Сельма Лагерлеф. Анна Сверд

Ленсманша, вспомнив, видно, свою свадьбу, читала эти удивительные слова
взволнованно, и Анна невольно заслушалась. Ей казалось, будто слова эти были
взяты из ее сердца. Никогда она еще не слышала из Библии ничего вернее и
справедливее.
Когда ленсманша перестала читать, Анна повторила последний стих про
себя.
- Может быть, тебе еще раз прочесть?
- Да, - еле слышно прошептала взволнованная невеста.
Брови у нее теперь были уже не так сурово нахмурены. И взгляд не был
больше так неподвижен. У ленсманши появилась надежда, что она сможет
выполнить данное ей поручение, не встретив слишком бурного сопротивления.
"Так и есть, - подумала она. - Анна Сверд далеко не глупа. Она слышала
только что речь своего мужа и, верно, понимает, как обстоит дело".
Она прочла еще раз прекрасные слова о любви и отложила Библию.
- Если окажется, что все не так, как ты ожидала, подумай об этих
словах.
Глубокие, скорбные глаза глянули на говорящую. Сказанное можно было
принять за обычное поучение невесте, но это могло быть и предисловием к
чему-то страшному, что должно с ней случиться.
Ленсманша поспешила объяснить свои слова.
- Видишь ли, я хочу сказать, что если любишь истинною любовью, то не
станешь думать о житейских делах. Замуж выходят не за лошадь и корову, не за
служанку с работником.
Фру Рюен показалось, что Анна ведет себя весьма странно. Подобный намек
должен бы был ужасно обеспокоить ее. А она не сказала ни слова и сидела не
шелохнувшись. Надо было объяснить ей все поподробнее.
- Не подумай, дитя мое, что я непрошено вмешиваюсь в твои дела. Когда
ты поднялась наверх, твой муж пришел ко мне и откровенно рассказал о том,
что вас ждет в будущем. Я спросила его, знаешь ли ты все это, и он ответил,
что ты знала все с первой же вашей встречи.
Тут Анна Сверд наконец заговорила:
- Что я знала? - спросила она, но голос ее звучал совершенно
безразлично. Видно, не это она боялась услышать.
- Разве ты не помнишь, - сказала фру Рюен, невольно повышая голос,
словно она говорила с кем-то, кто еще не совсем проснулся, и хотела
разбудить его, - разве ты не помнишь, как он говорил тебе, что хочет вести
жизнь во имя Христово? Нынче вечером он говорил то же самое.
- Так ведь...
- Я сразу заподозрила, что ты ничего не поняла. И когда я объяснила это
твоему мужу, он тут же попросил меня сказать тебе, что тебя ожидает. Он
просил меня сказать, что у него нет пасторской усадьбы. Он всего лишь
помощник пастора, жалованья ему положено сто пятьдесят риксдалеров. До сих
пор он жил на всем готовом у пастора, а теперь, после женитьбы, он будет
получать вместо того муку, масло и молоко. На прожитье вам хватит, но и
только. И раз ты ожидала большего...
Выслушав это, Анна Сверд задала ленсманше вопрос, и та поняла, что она
сделала это из приличия, ибо ей, видно, было все безразлично. Она спросила,
где они будут жить.
- Прошлой осенью твой муж получил небольшое наследство от тетки по
отцовской линии, - сказала фру Рюен. - Всего тысячу риксдалеров и мебели на
одну комнату. На эти деньги он купил домишко - комната да кухня. Хватит вам,
пожалуй, на двоих-то. Однако ни пристроек, ни пашен, ни лугов там нет. Тебе
самой придется стряпать, топить печь, мыть и все прочее делать по дому.
Ленсманша подумала было, что Анна Сверд только прикидывается
равнодушной и что буря, бушующая сейчас в ней, обрушится потом на мужа, как
только тот явится. Однако и в это поверить было трудно. Эта сильная,
здоровая женщина сидела и молча смотрела, как рушатся все ее надежды, не
выказывая при том ни малейших признаков сожаления.
- И зачем только я у тебя обучалась? Экая досада!
- Об этом ты не горюй. Мне было приятно обучать такую понятливую
девушку. Ты ведь знаешь, дитя мое, что в нашей усадьбе все полюбили тебя.
Это первая горькая минута, которую я переживаю из-за тебя.
Анна Сверд не сказала ни слова благодарности за всю ее доброту, и
ленсманшу это даже слегка раздосадовало.
- Может быть, ты утешаешься мыслью о том, что мужу твоему скоро дадут
приход побогаче. Так и на это мало надежды. Он по крайней мере говорит, что
хочет всегда жить в бедности. А ежели ты надеешься на его богатых родителей,
так могу тебе сказать, что он рассорился с ними из-за тебя и ему нечего
ждать от них ни помощи, ни наследства.
- Матушку жалко, - сказала Анна Сверд. - Она-то думала, что ей будет у
нас кусок хлеба на старости лет.
- Если пастор в Корсчюрке умрет, - продолжала фру Рюен безжалостно, -
то твоего мужа пошлют помощником пастора в другой приход, а хуже всего то,
что ты не сможешь последовать за ним, тебе придется жить одной в вашем
домишке. А пастору в Корсчюрке уже семьдесят шесть, долго он не протянет.
- Вижу, нелегко нам будет, - сказала Анна все так же равнодушно.
- Поскольку еще неизвестно, что вас в жизни ожидает, - сказала фру
Рюен, - твой муж, по-моему, прав. Он, собственно говоря, хотел, чтобы я
спросила тебя... Ему, видно, трудно сделать это самому. Он просил, чтобы я
дала тебе совет...
Резкое движение Анны заставило ее замолчать. Анна круто повернулась к
ней и наклонилась вперед в напряженном ожидании. Сонливости и вялости как не
бывало. Ленсманша слегка покраснела.
- Дитя мое, - сказала она, - ты на меня так смотришь, что мне просто
страшно делается. Мне кажется, однако, что он вправе сомневаться. Вам было
бы неразумно заводить семью. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю.
Анна Сверд откинулась на подушку. Она не плакала, только молча ломала
руки, а лицо ее исказила гримаса отчаяния.
- Так я и знала, - сказала она, - того и ждала. Разлюбил он меня.
- Не надо так убиваться, дитя мое! Твой муж не такой, как все мы. Я
знаю, он любит тебя, но люди, подобные ему, считают, что служить Богу -
значит отказаться от того, чего более всего желаешь.
- Кабы любил, так не посылал бы тебя с такими советами, - закричала
Анна пронзительно. - Неужто ты не заметила, что я ему наскучила? Ну, теперь
он от меня избавится.
Она сбросила с себя одеяло, рывком схватила чулки и башмаки и принялась
одеваться.
- Дитя мое, - пыталась успокоить ее фру Рюен. - Ты ошибаешься, уверяю
тебя. Супруг твой сказал мне, что питает к тебе нежную любовь. С самого
начала, как только он приехал сюда и увидел тебя, он старался побороть свои
чувства. Он не смел сам сказать тебе об этом.
Но слова ее не помогли. Анна Сверд натянула на себя одежду с такой
быстротой, будто спасалась от пожара.
- Еще чего! - крикнула она. - Так я ему и поверила! Как же, любит он
меня, коли такую свадьбу справил! И чего ему только от меня надо!
Ленсманша видела, как быстро снуют ее пальцы, как дико горят глаза на
бледном лице. Анна не вышла, а бросилась вон из комнаты.
Фру Рюен нашла Карла-Артура в темной зале. Он стоял на коленях,
погруженный в молитву. Она кинулась к нему и стала трясти его за руку. Он
поднялся, покраснев от смущения.
- Я просил Господа, чтобы он вразумил Анну принять мои слова как
должно.
- Сейчас не время молиться! - воскликнула фру Рюен и еще сильнее
тряхнула его за руку. - Если вы не побежите тотчас же за Анной и не покажете
ей, что любите ее, как должно мужу любить жену, придется нам завтра поутру
искать ее где-нибудь в проруби в Дальэльвене.

НОВЫЙ ДОМ

Анна Сверд прямо-таки создана была коробейничать. Она безошибочно
выбирала товар, который можно предложить покупателю. Не случалось с ней,
чтобы она положила в мешок неходовой товар. Если люди не хотели покупать,
она уходила, не навязывалась. Попадались покупатели - охотники рядиться, она
не мешала им рядиться вволю и делала вид, будто огорчилась, что продешевила,
чтобы люди порадовались выгодной покупке. К тому же торговала она без обмана
- никогда не предлагала материю, побитую молью либо подмоченную. А если
шелковый платок долго лежал в мешке и потерся на сгибе, она сразу же
показывала изъян покупателю и отдавала его чуть ли не даром.
Всякому было ясно, что Анна Сверд составила бы себе небольшой капитал,
если бы продолжала торговать. Но с того дня, как она повстречала на
проселочной дороге Карла-Артура Экенстедта, ее словно подменили. Не то чтобы
она стала менее проворной, расчетливой и смекалистой, чем прежде. Просто все
эти таланты, что раньше помогали ей зарабатывать на хлеб насущный, стали
после этой встречи слугами ее любви. Теперь она не переставала удивляться
тому, как она раньше гналась за заработком. Неужто это она стояла на
ярмарке, радуясь каждому покупателю? Неужто это она, Анна Сверд, бродила по
дорогам, только и думая, как бы припасти побольше денег? Просто даже не
верилось. Но ведь в ту пору она не знала, что на свете важнее всего.
Новобрачные пробыли несколько дней в Медстубюн и рано утром в среду
отправились в путь, а в пятницу к вечеру прибыли в Корсчюрку, довольные и
счастливые, и поселились в своем маленьком домике на склоне холма за
деревней.
После того как ленсманша пробрала Карла-Артура, желая ему добра, он не
осмеливался держать Анну в неведении о том, что ее ожидает. Он спросил, не
приметила ли она прошлым летом, когда была в Корсчюрке, маленькие домишки на
пригорке, за садом доктора Ромелиуса. У Анны, которая за три лета исходила
этот приход вдоль и поперек, сразу же встали перед глазами две лачуги, такие
ветхие, что того и гляди развалятся. В эти домишки она не заходила -
коробейнице нечего делать в таких хибарах, где хозяевам и окна-то разбитые
не на что починить. Но для порядка она узнала, чьи это дома. В одном из них
жил старый солдат, который с грехом пополам перебивался на пенсию в двадцать
риксдалеров в год, в другом - бедная девушка по прозванию Элин
Матса-торпаря, которая мыкала горе со своими младшими братишками и
сестренками.
Однако она не слыхала о том, что Карл-Артур надумал выкликнуть всех
десятерых на аукционе для бедных, где их должны были раздать по чужим людям,
и о том, что этот аукцион привел к счастливой перемене в их судьбе.
Несколько влиятельных дам решили создать благотворительное общество, чтобы
опекать эту ораву ребятишек. Они собирали деньги на починку дома и припасали
детям еду и одежду. Все было бы как нельзя лучше, но тут вдруг захворала и
умерла старшая сестра. Устала бедняжка, надорвалась; можно было подумать:
она, увидев, что теперь ее братья и сестренки обуты и одеты, погреб полон
картошки, чулан набит мукой и селедкой, дырки в полу заколочены, и крысы
больше не шастают по углам, и окна не надо затыкать тряпьем, - решила, что
она свой долг на этом свете исполнила, и улеглась, чтобы вкусить
долгожданный покой.
Этим, однако, она причинила Карлу-Артуру немало хлопот. Добросердечные
барыньки, опекавшие детей, тут же сыскали им новую няньку - старую деву,
которая долгие годы была в услужении у пастора. Она обихаживала их, как
могла, только трудно было старухе совладать с десятью озорными ребятишками.
Карлу-Артуру хотелось помочь ей управляться со своими подопечными, однако
ему было трудно это делать, покуда он жил в пасторской усадьбе. Потому-то
он, как только получил наследство, поспешил купить и подновить домишко
солдата, стоявший рядом с лачугой, где жили десять ребятишек.
Вот в этом-то доме, стало быть, и должны были поселиться новобрачные.
Молодой пастор заверил жену, что она просто не узнает этот домишко - так
хорошо он все устроил. Покупкой своей он был доволен. Теперь у него был свой
домик, маленький и скромный, расположенный в хорошем месте, к тому же отсюда
удобно было приглядывать за оравой малышей.
Анну Сверд в эти дни занимало лишь то, что муж ее любит, потому она
только засмеялась в ответ и, казалось, всем была довольна. Да и что она
могла поделать? Они уже повенчаны, она дала обет делить с ним горе и
радость. К тому же она надеялась на свои силы. Как бы туго им ни пришлось,
она сумеет и жилье раздобыть и прокормить себя и мужа.
Когда они подъезжали к Корсчюрке, Анна Сверд сказала мужу, что у нее на
родине есть такой обычай: молодожены, переступив в первый раз порог своего
дома, должны встать на колени и молить Господа, чтобы он благословил их
жилище и ниспослал им счастье в стенах этого дома. Карл-Артур сказал, что
это прекрасный обычай и что им нужно сделать то же самое. Однако, когда они
приехали домой, никто об этом и не вспомнил.
Случилось это вовсе не оттого, что Анну Сверд столь приятно поразила их
лачуга. Да она почти и не изменилась с тех пор, как Анна ее видела. Никак
нельзя было сказать, что она превратилась в господскую усадьбу. Тот, кто
чинил ее, даже не удосужился пристроить какое-нибудь крылечко, и, как и при
старом солдате, у двери лежали неровные, шаткие камни. Не раз
призадумаешься, прежде чем войдешь в такую лачугу с коробом. Она сказала это
мужу, чтобы подразнить его, и они оба рассмеялись. Оба были в наилучшем
расположении духа.
Стало быть, вовсе не из-за жилища своего они забыли о том, что надо
упасть на колени у порога и просить Бога осенить благодатью их новый дом. А
случилось это оттого, что в тот самый миг, когда сани остановились, дверь
дома отворилась и маленькая тучная женщина вышла на шаткие камешки встречать
их.
Анна Сверд недаром три лета кряду исходила Корсчюрку вдоль и поперек с
коробом за плечами. Она знала по имени каждого человека в приходе, но эту
женщину не сразу признала. Однако через несколько секунд она смекнула, что
это, должно быть, фру Сундлер, жена органиста. Когда Анна в последний раз
видела ее, у той были красивые длинные локоны, а теперь волосы ее были
коротко острижены, как у мальчишки, отчего ее и было трудно узнать.
Да, уж верно, это была фру Сундлер, ведь Карл-Артур в дороге все время
говорил о ней. Это она помогла ему купить дом и наняла рабочих. Да и сама-то
женитьба его была делом ее рук. Кабы не она, не сидеть бы им вдвоем в этих
санях и не радоваться счастью. Чего же тут удивляться, что фру Сундлер
пришла к ним в домик истопить печи и встретить молодых, она ведь так
старалась поженить их.
Фру Сундлер простерла руки и заключила молодоженов в объятия. С
волнением в голосе она заявила, что счастлива видеть их, что наконец-то
исполнилось ее самое заветное желание, что она так рада за Карла-Артура -
ведь сбылась его мечта иметь маленькую серенькую избушку и жену из простых,
чего он желал всегда, сколько она его помнит.
Покуда фру Сундлер произносила свою краткую речь, они позабыли о
намерении просить Бога благословить их дом. С этого момента жена органиста
целиком завладела ими обоими.
Наконец она выпустила их из своих объятий, отворила дверь и провела их
в маленький коридорчик, разделявший дом на две половины.
Они сняли верхнее платье и развесили его в коридоре, а фру Сундлер тем
временем рассказала, как внутренний голос шепнул ей, что они должны приехать
именно в этот вечер. Едва она успела прибежать с кофейником под мышкой в это
воробьиное гнездышко - так она мысленно называла дом Карла-Артура - и
накрыть на стол, как услышала звон колокольчиков на пригорке. Она была
несказанно рада тому, что подоспела вовремя встретить их и что им не
пришлось входить в пустой дом.
Однако не слова фру Сундлер заставили Анну Сверд призадуматься, а то,
что, как только появилась фру Сундлер, Карл-Артур вдруг сразу переменился.
Он уже не был веселым и беспечным, как во время поездки, а как-то оробел и
старался изо всех сил угодить фру Сундлер.
Молодая жена чувствовала, что он был не очень-то рад появлению фру
Сундлер как раз в тот момент, когда они впервые входили в свой дом, но,
видно, припомнив все ее заслуги, тут же раскаялся в этом. Повторяя имя "Тея"
чуть ли не через каждые два слова, он снова принялся рассказывать, сколь
многим он ей обязан. Это она вбила крючки в коридорчике, чтобы им было на
что повесить одежду. Подумать только, и об этом она позаботилась! Он открыл
дверь направо и пригласил жену войти. Кабы она не знала точно, что в этой
кухне ей придется хозяйничать и коротать время, так не поверила бы тому.
Видно, он пригласил ее сюда, чтобы она смогла оценить все старания фру
Сундлер по достоинству.
Кухня, занимавшая полдома, показалась ей намного больше, чем она того
ожидала. Она была раза в три просторнее каморки на скотном дворе и в
Иобсгордене. Стены пахли клеем и известкой - так всегда пахнет в необжитых
местах, и, может быть, из-за этого запаха здесь было неуютно. Да и пусто
как-то было. Она-то мечтала не о таком. Ей вспомнился большой дом в усадьбе
Рисгорден - стенной шкаф, голубой с коричневым, высокие с розочками часы из
Муры, кровать с пологом из домотканой материи. Ей бы тоже хотелось, чтобы у
нее на стене между шкафом и кроватью висел святой Иосиф в богатой золотой
карете, а над окном - дева Мария, кивающая ангелу в златых одеждах. Однако
грех желать слишком многого. Надо довольствоваться тем, что имеешь.
Да и тут было немало всего, и все это раздобыла фру Сундлер - и стол со
стульями у окна, и ушат для воды у двери, и ларь для дров возле печки.
Послушать мужа, так можно вообразить, будто она первая на свете придумала,
что в кухне нужны сковородки и котлы, мутовки и поварешки, кофейники и
лоханки, ложки и ножи. И если даже не сама фру Сундлер отгородила один угол
в кухне, приспособила его под кладовку и прибила полку к стене, все равно ей
надо говорить за все это спасибо.
Как только Анна вошла в кухню, она сразу заметила узкий складной
диванчик, стыдливо спрятавшийся в самый дальний угол. Деревянное сиденье
было поднято и прислонено к стенке, а само ложе застелено. Белье было
чистое, накрахмаленное. Только вот узенький был диванчик, как гроб. Анна
сразу заметила, что он не раздвигается, шире его не сделаешь. Втиснешься в
него, так, верно, всю ночь будешь бояться, что поутру из него не вылезешь.
Этот диванчик заставил ее призадуматься. Она пыталась заставить себя
слушать рассказ мужа о том, что для них сделала Тея. Она ходила по аукционам
и скупала для них за бесценок домашнюю утварь и мебель. Но, во-первых, он
уже рассказывал ей об этом по дороге в Корсчюрку, во-вторых, у нее никак не
выходил из головы диванчик. Раз он был застелен, стало быть, одному из них
придется на нем спать. Другого выбора тут не было.
Фру Сундлер угостила их не только кофе со сдобными сухариками, она
подала им также хлеб с маслом и яйца. Анна Сверд не могла не признать, что
все было вкусно, однако, слушая Карла-Артура, можно было подумать, что он
ничего вкусного не едал с тех пор, как был в последний раз в гостях у фру
Сундлер. Ленсманша славилась искусством стряпать, но муж, видно, позабыл все
на свете, даже свою жену, лишь бы угодить фру Сундлер. Казалось, он в чем-то
провинился перед ней и старался заслужить прощение.
Отведав яств, припасенных фру Сундлер, и расхвалив все донельзя, он
поднялся из-за стола и прошел в другую комнату. Он чуть было не задел
диванчик, и Анна Сверд подумала, не похвалит ли он и его, но о диванчике он
почему-то не сказал ни слова.
Они прошли через коридорчик и вошли в горницу, не такую большую, как
кухня, но все же довольно просторную. Когда молодая жена заглянула туда, ей
захотелось бежать без оглядки, потому что это была настоящая господская
комната. Если в кухне было пусто, то здесь было полно мебели: письменный
стол, книжный шкаф, диван с низеньким столиком, бюро, кровать и еще много
всего. Стало быть, эту мебель он и получил в наследство от тетки. Все вещи
из темного блестящего дерева, стулья и диван обиты шелком. Все изукрашено
бронзой, куда ни глянь - так и горит.
Стены в этой комнате были оклеены обоями, на окнах длинные занавески, в
углу не плита какая-нибудь, а изразцовая печь. Над диваном - большое зеркало
в золоченой раме, на потолке - люстра, на письменном столе - серебряные
подсвечники. Прямо как в доме у Экенстедтов в Карлстаде.
В комнате, как и в кухне, стояла застеленная на ночь кровать, тоже
односпальная, не бог весть какая широкая.
Да, теперь ей стало ясно одно: здесь будет жить он, здесь он будет
работать и спать. Ее же место в кухне, там ей и спать положено. Он должен
жить, как пристало барину, а ее будут держать в прислугах.
А муж все расхваливал Тею. Когда он поехал на свадьбу, изразцовая печь
в этой комнате еще не была готова и мебель нельзя было расставить. Тея все
привела в порядок за время его отсутствия. И подумать только, как красиво и
уютно здесь стало! Разве можно представить себе, что находишься в бедном,
стареньком домишке? Да, комнаты наряднее этой во всей деревне не найти.
Он пытался и жену заставить похвалить фру Сундлер, но она думала о
своем и не сказала ни слова.
Карл-Артур и Тея так увлеклись, разглядывая ящики и полочки письменного
стола, что не заметили, как Анна выскользнула из комнаты. Она вошла в кухню,
взяла свечу с кухонного стола и вышла в коридорчик, чтобы отыскать свою
шубейку и чепец. Она была совершенно спокойна. Она не возмущалась, как
тогда, в свадебную ночь. Она и не думала что-нибудь над собой сделать, а
просто решила пойти на квартиру к хозяевам, у которых жила прошлым летом,
когда торговала в Корсчюрке, и попроситься у них переночевать. Ей нужно было
что-то сделать, чтобы показать ему и его Tee, что она хочет быть в доме
хозяйкой, а не прислугой.
Отыскивая свою одежду, она заметила, что в коридорчике есть еще одна
дверь. Ключа в замке не было, но она не растерялась из-за такой малости -
вынула ключ из кухонной двери, осторожно вставила его и отперла замок. Она
попала не то в комнатушку, не то в чуланчик с одним узеньким окошком. Здесь
было довольно тепло, хотя печки не было - стенка изразцовой печи из комнаты
мужа выходила сюда в одном углу. Стены голые, побеленные, кое-где прибиты
вешалки. Видно, это был чулан для одежды.
И тут, к своему превеликому изумлению, она увидела в глубине чулана
настоящую парадную кровать. Нарядный красный полог, пышные пуховые перины,
широкий кружевной подзор на простынях, одним словом - лучшего и желать
нечего.
Молодая жена постояла молча, глядя на это чудо, потом сняла шубейку и
чепец, вставила ключ на место и воротилась в кухню.
Сперва она посидела там одна, потом они, видно, спохватились, что ее
нет, и поспешили пойти к ней.
- Куда же ты подевалась? - спросил Карл-Артур. - Устала с дороги? Может
быть, хочешь прилечь?
- Я пробовала было лечь в кровать, что для меня постелена. Да боялась,
что не улягусь в ней, - сказала она с досадой, хотя при этом засмеялась.
- Ну и как же, улеглась? - спросил Карл-Артур и тоже засмеялся.
- Поди-ка затолкай корову в телячье стойло. Что вдоль, что поперек не
влезет. Может, и помещусь, коли на бок лягу. И то морока будет одеяло
скидывать да на пол вставать, когда на другой бок повернуться захочу.
Говорила она это без злобы, и муж продолжал смеяться. Однако она не
могла не заметить, что он был смущен и смеялся, чтобы скрыть свое
замешательство.
- Тебе вот смешно. Нет чтобы обо мне позаботиться. Я, чай, трое суток в
санях сидела, заколела вся, аж кости ломит.
Карл-Артур подошел к диванчику и взглянул на него.
- Ложись в постель, что в моей комнате! - сказал он. - А я попытаюсь
устроиться в этом ларе.
- Еще чего выдумал! На то ты, что ли, женился, чтоб спать всю ночь на
боку, свесив ноги? Нет уж, я на полу постелю. Мне не впервой, да и то
боязно. Холодно ночью-то будет, как огонь в печи погаснет. Не помирать же
мне теперь, когда я своим домом зажила.
Ее муж вовсе растерялся. Он бросил умоляющий взгляд на фру Сундлер,
своего доброго друга, но та барабанила пальцами но столу и делала вид, что
не хочет слушать, как муж с женой говорят о своем.
- Коли в зимнюю-то ночь на полу спать ложишься, так одну овчину надо
подстелить, а другой укрыться. А у нас всего-навсего одна овчина, так,
видать, придется мне, муженек, идти на деревню к хозяевам, у которых я
прошлым летом стояла. Пускай приютят меня на ночь. Спроси-ка у фру Сундлер,
не лучше ли так будет, ведь она для нас куда как хорошо все устроила.
Оба, муж и жена, повернулись к фру Сундлер, будто ждали ее совета, но
она сидела молча и делала вид, что в такие дела вмешиваться не желает.
Анна Сверд протянула мужу руку.
- Ну, прощай покуда! - сказала она.
Карл-Артур слегка покраснел и бросил отнюдь не любезный взгляд на фру
Сундлер.
- Нет, это уж слишком, - сказал он. - Тея, не поможешь ли ты нам
что-нибудь придумать? Пожалуй, мне лучше лечь на диване в своей комнате. Я
спал на нем прежде не раз, когда бывал в гостях у настоятеля. Анна же может
спать в постели. Придется как-то примениться к обстоятельствам. Диванчик,
который ты раздобыла для Анны, в самом деле никуда не годится. Сейчас
перенесем белье.
Фру Сундлер беспокойно заерзала на стуле, когда Карл-Артур обратился к
ней со столь резкой тирадой, но не сказала ни слова.
Зато Анна не медлила с ответом.
- Еще чего выдумал! - повторила она. - На дорогом шелку спать? А на
диване, что в кухне, там и матраца-то нет, одна солома под простынями.
Неужто ты ее потащишь в парадную горницу, которую фру Сундлер так для тебя
изукрасила? Нет уж, лучше я пойду.
Она опять протянула ему руку, но он с досадой оттолкнул ее. Он был так
растерян, что ей стало жаль его.
- Уж спасибо за доброту твою, за то, что позволил мне спать у тебя в
комнате, - сказала она уже мягче. - Только сам знаешь, так дело не пойдет.
Небось дома, в Медстубюн, и на постоялых дворах мне можно было спать с тобой
в одной комнате. А здесь, в Корсчюрке, все знают, что я, мужичка, тебе,
барину, не чета. Здесь мне надо спать на кухне, как прислуге.
- Полно, Анна! - воскликнул он и еще раз оттолкнул руку, которую она