Шломо Вульф. Убежище

плюнуть! У них же страсть к убийству в крови... Нация пьяниц и бандитов...
Вернется и при всех меня вмиг прикончит, с ее-то жуткой хваткой!..
Короче, я встала и поплелась, куда мне велели. Вот тебе и горничная,
крепостная девка, конюшня, лестница, -- горько думала я, приближаясь к моему
эшафоту.
Танька ждала у окна, опираясь на подоконник своей задницей и ладонями.
Я мельком увидела себя в зеркале -- стройную, элегантную, с летящими за
гордо откинутой головой кудрями. И мне стало жаль, что утром я не приняла
вместо пя-терчатки какой-нибудь яд...
"Предупреждаю, -- сказала я, пытаясь вернуть себе мужество. -- Я самбо
знаю не ху-же твоего Феликса, мы с ним одной школы. Берегись, если посмеешь
драться, Татьяна."
"Стану я драться с такой микропиздюлиной!"
"Тогда убери-ка свою поганую лапу с моего плеча пока не поздно," -- я
приго-товилась ей врезать ребром ладони по почкам, но тут увидела, что
Феликс спешит к нам. Она проследила за моим взглядом и сделала едва уловимое
движение, после которого я оказалась в туалете, а за нами мощно хлопнула
входная дверь, которую кобыла лягнула копытом. Я тотчас ткнула напряженными
вытянутыми пальцами в нужное место на ее мягком пузе, чтобы не раз
проверенным приемом сразу ее от-рубить, но тут до меня дошло, что она мне
еще там, за столом, руки-то испортила! Теперь все мои приемы мне же только
боль и причиняют...
А подлая тварь зачем-то стала срывать с меня жакет. Дикая мысль, что
она лесби-янка и собирается меня тут изнасиловать, пронзила меня омерзением,
хотя я до сих пор не представляю, как насилуют лесбиянки. Чем?!
Но меня ждало нечто много худшее! Я ощутила ее железные пальцы на моей
шее сзади, а ее вторая рука неумолимо волокла меня прямо к ближайшей
кабинке, под-няв в воздух за пояс юбки.
Перед моими глазами был не просто унитаз, а неслитый унитаз, чего у нас
вообще до того не случалось видеть! И в этот кружок с желтыми комками меня
совали ли-цом, хотя я изо всех сил упиралась руками и коленями, брыкалась и
кричала, чтобы Феликс ворвался сюда и остановил ужасную казнь. А поверхность
воды неу-молимо приближалась. Мое лицо не помещалось в кружок, но зверюга
сунула ме-ня совсем близко к этой мерзости. Я до крови стискивала зубы и
губы, чтобы не открыть рот и вдохнула только запах, когда она меня
приотпустила.
"Я не буду!! -- заорала я, прокашлявшись. -- Танечка, мамой клянусь... Я
всем приз-наюсь, что все про вас придумала..."
"Верю. А потому умойся," -- спустила она воду и снова стала совать меня
туда же. "Феликс! -- не верилось мне, что его все еще нет рядом, что "миледи"
еще не отброшена в угол его мощными руками -- Она меня убивает!.. Феличка!
Милень-кий..."
Я едва не захлебнулась в хлещущей со всех сторон воде. Но страшная рука
уже отпустила мою шею. "Миледи" вышла к умывальникам, закатала рукава жакета
и блузки и стала брезгливо мылить и тереть свои руки. Я вышла из кабинки и
стояла рядом, видя себя в зеркале в таком виде, что... А она вдруг метнулась
к входной двери и приоткрыла ее. Я увидела бледное лицо Феликса. Ясно, этот
сноб просто не способен был войти в женский туалет!
Снова хлопнула дверь, а мне было весело сказано: -- Дай-ка, я тебя умою,
Эллочка. Как тебя звали в институте? Забудь. После сегодняшнего крещения ты
у меня -- говноедка Эллочка..."
Я совершенно безвольно позволила ей намылить мне лицо и голову,
тщательно умыть, вытереть, даже причесать. Потом на меня натянули мой жакет
и вытол-кнули к Феликсу.
Самое обидное было для меня то, что Феликс промолчал, когда Танька ему
что-то шепнула по дороге в столовую. А потом присел напротив меня и стал
фальшиво утешать, пока я горько плакала в опустевшем зале. Предатель, подлый
предатель...
А со мной творилось нечто ужасное. Меня то била дрожь, то бросало в
жар, от которого из-под мышек текли струйки пота, пропитывая сразу ставший
мокрым лифчик. Струйки текли и по моей содрогающейся от рыданий спине,
отчего я сло-вно сидела в луже на своем стуле. Естественно, моя голова тоже
стала совершен-но мокрой, а со лба капало прямо на бумаги. Феликс растерянно
вытирал мое лицо своим платком.
Сколько раз я воображала такое состояние моей крепостной девки Таньки!
И вот вам -- обратная связь...
Феликс заставил меня вернуться в туалет и просушиться под феном перед
началом рабочего времени, но о какой работе могла идти речь, если ко мне тут
же подсели Гена с Валерой? "Миледи" спокойно чертила, а Феликс, как ни в чем
не бывало, уже откровенно любовался ею...
"Элла, -- настаивал между тем Гена, -- что у вас произошло со Смирновой?
Вы дрались в туалете? Она побила тебя?" "Сказал тоже, -- тревожно вглядывался
в мое лицо Валера. -- Эллу побить! Ты забыл, как она самого Феликса кидала на
пляже? Ей даже такая верзила на один зуб!" "Тебе грозили служебными
неприятностями? -- пытался добыть истину Гена. -- Из-за чего вообще был
скандал? Почему Феликс не вмешался? Или он тоже обиделся? Хочешь, мы с
Валерой вытащим "миледи" туда же и сделаем с ней то же, что она с тобой? Но
что? Расскажи, не плачь!" "Элла, -- гладил меня по снова мокрой голове
Валера. -- Не молчи. Мы твои друзья. Мы сумеем тебя защитить. Короче, я иду к
Сан-Дмичу! Пусть вызывает вас с Татьяной и сам порасспросит..."
"Нет! -- крикнула я, и все повернули головы в мою сторону, кроме
"миледи" и Феликса. -- Не надо никуда ходить. И не надо меня ни о чем
расспрашивать! Я все равно никогда никому ничего об этом не сумею
рассказать... Оставьте меня в по-кое. Все! Я сказала -- все! Уходите, мне
работать надо, между прочим." "Но ты..." "Не бойтесь. Я больше не буду
плакать. Но я ей так отомщу, что вам ее утешать придется..." "Вот теперь это
уже снова наша Коганская, -- неуверенно улыбался Гена. -- Пошли, Валя."
Они переглянулись и направились к Таньке. Та прекратила чертить,
обернулась к ним и стала что-то говорить, улыбаясь и ласково поглядывая на
меня. Парни по-жали плечами и пошли к Феликсу, с которым вышли в коридор.

3.

Феликс:
В марте группа была сформирована. Антокольский настоял на своем. Таня
посоп-ротивлялась, но смирилась. Валера и Гена, к тому же, по своей эрудиции
и способ-ностям объективно ее устраивали, а Элла и смотреть не могла в
сторону "миледи". На все расспросы заинтригованных было сотрудниц о наших с
Таней интимных отношениях, перевоспитанная подруга моего детства отвечала
что-то невнятное, часто моргая. Со мной она вообще перестала разговаривать,
а с Таней, если все-таки случалось общаться, перешла на "вы" и по отчеству.
С Геной и Валерой, впрочем, у "миледи" скоро наступило полное
взаимопонимание. На мой вопрос нет ли у Гены с ней проблем, тот отвел глаза
и сказал, что у Татьяны Алексеевны действительно есть чему поучиться. На
вопрос профессора при мне, довольна ли Таня группой, она ответила, что
приятно удивлена способностями Богуна и Литов-ского. И даже сдержанно
похвалила Эллу.
Как-то Валера чертил у своего нового кульмана, а Таня внимательно
следила за его карандашом, поправляла, стирала. Гена стоял у них за спиной.
Все разговаривали совершенно дружески, когда к ним подошел профорг
отделения.
"Я слышал, что вы некогда занимались плаванием, Татьяна Алексеевна, --
засму-щался он. -- У нас завтра в два часа дня дружеские соревнования с
коллективом Третьего отделения. Пловцов у нас достаточно, а вот сильных
пловчих нет. Как вы?"
"А можно с мужем? -- бросила она на меня синюю искру. -- Я там буду... не
совсем одета... Возможны нежелательные осложнения." "Конечно, но нужна
справка от врача, что у него нет грибка." "Не проблема. Сам и напишет." "Как
это?" "Он врач... А кто из наших будет?" "Да мы все ходим, -- сказал Валера.
-- Институт арендует четыре дорожки." "А Феликс Ильич? -- обратилось, наконец,
и ко мне королевское внимание. -- Он в молодости неплохо плавал..." "И сейчас
-- наша главная надежда! -- смеялся профорг. -- Так мы вас ждем."

x x x

Напрасно я представлял Таню в знакомой тряпочке, что некогда сводила
всех с ума. Она вообще не упускала случая блеснуть своей внешностью, но
только тут я понял, что она имела в виду под замечанием "не совсем одета". Я
уже знал, что ее муж -- бывший морской врач и что все ее наряды -- из лучших
портовых магазинов мира, но такого купальника у нас еще не видели!
Начнем с того, что он был телесного цвета и облегал ее фигуру так, что
в двух ша-гах и мысли не возникало, что на ней вообще что-то надето. Более
того, он был в сеточку именно там, где принято женские прелести закрывать.
Наконец, ее быв-ший моряк был в соответствующих плавках и с таким
достоинством, что наши скромные дамы просто обалдели, когда он появился во
всем великолепии своего торса и белокурой гривы. Вот это была пара! Если я
хоть на что-то для себя втайне и надеялся до их выхода из раздевалок, то
увидев наяву Танину победу, мог только очередной раз утереться.
А она вела русского богатыря с еврейской фамилией прямо ко мне.
"Вот это и есть мой бывший возлюбленный, о котором я тебе столько
рассказыва-ла, Миша, -- спокойно сказала она, переводя ласковый взгляд с меня
на него и дер-жа свои пальцы на чудовищном бицепсе. -- Прошу любить и
жаловать." "Михаил -- подал он мне руку. -- Очень приятно..." "А тебе, Феликс?
-- мерцали ее глаза. -- Тебе очень приятно, что у меня такой Миша, или не
очень?" "Мне-то что!" -- буркнул я.
"Вот такие вы все, -- колебалось все под ее сеточкой от смеха. -- То
пытался меня у мужа отбить, то -- порадоваться за меня жалко! Феличка, ну
хоть соври, что ты рад!"
"Тань, -- снисходительно сморщил нос Михаил, -- прибереги свои игривости,
худо-бедно, до застолья. Феликс, мы с Таней приглашаем вас с Диной к нам в
Николь-ское сегодня вечером. Вы можете ей позвонить по дороге из бассейна и
сразу ска-зать нам ваше решение? Пора кончать эту нелепую конфронтацию и
начинать дру-жбу семьями, а?"
"Товарищи, товарищи, -- подбежал профорг. -- Команды строятся. Танечка, --
по-перхнулся он, натолкнувшись взглядом на сеточку, -- вы готовы?" "Еще как!
-- сча-стливо смеялась довольная всеобщим шоком Таня. -- Не бойтесь, Игорь,
таких девок, что там строятся, я одной левой победю! Вот привяжите мне к
спине правую руку! Нет, вы только привяжите, для интереса..."
"А мне можно выступить на стороне вашей команды? -- игранул мышцами
бога-тырь. -- Я тоже неплохо плаваю." "Сейчас узнаю, -- несчастный Игорь
косился теперь на неформальные плавки. -- Если соперники кого-то тоже
выставили со сто-роны, то..." "Миша кого хочешь обгонит, -- жалась к другому
моя Таня. -- Он у меня вообще все может. Одним взмахом скальпеля все кишки
резу.. реза..." "Резек-ция, -- благодушно улыбался великан. -- Только нет
такого глагола."
Боже, как я старался! Еле восстановил дыхание, когда победил этого Мишу
и первым коснулся босой ноги Тани, стоявшей на кромке финиша между двумя
нашими дорожками. Пусть знает!.. И мы оба вчистую победили соперников на
двух их дорожках.
А как плыла она! На нее и так все смотрели, как на чудо света, а в воде
она вообще была какой-то сказкой, вытянувшись и откидывая в сторону лицо с
ярким откры-тым ртом. Конечно, она пришла к финишу первой, тут же взлетела
на барьер и села, болтая ногами, пока остальные корячились на дорожках. И не
было для меня большего счастья, чем стоять на пьедестале рядом с Таней,
принимая наивные "зо-лотые" медали... Все вокруг хлопали нам необычно долго.
"Так мы вас ждем сегодня вечером, -- басил Миша, когда Дина по телефону
немед-ленно согласилась. -- Это будет незабываемый вечер! Такое бывает раз в
жизни, обещаю..."

4.

Феликс:
"Я скорее насторожился, чем обрадовался, что ты и не раздумывала, --
тревожно вглядывался я в возбужденное лицо жены, пока она прихорашивалась у
зеркала, блестя глазами. -- Что ты?.. А то я позвоню и откажусь, пока не
поздно! У них в квартире есть телефон..."
Она резко обернулась и положила мне руки на плечи: "Феликс, ты все-таки
ду-рачок! Если я сожалела, что Тане оказали помощь и не дали умереть, то это
-- последствия пережитого стресса на почве ревности. Ну, что ты сейчас так
волну-ешься? Что я твою "миледи" отравлю прямо у нее дома? Что я стану с ней
там скандалить? Этот ее Миша прав -- худой мир лучше доброй ссоры. Вот мы и
едем мирно ее обезвредить. Собирайся. Бутылку и букет купим прямо на
вокзале, чтобы ты ничего не заподозрил..."

x x x

В вечернем старинном Демидовском парке было тихо и снежно, хотя воздух
был переполнен восторгом весеннего пробуждения северной природы и со всех
ветвей нам улыбались нетерпеливые почки, пока мы с Диной шли к поселку
медперсо-нала. Корпуса больницы проступали сквозь старые деревья за
заснеженным пру-дом. Страсти, что кипели за ее желтыми стенами, не мог
вообразить никто на свете...
У Тани был теперь совсем другой подъезд и другая дверь, на которой была
одна кнопка для одного звонка в одну семью. В отличие от нас с Диной, они с
мужем жили у себя дома.
И халат на ней был другой -- с птицами и цветами.
Миша появился каким-то шкафом в проеме двери, галантно поцеловал руку
моей жене, помог ей снять пальто, даже расстегнул молнию сапожек, присев на
кор-точки и заслонив половину прихожей затянутой в голубую рубашку спиной.
"Диночка, -- сказала Таня, когда та подала ей руку, -- прости меня, Бога
ради! -- и горько заплакала, крепко обняв ошеломленную и тотчас растроганную
гостью. -- Я так перед тобой виновата... Такая свинья... Ведь знала же, что
ты в положении!.. Одно слово -- "миледи"... Но я тогда, честное слово, пришла
не за Феликсом, а со-всем наоборот, извиниться перед ним за свою идиотскую
"шуточку" и сказать тебе, что больше на вашем пути не встану. Так жаль, что
вас всех намучила... Вы меня никто больше не бойтесь, хорошо? Скажи, Феликс,
я ведь вовсе не злая и не такая уж хищница. Просто, если меня сразу
принимают черт знает за кого, то..."
"Таня, -- басил Миша. -- Ты все сказала, худо-бедно, вовремя и правильно.
Теперь надо дать гостям хоть пройти в гостиную, а тебе переодеться к званому
ужину..."
Таня вернулась в скромном синем платье. Теперь в ней не было ничего
королев-ского и вызывающего. Тем более, что она вела к нам за плечи мальчика
лет четы-рех.
"Мой сын, -- представила она его. -- Вовик, это дядя Феля и тетя Дина."
"Мам, -- вертелся отвлеченный от чего-то гораздо более важного малыш. --
Можно мне вернуться к Шурику?" "Конечно, иди, родной. Я за тобой зайду."
Опять мистификации? -- думал я. -- Сын... "мама"... "родной"... А,
понятно! Это Мишин сын. Таня уже мама. "Скажи мне ма-а-мочка, сынок" --
вспомнил я тот страшный вечер.
"Мы сегодня устроим вечер отмены всех воспоминаний, -- тут же обнял меня
Ми-ша. Поднаперло же психологов на мою голову! -- Отношения начинаем с
чистого листа, идет? Диночка, меня больше всех интригуете вы, вернее ваша
науч-ная работа -- общие сны разных людей. Вам просто необходимо
познакомиться с моим коллегой -- доктором Гельмутом. Если вы не против, я с
удовольствием немедленно позову его с женой на наш ужин."
"Чистокровный немец, представляешь? -- зашептала мне Таня. -- Нет, не
иност-ранцы. Его семья из русских, а потом советских немцев. Они
ленинградцы, их ссылали в Сибирь... Держись, Феля! У него такая еврейская
жена, что "миледи" рядом с ней тебе розочкой в петлице покажется..."
Жена Гельмута была занята частным уроком и не пришла, но сам доктор
психи-атрии оказался не менее активным. За столом о нас с Таней словно
забыли. По-хожий на еврея немец и похожий на русского еврей, перебивая друг
друга, обсуж-дали с распалившейся и похорошевшей от спиртного, раскованной
обстановки и всеобщего внимания Диной психологию и психиатрию. Оказалось,
что Миша за-нимается проблемами, которым посвящена диссертация Дины, на
курсах пере-квалификации на психиатра. Мою сдержанную и ироничную жену было
не узнать. Я никогда не видел ее до этого в естественном для любого ученого
творческом возбуждении. И она никогда не казалась мне такой интересной
"Гельмут -- обыкновенный гений, -- между тем, шептала мне Таня. -- Он
вылечил моего папу, которого считали хроником. Теперь он работает, ходит с
мамой по театрам. Ты бы не узнал сейчас и мою маму!"
"Она... здесь?" -- невольно оглянулся я. "Да нет, им теперь вообще не до
нас, вернулись в молодость. Живут на Дровяной. Только и нашу комнату ты бы
не узнал! Там же старинный дом, потолки под пять метров, так папа оборудовал
антресоли. На первом этаже гостиная, а на втором -- будуар. Он у меня, между
прочим, старинного дворянского рода, что долго скрывалось, даже от меня. Так
что, если я тебе кажусь красивой, то это от его дворянской линии. Но вот эти
мои формы свидетельствуют о том, что наши с ним предки по мужской линии не
брез-говали лучшими женщинами из русских селений. Так что внешне я в папу,
зато характером -- в мамину родню -- вот уж кто никому спуска не давал..."
"Таня, а для чего ты мне все это рассказываешь? Ты же никогда о своих
родителях мне ничего не говорила." "Так ты же сидишь молча и не сводишь глаз
со своей Дину, словно не к Тане в гости приехал. Спроси хоть что-нибудь
сам." "Хорошо. Как поживает твой решительный сосед, который меня тогда чуть
не подстрелил из именного "вальтера"? Небось просто пугач был?" "Нет-нет, он
действительно ге-рой войны и получил именное оружие от какого-то маршала.
Феличка... я так рада, что он тебя все-таки не застрелил, родной... А еще
больше, что у нас с тобой... так и не сладилось. Смотри, какая прелесть твоя
Диночка! Я такие глаза видела только на полотнах с изображением Богоматери.
А мой Мишенька... Если бы ты только знал, как я с ним после тебя отдыхаю
душой! У меня даже припадки кончились."
"Припадки?" "А ты так до сих пор и думаешь, что я там притворялась,
когда пришла сдуру на ваш званый ужин по приглашению твоей говноедки? У меня
тон-кие сосуды мозга, я слишком чувствительная. Когда ты меня отправил в
ссылку, я так по тебе скучала, что чуть с ума не сошла. Теряла сознание
прямо на улице. Это у меня наследственное -- от папы. Мне прописали какие-то
удивительные таблетки. Они у меня были всегда с собой. Но если бы не твой
папа, я бы просто погибла у вас всех на глазах в августе... Твоя мама так
кричала, что я не могла уже их достать. Пальцы не слушались. Какой хороший
человек твой папа!.."
"Ты действительно собиралась за него замуж?" "Только очень умный парень
мо-жет быть таким дураком, как ты... Феличка! -- ластилась ко мне чужая жена
при моей и при своем муже, не обращавших на нас ни малейшего внимания. -- Ну
за кого же я могла выходить тогда замуж, если любила только тебя!"
"А... отдалась папе... Мне что ли назло?" "Какое там назло! Я же
была... только что с того света... За мной уже явились... эти... как их...
Ты их не знаешь." "Кто?!" "Станешь умирать -- поймешь. Их не описать... И тут
-- жизнь! И такой муж-чинище впридачу! И больше всех на свете похожий на
любимого Феликса..." "А он тебя до сих пор любит..." "И что? -- вдруг странно
посмотрела на меня "миле-ди". -- Не могу же я удовлетворить всех на свете!.."
У меня даже в глазах потемнело. Это же была фраза Дины, сказанная мне
наедине у нас дома. У них что, тоже своя агентура и жучки?..
Когда поставили танцевальную музыку и оба врача стали наперебой
приглашать совершенно забывшую о нас с Таней счастливую Дину, двум корабелам
оставалось танцевать только друг с другом.
Сбылись, казалось бы, мои тайные сны и мечты -- я прижимал к себе мою
Тайку, держа ее за тонкую талию, с ее руками на моих плечах и с ее грудью,
прижавшейся к моей тонкой рубашке.
И -- я не ощущал долгожданного счастья!.. Мне очень на нравилось, что
белокурый гигант властно и самозабвенно кружит мою гибкую жену, а потом,
передавая ее с рук на руки чернобородому немцу, слишком долго целует смуглую
гладкую ручку непозволительно выше кисти. А она, смеясь и кидая свои
каштановые волосы то себе, то партнеру в лицо, охотно падает в чужие
объятья. Впервые я ревновал Дину. Впервые мне было не до Тани.
Впрочем, все в этот фантастический вечер было для меня впервые!
Мысль, что эта вечеринка -- часть дьявольского плана "миледи" пронзила
меня.
Впервые мне захотелось что-то натворить, а жуткие флюиды, исходящие от
тысяч больных душ из корпусов огромной больницы в том же парке, рядом, были
для этого как нигде кстати.
Ничего не соображая, я сорвал с ковра на стене охотничье ружье и
прицелился в Мишу.
Впервые оцепенела сама "миледи". А красавец глупо улыбался, не выпуская
из рук посеревшую от изумления и ужаса Дину.
Только Гельмут нисколько не удивился и не растерялся. Вот уж кто знал
свое де-ло! Он вытянул ко мне чуть качающиеся в разные стороны ладони и тихо
сказал: "Все хорошо, Феликс... Все в полном порядке... У вас в руках не
ружье, как вы думаете, а метла... Глупо целиться из метлы, не правда ли?
Гораздо логичнее под-мести здесь... здесь... подмести... метлой, которая у
вас в руках... Чтобы было чи-сто..."
Подчиняясь чужой воле я стал прикладом водить по полу. Никто не
смеялся. Таня забилась в угол на диване, сжав руками ворот платья, а Дина
смотрела на меня с такой радостью, какой я у нее в глазах ни до, ни после
никогда не замечал.
Бледный Миша осторожно взял у меня из рук ружье, отогнул стволы,
побледнел еще больше, обнаружив, что оба заряжены, разрядил и медленно
повесил ружье на место. Радиола продолжала играть все ту же зажигательную
мелодию, под кото-рую врачи только что передавали Дину из рук в руки.
Гельмут провел меня в спальню моей бывшей любовницы и "содержанки". Я
уви-дел себя всего, словно сверху, лежащего обутым на белом покрывале.
Я уже умер, подумалось мне, я вижу себя со стороны. Вот сейчас
появятся... те, о которых говорила Таня, которых мало кто уже видел в
лицо...
"Это зеркало, -- тихо пояснил Гельмут, освобождая мою руку для
внутривенного укола. -- Просто зеркало на потолке, чтобы возбуждать
возлюбленных."
Я представил себе "синяк на жопке", который отразился в этом зеркале
после нашей прогулки до метро, но не испытал ни вожделения, ни зависти. Мне
хотелось одного -- поскорее оказаться наедине с моей Диночкой, которую я
впервые так наз-вал искренне и не вслух.
Впервые я не испытал ничего, кроме облегчения, расставшись с Таней.
Впервые прямо в тамбуре электрички я стал целовать свою вроде бы навязанную
мне жену, а она впервые отвечала мне так, как умела только Таня. Впервые, я
не оставил ее в покое ни в поезде, ни в метро, ни по пути к нашему дому, ни
в лифте, который мы прогнали, почти не размыкая наших губ, раза три туда и
обратно.
Увидев растерзанное лицо Дины и мой опухший от поцелуев рот, открывшая
нам дверь мама, тотчас пришла в сильнейшее возбуж-дение:
"Что! Что она сделала с вами?! -- кричала она так, что вся семья,
столпившаяся в ожидании нашего возвращения в прихожей, отпрянула и выпучила
глаза. -- На этот раз я точно убью ее... Где она? Ты снова не дашь мне ее
адрес, подлец?"
"Мамочка, -- впервые назвала ее так невестка. -- Успокойтесь, все в
порядке!"
"Что? Что в порядке? -- бушевала мама. -- Посмотри на него, посмотри на
себя! Пусть только попробует не дать мне снова ее адрес! Вернулась,
появилась... теперь каждую минуту жди беды. Адрес!!"
К моему изумлению, Дина вытянула перед собой ладони и закачала ими
перед маминым лицом точно, как это недавно делал Гельмут: -- "Все хорошо,
мамочка... Все в полном порядке... Нас никто не обижал, как вы думаете, а
Феликс сам чуть всех там не перестрелял... ревнуя меня к Таниному мужу...
Вам самое время ста-вить чай всем нам... нам... чай... на кухне, которая у
вас за спиной... Чтобы всем стало тепло и спокойно... Спокойно... совсем
спокойно... Всем хорошо и всем спокойно..."
Но засевшая во мне чертовщина из Никольского дала новый всплеск.
"К черту чай! -- закричал я, поднимая на руки хохочущую Дину, -- я хочу
любить мою жену! Прочь все!!" "Мамочка, -- зацепилась на лету Дина за рукав
Эсфирь Вадимовны. -- Все замечательно, как никогда в жизни!.. Спасибо
Танечке..."
В нашей комнате я бросил Дину, как она была в шубке и сапожках, на нашу
кровать и стал ее целовать, навалившись сверху.
"Феличка, -- скисала она от смеха, -- рейтузы... дай хоть раздеться...
Ничего же не получится..."
Ее шубка полетела у меня через голову, за ней блузка, юбка и рубашка.
Она осталась в одних сапожках, когда я добрался, наконец от казавшегося мне
теперь самым желанным смуглого гладкого тела.
Нам было ни до кого до самого утра, когда я, опустошенный, пил кофе,
собираясь на работу. Дина же, к моему удивлению, была как огурчик, розовая,
умытая, причесанная, только глаза посверкивали на всех на нас за столом,
почище, чем у "миледи".
"Феличка, -- тревожно шептала мама. -- Скажи хоть полслова... Вас там
опоили? Накачали какими-то препаратами? Почему вы оба ведете себя так
странно?.. Что она придумала на этот раз? И за что ты хотел ее убить? Или
Диночка пошутила?" "Мама, -- обжигал я кофе потрескавшиеся от бесконечных
поцелуев вспухшие гу-бы. -- Нас встретили прекрасно, особенно... Дину.
Короче, со вчерашнего вечера Таня для меня -- только коллега, возможно,
хороший друг, но никогда больше не любимая женщина. Так что все сложилось
само и наилучшим образом. Просто у нее муж -- умница и хороший психолог.
Хорошо, что я его не убил, -- зря добавил я уже было начавшей улыбаться
несчастной "Казимировне". -- Я действительно при-ревновал Дину к нему, -- сжал
я дрожащую руку мамы, а папа, переглянувшись с тестем, недоуменно пожал
плечами. Им все не верилось, что их Феликс способен кого-то предпочесть
неподражаемой "миледи"...
"Тебе привет, папа, -- догадался я сказать ему это уже наедине, на пути
к метро, куда он часто провожал меня в порядке своей утренней прогулки с