Семушкин Тихон. Чукотка

   - Правильно, Ульвургын. А у тебя, Тнаыргын, стало быть, одна рубашка?
   - Да, одна. И та не нужна.
   - Ну хорошо. Не надо - так не надо. Но все же я хочу тебе подарить рубашку. Пусть она будет второй. И если тело зачешется, ты попробуй сними ее и сейчас же надень вторую.
   Старик засмеялся.
   - Запутать следы, как путает старая лиса? И вошь обманывать нехорошо!
   - Принимай подарок, Тнаыргын. Будет у тебя две рубашки, - сказал Ульвургын.
   - Или попробовать, Ульвургын, еще раз? - серьезно спросил старик.
   - Попробуй, - посоветовал он ему.
   Обрядив его в рубашку, мы присели к столу. Поговорили о зимней охоте, о школе, о том, что у чукчанки Анканаут в больнице родился сын; поговорили о новостях, которые были на побережье. Вдруг Ульвургын прервал разговор:
   - Подожди! Если гость приехал, то не сухим горлом он новости рассказывает.
   - Забыл, забыл, Ульвургын! Сейчас приготовим хороший, крепкий чай.
   Между тем я совсем не забыл. Я давно хотел продемонстрировать Ульвургыну действие электрического чайника. Показать его просто, что называется, ни с того ни с сего, мне не хотелось. Я несколько месяцев ждал удобного момента показать чайник. И теперь случай подвернулся.
   Мои друзья чукчи, любознательность которых я испытывал на каждом шагу, пусть не осудят меня. Показать чайник сразу же после приезда - это одно. И совсем другое - когда прошло уже ползимы, когда всякие новинки исчерпаны и жизнь идет своим обычным, нормальным путем.
   Я хорошо знал, что каждое новшество, с которым приходилось чукчам знакомиться впервые, показанное в соответствующей обстановке, давало прекрасные результаты. Иногда это служило темой многих бесед. Когда-то они уже познакомились с электролампочкой и давно перестали удивляться горящим внутри железным проволочкам. Лампочка никого теперь не удивляла. Но вот электрического чайника они еще не видели и даже не знали, есть ли такой чайник.
   Когда Ульвургын сделал мне замечание по поводу "сухого горла", я вытащил чайник из чемодана.
   - Будем пить из нового чайника, - сказал я несколько торжественно.
   - Ай-ай-ай! Какой хороший дорожный чайник! - вскрикнул Ульвургын и вскочил со стула.
   Я держал чайник, закрыв рукою вилку, а Ульвургын поглаживал его и смотрелся в блестящий никель.
   - Можно пить чай и глядеть, как ты пьешь. Все равно зеркало, восторженно говорил Ульвургын.
   Даже старик Тнаыргын привстал и, заинтересовавшись, подслеповато разглядывал его.
   Когда наконец они сели на свои места, я поставил чайник на угол стола. Затем я взял кувшин с водой, в котором плавали комки нерастаявшего снега. Вода вместе со снегом забулькала и полилась в чайник. Незаметно включив шнур, я стал рассказывать гостям о новых заводах, где вырабатывают много разных вещей.
   - А почему в факторию не привозят такие чайники? - перебил Ульвургын.
   Гости очень охотно поддерживали беседу до тех пор, пока Ульвургын не вспомнил, что они до сих пор еще не попили чаю.
   - Э, ты опять забыл! - сказал он.
   - Нет, я не забыл. Вот сейчас закипит вода, и мы будем пить.
   - Не думаешь ли ты, что она закипит от наших разговоров? усмехнувшись, спросил Ульвургын.
   - Да. Пока мы поразговариваем, чайник будет готов.
   - Что-то я не вижу, чтобы ты был пьян. Разве ты забыл, что чайник не поставлен на огонь? Ведь под чайником нет примуса.
   - Примуса не нужно. Он и так закипит, без примуса.
   Старик Тнаыргын посмотрел на меня укоризненно. Казалось, что он счел неуместными мои шутки, тем более, что попить чаю хотелось.
   - У нас горло ссохнется, если мы будем ждать, когда он закипит у тебя на столе. Может быть, ты вздумал разложить вокруг него костер из твоих бумаг?
   - Да нет же, Ульвургын! Пощупай, он уже теплый стал.
   Мои гости переглянулись между собой и, наверно, подумали: не с ума ли я начинаю сходить?
   Я взял Ульвургына за руку и потянул его пальцы к чайнику. Прикоснувшись, он вдруг положил на него всю ладонь. Затем, привстав со стула, обхватил чайник обеими руками и, тараща на меня глаза, тут же опустил руки.
   - Что такое? - тихо спросил он. - Тнаыргын, пощупай сам. Верно ли, чайник горяч? Не показалось ли мне?
   - Показалось, - не поднимаясь с места, серьезно сказал старик. - Или ты был слепой и не видел, как наливалась в него вода со снегом?
   Ульвургын виновато посмотрел на старика, потом перевел взгляд на чайник и еще раз потрогал его. Чайник был определенно горячий.
   - Руку нельзя держать. Пощупай, Тнаыргын, пощупан его. Что-то я перестал быть Ульвургыном. Я совсем перестал понимать все.
   Лицо Ульвургына было растерянным, взор блуждал.
   Тнаыргын поднялся со стула, едва пощупав чайник, остановился и, согнувшись, молча разглядывал его.
   Потом повернулся к Ульвургыну и кивком головы подтвердил.
   - Правда, горячий? - спросил его Ульвургын.
   - Да, правда, - тихо ответил Тнаыргын.
   Они находились в таком состоянии, что явно хотели услышать человеческий голос.
   - Садитесь, садитесь, - сказал я им. - Скоро вода закипит, и мы будем пить чай.
   Они сели, уставив взгляды на чайник.
   Вдруг чайник запел. Старики насторожились и опять переглянулись.
   - Это электрический чайник. Как лампочка нагревается.
   Они жадно смотрели на чайник, и казалось, что не слышали моих слов.
   Из носика чайника повалил пар, затанцевала крышка, и мои гости одеревенели.
   - Какомэй! Шаман-чайник! - рассмеялся вдруг Ульвургын.
   - Видишь, я не шаман, а заставил воду закипеть без огня. Пусть ваш шаман попробует так сделать.
   И когда напряжение прошло, Ульвургын удивленно спросил:
   - Почему так получилось?
   Я стал объяснять. В столе у меня был кусок шнура. Обнажив проволочки, я рассказал, как с берега, где стоит ветродвигатель с моторами, по проводу идет тепло к чайнику. Они внимательно разглядывали шнур, чайник с двумя гвоздиками сзади и удивлялись.
   - Почему так? - разводя руками, говорил Ульвургын.
   - А ты помнишь, Ульвургын, - сказал старик, - раньше, когда у нас не было спичек, как мы добывали огонь? Вертелом. Ведь тетива вертела - она всегда становилась теплой.
   Я наблюдал, как они по-своему искали объяснения этому чуду двадцатого века. Но объяснить им хорошо я не мог: у меня для такого "ученого разговора" не хватало чукотских слов.
   Старики были так поражены и удивлены чудесным чайником, что вдруг, совсем неожиданно, собрались уезжать. Они уехали, забыв даже о чае. А может быть, с первого раза не захотели пить из таинственного чайника.
   Я послал за Таграем.
   Последнее время Таграй что-то загрустил. Он сторонился товарищеской компании и весь ушел в книги. Я объяснял это его страстным желанием возможно скорей изучить самолет, но учителя были иного мнения. Они говорили, что Таграй, кажется, увлекся Леной Журавлевой. Таграй, с которым у меня были приятельские отношения, никогда мне об этом не говорил, и я решил, что догадки учителей не имеют основания. А может быть, это новое чувство наполнило его неожиданно, вдруг, и он не решался идти со мной на откровенный разговор?
   Вскоре пришел Таграй. Он сидел у меня, очень серьезный и немного взволнованный. С необыкновенной теплотой он рассказывал о горбуне Квазимодо из "Собора Парижской богоматери". Однако, увидев на столе чайник, остановился и спросил:
   - Что это? Чайник такой?
   - Да, чайник. Электрический.
   - Электрический?
   Он вскочил со стула, подбежал к столу.
   Таграй из уроков физики знал уже о нагревательных приборах, и все же чайник его очень заинтересовал.
   - Можно вскипятить? - спросил он.
   - Таграй! Совсем недавно я хотел угостить из него Ульвургына и старика Тнаыргына. Но они так удивились, что забыли попить чаю и уехали домой.
   Таграй звонко расхохотался и спросил:
   - Ты знаешь, почему они уехали?
   - Нет, не знаю.
   - Они помчались скорей сообщить эту новость. И я думаю, что они будут пытаться устроить такой же чайник у себя в яранге.
   - Как устроить?
   - Они, конечно, его не сделают, но будут пытаться сделать.
   - Серьезно?
   - Я так думаю. Ульвургын очень любит такие вещи. Про него рассказывают: раньше он делал граммофон, не сделал только. Верно, верно! Мне так рассказывал отец.
   Предположение Таграя оправдалось. По приезде домой Ульвургын позвал колхозного моториста Айвана и сказал ему:
   - Поскорей настрой рульмотор!
   - Зачем, Ульвургын? Кругом лед, никуда не поедешь!
   - Не ехать, а чай будем пить от мотора, - сказал он и тут же сообщил людям новость.
   Новость была такая, что поверить в нее не всякий согласился. Но когда ее уж подтвердил старик Тнаыргын, в толпе раздались возгласы удивления.
   Ульвургын быстро вошел в ярангу, достал хранившуюся у него проволочку, обернул ее ситцевой тряпочкой настолько аккуратно, что создалось полное впечатление электрического провода.
   "Электромонтер" сидел на шкурах и уже крутил в руках обыкновенный закопченный чайник. Напротив сидел Тнаыргын. Он смотрел на работу Ульвургына и изредка отвечал на его вопросы. Работа была сложная. Не так-то просто забить два гвоздика в заднюю стенку чайника. Но Ульвургын справился с этой задачей. Железные подполозки к нартам потолще, чем стенки чайника, однако сколько дырочек в них приходится сверлить! Скоро два болтика от нарты прочно сидели в задней части чайника.
   - Посмотри, Тнаыргын, - так ли они торчат, как у того чайника?
   Старик посмотрел, пощупал и пришел к заключению, что работа сделана хорошо.
   Из моржовой кости Ульвургын выпилил две круглые штучки - наконечники к шнуру, просверлил в них дырочки, в которые плотно входили гвоздики чайника.
   - Готово! - крикнул Ульвургын. - Заводи мотор, Айван!
   "Электрический" провод он перекинул через верхнюю балку, протянул ее через круглую отдушину полога в сенцы. Мотор фырчал и не заводился. Но после долгих усилий моториста он заработал.
   - Останови! - командовал Ульвургын. - Вот здесь мы прицепим мою веревочку, чтобы она крутилась. Малый ход только давай, как бы не соскочила.
   От вращения рульмотора, по расчетам Ульвургына, должен был нагреваться его самодельный шнур. И когда мотор был запущен, Ульвургын сидел у чайника и не отрываясь следил за ним. Но случилось самое невероятное. Шнур стал наматываться, и пока Айван успел остановить мотор, чайник, расплескав воду, вылетел в сенцы.
   Подъезжая к яранге Ульвургына, мы заметили около нее толпившихся людей.
   - Вон, смотри, - сказал Таграй. - Тут что-то делается.
   Мы вошли в ярангу.
   - Здравствуй, Ульвургын! Теперь я приехал в гости к тебе.
   - Здравствуй, - сказал он. - Только "сухим горлом" будешь разговаривать. Сделали такой же чайник, как у тебя, а он не годится.
   Ульвургын лежал на спине, держал в руке чайник и разглядывал его.
   - И что такое? - разочарованно спросил он. - Как будто все правильно сделал.
   Таграй лег на живот около Ульвургына, взял у него чайник и расхохотался.
   - Так и не закипел? - спросил он.
   - Нет.
   Таграй сочувственно покачал головой.
   - Электричества здесь нет, - сказал он. - Прежде чем ему вскипеть, надо выработать электричество. Я вот привез такой ветряк - в школе мы сделали, - и если его установить на мачте от вельбота, то в яранге загорится свет.
   - Где у тебя то, что ты привез?
   - На нарте лежит. Давайте мачту, и мы сейчас устроим, если хочешь, сказал Таграй.
   - Айван, принеси мачту! - крикнул Ульвургын мотористу.
   - Мачту? Она снегом завалена. Раскопать придется.
   - Раскопай.
   Целый час возился Таграй с установкой ветряка. Молодые парни старались точно выполнять его указания. Мачта с оттяжками стояла так прочно, что никакой ветер не мог бы свалить ее.
   Таграй пристроил динамомашину и выбежал на улицу. Лопасти ветряка работали хорошо.
   В яранге и около яранги было множество народа. И когда все было готово, Таграй ввинтил электролампочку и включил свет. Свет был настолько яркий, что люди, сидевшие в яранге, заморгали.
   Ульвургын закрыл глаза ладонью и, затаив дыхание, смотрел на лампочку сквозь растопыренные пальцы.
   - Вот видишь, как делается электричество? В машинке делается оно. От кино взяли машинку, - рассказывал Таграй.
   - А в машинку кто его впускает? Ветер?
   - Да, да, ветер.
   - И бензина не надо?
   - Нет, только ветер.
   - Ай, ай, ай! Сколько у нас ветру! Почему фактория не привозит такие машинки! Ведь мы сами сделали бы крылья для ветра.
   Таграй взял лампочку вместе с проводом и пошел в сени, где тоже толпились люди. Собаки, лежавшие здесь, с лаем бросились вон.
   - Какомэй, Таграй! - кричали все, удивляясь.
   Таграй снова вышел на улицу, посветил лампочкой на лопасти, - ветряк работал превосходно.
   - Таграй, неси сюда свет! - позвал его Ульвургын.
   С лампочкой в руке Таграй влез в полог.
   - Таграй, если ты сделал такой свет в моей яранге, то пусть теперь закипит чайник.
   - Ульвургын, одна собака может тащить тяжело груженную нарту? спросил Таграй.
   - Нет. А зачем тебе?
   - Это пример такой. Груженую нарту могут потянуть только собак двенадцать. На культбазе ветряк большой. Он много тянет. А этот ветрячок маленький, все равно одна собачья сила. Его силы хватает только на одну лампочку. Вот если здесь установить ветряк сил на пятьдесят собачьих, то во всех ярангах загорятся лампочки и закипят чайники. Но все равно твой чайник не закипел бы.
   И Таграй подробно начал рассказывать, почему не годится чайник Ульвургына.
   ДОБРОВОЛЕЦ КТУГЕ
   Председатель чукотского рика Кукай ходил по учреждениям культбазы. Плотный, кряжистый, лет сорока на вид, невысокого роста, с живыми, умными глазами, он внимательно присматривался ко всему.
   Кукай бродил по культбазе, слушал, что говорили доктор, учителя. Казалось, что он только и умел слушать. Он слушал внимательно, немного склонив голову. Трудно было понять: верит ли он в то, что говорят ему русские, или нет.
   Вечером в школе состоялось собрание. Здесь были работники культбазы и ученики. Кукай сел за стол президиума и стал смотреть в записную книжку. Он низко склонился над столом, словно боясь взглянуть на такое множество народа, собравшегося в школьном зале. Наконец он встал.
   - Товарищи, - сказал Кукай, - я приехал к вам посмотреть, как вы живете, как вы работаете и как учитесь. Я все время слежу издалека за вашей работой. Все новости о вашей работе собираю. А теперь вот приехал сам. И вижу, что работа идет хорошо. Только немножко мало вы работаете.
   От неожиданности все вдруг переглянулись. Кукай понял это и, едва улыбаясь, будто от застенчивости, сказал:
   - Я сейчас вам расскажу, почему мало. Все вы знаете, что наш народ все равно два народа. Береговые живут на одном месте и охотятся за морским зверем, а оленеводы - кочевники. Живут в горах. Вот.
   Кукай помолчал немного и заглянул в книжечку.
   - У меня записано, что береговые люди на девяносто четыре процента живут в колхозах. Что это значит, вы сами знаете, потому что глаза у вас самих есть. Это значит, что люди на берегу забыли, что такое голод.
   Культбаза много сделала в этой работе, и за это ей спасибо, спасибо от нашего народа.
   Теперь - почему мало. Я слушал доктора. Он очень хороший доктор. Народ верит ему. По всему побережью верит ему народ.
   Сколько женщин стало рожать у него в больнице? Много. Но я только спросил его: сколько кочевниц рожало в больнице? Доктор сказал: ни одной. У кочевников-оленеводов нет ни одного колхоза, нет ни одного грамотного человека. Вот с кочевниками культбаза работает мало.
   - Правильно, товарищ Кукай! - крикнул доктор.
   - Кочевые советы там все равно на веревочке у шамана. Он их крепко держит в руке: хочет - выпустит, а не хочет - не выпустит. Когда я ездил в Хабаровск на съезд, мне было неловко сказать об этом. Но я сказал. Все делегаты удивлялись: почему кочевой совет на веревочке у шаманов? Но ведь это была правда, и я сказал правду. Я обещал: мы много будем работать и эту веревочку вырвем из рук шамана. Все делегаты с радостью застучали в ладоши.
   Культбазовцы гулко зааплодировали. Кукай стоял, внимательно оглядывая всех, и, когда аплодисменты закончились, продолжал:
   - Рику без культбазы трудно выполнить мое обещание. А культбаза среди кочевников работает мало.
   - Товарищ Кукай, не мало культбаза работает, а совсем не работает, опять крикнул доктор. - Так и нужно правду говорить.
   - Все может быть, что это и так, - ответил Кукай. - Так вот, товарищи. Рик пробовал посылать учителей в кочевье. Русских учителей. Трудно им без привычки работать в кочевьях. Язык плохо знали они, но все же уезжали туда. Мы выбирали комсомольцев, здоровых, крепких. Но вскоре они вернулись оттуда - их прогнали. Недавно вернулся последний учитель. Он говорит: стойбище стало кочевать, его посадили на нарту, повезли как будто на новое место кочевки, а на самом деле в другую сторону и там бросили его в горах. Он вышел на берег пешком, обморозился. Потом береговые нашли его и привезли в рик. Богатые, шаманы не хотят, чтобы пастухи учились грамоте. Они гонят учителей, как волков от стада. В рике я сказал: учителей в кочевья надо посылать из своего народа. Нашим людям легче там начать работу. А где их взять? Их ведь нет еще! Может, из старших учеников кого послать? Все в рике сказали: правильно я думаю. Тундру нельзя оставлять такой, какая она есть. Там много тысяч оленей, много пастухов. Если пастухи будут грамотны и если кочевые советы хорошо заработают, оленей будет еще больше, и людям от этого станет лучше жить. А вы все как думаете?
   Учитель Николай Павлович встал и попросил слова.
   - Я думаю, - сказал он, - что товарищ Кукай говорит правильно. Ждать больше нельзя. Но должен сказать, что русскому учителю без знания языка и условий жизни кочевника работать невозможно. Для начала надо послать к ним кого-нибудь из местных людей. Пусть даже одного человека на первых порах. А потом, когда кочевники примирятся с фактом существования у них школы, можно будет укрепить школу и русскими учителями. Поэтому я предложил бы послать учителем одного комсомольца из наших старших учеников. Конечно, очень плохо отрывать учеников от школы, но я думаю, что мы все, учителя, возьмем на себя обязательство летом подготовить его по всем предметам по программе седьмого класса.
   - Правильно, правильно! - радостно захлопал в свои большие ладони председатель рика. - Ведь я в рике то же говорил. Вот хорошо бы туда послать Таграя. Я думаю, он будет хорошим учителем.
   - Таграя нельзя. Он обучает красноармейцев чукотскому языку! - в один голос закричали ученики.
   Таграй сидел молча и впервые почувствовал всю тяжесть лжи, на которую пошел, лишь бы научиться летать на самолете. Он встал и сказал:
   - Я поеду к кочевникам. Я буду кочевать с ними и обязательно научу их грамоте. Но для этого надо поговорить с Андрей Андреем.
   - Не надо говорить с ним, - сказал Ктуге. - Если летом, как говорит Николай Павлович, можно догнать по всем предметам, то я поеду добровольно.
   Все оглянулись на Ктуге. Послышался чей-то голос:
   - Ктуге, в горах нет музыкального ящика!
   Долго еще обсуждали кандидатуру кочевого учителя и наконец решили, что Ктуге хорошо справится с новым делом.
   На следующий день, рано утром, Ктуге провожала вся культбаза. Он был одет уже по-дорожному и совсем не был похож не только на учителя, но даже и на вчерашнего ученика.
   - Ктуге, кто же теперь будет играть на пианино? Кто будет писать стихи в стенгазету? - спросила Лена.
   Он засмеялся и, помолчав немного, сказал:
   - С гор буду вам присылать стихи. А на пианино играть научи кого-нибудь еще. Если желающих не будет, тогда привезите его мне в горы. Я поставлю его на холм и буду так играть, что даже волки станут смирными и не будут загрызать оленей. Тогда и пастухам будет меньше работы, и я буду их учить.
   Все смеялись, пожимали ему руку, просили писать о жизни и работе.
   Нарта скрипнула и побежала в горы, вдаль от морского берега. Ребята махали Ктуге рукой до тех пор, пока нарта не скрылась.
   И хотя из школы уехал только один ученик, она казалась осиротелой. Вечером не было уже так шумно, как всегда. А пианино безмолвно стояло в углу, и даже Лена не играла в этот вечер.
   Ребята собрались в классе и потихоньку разговаривали о Ктуге, о том, как он будет учить детей оленеводов, как будет скакать на быстроногих оленях.
   Всем было грустно от разлуки с товарищем, но многим хотелось быть на его месте.
   НЕРАВНАЯ БОРЬБА
   Собаки бежали крупной рысью. Ктуге сидел за спиной каюра и посматривал вдаль. Но вот собаки, вздернув уши, взяли в галоп. Каюр затормозил и сказал:
   - Стадо близко.
   И действительно, скоро в тишине гор послышался какой-то совсем необычный шум. Это шли олени, задевая друг друга рогами и пощелкивая копытами. Шум становился все слышнее и слышнее. Собаки насторожились, насторожился и каюр.
   Огромное стадо растянулось по склонам гор на многие километры. Казалось, что на склонах не было и снега. Была одна сплошная движущаяся серая масса. Здесь было около четырех тысяч оленей.
   Стадо принадлежало крупному оленеводу - шаману Араро. К нему и ехал Ктуге.
   Он привстал на колени и с быстро бегущей нарты всматривался в просторы тундры, где безраздельно властвовал Араро.
   Белоснежная даль сливалась с небом. И не видно было, где кончалась тундра и где начиналось небо.
   Каюр держит собак стороной, не давая им приблизиться к стаду. Щелкая зубами, собаки поглядывают в сторону оленей.
   От стада отделился человек и, размахивая посохом, побежал наперерез.
   - Останови собак! - сказал Ктуге каюру. - Вон видишь, пастух бежит к нам.
   Пастух издали крикнул:
   - Эгей! Эгей!
   Он подбежал к нарте, остановился и, опершись о посох, стал вытирать пот с лица.
   Мех на его старой кухлянке вытерся, и во многих местах, как весенние проталины, виднелась голая кожа.
   - Пастухом работаешь? - спросил Ктуге.
   - Немножко пастухом, немножко хозяином, - ответил он. - Пять оленей своих имею. А два года тому назад было только четыре, - и "немножко хозяин" с довольным и улыбающимся лицом показал четыре пальца.
   - Акционер, стало быть, ты?
   - Что такое? - переспросил пастух.
   - Акционер, говорю. В Америке вот таких "немножко хозяев" много есть. Главный хозяин имеет миллион оленей, например, а "немножко хозяин" - два оленя.
   - Эгей, - мотнул головой пастух, совершенно не понявший Ктуге.
   - Да, - сказал Ктуге. - На пять оленей хорошей одежды не справишь.
   Ктуге улыбнулся и ткнул пальцем в голые колени пастуха.
   - Обморозиться в таких штанах можно.
   - Нет, - весело сказал пастух, - у нас жаркая работа. Бегаем все. А когда бегаешь - не холодно. Ты кто такой и куда ты едешь?
   - Ульвургына слыхал?
   - Слыхал.
   - Вот племянник я его.
   - У-у-ум, - промычал пастух.
   - Учить ребят и пастухов еду к твоему хозяину Араро.
   - Э-э! - протянул пастух и совсем тихо заговорил: - Араро не любит учителей. Один раз велел мне вывезти одного русского в тундру, подальше от жилья, и, когда он сойдет с нарты, чтобы ноги размять, - стегнуть оленей и ускакать. Бросил я его. Наверно, пропал. Ходить он по тундре совсем не умеет.
   Жалко было самому. Все-таки человек он... А нельзя было не бросить. Смотри, парень, Араро и тебя может прогнать. Хотя ведь ты не русский. Может, и не прогонит.
   - Тебя как зовут? - спросил Ктуге.
   - Чомкаль.
   - Вот что, Чомкаль: меня Араро не прогонит. Учить я буду. Ты знаешь, Чомкаль, кто меня послал? Сам Сталин. Слыхал?
   - Немножко слыхал, а понять ничего не могу.
   - Подожди, не сразу. Потом поймешь. Сколько вас всего пастухов?
   Чомкаль стал считать, произнося вслух имена.
   - Одиннадцать, - сказал он наконец.
   Ктуге развязал тюлений колауз и вытащил пять букварей.
   - Вот, Чомкаль, для начала. Одна эта штука на двух пастухов.
   - Не надо нам! - взмахнул тот обеими руками.
   - Возьми, возьми! Здесь картинки есть. Видишь, вот олень нарисован.
   Чомкаль пристально вгляделся в рисунок и с раздражением сказал:
   - Неправильный олень. Так олень не стоит. Ноги неправильно стоят. А куропатка вот правильная. И горностай шею так сгибает.
   - Раздай, Чомкаль, эти штуки-книжки по одной на двух пастухов, а эту, с пометкой, - Ктуге ногтем поставил крестик на обложке, - на трех пастухов. Понял?
   - И-и... понял.
   - Разглядите сначала картинки. Что будет непонятно, приеду - расскажу. Вот это Ленин, а это Сталин.
   Неумело держа в руках книжку, Чомкаль стал рассматривать портреты.
   Упряжка побежала дальше. Ктуге оглянулся и увидел бегущего рядом с нартой Чомкаля.
   - Что такое? - спросил он.
   - Не надо нам их. Возьми, положи себе в мешок.
   - Нет, так нельзя. Раз мы с тобой договорились, то обратно нельзя. Такой новый закон.
   - Араро показать их можно или не можно?
   Ктуге встал с нарты, подумал и сказал:
   - Пока не надо показывать. Когда придет время, я сам скажу ему.
   - Эгей! - и пастух, размахивая книжками и палкой, побежал к стаду.
   Стойбище Араро, состоящее из десяти яранг, расположилось в долине реки.
   Издали оно казалось вымершим и затерянным в этих глубоких снегах. Лишь из одной крайней яранги тоненьким столбиком тянулся дымок. Но как только нарта стала подъезжать, стойбище вдруг ожило. Поднялся крик, выбежали дети.
   Шаман Араро - он же и хозяин стойбища - сидел в холодной части яранги. Перед ним на длинной цепи висел огромный медный котел. В котле варился маленький олень. Араро был одет в пестрые пушистые оленьи шкуры и, сидя на шкурах, курил из длинной, тонкой медной трубки. Это был крепкий человек лет пятидесяти, с упрямым и волевым лицом. Глаза пронизывали готовивших ему обед женщин. Женщины суетливо подкладывали в костер вереск и сухие ветки ивняка. Вода в котле пенилась, и легкий пар метался на поверхности закипавшей воды.