Симонов Константин Михайлович. Последнее лето (Живые и мертвые, Книга 3)

   Когда через час, поработав с командующим артиллерией над тем же самым над обеспечением плацдармов, - он сел на "виллис" и поехал в войска, за его "виллисом" пристроились еще два. На одном - рация и связисты, на втором - автоматчики. По приказу за командармом при выездах на передовую должен следовать бронетранспортер. Но бронетранспортер позавчера застрял в болотистой пойме реки Прони, и, хотя его вытащили, Серпилин не желал после этого с ним связываться.
   "Виллисы" гуськом выскочили из лесу и пошли на север, вдоль реки Прони.
   Дождь перестал, но утро по-прежнему было серое. Над головой низко висели облака. Хорошо видная сверху, с шедшей вдоль бывших немецких позиций рокадной дороги, болотистая и широкая, почти в полтора километра, пойма напоминала о том труде, которого стоило преодолеть ее в первый день наступления. Всюду были видны следы этого труда - не столько боя, сколько именно труда. Воронок было много, но почти все старые, заросшие осокой, следы прошлогодних осенних боев, когда фронт остановился здесь, на Проне. Свежих воронок в пойме почти не было: артиллеристы не мазали, били без недолетов, прямо по траншеям немцев на возвышенности. А немцы, подавленные нашей артподготовкой, во время атаки почти не стреляли. Только потом, когда пехота уже захватила и вторую и третью линии траншей, немцы начали бить отдельными орудиями из глубины. А позже, к вечеру, неудачно бомбили переправу.
   Эти следы были свежие, а остальное все старое. Зато следов того, как волокли через пойму артиллерию, самоходки, танки, как они вязли и как их вытаскивали, щитов и настилов, в крошево расщепленных бревен и досок всего этого было предостаточно.
   Сейчас все уже вытащили, все колеса и гусеницы пошли и поползли дальше. А в первый день, когда в поту и в мыле до самой ночи преодолевали пойму, минутами казалось, что не успеют вытащить, что техника безнадежно отстанет, так и не догонит рванувшуюся вперед пехоту.
   Опоздание наверстывали два следующих дня, а вернее, два дня и две ночи. В разгар наступления люди, можно считать, не живут, только воюют. Едят и спят - все на ходу, когда придется и где придется.
   Трудности хочешь не хочешь, а заставляют думать: верно ли было с самого начала твое решение? Там ли ударил, где лучше всего было ударить?
   Когда в первый день задержались на Проне, Серпилин тоже думал об этом. Трудности преодоления поймы недоучли, но остальное оценили верно: направление главного удара было для немцев неожиданным - ждали его ближе к Могилеву и держали там более плотную оборону. Дальнобойный полк тоже выпросили у Батюка не впустую. Попали в точку - по штабу немецкого корпуса. Серпилин, как только захватили эту рощу, послал туда вместе с разведчиком своего адъютанта - вдвоем проверить, стоял или не стоял там штаб. Доложили: стоял и уходил оттуда в спешке, даже побросал кое-какие бумаги, хотя и несущественные. Прямые попадания и в блиндажи и в штабные домики.
   - На обратном пути встретил машину из разведотдела фронта. Уточняли у нас, как туда проехать, - сказал Синцов.
   - Вон как! - усмехнулся Серпилин.
   И когда приехавший в армию Батюк мимоходом обронил: "Не обманул меня, действительно по штабу корпуса в первый день бил, а не по пустому месту", - не удержался, съязвил в ответ: "Так точно, товарищ командующий. Первым делом, как заняли, проверил это". - "А почему сразу не доложил?" - "Узнал, что вы своего проверяющего туда послали, не хотел лишать его возможности порадовать вас личным докладом". - "Ох и вредный у тебя характер, командарм", - сказал Батюк. Сказал без особого зла; сам не любил, чтобы ему наступали на ноги, и уважал это в подчиненных.
   Вчера все глубже загребали правой рукой. Там, на правом фланге, к утру первыми форсировали на широком фронте вторую реку - Басю, там же вчера к вечеру вышли на третью - Ресту и, в нескольких местах перескочив ее с ходу, пошли к Днепру.
   Кирпичников действовал особенно напористо, не задерживался. Где протыкал - там и шел напролом своими передовыми отрядами, продолжая воевать у себя в тылу с еще не отступившими немцами. Один подзастрявший полк сегодня с утра был у него еще на Басе, а передовые отряды уже на Днепре.
   Год назад Серпилин, наверно, в такой день, как сегодня, поехал бы не на правый фланг к Кирпичникову, где глубже всего рванулись вперед, а в левофланговый, поотставший по сравнению с другими корпус. Стал бы подгонять, чтоб выравнивали фронт, не отставали. Это, конечно, тоже делалось. Но все-таки главным для Серпилина было сейчас другое: чтоб Кирпичников вышел за Днепр, расширил плацдармы и дал возможность перебросить туда подвижную группу, а за ней и другие войска.
   Не обязательно каждому корпусу наводить свои переправы. Если займем надежные плацдармы севернее, можно потом перекантовать туда часть войск с юга и пропустить их на тот берег через уже наведенные переправы. И быстрей и без лишних потерь.
   В этом смысле дела пока неплохие; по донесениям первых трех дней, потери не идут в сравнение с теми, какие несли в прежние годы в схожих обстоятельствах и при меньших успехах. А идет все не так гладко потому, что война вообще палка о двух концах: и ты за нее схватился, и противник из рук не выпускает. А противник сильный, цепкий, на этом направлении с зимы сорок первого года как следует не битый.
   Серпилин думал обо всем этом в дороге, попутно привычным глазом сопоставляя разные приметы общего хода дел. Эти приметы говорили, что дело движется, и создавали то настроение постепенно развивающегося успеха, которое владело и Серпилиным, и теми, кто ехал с ним, и теми, кто делал свое дело здесь, на дорогах наступления.
   С просеки на дорогу вытягивали на тракторах пушки - тяжелая артиллерия меняла позиции и шла вперед. Два танка, наверно после ремонта в подвижной мастерской, с открытыми люками нагоняли своих. Почти непрерывным потоком шли машины со снарядными ящиками, в поле виднелись флажки, огораживающие минные поля. Какой-то капитан из трофейной команды с несколькими шоферами осматривали колонну немецких машин, застигнутых нашими штурмовиками на выезде из лесу. В начале и в конце колонны все было сожжено, а в середине застряли целые машины, их пробовали завести.
   Облака немного поднялись, и в небе невысоко с ревом прошла сначала одна шестерка штурмовиков, потом еще три и над ними - истребители.
   "Туда, к плацдармам", - успокоенно подумал Серпилин. И повернулся к сидевшему сзади Синцову.
   - Люблю штурмовики! - сказал так, как говорят люди про что-то, что в их жизни уже навсегда: "Люблю степи", "Люблю березы"... - Немцы называют их "черная смерть", а для нас это жизнь. Всякий раз смотришь и думаешь: сколько они за этот вылет солдатских жизней спасут?
   В сторону фронта пошла еще одна шестерка. Серпилин, высунувшись из "виллиса", проводил ее глазами.
   - Погода разгуливается. Если после июньских дождичков тепло постоит, такой ранний гриб-колосовик пойдет - только лукошки готовь. Когда в тридцать первом году в Бобруйске полком командовал, тоже такое лето выдалось, грибов набирали - неимоверно. Особенно на стрельбище, куда никто не ходит.
   Синцов с удивлением услышал это отступление о грибах. Впервые за трое суток командующий заговорил о чем-то постороннем, дал себе передышку хотя бы в мыслях.
   Синцову, четырежды лежавшему в госпиталях, Серпилин в эти дни наступления чем-то напоминал хирурга. Наступление было похоже на операцию, когда хирург стоит в резиновых перчатках, в маске, со скальпелем в руке и торопит: "Тампон! Зажим! Тампон! Шелк! Проверьте пульс!" Командует людьми, которые помогают, а у самого нет времени ни на что постороннее, разве что один раз за все время затянется папироской, да и ту сунут ему прямо в рот, и зажгут, и вынут после того, как затянулся.
   Похоже или не похоже, но Синцову казалось, что похоже. И сегодня, несмотря на трехсуточный недосып, Серпилин так ни разу и не задремал по дороге. То смотрел на карту и о чем-то сам с собой спорил: видно было, как крутит там, впереди, головой; то останавливал людей, расспрашивал, и приказывал, и снова ехал, глядя по сторонам, словно боялся пропустить что-то важное для будущих своих решений.
   Вдоль дороги потянулась шестовка. Серпилин спросил сидевшего сзади с Синцовым заместителя начальника оперативного отдела:
   - Прокудин, куда, по-твоему, связь? Не к Талызину? - И ткнул пальцем в лежавший на коленях планшет. - Через пятьсот метров будет поворот налево, к хутору. Вчера в двадцать три часа он был еще там, если не переместился за ночь.
   - Шестовка туда, больше некуда, товарищ командующий, - сказал Прокудин.
   Но Серпилин уже увидел шедшего вдоль линии связиста.
   - Остановите, - приказал он Гудкову. - Синцов, спроси, куда связь.
   Синцов выскочил из "виллиса", подбежал к связисту и, вернувшись, доложил, что связь идет в штаб дивизии. Верней, шла, а теперь ее приказано смотать.
   - Это у них со своим тылом связь, ее и сматывают, - сказал Серпилин, а сами - чувствую - еще на месте! Заедем.
   Свернув с дороги, заехали в приткнувшийся к рощице хутор. Крайнюю хату разнесло прямым попаданием, а у соседней - целой - стоял "виллис"; за рулем сидел водитель, а под деревьями топтались автоматчики.
   Серпилин зашел в хату. Командир дивизии Талызин сидел за столом, небритый, в нательной рубахе, в подтяжках, и хлебал суп из котелка.
   - Извините, товарищ командующий, - вскочил он. - Приехал немного отдохнуть, сейчас обратно, - и, схватив с лавки гимнастерку, стал натягивать ее на голову.
   - Не спеши, Андрей Андреевич. - Серпилин сел. - Одевайся. Солдату и то положено две минуты на одевание.
   Но Талызину, несмотря на миролюбивый тон командарма, было неловко, что его в восемь утра застали в таком виде, за завтраком, и не впереди, на наблюдательном пункте, а здесь, в штабе дивизии. И он, подпоясываясь и застегивая пуговицы, стал объяснять, что всю ночь был в полках и впервые за трое суток заехал поспать. Велел через два часа разбудить, а проснуться не смог - пока суп хлебал, просыпался.
   - Это зря объясняешь, - сказал Серпилин. - Это мне понятно. Лучше объясни то, что мне непонятно. Почему до сего времени дивизия Талызина, как я считал, лучшая в корпусе, идет не впереди соседей, а сзади?
   Талызин повторил, что ночью побывал во всех полках, толкал вперед, и стал объяснять, что и вчера и позавчера сопротивление было сильное; там, где прошла дивизия, противник оставил на поле боя семь самоходок и более двадцати орудий.
   - И не в донесениях, а в натуре - проверено!
   - Что ты добросовестный, не сомневаюсь, - сказал Серпилин. - А вот как объяснить, что из трех дивизий вашего корпуса медленней всех идешь? Правый фланг корпуса уже за Днепром, а ты все еще на Реете копаешься.
   - Зато сплошняком на нее вышел, товарищ командующий. Немцев сзади себя не оставил.
   - Вот и плохо, что сплошняком! Я тебе объясню, почему ты копаешься потому что промежутков не ищешь. Вытянул полки в одну линию и прешь грудью. А у немцев нет перед тобой сплошного фронта, они только имитируют его перекрестным огнем, стараются создать у тебя это представление. А ты и поверил! Промежутки надо уметь находить. Нашел - и двинул туда! Нашел - и двинул! Прошел вперед, быстро свернулся, в походных колоннах пустое пространство преодолел и опять развернулся - для боя... К вечеру жду от тебя другого доклада. В сорок третьем за Днепр Героя получил. И где? В среднем течении, где он махина. А здесь, в верховьях, где его можно чуть не вброд перейти, никак до него не дотянешься. Не узнаю вас! - сердито, на "вы" закончил Серпилин. Но вслед за этим, хотя и хмуро, все же пожал командиру дивизии руку. - Желаю успеха.
   Отъезжая, услышал, как почти вслед за ним тронулся и "виллис" Талызина.
   Синцову всегда бывало жалко людей, попадавших в неловкое положение. А в должности адъютанта часто видишь, как люди чувствуют себя неловко. Правда, Синцов успел заметить, что и сам Серпилин не любил, когда подчиненные оказывались перед ним в неловком положении. Услышав неправдивый доклад или суесловное обещание - в два счета все исправить! - он морщился от этого и дергал головой, как лошадь, которой лез в ноздри слепень, и на лбу у него вздувалась жила, в другое время незаметная.
   Пока добирались от Талызина к Кирпичникову, над головами снова прошли штурмовики. Серпилин высунулся, и Синцов считал вместе с ним: одна шестерка "горбылей" возвращалась целиком, а в другой недоставало двух самолетов.
   Кирпичникова на его прежнем командном пункте не застали. Он недавно уехал на новый, только что подготовленный ему уже за рекою Рестой, как доложил Серпилину остававшийся на старом командном пункте капитан-сапер.
   - Дорогу вперед знаете? - спросил Серпилин.
   - Оставлен командиром корпуса, чтобы проводить вас туда, если поедете.
   - А что он, сомневается, что ли? - усмехнулся Серпилин. - Куда-куда, а до командира корпуса добраться нам по закону положено. Потеснитесь там, добавил он через плечо и, приказав офицеру лезть в "виллис", стал по пути расспрашивать его, как у них происходило форсирование рек, что держало. Ради этих расспросов и посадил сапера к себе.
   Капитан отвечал честно, что Проня и Бася дались трудно, а через Ресту, там, где он был, даже сами не заметили, как перепрыгнули. Видимо, обогнали в междуречье отходивших от Баси немцев и попали под их огонь только на том берегу.
   - Ну, это они уже из глубины резервы подтянули, - сказал Серпилин. - В том-то и суть, что вы немцев обогнали. А те, кто прочикался, те и в третий раз под огнем будут переправляться! Понтонно-мостового батальона не видели, еще не подошел к вам?
   - Лично я не видел, товарищ командующий. Может, пропустил, не заметил.
   - Такое хозяйство не заметить трудно. Значит, еще на подходе. Серпилин приказал Прокудину пересесть в задний "виллис", связаться по рации со штабом армии и выяснить, где сейчас находится понтонно-мостовой батальон, который приказано направить в распоряжение Кирпичникова. Выяснишь - догонишь нас.
   Прокудин вылез, и Гудков погнал "виллис" дальше.
   Синцов, когда Серпилин отправил Прокудина, подумал, что они скоро будут у Кирпичникова, - там телефон - почему не позвонить оттуда? Но потом понял, что Серпилин хочет проверить, как обстоят дела с этим понтонно-мостовым батальоном, раньше, чем доедет до командира корпуса.
   Серпилин вообще любил радио: и сам ездил всегда, имея на втором "виллисе" рацию, и приучал пользоваться радио всех, к кому ездил. Находил поводы напомнить о его существовании.
   Шутя называл начальника штаба армии Бойко фанатиком связи, но сам был такой же, как он. А как-то, вспомнив при Синцове о сорок первом годе, сказал: "Если бы нам тогда во всех звеньях надежную радиосвязь, да к этой радиосвязи - привычку ею пользоваться, - много бы трудней немцам пришлось - с их клещами и клиньями. Половину бы пообрубали, зная друг о друге, где кто находится. И кто сейчас, имея радиосвязь, плохо ее использует - тот сам себя обкрадывает".
   Серпилин сидел впереди и вспоминал смущение Талызина, случайно застигнутого им вдали от передовой.
   "Интересная все-таки наша психология: чем дальше добираться до нас начальству, тем смелей смотрим ему в глаза! Застанешь какого-нибудь командира дивизии на тычке, в окопчике на переднем крае, и хотя воюет неудачно и надо бы дать ему выволочку - заслужил! - а что-то удерживает: вон он где, оказывается, сидит! Пока до него добирался, сам страху натерпелся!"
   Серпилин заметил, что их догоняет второй "виллис", и скал ал Гудкову:
   - Остановись.
   Прокудин пересел и доложил:
   - Ответили, что понтонно-мостовой батальон следует по графику.
   - Кто ответил?
   - Начальник инженерных войск.
   - Тогда дело надежное.
   Командный пункт Кирпичникова был на холме, на той стороне реки, в полукилометре от недавно законченного саперами нового моста через Ресту, по которому шли сейчас тяжелые артиллерийские системы на гусеничном ходу.
   Выйдя из "виллиса", Серпилин увидел на холме обращенные в нашу сторону окопы. Кирпичников, оказывается, использовал под командный пункт один из захваченных с ходу узлов немецкой обороны, куда немцы так и не успели сесть.
   На новом командном пункте все было уже в полном порядке; в одном из укрытий для машин стоял знакомый штабной автобус Кирпичникова, смонтированный на "студебеккере" и покрытый маскировочными пятнами; имелась и зенитная защита - счетверенные установки на грузовиках и эрликоны. Само помещение командного пункта было устроено, как всегда у Кирпичникова, находчиво и разумно. Здесь был немецкий блиндаж, но его расширили, сверху накрыли брезентом и маскировочной сеткой, а внутри поставили стол и складные табуреты.
   Когда Серпилин вошел. Кирпичников сидел спиною к нему и, молотя кулаком по столу так, что подпрыгивал телефон, ругал кого-то на том конце провода. "Прикладывал", как он сам любил выражаться:
   - А я бы на месте командующего по-другому с вами поговорил. И сами сзади сидите, и войска вперед не идут! Позор! С ночи всего на два километра продвинулись. Где у вас стыд и совесть? Я вас спрашиваю, хоть капля совести у вас осталась?
   Кирпичников повернулся и поднялся навстречу, продолжая держать трубку. Хотел положить ее, собираясь докладывать, но Серпилин махнул рукой:
   - Заканчивайте.
   - Еще раз повторяю: позор вам! - не сбавляя тона в присутствии командарма, громко и зло крикнул в трубку Кирпичников. - Если к вечеру не выполните задачу дня, поставлю вопрос об отстранении от командования дивизией. У меня все!
   Он еле сдержался, чтобы не швырнуть трубку. Серпилин несколько секунд молча смотрел на него, на его злое лицо с красными пятнами на скулах, и медленно обернулся. Вошедшие было Прокудин и Синцов поняли и вышли.
   - Кого это ты отстранять собрался? Талызина, что ли?
   - Отстранять не отстранять, а пригрозить пришлось. Второй день из рук вон действует!
   На лице Кирпичникова оставалось злое выражение, с которым он говорил по телефону.
   - Всю обедню портит, от всех отстал, - добавил он все тем же взвинченным голосом, не пробуя справиться со своим возбуждением, а может, и не считая это нужным.
   - А ты не допускаешь, что один быстрей другого идет не всегда только за счет собственной доблести? - спросил Серпилин. - Возможно, у немца там, против Талызина, поближе к Могилеву, поболее силенок, чем против других твоих дивизий. Но сплошной обороны у немца и там нет. Есть промежутки! И Талызин действует ненаходчиво. О чем ему и сказано. Был у него по дороге. Не прямо с тебя начал.
   - А он как раз на свой наблюдательный пункт приехал и докладывал мне, за что вы его ругали.
   - Вот видишь - докладывал, - сказал Серпилин. - Другой бы на его месте не поспешил. Значит, честный человек. Зачем же ты его так, с маху: "Стыд, позор..."? Я бы не вошел, еще бы чего-нибудь похлестче добавил. Откуда у тебя такой террористический стиль руководства, скажи, пожалуйста? Неужели без этих слов не в силах добиться требуемого результата?
   - Брань на вороту не виснет, товарищ командующий. Чего в горячке не скажешь. И сам не обижался, когда слышал, и у других обид на это не признаю! - угрюмо, с уверенностью в своей правоте ответил Кирпичников.
   - Не знаю, от кого ты сам такое слышал, - сказал Серпилин, и у него заходили желваки на скулах. - От меня не слышал и, пока уважаю тебя, не услышишь. А ты, командир лучшего в армии корпуса, судя по твоему разговору, командиров своих дивизий не уважаешь.
   - Почему не уважаю? Я Талызина как раз уважаю, - сказал Кирпичников.
   - Как же так, уважаешь, а бесчестишь?
   - Не каждый день так, товарищ командующий.
   - А раз не каждый день, значит, терпимо? Видимо, не понимаем друг друга. - Серпилин сел за стол. - Докладывай новости, ты сегодня герой дня.
   Кирпичников развернул карту и стал докладывать.
   Если не считать отставания Талызина, дела в корпусе шли хорошо. Уже закрепились за Днепром на втором плацдарме и только что захватили третий.
   - Авиаторам сообщили об этом третьем плацдарме? - сразу спросил Серпилин.
   Кирпичников на секунду замялся, но доложил, как было. Оказывается, не он сообщил авиаторам об этом третьем плацдарме, а авиаторы ему. Возвращаясь после штурмовки, увидели, как наши еще в одном месте переправляются через Днепр, и сразу радировали своему командованию. А командир штурмовой дивизии сообщил в корпус.
   - Молодцы! - сказал Серпилин. - А намного ли ты первый свой плацдарм, северный, расширил за эти часы?
   Кирпичников показал по карте - на сколько.
   - Пока не густо!
   - Немцы сильно жмут. Если бы не штурмовики - спихнули бы.
   Из дальнейшего доклада выяснилось, что один из офицеров штаба авиационной дивизии еще утром добрался до плацдарма, сидит там, за Днепром, со своей рацией и наводит самолеты на цели.
   - Молодцы, - повторил Серпилин, услышав это. - А ты, Алексей Николаевич, там, на плацдармах, на штурмовиков, конечно, надейся, но и сам не плошай.
   - Мы не плошаем, - сказал Кирпичников. - Тяжелая артиллерия - два полка, - он назвал номера полков, - с этого берега поддерживает, две батареи противотанковых орудий на понтонах туда, за Днепр, доставили и роту танков переправляем. Пока не подтвердили, но думаю, и они уже там.
   - Синцов, - окликнул Серпилин, - возьми "виллис", поезжай обратно до поворота на Гусевку. Понтонно-мостовой батальон уже должен вытянуться на эту дорогу. Как головные машины встретишь - ищи командира! Батальон пусть следует к Реете, а командира - ко мне... Отдельный понтонно-мостовой батальон, который обещал утром, через полчаса придет в твое распоряжение, - сказал Серпилин Кирпичникову, когда Синцов вышел. - Как собираешься с ним поступить?
   - Уже продумали, - сказал Кирпичников. - В семи километрах за Рестой, где у нас с немцами "слоеный пирог" начинается, держу наготове роту танков, дивизион противотанковых орудий и роту автоматчиков на "студебеккерах". Дам все это понтонерам как прикрытие, и пусть ломят прямо по дороге к плацдарму.
   - А ведь это правильно, - сказал Серпилин. - С воздуха прикрытие предусматриваешь?
   - Предусматриваю, но с авиаторами еще не уточнял, пока не имею в руках этого мостового батальона.
   - Решение верное, - одобрил Серпилин. - Батальон мощный, к ночи должен навести первый мост через Днепр. А завтра к полудню - второй. Твоя задача - за ночь переправить по крайней мере четыре полка. К семи утра обеспечишь, чтобы через мост и через твои порядки прошла армейская подвижная группа, мы ее сейчас заканчиваем формировать. Хотим резануть по немецким тылам в обход Могилева. Смотри на карту. Вот рубеж за Днепром, на который ты обязан выйти к семи ровно. У подвижной группы ни один волос не должен упасть до этого рубежа. Сюда чтоб пришла за твоей спиной, пороха не понюхав! А дальше - ее дело! А ты всеми тремя дивизиями пойдешь прямо к Березине. Твое дело - Березина. Если у Талызина опять задержка выйдет, пусть плацдармов не завоевывает, перебрасывай его по уже захваченным переправам. И торопись! Если твой сосед слева до ночи не выйдет к Днепру, предупреждаю - и его начнем перебрасывать через твои плацдармы. И армейский резерв тоже через твои мосты пущу...
   - Да... - Кирпичников даже почесал голову.
   - Затылок чешешь? - усмехнулся Серпилин. - Кому много дано, с того много и спросится. В чем тебе отказали? Ни в чем. Мостовой батальон дали. Танковый батальон добавили, самоходный полк из резерва - тебе! Целая штурмовая дивизия на тебя - больше ни на кого - работает. Вправе и от тебя потребовать...
   - А я снисхождения не прошу, товарищ командующий, - самолюбиво возразил Кирпичников. - Думаю, как лучше выполнить.
   - Что ж, думай, это полезно, - сказал Серпилин. - И пусть штаб твой подумает и график составит, чтобы всякая требуха, которой пока на том берегу не требуется, дорогу не забила. А я пока к себе в штаб позвоню.
   - Разрешите отлучиться, товарищ командующий? - спросил Кирпичников.
   Серпилин кивнул. Понимал, что командир корпуса спешит отдать срочные распоряжения.
   Кирпичников вышел, а Серпилин соединился с Бойко.
   Бойко доложил обстановку. В ней были неясности: между Басей, Рестой и Днепром немцы на одних направлениях отступали, на других упорно дрались. Позади наших прорвавшихся частей образовалась чересполосица. Но даже эта путаница свидетельствовала, что наступление набирает ход.
   От своих дел Бойко перешел к соседним армиям. Сосед справа ведет разведку боем, но немец перед ним пока стоит как вкопанный, не отходит. Сосед слева успешно наступает. Командующий фронтом звонил оттуда, спрашивал Серпилина, но, узнав, что он в дороге, удовлетворился разговором с Бойко. Приказал передать командарму, что хотя главный удар наносит он, но как бы не вышло, что Могилев возьмет сосед.
   - Ругался или подначивал? - спросил Серпилин.
   - Как я понимаю, пока второе. Но если не выполним задачу дня, будет и первое.
   - Постараемся лишить его этой возможности, - усмехнулся в трубку Серпилин. И спросил, как дела с подвижной группой.
   Бойко, никогда не упускавший случая дать понять, что о некоторых вещах ему излишне напоминать, ответил, что все в движении и к шести часам, как приказано, будут там, где приказано. Из 111-й дивизии взят полк Ильина. Он тоже в движении.
   - Отдайте письменное приказание на имя танкистов, - сказал Серпилин.
   - Уже готово.
   - Укажите сразу не только ближайшую, но и дальнейшую задачи.
   - Указаны и ближайшая и дальнейшая.
   - Проставьте время ввода в прорыв завтра в семь ровно. И пошлите туда к ним с этим приказанием Дурдыева.
   Дурдыев был заместителем начальника разведотдела армии.