Сенека Луций Анней. Письма

тирания, то свобода более жестокая, чем война и власть тиранов. (28)
Двадцать семь лет шли битвы8; закончились бои - государство предано было
зловредности тридцати тиранов, большинство из которых были ему врагами. И
наконец - приговор по самым тяжким статьям: ему ставили в вину и
святотатство, и развращение юношества, которое он, мол, натравливал на
богов, на родителей, на государство; а после этого - темница и яд. Но все
это настолько не изменило его души, что он даже в лице не изменился. Вот
удивительное и редкое свойство! А Сократ сохранил его до последнего часа:
никто не видел его ни веселее, ни печальнее, - он был постоянно ровен среди
постоянных преследований фортуны. (29) Хочешь другой пример? Возьми того
Катона, что жил недавно, которого фортуна гнала с еще большей враждебностью
и упорством. Во всем она ставила ему преграды, даже под самый конец не
давала умереть, а он доказал, что мужественный может и жить, и умереть
против воли фортуны. Вся его жизнь прошла или в пору гражданских войн, или в
ту, что была уже чревата гражданской войною. И о нем, ничуть не меньше, чем
о Сократе, можно сказать, что он жил под игом рабства 9, если только ты не
считаешь Гнея Помпея, и Цезаря, и Красса сторонниками свободы. (30) Никто не
видел, чтобы Катон менялся при всех переменах в государстве: он явил себя
одинаковым во всем - в преторской должности и при провале на выборах, при
обвиненье и в провинции, на сходке народа, в войсках, в смерти. Наконец,
когда трепетало все государство, когда по одну сторону был Цезарь,
поддержанный десятью легионами и таким же многочисленным прикрытием из
иноземных племен, по другую - Помпеи, который один стоил всех этих сил,
когда эти склонялись к Цезарю, те - к Помпею, - один лишь Катон составлял
партию приверженцев республики. (31) Если ты захочешь охватить в душе
картину того времени, то по одну сторону ты увидишь плебеев и чернь, готовую
устроить переворот, по другую - оптиматов и всадническое сословие и все, что
было в городе почтенного и отборного; а посреди осталось двое - Катон и
республика. Ты удивился бы, увидав, что
Здесь и Атрид, и Приам, и Ахилл, обоим ужасный,10
ибо он обоих порицает, обоих разоружает. (32) Вот какой приговор
выносит Катон обоим: "Если победит Цезарь, я умру; если Помпеи - отправлюсь
в изгнанье". Чего было ему бояться, если он сам себе - и побежденному, и
победителю - назначил то, что мог бы назначить .разгневанный противник? Он и
погиб по собственному приговору. (33) Ты видишь, что люди могут переносить
тяготы: через пустыни Африки он пешком провел свое войско. Видишь, что можно
терпеть и жажду: увлекая за собой по иссохшим холмам остатки побежденного
войска, безо всякой поклажи, он выносил недостаток влаги, а когда случалась
вода, пил последним н. Видишь, что можно презреть и почет и бесчестье: в
самый день своего провала он играл на площади собраний в мяч. Видишь, что
можно не бояться могущества вышестоящих: он бросал вызов сразу и Цезарю, и
Помпею, меж тем как остальные если и осмеливались задевать одного, то лишь в
угоду другому. Видишь, что можно презреть и смерть, и изгнанье: он сам себе
назначил и изгнанье, и смерть, а до того - войну. (34) Значит, мы можем
набраться довольно мужества, чтобы всему .этому противостоять, - лишь бы нам
захотелось высвободить шею из ярма. Прежде всего надо отвергнуть
наслаждения: они ослабляют, изнеживают и многого требуют, - потому-то
многого приходится требовать от фортуны. Потом надо презреть богатства: они
- залог рабства. Так отступимся от золота, от серебра и всего, чем отягощены
счастливые дома: свободы не добыть задаром. А если ты высоко ее ценишь, то
все остальное придется ценить ни во что. Будь здоров.

Письмо СXXIV
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Много могу передать старинных тебе наставлений. Если ты прочь не
бежишь и забот не чуждаешься мелких1.
Ты-то прочь не бежишь, и никакие тонкости тебя не отталкивают, вкус
твой слишком тонок, чтобы заниматься только2 самым большим. А так как я
одобряю твое обыкновенье все мерить пользой и знаю, что ты терпеть не можешь
одного, - чтобы величайшая тонкость ни к чему не вела, - то постараюсь и
сейчас не допустить этого. Вопрос таков: чувством или рассудком постигается
благо? С ним связано и утвержденье, что в бессловесных животных и младенцах
нет блага. (2) Кто ставит выше всего наслажденье, те считают благо
чувственным; мы же, приписывающие благо душе, - умопостигаемым. Если бы о
благе судили чувства, мы бы не отвергали никаких наслаждений: ведь все они
заманчивы, все приятны, - и наоборот, не шли бы добровольно на страданье,
потому что всякое страданье мучительно для чувств. (3) Далее, не заслуживали
бы упрека слишком уж приверженные наслаждениям и больше всего боящиеся боли.
Мы же порицаем предающихся обжорству и похоти и презираем тех, кто из боязни
боли ни на что не отваживаются и теряют мужество. Но в чем их грех, если они
повинуются чувствам, которым вами же отдано право судить о благе и зле и
решать, к чему стремиться, а от чего отказываться. (4) Ведь ясно, что лишь
разум властен выносить приговор о жизни, добродетели, о честности, а значит
и о благе и зле. А они поручают судить о самом лучшем самой грубой из наших
способностей, так как приговор о благе должно выносить чувство, тупое и
близорукое, куда менее проворное у человека, чем у других животных. (5) Что
если кто-нибудь захочет различить мелочи не глазами, а на ощупь? А ведь из
всех внешних чувств зрение по своей тонкости и внимательности - самое для
этого подходящее, оно позволило бы различить благо и зло. Вот видишь, в
каком неведенье истины пребывает и как низводит на землю все высокое и
божественное тот, кто судит о высшем благе и зле на ощупь. - (6) "Но ведь
как всякая наука, всякое искусство должны возникнуть и вырасти из чего-то
очевидного, постижимого чувствами, так и начала и основания блаженной жизни
- в очевидном и доступном чувствам. И вы сами говорите, что блаженная жизнь
берет начало в очевидном". - (7) Мы называем блаженной жизнь, согласную с
природой; а что согласно с природой, то видно сразу же и явственно, как и
все совершенное. Однако то, что согласно с природой, что дается тотчас после
рождения, я называю не благом, а началом блага. Ты же даришь младенчеству
высшее благо - наслажденье, чтобы новорожденный начинал с того, к чему
приходит зрелый человек. (8) Если бы кто-нибудь сказал, будто плод, скрытый
в материнской утробе, неведомого еще пола, не имеющий завершенного облика,
уже причастен благу, - все ясно увидели бы его заблужденье. А велика ли
разница между только что начавшим жить и тем, кто скрыто обременяет
материнское чрево? Оба они одинаково созрели для понимания блага и зла, и
младенец не больше способен воспринять благо, чем способно дерево или
бессловесное животное. А почему нет блага ни в дереве, ни в бессловесном
животном? Потому что нет разума. Потому же нет блага и в младенце: ведь и у
него разум еще отсутствует. Он придет к благу, только когда войдет в разум.
(9) Есть существа неразумные, есть еще неразумные, есть обладающие разумом,
но несовершенным. Ни в одном из них нет блага: его приносит с собою разум. В
чем различие между названными мною разрядами? Неразумным благо не достанется
никогда; кто неразумен до поры, те не могут покуда и обладать благом; у тех,
чей разум несовершенен, блага нет, но может быть. (10) Потому я и говорю,
Луцилий: благо пребывает не во всяком теле и не во всяком возрасте; оно так
же далеко от младенчества, как последнее от первого, как совершенство от
начала; значит, его нет и в нежном, едва крепнущем теле. Как оно могло бы в
нем быть? Да не больше, чем в семени! (11) Если ты говоришь: "Мы знаем некое
благо и в деревьях, и в посевах", - то оно не в первых ростках, только что
пробившихся из земли. Есть благо в пшенице - но не в полных млечного сока
стеблях, не в мягком колосе, едва выпроставшемся из-под листика; оно
возникает только тогда, когда лето довело зерно до положенной спелости. И
как все в природе являет свое благо, только созрев до конца, так и благо
человека есть лишь в том человеке, чей разум уже достиг совершенства. (12)
Что это за благо? Я скажу: это душа свободная и возвышенная, все подчиняющая
себе и сама ничему не подчиненная. Такое благо младенчеству недоступно, и
детству нельзя на него надеяться, и юности едва ли можно. И хорошо еще, если
старости удалось достичь его ценою долгих и упорных стараний. А если это
так, значит, благо умопостигаемо. - (13) "Однако ты сам сказал, что есть
благо и у дерева, и у травы; выходит, благо может быть и у младенца". -
Подлинного блага нет ни у дерева, ни у бессловесных животных; их благо
нельзя назвать благом в собственном смысле. - "А что же это?" - То, что
согласно с природой каждого из них. Благо никак не может выпасть на долю
бессловесному животному: благо принадлежит лучшему и более счастливому роду
существ. Где нет места разуму, там нет и блага. (14) Есть четыре рода
существ: деревья, животные, люди, боги. Последние два обладают разумом, и,
значит, они одной природы, а разница между ними та, что боги бессмертны,
люди смертны. Благо одних довела до совершенства сама природа, - я имею в
виду богов; благо других - то есть людей - совершенствуется их усилиями.
Остальные существа совершенны в своем роде, а это не есть подлинное
совершенство, коль скоро разум в них отсутствует. Только то подлинно
совершенно, что совершенно в согласии со всеобщей природой, а всеобщая
природа разумна; остальные могут быть совершенны только в своем роде. (15)
Значит, у них не может быть и блаженной жизни, и того, что ее создает;
создает же блаженную жизнь благо; у бессловесных животных нет того, что
создает блаженную жизнь, - следовательно, у бессловесных животных нет блага.
(16) Бессловесное животное чувством постигает настоящее, о прошлом
вспоминает тогда, когда встречает нечто напоминающее о нем чувствам: так
лошадь вспоминает дорогу, когда подведена к ее началу, в стойле же у нее нет
никаких воспоминаний о дороге, даже множество раз пройденной. Третье время -
будущее - бессловесным животным недоступно. (17) Как же может показаться
совершенной природа тем, кто не знает прошлого? Время составляется из трех
частей: прошедшего, настоящего и грядущего. Животным дано только самое
краткое и быстро пролетающее - настоящее; воспоминанья .о прошлом у них
редки и вызываются только видимым в настоящий миг. (18) Значит, благо,
принадлежащее совершенной природе, не может быть в том, что по природе
несовершенно; а не то, если оно есть у существ другой природы, значит, есть
оно и у посевов. Я не отрицаю, и у бессловесных животных есть сильное и
пылкое влечение ко всему, что кажется согласным с природой, но порывы этого
влечения беспорядочны и смутны. Благо же не бывает ни беспорядочным, ни
смутным. - (19) "Как так? Неужели движения животных беспорядочны и
неуклюжи?" - Я бы сказал, что они двигаются беспорядочно и неуклюже, будь им
по природе доступен порядок; а так они двигаются сообразно своей природе.
Беспорядочно же то, что могло бы совершиться и по порядку. Беспокойно то,
что могло бы быть безмятежным. Порок есть только там, где могла бы быть
добродетель. Движения бессловесных животных таковы от природы. (20) Но,
чтобы не держать тебя слишком долго, я скажу: и у бессловесного животного
бывает некое благо, некая добродетель, некое совершенство, но не благо,
добродетель и совершенство в безусловном смысле. Они достаются на долю не
только существам разумным, которым дано знать, почему, до какой степени и
как. Поэтому благо есть только у того, у кого разум. (21) Но ты спросишь, к
чему ведет все это рассуждение, чем оно может быть полезно твоей душе? Я
отвечу: оно делает ее и сильнее и проницательнее и, коль скоро она хочет
чем-либо заниматься, не дает отойти от занятий благородных. Оно полезно хотя
бы тем, что велит помедлить рвущимся к злу. И еще вот что я скажу: больше
всего пользы я принесу тебе, показав, в чем твое благо, отделив тебя от
бессловесных животных и поместив рядом с богами. (22) Зачем ты упражняешь и
копишь телесные силы? Природа щедрее отпустила их скоту и диким зверям.
Зачем ты холишь свою наружность? Что бы ты ни делал, красотою ты уступаешь
многим животным. Зачем ты так тщательно укладываешь волосы? Распустишь ли ты
их на парфянский лад, соберешь ли узлом, как германцы, будут ли они у тебя
торчать, как у скифа, - все равно у любого коня будет грива гуще твоей, и у
любого льва - красивее твоей. Сколько бы ты ни упражнялся в быстроте ног,
все равно не сравнишься с зайцем. (23) Так не хочешь ли, оставив все, в чем
непременно будешь побежден, потому что тратишь силы не на свое дело,
вернуться к твоему собственному благу? В чем оно? В том, чтобы исправить и
очистить душу, которая соперничала бы с богами и поднялась выше человеческих
пределов, видя все для себя только в себе самой. Ты - разумное существо! Что
же есть твое благо? Совершенный разум! Призови его к самой высокой цели,
чтобы он дорос до нее, насколько может. (24) Считай себя блаженным тогда,
когда сам станешь источником всех своих радостей, когда среди всего, что
люди похищают, стерегут, чего жаждут, ты не найдешь не только, что бы
предпочесть, но и чего бы захотеть. Я дам тебе короткое правило, оно поможет
тебе оценить себя и почувствовать, достиг ли ты совершенства. Ты тогда
будешь владеть своим благом, когда поймешь, что несчастнее всех счастливцы.
Будь здоров.

КОНЕЦ