Семушкин Тихон. Чукотка

   Детям уже было сказано: как только они услышат колокольчик, надо идти в столовую. Колокольчик они знали: в стадах оленям-вожакам всегда подвешивают на шею колокольчик. По звону колокольчика пастухи находят в пургу стадо и отбившихся от него оленей. И когда учитель объяснял распорядок дня и демонстрировал колокольчик, дети довольно улыбались.
   Скоро дети разбрелись. Одни продолжали осматривать, "ощупывать" школу, другие ушли на морокой берег и, раскапывая в снегу круглые камешки, бросали их в воду, стараясь попасть в причудливой формы льдины. Ветер переломал весь лед в заливе и отжал основную его массу к другому берегу. Одинокие торосы служили мишенями для детей. Часть школьников заманил к себе в больницу доктор. Он водил их по многочисленным палатам, показывал картинки на стенах и при помощи мимики и жестов давал им непонятные уроки гигиены.
   Модест Леонидович старался. Он перешел даже на "китайский разговор":
   - Твоя понимаешь, твоя хочешь посмотреть? Вот моя сейчас вам расскажет.
   Но детям разговор врача оставался непонятен, независимо от того, говорил он правильно или ломал язык.
   По улице пробежал с колокольчиком школьник, звоня изо всей силы.
   Услышав звон колокольчика, школьники опрометью бросились к дверям, прервав врача на самом интересном месте "лекции".
   - Ах, как не вовремя этот звонок! - сказал врач фельдшерице. - Такая интересная беседа завязалась!
   - Да как же вы, Модест Леонидович, беседовали с ними? Ведь они не понимают!
   - Способ такой нашел, - сказал доктор и, не вступая в пререкания, ушел к себе в комнату.
   Мальчик с колокольчиком, продолжая неистово звонить, повернул обратно к школе.
   Толпа школьников окружила его, и со смеющимися, довольными лицами все помчались в школьную столовую.
   Стол был уже накрыт. Учительница стала рассаживать детей. Впервые дети садились за стол такой большой семьей. Они сидели неподвижно и все посматривали на учительницу. Она была здесь единственной взрослой.
   Учительница пододвинула к себе тарелку ближе, взяла ложку и стала есть. Словно по команде, подражая ей, дети принялись за суп. Но, едва попробовав, побросали ложки на стол. Учительница в недоумении. В чем дело? Почему?
   Их огорченные взгляды устремились на учительницу.
   "Пусть таньги хлебают такую еду", - говорили их лица.
   - Почему вы не едите суп? - удивленно спросила Таня.
   - Соль варкын, - сказал Таграй. - Соль плохо, - и он высунул при этом язык.
   Чукчи соли не употребляют. И мясо, и рыба, и вообще вся пища никогда не солится.
   Ребята сидели молча и неподвижно. Кормить кашей тоже было нельзя: и она была посолена.
   Дети остались без ужина.
   - А чай будете пить с хлебом?
   - Чай хорошо. И кав-кав (хлеб) тоже хорошо. - сразу послышалось несколько голосов.
   До революции муку на Чукотку не завозили, и чукчи хлеба не знали. И теперь еще на хлеб смотрели как на лакомство.
   Дети усердно принялись за хлеб и чай. Ни о каше, ни о супе они нисколько не жалели. Ужин, состоявший из одного хлеба, пришелся им по вкусу; в этот вечер они охотно согласились бы питаться всю свою жизнь одним хлебом.
   Весть о том, что школьники отказались от ужина, быстро облетела культбазу. В столовой появился врач.
   - Послушайте, Таня, что же вы делаете? А где же суп? Где каша?
   - Модест Леонидович, не хотят ни супа, ни каши.
   - Почему?
   - Соль, говорят, есть. Не едят соленого.
   - Совсем не едят?
   - Да, да. Совсем не едят.
   - Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! - сказал доктор. - А впрочем, соль для организма и не обязательна. Их пища сама по себе содержит много солей.
   Ужин кончился.
   - Что же мы теперь будем делать? - спрашивали дети.
   До сна оставалось около двух часов, и мы решили организовать для них игры. Но и это оказалось нелегким делом. Никто не знал, какие игры могут их интересовать.
   НОЧЬ
   За окном бушует пурга. Звенит железная крыша школы. Двери наглухо закрыты. Выйти из дома можно будет только утром, когда прекратится пурга и Лятуге очистит выход. Окна залеплены снегом. Но в школьном помещении тепло, печки накалены.
   В такую погоду в чукотских ярангах неустанно бьют шаманы в бубен, отгоняя злых духов - "келе".
   Дети привыкли к этому и дома в пургу спят спокойно. Пурга прекратится лишь тогда, когда на побережье умрет человек. Это - жертва злому духу. Так думают взрослые охотники, так думают и дети.
   А здесь, в этой белой яранге, кто оградит их от злого "келе"? Во всем доме - ни одного бубна. Страшно детям, когда они переступают порог спальни. Правда, здесь всю ночь будет гореть фонарь, и это очень хорошо. При свете злые духи не большие любители устраивать всякие пакости человеку. Но все же страх перед "келе" остается.
   Таграй - самый старший из школьников - подходит ко мне и говорит:
   - Пусть эта дверь будет открыта, и та тоже, и та, что у девочек. Не надо нас разъединять, пусть мы будем слушать сонное дыхание всех. Так лучше.
   - Хорошо. Пусть будет так, - соглашаюсь я.
   - А ту дверь, где таньг будет спать (дежурный учитель), тоже можно оставить открытой? - умоляюще спрашивает он.
   - Можно.
   Он бежит к школьникам и таинственным шепотом говорит окружившей его детворе:
   - Все двери будут открыты: и наши, и таньгины, и Лятуге. Нас не будут запирать в этом ящике, - показывает он рукой на комнату-спальню.
   Сообщение Таграя успокаивает детвору.
   Учительница помогла детям разобраться в такой сложной вещи, как кровать, и они улеглись. Но еще долго слышался их шепот. Очень поздно они угомонились и заснули беспокойным сном.
   Спустя немного времени в окно дежурного учителя кто-то постучал. Это пришел доктор к сопровождении больничного сторожа Чими. Оба залеплены снегом.
   - Что же вы медлите, как моржи? Сколько времени стучались к вам! ворчливо сказал доктор, надевая очки.
   - Ба! Модест Леонидович! Вы все-таки решили потренироваться ходить в пургу? - удивился Владимир.
   - Это, батенька мой, тренировка не из праздного любопытства, а по необходимости. Пришел вот узнать, все ли у вас тут в порядке.
   - Все в порядке, Модест Леонидович.
   - Ну вот и хорошо. А я сижу у себя, да и думаю: не сходить ли к этим медвежатам, не ревут ли они, затосковав по ярангам? Может, нужна моя помощь?
   - Нет, Модест Леонидович, рано им еще реветь. Спокойно легли спать.
   - Хорошо, хорошо, - говорит доктор. - Остается, значит, покурить, да и в обратный путь.
   Зашли в учительскую.
   - Теперь моя очередь, Модест Леонидович, не выпускать вас. Придется заночевать вам в школе. Правда, у меня нет ни коржиков, ни хворосту, но чаю могу предложить... с печеньем из фактории.
   - Нет, нет, Володя, я домой. Страшного, оказывается, ничего нет. Одной рукой держусь за Чими, а другой - за канат. Задыхаешься, правда, немного, в особенности, как закатит тебе ветер в лицо, прямо дышать невозможно.
   Доктор покурил, заглянул в спальни и, облачившись в свою кухлянку, неуклюже направился к выходной двери.
   Со свистом проносилась пурга. Доктор и Чими скрылись из глаз мгновенно, как только переступили порог.
   С лампой в руках Таня зашла в класс и остановилась, разглядывая пустующие парты.
   "Вот учебный год и начался", - подумала она.
   Таня давно ждала этого дня, но вместо радости ее охватила теперь полная растерянность. Как заниматься с этими детьми? Что она будет делать? Как поведешь беседу с ними? Разные мысли приходили ей в голову, создавая тоскливое настроение. Насторожившись, она прислушивалась к завыванию пурги. И казалось ей, будто пурга врывалась не только в печные трубы, но и в сердце, - леденила его. По телу пробежал холод. Вздрогнув, она повернулась к карте, висевшей на стене, - огромная карта СССР. Где-то совсем вверху маленький Чукотский полуостров, омываемый Ледовитым океаном. А дальше Камчатка, Дальневосточный край, Сибирь, Урал и вон... заветный кружочек: Москва. Какая даль!
   В приоткрытую дверь класса за учительницей следили два глаза Лятуге. Он умел уловить не только настроение человека, но отлично разбирался даже в замыслах зверей. Лятуге видел, что русская девушка чем-то расстроена. Но чем? Он не мог понять. И от этого сам страдал. Он готов был для нее сделать все, что она захочет, лишь бы печаль ушла с ее лица. Если бы она попросила его: "Лятуге, иди сейчас, в пургу, переночуй на улице, и тогда ко мне возвратится хорошее настроение", - он, не задумываясь, сорвался бы с места и побежал.
   Выходя из класса, Таня увидела Лятуге. Встретившись с ней взглядом, он замычал, приложил ладонь к своему уху, склонил голову набок и другой рукой показал на ученические спальни. Таня улыбнулась ему и кивнула головой. Улыбка русской девушки привела его в восторг. Он так быстро замотал головой, что казалось, вот-вот она слетит с его плеч.
   Таня зашла в учительскую, где сидел дежурный учитель и переписывал чукотские слова, фразы, готовясь к первому уроку. Он встал из-за стола и сказал:
   - Садись, Таня! Обсудим впечатления нашего первого школьного дня.
   Таня болезненно усмехнулась и молча села на табуретку, облокотившись на угол письменного стола. Трудности предстоящей работы сегодня больше чем когда-либо беспокоили ее. Это отражалось на ее настроении.
   - Ты что, Таня? - участливо спросил Володя. - Что с тобой? Заскучала по Большой Земле?
   Учительница молча покачала головой.
   Пытаясь вывести ее из тяжелого настроения, Володя как можно более легкомысленным тоном спросил:
   - Уж не влюбилась ли ты в него?
   - В Лятуге? Влюбилась, - улыбнулась Таня. - Ты знаешь, какая у него душа? Чудо! Замечательный человечина!.. А настроение неважное у меня, по правде говоря, оттого, что я не знаю, что завтра буду делать на уроках. Они все, как Лятуге, - немые, только Лятуге все понимает по одному твоему движению, а эти всего боятся. Как их учить?
   - Видишь ли, Таня, - сказал Володя, - я считаю, что нам мудрить особенно не стоит. Обстоятельства подскажут, как поступать.
   - А у меня, Володя, признаюсь, полная растерянность. Никакой надежды на то, что нам удастся наладить нормальную школьную жизнь. Настроение паршивое. Не справимся мы с работой.
   - Справимся. Самое главное, что они уже у нас, - флегматично ответил учитель.
   - Нет! Это, к сожалению, далеко еще не все. А впрочем, не хочу больше разговаривать на эту тему. Проводи меня домой.
   Они оделись в меховые кухлянки и пошли.
   Догадавшись об их намерении, Лятуге бросился в свою комнату, схватил кухлянку и, одеваясь на ходу, побежал за ними. Он догнал их, как только они вышли на улицу. Забежав вперед, он повел их, чутьем определяя тот дом, где живет учительница.
   Утро. Пурга затихла. В школьный зал через залепленные снегом окна пробивается слабый лунный свет.
   Таня уже в школе. Она готовится к побудке ребят. В школу входит доктор.
   - Ну, как медвежата? - здороваясь с Таней, спрашивает он.
   - Скоро вставать будут, Модест Леонидович. Вот Володя говорит - до глубокой ночи не могли заснуть. Все шептались... Я сейчас, - и Таня подошла к двери спальни.
   Но, открыв дверь, она отшатнулась и, обратившись к доктору, тихо сказала:
   - Модест Леонидович! Милый! Посмотрите! Они спать не умеют!
   - Что вы, Танечка! Как это не умеют спать? Спать-то все умеют.
   - Посмотрите!
   В спальне была совсем необычная картина. Какой-то карапуз спал, положив ноги на подушку и свесив голову с кровати, другой - стоя на коленях около кровати и положив голову на нее, третий - засунув голову под подушку, четвертый - ухватившись за перекладины. И так все. Крепкий сон охватил их после стольких впечатлений прошедшего дня.
   - Это ничего, Таня! Два-три дня пройдет - и они будут спать отличнейшим образом. Вы не придавайте этому значения, - сказал доктор. Самое главное, Таня, - в работе должно быть душевное отношение к ним. Настоящее, знаете ли, советское! - и доктор потряс в воздухе широкой кистью своей руки.
   Когда дети проснулись, появились новые затруднения.
   "Как много надо работать для себя! Сколько всякой всячины в этой таньгиной яранге! Ведь это уж самый настоящий вздор, что нельзя садиться за еду, не помыв после сна лица и рук. Разве еда станет вкуснее оттого, что потрешь мокрой рукой себе глаза?" - рассуждали дети.
   Нужно брать полотенце и идти к "железной коробке" с водой. Дают "мягкий, скользкий камешек, делающий слюну", а его и в руки взять неприятно.
   С самого рождения их лица не знали воды. Один полярный капитан рассказывал мне, что до революции, во время его первых рейсов на Чукотку, чукчи съедали туалетное мыло в умывальниках парохода, принимая его за лакомство.
   Все эти новшества кажутся детям дикими, смешными. Но надо выполнять "причуды" таньгов. Ведь не в яранге у себя находишься. Девушка-учительница - хорошая, но зачем она все выдумывает неприятные вещи?
   Вот она каждому раздает коробочки с "мукой" и зубные щетки. Говорит: надо чистить зубы. Этой "чистилкой", может быть, хорошо еще вычищать снег из торбазов, а она хочет, чтобы "чистилку" совали в рот.
   Ученик покорно набирает на "чистилку" зубного порошка и сует себе в рот. Бедный мальчик! Ведь он чистит зубы только потому, что его заставляет это делать не мать, а русская девушка. Он неумело трет щеткой зубы, и вдруг из глаз его текут слезы. Мальчик закашлялся, зачихал, а "чистилка" и коробочка с зубным порошком полетели в помойное ведро. От чистки зубов отказались все поголовно. Непонятно им: зачем чистить рот?
   НА УРОКЕ
   Все ученики разбиты на две группы, два параллельных класса. Предстояло тяжелое испытание для учителей. В самом деле, как войти в класс русскому учителю, не знающему чукотского языка, к чукотским детям, не знающим русского языка?
   Учителя уже знали, как наш неугомонный доктор проводил "санитарно-гигиеническую" беседу с учениками. Но то было совершенно случайное дело. Ученики случайно наскочили на доктора, и он от избытка энергии стал с ними "беседовать": "Поймут - хорошо, не поймут - что поделаешь".
   Другое дело - у учителей. Работа с учениками была их обязанностью, ради которой они и прибыли сюда за тысячи километров.
   Учителя долго и серьезно готовились к первому дню занятий. Они выучили кое-какие чукотские слова, но этот запас был ничтожен и не позволял не только провести беседу, но даже построить несколько фраз. Тогда решено было, что первый урок проведу я, собрав учеников в один класс.
   Дети сидели за партами в классе и спокойно ждали: что же сейчас будет?
   Учителя принесли бумагу и стали разрезать ее. Дети сосредоточенно следили за каждым движением учителей и о чем-то шепотом переговаривались между собой.
   Бумагу они встречали и раньше, но очень редко. В фактории завертывали в нее табак, сахар, порох и другие товары. На мануфактуре тоже бывала иногда бумажная этикетка. "Счастливчик", которому она попадала, прикалывал ее на стенку полога. Бумага даже не имела названия на чукотском языке; она напоминала материю, только менее прочную, рвущуюся.
   Учителя дали каждому ученику по листку бумаги. Дети смотрели ее на свет, свертывали в трубочку. Одна девочка по неосторожности, видимо исследуя прочность, разорвала листок. Пришлось предупредить, что бумага непрочна и тянуть ее в разные стороны не следует.
   Урок начался совсем необычно.
   - Вот мы, таньги, по этой бумажке можем разговаривать. Мой приятель живет в Уэлене, а я - здесь. Если я пошлю ему эту исписанную бумажку, он будет знать, что я у него прошу. Бумажка ему все скажет. Она как будто сама разговаривает, сама думает.
   - Карэм!* - сказал маленький мальчик Рультуге и безапелляционно добавил: - Разговаривать можно только языком.
   [Карэм - нет! (Категорическое отрицание.]
   Дети зашумели.
   - А собаки не разговаривают, - тихонько сказала Тает-Хема, - и язык у них есть.
   Мальчик Рультуге удивленно посмотрел на Тает-Хему и вдруг рассмеялся. Засмеялись все.
   - Я же говорю про людей. Собаки своим языком только лают и пьют воду, - наставительно и укоризненно ответил он ей.
   - Так вот, человек может разговаривать не только языком, но и по бумажке, - серьезным тоном продолжал я.
   - Правда, правда, - важно поддержал меня Таграй.
   И в доказательство своих слов он рассказал, как однажды приезжий таньг забыл в соседнем стойбище, где жил другой таньг, торбаза.
   - Этот таньг, я видел сам, сделал вот такую бумажку и послал ее с чукчей. Таньг ночевал у нас, а на другой день к вечеру ему привезли торбаза. Должно быть, правда, что бумажка разговаривала с тем таньгом. Ведь когда посылали бумажку, посыльному ничего не передавали, сказали только: "Отдай бумажку".
   Бумажку дети называли "кэлиткэль", отсюда все производные: писать кэлиткунэн; учитель - кэлиткулын (пишущий человек, бумажный); карандаш кэлиткуня.
   Учителя достали из коробочки карандаши и роздали их ученикам. Эти палочки оставляли на бумаге след, но большого впечатления на школьников они не произвели. Дети знали камешки, которые тоже оставляли след даже на оленьей и тюленьей шкурах. Подобные камешки чукчанки применяют иногда при кройке одежды.
   Но палочка была изящней, удобней камешка. Она вся была деревянная, и лишь в середине ее был "пачкающий камень".
   Необычная форма камешка, вделанного в деревянную оправу, - вот что привлекло внимание школьников. Они больше интересовались тем, как это таньги ухитрились просунуть такой тоненький камешек в тоненькую деревянную палочку. Поэтому, когда учителя после перемены вновь явились в класс, они увидели в руках школьников по две половинки карандаша с отделенной сердцевиной. Инициатором исследования карандаша оказался Таграй. Рассматривая карандаш во время перемены, он увидел, что палочка склеена. Таграй подковырнул ее ножом, и карандаш распался на две части. Открытие имело большой успех. "Исследовательский" дух охватил даже девочек. И теперь перед каждым школьником лежали половинки карандаша и совершенно отдельно столбики графита.
   Некоторые пытались писать одной сердцевиной, но она ломалась. Тает-Хема до того искромсала столбик графита, что нечего было взять в руки. Все кусочки сердцевины она сгрудила у себя под ладонью и катала их по всему листку. Весь листок был "исписан" до невозможности. Вот это пачкающий камешек!
   Происшествие подверглось всестороннему обсуждению, потом детям выдали новые карандаши, но предупредили, что карандашей в школе очень немного.
   - Вот с помощью этой бумажки и этой палочки, которая называется "карандаш", таньги разговаривают между собой.
   - У таньгов особый разговор. Мы того, что говорят таньги, понять не можем. У нас лучший разговор, понятный, - сказал словоохотливый Рультуге.
   - Вы тоже научитесь разговаривать по-чукотски при помощи карандаша и бумажки.
   - Когда? - послышались голоса со всех сторон.
   - Надо учиться. Учиться много дней.
   - Мы сегодня хотим научиться. Расскажи сейчас, как надо разговаривать по бумажке.
   - Разве охотник, чтобы стать хорошим стрелком, учится стрелять один день? Надо много учиться. Ведь правда?
   - Да, хорошо стрелять не сразу научишься.
   - Так и здесь: чтобы научиться такому разговору, требуется много дней. А сейчас пока вы можете на этой бумажке сделать что хотите. Можете сделать ярангу, моржей, тюленей, охоту.
   "Сделать" - значило "нарисовать". Мы никак не могли выяснить, как по-чукотски слово "рисовать".
   Дети сразу поняли, что мы имели в виду под словом "сделать".
   Они взялись за карандаши. Все, что говорилось, по-видимому, их заинтересовало. Хотелось сразу же начать по-своему, по-чукотски, разговаривать при помощи бумажки.
   Постепенно рисование захватило их.
   Никогда до этого времени ребятам не приходилось видеть, как пишут. Не удивительно, что некоторые держали карандаш в руке так, как держат молоток или топор.
   Но очень скоро, с поразительной восприимчивостью, дети освоили технику письма.
   Зрительная память, зрительное восприятие детей тундры изумительны. Стоит малышу только посмотреть на вещь, даже ему незнакомую, - и он очень хорошо запоминает ее мельчайшие особенности. Первые результаты "работы с карандашом" привели учителей в восхищение.
   Дети настолько увлеклись карандашами и бумагой, что и остаток дня хотели посвятить рисованию.
   У Лятуге тоже были необычайные переживания. В этот день он забывал о своих обязанностях и с улыбкой рассматривал карандаши, бумагу, суетливо перебегая от одного ученика к другому.
   До позднего вечера он не отходил от ребят и что-то "говорил", "говорил" - без конца...
   А дети нарисуют какую-нибудь каракулю и, воображая, что это и есть разговор, начинают бормотать невероятную тарабарщину.
   Так закончился первый школьный день в первом чукотском интернате.
   МАЛЕНЬКИЕ ЛИНГВИСТЫ
   - Какая радость у меня! - вбегая в учительскую, восторженно говорит Таня. - Сейчас привезли двух новичков - мальчика и девочку. Как хорошо они разговаривают по-русски! Я забираю их к себе в класс. Обязательно!
   - Если они оба говорят по-русски, то одного надо в мой класс. Ведь и мне тоже нужен переводчик, - возражает Владимир.
   В комнату вошел человек маленького роста, одетый по-чукотски, но с лицом кавказца. Он поздоровался, сел на стул, послушал спор учителей, рассмеялся веселым детским смехом и заговорил на ломаном русском языке с кавказским акцентом:
   - Панимаешь, какой дел! Какой ученик привез вам! Деньги за такой ученик надо платить. Теперь каждый год Магомет будет давать вам адын переводчик.
   Ингуш Магомет Добрыев еще до революции эмигрировал в Америку. Бродил по Калифорнии, Мексике, работал на Аляске, а после революции, возвращаясь с Аляски на Кавказ, застрял на Чукотке. Здесь он женился на эскимоске. Теперь у него было восемь человек детей, из которых двое уже школьного возраста. Отличительной особенностью Магомета было то, что он сам не знал сколько-нибудь сносно ни одного языка, даже своего родного. На ингушском языке не приходилось говорить лет двадцать пять, английским владел, что называется, с пятого на десятое, русский знал плохо, немного разговаривал по-чукотски и по-эскимосски. Жена его, эскимоска, хорошо говорила по-чукотски и по-русски. Их дети знали три языка: чукотский, эскимосский и русский.
   Таня ввела этих двух "лингвистов", восьми и девяти лет, в учительскую. Мальчика звали по-ингушски - Алиханом, девочку по-американски - Мэри. Шестеро младших детей Магомета носили имена и русские, и чукотские, и эскимосские, а самый младший был назван База, от слова культбаза.
   Дети эскимоски Чукаль и ингуша Магомета были удивительно красивы, в особенности Мэри.
   - Мэри нэмножка капризный и шаловливый. Но это нычего. Будэт хорошо, если она пойдет в класс учителя, - серьезно сказал Магомет.
   И, обращаясь к учительнице, он добавил:
   - А тэбе переводчик будэт Алихан.
   У этого бойкого, шустрого мальчика было добродушное, открытое лицо. Говорил он по-русски свободно и гордился знанием русского языка. Мэри, отлично зная русский язык, почему-то стеснялась говорить по-русски. Она капризничала и, понимая превосходно вопрос на русском языке, отвечала только по-чукотски:
   - Ваневань валюмацен! (Не понимаю!)
   - Почему же, Мэри, ты не хочешь говорить по-русски? - спрашивала учительница.
   - Кацэм! (Не хочу!) - говорила она, смущаясь.
   Магомет объяснял это тем, что в разговорах чукотские женщины никогда не употребляют звука "р". Если, например, мужчины говорят "карэм" (нет), то женщины то же слово выговаривают "кацэм" и т.д. Когда приходится говорить по-русски, то от этого звука "р" никуда не денешься. Не назовешь слово "рука" - "цука", "рама" - "цама".
   Магомет утверждал, что со временем, когда все чукотские девочки станут немного разговаривать по-русски, Мэри сама заговорит. Так оно и вышло.
   Вообще с этим звуком "р" учителям пришлось много потрудиться при изучении азбуки. При попытках сказать слово, содержащее этот необычный для чукотской женщины звук, девочки смущались и, краснея, закрывали лицо рукой.
   Занятия по азбуке настолько осложнились, что учителя вынуждены были пойти на совсем непедагогический прием - на подкуп сладостями.
   Первой на эту "удочку" попалась бойкая, жизнерадостная Тает-Хема. Перед уроком она получила "взятку" - конфеты. Храня в строжайшем секрете свое "предательство", она громко, без тени смущения, произносила русские слова: рот, рама, река, рука. Все девочки осуждали ее за это, а Мэри с завистью слушала и наконец не вытерпела - она-то ведь давно, прежде всех, знала эти слова и говорила их дома! - и Мэри отказалась от своего молчания. Потом заговорили все девочки.
   РАДОСТНЫЕ СВИДАНИЯ
   Каждый день на культбазу приезжали к детям родители. Они забросили охотничьи и хозяйственные дела. Даже пурга не могла помешать их свиданию с детьми.
   Часто вместе со свистом норда слышались окрики каюров: "Поть-поть!", "Кгрр!" Это подъезжали собачьи упряжки. Дети стремглав мчались к дверям.
   В сенях появлялся чукча-охотник, весь запорошенный снегом. Десятки детских рук наперебой стряхивали с приехавшего снег. Потом охотник спокойно входил в школу, и между ними начиналась беседа.
   Чукча скупо, по-деловому расспрашивал детей, как они живут, а дети наперебой интересовались охотой, стойбищами.
   Их беспокоило положительно все: не убили ли тюленей, есть ли на море полыньи - разводья во льдах, что говорят маленькие братишки и сестренки об их исчезновении, не думают ли, что они умерли, растут ли маленькие щенки и кто их теперь кормит.
   Чукча сидит, плотно окруженный детьми, и дает обстоятельные ответы на все вопросы. Дети внимательно слушают и изредка подают реплики. Он докладывает детям серьезно, как равным: