Страница:
- Как только мы поравняемся с санями, ты, кузина Шарлотта, бери вожжи,
- сказал он, - Лундман выпрыгнет и схватит цыганскую лошадь под уздцы. Ну, а
я подбегу к саням и заберу ребенка.
- Мы нападем на них, как заправские разбойники.
- По собаке и палка!
Барон Адриан высунулся из саней, чтобы лошади не мешали ему глядеть на
дорогу. Им овладел настоящий охотничий азарт; он и думать забыл о старинной
истории, которую только что рассказывал с таким пылом.
- Кузен Адриан, у нас наверняка есть еще с полчаса времени, покуда мы
их нагоним. Не могла бы я дослушать конец этой истории?
- Разумеется, кузина, я доскажу ее с превеликим удовольствием. А конец
был таков, что братец Йеран, который не в силах был стерпеть общество Теи
еще целую неделю, надумал смастерить из воска, золотой фольги и капли
красного сургуча огромный перстень с печаткой. Он показал перстень девочке и
внушил ей, будто это и есть подлинный знаменитый перстень Левеншельдов,
который он якобы нашел на кладбище. Теперь, стало быть, можно ожидать, что
призрак мертвого генерала вот-вот начнет бродить по Хедебю и станет
требовать назад свое сокровище. Маленькая Тея испугалась, фру Мальвина снова
захотела уехать, и в усадьбе началось дознание. Братцу Йерану пришлось
выложить и свой перстень из воска и всю эту историю, и тогда папенька задал
ему трепку. Не стерпев экзекуции, Йеран бежал в лес, а потом его и след
простыл - больше он домой никогда не возвращался. Целых двадцать шесть лет,
до самой нынешней зимы, не показывался он в Хедебю, а вел жизнь бродяги на
проселочных дорогах, к великому горю моих родителей, навлекая позор и
бесчестье на весь свой род.
- О, кузен Адриан, я и не знала, что злоключения его начались таким
образом.
- Да, кузина, именно так все и случилось. И если уж поразмыслить
хорошенько, то можно, по всей вероятности, сказать, что это маленькая Тея
уготовила Йерану смерть в канаве у обочины. Тем самым, стало быть, она
разделалась с одним из нас. Но взгляни-ка, вон они опять!
Барон снова высунулся из саней, разглядывая дорогу, но преследуемые
сани быстро скрылись из виду, и он снова повернулся к Шарлотте.
- Ну, а что ты думаешь по этому поводу, кузина? Я уже забыл, для чего я
заставил тебя выслушать всю эту историю. Ах да, я хотел предупредить, что
нечего и пытаться разлучить Тею с Карлом-Артуром. Я полагаю, кузина, да, я
полагаю, что у дочери фру Мальвины есть некое предназначение, а она сама
ничего о нем не подозревает. Припоминаешь ли ты, кузина, как Марит
Эриксдоттер говорила, что пришлет человека, который отомстит за нее
Левеншельдам?
В тот же миг барон Адриан, повернувшись к Шарлотте, заглянул ей в лицо;
в его застывшем от ужаса взгляде ей почудилось ожидание.
И Шарлотту в ту же минуту будто осенило. Конечно же, этот
меланхолический мечтатель, не имевший в семейном кругу ни единой души,
которой бы он мог довериться, в тоскливые часы уединения все снова и снова
вызывал в памяти старинное проклятие. И мало-помалу дошел до того, что
вообразил, будто Тея Сундлер и есть та, которая призвана стать
мстительницей.
Правда, тут Шарлотта не могла не вспомнить ту злосчастную пору, когда
помолвка ее с Карлом-Артуром была близка к разрыву и когда и сама она
испытывала такое чувство, словно на стороне Теи стоит нечто грозное и
неотвратимое, нечто препятствовавшее всем ее усилиям спасти возлюбленного.
Тем не менее она никоим образом не желала согласиться с предположением
барона Адриана. Потому-то и вопрошающий его взгляд она встретила с хорошо
разыгранным удивлением.
- Не понимаю, - сказала она. - Какое отношение ко всему этому имеет
Карл-Артур? Ведь он же не Левеншельд!
- В предсказании точно не говорится о том, что все три жертвы должны
носить имя Левеншельд, они должны быть лишь потомками моей бабушки.
- И вы, кузен, полагаете, что из-за этой жалкой, мерзкой старой сказки
я не попробую перемолвиться словом с Карлом-Артуром, если встречусь с ним
нынче вечером? И не посмею разлучить его с Теей, и вообще не посмею сделать
ничего ради того, чтобы вернуть его к более пристойному образу жизни?
Взгляд барона Адриана все с тем же выражением ожидания и боязни был
прикован к лицу Шарлотты, и даже голос его выдавал крайнее отчаяние.
- А я и не собираюсь запретить тебе, кузина Шарлотта, такую попытку. Я
только говорю, что все равно это ни к чему не приведет. Я видел Карла-Артура
несколько часов тому назад и могу заверить тебя, что он скоро кончит смертью
в придорожной канаве, как мой брат. Лютая скоропостижная смерть во цвете
лет!
- Не понимаю, как это вы, кузен, можете внушать себе такие нелепости.
Мрачным взглядом барон Адриан всматривался вперед.
- Ах, кузина Шарлотта, разве мы понимаем все, что творится вокруг нас?
Почему у одного все идет плохо, а у другого хорошо? И сколько есть в мире
неискупленной вины, которая взывает об искуплении!
Несмотря на сострадание, которое испытывала Шарлотта, она начала уже
терять терпение.
- Ну, а после того как Тея разделается с Карлом-Артуром, настанет,
верно, ваш черед, кузен Адриан?
- Да, потом настанет мой черед, но это ровно ничего не значит. Заверяю
тебя, что будь у меня сын, я охотно отдал бы свою жизнь ради искупления
греха, тяготеющего над Левеншельдами. Мой сын, кузина, смог бы тогда жить
счастливо, он возвеличил бы наш род. Ничто не помешало бы ему стать
преуспевающим и всеми почитаемым человеком. Мы трое - мой брат, Карл-Артур и
я сам - мы так ничего и не достигли, потому что над нами тяготело проклятие,
а мой сын, кузина, мой сын не был бы отягощен этим бременем.
Лундман снова повернулся к седокам и, подняв кнут, указал на дорогу.
Барон Адриан даже не шелохнулся. Откинувшись назад, он молча сидел в
своем углу саней, не выказывая ни малейшего интереса к погоне. Шарлотта
могла видеть только его профиль, но ей все же показалось, будто выражение
его лица стало снова таким же, каким было всю прошлую неделю - угрюмым,
недовольным и суровым.
"Что мне делать? - подумала она. - На него снова нашла меланхолия".
Так они ехали довольно долго. Дорога, по которой катились сани, была на
редкость ухабистой и извилистой. То она бежала вдоль самого берега озера
Левен, то углублялась в лес, то теснилась меж прижавшимися друг к другу
крестьянскими домишками. Нигде простор не открывался взгляду. Сани, которые
они преследовали, показывались на миг и тут же исчезали.
Хотя Шарлотта почти не верила безумным фантазиям барона Адриана, однако
ею все сильнее овладевало чувство сострадания к нему. И она поспешно решила
прибегнуть к единственному средству, которое могла придумать ему в утешение.
Правда, сделала она это, разумеется, без всякой надежды на успех, а лишь
потому, что чувствовала непреодолимое стремление хотя бы что-нибудь сделать.
- Кузен Адриан!
- Что тебе угодно, кузина Шарлотта?
- Мне нужно поговорить кое о чем.
- Сделай милость, кузина! Ты выказала такое удивительное терпение,
выслушав мою глупую историю!
Тон его был недружелюбен и ироничен, но Шарлотта была все же благодарна
барону за то, что он ей ответил.
- Прости меня боже, если я поступаю дурно, но я должна рассказать об
этом. Человек, которого вы, кузен, послали на север к цыганам, вернувшись в
Хедебю, попросил разрешения побеседовать с баронессой с глазу на глаз. Он
хотел сообщить ей, что у Йерана Левеншельда, вашего брата, кузен, остался
сын.
Рука барона Адриана в огромной рукавице волчьего меха снова тяжело
легла на плечо Шарлотты.
- Ты все это выдумываешь, кузина?
- Да надо быть чудовищем, чтобы тут солгать. Нет, кузен Адриан, там, в
горах, и в самом деле есть мальчик. Ему шесть лет, он рослый и хорошо
сложен. Не так красив, как его сестра, а больше похож на старого Бенгта на
портрете. Так вот, управитель хотел прежде всего спросить баронессу, можно
ли ему вообще рассказать вам, кузен, о том, что есть на свете такой мальчик.
Но у него имеется изъян.
- Он идиот?
- Нет, кузен, разумом он не обижен, не хуже всякого другого, он весел и
добр, но он...
Шарлотта была так взволнована, что ей изменил голос. Она не в силах
была вымолвить это слово.
- Он слепой, кузен, - наконец прошептала она.
- Да как же так?
- Он слепой! - повторила Шарлотта, почти выкрикнув на сей раз это
слово. - Потому-то управитель и не смел рассказать вам об этом. Амелия же
попросила его молчать и впредь. Она полагала, что сейчас еще не время
явиться к вам, кузен, с такой вестью. Она хотела рассказать об этом позднее,
когда к вам вернется хорошее расположение духа.
- Как была она дура, так и останется!
- Мальчик родился слепым. И излечить его невозможно.
Барон Адриан принялся трясти Шарлотту, словно хотел вытряхнуть из нее
истину.
- И это правда? И ты можешь поклясться, кузина, в том, что там, в
горах, в самом деле есть мальчик?
- Конечно, есть! А зовут его Бенгт-Адриан! Маленькая девочка часто
говорит о каком-то братце. Это, конечно, он! Но что такое с вами, кузен?
В безумном восторге барон Адриан обнял Шарлотту и расцеловал ее в щеки
и в губы. Громко смеясь, он наконец отпустил ее.
- Да, прости меня, Шарлотта, но ты просто клад. Не неженка, а отважна,
как настоящий мужчина! Сразу видно, что ты, кузина, нашего рода! Даю слово!
Когда ты в следующий раз приедешь в Хедебю, там все будет по-иному.
- Я так рада, кузен, так бесконечно рада, но не следует забывать, что
мальчик слепой!
- Слепой! Эка беда, у меня ведь пять дочерей, которым и делать-то
нечего, кроме как водить его и кормить, если это потребуется. Нынче же
вечером я еду на север. Только сперва надобно вернуть девчонку. Эй, Лундман,
не видать их?
- Они недалече от нас, господин барон!
- Тогда погоняй, Лундман, что есть мочи! Сейчас мы поравняемся с ними.
О, боже правый! Так как его зовут?
- Бенгт-Адриан!
- У Йерана все же сохранились какие-то чувства к прошлому. Так какой
помощи Карлу-Артуру ты желала бы от меня, кузина?
- Но ведь ему суждено погибнуть!
- О черт! Неужто ты, кузина, и в самом деле веришь этой дурацкой
фантазии, которую пытался внушить тебе меланхолический барон! С позволения
сказать, наплевать нам на это проклятие! Стало быть, я позабочусь о
Карле-Артуре. Ну, а что нам делать с Теей?
- Ее муж жив и тоскует по ней.
- Мы вернем ее ему, Шарлотта! А Карл-Артур прежде всего поедет в Хедебю
и отъестся. Амелия позаботится о нем, ей по душе такие заботы. А вот и они!
На следующем холме мы их схватим!
Шарлотта с бароном высунулись из саней, чтобы лучше видеть дорогу.
Преследуемые находились как раз на крутом спуске холма, который вел прямо к
берегу озера. Затем шла небольшая полоска ровной дороги, а потом снова
начинался подъем. На этом-то холме барон и думал нагнать беглецов.
Карл-Артур все же опережал их. Он находился уже на гладкой дороге возле
озера, в то время как лошади Шарлотты только еще мчались во весь опор по
отвесному склону.
Меж тем беглецы, казалось, поняли, что их настигнут на ближнем холме,
который уже круто вздымался перед ними. Карл-Артур резко повернул лошадь,
съехал с дороги и очутился на льду озера.
- Ну, - сказал довольный барон Адриан, - тем легче мы схватим их там!
Лундман, недолго думая, также свернул на лед, который хотя и был покрыт
вперемешку талой водой со снегом, но еще вполне держался.
Не успели они проехать и несколько саженей по льду, как барон Адриан
испустил громкий крик:
- Стой, Лундман! Осади лошадей! О чем только думают эти господа! Ведь
там же река!
Из саней Шарлотты, которые были довольно высоки, уже совершенно
явственно можно было различить, как лед прямо перед ними стал гораздо
темнее. По-видимому, это означало, что его разрушала бурливая речушка,
струившаяся в озеро из лесной чащи.
Они остановились. Барон Адриан выскочил из саней и, сложив рупором
ладони, стал кричать что есть мочи, предостерегая беглецов. Шарлотта дергала
и рвала завязки медвежьей полости и наконец высвободилась. Теперь она могла
двигаться.
Это произошло через несколько секунд. Послышался треск льда, и тут же
лошадь Карла-Артура исчезла в полынье, а за нею последовали и сани.
Но в тот самый миг, когда лед подломился, Карл-Артур выскочил из саней,
и сидевшая рядом с ним женщина последовала его примеру. Из саней Шарлотты
можно было видеть, что они целые и невредимые стоят на краю полыньи.
Барон Адриан, рослый и тяжелый, как был в своей просторной шубе и
огромных дорожных сапогах, пустился бежать к зияющей полынье.
- Ребенок! - кричал он. - Ребенок! Ребенок!
Шарлотта ринулась за бароном, а кучер Лундман, отбросив вожжи, тоже
поспешил следом за ними. Барон опередил их. Он был уже почти у самой
полыньи, и Шарлотте показалось, будто он крикнул, что видит девочку. И в
этот же миг под ним подломился лед.
Шарлотта была так близко от него, что трещины в ломающейся ледяной коре
протянулись почти к самым ее ногам. Но Шарлотта не обратила на это внимания,
она думала лишь о том, как бы ей пробраться дальше и прийти на помощь барону
Адриану и ребенку, но подоспевший Лундман обхватил ее сзади:
- Стойте, фру Шагерстрем! Ни шагу дальше. Ползите, ради бога, ползите!
Они оба бросились на лед и поползли на коленях к полынье. Но так ничего
и не увидели.
- Течение тут ух какое сильное, вон оно как, - сказал Лундман. - Их уже
затянуло под лед.
Шарлотта едет по дороге в непроглядной тьме. Она все время плачет и
всхлипывает. Носовой платок, которым она утирает слезы, мало-помалу промок
насквозь. Ночь стоит морозная, и он совсем заледенел. Шарлотта поспешно сует
его в шубу, чтобы он снова оттаял.
Но что ни делает Шарлотта - плачет ли, утирает ли слезы, прячет ли
носовой платок, - все это происходит совершенно машинально и бессознательно.
Все время она ждет только ответа на молитву, которую твердит без конца.
Рядом с ней нет больше барона Адриана, как при выезде из Хедебю. Вблизи
вообще нет никого, кто мог бы быть ей опорой и утешением, никого - кроме
кучера. Правда, Лундман и Шарлотта - добрые друзья, и он считает своим
долгом время от времени, повернувшись на облучке, выказать ей свое участие.
- Да и то сказать, фру Шагерстрем, хуже такого я и не видывал.
Наверное, так оно и есть, но Шарлотта не позволяет себе ответить ему.
Она все повторяет одну и ту же молитву и ждет ответа на нее.
Сани скользят совсем беззвучно. Лундман снял связки бубенчиков с коней
и сложил их в ящик под сиденьем. На всех рытвинах и ухабах бубенчики
дребезжат, но звон их - глухой и зловещий - под стать всей поездке. Они не
наигрывают больше своих веселых мелодий, как тогда, когда висели на шеях
коней.
Казалось, кони знают, что возвращаются домой, и хотят прибавить ходу,
но Лундман считает это непристойным и сдерживает их прыть. Хотя никто этого
не видит, сани тащатся почти так же медленно, как погребальные дроги.
- Эх и человек же был этот барон Адриан, - говорит Лундман, - да и
смерть принял славную!
Но и эти слова не находят отклика у Шарлотты. Она думает о чем-то
совсем ином и молится, молится неустанно и ждет ответа.
Лундман и Шарлотта - не одни в санях. Когда Шарлотта поворачивает
голову, рядом с собой на сиденье она может разглядеть какой-то огромный
узел, в котором, кажется, скрыт человек. Это, разумеется, не кто-либо из
утонувших - не барон Адриан и не ребенок, а кто-то живой. Хотя оттуда, где
он лежит, не доносится ни единого слова, хотя там не видно ни малейшего
движения, но сани скользят так беззвучно и вокруг стоит такая глубокая
тишина, что Шарлотта порой явственно может слышать слабые хрипы дышащего
рядом человека.
Она пытается думать о бароне Адриане и о маленьком ребенке. Это было бы
облегчением. Они мертвы и ушли в мир иной, но воспоминание о них вызывает не
ужас, а одну лишь скорбь. Шарлотте, однако же, нельзя отвлекаться, ей нужно
по-прежнему молиться. Ей нужно пробиться со своей молитвой до самого
престола господня. Ей нужно молиться о том, чтобы эта ужасная беда, которая
стряслась нынче вечером, послужила бы началом какого-то благоденствия.
Когда Шарлотта с Лундманом достигли наконец края полыньи и тщетно
пытались высмотреть там хотя бы малейшие следы утонувших, они услыхали, как
Карл-Артур крикнул им, что побежит на берег и позовет на помощь людей. Он
так и сделал, а Тея последовала за ним. Маленький железоплавильный завод,
приводимый в движение той самой речушкой - виновницей несчастья, находился
совсем близко, и оттуда вниз, на лед, и ринулись люди. Они притащили с собой
длинные багры и обшарили ими озеро под ледяным покровом, но с самого начала
все было безнадежно. Сильное течение далеко унесло тела утонувших. Чтобы
отыскать их, понадобилось бы, наверно, взломать весь лед на озере.
Тею Сундлер Шарлотта так больше и не видала, но Карл-Артур вернулся
назад и был одним из самых ревностных среди тех, кто пытался оказать помощь,
не раз даже по-настоящему рискуя собственной жизнью. Все это время он
избегал Шарлотты, стараясь не приближаться к ней. Лишь когда все было
кончено и многие из самых ретивых помощников, удрученные и павшие духом,
побрели назад к берегу, он осмелился приблизиться к ней.
Шел он медленно и нерешительно, опустив, по своему обыкновению, веки. А
подойдя вплотную, чуть приоткрыл глаза, так что смог увидеть платье и шубу,
но отнюдь не лицо Шарлотты. Он произнес несколько слов, которые должны были,
по-видимому, означать то ли утешение, то ли просьбу о прощении:
- Да, Йеран хотел, вероятно, вернуть свою девчонку! А еще, может, хотел
поблагодарить своего богача брата за пышные похороны.
- Карл-Артур!
Тут он поднял глаза, и величайшее смятение отобразилось на его лице. Он
явно не ожидал встретить здесь Шарлотту, думая, что дама, сопровождавшая
барона Адриана, была его жена.
Карл-Артур не вымолвил больше ни слова, а лишь молча стоял, глядя
Шарлотте в лицо; она так же молча глядела на него. Вся ее душевная боль и
весь ужас, которые она испытала при виде его низости и грубости, были
написаны у нее на лице, и ему невольно пришлось прочесть это.
Но в этот миг Карл-Артур вдруг так переменился в лице, как это на
памяти Шарлотты случалось с ним не раз при сердечных припадках. Взгляд стал
диким и неподвижным, рот раскрылся, как будто Карлу-Артуру было не
удержаться от крика, а руки он крепко прижал к груди.
Простояв так одно мгновение, он вдруг зашатался и непременно рухнул бы
на землю, если бы Шарлотта не обхватила его обеими руками.
Еще несколько мгновений он шатался из стороны в сторону, но Шарлотта
поспешила позвать на помощь; несколько человек подбежали к Карлу-Артуру,
подняли его и понесли к ее саням. Когда Карла-Артура уложили на сиденье, он
был уже в беспамятстве.
Шарлотта немедля поехала с ним на берег и провела несколько часов на
маленьком железоплавильном заводе. Карлу-Артуру нужен был уход. Лундман и
Шарлотта промокли до нитки, ползая по льду в талом снегу. Им необходимо было
обсушиться, а коней надо было покормить и дать им выстояться. Но из того,
что происходило в эти часы, в памяти Шарлотты не сохранилось ни малейшей
подробности. Все это время она только молилась Богу, умоляя его помочь ей
спасти Карла-Артура и разлучить его с женщиной, навлекшей на него погибель.
Карла-Артура не удалось привести в чувство до самого отъезда, но было
ясно, что он еще жив, и Шарлотта велела завернуть его в медвежью полость и
отнести в сани.
Тихая мглистая ночь, на небе ни звезды. Шарлотта вздыхает. Ни разу за
всю свою жизнь не ждала она в такой страстной тоске ответа на свою мольбу.
Но, окутанный ночным безмолвием, всемогущий молчит.
Совершенно неожиданно она замечает, что Карл-Артур, лежавший без
чувств, чуть шевелится.
- Карл-Артур, - шепчет она, - как ты себя чувствуешь?
Сначала Шарлотта не получает ответа, но потом, стоит ей заметить, что
Карл-Артур приходит в себя, ею вновь овладевает страх. Как он себя поведет?
Будет ли говорить так же грубо и зло, как недавно на льду? Ей нельзя
забывать о том, что перед ней совсем другой человек.
Вскоре Шарлотта услыхала, как Карл-Артур слабым, едва слышным голосом
задал ей вопрос:
- Кто сидит рядом со мной в санях? Это Шарлотта?
- Да! - ответила она. - Да, Карл-Артур, это я, Шарлотта!
Голос его звучит теперь совсем как прежде. Она слышит, что голос его
очень слаб, но вовсе не груб. Он так же красив, как в былые времена, и, как
ни странно, голос Карла-Артура звучит деланно и вкрадчиво, напоминая детский
лепет.
- Я так и думал, что это Шарлотта, - сказал он. - От Шарлотты всегда
так и веет жизнью и здоровьем. Я выздоровел только оттого, что сижу рядом с
Шарлоттой.
- Стало быть, тебе лучше?
- Мне очень хорошо, Шарлотта. Сердце у меня сейчас совсем не болит.
Никаких страданий; уже много лет я не чувствовал себя таким здоровым.
- Ты был, верно, очень болен, Карл-Артур?
- Да, Шарлотта, очень!
Потом он некоторое время не произносил ни слова, а Шарлотта тоже молча
сидела и ждала.
Вскоре он снова завел разговор.
- Знаешь что, Шарлотта? - спросил он все тем же кротким, лепечущим
голосом. - Я сижу и тешусь тем, что произношу самому себе надгробное слово.
- Что такое ты говоришь? Надгробное слово?
- Да, да, именно так, Шарлотта! Ты никогда не думала над тем, что
скажет пастор над твоей могилой, когда ты умрешь?
- Никогда, Карл-Артур. Я и не думаю вовсе о смерти.
- Не попросишь ли ты пастора, Шарлотта, который станет держать речь над
моей могилой, чтобы он сказал своим прихожанам так. Здесь, мол, покоится
богатый юноша, который, повинуясь заповедям Христовым, расточил все свои
имения и стал нищим.
- Да, да, конечно, Карл-Артур, но теперь ты не умрешь!
- Может быть, не теперь, Шарлотта! Редко чувствовал я себя таким
здоровым. Но ты ведь можешь вспомнить об этом позже. И еще я хочу, чтобы
пастор напомнил прихожанам о том, что я был тем апостолом, который вышел на
дороги и тропы, дабы нести людям весть о царствии небесном прямо в их
будничную жизнь, в их увеселения и в их труд.
Шарлотта не ответила. Она спрашивала себя, не глумится ли над ней
Карл-Артур.
А он продолжал говорить тем же деланным тоном:
- Я полагаю также, что отлично было бы, если бы пастор сказал немного и
о том, что я, подобно самому господу Иисусу Христу, выказал свое смирение,
когда ел и пил вместе с мытарями и грешниками.
- Замолчи, ради бога, Карл-Артур! Ты и Христос!.. Ведь это же
святотатство!
Прошло некоторое время, прежде чем Карл-Артур ответил Шарлотте:
- Мне вовсе не нравится такое возражение, - сказал он. - Но я могу
примириться с тем, что пастор ничего не скажет о мытарях. Это могло бы быть
ложно истолковано. А упоминания о грешниках, пожалуй, достаточно, дабы
объяснить, почему я стал говорить проповеди на проселках проезжему люду.
Разумеется, недостатка в возможностях распространить свою деятельность и на
другие поприща у меня не было.
Шарлотта молча сидит в санях, и ей хочется громко крикнуть от ужаса.
Неужто все это вправду? А может быть, он говорил так лишь для того, чтобы
произвести на нее впечатление своим высокомерием? Неужели он утратил всякую
способность рассуждать?
- Быть может, ты помнишь, Шарлотта, что у меня был друг, который стал
потом миссионером?
- Понтус Фриман?
- Да, Шарлотта, совершенно верно! Он шлет письмо за письмом, уговаривая
поехать к туземцам и помогать ему. Мне было очень соблазнительно! Я ведь так
люблю путешествовать! Да и изучение языков меня тоже интересует. Мне всегда
весьма легко давались разные науки. Ну, что скажешь на это, Шарлотта?
- Я все раздумываю, не насмехаешься ли ты надо мной, Карл-Артур. Если
нет, то я полагаю, разумеется, что это превосходная идея.
- Я насмехаюсь над тобой? Нет, я всегда говорю правду, и тебе,
Шарлотта, следовало бы знать об этом издавна. Но ты, видно, и впрямь не
вполне меня понимаешь. Не ожидал я этого после такой долгой разлуки. Боюсь,
что эта встреча принесет нам разочарование.
- Это было бы очень горько, Карл-Артур, - сказала Шарлотта, которая
совершенно была сбита с толку неописуемым высокомерием и самодовольством
этого несчастного оборванца.
- Я знаю, Шарлотта, что ты очень богата, а богатый человек легко
становится поверхностным и судит по внешнему виду. Ты не понимаешь, что я
сам избрал бедность по доброй воле. У меня ведь есть жена...
Когда он упомянул о жене, Шарлотта сделала попытку вмешаться и
заговорить с ним о том, что могло бы пробудить его интерес.
- А теперь послушай меня, Карл-Артур! Слыхал ли ты о том, что матушка
твоя в последние годы своей жизни желала, чтобы ей читали лишь твои
студенческие письма. Жакетта читала их ей вслух изо дня в день. Но однажды
Жакетте это, должно быть, надоело, и знаешь, что она тогда сделала? Она
поехала в Корсчюрку и отыскала там Анну Сверд и твоего маленького сына. Она
увезла их с собой в Карлстад и показала полковнице ребенка.
- Необыкновенно прекрасно и трогательно, Шарлотта!
- С тех пор Жакетте больше не было нужды читать твои письма. Матушка
твоя пожелала, чтобы ребенок всегда был при ней. Она играла с ним, она
восхищалась им, она ни о чем больше не думала. Ее невозможно было разлучить
с ребенком, и твоей жене пришлось перебраться в Карлстад. Кажется, к Анне
теперь благоволят все и вся, а больше всех твой отец. Ну, а после того как
матушка твоя умерла, Анна снова переехала назад в Корсчюрку. Она и все ее
приемыши снова хозяйничают в твоей лачуге. Они превратили ее уже в добрый
крестьянский двор. Ну, а твой собственный сын, кажется, по большей части
находится у Жакетты, которая живет теперь в Эльвснесе. Он прелестный
- сказал он, - Лундман выпрыгнет и схватит цыганскую лошадь под уздцы. Ну, а
я подбегу к саням и заберу ребенка.
- Мы нападем на них, как заправские разбойники.
- По собаке и палка!
Барон Адриан высунулся из саней, чтобы лошади не мешали ему глядеть на
дорогу. Им овладел настоящий охотничий азарт; он и думать забыл о старинной
истории, которую только что рассказывал с таким пылом.
- Кузен Адриан, у нас наверняка есть еще с полчаса времени, покуда мы
их нагоним. Не могла бы я дослушать конец этой истории?
- Разумеется, кузина, я доскажу ее с превеликим удовольствием. А конец
был таков, что братец Йеран, который не в силах был стерпеть общество Теи
еще целую неделю, надумал смастерить из воска, золотой фольги и капли
красного сургуча огромный перстень с печаткой. Он показал перстень девочке и
внушил ей, будто это и есть подлинный знаменитый перстень Левеншельдов,
который он якобы нашел на кладбище. Теперь, стало быть, можно ожидать, что
призрак мертвого генерала вот-вот начнет бродить по Хедебю и станет
требовать назад свое сокровище. Маленькая Тея испугалась, фру Мальвина снова
захотела уехать, и в усадьбе началось дознание. Братцу Йерану пришлось
выложить и свой перстень из воска и всю эту историю, и тогда папенька задал
ему трепку. Не стерпев экзекуции, Йеран бежал в лес, а потом его и след
простыл - больше он домой никогда не возвращался. Целых двадцать шесть лет,
до самой нынешней зимы, не показывался он в Хедебю, а вел жизнь бродяги на
проселочных дорогах, к великому горю моих родителей, навлекая позор и
бесчестье на весь свой род.
- О, кузен Адриан, я и не знала, что злоключения его начались таким
образом.
- Да, кузина, именно так все и случилось. И если уж поразмыслить
хорошенько, то можно, по всей вероятности, сказать, что это маленькая Тея
уготовила Йерану смерть в канаве у обочины. Тем самым, стало быть, она
разделалась с одним из нас. Но взгляни-ка, вон они опять!
Барон снова высунулся из саней, разглядывая дорогу, но преследуемые
сани быстро скрылись из виду, и он снова повернулся к Шарлотте.
- Ну, а что ты думаешь по этому поводу, кузина? Я уже забыл, для чего я
заставил тебя выслушать всю эту историю. Ах да, я хотел предупредить, что
нечего и пытаться разлучить Тею с Карлом-Артуром. Я полагаю, кузина, да, я
полагаю, что у дочери фру Мальвины есть некое предназначение, а она сама
ничего о нем не подозревает. Припоминаешь ли ты, кузина, как Марит
Эриксдоттер говорила, что пришлет человека, который отомстит за нее
Левеншельдам?
В тот же миг барон Адриан, повернувшись к Шарлотте, заглянул ей в лицо;
в его застывшем от ужаса взгляде ей почудилось ожидание.
И Шарлотту в ту же минуту будто осенило. Конечно же, этот
меланхолический мечтатель, не имевший в семейном кругу ни единой души,
которой бы он мог довериться, в тоскливые часы уединения все снова и снова
вызывал в памяти старинное проклятие. И мало-помалу дошел до того, что
вообразил, будто Тея Сундлер и есть та, которая призвана стать
мстительницей.
Правда, тут Шарлотта не могла не вспомнить ту злосчастную пору, когда
помолвка ее с Карлом-Артуром была близка к разрыву и когда и сама она
испытывала такое чувство, словно на стороне Теи стоит нечто грозное и
неотвратимое, нечто препятствовавшее всем ее усилиям спасти возлюбленного.
Тем не менее она никоим образом не желала согласиться с предположением
барона Адриана. Потому-то и вопрошающий его взгляд она встретила с хорошо
разыгранным удивлением.
- Не понимаю, - сказала она. - Какое отношение ко всему этому имеет
Карл-Артур? Ведь он же не Левеншельд!
- В предсказании точно не говорится о том, что все три жертвы должны
носить имя Левеншельд, они должны быть лишь потомками моей бабушки.
- И вы, кузен, полагаете, что из-за этой жалкой, мерзкой старой сказки
я не попробую перемолвиться словом с Карлом-Артуром, если встречусь с ним
нынче вечером? И не посмею разлучить его с Теей, и вообще не посмею сделать
ничего ради того, чтобы вернуть его к более пристойному образу жизни?
Взгляд барона Адриана все с тем же выражением ожидания и боязни был
прикован к лицу Шарлотты, и даже голос его выдавал крайнее отчаяние.
- А я и не собираюсь запретить тебе, кузина Шарлотта, такую попытку. Я
только говорю, что все равно это ни к чему не приведет. Я видел Карла-Артура
несколько часов тому назад и могу заверить тебя, что он скоро кончит смертью
в придорожной канаве, как мой брат. Лютая скоропостижная смерть во цвете
лет!
- Не понимаю, как это вы, кузен, можете внушать себе такие нелепости.
Мрачным взглядом барон Адриан всматривался вперед.
- Ах, кузина Шарлотта, разве мы понимаем все, что творится вокруг нас?
Почему у одного все идет плохо, а у другого хорошо? И сколько есть в мире
неискупленной вины, которая взывает об искуплении!
Несмотря на сострадание, которое испытывала Шарлотта, она начала уже
терять терпение.
- Ну, а после того как Тея разделается с Карлом-Артуром, настанет,
верно, ваш черед, кузен Адриан?
- Да, потом настанет мой черед, но это ровно ничего не значит. Заверяю
тебя, что будь у меня сын, я охотно отдал бы свою жизнь ради искупления
греха, тяготеющего над Левеншельдами. Мой сын, кузина, смог бы тогда жить
счастливо, он возвеличил бы наш род. Ничто не помешало бы ему стать
преуспевающим и всеми почитаемым человеком. Мы трое - мой брат, Карл-Артур и
я сам - мы так ничего и не достигли, потому что над нами тяготело проклятие,
а мой сын, кузина, мой сын не был бы отягощен этим бременем.
Лундман снова повернулся к седокам и, подняв кнут, указал на дорогу.
Барон Адриан даже не шелохнулся. Откинувшись назад, он молча сидел в
своем углу саней, не выказывая ни малейшего интереса к погоне. Шарлотта
могла видеть только его профиль, но ей все же показалось, будто выражение
его лица стало снова таким же, каким было всю прошлую неделю - угрюмым,
недовольным и суровым.
"Что мне делать? - подумала она. - На него снова нашла меланхолия".
Так они ехали довольно долго. Дорога, по которой катились сани, была на
редкость ухабистой и извилистой. То она бежала вдоль самого берега озера
Левен, то углублялась в лес, то теснилась меж прижавшимися друг к другу
крестьянскими домишками. Нигде простор не открывался взгляду. Сани, которые
они преследовали, показывались на миг и тут же исчезали.
Хотя Шарлотта почти не верила безумным фантазиям барона Адриана, однако
ею все сильнее овладевало чувство сострадания к нему. И она поспешно решила
прибегнуть к единственному средству, которое могла придумать ему в утешение.
Правда, сделала она это, разумеется, без всякой надежды на успех, а лишь
потому, что чувствовала непреодолимое стремление хотя бы что-нибудь сделать.
- Кузен Адриан!
- Что тебе угодно, кузина Шарлотта?
- Мне нужно поговорить кое о чем.
- Сделай милость, кузина! Ты выказала такое удивительное терпение,
выслушав мою глупую историю!
Тон его был недружелюбен и ироничен, но Шарлотта была все же благодарна
барону за то, что он ей ответил.
- Прости меня боже, если я поступаю дурно, но я должна рассказать об
этом. Человек, которого вы, кузен, послали на север к цыганам, вернувшись в
Хедебю, попросил разрешения побеседовать с баронессой с глазу на глаз. Он
хотел сообщить ей, что у Йерана Левеншельда, вашего брата, кузен, остался
сын.
Рука барона Адриана в огромной рукавице волчьего меха снова тяжело
легла на плечо Шарлотты.
- Ты все это выдумываешь, кузина?
- Да надо быть чудовищем, чтобы тут солгать. Нет, кузен Адриан, там, в
горах, и в самом деле есть мальчик. Ему шесть лет, он рослый и хорошо
сложен. Не так красив, как его сестра, а больше похож на старого Бенгта на
портрете. Так вот, управитель хотел прежде всего спросить баронессу, можно
ли ему вообще рассказать вам, кузен, о том, что есть на свете такой мальчик.
Но у него имеется изъян.
- Он идиот?
- Нет, кузен, разумом он не обижен, не хуже всякого другого, он весел и
добр, но он...
Шарлотта была так взволнована, что ей изменил голос. Она не в силах
была вымолвить это слово.
- Он слепой, кузен, - наконец прошептала она.
- Да как же так?
- Он слепой! - повторила Шарлотта, почти выкрикнув на сей раз это
слово. - Потому-то управитель и не смел рассказать вам об этом. Амелия же
попросила его молчать и впредь. Она полагала, что сейчас еще не время
явиться к вам, кузен, с такой вестью. Она хотела рассказать об этом позднее,
когда к вам вернется хорошее расположение духа.
- Как была она дура, так и останется!
- Мальчик родился слепым. И излечить его невозможно.
Барон Адриан принялся трясти Шарлотту, словно хотел вытряхнуть из нее
истину.
- И это правда? И ты можешь поклясться, кузина, в том, что там, в
горах, в самом деле есть мальчик?
- Конечно, есть! А зовут его Бенгт-Адриан! Маленькая девочка часто
говорит о каком-то братце. Это, конечно, он! Но что такое с вами, кузен?
В безумном восторге барон Адриан обнял Шарлотту и расцеловал ее в щеки
и в губы. Громко смеясь, он наконец отпустил ее.
- Да, прости меня, Шарлотта, но ты просто клад. Не неженка, а отважна,
как настоящий мужчина! Сразу видно, что ты, кузина, нашего рода! Даю слово!
Когда ты в следующий раз приедешь в Хедебю, там все будет по-иному.
- Я так рада, кузен, так бесконечно рада, но не следует забывать, что
мальчик слепой!
- Слепой! Эка беда, у меня ведь пять дочерей, которым и делать-то
нечего, кроме как водить его и кормить, если это потребуется. Нынче же
вечером я еду на север. Только сперва надобно вернуть девчонку. Эй, Лундман,
не видать их?
- Они недалече от нас, господин барон!
- Тогда погоняй, Лундман, что есть мочи! Сейчас мы поравняемся с ними.
О, боже правый! Так как его зовут?
- Бенгт-Адриан!
- У Йерана все же сохранились какие-то чувства к прошлому. Так какой
помощи Карлу-Артуру ты желала бы от меня, кузина?
- Но ведь ему суждено погибнуть!
- О черт! Неужто ты, кузина, и в самом деле веришь этой дурацкой
фантазии, которую пытался внушить тебе меланхолический барон! С позволения
сказать, наплевать нам на это проклятие! Стало быть, я позабочусь о
Карле-Артуре. Ну, а что нам делать с Теей?
- Ее муж жив и тоскует по ней.
- Мы вернем ее ему, Шарлотта! А Карл-Артур прежде всего поедет в Хедебю
и отъестся. Амелия позаботится о нем, ей по душе такие заботы. А вот и они!
На следующем холме мы их схватим!
Шарлотта с бароном высунулись из саней, чтобы лучше видеть дорогу.
Преследуемые находились как раз на крутом спуске холма, который вел прямо к
берегу озера. Затем шла небольшая полоска ровной дороги, а потом снова
начинался подъем. На этом-то холме барон и думал нагнать беглецов.
Карл-Артур все же опережал их. Он находился уже на гладкой дороге возле
озера, в то время как лошади Шарлотты только еще мчались во весь опор по
отвесному склону.
Меж тем беглецы, казалось, поняли, что их настигнут на ближнем холме,
который уже круто вздымался перед ними. Карл-Артур резко повернул лошадь,
съехал с дороги и очутился на льду озера.
- Ну, - сказал довольный барон Адриан, - тем легче мы схватим их там!
Лундман, недолго думая, также свернул на лед, который хотя и был покрыт
вперемешку талой водой со снегом, но еще вполне держался.
Не успели они проехать и несколько саженей по льду, как барон Адриан
испустил громкий крик:
- Стой, Лундман! Осади лошадей! О чем только думают эти господа! Ведь
там же река!
Из саней Шарлотты, которые были довольно высоки, уже совершенно
явственно можно было различить, как лед прямо перед ними стал гораздо
темнее. По-видимому, это означало, что его разрушала бурливая речушка,
струившаяся в озеро из лесной чащи.
Они остановились. Барон Адриан выскочил из саней и, сложив рупором
ладони, стал кричать что есть мочи, предостерегая беглецов. Шарлотта дергала
и рвала завязки медвежьей полости и наконец высвободилась. Теперь она могла
двигаться.
Это произошло через несколько секунд. Послышался треск льда, и тут же
лошадь Карла-Артура исчезла в полынье, а за нею последовали и сани.
Но в тот самый миг, когда лед подломился, Карл-Артур выскочил из саней,
и сидевшая рядом с ним женщина последовала его примеру. Из саней Шарлотты
можно было видеть, что они целые и невредимые стоят на краю полыньи.
Барон Адриан, рослый и тяжелый, как был в своей просторной шубе и
огромных дорожных сапогах, пустился бежать к зияющей полынье.
- Ребенок! - кричал он. - Ребенок! Ребенок!
Шарлотта ринулась за бароном, а кучер Лундман, отбросив вожжи, тоже
поспешил следом за ними. Барон опередил их. Он был уже почти у самой
полыньи, и Шарлотте показалось, будто он крикнул, что видит девочку. И в
этот же миг под ним подломился лед.
Шарлотта была так близко от него, что трещины в ломающейся ледяной коре
протянулись почти к самым ее ногам. Но Шарлотта не обратила на это внимания,
она думала лишь о том, как бы ей пробраться дальше и прийти на помощь барону
Адриану и ребенку, но подоспевший Лундман обхватил ее сзади:
- Стойте, фру Шагерстрем! Ни шагу дальше. Ползите, ради бога, ползите!
Они оба бросились на лед и поползли на коленях к полынье. Но так ничего
и не увидели.
- Течение тут ух какое сильное, вон оно как, - сказал Лундман. - Их уже
затянуло под лед.
Шарлотта едет по дороге в непроглядной тьме. Она все время плачет и
всхлипывает. Носовой платок, которым она утирает слезы, мало-помалу промок
насквозь. Ночь стоит морозная, и он совсем заледенел. Шарлотта поспешно сует
его в шубу, чтобы он снова оттаял.
Но что ни делает Шарлотта - плачет ли, утирает ли слезы, прячет ли
носовой платок, - все это происходит совершенно машинально и бессознательно.
Все время она ждет только ответа на молитву, которую твердит без конца.
Рядом с ней нет больше барона Адриана, как при выезде из Хедебю. Вблизи
вообще нет никого, кто мог бы быть ей опорой и утешением, никого - кроме
кучера. Правда, Лундман и Шарлотта - добрые друзья, и он считает своим
долгом время от времени, повернувшись на облучке, выказать ей свое участие.
- Да и то сказать, фру Шагерстрем, хуже такого я и не видывал.
Наверное, так оно и есть, но Шарлотта не позволяет себе ответить ему.
Она все повторяет одну и ту же молитву и ждет ответа на нее.
Сани скользят совсем беззвучно. Лундман снял связки бубенчиков с коней
и сложил их в ящик под сиденьем. На всех рытвинах и ухабах бубенчики
дребезжат, но звон их - глухой и зловещий - под стать всей поездке. Они не
наигрывают больше своих веселых мелодий, как тогда, когда висели на шеях
коней.
Казалось, кони знают, что возвращаются домой, и хотят прибавить ходу,
но Лундман считает это непристойным и сдерживает их прыть. Хотя никто этого
не видит, сани тащатся почти так же медленно, как погребальные дроги.
- Эх и человек же был этот барон Адриан, - говорит Лундман, - да и
смерть принял славную!
Но и эти слова не находят отклика у Шарлотты. Она думает о чем-то
совсем ином и молится, молится неустанно и ждет ответа.
Лундман и Шарлотта - не одни в санях. Когда Шарлотта поворачивает
голову, рядом с собой на сиденье она может разглядеть какой-то огромный
узел, в котором, кажется, скрыт человек. Это, разумеется, не кто-либо из
утонувших - не барон Адриан и не ребенок, а кто-то живой. Хотя оттуда, где
он лежит, не доносится ни единого слова, хотя там не видно ни малейшего
движения, но сани скользят так беззвучно и вокруг стоит такая глубокая
тишина, что Шарлотта порой явственно может слышать слабые хрипы дышащего
рядом человека.
Она пытается думать о бароне Адриане и о маленьком ребенке. Это было бы
облегчением. Они мертвы и ушли в мир иной, но воспоминание о них вызывает не
ужас, а одну лишь скорбь. Шарлотте, однако же, нельзя отвлекаться, ей нужно
по-прежнему молиться. Ей нужно пробиться со своей молитвой до самого
престола господня. Ей нужно молиться о том, чтобы эта ужасная беда, которая
стряслась нынче вечером, послужила бы началом какого-то благоденствия.
Когда Шарлотта с Лундманом достигли наконец края полыньи и тщетно
пытались высмотреть там хотя бы малейшие следы утонувших, они услыхали, как
Карл-Артур крикнул им, что побежит на берег и позовет на помощь людей. Он
так и сделал, а Тея последовала за ним. Маленький железоплавильный завод,
приводимый в движение той самой речушкой - виновницей несчастья, находился
совсем близко, и оттуда вниз, на лед, и ринулись люди. Они притащили с собой
длинные багры и обшарили ими озеро под ледяным покровом, но с самого начала
все было безнадежно. Сильное течение далеко унесло тела утонувших. Чтобы
отыскать их, понадобилось бы, наверно, взломать весь лед на озере.
Тею Сундлер Шарлотта так больше и не видала, но Карл-Артур вернулся
назад и был одним из самых ревностных среди тех, кто пытался оказать помощь,
не раз даже по-настоящему рискуя собственной жизнью. Все это время он
избегал Шарлотты, стараясь не приближаться к ней. Лишь когда все было
кончено и многие из самых ретивых помощников, удрученные и павшие духом,
побрели назад к берегу, он осмелился приблизиться к ней.
Шел он медленно и нерешительно, опустив, по своему обыкновению, веки. А
подойдя вплотную, чуть приоткрыл глаза, так что смог увидеть платье и шубу,
но отнюдь не лицо Шарлотты. Он произнес несколько слов, которые должны были,
по-видимому, означать то ли утешение, то ли просьбу о прощении:
- Да, Йеран хотел, вероятно, вернуть свою девчонку! А еще, может, хотел
поблагодарить своего богача брата за пышные похороны.
- Карл-Артур!
Тут он поднял глаза, и величайшее смятение отобразилось на его лице. Он
явно не ожидал встретить здесь Шарлотту, думая, что дама, сопровождавшая
барона Адриана, была его жена.
Карл-Артур не вымолвил больше ни слова, а лишь молча стоял, глядя
Шарлотте в лицо; она так же молча глядела на него. Вся ее душевная боль и
весь ужас, которые она испытала при виде его низости и грубости, были
написаны у нее на лице, и ему невольно пришлось прочесть это.
Но в этот миг Карл-Артур вдруг так переменился в лице, как это на
памяти Шарлотты случалось с ним не раз при сердечных припадках. Взгляд стал
диким и неподвижным, рот раскрылся, как будто Карлу-Артуру было не
удержаться от крика, а руки он крепко прижал к груди.
Простояв так одно мгновение, он вдруг зашатался и непременно рухнул бы
на землю, если бы Шарлотта не обхватила его обеими руками.
Еще несколько мгновений он шатался из стороны в сторону, но Шарлотта
поспешила позвать на помощь; несколько человек подбежали к Карлу-Артуру,
подняли его и понесли к ее саням. Когда Карла-Артура уложили на сиденье, он
был уже в беспамятстве.
Шарлотта немедля поехала с ним на берег и провела несколько часов на
маленьком железоплавильном заводе. Карлу-Артуру нужен был уход. Лундман и
Шарлотта промокли до нитки, ползая по льду в талом снегу. Им необходимо было
обсушиться, а коней надо было покормить и дать им выстояться. Но из того,
что происходило в эти часы, в памяти Шарлотты не сохранилось ни малейшей
подробности. Все это время она только молилась Богу, умоляя его помочь ей
спасти Карла-Артура и разлучить его с женщиной, навлекшей на него погибель.
Карла-Артура не удалось привести в чувство до самого отъезда, но было
ясно, что он еще жив, и Шарлотта велела завернуть его в медвежью полость и
отнести в сани.
Тихая мглистая ночь, на небе ни звезды. Шарлотта вздыхает. Ни разу за
всю свою жизнь не ждала она в такой страстной тоске ответа на свою мольбу.
Но, окутанный ночным безмолвием, всемогущий молчит.
Совершенно неожиданно она замечает, что Карл-Артур, лежавший без
чувств, чуть шевелится.
- Карл-Артур, - шепчет она, - как ты себя чувствуешь?
Сначала Шарлотта не получает ответа, но потом, стоит ей заметить, что
Карл-Артур приходит в себя, ею вновь овладевает страх. Как он себя поведет?
Будет ли говорить так же грубо и зло, как недавно на льду? Ей нельзя
забывать о том, что перед ней совсем другой человек.
Вскоре Шарлотта услыхала, как Карл-Артур слабым, едва слышным голосом
задал ей вопрос:
- Кто сидит рядом со мной в санях? Это Шарлотта?
- Да! - ответила она. - Да, Карл-Артур, это я, Шарлотта!
Голос его звучит теперь совсем как прежде. Она слышит, что голос его
очень слаб, но вовсе не груб. Он так же красив, как в былые времена, и, как
ни странно, голос Карла-Артура звучит деланно и вкрадчиво, напоминая детский
лепет.
- Я так и думал, что это Шарлотта, - сказал он. - От Шарлотты всегда
так и веет жизнью и здоровьем. Я выздоровел только оттого, что сижу рядом с
Шарлоттой.
- Стало быть, тебе лучше?
- Мне очень хорошо, Шарлотта. Сердце у меня сейчас совсем не болит.
Никаких страданий; уже много лет я не чувствовал себя таким здоровым.
- Ты был, верно, очень болен, Карл-Артур?
- Да, Шарлотта, очень!
Потом он некоторое время не произносил ни слова, а Шарлотта тоже молча
сидела и ждала.
Вскоре он снова завел разговор.
- Знаешь что, Шарлотта? - спросил он все тем же кротким, лепечущим
голосом. - Я сижу и тешусь тем, что произношу самому себе надгробное слово.
- Что такое ты говоришь? Надгробное слово?
- Да, да, именно так, Шарлотта! Ты никогда не думала над тем, что
скажет пастор над твоей могилой, когда ты умрешь?
- Никогда, Карл-Артур. Я и не думаю вовсе о смерти.
- Не попросишь ли ты пастора, Шарлотта, который станет держать речь над
моей могилой, чтобы он сказал своим прихожанам так. Здесь, мол, покоится
богатый юноша, который, повинуясь заповедям Христовым, расточил все свои
имения и стал нищим.
- Да, да, конечно, Карл-Артур, но теперь ты не умрешь!
- Может быть, не теперь, Шарлотта! Редко чувствовал я себя таким
здоровым. Но ты ведь можешь вспомнить об этом позже. И еще я хочу, чтобы
пастор напомнил прихожанам о том, что я был тем апостолом, который вышел на
дороги и тропы, дабы нести людям весть о царствии небесном прямо в их
будничную жизнь, в их увеселения и в их труд.
Шарлотта не ответила. Она спрашивала себя, не глумится ли над ней
Карл-Артур.
А он продолжал говорить тем же деланным тоном:
- Я полагаю также, что отлично было бы, если бы пастор сказал немного и
о том, что я, подобно самому господу Иисусу Христу, выказал свое смирение,
когда ел и пил вместе с мытарями и грешниками.
- Замолчи, ради бога, Карл-Артур! Ты и Христос!.. Ведь это же
святотатство!
Прошло некоторое время, прежде чем Карл-Артур ответил Шарлотте:
- Мне вовсе не нравится такое возражение, - сказал он. - Но я могу
примириться с тем, что пастор ничего не скажет о мытарях. Это могло бы быть
ложно истолковано. А упоминания о грешниках, пожалуй, достаточно, дабы
объяснить, почему я стал говорить проповеди на проселках проезжему люду.
Разумеется, недостатка в возможностях распространить свою деятельность и на
другие поприща у меня не было.
Шарлотта молча сидит в санях, и ей хочется громко крикнуть от ужаса.
Неужто все это вправду? А может быть, он говорил так лишь для того, чтобы
произвести на нее впечатление своим высокомерием? Неужели он утратил всякую
способность рассуждать?
- Быть может, ты помнишь, Шарлотта, что у меня был друг, который стал
потом миссионером?
- Понтус Фриман?
- Да, Шарлотта, совершенно верно! Он шлет письмо за письмом, уговаривая
поехать к туземцам и помогать ему. Мне было очень соблазнительно! Я ведь так
люблю путешествовать! Да и изучение языков меня тоже интересует. Мне всегда
весьма легко давались разные науки. Ну, что скажешь на это, Шарлотта?
- Я все раздумываю, не насмехаешься ли ты надо мной, Карл-Артур. Если
нет, то я полагаю, разумеется, что это превосходная идея.
- Я насмехаюсь над тобой? Нет, я всегда говорю правду, и тебе,
Шарлотта, следовало бы знать об этом издавна. Но ты, видно, и впрямь не
вполне меня понимаешь. Не ожидал я этого после такой долгой разлуки. Боюсь,
что эта встреча принесет нам разочарование.
- Это было бы очень горько, Карл-Артур, - сказала Шарлотта, которая
совершенно была сбита с толку неописуемым высокомерием и самодовольством
этого несчастного оборванца.
- Я знаю, Шарлотта, что ты очень богата, а богатый человек легко
становится поверхностным и судит по внешнему виду. Ты не понимаешь, что я
сам избрал бедность по доброй воле. У меня ведь есть жена...
Когда он упомянул о жене, Шарлотта сделала попытку вмешаться и
заговорить с ним о том, что могло бы пробудить его интерес.
- А теперь послушай меня, Карл-Артур! Слыхал ли ты о том, что матушка
твоя в последние годы своей жизни желала, чтобы ей читали лишь твои
студенческие письма. Жакетта читала их ей вслух изо дня в день. Но однажды
Жакетте это, должно быть, надоело, и знаешь, что она тогда сделала? Она
поехала в Корсчюрку и отыскала там Анну Сверд и твоего маленького сына. Она
увезла их с собой в Карлстад и показала полковнице ребенка.
- Необыкновенно прекрасно и трогательно, Шарлотта!
- С тех пор Жакетте больше не было нужды читать твои письма. Матушка
твоя пожелала, чтобы ребенок всегда был при ней. Она играла с ним, она
восхищалась им, она ни о чем больше не думала. Ее невозможно было разлучить
с ребенком, и твоей жене пришлось перебраться в Карлстад. Кажется, к Анне
теперь благоволят все и вся, а больше всех твой отец. Ну, а после того как
матушка твоя умерла, Анна снова переехала назад в Корсчюрку. Она и все ее
приемыши снова хозяйничают в твоей лачуге. Они превратили ее уже в добрый
крестьянский двор. Ну, а твой собственный сын, кажется, по большей части
находится у Жакетты, которая живет теперь в Эльвснесе. Он прелестный