Шломо Вульф. Убежище

верно?"
В институте меня не торопили. Там привыкли к таким проблемам
иногородних аспирантов. Все рано или поздно как-то устраивались. На любые
хитрости властей народ всегда отвечал адекватно.
Нашли выход и мы. Выручил, как ни странно, мой папа. Он позвонил своему
врачу Гельмуту и тот, узнав, что Миша хирург, тут же пригласил его на
встречу с глав-врачом.

x x x

Так что на сцене у нас теперь довольно уютная квартира в поселке
медперсонала, в паспортах -- лимитная временная прописка в селе Никольском
Гатчинского района Ленинградской области. А мой муж -- хирург в сумасшедшем
доме. Психов, как и всех прочих, тоже надо оперировать.
Я навела посильный порядок с остатками мебели от прежних жильцов (в
этих домах постоянного населения почти не было) и стала собираться на свой
первый рабочий день в институте, где спокойненько трудились мои прежние
добрые друзья, включая... Так что не удивляйся, читатель, что у меня в этом
облупленном зеркале в обшарпанной ванной так вертится нос и глаза вообще
фиолетовые и чуть ли не на лбу от напряжения, а за сценой нарастает увертюра
из "Летучего гол-ландца" Вагнера.
Муж мой уже где-то кого-то там режет, а я застегиваю очень приличную
импорт-ную дубленку, надеваю меховую шапку и изящные сапожки -- остатки былой
ва-лютной роскоши судового врача -- и спешу на электричку.

2.

Элла:
В октябре я втиснулась на Чернышевской в переполненный пассажирами и
мок-рым снегом троллейбус, где секретарша Антокольского сказала мне о
прибытии в аспирантуру одной нашей однокурсницы, которую в августе "случайно
машина обрызгала"... Прямо в вахтерской, если помните.
У нас только и говорили об одном проекте, начатом в ЦКБ во Владивостоке
и переведенном министерством в наше отделение. Так я и поверила, что такую
ум-ную конструкцию Танька сама придумала! Явно очередной любовник подарил в
награду за бурную ночь.
Все горели включиться в этот проект, чтобы получить диссертабельную
тему. Осо-бенно интересовались Гена с Валерой. Да и я сидела пока без темы и
была бы рада приобщиться. Только бы это от желания самой Таньки не зависело.
Еще нехвата-ло! Впрочем, у нас все эти вопросы Сан-Дмич решал сам, ничьих,
кроме своего референта, советов не терпел.
"Феликс, -- вцепилась я в его руку у гардероба. -- Мне только что в
троллейбусе сказала секретарша, что к нам в аспирантуру твоя "миледи"
приехала! Ты рад? Теперь будете видеться ежечасно. Будет она тебе целый
рабочий день чем надо вертеть. Пока ты на нее при всех не бросишься, как в
вахтерской. А она тебе снова рожу начистит," -- мстительно напомнила я, теряя
от бешенства весь мой культи-вированный с детства лексикон новой морской
аристократии. А вы бы как загово-рили, если ваш возлюбленный от одного
упоминания знакомой попки то бледнеет, то краснеет у вас на глазах?..
"Никакой Смирновой они не знают, -- примчался он из отдела аспирантуры.
-- С Дальнего Востока действительно приехала в наше отделение Татьяна
Алексеевна Бергер. Так что наша Таня вышла там замуж... Завтра она выходит
на работу в качестве зав.сектором. И кое-кому поставит сифонный клистир," --
вернул он мне мою любезность.

3.

Феликс:
Пол около гардероба с огромным зеркалом, где так гармонично отражались
мы с Таней, был в черных лужах -- все несли с собой в улицы грязный снег. И
по этому полу ко мне проскользила, вся в снежных хлопьях, Элла Коганская.
"Феликс, -- горячо зашептала она. -- Держись за воздух! "Миледи"
приехала!"
После публичного наказания, которому я подвергся на ее коммунальной
кухне, мне было не так-то просто представить себе Таню рядом, ежедневно, как
обычную сотрудницу, тем более... мою начальницу. Я и думать боялся, что мы
встретимся с ней когда-нибудь.
Впрочем, после августовских событий Таня почти перестала мне сниться.
Един-ственный сон был фантастически красивым -- необыкновенные цвета на
закатном небе и Таня с каким-то импозантным блондином в сером свитере на
палубе мор-ского судна..
Потом она исчезла из моей памяти, казалось, навсегда. В сентябре все
поглотили волнения за Дину, которая перенесла такой стресс в августе, что
вообще боялась рожать: Элла ей наплела, что Таня -- ведьма, которая знает,
что моя жена при-говорила ее к смерти.... Но все обошлось хорошо. Мама с
папой тут же переехали в Ленинград, сняли квартиру рядом с нами и взяли на
себя чуть не все заботы о новорожденном, чтобы Дина могла вернуться к
научной работе. Мне с сыном позволяли видеться редко -- он рос строго по
изложенному в лучших пособиях режиму. Дина вернулась к своей изящной фигуре.
Я чувствовал к ней небывалую нежность. Она же не переставала радоваться
моему крепкому сну без посторонних видений. Август стал уже было забываться,
как вдруг -- такое известие...
Естественно, все тут же вернулось. Я не мог ни о чем думать. Страстно
желал уви-деть снова Таню, и панически боялся ее.
Наутро я наглаживался и прихорашивался особенно тщательно.
"Важная встреча? -- небрежно поцеловала меня жена, собираясь в свой
институт. -- Ты всегда великолепен, а сегодня прямо превзошел себя." "Да. --
рассеянно отве-тил я, -- в какой-то мере, важная..." "Держи себя в руках, --
еще небрежнее оброни-ла она уже в дверях. -- не дай ей спровоцировать себя на
сей раз. Вспомни, чего нам стоила твоя слабость летом..."
И спокойно ушла.
Так... Вечно все в курсе наших с Таней отношений. Еще и не появилась, а
все готовы к отпору. И меня заранее привычно накачивают.

4.

Таня:
Если в Никольском после обильных снегопадов последних дней еще можно
было как-то идти, то у станции метро, где я впервые вышла из-под крыши на
сплошное месиво из снега и воды в воздухе и на земле, перемещаться можно
было только вброд. Ревели уборочные машины, искрили дергающиеся троллейбусы,
перла во все стороны и отовсюду мокрая напряженная толпа. Моя благородная
дубленка сразу потемнела и пошла пятнами, шапка понурилась, как заплаканная
лиса, а нерусские сапоги оказались безобразно скользкими. Тротуар просто
рвался куда-то из-под ног. Но до института я добралась за четверть часа до
начала рабочего дня. Выстояла очередь к мечущимся гардеробщицам, спрятала в
изящную мокрую су-мочку свой номерок и стала подниматься по той самой
лестнице, где разворачи-вался уже знакомый вам акт драмы моей прошлой личной
жизни.
Все было так узнаваемо, что я без конца поглядывала то на золотое
обручальное колечко на моем пальце, чтобы уверить себя, что мое замужество и
иной статус здесь и сейчас -- не сон. Что любая возможная встреча с прошлым --
не более, чем эпизод. Но сердце билось где-то у горла под самой брошью, в
животе непотребно и неодолимо урчало, вертелся нос и лихорадочно блестели
глаза. Та еще аспи-рантка приближалась к кабинету профессора Сан-Дмича с его
референтом. Лучше, конечно, чем в прошлый раз, но весьма далекая от
добротной солидности первого рабочего дня в большой науке.
А по коридору шли по своим делам самые обыкновенные незнакомые люди,
кто-то задерживал на мне взгляд, кто-то оглядывался, но я видела только
предстоящую сцену моей первой (после всего!) встречи с проклятым референтом.
Вот и массивная дверь заведующего отделением и зама директора по науке
про-фессора Корабелки Антокольского... Я вхожу и представляюсь знакомой
пожилой секретарше, которая как-то помогала мне отмываться после вахтерской.
Она до-статочно вышколена, чтобы не проявить внеслужебного интереса, тихо
говорит в микрофон обо мне и предлагает присесть: профессор только что вошел
и приводит себя в порядок. Я сажусь на свободный стул у стены, держа на
коленях сумочку.
И тут резко открывается дверь и, небрежно кинув "У себя?" к дверям в
кабинет проходит Феликс. Уже взявшись за ручку, он вдруг оглядывается. Его
розовое с холода лицо каменеет и бледнеет. Он замирает, точно как тогда на
лестнице, слов-но надеясь, что как-то пронесет, но потом резко
поворачивается на каблуках и сту-чит ими по паркету ко мне. Я встаю, делаю
академическую стойку -- короткий ки-вок головой с нейтральным "Доброе утро,
Феликс Ильич", и сажусь, намеренно держа руки на сумочке кольцом наружу. Он
тотчас замечает этот знак моей от него независимости, расширяет глаза на
брошь и мнется, не решив еще, какой взять со мной тон после сцены на
коммунальной кухне. Щеки его пылают, как будто имеют свою собственную
память.
"Вы... к Александру Дмитриевичу, Татьяна Алексеевна? -- выдавливает он
под уже не совсем профессиональным взглядом секретарши. -- Я доложу, что вы
здесь..." "Я уже сказала, -- говорит секретарша басом. -- Он просил минутку
подождать." Я же вообще смотрю в сторону, словно его здесь уже нет. Теперь
каблуки по паркету стучат в обратную сторону, референт входит к боссу без
стука с коротким: "Могу ли?.." В моих глазах отпечатывается фигура Молчалина
с папкой и почтительно отставленным задом, которому только виляющего хвоста
не хватает. И снова блестит в свете ламп кожаная обивка закрытой двери. И
чего чиновники так любят двойные двери? Звукоизоляция от народа?

5.

Феликс:
Я прошел к дверям босса, когда заметил странное выражение лица
секретарши...
На стуле у стены приемной сидела блондинка с мокрой сумочкой на
коленях.
Я замер, но потом взял себя в руки и подошел к посетительнице. В конце
концов, я референт, и подготовка встречи с профессором входит в круг моих
служебных обя-занностей.
Она встает, отвешивает короткий поклон и садится на место. Кольцо на
пальце, а на жакете знакомого серого костюма такая брошь, какая не снилась и
моей маме!..
Профессор торопливо открывает дверь, небрежно пожимает мне руку и
улыбается вставшей во весь свой прекрасный рост Тане.
"Прошу вас, Татьяна Алексеевна, -- провожает ее к столу наш британского
облика патриарх с седой шевелюрой. -- Садитесь. Очень рад вас снова у нас
видеть, и уже как свою. Решили дела с пропиской?"
"Спасибо, Сан-Дмич, -- звонко и весело, по-прежнему не глядя на меня,
отвечает новая аспирантка. -- Все в полном порядке."
"И где вы поселились?"
"В Никольском под Гатчиной, -- кидает она на меня темносиний взгляд, то
есть все-таки сильно волнуясь. -- В больнице Кащенко."
Мы с боссом вздрагиваем и тревожно переглядываемся.
"У Татьяны Алексеевны, конечно, странная манера шутить, -- сквозь зубы
произ-ношу я. -- Только я не понимаю..."
"Мой муж -- врач-хирург, -- поясняет она. -- Мы получили ведомственную
квартиру и прописку на время его работы в больнице."
"Не далековато ли? -- облегченно улыбается Антокольский, готовый было к
раз-боркам между возлюбленными в его присутствии. -- У нас не любят
опозданий."
"Все, что связано с электричкой, -- беру я небрежный тон, -- всегда
надежнее, чем..." "Ничего страшного, -- отвечает она на вопрос профессора,
словно нет здесь ни-какого референта. -- Я даже прибыла чуть раньше."
"Отлично. Тогда приступим сразу к делу. Вы находитесь на самом старте
вашего исследования. Все может случиться в процессе разработки и испытаний
устрой-ства. Заявив, что наше новое решение является альтернативой другим,
только что с таким трудом нами же доказанным, мы отбрасываем отделение и
институт на обочину, так как лодочные бюро имеют свои собственные
разработки, и на обеих защитах нам и без того предстоит нешуточный бой. Тема
же частного решения для существующих подводных кораблей, тем более пока
никому не известной аспи-рантки Смирновой..."
"Бергер, -- кладет она перед нами на стол руку с кольцом.. -- Моя фамилия
теперь Бергер. Простите, что я вас перебила, Александр Дмитриевич, но ваша
логика мне не совсем понятна. Как можно скрывать радикальное техническое
решение из-за карьерных интересов частных лиц? В конце концов, речь идет не
обо мне, а о подводниках, не так ли?" "Речь идет не только о вас. Ваш
проект, Татьяна Але-ксеевна, поставлен в научный план отделения, как тема
нескольких диссертаций. Все что я предлагаю -- вопрос не стратегии, а
тактики. Дать защититься людям, которые закончили свои диссертации..." "И
заинтересованы во внедрении своих вариантов, а не того, о котором у нас с
вами идет речь? Не того, который обес-печивает лодке безопасность? Или я
чего-то недопонимаю?"
"Для Сан-Дмича сейчас важнее всего безопасность его диссертантов, их
научного руководителя, отделения и института в целом, -- подает голос
начальник Первого отдела. -- Все это достаточно шкурно и не делает вам чести,
Сан-Дмич. Смирнова... или как ее теперь там, -- откровенно морщится он, --
совершенно права!.. Воля ва-ша, Сан-Дмич, но я человек государственный и на
Совете выступлю со своим осо-бым мнением."
"Что же вы предлагаете, Петр Иванович? -- отворачивается Антокольский от
яс-ного взгляда Тани, которой я в этот момент снова восхищаюсь, видя, как
она бес-страшно сражается за правду. -- Топтаться на месте, пока не закончим
тему Тать-яны Алексеевны?.. У вас есть выход из положения, Феликс Ильич?"
"Я предлагаю, -- вдруг положил я свою ладонь на ее вздрогнувшую, но не
отдер-нутую руку, ощущая мощный ток оттуда, -- потерпеть и негласно работать
над проектом Татьяны Алексеевны применительно к новому судостроению. Чтобы к
моменту ее защиты..."
"Вы согласны? -- положил профессор свою сухую тонкую ладонь на ее вторую
руку. -- По-моему, Соломоново решение. А? Петр Иванович?"
"У вас, Александр Дмитриевич, в последнее время все решения Соломоновы,
-- двусмысленно буркнул отставник. -- Делайте, что хотите, но если Бергер не
согла-сна, то я..."
"Таня? -- спросил Антокольский, улыбаясь. -- Как вам идея Феликса
Ильича?"
"Что я могу сказать, когда вы меня за обе руки держите? -- засмеялась
она, освобо-ждаясь и неожиданно положив свои руки на наши. -- В конце концов,
я всего лишь слабая женщина. Где мне устоять против двух таких обаяшек?"
"Я решил создать в отделении новый сектор под вашим руководством и
подобрал для него лучших наших молодых ученых, -- говорит профессор. -- Из
тактических соображений, назовем его сектором обеспечений аварийной
безопасности лодок."

7.

Таня:
Поскольку мы, в конце концов, согласились потерпеть и работать втихаря,
чтобы не дразнить гусей, довольный профессор, со своим рассудительным
референтом, провожают меня на уже подготовленное рабочее место -- отличный
кульман, стол и даже, о мечта любого конструктора тех лет, вертящийся стул,
представляете? И -- ба, знакомые все лица вокруг. Тут мне и Гена с Валерой с
острова Рейнеке, и людоедка Эллочка с лестничной клетки, и сам герой моего
романа со своей би-той на нашей кухне физиономией -- прямо за соседним
столом. Вот уж только кого тут не хватало, так это Софьи Казимировны, и,
будьте любезны, начинайте заново игры с моим подвижным носом...
Но и я уже не та! Жизнь давно перековала беспомощную Тайку в
великолепную и грозную "миледи". Так что...

8.

Элла:
Итак, сияющий профессор вводит проклятую "миледи" в наш рабочий зал,
где у кульмана сгрудилась, как перед оглашением приговора ревтрибунала, наша
мог-учая кучка. А рядом, как конвой, торчит начальник Первого отдела, Петр
Ивано-вич, со своими колодками орденов. Ну и что? На моем столе под стеклом
фото-графия папы в форме и -- с не меньшим числом боевых наград.
"Позвольте представить вам нового зав.сектором, -- косится на меня
Сан-Дмич. -- А это, Татьяна Алексеевна, и есть ваш коллектив. Насколько я
помню, все они ваши однокурсники и друзья." "Что однокурсники я не очень
помню, -- сузились на ме-ня синими дулами двухствольного маузера глаза
"миледи". -- Зато уж их теплую дружбу я до гробовой доски не забуду. В гробу
я видала таких друзей, -- одними губами добавляет она. -- Татьяна Алексеевна,"
-- представляется новая начальница первому из своих подчиненных. "Геннадий
Семенович," -- охотно пожимает Гена изящную руку. Вообще, если откровенно, то
внешне девка она была просто потря-сающая...
"Валерий Аркадиевич," -- выдавливает без улыбки Валера, глядя мимо
начальницы на профессора.
"Элла Юрьевна," -- едва произношу я, впервые наяву касаясь "миледи".
"Кога-нская, если мне память не изменяет? -- раздается пока холостой выстрел
из мау-зера. -- Ну, с Феликсом Ильичем Дашковским вы меня уже как-то
знакомили. Я его запомнила", -- ломает она комедию под напряженным вниманием
всего отдела.
Коллеги молчат, но в воздухе висит возмущение -- научную группу самого
перс-пективного проекта Сан-Дмич демонстративно формирует из евреев... Никто
не работает. Все стоят у своих столов или сидят на них. Тишина.
Танька осматривает запыленный кульман, пробует чертежную машину.
"Бедный Йорик, -- грустно улыбается она, -- похоронили и забыли. Элла
Юрьевна, -- вдруг звенит ее голос. -- Вы имеете хоть какой-то опыт
конструкторской работы?"
Я вздрагиваю и молчу. У меня это утро началось с такой пульсации в
висках, сразу переходящей в черные клубы головной боли, что я нисколько не
удивилась, когда началась эта экзекуция... Боль замерцала перед моими
глазами сполохами северно-го сияния. Пятерчатка в нагрудном карманчике моего
жакета, но не принимать же таблетку при ней!
"По теме необходимы серьезные проработки, -- продолжает она. -- Я ценю
ваше же-лание, Александр Дмитриевич, окружить меня моими старыми добрыми
друзьями, но если и остальные так же некомпетентны, то, боюсь, толку от них
будет мало. Я, конечно, уверена, что Элла Юрьевна меня больше всех на свете
любит и ценит, но я бы предпочла более толковых коллег."
"Кто еще из научных сотрудников вас не устраивает?" -- мрачнеет
профессор.
"Для начала я прошу мое рабочее место разместить у кульмана. Что же
касается подбора коллектива моего сектора... Вы, Сан-Дмич, сказали, что они
подготовили рефераты-соображения. Вот я бы и хотела эти соображения обсудить
лично с каж-дым, а потом вместе с вами решить, кто из них и на что способен
по данной теме. В противном случае, прошу мне предоставить только этот
удивительный кульман. Кто меня в этом секторе уже безусловно устраивает, так
это Йорик. Я в него про-сто влюблена -- с первого взгляда."
В зале назло Антокольскому зааплодировали. Мальчики перетащили стол и
кресло к кульману, а профессор с каменным лицом пригласил "миледи" с
Феликсом и Петром Ивановичем в свой кабинет.
Еще пара таких фокусов, перевела я дух, доставая, наконец, мои
таблетки, и "объявляется посадка на самолет, вылетающий рейсом до
Владивостока. Пас-сажирку Бергер просят срочно пройти к выходу... И больше
не входить!"
А пока что...

9.

Феликс:
"Я прошу вас, Татьяна Алексеевна, -- строго сказал профессор, когда мы
вернулись в его кабинет, -- впредь обсуждать кадровые вопросы не так громко и
только здесь, идет? И вообще у нас эмоции принято подчинять интересам дела,
а не наоборот. Если, скажем, Феликс Ильич или Коганская вас в качестве
коллег почему-либо не устраивают, то окончательное решение принимаете
все-таки не вы, а я, как началь-ник отделения. И вам придется с этим
смириться. Вы работали конструктором? Отлично, но эти люди, -- он кивнул в
мою сторону, -- напротив, занимались наукой, чему вам, боюсь, придется
поучиться у них. Я настоял перед руководством института на вашем праве
возглавить работы по своей теме, но не на каких-то иных правах или функциях
внутри моего отделения. Вам все понятно?"
"Мне понятно другое, -- метала искры неукротимая "миледи". -- Дело, на
которое мы замахнулись, слишком серьезно, чтобы начинать его с
непродуманного под-бора исполнителей. Подобные проекты под силу коллективу
единомышленников, а не однокурсников. Это не всегда совпадает!"
"Что же вы предлагаете?"
"Мне бы хотелось здесь и сейчас, -- отвесила она ему величественный
поклон, -- побеседовать с каждым из ваших протеже. И вместе с вами, --
злопамятно под-черкнула она, -- решить, будет от них отдача или нет."
"А если нет? -- не обещающим ничего хорошего тоном спросил милейший
патри-арх, уже отрицательно заряженный. -- Вы откажетесь участвовать в
научных раз-работках и ограничитесь конструкторскими?" "Ну, это не мне
решать, -- обезо-ружила бузотерка старика своей очаровательной улыбкой. -- В
конце концов, в вашем отделении не пять, а пятьдесят человек. Вместе
подберем достойных, хотя я вовсе не исключаю, что именно ваш выбор и
окажется оптимальным... Могу ли я пока побеседовать при вас с каждым из этой
группы для уточнения его пригод-ности, на мой, естественно, взгляд?"
"Можете." "Тогда, с вашего позволения, я бы, не сходя с места, начала с
милейшего Феликса Ильича."
Антокольский вопросительно поглядел на меня, потом, через мою голову, в
глубь кабинета. Вездесущий Петр Иванович, который напряженно следил за
разговором в зале, теперь выжидательно вытянул шею, ожидая ответа.
Я сделал боссу только нам с ним знакомый знак, и он тут же встал.
"Прошу прощения, -- смущенно улыбнулся он Тане. -- Как говорится,
старость -- не радость. Мне надо принять лекарство. Феликс Ильич, вы не
помните, куда я его девал?"
Мы уединились в бытовом блоке его кабинета. Боковым зрением я увидел,
что Петр Иванович метнулся к Тане, сел рядом и что-то ей горячо зашептал.
"Сан-Дмич, -- задыхался я, чувствуя, что сейчас так получу от проклятой
"миледи", что предыдущая порка мне оргией с ней же покажется, -- не давайте
ей меня уни-жать... Вы же знаете, что я не имел времени вникнуть..." "Ничего
не знаю. Вы, ме-жду прочим, координатор всего отделения, моя правая рука.
Как вы могли не интересоваться самой перспективной темой, зная достоверно об
особом отно-шении к ней министерства?" "Сан-Дмич!.. Позвольте хоть отложить
до завтра. Я знаю ребят, которые тщательно готовились к встрече со
Смирновой. Я с ними поработаю, и завтра хоть как-то буду выглядеть... Я вас
очень прошу!" "Нас ждут."
Петр Иванович сидел уже за столом красный от напряжения. Таня с
интересом смотрела, как я вытираю пот со лба.
"По-моему вы там еще недолечились, Феликс Ильич, -- ласково улыбнулась
она. -- На вас же лица нет... Александр Дмитриевич, а что, если мы вашего
Ильича оставим в покое?" "Сегодня?" -- с надеждой спросил я. "Почему только
сегодня? -- еще более ласково проворковала "миледи". -- Вообще. Посудите сами,
какой из него разработчик, с его-то сугубо административным опытом?" "То
есть вы пред-лагаете Дашковского сразу исключить из вашей группы, без
интервью?" "Конечно. Посмотрите на него сами. Он сейчас к чему угодно готов,
только не к обсуждению противодавления на подводных лодках. Зачем мучить
такого полезного человека? Пусть занимается своими обычными делами, но...
числится в моей группе для улаживания неизбежных в нашем деле нештатных
ситуаций, а? Лучше его мне для этого все равно никого не найти."
"Вы... согласны, Феликс Ильич?" "Да... -- лихорадочно пытался я
осмыслить оче-редную мистификацию, которые неизбежно сопровождали мое
общение с "миле-ди". -- Если Татьяна Алексеевна считает, что в этом
качестве..."
"Да какое у тебя, к чертям, качество! -- зарычал Петр Иванович. --
Развели тут синаг... богодельню! В отделении собраны сливки выпускников
Корабелки, а дис-сертабельное место первым навязывают проходимцу! Сан-Дмич,
как хотите, а я пишу докладную директору. Копию -- куда следует! Вы, конечно,
мировая вели-чина, но с кадрами работать никогда не умели и не умеете!"
"Пишите. Но пока не отрывайте нас от работы. Что дальше, Татьяна
Алексеевна?"
"Дальше? -- забурчало у Тани в животе и крутанулся нос между ставшими
почти фиолетовыми глазами. -- Коганскую бы послушать, если никто не
возражает, -- почти прошипела "миледи". -- При Феликсе Ильиче, если у него нет
других дел."
"Позовите Эллу Юрьевну, -- тихо сказал Антокольский в селектор,
выдерживая испепеляющий взгляд особиста. -- Пусть реферат захватит."

10.

Элла:
"Эллу Юрьевну просят зайти к Сан-Дмичу, -- раздалось из динамика.-- С
рефератом по теме Татьяны Алексеевны, пожалуйста."
Я метнулась к своему столу, но проклятый реферат куда-то запропастился.
Я лихо-радочно рылась под насмешливыми взглядами со всех сторон, даже на
колени стала и все выкинула из ящиков на пол.
"Он на столе, -- тихо сказал Гена. -- не волнуйся ты так! Мы с тобой..."
"Геночка, -- жалко сказала я, -- принеси стакан воды таблетку запить. Голова
разрывается..." "Я скажу, что ты заболела!" "Ни в коем случае. Она подумает,
что..." "Да плевать нам на то, что она подумает! Когда мы на это обращали
внимание? Эллочка, возьми себя в руки и не поддавайся на ее провокации."
Я судорожно запила пятерчатку и еле поволокла ноги в такой
дружественный до того кабинет. Ведь Сан-Дмич знал меня с детства. Они с
супругой всегда у нас лето проводили... Надо же! Из-за какой-то дворовой
девки...
Танька сидела за столом напротив Феликса, а особист примостился на
стуле у стены и весь вытянулся к собеседникам.
Меня усадили рядом с бывшим любовником "миледи".

11.

Феликс:
Вот на кого жалко было смотреть, так это на несчастную Эллочку,
движущуюся как-то боком -- на заклание "волчице", которая, по-видимому, ни с
кем, кроме меня, церемониться не собиралась. Элла опустилась на стул
напротив своей злей-шей врагини и для чего-то листала дрожащими руками
тетрадку-реферат.
А Таня, время от времени дергая носом и поднимая свои длинные темные
ресницы с кокетливо загнутыми золотистыми кончиками, ровным голосом, не
заглядывая ни в какие бумаги, стала задавать вопросы по теме и по
строительной механике корабля. Адресовала она их профессору: "Интересно,