Страница:
цыганочка. Я уже по-настоящему скучаю без моей девочки.
И пока они брели по аллее, Шарлотта поглядывала на окошко в детской,
следя, не покажется ли там тесно прижатое к оконному стеклу маленькое
личико. Войдя во двор, она так и ждала, что вот-вот широко распахнется дверь
в сени и оттуда выбежит ребенок и, шлепая по лужам и талому снегу, ринется
прямо к ней.
Но ничего подобного не случилось. Зато к возвращавшимся домой дамам уже
спешил навстречу не кто иной, как сам барон Адриан. На бароне была шуба
волчьего меха, подпоясанная в несколько рядов длинным разноцветным кушаком.
На ногах у него дорожные сапоги, такие высокие и широкие, что каждый
невольно подумал бы, уж не скроены ли они на каролинский манер, по образцу
огромных ботфортов на портрете предка барона Адриана. Он явно собрался в
путь и шел им навстречу, чтобы объяснить причину своего отъезда.
Баронесса тотчас же испугалась, не случилось ли какой беды в их
отсутствие, и Шарлотта услыхала, как она вздохнула:
- Ох, ох! Что там еще стряслось?
Между тем, кажется, ничего особо неприятного не случилось, скорее можно
заподозрить обратное, потому что барон Адриан разом стряхнул с себя хмурь и
стал весел и обходителен.
- А у меня новости, сейчас узнаете! - сказал он. - Прошло, пожалуй, с
полчаса, как вы ушли, когда к крыльцу подкатила цыганская повозка. Она была,
как водится, набита грязными узлами, а на них сидели мужчина с женщиной
соответствующего вида. Женщина осталась в санях, а мужчина вылез оттуда и
вскоре пришел ко мне в кабинет. И за каким, по-вашему, делом он ко мне
пожаловал? Да всего-навсего потребовать для моей досточтимой невестки
денежное возмещение за то, что она позволяет нам взять опеку над ее
ребенком.
- Вон оно что! - воскликнула Шарлотта. - Впрочем, этого и следовало
ожидать!
- Да, разумеется, следовало, - согласился барон Адриан. - Но самое
удивительное вовсе не в этом. Человек, который приехал поговорить со мной,
был дурно одет и выглядел так, как и положено этакому сброду, и сперва я
принял его за обыкновенного бродягу-цыгана. Однако в его голосе что-то
показалось мне знакомым, и покуда он говорил со мной, я все ломал голову над
тем, где я мог встречаться с ним раньше. Да и вел-то он себя, впрочем, не
совсем так, как в обычае у людей такого сорта.
- О, боже мой!
- Ты, кузина Шарлотта, я вижу, догадываешься уже, кто это был. Но я-то
тугодум и не сразу понял, кто он такой. Я перебирал в памяти все эти
цыганские физиономии, которые обычно видишь на ярмарке в Бру. А тем временем
ругал его на чем свет стоит за то, что он явился с таким бесстыдным
домогательством. Я не поскупился ни на брань, ни на проклятия, потому что
такие люди только это и понимают. Будь это обычный бродяга, он бы смолчал и
стерпел мою ругань: ведь они все же немного почитают нас, господ. А этот за
словом в карман не лез и выложил мне все, что обо мне говорят. Мне пришлось
выслушать, что я подло обошелся со своим братом, что мне следовало бы
пригласить на похороны невестку, и еще много всего в том же духе. Я ударил
кулаком по столу и велел ему убираться, но толку не было.
- Вы, кузен, говорили ему о том, что...
- Ты, Шарлотта, очевидно, имеешь в виду, сообщил ли я ему, что ребенка
берет себе богатая фру Шагерстрем. Нет, кузина, тут я поостерегся. Это
только умножило бы притязания Карла-Артура. Между тем мой гость не унимался
и честил меня по-прежнему так, будто это доставляло ему особенное
удовольствие. И когда ему удалось настолько разозлить меня, что я готов был
выбросить его за дверь, он пустил в ход последний козырь. Нимало не
испугавшись, он напоследок заявил, что если я не желаю заплатить за
девчонку, так она у меня и не останется.
Шарлотта слушала со все возрастающим страхом. Возвращаясь в Хедебю с
кладбища, она твердо решила, что ничего не могла, да и не смела сделать для
Карла-Артура. Так неужели теперь снова начнется ее борьба с самой собой?
- Но лишь только он захлопнул дверь, - продолжал свой рассказ барон, -
меня будто осенило. Ведь я имел честь говорить со своим кузеном
Карлом-Артуром Экенстедтом. Он, безусловно, немало времени проводил вместе с
моим братом, да и разъезжал он также в цыганской повозке! А зимой он, верно,
живет на севере, там, где обретается весь этот беспутный сброд. Совершенно
естественно, что он взялся вымогать деньги в пользу этой цыганки, на которой
угораздило жениться моего брата.
- Ну, а когда вы, кузен, узнали его, неужели вы позволили ему уехать?
- Да нет же; поняв, кто это был, я, разумеется, захотел потолковать с
ним. Я выбежал на крыльцо, но он уже успел сесть в сани и съезжал со двора.
Я крикнул ему изо всех сил: "Карл-Артур!", но это не возымело ни малейшего
действия.
- А теперь, кузен, вы собираетесь нагнать его?
- Да, собираюсь. Видишь ли, кузина, как дело вышло. Отъехав довольно
далеко по аллее, Карл-Артур внезапно осадил лошадь. Там как раз шла наша
нянька со всеми детьми, надумав, видно, пойти вам навстречу. Женщина,
сидевшая в повозке, тотчас узнала мою племянницу, я слышал, как она
окликнула ее. Но когда ребенок подбежал к ней, она высунулась, подхватила
девочку и втащила ее в сани. Карл-Артур хлестнул кнутом, лошадь понеслась. И
вот таким-то манером, кузина, они, можно сказать, прямо на глазах у меня
увезли ребенка.
- Как, моей девочки нет?
- А я стоял как беспомощный дурак! Я не мог нагнать их. Ведь все наши
лошади в дальнем лесу, дрова возят.
- Ну, а мои?!
- Конечно же, кузина, я тотчас вспомнил, что есть еще и эти лошади, и
поскольку ты, кузина, в этом деле лицо заинтересованное ничуть не менее, чем
я, то я и позволил себе приказать кучеру заложить лошадей. Я как раз
поджидал его, когда увидел, что вы с Амелией идете домой. Тебе, кузина,
вовсе нет надобности тревожиться. Ребенок вскоре снова будет здесь. Ну,
наконец-то! Вот и лошади!
Он уже хотел подбежать к саням, но Шарлотта удержала его за рукав.
- Постойте, кузен Адриан! Нельзя ли мне поехать с вами?
Лицо барона Адриана побагровело. Но с прямой откровенностью, которая
отличала его в дни молодости, он повернулся к Шарлотте:
- Тебе, кузина Шарлотта, нечего бояться. Я верну ребенка, даже если это
будет стоить мне жизни! Я ходил тут, черт побери, целую неделю и мучился как
проклятый! Должен же я отплатить тебе, кузина, за то, что ты помешала мне
отослать эту бедную девочку.
- Ах, кузен Адриан, - сказала Шарлотта. - Не из-за того вовсе хочу я
ехать. Но такая уж я - не верю даже самому дурному, что говорят о людях.
Только теперь, когда он украл мою маленькую девочку, я поняла, как низко пал
Карл-Артур. Возьмите меня, кузен, с собой, мне необходимо поговорить с ним!
Между тем нагнать беглецов оказалось вовсе не так легко, как полагал
барон Адриан. Отчасти оттого, что они намного опередили своих
преследователей, отчасти оттого, что санный путь, как обнаружилось, был
много хуже, нежели они ожидали. Великолепным лошадям Шарлотты приходилось
напрягать все свои силы; там, где дорога была в проталинах, они не могли
тащить тяжелые сани иначе как шагом. Шарлотте казалось, будто она прикована
к месту, и она с досадой не отрывала глаз от узких следов цыганских саней,
которые могли объезжать проталины по самой малой полоске снега на обочине.
Порой даже они давали крюку, объезжая их по еще заснеженным полям.
Но чем больше они удалялись от широкой равнины возле церкви к Бру, тем
лучше становился санный путь, а к Шарлотте постепенно возвращалась надежда
вскоре вернуть свою приемную дочку. Немало подбадривало ее и то, что барон
Адриан и она неожиданно стали друзьями. Она и сама толком не знала, как это
случилось. Должно быть, каждый из них со своей стороны обнаружил, что другой
благороден и чистосердечен, быть может, чуть безрассуден, но зато человек
замечательный, и общаться с таким - просто одно удовольствие. Барон даже
сказал ей: он рад, что Шарлотта не уехала из Хедебю, прежде чем он сделал
такое открытие.
Шарлотта не давала столь откровенных заверений, но поскольку она
сомневалась, что сумеет склонить своего супруга помочь Карлу-Артуру, ей
пришло в голову попросить позаботиться о нем барона Адриана. Ведь он
доводился кузеном Карлу-Артуру, и, должно быть, ему не очень-то приятно, что
столь близкий его родственник шатается по проселочным дорогам.
Но не успела она вымолвить и нескольких слов, как барон Адриан прервал
ее.
- Нет, кузина Шарлотта, - смеясь, сказал он. - Дудки! Не желаю иметь
никаких дел с такими людьми! И поистине, было бы разумнее всего, если бы и
ты, кузина, последовала моему примеру.
Шарлотту немножко удивил этот резкий ответ, но ей показалось, будто она
угадала его причину.
- Вы находите, вероятно, кузен, возмутительным, что Карл-Артур, человек
женатый, разъезжает повсюду с чужой женой?
- Ха-ха-ха! Вон оно что! Ты, Шарлотта, принимаешь меня за этакую
ходячую добродетель? Нет, об этом я вовсе и не думал; тут другое, не менее
скверное обстоятельство. Не понимаю, что за чертовщина творится с кузеном
Карлом-Артуром. Неужто же ему невдомек, что этакая спутница может вызвать
лишь омерзение ко всем его проповедям?
- Я тоже считаю, что прежде всего следовало бы разлучить их.
- Разлучить их! - Повернувшись к Шарлотте, барон Адриан положил ей на
плечо руку в большой лохматой рукавице волчьего меха. - Разлучить их тебе
удастся разве что на плахе или на холме висельников!
Шарлотта, тепло укутанная в медвежью полость, безуспешно пыталась
заглянуть своему спутнику в лицо.
- Вы, кузен, верно, шутите? - спросила она.
Барон Адриан не дал прямого ответа на ее вопрос. Убрав руку с плеча
Шарлотты, он уселся поудобнее в санях и в том же легком, полусаркастическом
тоне, в каком говорил уже раньше, произнес:
- Могу ли я спросить, слышала ли ты, кузина, о том, что над
Левеншельдами тяготеет проклятие?
- Да, кузен Адриан, слышала. Но должна признаться - не припомню, в чем
там дело.
- Живя в большом свете, ты, кузина Шарлотта, разумеется, считаешь все
это грубым суеверием
- Хуже того, кузен Адриан! У меня вообще нет ни малейшего интереса к
явлениям сверхъестественным. Никакой склонности к этому я не питаю! А вот
моя сестра Мария-Луиза - напротив...
Барон Адриан расхохотался.
- А раз ты, кузина Шарлотта, не веришь в это, тем лучше. Я уже давно
собирался рассказать тебе об этом проклятии, да боялся тебя напугать.
- На этот счет, кузен, можете быть совершенно спокойны!
- Ну что ж, кузина, изволь, - начал было барон Адриан, но, внезапно
прервав самого себя, указал рукой на кучера, который сидел прямо перед ним и
мог слышать каждое их слово. - Отложим, пожалуй, до другого раза!
Шарлотта еще раз попыталась заглянуть барону Адриану в лицо. В его тоне
все еще слышалось нечто саркастическое, словно он потешался над старинным
семейным преданием. Но, уж конечно, ему не хотелось, чтобы кучер слышал его
рассказ. Шарлотта поспешила рассеять его страхи:
- Вы плохо знаете моего мужа, кузен, если думаете, что он может нанять
кучера, не удостоверившись прежде, что тот несколько туговат на ухо и не
помешает седокам вести откровенную беседу.
- Бесподобно, кузина! Право же, возьму с него пример. Ну так вот что я
хотел сказать. У нас, Левеншельдов, был когда-то враг, некая Марит
Эриксдоттер - простая крестьянка. Отец ее, дядя и жених были безвинно
заподозрены в том, что украли перстень нашего пращура, и им пришлось кончить
жизнь на виселице. И вовсе неудивительно, что несчастная женщина пыталась
отомстить, и как раз с помощью все того же перстня. Мой родной отец чуть
было не стал первой ее жертвой, но, к счастью, он был спасен Мальвиной
Спаак. Ей удалось завоевать благосклонность Марит Эриксдоттер и с ее помощью
опустить злополучный перстень в фамильную гробницу.
Нетерпеливым жестом Шарлотта прервала рассказчика:
- Ради бога, кузен Адриан! Не думайте, что я такая невежда. Историю
перстня Левеншельдов я знаю, по-моему, слово в слово.
- Но одного ты, кузина, уж конечно, не слыхала. А именно: лишь только
батюшка оправился от такого потрясения, как к бабушке моей, баронессе
Августе Левеншельд, вдруг явилась Марит Эриксдоттер и потребовала, чтобы
бабушка женила своего сына, стало быть, моего отца, на девице Спаак. Она
уверяла, будто бы бабушка моя накануне вечером обещала ей это, и лишь одного
этого обещания ради отступилась Марит от своей мести. Бабушка отвечала ей,
что такого обещания она дать не могла, так как знала, что сын ее уже
обручен. Она была готова одарить Мальвину Спаак, чем та только пожелает. Но
то, чего требовала Марит, было попросту невозможно.
- Теперь, когда вы рассказываете эту историю, кузен, - перебила его
Шарлотта, - мне кажется, будто я тоже слыхала нечто в этом роде. Впрочем,
мне представляется вполне естественным, что Марит безоговорочно примирилась
с тем, что произошло.
- Этого-то, кузина, она как раз и не сделала. Она продолжала настаивать
на своем, и тогда бабушка приказала позвать девицу Мальвину, дабы та
подтвердила, что баронесса не давала ей никакого обещания на брак с ее
сыном. Девица Спаак подтвердила во всем слова хозяйки. Но тут неистовый гнев
обуял Марит Эриксдоттер. Она, верно, раскаивалась в том, что безо всякой
пользы отступилась от мести за великую неправду, которую претерпели ее
родичи. И она заявила моей бабушке, что снова начнет мстить.
"Трое моих претерпели насильственную смерть! - воскликнула она. - Трое
твоих тоже примут лютую скоропостижную смерть, потому как ты не держишь свое
слово!"
- Но, кузен Адриан...
- Мне кажется, я знаю, что ты хочешь мне возразить, кузина Шарлотта.
Бабушка моя, как и ты, кузина, считала, что несчастная женщина не может быть
опасна. Ничуть не испугавшись, баронесса спокойно отвечала, что Марит теперь
слишком стара для того, чтобы лишить жизни трех баронов Левеншельдов.
"Да, я стара и уже в гроб гляжу, - так будто бы ответила баронессе
Марит. - Но где бы я ни была, живая ли, мертвая ли, - я смогу прислать
человека, который отомстит за меня!"
Тут Шарлотта, не в силах дольше терпеть, с такой силой сорвала с себя
медвежью полость, что ей удалось наконец заглянуть барону в лицо.
- Уж не хотите ли вы, кузен, сказать, что, по вашему мнению, слова
бедной, темной крестьянки могут иметь какое-нибудь значение? - с величайшим
хладнокровием спросила она. - Впрочем, я очень хорошо знаю всю эту историю.
Припоминаю, что мой любимый друг полковница Экенстедт имела обыкновение
рассказывать именно эту историю в пример того, как мало надо придавать
значения такого рода предсказаниям. Она ни во что не ставила это
пророчество.
- Не вполне убежден, что в настоящем случае тетушка была права, -
возразил барон Адриан, привстав в санях, чтобы окинуть взглядом дорогу. - Не
похоже, чтобы нам скоро удалось нагнать эту нежную парочку, - продолжал он,
снова усаживаясь. - С твоего позволения, кузина, я хотел бы рассказать о
небольшом странном происшествии, приключившемся в Хедебю еще при жизни моих
родителей.
- Сделайте милость, кузен Адриан. Да и время пройдет тогда быстрее!
- Это было, кажется, летом тысяча восемьсот шестнадцатого года, - начал
барон. - В Хедебю предстоял званый обед по случаю дня рождения моей матушки.
За несколько дней до праздника родители мои, как всегда бывало в подобных
случаях, послали за Мальвиной Спаак, чтобы она помогла им во всякого рода
приготовлениях. В ту пору она была уже замужем, и звали ее, собственно
говоря, Мальвина Турбергссон. Но у нас в Хедебю никак не могли привыкнуть
называть ее каким-либо иным именем, нежели тем, которым называли ее все
пятнадцать лет, когда она служила там домоправительницей. Полагаю, что и ей
самой оно было милее всякого другого. Полагаю также, кузина, что величайшей
радостью в жизни фру Мальвины было приезжать в Хедебю и помогать матушке
задавать пиры или же в другом каком важном деле. Замужем она была за бедным
арендатором, и ей не представлялось случая проявить свой большой талант в
приготовлении изысканных блюд дома. Только в Хедебю удавалось ей блеснуть
своим умением.
- А не тянуло ли ее туда еще и нечто другое? - спросила Шарлотта,
которой пришли на память кое-какие подробности из истории старинного рода
Левеншельдов.
- Весьма справедливо, кузина Шарлотта. Я как раз намеревался рассказать
об этом. Старые хозяева фру Мальвины - мой дед Бенгт-Йеран и моя бабушка
баронесса Августа, о которой я только что говорил, были уже на том свете.
Отец же мой, который унаследовал Хедебю, был, как всем известно, предметом
любви фру Мальвины в девичестве. И хотя пыл юной страсти поохладел, у фру
Мальвины все же сохранилась к нему маленькая слабость. Нам, детям, всегда
казалось, будто батюшка с матушкой питали истинное дружеское расположение к
Мальвине Спаак. Встречали они ее с откровенной радостью, сажали за свой стол
и доверительно беседовали с ней обо всех своих горестях и радостях. Нам и в
голову не приходило заподозрить, что скрытой причиной всех этих дружеских
чувств могли быть угрызения совести.
- Полковница Экенстедт всегда говорила об искренней дружбе Мальвины
Спаак ко всему семейству, - заметила Шарлотта.
- Да, она всегда была нам искренно преданным другом; во всяком случае,
нет ни малейшего повода думать иначе. И ту привязанность, которую Мальвина
питала к нашим родителям, она перенесла и на сыновей - Йерана и меня. Она
всегда стряпала наши самые любимые кушанья, всегда совала нам какое-нибудь
лакомство, припасенное для нас, когда мы наведывались к ней на поварню; ей
никогда не надоедало рассказывать нам самые жуткие истории о привидениях.
Но, быть может, следует оговориться, что любимцем ее, совершенно очевидно,
был Йеран, и причиной тому была, видимо, его наружность. Я, румяный и
белокурый, похож был на любого деревенского мальчишку и вряд ли мог
пробудить в ее душе какие-либо нежные воспоминания. А с Йераном было иначе.
Он был красив, с большими темными глазами, и все считали, что он - вылитый
отец. Поэтому весьма вероятно, что когда Йеран приходил в поварню и фру
Мальвина отрывала взгляд от квашни или плошки с жарким, ей не раз чудилось,
будто время остановилось и будто возлюбленный ее юности вновь вернулся к
ней, чтобы попросить у нее совета, как найти средство заставить мертвеца
упокоиться в могиле.
Лицо Шарлотты подернулось легкой грустью.
- Мне знакомы эти глаза, - словно самой себе сказала она.
- Такие вот добрые отношения между фру Мальвиной и нами, мальчиками,
продолжались вплоть до тысяча восемьсот шестнадцатого года, - снова повел
рассказ барон. - Но тут фру Мальвина имела неосторожность взять с собой в
Хедебю свою дочку Тею. Девочке минуло в ту пору тринадцать лет, а мне было
уже восемнадцать, Йерану шестнадцать, и мы считали себя слишком взрослыми,
чтобы играть с нею. Если бы маленькая Тея обладала неотразимым очарованием,
она заставила бы нас забыть разницу в возрасте, но бедняжка была неуклюжая
коротышка с глазами навыкате, да к тому же еще и шепелявила. Мы находили ее
отвратительной и всячески избегали ее, а фру Мальвина, считавшая маленькую
Тею небывало одаренным ребенком, чувствовала себя немножко обиженной за нее.
- Ах, - прошепелявила Шарлотта, - как подумаю, что еду рядом с бароном
Левеншельдом, сыном того самого барона Адриана Левеншельда, которого любила
моя матушка и который взял на себя все расходы по моему воспитанию!
Но Шарлотта тут же оборвала свою речь.
- Нет, прошу прощения, кузен! Я не подумала о том, каково ей сейчас!
Стыдно издеваться над несчастной!
Барон расхохотался.
- Жаль, что в тебе, кузина, заговорила совесть. У тебя, кузина
Шарлотта, должно быть, большой талант. Мне почудилось, будто со мной рядом в
санях сидит маленькая Тея. Но прежде чем продолжить свой рассказ, я позволю
спросить, не наскучил ли я тебе, кузина? Ведь не каждый день доводится
встретить кого-нибудь из нашего рода. А когда это случается, я будто снова
чудом молодею. Все былое заново встает предо мной. Ты, кузина, наверняка
была бы снисходительнее к нам за неучтивость к маленькой Tee, нежели наши
собственные родители. Но матушка моя, заметившая, что фру Мальвина утратила
обычное доброе расположение духа, тотчас же угадала причину и
строго-настрого наказала нам быть поучтивее с маленькой Теей, а батюшка тоже
добавил от себя. Привычные к послушанию, мы несколько раз брали с собой
девочку покататься на лодке, а с высоких яблонь натряхивали ей яблок. Фру
Мальвина, эта добрая душа, снова сияла от радости, и все шло наилучшим
образом до самого праздника.
- Как вы только ее не утопили! - сказала Шарлотта.
- Тебе нетрудно представить себе наши чувства, кузина, - продолжал
барон. - К нам съехались господа со всего уезда, мы встретились с девушками
и юношами, которых знали сызмальства и любили, и поэтому нам и в голову не
приходило, что и в такой день нам надобно оказывать внимание маленькой Tee.
Матушка моя особо распорядилась, чтобы девочка присутствовала на празднике,
и я припоминаю лишь, что одета она была вполне подобающим случаю образом. Но
так как ее никто не знал, а внешность ее была поистине отталкивающей, то
никто ей не уделял внимания. Мы не взяли ее с собой играть в саду, а когда
поздним вечером в зале начались танцы, ее никто не пригласил. К несчастью,
матушка была занята беседой со взрослыми гостями и забыла посмотреть, как
чувствует себя маленькая Тея. Только за ужином она вспомнила о ее
существовании, но, увы, было уже поздно. Матушка спросила горничную, где
девочка, и узнала, что та сидит в поварне у своей маменьки и горько плачет.
Никто с ней и словом не перемолвился! Ее не взяли ни играть, ни танцевать!
Ну-с, маменьку это, конечно, немного встревожило, но не могла же она, в
конце концов, оставить гостей, чтобы пойти утешать капризного ребенка.
Говоря по правде, теперь-то я совершенно уверен в том, что она находила
маленькую Тею не менее противной, нежели мы, мальчики.
- Тея всегда обладала удивительной способностью доставлять людям
неприятности, - заметила Шарлотта.
- Да, не правда ли, кузина? Так вот, Мальвина Спаак, разумеется,
оскорбилась за свою любимую дочку. Наутро, едва матушка успела проснуться,
как к ней в спальню вошла горничная и доложила, что фру Мальвина желает
уехать и велела спросить, не распорядятся ли заложить ей экипаж. Матушка
была крайне удивлена. Еще раньше она уговорилась с фру Мальвиной, что та
останется в Хедебю еще на несколько дней, чтобы отдохнуть от праздничных
хлопот. Матушка тотчас же поспешила к ней и стала ее отговаривать, но та
была непреклонна; тогда матушка догадалась призвать на помощь мужа. Батюшка
сказал несколько слов о том, что накануне вечером он все время наблюдал за
маленькой Теей и нашел, что она держалась очень мило и достойно. Фру
Мальвина немедля сменила гнев на милость. Отъезд был отложен, и фру Мальвину
удалось даже уговорить задержаться в Хедебю еще на целую неделю, чтобы мы,
дети, успели бы познакомиться друг с другом поближе и стать добрыми
друзьями.
- Это было уж слишком жестоко, кузен!
- Так вот, когда дело было улажено, батюшка велел позвать нас,
мальчиков, к себе в кабинет. Он спросил, как мы смели ослушаться его
приказаний, и дал каждому по оплеухе. Вообще-то батюшка мой был человек
весьма благодушный и кроткий. Мы совершенно не в силах были уразуметь,
отчего это батюшка питал такую слабость к маленькой Tee. Но тут он дал нам
понять, что на всем белом свете нет человека, с которым мы должны были
обращаться более бережно, чем с ней. И сообщил нам, что Тея останется в
Хедебю еще на целую неделю, чтобы мы подружились с ней.
- И этого, разумеется, вы не смогли вынести?
- Я смолчал, но Йеран, который был нрава более пылкого и к тому же
взбешен оплеухой, в страшной ярости вскричал: "Из того, что папенька был
влюблен в Мальвину Спаак, вовсе не значит, что мы должны быть без ума от
маленькой Теи". Я был уверен, что Йерана вышвырнут за дверь, но все вышло
совсем иначе. Папенька сдержал свой гнев. Усевшись в большое кресло, он
попросил нас подойти поближе. Мы встали перед ним рядом - слева и справа.
Взяв наши руки в свои, он сказал, что настало время нам узнать семейную
тайну. Он опасается, что с Мальвиной Спаак поступили весьма несправедливо.
При неких обстоятельствах - а он был убежден, что мы знаем, на что именно он
намекал, - он был на волосок от смерти. И он подозревает, что матушка его,
баронесса Августа, если и не прямо, то все же каким-то манером дала понять
Мальвине Спаак, что та станет ее снохой, если ей удастся спасти его жизнь.
Обещание это, разумеется, выполнено быть не могло, и девица Мальвина вела
себя наиделикатнейшим образом. Но батюшка тем не менее чувствовал, что он
перед ней в неоплатном долгу. Оттого-то он и призвал нас обходиться с фру
Мальвиной и ее дочерью как можно внимательнее.
- Какой благородный призыв, кузен!
- К сожалению, кузина, мы, мальчики, нашли все это скорее смехотворным,
нежели трогательным.
Но в этот миг кучер Лундман обернулся к седокам и доложил, что ему
показалось, будто на вершине одного из холмов, совсем близко от них, он
приметил цыганскую повозку.
Барон привстал в санях. Он тоже увидал повозку, но тут же заявил, что
до того холма еще не менее четверти мили, и к тому же определить, те ли это
сани, которые они преследуют, или же другие, было невозможно. Все-таки он
попросил Лундмана пустить лошадей елико возможно во всю прыть и поспешно
составил план нападения.
И пока они брели по аллее, Шарлотта поглядывала на окошко в детской,
следя, не покажется ли там тесно прижатое к оконному стеклу маленькое
личико. Войдя во двор, она так и ждала, что вот-вот широко распахнется дверь
в сени и оттуда выбежит ребенок и, шлепая по лужам и талому снегу, ринется
прямо к ней.
Но ничего подобного не случилось. Зато к возвращавшимся домой дамам уже
спешил навстречу не кто иной, как сам барон Адриан. На бароне была шуба
волчьего меха, подпоясанная в несколько рядов длинным разноцветным кушаком.
На ногах у него дорожные сапоги, такие высокие и широкие, что каждый
невольно подумал бы, уж не скроены ли они на каролинский манер, по образцу
огромных ботфортов на портрете предка барона Адриана. Он явно собрался в
путь и шел им навстречу, чтобы объяснить причину своего отъезда.
Баронесса тотчас же испугалась, не случилось ли какой беды в их
отсутствие, и Шарлотта услыхала, как она вздохнула:
- Ох, ох! Что там еще стряслось?
Между тем, кажется, ничего особо неприятного не случилось, скорее можно
заподозрить обратное, потому что барон Адриан разом стряхнул с себя хмурь и
стал весел и обходителен.
- А у меня новости, сейчас узнаете! - сказал он. - Прошло, пожалуй, с
полчаса, как вы ушли, когда к крыльцу подкатила цыганская повозка. Она была,
как водится, набита грязными узлами, а на них сидели мужчина с женщиной
соответствующего вида. Женщина осталась в санях, а мужчина вылез оттуда и
вскоре пришел ко мне в кабинет. И за каким, по-вашему, делом он ко мне
пожаловал? Да всего-навсего потребовать для моей досточтимой невестки
денежное возмещение за то, что она позволяет нам взять опеку над ее
ребенком.
- Вон оно что! - воскликнула Шарлотта. - Впрочем, этого и следовало
ожидать!
- Да, разумеется, следовало, - согласился барон Адриан. - Но самое
удивительное вовсе не в этом. Человек, который приехал поговорить со мной,
был дурно одет и выглядел так, как и положено этакому сброду, и сперва я
принял его за обыкновенного бродягу-цыгана. Однако в его голосе что-то
показалось мне знакомым, и покуда он говорил со мной, я все ломал голову над
тем, где я мог встречаться с ним раньше. Да и вел-то он себя, впрочем, не
совсем так, как в обычае у людей такого сорта.
- О, боже мой!
- Ты, кузина Шарлотта, я вижу, догадываешься уже, кто это был. Но я-то
тугодум и не сразу понял, кто он такой. Я перебирал в памяти все эти
цыганские физиономии, которые обычно видишь на ярмарке в Бру. А тем временем
ругал его на чем свет стоит за то, что он явился с таким бесстыдным
домогательством. Я не поскупился ни на брань, ни на проклятия, потому что
такие люди только это и понимают. Будь это обычный бродяга, он бы смолчал и
стерпел мою ругань: ведь они все же немного почитают нас, господ. А этот за
словом в карман не лез и выложил мне все, что обо мне говорят. Мне пришлось
выслушать, что я подло обошелся со своим братом, что мне следовало бы
пригласить на похороны невестку, и еще много всего в том же духе. Я ударил
кулаком по столу и велел ему убираться, но толку не было.
- Вы, кузен, говорили ему о том, что...
- Ты, Шарлотта, очевидно, имеешь в виду, сообщил ли я ему, что ребенка
берет себе богатая фру Шагерстрем. Нет, кузина, тут я поостерегся. Это
только умножило бы притязания Карла-Артура. Между тем мой гость не унимался
и честил меня по-прежнему так, будто это доставляло ему особенное
удовольствие. И когда ему удалось настолько разозлить меня, что я готов был
выбросить его за дверь, он пустил в ход последний козырь. Нимало не
испугавшись, он напоследок заявил, что если я не желаю заплатить за
девчонку, так она у меня и не останется.
Шарлотта слушала со все возрастающим страхом. Возвращаясь в Хедебю с
кладбища, она твердо решила, что ничего не могла, да и не смела сделать для
Карла-Артура. Так неужели теперь снова начнется ее борьба с самой собой?
- Но лишь только он захлопнул дверь, - продолжал свой рассказ барон, -
меня будто осенило. Ведь я имел честь говорить со своим кузеном
Карлом-Артуром Экенстедтом. Он, безусловно, немало времени проводил вместе с
моим братом, да и разъезжал он также в цыганской повозке! А зимой он, верно,
живет на севере, там, где обретается весь этот беспутный сброд. Совершенно
естественно, что он взялся вымогать деньги в пользу этой цыганки, на которой
угораздило жениться моего брата.
- Ну, а когда вы, кузен, узнали его, неужели вы позволили ему уехать?
- Да нет же; поняв, кто это был, я, разумеется, захотел потолковать с
ним. Я выбежал на крыльцо, но он уже успел сесть в сани и съезжал со двора.
Я крикнул ему изо всех сил: "Карл-Артур!", но это не возымело ни малейшего
действия.
- А теперь, кузен, вы собираетесь нагнать его?
- Да, собираюсь. Видишь ли, кузина, как дело вышло. Отъехав довольно
далеко по аллее, Карл-Артур внезапно осадил лошадь. Там как раз шла наша
нянька со всеми детьми, надумав, видно, пойти вам навстречу. Женщина,
сидевшая в повозке, тотчас узнала мою племянницу, я слышал, как она
окликнула ее. Но когда ребенок подбежал к ней, она высунулась, подхватила
девочку и втащила ее в сани. Карл-Артур хлестнул кнутом, лошадь понеслась. И
вот таким-то манером, кузина, они, можно сказать, прямо на глазах у меня
увезли ребенка.
- Как, моей девочки нет?
- А я стоял как беспомощный дурак! Я не мог нагнать их. Ведь все наши
лошади в дальнем лесу, дрова возят.
- Ну, а мои?!
- Конечно же, кузина, я тотчас вспомнил, что есть еще и эти лошади, и
поскольку ты, кузина, в этом деле лицо заинтересованное ничуть не менее, чем
я, то я и позволил себе приказать кучеру заложить лошадей. Я как раз
поджидал его, когда увидел, что вы с Амелией идете домой. Тебе, кузина,
вовсе нет надобности тревожиться. Ребенок вскоре снова будет здесь. Ну,
наконец-то! Вот и лошади!
Он уже хотел подбежать к саням, но Шарлотта удержала его за рукав.
- Постойте, кузен Адриан! Нельзя ли мне поехать с вами?
Лицо барона Адриана побагровело. Но с прямой откровенностью, которая
отличала его в дни молодости, он повернулся к Шарлотте:
- Тебе, кузина Шарлотта, нечего бояться. Я верну ребенка, даже если это
будет стоить мне жизни! Я ходил тут, черт побери, целую неделю и мучился как
проклятый! Должен же я отплатить тебе, кузина, за то, что ты помешала мне
отослать эту бедную девочку.
- Ах, кузен Адриан, - сказала Шарлотта. - Не из-за того вовсе хочу я
ехать. Но такая уж я - не верю даже самому дурному, что говорят о людях.
Только теперь, когда он украл мою маленькую девочку, я поняла, как низко пал
Карл-Артур. Возьмите меня, кузен, с собой, мне необходимо поговорить с ним!
Между тем нагнать беглецов оказалось вовсе не так легко, как полагал
барон Адриан. Отчасти оттого, что они намного опередили своих
преследователей, отчасти оттого, что санный путь, как обнаружилось, был
много хуже, нежели они ожидали. Великолепным лошадям Шарлотты приходилось
напрягать все свои силы; там, где дорога была в проталинах, они не могли
тащить тяжелые сани иначе как шагом. Шарлотте казалось, будто она прикована
к месту, и она с досадой не отрывала глаз от узких следов цыганских саней,
которые могли объезжать проталины по самой малой полоске снега на обочине.
Порой даже они давали крюку, объезжая их по еще заснеженным полям.
Но чем больше они удалялись от широкой равнины возле церкви к Бру, тем
лучше становился санный путь, а к Шарлотте постепенно возвращалась надежда
вскоре вернуть свою приемную дочку. Немало подбадривало ее и то, что барон
Адриан и она неожиданно стали друзьями. Она и сама толком не знала, как это
случилось. Должно быть, каждый из них со своей стороны обнаружил, что другой
благороден и чистосердечен, быть может, чуть безрассуден, но зато человек
замечательный, и общаться с таким - просто одно удовольствие. Барон даже
сказал ей: он рад, что Шарлотта не уехала из Хедебю, прежде чем он сделал
такое открытие.
Шарлотта не давала столь откровенных заверений, но поскольку она
сомневалась, что сумеет склонить своего супруга помочь Карлу-Артуру, ей
пришло в голову попросить позаботиться о нем барона Адриана. Ведь он
доводился кузеном Карлу-Артуру, и, должно быть, ему не очень-то приятно, что
столь близкий его родственник шатается по проселочным дорогам.
Но не успела она вымолвить и нескольких слов, как барон Адриан прервал
ее.
- Нет, кузина Шарлотта, - смеясь, сказал он. - Дудки! Не желаю иметь
никаких дел с такими людьми! И поистине, было бы разумнее всего, если бы и
ты, кузина, последовала моему примеру.
Шарлотту немножко удивил этот резкий ответ, но ей показалось, будто она
угадала его причину.
- Вы находите, вероятно, кузен, возмутительным, что Карл-Артур, человек
женатый, разъезжает повсюду с чужой женой?
- Ха-ха-ха! Вон оно что! Ты, Шарлотта, принимаешь меня за этакую
ходячую добродетель? Нет, об этом я вовсе и не думал; тут другое, не менее
скверное обстоятельство. Не понимаю, что за чертовщина творится с кузеном
Карлом-Артуром. Неужто же ему невдомек, что этакая спутница может вызвать
лишь омерзение ко всем его проповедям?
- Я тоже считаю, что прежде всего следовало бы разлучить их.
- Разлучить их! - Повернувшись к Шарлотте, барон Адриан положил ей на
плечо руку в большой лохматой рукавице волчьего меха. - Разлучить их тебе
удастся разве что на плахе или на холме висельников!
Шарлотта, тепло укутанная в медвежью полость, безуспешно пыталась
заглянуть своему спутнику в лицо.
- Вы, кузен, верно, шутите? - спросила она.
Барон Адриан не дал прямого ответа на ее вопрос. Убрав руку с плеча
Шарлотты, он уселся поудобнее в санях и в том же легком, полусаркастическом
тоне, в каком говорил уже раньше, произнес:
- Могу ли я спросить, слышала ли ты, кузина, о том, что над
Левеншельдами тяготеет проклятие?
- Да, кузен Адриан, слышала. Но должна признаться - не припомню, в чем
там дело.
- Живя в большом свете, ты, кузина Шарлотта, разумеется, считаешь все
это грубым суеверием
- Хуже того, кузен Адриан! У меня вообще нет ни малейшего интереса к
явлениям сверхъестественным. Никакой склонности к этому я не питаю! А вот
моя сестра Мария-Луиза - напротив...
Барон Адриан расхохотался.
- А раз ты, кузина Шарлотта, не веришь в это, тем лучше. Я уже давно
собирался рассказать тебе об этом проклятии, да боялся тебя напугать.
- На этот счет, кузен, можете быть совершенно спокойны!
- Ну что ж, кузина, изволь, - начал было барон Адриан, но, внезапно
прервав самого себя, указал рукой на кучера, который сидел прямо перед ним и
мог слышать каждое их слово. - Отложим, пожалуй, до другого раза!
Шарлотта еще раз попыталась заглянуть барону Адриану в лицо. В его тоне
все еще слышалось нечто саркастическое, словно он потешался над старинным
семейным преданием. Но, уж конечно, ему не хотелось, чтобы кучер слышал его
рассказ. Шарлотта поспешила рассеять его страхи:
- Вы плохо знаете моего мужа, кузен, если думаете, что он может нанять
кучера, не удостоверившись прежде, что тот несколько туговат на ухо и не
помешает седокам вести откровенную беседу.
- Бесподобно, кузина! Право же, возьму с него пример. Ну так вот что я
хотел сказать. У нас, Левеншельдов, был когда-то враг, некая Марит
Эриксдоттер - простая крестьянка. Отец ее, дядя и жених были безвинно
заподозрены в том, что украли перстень нашего пращура, и им пришлось кончить
жизнь на виселице. И вовсе неудивительно, что несчастная женщина пыталась
отомстить, и как раз с помощью все того же перстня. Мой родной отец чуть
было не стал первой ее жертвой, но, к счастью, он был спасен Мальвиной
Спаак. Ей удалось завоевать благосклонность Марит Эриксдоттер и с ее помощью
опустить злополучный перстень в фамильную гробницу.
Нетерпеливым жестом Шарлотта прервала рассказчика:
- Ради бога, кузен Адриан! Не думайте, что я такая невежда. Историю
перстня Левеншельдов я знаю, по-моему, слово в слово.
- Но одного ты, кузина, уж конечно, не слыхала. А именно: лишь только
батюшка оправился от такого потрясения, как к бабушке моей, баронессе
Августе Левеншельд, вдруг явилась Марит Эриксдоттер и потребовала, чтобы
бабушка женила своего сына, стало быть, моего отца, на девице Спаак. Она
уверяла, будто бы бабушка моя накануне вечером обещала ей это, и лишь одного
этого обещания ради отступилась Марит от своей мести. Бабушка отвечала ей,
что такого обещания она дать не могла, так как знала, что сын ее уже
обручен. Она была готова одарить Мальвину Спаак, чем та только пожелает. Но
то, чего требовала Марит, было попросту невозможно.
- Теперь, когда вы рассказываете эту историю, кузен, - перебила его
Шарлотта, - мне кажется, будто я тоже слыхала нечто в этом роде. Впрочем,
мне представляется вполне естественным, что Марит безоговорочно примирилась
с тем, что произошло.
- Этого-то, кузина, она как раз и не сделала. Она продолжала настаивать
на своем, и тогда бабушка приказала позвать девицу Мальвину, дабы та
подтвердила, что баронесса не давала ей никакого обещания на брак с ее
сыном. Девица Спаак подтвердила во всем слова хозяйки. Но тут неистовый гнев
обуял Марит Эриксдоттер. Она, верно, раскаивалась в том, что безо всякой
пользы отступилась от мести за великую неправду, которую претерпели ее
родичи. И она заявила моей бабушке, что снова начнет мстить.
"Трое моих претерпели насильственную смерть! - воскликнула она. - Трое
твоих тоже примут лютую скоропостижную смерть, потому как ты не держишь свое
слово!"
- Но, кузен Адриан...
- Мне кажется, я знаю, что ты хочешь мне возразить, кузина Шарлотта.
Бабушка моя, как и ты, кузина, считала, что несчастная женщина не может быть
опасна. Ничуть не испугавшись, баронесса спокойно отвечала, что Марит теперь
слишком стара для того, чтобы лишить жизни трех баронов Левеншельдов.
"Да, я стара и уже в гроб гляжу, - так будто бы ответила баронессе
Марит. - Но где бы я ни была, живая ли, мертвая ли, - я смогу прислать
человека, который отомстит за меня!"
Тут Шарлотта, не в силах дольше терпеть, с такой силой сорвала с себя
медвежью полость, что ей удалось наконец заглянуть барону в лицо.
- Уж не хотите ли вы, кузен, сказать, что, по вашему мнению, слова
бедной, темной крестьянки могут иметь какое-нибудь значение? - с величайшим
хладнокровием спросила она. - Впрочем, я очень хорошо знаю всю эту историю.
Припоминаю, что мой любимый друг полковница Экенстедт имела обыкновение
рассказывать именно эту историю в пример того, как мало надо придавать
значения такого рода предсказаниям. Она ни во что не ставила это
пророчество.
- Не вполне убежден, что в настоящем случае тетушка была права, -
возразил барон Адриан, привстав в санях, чтобы окинуть взглядом дорогу. - Не
похоже, чтобы нам скоро удалось нагнать эту нежную парочку, - продолжал он,
снова усаживаясь. - С твоего позволения, кузина, я хотел бы рассказать о
небольшом странном происшествии, приключившемся в Хедебю еще при жизни моих
родителей.
- Сделайте милость, кузен Адриан. Да и время пройдет тогда быстрее!
- Это было, кажется, летом тысяча восемьсот шестнадцатого года, - начал
барон. - В Хедебю предстоял званый обед по случаю дня рождения моей матушки.
За несколько дней до праздника родители мои, как всегда бывало в подобных
случаях, послали за Мальвиной Спаак, чтобы она помогла им во всякого рода
приготовлениях. В ту пору она была уже замужем, и звали ее, собственно
говоря, Мальвина Турбергссон. Но у нас в Хедебю никак не могли привыкнуть
называть ее каким-либо иным именем, нежели тем, которым называли ее все
пятнадцать лет, когда она служила там домоправительницей. Полагаю, что и ей
самой оно было милее всякого другого. Полагаю также, кузина, что величайшей
радостью в жизни фру Мальвины было приезжать в Хедебю и помогать матушке
задавать пиры или же в другом каком важном деле. Замужем она была за бедным
арендатором, и ей не представлялось случая проявить свой большой талант в
приготовлении изысканных блюд дома. Только в Хедебю удавалось ей блеснуть
своим умением.
- А не тянуло ли ее туда еще и нечто другое? - спросила Шарлотта,
которой пришли на память кое-какие подробности из истории старинного рода
Левеншельдов.
- Весьма справедливо, кузина Шарлотта. Я как раз намеревался рассказать
об этом. Старые хозяева фру Мальвины - мой дед Бенгт-Йеран и моя бабушка
баронесса Августа, о которой я только что говорил, были уже на том свете.
Отец же мой, который унаследовал Хедебю, был, как всем известно, предметом
любви фру Мальвины в девичестве. И хотя пыл юной страсти поохладел, у фру
Мальвины все же сохранилась к нему маленькая слабость. Нам, детям, всегда
казалось, будто батюшка с матушкой питали истинное дружеское расположение к
Мальвине Спаак. Встречали они ее с откровенной радостью, сажали за свой стол
и доверительно беседовали с ней обо всех своих горестях и радостях. Нам и в
голову не приходило заподозрить, что скрытой причиной всех этих дружеских
чувств могли быть угрызения совести.
- Полковница Экенстедт всегда говорила об искренней дружбе Мальвины
Спаак ко всему семейству, - заметила Шарлотта.
- Да, она всегда была нам искренно преданным другом; во всяком случае,
нет ни малейшего повода думать иначе. И ту привязанность, которую Мальвина
питала к нашим родителям, она перенесла и на сыновей - Йерана и меня. Она
всегда стряпала наши самые любимые кушанья, всегда совала нам какое-нибудь
лакомство, припасенное для нас, когда мы наведывались к ней на поварню; ей
никогда не надоедало рассказывать нам самые жуткие истории о привидениях.
Но, быть может, следует оговориться, что любимцем ее, совершенно очевидно,
был Йеран, и причиной тому была, видимо, его наружность. Я, румяный и
белокурый, похож был на любого деревенского мальчишку и вряд ли мог
пробудить в ее душе какие-либо нежные воспоминания. А с Йераном было иначе.
Он был красив, с большими темными глазами, и все считали, что он - вылитый
отец. Поэтому весьма вероятно, что когда Йеран приходил в поварню и фру
Мальвина отрывала взгляд от квашни или плошки с жарким, ей не раз чудилось,
будто время остановилось и будто возлюбленный ее юности вновь вернулся к
ней, чтобы попросить у нее совета, как найти средство заставить мертвеца
упокоиться в могиле.
Лицо Шарлотты подернулось легкой грустью.
- Мне знакомы эти глаза, - словно самой себе сказала она.
- Такие вот добрые отношения между фру Мальвиной и нами, мальчиками,
продолжались вплоть до тысяча восемьсот шестнадцатого года, - снова повел
рассказ барон. - Но тут фру Мальвина имела неосторожность взять с собой в
Хедебю свою дочку Тею. Девочке минуло в ту пору тринадцать лет, а мне было
уже восемнадцать, Йерану шестнадцать, и мы считали себя слишком взрослыми,
чтобы играть с нею. Если бы маленькая Тея обладала неотразимым очарованием,
она заставила бы нас забыть разницу в возрасте, но бедняжка была неуклюжая
коротышка с глазами навыкате, да к тому же еще и шепелявила. Мы находили ее
отвратительной и всячески избегали ее, а фру Мальвина, считавшая маленькую
Тею небывало одаренным ребенком, чувствовала себя немножко обиженной за нее.
- Ах, - прошепелявила Шарлотта, - как подумаю, что еду рядом с бароном
Левеншельдом, сыном того самого барона Адриана Левеншельда, которого любила
моя матушка и который взял на себя все расходы по моему воспитанию!
Но Шарлотта тут же оборвала свою речь.
- Нет, прошу прощения, кузен! Я не подумала о том, каково ей сейчас!
Стыдно издеваться над несчастной!
Барон расхохотался.
- Жаль, что в тебе, кузина, заговорила совесть. У тебя, кузина
Шарлотта, должно быть, большой талант. Мне почудилось, будто со мной рядом в
санях сидит маленькая Тея. Но прежде чем продолжить свой рассказ, я позволю
спросить, не наскучил ли я тебе, кузина? Ведь не каждый день доводится
встретить кого-нибудь из нашего рода. А когда это случается, я будто снова
чудом молодею. Все былое заново встает предо мной. Ты, кузина, наверняка
была бы снисходительнее к нам за неучтивость к маленькой Tee, нежели наши
собственные родители. Но матушка моя, заметившая, что фру Мальвина утратила
обычное доброе расположение духа, тотчас же угадала причину и
строго-настрого наказала нам быть поучтивее с маленькой Теей, а батюшка тоже
добавил от себя. Привычные к послушанию, мы несколько раз брали с собой
девочку покататься на лодке, а с высоких яблонь натряхивали ей яблок. Фру
Мальвина, эта добрая душа, снова сияла от радости, и все шло наилучшим
образом до самого праздника.
- Как вы только ее не утопили! - сказала Шарлотта.
- Тебе нетрудно представить себе наши чувства, кузина, - продолжал
барон. - К нам съехались господа со всего уезда, мы встретились с девушками
и юношами, которых знали сызмальства и любили, и поэтому нам и в голову не
приходило, что и в такой день нам надобно оказывать внимание маленькой Tee.
Матушка моя особо распорядилась, чтобы девочка присутствовала на празднике,
и я припоминаю лишь, что одета она была вполне подобающим случаю образом. Но
так как ее никто не знал, а внешность ее была поистине отталкивающей, то
никто ей не уделял внимания. Мы не взяли ее с собой играть в саду, а когда
поздним вечером в зале начались танцы, ее никто не пригласил. К несчастью,
матушка была занята беседой со взрослыми гостями и забыла посмотреть, как
чувствует себя маленькая Тея. Только за ужином она вспомнила о ее
существовании, но, увы, было уже поздно. Матушка спросила горничную, где
девочка, и узнала, что та сидит в поварне у своей маменьки и горько плачет.
Никто с ней и словом не перемолвился! Ее не взяли ни играть, ни танцевать!
Ну-с, маменьку это, конечно, немного встревожило, но не могла же она, в
конце концов, оставить гостей, чтобы пойти утешать капризного ребенка.
Говоря по правде, теперь-то я совершенно уверен в том, что она находила
маленькую Тею не менее противной, нежели мы, мальчики.
- Тея всегда обладала удивительной способностью доставлять людям
неприятности, - заметила Шарлотта.
- Да, не правда ли, кузина? Так вот, Мальвина Спаак, разумеется,
оскорбилась за свою любимую дочку. Наутро, едва матушка успела проснуться,
как к ней в спальню вошла горничная и доложила, что фру Мальвина желает
уехать и велела спросить, не распорядятся ли заложить ей экипаж. Матушка
была крайне удивлена. Еще раньше она уговорилась с фру Мальвиной, что та
останется в Хедебю еще на несколько дней, чтобы отдохнуть от праздничных
хлопот. Матушка тотчас же поспешила к ней и стала ее отговаривать, но та
была непреклонна; тогда матушка догадалась призвать на помощь мужа. Батюшка
сказал несколько слов о том, что накануне вечером он все время наблюдал за
маленькой Теей и нашел, что она держалась очень мило и достойно. Фру
Мальвина немедля сменила гнев на милость. Отъезд был отложен, и фру Мальвину
удалось даже уговорить задержаться в Хедебю еще на целую неделю, чтобы мы,
дети, успели бы познакомиться друг с другом поближе и стать добрыми
друзьями.
- Это было уж слишком жестоко, кузен!
- Так вот, когда дело было улажено, батюшка велел позвать нас,
мальчиков, к себе в кабинет. Он спросил, как мы смели ослушаться его
приказаний, и дал каждому по оплеухе. Вообще-то батюшка мой был человек
весьма благодушный и кроткий. Мы совершенно не в силах были уразуметь,
отчего это батюшка питал такую слабость к маленькой Tee. Но тут он дал нам
понять, что на всем белом свете нет человека, с которым мы должны были
обращаться более бережно, чем с ней. И сообщил нам, что Тея останется в
Хедебю еще на целую неделю, чтобы мы подружились с ней.
- И этого, разумеется, вы не смогли вынести?
- Я смолчал, но Йеран, который был нрава более пылкого и к тому же
взбешен оплеухой, в страшной ярости вскричал: "Из того, что папенька был
влюблен в Мальвину Спаак, вовсе не значит, что мы должны быть без ума от
маленькой Теи". Я был уверен, что Йерана вышвырнут за дверь, но все вышло
совсем иначе. Папенька сдержал свой гнев. Усевшись в большое кресло, он
попросил нас подойти поближе. Мы встали перед ним рядом - слева и справа.
Взяв наши руки в свои, он сказал, что настало время нам узнать семейную
тайну. Он опасается, что с Мальвиной Спаак поступили весьма несправедливо.
При неких обстоятельствах - а он был убежден, что мы знаем, на что именно он
намекал, - он был на волосок от смерти. И он подозревает, что матушка его,
баронесса Августа, если и не прямо, то все же каким-то манером дала понять
Мальвине Спаак, что та станет ее снохой, если ей удастся спасти его жизнь.
Обещание это, разумеется, выполнено быть не могло, и девица Мальвина вела
себя наиделикатнейшим образом. Но батюшка тем не менее чувствовал, что он
перед ней в неоплатном долгу. Оттого-то он и призвал нас обходиться с фру
Мальвиной и ее дочерью как можно внимательнее.
- Какой благородный призыв, кузен!
- К сожалению, кузина, мы, мальчики, нашли все это скорее смехотворным,
нежели трогательным.
Но в этот миг кучер Лундман обернулся к седокам и доложил, что ему
показалось, будто на вершине одного из холмов, совсем близко от них, он
приметил цыганскую повозку.
Барон привстал в санях. Он тоже увидал повозку, но тут же заявил, что
до того холма еще не менее четверти мили, и к тому же определить, те ли это
сани, которые они преследуют, или же другие, было невозможно. Все-таки он
попросил Лундмана пустить лошадей елико возможно во всю прыть и поспешно
составил план нападения.