Семушкин Тихон. Чукотка

   - Ишь, как тебя обрядили! - добродушно сказал человек с нашивками, возвращаясь к Таграю. - Небось лучше оленьих шкур? Или хуже?
   - Ум-гу, - как-то неопределенно промычал Таграй, кивая головой и рассматривая морской китель своего собеседника.
   - Твоя на Большую Землю ходи? - спросил человек с нашивками.
   Таграй удивился и на вопрос ответил вопросом:
   - Вы здесь на пароходе работаете?
   - Да, я старший механик.
   - А почему же вы плохо знаете русский язык? - спросил Таграй.
   - Как плохо?
   - "Твоя"... "ходи"...
   Механик смутился.
   - Это я для ясности хотел. Я думал, вы не знаете русского языка. Мы как-то возили одного "студента" - так он ни звука по-русски. Вы едете учиться?
   - Я летчик, - сказал Таграй. - Еду в летную школу.
   - Летчик? А где же вы учились?
   - На культбазе окончил школу в этом году, а самолетовождению научился у пограничников.
   - Вот что! - протянул механик.
   - Товарищ стармех, я хочу вас просить познакомить меня с машиной вашего парохода. Мне очень интересно. Я ведь тоже был стармехом, только на шкуне. Маленькая там машина.
   - Пожалуйста, пожалуйста! Хоть сейчас. Пойдемте, - и стармех взял Таграя под руку.
   - Нет, потом. Говорят, мы долго будем идти до Владивостока. Успеем еще.
   - Очень хорошо. Вы, пожалуйста, без всяких стеснений. Как надумаете, так прямо ко мне и обращайтесь. Вы в какой каюте?
   - В двадцать первой, - ответил Таграй.
   - Очень хорошо. У меня тоже будет к вам просьба: расскажите мне что-нибудь из чукотской жизни - об обычаях, об охоте на кита. Я, знаете ли, пишу книжечки для детей о разных странах.
   - О, я вам много могу рассказать.
   - Вас как зовут?
   - Таграй.
   - Разрешите, я запишу.
   Положив записную книжку на влажное стекло иллюминатора, стармех записал: "Таграй. Каюта 21".
   Они дружески распрощались.
   На десятые сутки, поздно вечером, пароход входил в бухту Золотой Рог Владивостокского порта.
   Весь склон горы, где расположен Владивосток, горел огнями электричества. Множество пароходов, катеров заполняло бухту. Вот он какой, город!
   Уже предвкушая удовольствие побродить по каменному городу, о котором они знали понаслышке, ребята с затаенным дыханием смотрели на огни. Стоял тихий, теплый вечер. Издали доносился шум города, лязг железа, гудки пароходов. Сколько предстоит интересного! Жаль, что не видно каменных домов. Только огни, огни и огни. Весь город в огнях.
   - Ребята! Ребята! - крикнул Андрей Андреевич. - Скорей идите на этот борт! Смотрите, подводная лодка!
   Недалеко от парохода к выходу из бухты низко шло что-то серое, похожее на необычайного морского зверя с надстройкой на спине.
   Пройдя немного, подлодка стала погружаться и ушла вглубь моря. Странное чувство охватило ребят. Не верилось, что в ней находились такие же, как и все, люди.
   - Вот бы, Андрей Андрей, нам в залив Лаврентия такую подлодку! - с восхищением сказал Таграй. - За моржами охотиться.
   - И тебя стармехом, - шутя добавила Тает-Хема.
   - А тебя, Тает-Хема, судовым врачом, - вставил Андрей Андреевич.
   - И командиром подводной лодки товарища Горина, - сказала она.
   Все засмеялись, а лодки уже и след простыл.
   Едва пароход пришвартовался к причалу, как на палубу вбежал экспедитор Главсевморпути.
   - Кто здесь с Чукотки?
   Чукотцы его быстро окружили.
   - Вот хорошо, товарищи! Думал, пароход запоздает и билеты пропадут. Через час поезд отходит на Москву. Скорей выгружайтесь. Машины в порту, садитесь - и прямо на поезд.
   - Андрей Андрей, а как же Владивосток смотреть? - спросил Таграй.
   - Не выходит, стало быть. Ну, это ничего, ребята. И даже очень хорошо. Не будем болтаться здесь, а прямо покатим в Москву. Первый город, который вы увидите, будет Москва.
   В МОСКВЕ
   Всюду, в какую сторону ни посмотреть, бегут машины. Как дома на колесах, с окнами и дверями, с шумом и грохотом катятся трамваи. Неисчислимое множество людей двигается во все стороны. Людская лавина напоминала большие стада оленей. Одни шли медленно, не спеша, как сытые олени; другие торопились куда-то, сбивая на пути прохожих, и бежали, словно за белыми медведями.
   Поминутно оглядываясь по сторонам и жадно ловя новые впечатления, ребята шли за Андреем Андреевичем, как телята за опытной важенкой. Они пересекли широкую площадь, напоминающую озеро, покрытое прозрачным льдом, и вышли на улицу, ведущую к центру. С разгоревшимися глазами, оробевшие, они молча шли за Андреем Андреевичем, ошеломленные величием грандиозного города.
   Они шли долго. В голове скопилось так много вопросов, что лучше и не спрашивать. Молчал и сам Андрей Андреевич. На переходах он превращался в руководителя уличного движения и поднятием руки останавливал свою группу. Он и сам не на шутку оробел, опасаясь, как бы на кого-нибудь из них не наскочил автомобиль.
   И когда поток транспорта на момент прекращался, Андрей Андреевич кивал им головой, взмахивал рукой и быстро переходил опасное, по его мнению, место. Ему самому хотелось поговорить с ребятами, у него у самого было много впечатлений, но тут не до разговоров. Не на нарте едешь!
   С величайшей осторожностью шли они по улице, привлекая внимание любопытных москвичей.
   Стройная девушка с черными косами держалась за портупею пограничника и бросала во все стороны изумленные взгляды своих широко открытых красивых глаз.
   Плотной группкой двигались за ними пятеро чукотских юношей.
   Так шли они долго, пока не попали в центр города.
   - Андрей Андрей, это дом Совнаркома? - спросил Таграй.
   - Не знаю, - ответил Горин. - А почему ты думаешь?
   - Помнишь, в кино показывали там у нас, в заливе Лаврентия?
   Рядом проходила девушка с портфелем. Андрей Андреевич остановил ее и спросил:
   - Скажите, пожалуйста, это дом Совнаркома?
   - Да, да. Это дом Совнаркома. А это - гостиница "Москва". Этот домик Колонный зал дома Союзов. А там вон - Большой театр, - охотно объясняла любезная москвичка.
   Она оглядела их всех и не преминула спросить:
   - А вы откуда, товарищи?
   - С Чукотки мы. Слыхали? - сказал Андрей Андреевич.
   Вскоре они попали в Александровский сад.
   - Садитесь, ребята. Вот здесь уж мы поговорим спокойно. Здесь нас никто не задавит, - сказал он.
   Ребята сели на скамеечку, и внимание их привлекли деревья. Настоящие, живые деревья, а не на картинках.
   - Ну, это такие деревья, какие вы видели еще из вагона, когда мы ехали, - сказал Андрей Андреевич.
   Окружив дерево, они прикасались к нему руками, подбирали упавшие листья.
   - К нам туда привозят мертвые деревья, а это - живое дерево. Вот мы стоим около него, а оно живет, растет, - сказал Андрей Андреевич.
   И вдруг странным показалось ему самому, что эти взрослые юноши, познакомившиеся уже с современной техникой, словно только что родились и впервые увидели растущее дерево. Они долго говорили о деревьях, лесах.
   Тает-Хема потрогала нос и сказала:
   - Дымом пахнет в Москве, Андрей Андрей.
   - Андрей Андрей, а почему москвичи не работают? - спросил Таграй. Почему все они гуляют? Ведь вот сколько мы ни шли, все улицы заполнены народом.
   - Вы знаете, в чем тут дело, ребята? Ведь в Москве четыре миллиона человек. Люди работают в разное время. Некоторые ночью работают. Есть иждивенцы, которые совсем не работают. А на улице всего, может быть, мы и встретили тысяч сорок человек.
   - Четыре миллиона? Сколько нужно пищи! Кто это кормит Москву и чем? спросил Таграй и тут же занялся каким-то подсчетом.
   - Ты что это высчитываешь?
   - Подожди, Андрей Андрей. У нас на Чукотке сто тысяч оленей. Вес чистого мяса одного оленя тридцать - тридцать пять килограммов. Что же получается? Выходит, москвичи, если дать каждому человеку по кило оленьего мяса, могут съесть все чукотское поголовье оленей за один день? Ой-ой-ой! Вот это Москва!
   И все были очень удивлены этим открытием. Даже сам Горин впервые обратил внимание на чрево Москвы. Подсчет Таграя произвел и на него самого очень сильное впечатление.
   "Черт возьми! И в голову не приходило это никогда, - подумал он. - А ведь на самом деле удивительно!"
   Андрей Андреевич вывел их на Красную площадь. Мавзолей Ленина, Кремль - ведь все это те места, о которых им рассказывали учителя.
   С волнением они входят в мавзолей. Здесь лежит величайший из мыслителей человечества. Это человек, гению которого они обязаны тем, что стоят в строю равноправных советских народов.
   Выйдя из мавзолея, по асфальтированной дорожке, взволнованные, они направляются к Москве-реке.
   На набережной их внимание привлек огромный дом. Он напоминает самые высокие гранитные чукотские скалы.
   Задрав головы, они ходят мимо него и спрашивают:
   - Сколько же в нем живет людей, Андрей Андрей?
   - Не знаю, ребята. Но думаю, что тысяч десять - пятнадцать.
   - Какой дом!
   - Вот бы два таких дома построить на Чукотке, можно было бы поместить в них весь наш народ.
   Три дня в разных районах города москвичи видели группку юношей с раскосыми глазами и русского пограничника.
   На четвертый день все они, за исключением Таграя, выехали в Ленинград.
   - Ну вот, Таграй, теперь мы остались вдвоем. И прошу тебя не задавать мне больше никаких вопросов!
   - Почему, Андрей Андрей?
   - Башка у меня уже трещит от вопросов. Кажется, за всю жизнь столько я не думал, сколько за эти три дня. Поедем кататься на метро. Про него тоже не спрашивай. О нем я знаю не больше, чем ты. Построили его, пока я находился на Чукотке.
   На следующий день Таграй уезжал в Борисоглебск. Он уезжал один. Все, все здесь ново, ни одного знакомого холмика, ни одной знакомой речки. И только солнце такое же светлое и небо такое же ясное, как и на Чукотке.
   Таграй стоял с Андреем Андреевичем на перроне. Это был последний час, когда они видели друг друга.
   - Письмо, Таграй, передай самому начальнику летной школы. Понял?
   - Понял, Андрей Андрей.
   - И смотри у меня! Чувствуй себя хозяином. Не забудь, что я тебе наказывал. Веди себя смело. Знай, что ты находишься у себя на родине.
   - Жалко мне с тобой расставаться, Андрей Андрей!
   - А мне, думаешь, легко?
   Раздались звонки.
   - Ну, прощай, Таграй. Сейчас тронется поезд.
   Они крепко пожали друг другу руки, и вдруг Андрей Андреевич сказал:
   - Дай я тебя поцелую, Таграй.
   Медленно зашевелились колеса вагонов, и поезд тронулся. Таграй вскочил на площадку вагона и закричал непонятное окружающим:
   - Тагам! Тагам!
   Андрей Андреевич бежал по перрону и тоже кричал:
   - Тагам! Тагам!
   Наконец он остановился. Вдали мелькнул хвост поезда. Горин подумал:
   "Поезжай, Таграй... Пути не заказаны тебе. Ты должен ездить и по неезженым дорогам".
   Кругом было уже пусто, и только русский пограничник одиноко стоял на перроне вокзала.