Семушкин Тихон. Чукотка

   Он расхохотался.
   - Да, да, да! А я уже забыл об этом. Легкомысленный человек я был! смеясь, сказал доктор.
   В больничную столовую няня чукчанка подала нам по кружке кофе и пирожки с моржовой печенкой, которая, по утверждению доктора, является лучшим антицинготным средством.
   Доктор рассказывал мне, как он по приезде с Чукотки устроился в одном из лучших диспансеров Ленинграда, где его очень ценили и уважали. Но какая-то северная бацилла все время не давала ему покоя. Наконец однажды, переговорив с женой, доктор решил махнуть, как выразился он, опять в чукотскую больницу, вместе с женой, на три года.
   - Мои коллеги говорили, что я с ума сошел. Но вы-то понимаете: сошел я с ума или нет?
   - Модест Леонидович, вы напрасно ко мне апеллируете. Я ведь сам такой же сумасшедший, как и вы.
   Доктор рассмеялся.
   - Большое удовлетворение дает мне работа здесь. Прямо моложе становлюсь. Там какая-нибудь роженица и внимания на себе не остановит, а здесь, доложу вам, что ни случай - настоящий праздник!
   В столовую вошел молодой чукча и, увидев меня, громко крикнул:
   - Какомэй! Здравствуй!
   Он был одет в больничный белый халат. Я не узнал его. Но когда он скорчил в гримасу свое необыкновенно подвижное лицо, я вспомнил: это больничный сторож, танцор-имитатор Чими.
   - Здравствуй, здравствуй, Чими!
   - Вот, завхоза больницы сделал из него, - не без гордости говорит Модест Леонидович. - А он, прохвост эдакий, танцы про меня сочиняет, строго-шутливо добавил доктор.
   - Это игра, доктор, - словно извиняясь, проговорил Чими.
   - Значит, ты, Чими, теперь уже завхоз?
   - Да, - важно ответил он. - Аванс отдал фактории. Выписал самоходную машину на двух колесах.
   - Вот чудак! Где он будет ездить на велосипеде? По мокрой тундре, что ли? - вмешался Модест Леонидович.
   - Только, наверно, обманут, не привезут? Очень хорошая машина. В кино видел ее.
   - Хорошо не знаю, но как будто на пароход грузили велосипед, - сказал я.
   Чими хлопнул себя по коленям и вскрикнул:
   - Правда? Это мне, мне!
   - Что это ты, Чими, раскричался, как в тундре? Больница ведь здесь.
   - Нет, нет, доктор! Я не буду кричать, - отмахиваясь обеими руками, тихо сказал Чими.
   - А Лятуге где? - спросил я его.
   - Лятуге еулин. Умер, - качая головой, сообщил он. - Зимой отпуск был, охотился, оторвало от берега на льдине. Пропал совсем! И собаки пропали. Самолет искал, не нашел.
   Мне было очень жалко Лятуге, этого глухонемого, но жизнерадостного и способного человека. Это был один из многих чукчей, из-за которых я неоднократно приезжал на Чукотку. Мне так хотелось встретиться с ним еще!
   Поговорив с доктором о Лятуге, мы поднялись из-за стола. Модест Леонидович пошел докрашивать тумбочки, а я отправился в школу, в ту самую школу, работу в которой с таким трудом мы начинали.
   В школе я застал всех учителей. Их было здесь уже одиннадцать человек. Все они готовились к началу учебного года. На стенах красовались хорошо оформленные плакаты, висели портреты вождей, писателей; картины из жизни животных южно-тропических стран, большая стенная газета, иллюстрированная фотоснимками и рисунками.
   Мое внимание привлекли тропические картины. Странно видеть их здесь, в Арктике. Но всегда, по-видимому, человека влечет к тому, что не окружает его повседневно. В особенности ребят-школьников, любознательность которых безгранична. Учителя, как видно, старались пойти навстречу этому стремлению учеников.
   Приезд нового человека с Большой Земли у зимовщиков всегда вызывает огромный интерес. Его сразу окружает толпа. Его засыпают всевозможными вопросами.
   Так случилось и со мной. Увидев меня, учителя побросали свою работу, и в один миг я оказался в кольце. Они так же удивились моему неожиданному появлению здесь, как и доктор.
   - Мы получили телеграмму, что "Ангарстрой" придет к нам послезавтра, сказал директор школы.
   - Ну, расскажите, расскажите, кто же к нам едет, - перебивает учительница.
   - Вдовина, говорят, едет? - слышится одновременно чей-то голос.
   Стоя среди учителей, я рассказываю.
   - А я подала заявление о выезде и теперь жалею. Очень уж славные ребята. Я незаметно проработала здесь два года. Значит, едет мне смена? переспросила опять учительница.
   - Да, едет. Пианино везут сюда. Физический и химический кабинеты. Татьяна Николаевна с трудом, но все же добилась на кабинеты двадцать тысяч рублей и говорила, что такие кабинеты, какие идут сюда, есть далеко не в каждой школе.
   - Как досадно, что мне приходится уезжать! Я ведь занималась почти без пособий, - сказала уезжавшая математичка, она же преподавательница физики.
   - Да, черт возьми, впору и мне пожалеть о своем выезде, - отозвался стоявший в сторонке химик.
   Мы перешли в учительскую комнату и продолжали беседу.
   Особенность работы северных учреждений заключается в том, что работает в них все время переменный состав. Каждый год одни уезжают, другие приезжают им на смену. Но всегда получается так, что новички-полярники вливаются в группу уже поработавших на Севере. Этим достигается преемственность в работе. Из всего коллектива школы в этом году уезжало только два педагога.
   Нередко на смену являлись не новички, а уже работавшие здесь, как Татьяна Николаевна. Из всего обширного круга моих знакомых северных работников я знаю только одного врача, который, проработав здесь один год, больше не возвращался. О нем, впрочем, никто не жалел и никогда не вспоминал.
   Директор школы рассказал, что в школе теперь девяносто четыре ученика. Это число легко можно было увеличить, но школьные здания больше не вмещали.
   Мне вспомнилось, с каким трудом нам удалось в начале организации школы собрать два десятка учеников.
   ПРИШЕЛ "АНГАРСТРОЙ"
   Пароход "Ангарстрой" разгрузился в Уэлене и вышел на культбазу. Пройдя Берингов пролив, он обогнул мыс Дежнева.
   Был ясный, солнечный день. Арктический воздух в такие дни до того чист и прозрачен, что с высоты сопок видны горы Чукотки за сто, а иногда и двести километров.
   С мыса Дежнева в такой день можно любоваться даже очертаниями гор Аляски, мыса Принца Уэльского-Валлийского.
   Здесь как бы перекликаются две огромные страны - СССР и США, два света - Старый и Новый, два мира - новый и старый, социализм и капитализм, простой казак Семен Дежнев и именитый принц Уэльский-Валлийский.
   О выходе парохода на культбазе узнали по радио, в чукотских же поселках о выходе его знали и без радио.
   С Яндагайской горы в это время в поселок бежали молодые парни, стараясь опередить друг друга. Они шумно сообщали, что в районе мыса Дежнева в небе показался дым. Никто парохода еще не видел, но что это был он, никакого сомнения не было. Лишь один чукча, усомнившись, заявил:
   - Не китобойцы ли это?
   - Нет, нет! - кричали парни. - Китобойцев пять. Пять дымов вчера далеко от берега прошли на юг.
   В поселках - оживление, переполох, суматоха. По этому случаю ни одна колхозная бригада не вышла в море. Прибытие парохода волнует население по многим причинам: во-первых, это очень и очень увлекательное зрелище; во-вторых, пароход вез новые товары - будет выгрузка. А что может быть приятнее, чем смотреть на выгружаемые с парохода ящики, мешки с сахаром, кипы табаку, мануфактуры и много-много чего другого?
   И наконец - это уже относится к учащейся молодежи, - на пароходе едет Таня-кай, друг чукотского народа. Ради того, чтобы увидеть ее, стоит пробежать не один десяток километров.
   Женщины, дети и даже старики одеваются по-праздничному. Крепкие мужчины остаются в своих обычных рабочих одеждах. Может быть, им придется таскать ящики.
   Мотористы несут из яранг на плече рульмоторы к берегу, где другие парни уже спускают вельботы.
   И едва пароход "Ангарстрой" вошел в ворота залива Лаврентия, как отовсюду ринулись за ним моторные вельботы. Каждый из них до отказа заполнен чукчами.
   Так же как и каюры на собаках, мотористы стремятся обогнать друг друга, пуская моторы на предельную скорость. И в этом соревновании сразу определяется квалификация того или иного моториста. Беда мотористу, у которого в такой момент выявится какая-нибудь неисправность: засмеют.
   За пароходом они гонятся врассыпную, не отставая друг от друга. Все они видят и знают, что "Ангарстрой" скоро бросит якорь. Подкатить первому к пароходу и крикнуть слова приветствия - это кое-что значит! И вдруг один вельбот, словно подстреленная утка из пролетавшей стаи, остановился.
   Издали я вижу, как на отставшем вельботе около мотора стоит несколько человек, и девушка в пальто, взмахивая руками, колотит моториста. Проявление такой ярости заставляет меня предполагать, что это не иначе, как сама Тает-Хема.
   На борту парохода уже стоят люди и, улыбаясь, следят за необычной флотилией. Здесь же и Татьяна Николаевна. Она грозится и кричит мне:
   - Вы не человек, а изверг! Это не по-товарищески! Не взять меня на шкуну!
   Николай Павлович с возбуждением щелкает "лейкой".
   Вельботы подошли к борту парохода.
   - Таня-кай! Таня-кай! - закричало сразу несколько человек.
   Татьяна Николаевна, свесившись через фальшборт, машет руками, лицо ее сияет, будто она возвратилась действительно на родину после давней разлуки, и тоже кричит, называя по имени то одного, то другого ученика. Все внимание ее привлечено ребятами, и она быстро переводит взгляд с вельбота на вельбот, разыскивая знакомые лица. Чукчи машут руками. Одни приветствуют Татьяну Николаевну, другие - пароход.
   Учительница и не заметила, что на втором вельботе сидел старик. Он безмолвно поглядывал вверх, на палубу, и на его строгом лице улыбались только глаза. Это был Тнаыргын.
   Когда нахлынувшие страсти немного успокоились, Тнаыргын крикнул:
   - Здравствуй, Таня-кай!
   Татьяна Николаевна встретилась с ним взглядом и закричала:
   - Тнаыргын!
   Она заговорила с ним по-чукотски.
   - О, сколько у вас здесь друзей! - сказал штурман.
   - Таня-кай, трубка варкын?*
   [Трубка есть?]
   - Варкын, варкын, Тнаыргын. Вот она! - И Татьяна Николаевна вытащила из кармана такую трубку, какой мог бы позавидовать самый изысканный курильщик.
   Старик опешил. Глаза его быстро-быстро заморгали. С усилием он встал и сквозь cлабый смешок заплакал. Трубка - это лучший подарок. У старика кружилась от радости голова. Но еще иные мысли овладели стариком: вот он какой, старик Тнаыргын! Оказывается, о нем помнили еще там, на Большой неведомой земле. Ведь нельзя же не вспомнить о человеке, которому покупаешь трубку? Вот что растрогало старика Тнаыргына.
   С парохода спускали трап.
   - Теперь я понимаю, Татьяна Николаевна, ваше настроение, - сказал Николай Павлович.
   Татьяна Николаевна быстро сбежала в вельбот, где сидел старик Тнаыргын. Вскоре пассажиры, не дожидаясь спуска катера, попрыгали в чукотские вельботы, и вся легкая флотилия тронулась к берегу культбазы.
   В тот момент, как учительница сошла на берег, подошел отставший вельбот. Еще издали я заметил сидевшую в нем Тает-Хему. Судя по тому, что она сидела не на носу вельбота, можно было заключить, что у Тает-Хемы явно испорчено настроение. Когда вельбот ударился о берег, Тает-Хема даже не выбежала первой. Медленно сошла она за другими и как будто не проявила никакой радости по случаю прибытия любимой учительницы.
   Тает-Хема была уже взрослой девушкой. Она даже немножко переросла свою учительницу. Из-под берета спускались на спину две толстые косы, которые сливались с черным пальто. На ногах были довольно изящные резиновые сапожки.
   - Что же, Тает-Хема, ты отстала от других? - спросил я.
   - Вон тот балда выехал с отработанными свечами в моторе! - вспыхнула она, показывая в сторону своего вельбота.
   Казалось, я напрасно потревожил ее. Со злости в ее больших глазах появились слезы. Вдруг она обхватила учительницу.
   - Пойдем, пойдем, Тать-яна Ни-ко-ля-евна [так], - подчеркнуто произнесла она впервые полное имя Тани. Они направились к школе.
   ЖЕЛЕЗНОРОГИЙ ОЛЕНЬ
   Весь берег завален грузами. Ящики, кипы мануфактуры, мука, оружие, табачные изделия и другие товары - все поступало сюда один раз в год и сразу на весь год.
   Товаров было выгружено уже много, но катера с кунгасами все подвозили и подвозили их. Казалось удивительным, как много вмещал в свои трюмы пароход.
   Завхоз больницы Чими носится по берегу как угорелый. Он подбегает то к одному ящику, то к другому, тщательно осматривает их и чуть ли не обнюхивает. Чими ощупывает даже кипы с мануфактурой, но сейчас же, с выражением страдания на лице, шарахается к другим поступающим грузам. Чими ищет заказанный им велосипед.
   И в этом тягостном искании велосипеда было нечто сходное с поведением нашей чадолюбивой Розы, когда она недосчитывалась щенка в своем закутке.
   Не выдержав испытания, Чими бросился в лодочку и, отчалив от берега, быстро, как ветряк на станции, заработал веслами. Он поехал на пароход. Но толком ему никто там не объяснил: есть велосипед или нет.
   Вероятно, он и спрашивал не у того, у кого следовало спросить. Он вернулся на берег и устало сказал:
   - Обманул! И аванс ведь взял этот заведующий факторией...
   Но все же Чими решил не уходить, с берега до тех пор, пока не будет выгружен последний ящик. В этот день Чими не чувствовал даже голода. Он до вечера простоял на берегу.
   Доктор входил в его положение и, хотя завхоз был очень нужен ему, старался обойтись без него.
   Лишь к вечеру зоркие глаза Чими увидели, что в спускавшемся стропе был совсем необычный ящик. Чими сидел на гальке и вдруг порывисто, словно кто его подбросил, вскочил.
   "Может быть, это ружья? Нет. Ружья возят в других ящиках. В узких", размышлял он.
   "Что же катер не тащит кунгас сюда? Мотор испортился, что ли?"
   Но в кунгас вновь спустился строп.
   "Не с ума ли сошли пароходные люди - сколько грузят в один кунгас! Под такой тяжестью он может и затонуть".
   Это было томительное ожидание.
   Наконец катер с кунгасом тронулся к берегу. Еще издали Чими выследил, где лежит этот ящик.
   Кунгас подошел. Какой-то здоровенный русский матрос небрежно схватил этот ящик, задел им за борт кунгаса, взвалил на плечо и понес.
   У Чими остановилось сердце.
   То, что занимало мысли Чими с половины зимы, с того момента, когда он увидел самоходные машины на физкультурном параде в кино, кажется, лежит теперь в этом ящике.
   Здоровенный матрос прошел с кунгаса по доске на берег и с плеча бросил ящик наземь. Как ножом полоснуло по сердцу Чими! Он не смог даже сразу подбежать к ящику. Секунду постояв, он бросился к нему, и, стоя на коленях, начал заглядывать в щелки. Ясно были видны рама велосипеда и колесо.
   Выпрямившись и задрав голову, но все еще стоя на коленях, Чими заорал во все горло:
   - Он! Он!
   Я стоял на берегу с заведующим факторией. Запыхавшись, к нам подбежал Чими.
   - Я забираю его. Можно? - спросил он.
   - Кого?
   - Машину-скороход.
   - О нет, - сказал заведующий. - Подожди, вот я оформлю, акт составим, в книги запишем - тогда и можно будет. Дней через пяток.
   Чими стоял и слушал с таким страдальческим лицом, что, кажется, сам сатана не смог бы отказать в его просьбе.
   - Пожалуйста, давай сейчас, - умоляюще проговорил он.
   - Да отдай ты ему! Не все ли равно тебе, регистрировать его на берегу или у Чими? - сказал я заведующему.
   - А вдруг он поломан или части какой не хватит?
   - Ничего. Отдай. Он расплатится за него полностью, если даже в ящике не хватит целого колеса.
   - Да, да! Вот деньги - не глядя отдам, - торопливо проговорил Чими.
   - Ну ладно, бери. Как ребенок! Потерпеть пару дней не можешь, а еще завхоз!
   Но Чими и не слышал последних ворчливых слов заведующего факторией. В один миг он оказался рядом с ящиком. Высоко подняв его над головой, он зашагал к себе. За ним пошел и Николай Павлович, приглядываясь к новой обстановке.
   Прошло немного времени, и Чими с помощью Николая Павловича собрал машину. Когда он выкатил ее на улицу, немедленно собралась большая толпа.
   - Железнорогий олень! - послышались голоса.
   Но Чими не обращал ни на кого внимания. Он неумело садился на велосипед и тотчас же валился на землю. Толпа шумно хохотала. Некоторые смеялись до слез, не представляя себе, как это Чими поедет на этом рогатом, который, оказывается, без поддержки и стоять не умеет.
   - Совсем непослушный, - серьезно сказал старик Тнаыргын.
   - Ты, Чими, возьми кнут. Попробуй его кнутом, - послышался другой голос.
   Толпа хохотала.
   - И ленивый вдобавок, - продолжал Тнаыргын, показывая на него пальцем. - Видишь, ты только хочешь сесть на него, а он ложится. Молодой, должно быть, необъезженный.
   Велосипед привлек такое внимание, создал такое праздничное настроение, что, казалось, более веселого дня на культбазе не было.
   - Ну, Чими, давай, я тебе покажу, как нужно ездить, - предложил Николай Павлович, уже освоившийся с народом.
   Он легко вскочил на велосипед и помчался вперед по узенькой тропинке. Толпа с невообразимым шумом и криком ринулась за велосипедистом. Впереди всех бежал довольный, сияющий Чими.
   И когда они вернулись обратно, Тнаыргын, посмеиваясь, сказал:
   - Чими! Этот железнорогий - русский. Он и слушается только русского. А тебя не слушается.
   Чими впервые выразил непочтительность к старику. Он провел рукой под носом и ничего не ответил.
   Долго Чими объезжал своего "железнорогого". Пот катил с него градом. На щеке уже был синяк, но Чими не отступал. Он уже испытал сладость поездки на нем. Метра два он проехал, хотя и ушиб сильно ногу.
   Часа три трудился Чими, и все это время толпа не отходила от него. Наконец, как-то враз, сам не ожидая того, Чими уловил секрет езды и под шумные восторги сородичей покатил.
   Еще бульшая толпа побежала за ним. Собака его, лежавшая около больницы, вскочила, с визгом и лаем пустилась вдогонку за хозяином. Высунув язык, она бежала рядом, не в силах обогнать необычного конкурента. Вдруг собака смаху кинулась на велосипед. Раздался пронзительный визг, и Чими хлопнулся на землю. Одна спица вылетела, и пес, похрамывая и сверкая злобными глазами, на трех ногах, с поджатым хвостом шарахнулся в сторону.
   Даже старик Тнаыргын, семеня ногами, подбежал к месту аварии. Велосипед лежал на земле, окруженный толпой, а Чими, истекающий потом, неумело пытался приладить спицу.
   Тнаыргын протискался сквозь толпу и, низко нагнувшись, разглядывая велосипед, сказал с жалостью:
   - Какомэй! Укусила его!
   31 АВГУСТА
   Август, сентябрь, а иногда и октябрь - лучшее время для охоты на моржей. Это страдная пора на Чукотке. В это время все взрослое население много работает. Детвора целые дни проводит на берегу в ожидании возвращения охотников с добычей. Вельботы часто подходят к берегу, наскоро выгружают моржей и снова уходят в море. Юноши уже считают себя настоящими охотниками, и все они в вельботах.
   На протяжении первых лет школа осенью не начинала занятий вовремя. Ни на родителей, ни на ребят не действовали в период охоты на моржа никакие постановления рика.
   Но в этом году двери школы откроются, как и везде, первого сентября. Завтра в классах должна начаться нормальная жизнь. Поэтому здания школы выглядят нарядно как внутри, так и снаружи.
   Николай Павлович, по примеру сахалинской школы, соорудил на берегу специальную арку. На длинном красном полотнище издали видна надпись: "Добро пожаловать, дорогие друзья!"
   Большой колхозный коллектив настроен по-праздничному. Особенно взволнована Татьяна Николаевна. У нее совсем необычные переживания.
   - Раньше мы собирали учеников зимой. Они приезжали к нам на собаках. Теперь ждем их с моря, - говорит она.
   Часто она выбегает на берег и смотрит: не покажутся ли вельботы из-за мыса? Она до сих пор не может отделаться от привычных сомнений и невольно думает: "А вдруг не приедут сегодня? Вон и море волнуется".
   Возвращаясь с берега, она встречает Чими, который, разогнав своего "железнорогого", катит по улице, положив ноги на руль. Это - высший класс езды. Чими успел уже в совершенстве овладеть ездой на велосипеде. Мельком взглянув на учительницу, он скорчил довольную гримасу и прокатил мимо.
   - Чими, Чими, подожди! - кричит она.
   Чими опускает ноги и ловко слезает с машины. Взявшись за руль, он стоит рядом с велосипедом, торжествующий, важный.
   - Чими, что же ты не работаешь?
   - Отпуск со вчерашнего дня. На пятнадцать дней, - весело говорит он.
   - Чими, в такую погоду по морю можно на вельботах плавать?
   - Здесь можно, - показывает он на залив, - а там, за мысом, большая волна.
   Чими и не подозревает, почему погода интересует учительницу. Ему нет никакого дела до начала занятий, тем более теперь, когда осуществилась его давнишняя мечта. Ведь слух о его "железнорогом" пронесся по всему побережью. Чими - в центре внимания. Скоро он поведет его по мокрой тундре в свой родной поселок, да по пути еще покатается в других селениях! Правда, кататься там плохо. Поселки стоят среди камней. Ну, да это ничего. Чими всегда найдет метров пять подходящей дороги. Да по такому случаю, пожалуй, само население растащит камни в сторону.
   Чими разговаривает с Татьяной Николаевной односложно, занятый своими мыслями.
   - Шкуна идет, - безразлично говорит он и, вскочив на велосипед, катит в обратную сторону.
   Не оглядываясь, он с тем же безразличием кричит:
   - Учеников везут!
   Чукчи - прирожденные моряки. Но выходить в море, когда предвидится шторм, они не любят. Лишь крайние обстоятельства заставляют их сделать это.
   Однажды я сказал Ульвургыну, что мне очень срочно нужно выехать по важному делу. Стояла хорошая осень, и море было на редкость спокойное. Но Ульвургын сказал мне:
   - Только плохо будет там, впереди.
   Я усомнился в его прогнозе и, показывая на море, сказал:
   - Смотри, какое оно спокойное. Как озеро.
   - Да. Но потом будет плохо в пути.
   Я не настаивал на выезде.
   Однако спустя немного времени я увидел, как с берега сталкивали вельбот.
   - Что такое, Ульвургын? Куда собираются?
   - Тебя везти, - ответил он.
   - Можно разве?
   - Пускай можно.
   Ульвургын был старшим на вельботе и сразу сел за руль. Вельбот шел хорошо, мотор работал бесперебойно. Через пять часов мы подошли к скалистому побережью. И только теперь я заметил легкое волнение моря. Впрочем, я не придал этому никакого значения.
   А еще через час мы попали в такой шторм, забыть который никогда нельзя. С одной стороны - скалы, с другой - бушующие волны. Всякие разговоры прекратились. По бортам на тоненьких палочках вытянули брезентовую ленту высотою в треть метра. Этот легкомысленный фальшборт вызывал у меня горестное чувство. Единственно чем он меня радовал - это тем, что, сидя на дне вельбота, я не видел кипевшего моря.
   Чувствовалась огромная сосредоточенность и напряжение всей команды вельбота. Высоко занося вельбот на гребень, волна с невероятной силой бросала его в пропасть моря. И тогда я против желания смотрел на огромные холмы волн. Вельбот скрипел и стонал. Языки волн лизали фальшбортик. Казалось, каждая следующая волна зальет нас - и тогда конец. Но вельбот, направляемый в разрез волны, оказывался наверху, и слышалось, как мотор секундами работал вхолостую. Винт обнажался и срывался с нормальных оборотов.
   Со дна вельбота я наблюдал за Ульвургыном. Постоянно добродушный, в этот момент он окаменел. Лицо его, мокрое от брызг, бледное, было до предела настороженно, взгляд устремлен на волны, руль крепко зажат в руке. Люди молчали.
   Под дном клокотала вода.
   - Все воздушные пузыри привяжите к бортам! - закричал во весь голос Ульвургын.
   Люди молча и быстро выполнили его распоряжение. Мне, как и всем другим, было ясно: нашу жизнь он держал в своих руках.
   Полчаса на этих волнах мне показались вечностью. Вскоре я заметил на лице Ульвургына так хорошо мне знакомую улыбку. Он тряхнул головой и спросил:
   - Ну как?
   - Ничего, - выдавил я из себя.
   И хотя нас все еще бросало, Ульвургын сказал:
   - Теперь хорошо. Место на повороте этом плохое. Теперь совсем хорошо. Умирай тут.
   Когда мы прибыли на место, я спросил его:
   - Зачем же, Ульвургын, ты выезжал, раз ты знал?
   Он усмехнулся и ответил:
   - Тебе ведь нужно было.
   Нечто подобное было и сейчас, у Яндагайского мыса. На горизонте показались раскачивающиеся высокие мачты шкуны "Октябрина". Белый корпус ее напоминал гигантскую белугу. Вслед за ней вынырнуло около десятка вельботов. А за ними, словно охранное судно, показалась черная, тоже двухмачтовая шкуна "Чукотка".
   В шторм чукчи никогда не поднимают парусов. Они идут с мотором или на веслах. Войдя в залив, и шкуны и вельботы, как по команде, вздернули паруса, - здесь было спокойнее. Эта парусная флотилия быстро пошла к культбазе.
   Татьяна Николаевна, следившая за ними, не могла оторвать своего взора - так изумительно красива была эта картина.
   Наконец она, сорвавшись с места, бросилась в школу, и как Чими, увидевший велосипед, закричал: "Он, он!" - так и она прокричала учителям:
   - Едут, едут!
   Со всего побережья в точно назначенный срок ехали ученики. Это была уже большая победа северной школы, всей советской власти на Чукотке. В единственную среднюю школу съезжались ученики почти со всего побережья южной части района.
   Учителя, врачи, все работники культбазы высыпали на берег встречать своих питомцев.
   Часто бывая на Чукотке, я привык ко всяким неожиданностям. Но то, что творилось на берегу сегодня, было, пожалуй, самое необычное из всего виденного мною.
   Ученики прибыли все до одного. Даже немного больной ученик седьмого класса Ктуге не пожелал остаться и прибыл вместе со всеми.