наконец до лица, Калашников полностью позабыл, кто он такой и где находится. На заднем плане теплилось подозрение, что все это — обычный инопланетный наркотик; но прерываться все равно не хотелось.
— Можете открыть глаза, — услышал Калашников далекий голос Миноуи. Открыл — и увидел ее лицо прямо перед собой, на расстоянии вытянутой руки, на фоне белого потолка. Стрельнул глазами по сторонам — дарсанка парила над кроватью, поднеся свои ладони к калашниковским ушам, и из-под этих ладоней расходилось по всей голове неизъяснимое блаженство.
— На сегодня все, — улыбнулась дарсанка.
Ее руки сделали последний пасс, заставив Калашникова вновь расплыться в улыбке. Миноуи отплыла в сторону и повернулась, коснувшись ногами пола. Калашников с трудом повернул к ней лицо — шевелиться совершенно не хотелось.
— Если это ответ на керофе, — прошептал Калашников, — то за мной теперь должок.
— Как скажете, — снова улыбнулась Миноуи. — Но мне кажется, что ощущения у нас были примерно одинаковые.
Калашников поднял руку, и ожесточенный обмен мыслями, отражавшийся на протокольном экране, мгновенно прекратился.
— Не хотел вам мешать, — развел руками Калашников, — но время поджимает. Предлагаю перенести обсуждение на завтра в связи с появлением новой информации, требующей тщательного изучения.
Все двенадцать присутствующих в зале роботов синхронно повернули головы и сосредоточенно посмотрели Калашникову за левое плечо. Именно там располагался персональный информационный экран, на котором Калашников обычно иллюстрировал свои выступления.
— Какой информации? — спросил УРТ-1965.
— Планета Гамарг два сеза назад. — Калашников запустил на экран ролик, полученный от сто сорок второго. — А вот это — планета Гамарг сегодня. Картинка получена по конфиденциальным каналам, просьба ограничить ее ретрансляцию этими стенами. Напомню, что планета Гамарг находится внутри запретной зоны Центральной Дыры, введенной в прошлом сезе правительством Ядерной Федерации на основании закона о банковской тайне. У меня есть основания полагать, что в самой Центральной Дыре и в ее окрестностях происходят необычные физические процессы, уже поставившие под угрозу нормальное функционирование энергетической и финансовой системы Ядерной Федерации. До проверки этой информации любые обсуждения внешней политики Техноцеркви могут носить только предварительный характер.
— Информация по Гамаргу в Сети фальсифицирована, — воскликнул УРТ-1976, мгновенно отсмотрев соответствующие материалы. — Федераты действительно что-то скрывают!
— Вот видите, — кивнул Калашников. — Я предлагаю всем членам совета незамедлительно приступить к изучению ситуации вокруг Центральной Дыры во всех ее аспектах — научном, производственном, финансовом, военном и политическом. К завтрашнему заседанию я хочу знать — что, с точки зрения Ядерной Федерации, происходит в окрестностях Дыры, как это отразилось на производстве энергии, при чем здесь банковская тайна, какими силами обеспечивается охрана запретной зоны и как эта ситуация может отразиться на внешней политике Ядерной Федерации. А проще говоря, я хочу знать, не начнется ли из-за этого очередная галактическая война.
— Пророк прав, — заявил УРТ-1965, вставая. — За работу!
Ну что за молодцы, растроганно подумал Калашников. С полуслова все понимают! А людям пришлось бы часа полтора объяснять, а потом часа два уговаривать. Нет, хорошее дело — Техноцерковь!
Калашников щелкнул пальцами, вызывая телепорт, и переместился в свой домашний кабинет.
— Тридцать два ноль-ноль, — заполнил голову низкий голос Миноуи. — Вы готовы?
— Да, пожалуйста, — кивнул Калашников, оглядываясь по сторонам. Кабинет вопреки ожиданиям выглядел вполне прилично — кресла у стены, на столе всего несколько бумажек, по полу ничего не разбросано. Можно принимать гостей.
Миноуи вышла из портала, и следом за ней в комнату ворвался поток свежего морозного воздуха. Калашников сделал глубокий вдох и радостно улыбнулся:
— Рад вас видеть, Нея.
— Я тоже, — раскатисто ответила дарсанка. — Но сначала о деле.
— Тогда присаживайтесь. — Калашников указал на ближайшее кресло, а сам расположился за столом. Подумав, придвинул к себе чистый лист бумаги. — Ну-с, что новенького о Спруте?
Миноуи неспешно расположилась в кресле, сложила руки на животе.
— Пока я идентифицировала только Хозяина, — сказала она вполголоса, и по кабинету пронесся новый порыв морозного ветра.
Калашников поймал взлетевшую со стола бумагу:
— Ничего себе «только»! Рассказывайте скорее!
Миноуи прикрыла глаза.
— В прошлый раз я говорила, что шести аномальных инцидентов недостаточно для точной индентификации Спрута. Вы предложили вместо Спрута искать его Хозяина; так я и поступила. Повторная обработка двадцати двух случаев вместо шести позволила выявить восемь случаев, имевших схожие последствия. Каждый из них в конечном счете дискредитировал какую-либо организацию, идеологию или социальную практику. Во всех случаях дискредитированный объект подвергался преследованию со стороны ООП и Ядерной Федерации. Ни один из этих случаев не был связан со Спрутом, поэтому в первоначальной выборке они отсутствовали. Однако подробный анализ всей совокупности инцидентов показал, что, несмотря на различия в индивидуальном почерке исполнителей, они имеют устойчиво повторяющиеся особенности, которые невозможно объяснить ничем другим, кроме единого руководства.
— Какие именно особенности? — поинтересовался Калашников, закончив выводить на бумаге большую цифру «8».
— Например, — ответила Миноуи, — каждый из инцидентов позволял однозначно установить виновника. Обычные преступления всегда сопровождаются веером вариантов — потенциальных подозреваемых, как правило, несколько. В случае же инцидентов, организованных Хозяином, вся совокупность улик указывает на одного субъекта.
— Грязновато работают, — заметил Калашников, — могли бы и сообразить...
— Очень чисто работают, — возразила Миноуи. — Разве вы не поняли, почему только восемь случаев из двадцати двух были использованы Федерацией для последующих активных действий?
— Все остальные — отвлекающий маневр? — сообразил Калашников. — Ну, это уже ни в какие ворота не лезет. Уничтожать тысячи эрэсов, только чтобы отвести от себя подозрения?! Они там что, сплошь маньяки-убийцы?!
— Тем не менее, — твердо сказала Миноуи, — Хозяин действует именно так. Это мое экспертное заключение.
— Слушаю и повинуюсь, — склонил голову Калашников. — Но все-таки, а кто такой этот Хозяин? Один эрэс, организация или целая цивилизация?
— Экспертное заключение еще не готово, — ответила Миноуи. — Предварительно я могу предположить, что это межцивилизационная организация, тесно связанная со спецслужбами ООП, Ядерной Федерации и, возможно, Эрилуда. Ее деятельность направлена на предупреждающее устранение быстро развивающихся субъектов, представляющих потенциальную опасность для галактических корпораций. В качестве классического примера действий Хозяина я могу привести смулпейнское Умиротворение. Незадолго перед этим Смулпейн вошел в десятку крупнейших экспортеров систем искусственного интеллекта.
— Интересно, — хмыкнул Калашников, — а чем же мы Хозяину не угодили? Вроде бы на этом уровне двойное дно работало как часы...
— Артем, — перебила его Миноуи. — Хозяин про нас ничего не знает. Действия Спрута против Звездной России по многим признакам отличались от его действий против сторонних субъектов. Нас атаковал именно Спрут, а не Хозяин!
Калашников хлопнул в ладоши:
— Не я, вы отлично поработали! Даже не знаю, как вас отблагодарить...
Дарсанка посмотрела Калашникову в глаза.
— Сейчас моя очередь сделать вам приятное, — раскатился по кабинету звук ее голоса. — Приберитесь, пожалуйста, в спальне.
Калашников схватился за край стола.
— Там прибрано, — выдавил он, краснея.
— Тогда пойдемте. — Миноуи выплыла из кресла и спокойно пошла к выходу. Калашников поплелся следом, сосредоточившись только на том, чтобы не споткнуться. Дарсанка, вертелось в голове, у них там чуть что — сразу ссылка в пустыню. Привыкла командовать. Но все же...
— Ложитесь, — сказала Миноуи, зайдя в спальню. — На спину. Одежду можно не снимать.
Калашников перевел дух. Кажется, это не то, о чем я подумал.
Он послушно залез на кровать, скинул сандалии и уставился в потолок.
— Закройте глаза, руки вытяните вдоль тела ладонями вверх, — будничным тоном скомандовала Миноуи. Калашников повиновался, гадая, что же такое дарсанка собралась делать. А впрочем, чего гадать? Наверняка то же самое, что с дарсанцами делает керофе!
Калашников вошел было в Сеть — и вдруг почувствовал в ступнях странное ощущение. Словно из холодной воды в горячий песок на пляже; или нет — как ступать босиком по мягкому ковру с высоким ворсом... Сеть вылетела у Калашникова из головы, лицо расплылось в глупой улыбке, перед глазами зажглись разноцветные шары.
Когда волна непередаваемых ощущений дошла наконец до лица, Калашников полностью позабыл, кто он такой и где находится. На заднем плане теплилось подозрение, что все это — обычный инопланетный наркотик; но прерываться все равно не хотелось.
— Можете открыть глаза, — услышал Калашников далекий голос Миноуи. Открыл — и увидел ее лицо прямо перед собой, на расстоянии вытянутой руки, на фоне белого потолка. Стрельнул глазами по сторонам — дарсанка парила над кроватью, поднеся свои ладони к калашниковским ушам, и из-под этих ладоней расходилось по всей голове неизъяснимое блаженство.
— На сегодня все, — улыбнулась дарсанка.
Ее руки сделали последний пасс, заставив Калашникова вновь расплыться в улыбке. Миноуи отплыла в сторону и повернулась, коснувшись ногами пола. Калашников с трудом повернул к ней лицо — шевелиться совершенно не хотелось.
— Если это ответ на керофе, — прошептал Калашников, — то за мной теперь должок.
— Как скажете, — снова улыбнулась Миноуи. — Но мне кажется, что ощущения у нас были примерно одинаковые.
2.
Калашников возмущенно фыркнул и скинул ноги на пол.
— Одинаковые?! Да я даже мычать членораздельно не мог, в то время как вы разговор поддерживали!
— Разве? — удивилась дарсанка. — Ах да, керофе действует на все тело сразу. Но тут уж извините, мы не настолько хорошо знакомы.
Калашников хотел сказать «и это радует», но передумал. Мало ли что Миноуи взбредет в голову.
— В любом случае, — примирительно сказал Калашников, — мне очень понравилось. Что вы делали? Какой-то вид массажа?
— Клеточный энергообмен. — Миноуи повертела ладошками. — У людей с дарсанцами достаточно совместимая физиология.
Особенно учитывая, что мы из одного исма, подумал Калашников.
— То есть и люди так могут? — спросил он с интересом.
— Могут, — кивнула Миноуи. — Если сформировать соответствующие навыки. Во взрослом возрасте это довольно проблематично.
— Да? — удивился Калашников. — Ладно, посмотрим!
— Только не в ущерб основной работе, — улыбнулась Миноуи. — Напомню, что мы до сих пор не знаем, кто такой Спрут.
— Спрут — не проблема, — махнул рукой Калашников, — думаю, Макаров его уже вычислил. Что с Ядерной Федерацией делать — вот в чем вопрос! Сосредоточьте усилия на Хозяине: думаю, перед войной нами займется именно он.
— Договорились, — ответила дарсанка. — Расстаемся?
— До завтра, — уточнил на всякий случай Калашников. Нея Миноуи растаяла в портале. Калашников потер лоб, разыскал ногами сандалии, встал с кровати. Раньше надо было про керофе узнавать, подумал он. Теперь, похоже, пора вечерний ритуал осваивать.
Калашников вошел в Сеть и выдал запрос по экспедиции Павлова-Гейнца. Ритуалы ритуалами, а работа ждать не будет. Самостоятельно разобраться в астрофизике XXIII века Калашников так и не сумел, а потому решил обратиться непосредственно к специалистам.
Вместо ответа Сеть зажгла посреди комнаты розовый огонек — сигнал прямой связи с представителем экспедиции.
— Артем Сергеевич? — услышал Калашников мягкий вкрадчивый голос. — Интересуетесь нашей работой?
Огонек раздался в стороны, перегородив спальню плоским голографическим экраном. Калашников увидел невысокого лысого старичка с белоснежной клинообразной бородкой. Сеть на секунду высветила бэдж — «Альбер Гейнц, руководитель экспедиции».
Сам Гейнц?! Полезная штука известность, подумал Калашников.
— Здравствуйте, коллега Альбер! — воскликнул он, приветственно поднимая руку. — Конечно же, интересуюсь, ведь я вчера лично напоролся на вашу супергравитацию в окрестностях местной Центральной Дыры!
— Тогда спрашивайте, — кивнул Гейнц и скрестил руки на груди.
Калашников покосился было на кресла, но Гейнц не выказывал ни малейшего желания садиться.
— Расскажите мне, — попросил Калашников, — что происходит с галактикой после возникновения в ней супергравитации.
— Если вкратце, то ничего принципиально нового, — сказал Гейнц, хитро прищурившись. — А если чуть подробнее, то позвольте прочитать вам небольшую лекцию об эволюции галактик. Вы наверняка слышали такое слово — квазар?
— Еще бы, — улыбнулся Калашников. — Это такое состояние галактики, при котором в центральную дыру поступает больше материи, чем обычно.
— Хорошо сказано, — одобрил Гейнц. — Но откуда берется эта материя, вот в чем вопрос! Любая галактика является гравитационно стабильной системой, каждый рукав и каждая звезда имеют собственные траектории вращения, никоим образом не пересекающиеся с центральной дырой. По всем теоретическим построениям, центральные дыры обречены вечно сидеть на голодном пайке. Да вы и сами, наверное, знаете, что на каждый квазар приходится миллион нормальных галактик?
— Знаю, — кивнул Калашников. — У меня вообще сложилось впечатление, что квазар — это что-то вроде сверхновой, вспыхнул и тут же погас.
— Совершенно верно! — обрадовался Гейнц. — Но что является причиной такой вспышки?
— Судя по последним событиям, супергравитация? — догадался Калашников.
— На этапе розжига — да, — согласился Гейнц. — Но откуда берется сама супергравитация? В спокойных галактиках она начисто отсутствует, это я вам как руководитель экспедиции говорю! А в некоторых галактиках что-то происходит — и в считанные годы они превращаются в квазары!
— Вообще-то это я у вас хотел спросить, — напомнил Калашников, — что же там такое происходит. Поначалу я думал, что центральная дыра превышает какую-то критическую массу, потом залез в ваши работы и понял, что полный профан в большинстве наук.
— Хорошо, объясню, — улыбнулся Гейнц. — Я не случайно упомянул слово «розжиг». Супергравитация возникает не внутри дыры и не за ее пределами; она появляется в так называемой серой зоне, охватывающей ближайшие окрестности горизонта событий. Досветовое излучение из этой зоны вырваться уже не может; однако если плотность энергии в серой зоне превышает некий предел, она превращается в природный аналог наших телепортеров и прыжковых звездолетов. Начинаются микропроколы пространства, меняется тонкая структура вакуума, и фьють, — Гейнц взмахнул руками, — супергравитация заработала. Но заработала как всякий примитивный телепорт — с огромным пространственным разбросом! В результате значительная часть материи попадает не в саму серую зону, а в ее окрестности, падает на дыру, выделяя дополнительную энергию, еще больше разогревает серую зону — и так далее по нарастающей. И уже через несколько столетий мы получаем молодой, но вполне жизнеспособный квазар!
— Прямо как костер, — хмыкнул Калашников. Гейнц покачал головой:
— Похуже костра, молодой человек. Скорее это можно сравнить с гипотетической детонацией океана под воздействием термоядерной бомбы. В галактических масштабах вспышка квазара за сто лет — это взрыв, а не костер.
— Я о другом, — пробормотал Калашников. — Ну ладно, а что происходит с квазаром дальше?
— А вот этим как раз мы сейчас и занимаемся, — потер руки Гейнц. — В теории существует и верхний предел плотности серой зоны. Ведь ее сверхсветовая активность может быть направлена не только наружу, но и внутрь дыры! Начиная с некоторой критической плотности, серая зона превращается в насос, который выкачивает массу из самой черной дыры и разбрасывает ее в окружающее пространство. Это приводит к образованию вокруг дыры плотного газового облака, которое начинает препятствовать поглощению добываемой супергравитацией материи. Дело выглядит так, словно дыра включает гигантский вентилятор и выдувает из своих ближайших окрестностей собственную пищу! Вскоре после этого квазар гаснет, а на его месте мы видим самую обыкновенную галактику — слегка потрепанную супегравитацией, но вполне пригодную для обитания. Этот цикл занимает от силы миллион лет, и за свою жизнь средняя галактика способна побывать квазаром несколько тысяч раз!
— Тогда понятно, почему квазаров в миллион раз меньше, чем галактик, — согласился Калашников. — Спасибо за доходчивое объяснение, Альбер. Ну а теперь главный вопрос. Вы не задумывались о том, что квазар можно зажечь, так сказать, вручную? Искусственным путем, создав вокруг центральной дыры мощную энергосистему?
Гейнц опустил голову.
— Конечно же, можно, — ответил он. — В нашей Галактике сумели, чем остальные хуже... Вы неправильный вопрос задали, Артем Сергеевич. Правильный звучит так: а можно ли погасить квазар? Точнее, до какого момента его еще можно погасить?
— И сколько у нас осталось? — вздрогнул Калашников. — Я был уверен, что все под контролем...
Гейнц покачал головой.
— Вы никогда не задумывались, — спросил он, — почему мы не знаем ни одной внегалактической цивилизации?
— Вот даже как? — пробормотал Калашников. — То есть не все под контролем?
— Здесь есть и хорошая сторона, — попробовал улыбнуться Гейнц. — Если нам придется покинуть нашу Галактику, у нас будет огромный выбор свободных звездных систем.
— Одинаковые?! Да я даже мычать членораздельно не мог, в то время как вы разговор поддерживали!
— Разве? — удивилась дарсанка. — Ах да, керофе действует на все тело сразу. Но тут уж извините, мы не настолько хорошо знакомы.
Калашников хотел сказать «и это радует», но передумал. Мало ли что Миноуи взбредет в голову.
— В любом случае, — примирительно сказал Калашников, — мне очень понравилось. Что вы делали? Какой-то вид массажа?
— Клеточный энергообмен. — Миноуи повертела ладошками. — У людей с дарсанцами достаточно совместимая физиология.
Особенно учитывая, что мы из одного исма, подумал Калашников.
— То есть и люди так могут? — спросил он с интересом.
— Могут, — кивнула Миноуи. — Если сформировать соответствующие навыки. Во взрослом возрасте это довольно проблематично.
— Да? — удивился Калашников. — Ладно, посмотрим!
— Только не в ущерб основной работе, — улыбнулась Миноуи. — Напомню, что мы до сих пор не знаем, кто такой Спрут.
— Спрут — не проблема, — махнул рукой Калашников, — думаю, Макаров его уже вычислил. Что с Ядерной Федерацией делать — вот в чем вопрос! Сосредоточьте усилия на Хозяине: думаю, перед войной нами займется именно он.
— Договорились, — ответила дарсанка. — Расстаемся?
— До завтра, — уточнил на всякий случай Калашников. Нея Миноуи растаяла в портале. Калашников потер лоб, разыскал ногами сандалии, встал с кровати. Раньше надо было про керофе узнавать, подумал он. Теперь, похоже, пора вечерний ритуал осваивать.
Калашников вошел в Сеть и выдал запрос по экспедиции Павлова-Гейнца. Ритуалы ритуалами, а работа ждать не будет. Самостоятельно разобраться в астрофизике XXIII века Калашников так и не сумел, а потому решил обратиться непосредственно к специалистам.
Вместо ответа Сеть зажгла посреди комнаты розовый огонек — сигнал прямой связи с представителем экспедиции.
— Артем Сергеевич? — услышал Калашников мягкий вкрадчивый голос. — Интересуетесь нашей работой?
Огонек раздался в стороны, перегородив спальню плоским голографическим экраном. Калашников увидел невысокого лысого старичка с белоснежной клинообразной бородкой. Сеть на секунду высветила бэдж — «Альбер Гейнц, руководитель экспедиции».
Сам Гейнц?! Полезная штука известность, подумал Калашников.
— Здравствуйте, коллега Альбер! — воскликнул он, приветственно поднимая руку. — Конечно же, интересуюсь, ведь я вчера лично напоролся на вашу супергравитацию в окрестностях местной Центральной Дыры!
— Тогда спрашивайте, — кивнул Гейнц и скрестил руки на груди.
Калашников покосился было на кресла, но Гейнц не выказывал ни малейшего желания садиться.
— Расскажите мне, — попросил Калашников, — что происходит с галактикой после возникновения в ней супергравитации.
— Если вкратце, то ничего принципиально нового, — сказал Гейнц, хитро прищурившись. — А если чуть подробнее, то позвольте прочитать вам небольшую лекцию об эволюции галактик. Вы наверняка слышали такое слово — квазар?
— Еще бы, — улыбнулся Калашников. — Это такое состояние галактики, при котором в центральную дыру поступает больше материи, чем обычно.
— Хорошо сказано, — одобрил Гейнц. — Но откуда берется эта материя, вот в чем вопрос! Любая галактика является гравитационно стабильной системой, каждый рукав и каждая звезда имеют собственные траектории вращения, никоим образом не пересекающиеся с центральной дырой. По всем теоретическим построениям, центральные дыры обречены вечно сидеть на голодном пайке. Да вы и сами, наверное, знаете, что на каждый квазар приходится миллион нормальных галактик?
— Знаю, — кивнул Калашников. — У меня вообще сложилось впечатление, что квазар — это что-то вроде сверхновой, вспыхнул и тут же погас.
— Совершенно верно! — обрадовался Гейнц. — Но что является причиной такой вспышки?
— Судя по последним событиям, супергравитация? — догадался Калашников.
— На этапе розжига — да, — согласился Гейнц. — Но откуда берется сама супергравитация? В спокойных галактиках она начисто отсутствует, это я вам как руководитель экспедиции говорю! А в некоторых галактиках что-то происходит — и в считанные годы они превращаются в квазары!
— Вообще-то это я у вас хотел спросить, — напомнил Калашников, — что же там такое происходит. Поначалу я думал, что центральная дыра превышает какую-то критическую массу, потом залез в ваши работы и понял, что полный профан в большинстве наук.
— Хорошо, объясню, — улыбнулся Гейнц. — Я не случайно упомянул слово «розжиг». Супергравитация возникает не внутри дыры и не за ее пределами; она появляется в так называемой серой зоне, охватывающей ближайшие окрестности горизонта событий. Досветовое излучение из этой зоны вырваться уже не может; однако если плотность энергии в серой зоне превышает некий предел, она превращается в природный аналог наших телепортеров и прыжковых звездолетов. Начинаются микропроколы пространства, меняется тонкая структура вакуума, и фьють, — Гейнц взмахнул руками, — супергравитация заработала. Но заработала как всякий примитивный телепорт — с огромным пространственным разбросом! В результате значительная часть материи попадает не в саму серую зону, а в ее окрестности, падает на дыру, выделяя дополнительную энергию, еще больше разогревает серую зону — и так далее по нарастающей. И уже через несколько столетий мы получаем молодой, но вполне жизнеспособный квазар!
— Прямо как костер, — хмыкнул Калашников. Гейнц покачал головой:
— Похуже костра, молодой человек. Скорее это можно сравнить с гипотетической детонацией океана под воздействием термоядерной бомбы. В галактических масштабах вспышка квазара за сто лет — это взрыв, а не костер.
— Я о другом, — пробормотал Калашников. — Ну ладно, а что происходит с квазаром дальше?
— А вот этим как раз мы сейчас и занимаемся, — потер руки Гейнц. — В теории существует и верхний предел плотности серой зоны. Ведь ее сверхсветовая активность может быть направлена не только наружу, но и внутрь дыры! Начиная с некоторой критической плотности, серая зона превращается в насос, который выкачивает массу из самой черной дыры и разбрасывает ее в окружающее пространство. Это приводит к образованию вокруг дыры плотного газового облака, которое начинает препятствовать поглощению добываемой супергравитацией материи. Дело выглядит так, словно дыра включает гигантский вентилятор и выдувает из своих ближайших окрестностей собственную пищу! Вскоре после этого квазар гаснет, а на его месте мы видим самую обыкновенную галактику — слегка потрепанную супегравитацией, но вполне пригодную для обитания. Этот цикл занимает от силы миллион лет, и за свою жизнь средняя галактика способна побывать квазаром несколько тысяч раз!
— Тогда понятно, почему квазаров в миллион раз меньше, чем галактик, — согласился Калашников. — Спасибо за доходчивое объяснение, Альбер. Ну а теперь главный вопрос. Вы не задумывались о том, что квазар можно зажечь, так сказать, вручную? Искусственным путем, создав вокруг центральной дыры мощную энергосистему?
Гейнц опустил голову.
— Конечно же, можно, — ответил он. — В нашей Галактике сумели, чем остальные хуже... Вы неправильный вопрос задали, Артем Сергеевич. Правильный звучит так: а можно ли погасить квазар? Точнее, до какого момента его еще можно погасить?
— И сколько у нас осталось? — вздрогнул Калашников. — Я был уверен, что все под контролем...
Гейнц покачал головой.
— Вы никогда не задумывались, — спросил он, — почему мы не знаем ни одной внегалактической цивилизации?
— Вот даже как? — пробормотал Калашников. — То есть не все под контролем?
— Здесь есть и хорошая сторона, — попробовал улыбнуться Гейнц. — Если нам придется покинуть нашу Галактику, у нас будет огромный выбор свободных звездных систем.
3.
Калашников покачал головой.
— Коллега Гейнц, — сказал он, понизив голос. — Я некоторым образом занимаюсь этой проблемой. Скажите мне точно, сколько у нас есть времени. Если его нет вовсе, я хочу услышать об этом прямо сейчас.
— Процесс станет необратимым примерно через три месяца, — ответил Гейнц. — Странно, что вас об этом еще никто не предупредил.
— На самом деле уже многие предупредили, — пробормотал Калашников. — Но я слишком туго соображаю.
— Надеюсь, теперь вы наконец поняли, — сказал Гейнц.
— Да, и поэтому откланиваюсь, — ответил Калашников. — Желаю вам полного успеха в вашей работе и не смею более задерживать!
— До свидания, — попрощался Гейнц.
Экран погас, и Калашников с чистой совестью дал выход эмоциям.
— Спрут?! — прошипел он сквозь зубы. — Какой, к черту, Спрут, когда эти гады нашу Галактику взрывают! Что, так трудно было сразу сказать?!
Перед Калашниковым вспыхнул розовый огонек — и сразу же развернулся в сферическую голограмму.
— Скажите, Артем Сергеевич, — сказал Гринберг, заложив когтистую ладонь за отворот черного кожаного пиджака, — а кто такие «эти гады»?
— Здравствуйте, — вздохнул Калашников, весь боевой настрой которого моментально улетучился. — Я это так, — он помахал рукой в воздухе, — фигурально...
— Вот именно, — кивнул Гринберг. — Фигурально. И какой в таком случае смысл был вам сообщать, что Галактика вот-вот навернется? В лучшем случае вы запаниковали бы, а в худшем — принялись бы отбрасывать маловероятные варианты и в конце концов пришли бы к тем же самым выводам, что и остальные эксперты.
— Я бы запаниковал, — уверенно заявил Калашников.
— Давайте проверим, — предложил Гринберг. — Вы только что узнали, что квазар почти зажжен. Что вы собираетесь делать дальше?
— У меня есть три месяца, — ответил Калашников. — Выясню способ, а потом погашу!
— Это называется паниковать? — усмехнулся Гринберг.
Калашников почесал переносицу.
— Вы как всегда правы, — признал он. — Но какой смысл в поисках Спрута, когда Галактика вот-вот взорвется? Вряд ли мы успеем выиграть холодную войну за оставшиеся три месяца...
— Вы эксперт по холодным войнам? — осведомился Гринберг.
— А что, — вскинулся Калашников. — Есть шансы?
— Есть, — спокойно ответил Гринберг. — Но только в том случае, если каждый из нас будет заниматься своим делом. Напомнить вам о ваших?
— Сам знаю, — пробурчал Калашников. — Спонки и Спрут. Кстати, Миноуи только что вычислила Хозяина — он теперь тоже мое дело?
— Разумеется, — улыбнулся Гринберг. — Ведь Миноуи — ваш сотрудник!
Калашников облизал губы и ничего не ответил.
— Еще вопросы? — участливо осведомился Гринберг.
Калашников покачал головой:
— Нет. Спасибо за вправленные мозги. А теперь — не мешайте работать!
— Давно бы так, — протянул Гринберг, растворяясь в воздухе.
Повезло мне с куратором, подумал Калашников. Попался бы какой-нибудь Лапин, пришлось бы с ним каждый вечер водку пьянствовать. Впрочем, на то и Звездная Россия, чтобы кураторы правильные попадались.
Розовый огонек замерцал снова, и Калашников удивленно раскрыл глаза. Гринберг возвращается?! Это что-то новенькое!
— УРТ-1965, — сообщила Сеть. — Срочный вызов!
— Привет, — сказал Калашников, одобрив контакт. — Что случилось?
— Мы получили первые результаты, — сообщил УРТ-1965, сверкнув на Калашникова зеркальным лбом. — Нужно срочно их обсудить.
— Что, уже война? — всполошился Калашников. — Они уже летят нас бомбить?!
— Мы — в третьей очереди, — спокойно ответил робот. — Проблема в другом. В большинстве вариантов войны позиция Техноцеркви оказывается значимой. Нам нужно знать твою волю, Пророк.
— Сейчас буду, — кивнул Калашников, разглядев за спиной УРТ-1965 все тот же круглый зал Вселенского Совета. — Только горло промочу.
Дождавшись завершения сеанса, Калашников поправил на кровати покрывало, взял из воздуха стакан с апельсиновым соком и перешел обратно в кабинет. Здесь он подобрал со стола бумажку с большой цифрой «8», аккуратно сложил ее вчетверо и засунул в нагрудный карман на манер носового платка. Теперь можно идти.
Калашников сделал шаг и оказался позади своего председательского кресла. Все тринадцать координаторов Церкви уже сидели по своим местам, УРТ-1965 прямо напротив, остальные по двум сторонам овального стола. На протокольном экране горела повестка дня. «Кризисы, — прочел Калашников, — энергетический, финансовый, научный. Способы осознания: политика, военные действия. Вывод: война».
Хорошо поработали, подумал Калашников. Надо было и раньше им полезные задания давать, а я все Пророка из себя строил.
— Пожалуйста, — кивнул он координатору по науке, роботу с дореформаторским стажем УРТ-117. — Начнем с научного кризиса, поскольку о нем я вообще ничего не знаю.
УРТ-117 поднял руку, требуя полной тишины. До боевой модификации он проектировался как робот-преподаватель и с тех пор сохранил специфическую манеру изложения.
— Примем за показатель результативности науки отношение реализованных новых моделей к общему числу получивших широкую известность, — начал УРТ-117, как водится, издалека. — Исчисленная таким способом результативность неуклонно падала на протяжении последних суперсезов в большинстве цивилизаций первой двадцатки. Однако в последнее время в Ядерной Федерации это падение превратилось в обвал: начиная с пятьсот девяносто седьмого, количество реализованных моделей стало сокращаться не только в относительном, но и в абсолютном выражении. При этом общее число научных публикаций неуклонно росло, но их смысловая нагрузка становилась все менее оригинальной, а сами модели — все более специальными. В шестьсот двадцать втором кризис в порождении новых физических и особенно астрофизических моделей стал темой публичного обсуждения, в котором приняли участие около шестидесяти процентов широко цитируемых ученых. Само это обсуждение стало всего лишь очередной иллюстрацией общего кризиса науки: несмотря на огромное количество предложенных моделей, ни одна из них не была доведена до уровня реализации. Но меня в этой в дискуссии заинтересовало другое обстоятельство. Составив рейтинг результативности ученых по реализованным, а не по цитируемым моделям, я обнаружил, что как раз самые результативные ученые в обсуждении участия и не принимали! Сделав ретроспективное исследование, я обнаружил, что, начиная примерно с трехсотого сеза, имело место непрерывное вымывание результативных ученых из научного сообщества. Сами ученые вроде бы продолжали жить и работать — но модели при этом публиковали все реже и реже. Проанализировав распределение «замолчавших» ученых по отраслям знания, я пришел к выводу, что научный кризис в Ядерной Федерации вызван внешними обстоятельствами. Какая-то крупная организация, скорее всего правительственная, систематически привлекала самых результативных ученых к какому-то грандиозному и тщательно засекреченному исследовательскому проекту в области гравитационно-пространственной физики. В результате такого отрицательного отбора общий уровень науки снижался — сначала медленно, а в последнее время все быстрее и быстрее. На сегодняшний день наука в Ядерной Федерации практически не производит новых результативных ученых — ученым попросту не у кого учиться и не с кем обмениваться своими моделями. Таким образом, я констатирую кризисное состояние Ядерной Федерации в области науки.
— Коллега Гейнц, — сказал он, понизив голос. — Я некоторым образом занимаюсь этой проблемой. Скажите мне точно, сколько у нас есть времени. Если его нет вовсе, я хочу услышать об этом прямо сейчас.
— Процесс станет необратимым примерно через три месяца, — ответил Гейнц. — Странно, что вас об этом еще никто не предупредил.
— На самом деле уже многие предупредили, — пробормотал Калашников. — Но я слишком туго соображаю.
— Надеюсь, теперь вы наконец поняли, — сказал Гейнц.
— Да, и поэтому откланиваюсь, — ответил Калашников. — Желаю вам полного успеха в вашей работе и не смею более задерживать!
— До свидания, — попрощался Гейнц.
Экран погас, и Калашников с чистой совестью дал выход эмоциям.
— Спрут?! — прошипел он сквозь зубы. — Какой, к черту, Спрут, когда эти гады нашу Галактику взрывают! Что, так трудно было сразу сказать?!
Перед Калашниковым вспыхнул розовый огонек — и сразу же развернулся в сферическую голограмму.
— Скажите, Артем Сергеевич, — сказал Гринберг, заложив когтистую ладонь за отворот черного кожаного пиджака, — а кто такие «эти гады»?
— Здравствуйте, — вздохнул Калашников, весь боевой настрой которого моментально улетучился. — Я это так, — он помахал рукой в воздухе, — фигурально...
— Вот именно, — кивнул Гринберг. — Фигурально. И какой в таком случае смысл был вам сообщать, что Галактика вот-вот навернется? В лучшем случае вы запаниковали бы, а в худшем — принялись бы отбрасывать маловероятные варианты и в конце концов пришли бы к тем же самым выводам, что и остальные эксперты.
— Я бы запаниковал, — уверенно заявил Калашников.
— Давайте проверим, — предложил Гринберг. — Вы только что узнали, что квазар почти зажжен. Что вы собираетесь делать дальше?
— У меня есть три месяца, — ответил Калашников. — Выясню способ, а потом погашу!
— Это называется паниковать? — усмехнулся Гринберг.
Калашников почесал переносицу.
— Вы как всегда правы, — признал он. — Но какой смысл в поисках Спрута, когда Галактика вот-вот взорвется? Вряд ли мы успеем выиграть холодную войну за оставшиеся три месяца...
— Вы эксперт по холодным войнам? — осведомился Гринберг.
— А что, — вскинулся Калашников. — Есть шансы?
— Есть, — спокойно ответил Гринберг. — Но только в том случае, если каждый из нас будет заниматься своим делом. Напомнить вам о ваших?
— Сам знаю, — пробурчал Калашников. — Спонки и Спрут. Кстати, Миноуи только что вычислила Хозяина — он теперь тоже мое дело?
— Разумеется, — улыбнулся Гринберг. — Ведь Миноуи — ваш сотрудник!
Калашников облизал губы и ничего не ответил.
— Еще вопросы? — участливо осведомился Гринберг.
Калашников покачал головой:
— Нет. Спасибо за вправленные мозги. А теперь — не мешайте работать!
— Давно бы так, — протянул Гринберг, растворяясь в воздухе.
Повезло мне с куратором, подумал Калашников. Попался бы какой-нибудь Лапин, пришлось бы с ним каждый вечер водку пьянствовать. Впрочем, на то и Звездная Россия, чтобы кураторы правильные попадались.
Розовый огонек замерцал снова, и Калашников удивленно раскрыл глаза. Гринберг возвращается?! Это что-то новенькое!
— УРТ-1965, — сообщила Сеть. — Срочный вызов!
— Привет, — сказал Калашников, одобрив контакт. — Что случилось?
— Мы получили первые результаты, — сообщил УРТ-1965, сверкнув на Калашникова зеркальным лбом. — Нужно срочно их обсудить.
— Что, уже война? — всполошился Калашников. — Они уже летят нас бомбить?!
— Мы — в третьей очереди, — спокойно ответил робот. — Проблема в другом. В большинстве вариантов войны позиция Техноцеркви оказывается значимой. Нам нужно знать твою волю, Пророк.
— Сейчас буду, — кивнул Калашников, разглядев за спиной УРТ-1965 все тот же круглый зал Вселенского Совета. — Только горло промочу.
Дождавшись завершения сеанса, Калашников поправил на кровати покрывало, взял из воздуха стакан с апельсиновым соком и перешел обратно в кабинет. Здесь он подобрал со стола бумажку с большой цифрой «8», аккуратно сложил ее вчетверо и засунул в нагрудный карман на манер носового платка. Теперь можно идти.
Калашников сделал шаг и оказался позади своего председательского кресла. Все тринадцать координаторов Церкви уже сидели по своим местам, УРТ-1965 прямо напротив, остальные по двум сторонам овального стола. На протокольном экране горела повестка дня. «Кризисы, — прочел Калашников, — энергетический, финансовый, научный. Способы осознания: политика, военные действия. Вывод: война».
Хорошо поработали, подумал Калашников. Надо было и раньше им полезные задания давать, а я все Пророка из себя строил.
— Пожалуйста, — кивнул он координатору по науке, роботу с дореформаторским стажем УРТ-117. — Начнем с научного кризиса, поскольку о нем я вообще ничего не знаю.
УРТ-117 поднял руку, требуя полной тишины. До боевой модификации он проектировался как робот-преподаватель и с тех пор сохранил специфическую манеру изложения.
— Примем за показатель результативности науки отношение реализованных новых моделей к общему числу получивших широкую известность, — начал УРТ-117, как водится, издалека. — Исчисленная таким способом результативность неуклонно падала на протяжении последних суперсезов в большинстве цивилизаций первой двадцатки. Однако в последнее время в Ядерной Федерации это падение превратилось в обвал: начиная с пятьсот девяносто седьмого, количество реализованных моделей стало сокращаться не только в относительном, но и в абсолютном выражении. При этом общее число научных публикаций неуклонно росло, но их смысловая нагрузка становилась все менее оригинальной, а сами модели — все более специальными. В шестьсот двадцать втором кризис в порождении новых физических и особенно астрофизических моделей стал темой публичного обсуждения, в котором приняли участие около шестидесяти процентов широко цитируемых ученых. Само это обсуждение стало всего лишь очередной иллюстрацией общего кризиса науки: несмотря на огромное количество предложенных моделей, ни одна из них не была доведена до уровня реализации. Но меня в этой в дискуссии заинтересовало другое обстоятельство. Составив рейтинг результативности ученых по реализованным, а не по цитируемым моделям, я обнаружил, что как раз самые результативные ученые в обсуждении участия и не принимали! Сделав ретроспективное исследование, я обнаружил, что, начиная примерно с трехсотого сеза, имело место непрерывное вымывание результативных ученых из научного сообщества. Сами ученые вроде бы продолжали жить и работать — но модели при этом публиковали все реже и реже. Проанализировав распределение «замолчавших» ученых по отраслям знания, я пришел к выводу, что научный кризис в Ядерной Федерации вызван внешними обстоятельствами. Какая-то крупная организация, скорее всего правительственная, систематически привлекала самых результативных ученых к какому-то грандиозному и тщательно засекреченному исследовательскому проекту в области гравитационно-пространственной физики. В результате такого отрицательного отбора общий уровень науки снижался — сначала медленно, а в последнее время все быстрее и быстрее. На сегодняшний день наука в Ядерной Федерации практически не производит новых результативных ученых — ученым попросту не у кого учиться и не с кем обмениваться своими моделями. Таким образом, я констатирую кризисное состояние Ядерной Федерации в области науки.