Страница:
Такая самонадеянность была подобна громовому удару для мисс Гризль, начинавшей догадываться, что она преуспела меньше, чем предполагала, в выборе для своего брата кроткой и послушной супруги, которая всегда будет относиться к ней с тем глубоким уважением, какого, по ее мнению, заслуживало превосходство ее ума, и всецело подчиняться ее советам и руководству. Однако она по-прежнему удерживала в своих руках бразды правления в доме, распекая, по обыкновению, слуг, - обязанность, исполняемая ею с большим мастерством и, казалось, доставляющая ей своеобразное удовольствие, - пока миссис Пикль, под предлогом заботы о ее спокойствии, не сказала ей однажды, что намерена взять эти хлопоты на себя и впредь управлять своим собственным домом. Не могло быть для мисс Гризль ничего более унизительного, чем такая декларация, на которую, после продолжительной паузы и с лицом, странно исказившимся, она отвечала:
- Я никогда не откажусь и никогда не посетую на те хлопоты, какие способствуют благополучию моего брата.
- Дорогая мадам, - возразила невестка, - я вам бесконечно признательна за добрую заботу об интересах мистера Пикля, которые я считаю и своими, но я не могу допустить, чтобы вы были жертвой вашего дружеского расположения, а потому настаиваю на освобождении вас от бремени, которое вы несли так долго.
Тщетно утверждала мисс Гризль, что этот труд доставляет ей удовольствие; миссис Пикль приписала это заверение чрезмерной ее учтивости и проявила такую нежную заботу о здоровье и спокойствии своей дорогой сестры, что недовольная дева оказалась вынужденной отказаться от власти, не находя для своего утешения ни малейшего предлога пожаловаться на отставку.
Этой опале сопутствовал приступ сварливой набожности, продолжавшийся три-четыре недели, на протяжении коих она испытала новое огорчение, видя, как молодая леди приобретает влияние на ее брата, которого она уговорила завести экипаж, окрашенный в яркий цвет, и улучшить домашнее хозяйство путем увеличения расходов по крайней мере до тысячи фунтов в год; впрочем, этот отказ от бережливости не произвел никакого впечатления на его расположение духа и образ жизни, ибо, как только было покончено с мучительной церемонией приема гостей и возвращения визитов, он снова вернулся в компанию своих друзей моряков, с которыми проводил наилучшие часы.
Но если он и был доволен своим положением, иначе обстояло дело с мисс Гризль, которая, видя, что ее авторитет в семье значительно подорван, ее прелестями пренебрегает весь мужской пол в окрестностях, а умерщвляющая рука времени грозно простерлась над ее головой, начала ощущать ужас вечного девства и, как бы в отчаянии, задумала спасти себя во что бы то ни стало от столь печального удела. Приняв такое решение, она составила план, осуществление коего особе менее предприимчивой и стойкой, чем она, показалось бы вовсе невозможным; это было ни больше ни меньше, как завоевание сердца коммодора, которое - читатель охотно этому поверит - было не очень восприимчиво к нежным впечатлениям, но, напротив, черпало силы в бесчувственности и предубеждении против чар всех представительниц женского пола и в особенности склонялось к предубеждению против категории, отмеченной названием "старые девы", к которой мисс Гризль имела к тому времени несчастье быть причисленной. Тем не менее она вышла на поле битвы и, обложив эту, якобы неприступную, крепость, начала в один прекрасный день, когда Траньон обедал у ее брата, пробивать дорогу, неожиданно высказывая обольстительные похвалы честности и искренности мореплавателей, обращая сугубое внимание на его тарелку и с притворным сюсюканьем одобряя каждое его слово, которое скромность позволяла ей услышать или превратить в шутку. Мало того, даже когда он оставлял за бортом пристойность, что случалось нередко, она осмеливалась пенять ему за развязную речь, со снисходительной усмешкой говоря:
- Право же, у вас, джентльменов, связанных с морем, такие странные привычки.
Но эти любезности настолько не достигли цели, что, отнюдь не подозревая истинной их причины, коммодор тем же самым вечером, в клубе, в присутствии ее брата, с которым он к тому времени мог позволить себе любую вольность, не постеснялся послать к черту эту косоглазую, тупомордую, болтливую дуру и тотчас после этого выпил за погибель всех старых дев. Мистер Пикль поддержал тост без малейшего колебания и на следующий день уведомил о нем сестру, которая перенесла обиду с удивительным смирением и не отказалась от своего замысла, не предвещавшего ничего хорошего, пока ее внимание не было отвлечено и поглощено другой заботой, каковая прервала на время развитие этого плана. Ее невестка после нескольких месяцев замужества проявила явные симптомы беременности, ко всеобщему удовольствию заинтересованных лиц и невыразимой радости мисс Гризль, которая, как мы уже намекали, прежде всего заботилась о сохранении родового имени. Посему, едва успев подметить признаки, оправдывающие и укрепляющие ее надежду, она отложила свои личные дела и, забыв о досаде и раздражении, вызванных поведением миссис Пикль, когда та завладела ее полномочиями, а быть может, видя в ней не что иное, как сосуд, вмещающий наследника ее брата и предназначенный произвести его на свет, решила, не щадя сил, холить, беречь и лелеять невестку на протяжении всей ее беременности.
С этой целью она купила "Акушерство" Кульпепера, которое вместе с глубокомысленным произведением, написанным Аристотелем, она изучала с неутомимым рвением, а также внимательно читала "Полную домашнюю хозяйку" и "Лечебник" Куинси, выбирая желе и варенья, рекомендуемые этими авторами как целебные или очень вкусные, на пользу и утешение своей невестке в период ее беременности. Она не позволяла ей есть коренья, зелень, фрукты и всевозможные овощи; и однажды, когда миссис Пикль собственноручно сорвала персик и уже поднесла его ко рту, мисс Гризль обратила внимание на этот безрассудный поступок и, бросившись к ней, упала на колени в саду, умоляя ее со слезами на глазах побороть столь пагубное желание. Едва ее просьба была исполнена, она вспомнила, что ребенок может поплатиться каким-нибудь некрасивым родимым пятном или неприятной болезнью, если потребность, ее невестки не получит удовлетворения, и с такою же пылкостью стала упрашивать, чтобы та съела плод, а затем сбегала за возбуждающим напитком своего собственного изготовления, который заставила проглотить свою невестку, дабы обезвредить принятый ею яд.
Это чрезвычайное рвение и нежность были весьма тягостны для миссис Пикль, которая, обдумывая различные способы вновь обрести покой, решила, наконец, занять мисс Гризль таким поручением, какое помешало бы этому неусыпному присмотру, казавшемуся ей столь надоедливым и неприятным. Недолго ждала она случая привести свой замысел в исполнение. На следующий же день один джентльмен, случайно обедавший у мистера Пикля, на беду упомянул об ананасе, кусок которого он съел на прошлой неделе в доме знатного лица, жившего в другом конце страны, на расстоянии по крайней мере сотни миль.
Едва было произнесено название этого рокового плода, как мисс Гризль, неустанно следившая за выражением лица своей невестки, встревожилась, ибо ей почудилось в нем нечто, свидетельствующее о любопытстве и зародившемся желании, и, заявив, что она сама никогда не стала бы есть ананасы, противоестественный продукт, извлеченный с помощью искусственного огня из отвратительного навоза, - спросила дрожащим голосом, разделяет ли миссис Пикль ее мнение. Эта молодая леди, которая не лишена была лукавства и проницательности, тотчас угадала смысл ее слов и отвечала с притворным равнодушием, что не стала бы досадовать, если бы не было на свете ни одного ананаса, раз она имеет возможность наслаждаться плодами своей родной страны.
Такой ответ был дан в интересах гостя, который, несомненно, был бы наказан за свою неосторожность негодованием мисс Гризль, если бы ее невестка проявила малейшее пристрастие к упомянутому плоду. Ответ произвел желаемое действие и восстановил среди присутствующих спокойствие, которое подвергалось немалой опасности вследствие неосмотрительности джентльмена.
Однако на следующее утро после завтрака беременная леди, осуществляя свой план, зевнула, якобы случайно, прямо в лицо своей девственной золовке, которая, крайне обеспокоившись такою судорогой, сочла это симптомом сильного желания и захотела узнать предмет его, после чего миссис Пикль с притворной улыбкой сообщила ей, что ела во сне чудеснейший ананас. Такое признание немедленно вызвало вопль мисс Гризль, которая, заметив, сколь сильно удивлена ее невестка этим возгласом, заключила ее в свои объятия и заявила с истерическим смехом, что она невольно вскрикнула от радости, ибо в ее власти удовлетворить желание дорогой невестки; леди, жившая по соседству, обещала подарить ей два прекрасных ананаса, за которыми она сегодня же отправится. Миссис Пикль ни за что не хотела согласиться на это предложение, намереваясь избавить ее от лишних хлопот, и заявила, что если она и испытывала желание отведать ананас, то оно было весьма слабым, и, стало быть, разочарование не могло иметь дурных последствий. Но это заявление было высказано таким тоном (которым она прекрасно умела пользоваться), что не только не разубедило, но подстрекнуло мисс Гризль отправиться немедленно - отнюдь не с визитом - к той леди, чье обещание было ею самою выдумано, дабы не нарушать спокойствия невестки, но наугад по всей стране на поиски злополучного плода, который мог причинить столько бед и вреда ей самой и дому ее отца.
В течение трех дней и трех ночей безуспешно переезжала она в сопровождении слуги с места на место, не думая о своем здоровье и не заботясь о своей репутации, начинавшей страдать от самой природы ее поисков, которым она предавалась с таким необычайным пылом и волнением, что все, с кем она беседовала, смотрели на нее как на несчастную особу, чьи умственные способности серьезно расстроены.
Потерпев полную неудачу в своих расследованиях в пределах графства, она, наконец, решила посетить знатное лицо, в чьем доме, на ее беду, угощали назойливого гостя, и прибыла в почтовой карете в его поместье, где изложила все дело так, словно от него зависело счастье всей семьи. С помощью подарка, сделанного садовнику его лордства, она достала плод Гесперид, с которым и вернулась торжествующая.
ГЛАВА VI
Мисс Гризль неутомима в потворстве желаниям своей невестки. - Перигрин появляется на свет, и его воспитывают вопреки указаниям и увещаниям, его тетки, которая испытывает по этому случаю раздражение и возвращается к плану, отвергнутому ею ранее
Успех этой затеи мог подстрекнуть миссис Пикль испробовать на золовке еще ряд других такого же характера, не помешай ей жестокая лихорадка, которой заболела ее ревностная помощница в результате усталости и беспокойства, ею испытанных; и эта лихорадка, пока она длилась, в такой же степени обеспечивала миссис Пикль покой, как и любая уловка, какую та могла бы измыслить. Но как только мисс Гризль выздоровела, миссис Пикль, стесненная не меньше, чем раньше, принуждена была в целях самозащиты прибегнуть к какой-нибудь другой уловке и так изощрялась в своих выдумках, что и по сей день остается невыясненным, не было ли у нее и в самом деле таких причудливых и капризных прихотей, какие она себе приписывала, ибо страстные ее желания не ограничивались требованиями, продиктованными небом и желудком, но затрагивали и все прочие органы чувств и даже завладевали ее воображением, которое в тот период казалось расстроенным.
Однажды ей страстно захотелось ущипнуть за ухо своего супруга, и с великим трудом сестра убедила его подвергнуться операции. Однако эта задача была легкой по сравнению с другой, предпринятой ею с целью удовлетворить необъяснимое желание миссис Пикль и заключавшейся ни больше ни меньше, как в том, чтобы коммодор предоставил свой подбородок в распоряжение брюхатой леди, которая пламенно мечтала о возможности вырвать три черных волоса из его бороды.
Когда эта просьба была впервые доведена супругом до сведения мистера Траньона, ответом коммодора был страшный поток ругательств, сопровождавшихся таким взглядом и произнесенных таким тоном, что бедный проситель мгновенно умолк. В результате мисс Гризль поневоле взяла это дело в свои руки и на следующий день отправилась в крепость, получив доступ - командир в это время спал - с помощью лейтенанта, приказавшего впустить ее шутки ради; там она терпеливо ждала, пока он не проснулся, а затем приветствовала его во дворе, где он имел обыкновение совершать утреннюю прогулку.
Он был как громом поражен при виде женщины в том месте, которое до сей поры являлось запретным для всех представительниц этого пола, и немедленно обратился с речью к Тому Пайпсу, стоявшему на вахте. Тогда мисс Гризль, упав перед ним на колени, разразилась патетическими мольбами, заклиная его выслушать и исполнить ее просьбу; но как только последняя была изложена, он заревел столь неистово, что по всему двору разнеслось "сука" и "черт подери", каковые слова он повторил с поразительной быстротой, без всякого смысла и связи, после чего удалился в свое святилище, оставив разочарованную ханжу в смиренной позе, столь безуспешно принятой ею, дабы смягчить его черствое сердце.
Как ни был унизителен такой отпор для леди, соблюдающей собственное достоинство, она не отказалась от своего намерения, но постаралась заинтересовать своим делом советчиков и приверженцев коммодора. С этой целью она пыталась привлечь на свою сторону мистера Хэтчуея, который, будучи весьма обрадован ситуацией, сулившей столько смеха и веселья, охотно пошел ей навстречу и обещал использовать для ее удовлетворения все свое влияние. Что же касается боцманмата, то он был умилостивлен подаренной ему гинеей, которую она сунула ему в руку. Короче, мисс Гризль неустанно занималась этими переговорами на протяжении десяти дней, в течение которых коммодор был упорно осаждаем ее просьбами и увещаниями своих приятелей и поклялся, что его люди составили заговор против его жизни, которая стала ему в тягость, после чего он, наконец, уступил и был препровожден на место действия, как жертва на алтарь или, вернее, как упирающийся медведь, когда его ведут к столбу среди криков и воя мясников и их собак.
В конце концов эта победа оказалась менее блестящей, чем воображали победители, ибо когда пациента усадили, а исполнительница вооружилась щипцами, возникло маленькое затруднение. В течение некоторого времени она не могла отыскать ни одного черного волоса на лице мистера Траньона; тогда мисс Гризль, очень встревоженная и растерявшаяся, прибегла к увеличительному стеклу, стоявшему на ее туалетном столике, и после тщательного осмотра обнаружила темный волосок, каковой миссис Пикль, наложив инструмент, выдернула с корнем, к немалому смятению его владельца, который, почувствовав боль значительно более острую, чем предполагал, вскочил и поклялся, что не расстанется с другим волосом даже для того, чтобы спасти их всех от проклятья.
Мистер Хэтчуей призывал его к терпению и покорности; мисс Гризль повторила свои мольбы с великим смирением, но, видя, что он глух ко всем ее просьбам и твердо решил покинуть этот дом, она обвила руками его колени и стала заклинать во имя любви к богу, чтобы он возымел сострадание к несчастной семье и потерпел еще чуточку ради бедного ребенка, который в противном случае родится с седой бородой. Отнюдь не растроганный, он был скорее раздражен таким доводом, на который ответил с большим негодованием:
- Убирайтесь к черту, косоглазая сука! Он будет повешен гораздо раньше, чем у него вырастет хоть какая-нибудь борода!
С такими словами он вырвался из ее объятий, бросился к двери и, ковыляя, направился к своему дому с такой поразительной быстротой, что лейтенант не мог его догнать, покуда он не подошел к собственным воротам. А мисс Гризль была столь потрясена его бегством, что ее невестка, исключительно из сострадания, попросила ее не огорчаться, уверяя, что ее собственное желание уже удовлетворено, ибо она вырвала сразу три волоса, не доверяя с самого начала терпению коммодора.
Но хлопоты усердной родственницы не прекратились и после благополучного завершения этого предприятия; ее энергия была направлена на выполнение других задач, продиктованных фантазией ее невестки, почувствовавшей однажды непреодолимую потребность во фрикасе из лягушек, которые бы являлись уроженками Франции; итак, возникла необходимость послать человека в это королевство. Но так как нельзя было положиться на добросовестность слуги, то мисс Гризль взяла это дело на себя и отплыла на катере в Булонь, откуда возвратилась через двое суток с кадкой, наполненной этими проворными тварями, но когда они были приготовлены по всем правилам искусства, невестка отказалась их отведать под тем предлогом, что приступ мучительного желания миновал. Однако ее влечения проявились в иной форме и сосредоточились на занятной принадлежности домашнего хозяйства, которая была собственностью жившей по соседству знатной леди, и, по слухам, весьма необычной. Это было не что иное, как фарфоровый ночной горшок превосходной работы, сделанный по заказу почтенной владелицы, которая пользовалась им для своих интимных нужд и берегла его как неоценимую домашнюю утварь.
Мисс Гризль содрогнулась при первом же услышанном ею от невестки намеке на желание обладать этим предметом, ибо она знала, что его не удастся купить, а нрав леди, который бы отнюдь не из приятнейших с точки зрения гуманности и снисходительности, пресекал всякую надежду позаимствовать его на время. Поэтому она попыталась рассеять доводами это капризное желание, как сумасбродную фантазию, которую следует побороть и подавить; миссис Пикль была, по всей видимости, убеждена и удовлетворена ее аргументами и советом, но тем не менее не могла удовольствоваться никаким иным приспособлением, и ей угрожала весьма серьезная неприятность. Взбудораженная той опасностью, какой, по ее мнению, она подвергалась, мисс Гризль бросилась в дом леди; получив частную аудиенцию, сообщила ей о плачевном положении своей невестки и воззвала к милосердию леди, которая, вопреки ожиданиям, приняла ее очень благосклонно и согласилась потворствовать желанию миссис Пикль.
Мистер Пикль начал приходить в дурное расположение духа от тех издержек, какие должен был понести из-за каприза своей жены, которая и сама была встревожена этим последним эпизодом и решила не давать волю своей фантазии; благодаря этому мисс Гризль, избавленная от каких-либо чрезвычайных хлопот, пожала желанные плоды своих сладчайших надежд с рождением прекрасного мальчика, которого ее невестка спустя несколько месяцев произвела на свет.
Я пропущу описание бесконечной радости по случаю этого важного события и замечу только, что мать миссис Пикль и тетка были крестными матерями, а коммодор присутствовал на церемонии как крестный отец младенца, которому дали при крещении имя Перигрин из уважения к памяти покойного дяди. Покуда мать была прикована к постели и не могла поддерживать свой авторитет, мисс Гризль взяла на свое попечение ребенка и присматривала с удивительной бдительностью за нянькой и повивальной бабкой, вникая в мельчайшие их обязанности, которые исполнялись по особым ее указаниям.
Но миссис Пикль, едва получив возможность вернуться к заведованию хозяйством, сочла нужным изменить некоторые порядки, касавшиеся ребенка, которые были введены по распоряжению ее золовки, и, помимо прочих новшеств, приказала, чтобы свивальники, обматывавшие младенца аккуратно, как египетскую мумию, были сняты и выброшены, дабы не подвергать природу никаким стеснениям и не препятствовать свободной циркуляции крови. И каждое утро собственноручно она быстро окунала его в лоханку, наполненную холодной водой. Эта операция показалась мягкосердечной мисс Гризль таким варварством, что она не только восстала против нее со всем присущим ей красноречием, проливая во время этой церемонии обильные слезы над жертвой, но и уселась немедленно в экипаж и отправилась к известному деревенскому врачу, к которому обратилась с такими словами:
- Скажите, пожалуйста, доктор, не опасно ли и не жестоко ли допускать, чтобы бедный хрупкий младенец погиб от погружения в ледяную воду?
- Да, - ответил доктор, - я утверждаю, что это настоящее убийство.
- Вижу, что вы человек весьма ученый и проницательный, - сказала она, и прошу вас, будьте так добры изложить это мнение в письменной форме собственноручно.
Доктор немедленно исполнил просьбу и высказался на клочке бумаги в таком смысле:
"Сим удостоверяю для тех, кого это может интересовать, что я твердо уверен, и таково мое неизменное убеждение, что всякий, кто допускает младенца погибнуть от погружения его в холодную воду, даже если упомянутая вода и не холодна, как лед, в действительности является повинным в убийстве упомянутого младенца, что заверяю своею подписью.
Комфит Колосинт".
Получив это удостоверение, за которое врач был тотчас вознагражден, она вернулась ликующая и надеялась, опираясь на такой авторитет, преодолеть всякое сопротивление. Итак, на следующее утро, когда ее племянника собирались подвергнуть очередному крещению, она извлекла свидетельство, которое, по ее представлениям, давало ей власть отменить столь бесчеловечную процедуру. Но она обманулась в своих ожиданиях, как ни были они оправданы. Миссис Пикль отнюдь не утверждала, будто расходится во мнении с доктором Колосинтом.
- К его репутации и убеждениям, - сказала она, - я питаю такое уважение, что буду заботливо соблюдать осторожность, рекомендуемую этим свидетельством, в котором он, нисколько не осуждая моего образа действий, заявляет только, что убийство есть преступление, - заявление, справедливость коего я, нужно надеяться, никогда не буду оспаривать.
Мисс Гризль, которая, по правде говоря, просмотрела слишком бегло документ, дававший ей, по ее мнению, полномочия, прочитала бумагу более внимательно и была ошеломлена своею несообразительностью. Впрочем, потерпев поражение, она нимало не убедилась в том, что ее возражения против холодной ванны были неразумны; наоборот, наделив врача разнообразными ругательными эпитетами за недостаток знания и искренности, она самым серьезным и торжественным тоном выразила протест против гибельного обычая окунать ребенка - против жестокости, которой она, с божьей помощью, никогда не разрешила бы по отношению к своему собственному отпрыску. И, сложив с себя ответственность за печальный исход, который неизбежно должен был воспоследовать, она заперлась в своей комнате, чтобы предаться скорби и досаде.
Однако она ошиблась в своих предсказаниях. Ребенок, вместо того чтобы утратить здоровье, казалось, обретал новые силы после каждого погружения в воду, словно решил подвергнуть сомнению мудрость и предусмотрительность своей тетки, которая, по всей вероятности, никогда не могла простить ему это отсутствие почтительности и уважения. Такой вывод вытекает из ее отношения к нему в последующие дни его младенческой жизни, в течение которых она, как известно, мучила его не раз, когда ей представлялся случай втыкать ему в тело булавки, не подвергаясь опасности быть замеченной. Одним словом, за короткое время у нее остыла любовь к этой надежде семьи, которую она предоставила заботам матери, в чьи обязанности, несомненно, входило руководить воспитанием собственного ребенка; сама же она возобновила свои операции над коммодором, которого решила во что бы то ни стало завоевать и поработить. И должно признать, что знание мисс Гризль человеческого сердца никогда не проявлялось так наглядно, как в тех методах, какие она применяла для достижения этой важной цели.
Сквозь грубую, шероховатую скорлупу, которая облекала душу Траньона, она легко могла обнаружить солидную дозу того тщеславия и самомнения, какие обычно царят даже в самой грубой душе, и к ним она неустанно взывала. В его присутствии она всегда высказывалась против лукавства и бесчестного лицемерия людей, никогда не забывала произносить обвинительные речи против того крючкотворства, в котором столь сведущи законники в ущерб и на погибель своих ближних, и заявляла, что в жизни моряков, поскольку она имела возможность судить или слышать, преобладали только дружба, искренность и глубокое презрение ко всему, что подло или эгоистично.
Такого рода разговоры в совокупности с некоторыми особыми знаками внимания незаметно воздействовали на дух коммодора, и воздействовали тем сильнее, что прежнее его предубеждение зиждилось на весьма шатком фундаменте. Его антипатия к старым девам, зародившаяся на основании слышанных им рассказов, начала постепенно уменьшаться, когда он обнаружил, что они не такие уж адские твари, какими их представляют; и немного времени спустя слышали, как он заявил в клубе, что в сестре Пикля меньше от суки, чем он воображал. Вскоре этот сомнительный комплимент, через посредство брата, дошел до слуха мисс Гризль, которая, после такого поощрения, удвоила свою изобретательность и внимание, и в результате не прошло и трех месяцев, как он в том же месте удостоил ее наименования чертовски разумной девки.
Хэтчуей, встревоженный такой декларацией, которая, как он опасался, предвещала нечто фатальное для его личной выгоды, сказал с усмешкой своему командиру, что у нее хватит ума подвести его под свою корму, и он не сомневается, что такое старое, ветхое судно ничего не потеряет, если его возьмут на буксир.
- Я никогда не откажусь и никогда не посетую на те хлопоты, какие способствуют благополучию моего брата.
- Дорогая мадам, - возразила невестка, - я вам бесконечно признательна за добрую заботу об интересах мистера Пикля, которые я считаю и своими, но я не могу допустить, чтобы вы были жертвой вашего дружеского расположения, а потому настаиваю на освобождении вас от бремени, которое вы несли так долго.
Тщетно утверждала мисс Гризль, что этот труд доставляет ей удовольствие; миссис Пикль приписала это заверение чрезмерной ее учтивости и проявила такую нежную заботу о здоровье и спокойствии своей дорогой сестры, что недовольная дева оказалась вынужденной отказаться от власти, не находя для своего утешения ни малейшего предлога пожаловаться на отставку.
Этой опале сопутствовал приступ сварливой набожности, продолжавшийся три-четыре недели, на протяжении коих она испытала новое огорчение, видя, как молодая леди приобретает влияние на ее брата, которого она уговорила завести экипаж, окрашенный в яркий цвет, и улучшить домашнее хозяйство путем увеличения расходов по крайней мере до тысячи фунтов в год; впрочем, этот отказ от бережливости не произвел никакого впечатления на его расположение духа и образ жизни, ибо, как только было покончено с мучительной церемонией приема гостей и возвращения визитов, он снова вернулся в компанию своих друзей моряков, с которыми проводил наилучшие часы.
Но если он и был доволен своим положением, иначе обстояло дело с мисс Гризль, которая, видя, что ее авторитет в семье значительно подорван, ее прелестями пренебрегает весь мужской пол в окрестностях, а умерщвляющая рука времени грозно простерлась над ее головой, начала ощущать ужас вечного девства и, как бы в отчаянии, задумала спасти себя во что бы то ни стало от столь печального удела. Приняв такое решение, она составила план, осуществление коего особе менее предприимчивой и стойкой, чем она, показалось бы вовсе невозможным; это было ни больше ни меньше, как завоевание сердца коммодора, которое - читатель охотно этому поверит - было не очень восприимчиво к нежным впечатлениям, но, напротив, черпало силы в бесчувственности и предубеждении против чар всех представительниц женского пола и в особенности склонялось к предубеждению против категории, отмеченной названием "старые девы", к которой мисс Гризль имела к тому времени несчастье быть причисленной. Тем не менее она вышла на поле битвы и, обложив эту, якобы неприступную, крепость, начала в один прекрасный день, когда Траньон обедал у ее брата, пробивать дорогу, неожиданно высказывая обольстительные похвалы честности и искренности мореплавателей, обращая сугубое внимание на его тарелку и с притворным сюсюканьем одобряя каждое его слово, которое скромность позволяла ей услышать или превратить в шутку. Мало того, даже когда он оставлял за бортом пристойность, что случалось нередко, она осмеливалась пенять ему за развязную речь, со снисходительной усмешкой говоря:
- Право же, у вас, джентльменов, связанных с морем, такие странные привычки.
Но эти любезности настолько не достигли цели, что, отнюдь не подозревая истинной их причины, коммодор тем же самым вечером, в клубе, в присутствии ее брата, с которым он к тому времени мог позволить себе любую вольность, не постеснялся послать к черту эту косоглазую, тупомордую, болтливую дуру и тотчас после этого выпил за погибель всех старых дев. Мистер Пикль поддержал тост без малейшего колебания и на следующий день уведомил о нем сестру, которая перенесла обиду с удивительным смирением и не отказалась от своего замысла, не предвещавшего ничего хорошего, пока ее внимание не было отвлечено и поглощено другой заботой, каковая прервала на время развитие этого плана. Ее невестка после нескольких месяцев замужества проявила явные симптомы беременности, ко всеобщему удовольствию заинтересованных лиц и невыразимой радости мисс Гризль, которая, как мы уже намекали, прежде всего заботилась о сохранении родового имени. Посему, едва успев подметить признаки, оправдывающие и укрепляющие ее надежду, она отложила свои личные дела и, забыв о досаде и раздражении, вызванных поведением миссис Пикль, когда та завладела ее полномочиями, а быть может, видя в ней не что иное, как сосуд, вмещающий наследника ее брата и предназначенный произвести его на свет, решила, не щадя сил, холить, беречь и лелеять невестку на протяжении всей ее беременности.
С этой целью она купила "Акушерство" Кульпепера, которое вместе с глубокомысленным произведением, написанным Аристотелем, она изучала с неутомимым рвением, а также внимательно читала "Полную домашнюю хозяйку" и "Лечебник" Куинси, выбирая желе и варенья, рекомендуемые этими авторами как целебные или очень вкусные, на пользу и утешение своей невестке в период ее беременности. Она не позволяла ей есть коренья, зелень, фрукты и всевозможные овощи; и однажды, когда миссис Пикль собственноручно сорвала персик и уже поднесла его ко рту, мисс Гризль обратила внимание на этот безрассудный поступок и, бросившись к ней, упала на колени в саду, умоляя ее со слезами на глазах побороть столь пагубное желание. Едва ее просьба была исполнена, она вспомнила, что ребенок может поплатиться каким-нибудь некрасивым родимым пятном или неприятной болезнью, если потребность, ее невестки не получит удовлетворения, и с такою же пылкостью стала упрашивать, чтобы та съела плод, а затем сбегала за возбуждающим напитком своего собственного изготовления, который заставила проглотить свою невестку, дабы обезвредить принятый ею яд.
Это чрезвычайное рвение и нежность были весьма тягостны для миссис Пикль, которая, обдумывая различные способы вновь обрести покой, решила, наконец, занять мисс Гризль таким поручением, какое помешало бы этому неусыпному присмотру, казавшемуся ей столь надоедливым и неприятным. Недолго ждала она случая привести свой замысел в исполнение. На следующий же день один джентльмен, случайно обедавший у мистера Пикля, на беду упомянул об ананасе, кусок которого он съел на прошлой неделе в доме знатного лица, жившего в другом конце страны, на расстоянии по крайней мере сотни миль.
Едва было произнесено название этого рокового плода, как мисс Гризль, неустанно следившая за выражением лица своей невестки, встревожилась, ибо ей почудилось в нем нечто, свидетельствующее о любопытстве и зародившемся желании, и, заявив, что она сама никогда не стала бы есть ананасы, противоестественный продукт, извлеченный с помощью искусственного огня из отвратительного навоза, - спросила дрожащим голосом, разделяет ли миссис Пикль ее мнение. Эта молодая леди, которая не лишена была лукавства и проницательности, тотчас угадала смысл ее слов и отвечала с притворным равнодушием, что не стала бы досадовать, если бы не было на свете ни одного ананаса, раз она имеет возможность наслаждаться плодами своей родной страны.
Такой ответ был дан в интересах гостя, который, несомненно, был бы наказан за свою неосторожность негодованием мисс Гризль, если бы ее невестка проявила малейшее пристрастие к упомянутому плоду. Ответ произвел желаемое действие и восстановил среди присутствующих спокойствие, которое подвергалось немалой опасности вследствие неосмотрительности джентльмена.
Однако на следующее утро после завтрака беременная леди, осуществляя свой план, зевнула, якобы случайно, прямо в лицо своей девственной золовке, которая, крайне обеспокоившись такою судорогой, сочла это симптомом сильного желания и захотела узнать предмет его, после чего миссис Пикль с притворной улыбкой сообщила ей, что ела во сне чудеснейший ананас. Такое признание немедленно вызвало вопль мисс Гризль, которая, заметив, сколь сильно удивлена ее невестка этим возгласом, заключила ее в свои объятия и заявила с истерическим смехом, что она невольно вскрикнула от радости, ибо в ее власти удовлетворить желание дорогой невестки; леди, жившая по соседству, обещала подарить ей два прекрасных ананаса, за которыми она сегодня же отправится. Миссис Пикль ни за что не хотела согласиться на это предложение, намереваясь избавить ее от лишних хлопот, и заявила, что если она и испытывала желание отведать ананас, то оно было весьма слабым, и, стало быть, разочарование не могло иметь дурных последствий. Но это заявление было высказано таким тоном (которым она прекрасно умела пользоваться), что не только не разубедило, но подстрекнуло мисс Гризль отправиться немедленно - отнюдь не с визитом - к той леди, чье обещание было ею самою выдумано, дабы не нарушать спокойствия невестки, но наугад по всей стране на поиски злополучного плода, который мог причинить столько бед и вреда ей самой и дому ее отца.
В течение трех дней и трех ночей безуспешно переезжала она в сопровождении слуги с места на место, не думая о своем здоровье и не заботясь о своей репутации, начинавшей страдать от самой природы ее поисков, которым она предавалась с таким необычайным пылом и волнением, что все, с кем она беседовала, смотрели на нее как на несчастную особу, чьи умственные способности серьезно расстроены.
Потерпев полную неудачу в своих расследованиях в пределах графства, она, наконец, решила посетить знатное лицо, в чьем доме, на ее беду, угощали назойливого гостя, и прибыла в почтовой карете в его поместье, где изложила все дело так, словно от него зависело счастье всей семьи. С помощью подарка, сделанного садовнику его лордства, она достала плод Гесперид, с которым и вернулась торжествующая.
ГЛАВА VI
Мисс Гризль неутомима в потворстве желаниям своей невестки. - Перигрин появляется на свет, и его воспитывают вопреки указаниям и увещаниям, его тетки, которая испытывает по этому случаю раздражение и возвращается к плану, отвергнутому ею ранее
Успех этой затеи мог подстрекнуть миссис Пикль испробовать на золовке еще ряд других такого же характера, не помешай ей жестокая лихорадка, которой заболела ее ревностная помощница в результате усталости и беспокойства, ею испытанных; и эта лихорадка, пока она длилась, в такой же степени обеспечивала миссис Пикль покой, как и любая уловка, какую та могла бы измыслить. Но как только мисс Гризль выздоровела, миссис Пикль, стесненная не меньше, чем раньше, принуждена была в целях самозащиты прибегнуть к какой-нибудь другой уловке и так изощрялась в своих выдумках, что и по сей день остается невыясненным, не было ли у нее и в самом деле таких причудливых и капризных прихотей, какие она себе приписывала, ибо страстные ее желания не ограничивались требованиями, продиктованными небом и желудком, но затрагивали и все прочие органы чувств и даже завладевали ее воображением, которое в тот период казалось расстроенным.
Однажды ей страстно захотелось ущипнуть за ухо своего супруга, и с великим трудом сестра убедила его подвергнуться операции. Однако эта задача была легкой по сравнению с другой, предпринятой ею с целью удовлетворить необъяснимое желание миссис Пикль и заключавшейся ни больше ни меньше, как в том, чтобы коммодор предоставил свой подбородок в распоряжение брюхатой леди, которая пламенно мечтала о возможности вырвать три черных волоса из его бороды.
Когда эта просьба была впервые доведена супругом до сведения мистера Траньона, ответом коммодора был страшный поток ругательств, сопровождавшихся таким взглядом и произнесенных таким тоном, что бедный проситель мгновенно умолк. В результате мисс Гризль поневоле взяла это дело в свои руки и на следующий день отправилась в крепость, получив доступ - командир в это время спал - с помощью лейтенанта, приказавшего впустить ее шутки ради; там она терпеливо ждала, пока он не проснулся, а затем приветствовала его во дворе, где он имел обыкновение совершать утреннюю прогулку.
Он был как громом поражен при виде женщины в том месте, которое до сей поры являлось запретным для всех представительниц этого пола, и немедленно обратился с речью к Тому Пайпсу, стоявшему на вахте. Тогда мисс Гризль, упав перед ним на колени, разразилась патетическими мольбами, заклиная его выслушать и исполнить ее просьбу; но как только последняя была изложена, он заревел столь неистово, что по всему двору разнеслось "сука" и "черт подери", каковые слова он повторил с поразительной быстротой, без всякого смысла и связи, после чего удалился в свое святилище, оставив разочарованную ханжу в смиренной позе, столь безуспешно принятой ею, дабы смягчить его черствое сердце.
Как ни был унизителен такой отпор для леди, соблюдающей собственное достоинство, она не отказалась от своего намерения, но постаралась заинтересовать своим делом советчиков и приверженцев коммодора. С этой целью она пыталась привлечь на свою сторону мистера Хэтчуея, который, будучи весьма обрадован ситуацией, сулившей столько смеха и веселья, охотно пошел ей навстречу и обещал использовать для ее удовлетворения все свое влияние. Что же касается боцманмата, то он был умилостивлен подаренной ему гинеей, которую она сунула ему в руку. Короче, мисс Гризль неустанно занималась этими переговорами на протяжении десяти дней, в течение которых коммодор был упорно осаждаем ее просьбами и увещаниями своих приятелей и поклялся, что его люди составили заговор против его жизни, которая стала ему в тягость, после чего он, наконец, уступил и был препровожден на место действия, как жертва на алтарь или, вернее, как упирающийся медведь, когда его ведут к столбу среди криков и воя мясников и их собак.
В конце концов эта победа оказалась менее блестящей, чем воображали победители, ибо когда пациента усадили, а исполнительница вооружилась щипцами, возникло маленькое затруднение. В течение некоторого времени она не могла отыскать ни одного черного волоса на лице мистера Траньона; тогда мисс Гризль, очень встревоженная и растерявшаяся, прибегла к увеличительному стеклу, стоявшему на ее туалетном столике, и после тщательного осмотра обнаружила темный волосок, каковой миссис Пикль, наложив инструмент, выдернула с корнем, к немалому смятению его владельца, который, почувствовав боль значительно более острую, чем предполагал, вскочил и поклялся, что не расстанется с другим волосом даже для того, чтобы спасти их всех от проклятья.
Мистер Хэтчуей призывал его к терпению и покорности; мисс Гризль повторила свои мольбы с великим смирением, но, видя, что он глух ко всем ее просьбам и твердо решил покинуть этот дом, она обвила руками его колени и стала заклинать во имя любви к богу, чтобы он возымел сострадание к несчастной семье и потерпел еще чуточку ради бедного ребенка, который в противном случае родится с седой бородой. Отнюдь не растроганный, он был скорее раздражен таким доводом, на который ответил с большим негодованием:
- Убирайтесь к черту, косоглазая сука! Он будет повешен гораздо раньше, чем у него вырастет хоть какая-нибудь борода!
С такими словами он вырвался из ее объятий, бросился к двери и, ковыляя, направился к своему дому с такой поразительной быстротой, что лейтенант не мог его догнать, покуда он не подошел к собственным воротам. А мисс Гризль была столь потрясена его бегством, что ее невестка, исключительно из сострадания, попросила ее не огорчаться, уверяя, что ее собственное желание уже удовлетворено, ибо она вырвала сразу три волоса, не доверяя с самого начала терпению коммодора.
Но хлопоты усердной родственницы не прекратились и после благополучного завершения этого предприятия; ее энергия была направлена на выполнение других задач, продиктованных фантазией ее невестки, почувствовавшей однажды непреодолимую потребность во фрикасе из лягушек, которые бы являлись уроженками Франции; итак, возникла необходимость послать человека в это королевство. Но так как нельзя было положиться на добросовестность слуги, то мисс Гризль взяла это дело на себя и отплыла на катере в Булонь, откуда возвратилась через двое суток с кадкой, наполненной этими проворными тварями, но когда они были приготовлены по всем правилам искусства, невестка отказалась их отведать под тем предлогом, что приступ мучительного желания миновал. Однако ее влечения проявились в иной форме и сосредоточились на занятной принадлежности домашнего хозяйства, которая была собственностью жившей по соседству знатной леди, и, по слухам, весьма необычной. Это было не что иное, как фарфоровый ночной горшок превосходной работы, сделанный по заказу почтенной владелицы, которая пользовалась им для своих интимных нужд и берегла его как неоценимую домашнюю утварь.
Мисс Гризль содрогнулась при первом же услышанном ею от невестки намеке на желание обладать этим предметом, ибо она знала, что его не удастся купить, а нрав леди, который бы отнюдь не из приятнейших с точки зрения гуманности и снисходительности, пресекал всякую надежду позаимствовать его на время. Поэтому она попыталась рассеять доводами это капризное желание, как сумасбродную фантазию, которую следует побороть и подавить; миссис Пикль была, по всей видимости, убеждена и удовлетворена ее аргументами и советом, но тем не менее не могла удовольствоваться никаким иным приспособлением, и ей угрожала весьма серьезная неприятность. Взбудораженная той опасностью, какой, по ее мнению, она подвергалась, мисс Гризль бросилась в дом леди; получив частную аудиенцию, сообщила ей о плачевном положении своей невестки и воззвала к милосердию леди, которая, вопреки ожиданиям, приняла ее очень благосклонно и согласилась потворствовать желанию миссис Пикль.
Мистер Пикль начал приходить в дурное расположение духа от тех издержек, какие должен был понести из-за каприза своей жены, которая и сама была встревожена этим последним эпизодом и решила не давать волю своей фантазии; благодаря этому мисс Гризль, избавленная от каких-либо чрезвычайных хлопот, пожала желанные плоды своих сладчайших надежд с рождением прекрасного мальчика, которого ее невестка спустя несколько месяцев произвела на свет.
Я пропущу описание бесконечной радости по случаю этого важного события и замечу только, что мать миссис Пикль и тетка были крестными матерями, а коммодор присутствовал на церемонии как крестный отец младенца, которому дали при крещении имя Перигрин из уважения к памяти покойного дяди. Покуда мать была прикована к постели и не могла поддерживать свой авторитет, мисс Гризль взяла на свое попечение ребенка и присматривала с удивительной бдительностью за нянькой и повивальной бабкой, вникая в мельчайшие их обязанности, которые исполнялись по особым ее указаниям.
Но миссис Пикль, едва получив возможность вернуться к заведованию хозяйством, сочла нужным изменить некоторые порядки, касавшиеся ребенка, которые были введены по распоряжению ее золовки, и, помимо прочих новшеств, приказала, чтобы свивальники, обматывавшие младенца аккуратно, как египетскую мумию, были сняты и выброшены, дабы не подвергать природу никаким стеснениям и не препятствовать свободной циркуляции крови. И каждое утро собственноручно она быстро окунала его в лоханку, наполненную холодной водой. Эта операция показалась мягкосердечной мисс Гризль таким варварством, что она не только восстала против нее со всем присущим ей красноречием, проливая во время этой церемонии обильные слезы над жертвой, но и уселась немедленно в экипаж и отправилась к известному деревенскому врачу, к которому обратилась с такими словами:
- Скажите, пожалуйста, доктор, не опасно ли и не жестоко ли допускать, чтобы бедный хрупкий младенец погиб от погружения в ледяную воду?
- Да, - ответил доктор, - я утверждаю, что это настоящее убийство.
- Вижу, что вы человек весьма ученый и проницательный, - сказала она, и прошу вас, будьте так добры изложить это мнение в письменной форме собственноручно.
Доктор немедленно исполнил просьбу и высказался на клочке бумаги в таком смысле:
"Сим удостоверяю для тех, кого это может интересовать, что я твердо уверен, и таково мое неизменное убеждение, что всякий, кто допускает младенца погибнуть от погружения его в холодную воду, даже если упомянутая вода и не холодна, как лед, в действительности является повинным в убийстве упомянутого младенца, что заверяю своею подписью.
Комфит Колосинт".
Получив это удостоверение, за которое врач был тотчас вознагражден, она вернулась ликующая и надеялась, опираясь на такой авторитет, преодолеть всякое сопротивление. Итак, на следующее утро, когда ее племянника собирались подвергнуть очередному крещению, она извлекла свидетельство, которое, по ее представлениям, давало ей власть отменить столь бесчеловечную процедуру. Но она обманулась в своих ожиданиях, как ни были они оправданы. Миссис Пикль отнюдь не утверждала, будто расходится во мнении с доктором Колосинтом.
- К его репутации и убеждениям, - сказала она, - я питаю такое уважение, что буду заботливо соблюдать осторожность, рекомендуемую этим свидетельством, в котором он, нисколько не осуждая моего образа действий, заявляет только, что убийство есть преступление, - заявление, справедливость коего я, нужно надеяться, никогда не буду оспаривать.
Мисс Гризль, которая, по правде говоря, просмотрела слишком бегло документ, дававший ей, по ее мнению, полномочия, прочитала бумагу более внимательно и была ошеломлена своею несообразительностью. Впрочем, потерпев поражение, она нимало не убедилась в том, что ее возражения против холодной ванны были неразумны; наоборот, наделив врача разнообразными ругательными эпитетами за недостаток знания и искренности, она самым серьезным и торжественным тоном выразила протест против гибельного обычая окунать ребенка - против жестокости, которой она, с божьей помощью, никогда не разрешила бы по отношению к своему собственному отпрыску. И, сложив с себя ответственность за печальный исход, который неизбежно должен был воспоследовать, она заперлась в своей комнате, чтобы предаться скорби и досаде.
Однако она ошиблась в своих предсказаниях. Ребенок, вместо того чтобы утратить здоровье, казалось, обретал новые силы после каждого погружения в воду, словно решил подвергнуть сомнению мудрость и предусмотрительность своей тетки, которая, по всей вероятности, никогда не могла простить ему это отсутствие почтительности и уважения. Такой вывод вытекает из ее отношения к нему в последующие дни его младенческой жизни, в течение которых она, как известно, мучила его не раз, когда ей представлялся случай втыкать ему в тело булавки, не подвергаясь опасности быть замеченной. Одним словом, за короткое время у нее остыла любовь к этой надежде семьи, которую она предоставила заботам матери, в чьи обязанности, несомненно, входило руководить воспитанием собственного ребенка; сама же она возобновила свои операции над коммодором, которого решила во что бы то ни стало завоевать и поработить. И должно признать, что знание мисс Гризль человеческого сердца никогда не проявлялось так наглядно, как в тех методах, какие она применяла для достижения этой важной цели.
Сквозь грубую, шероховатую скорлупу, которая облекала душу Траньона, она легко могла обнаружить солидную дозу того тщеславия и самомнения, какие обычно царят даже в самой грубой душе, и к ним она неустанно взывала. В его присутствии она всегда высказывалась против лукавства и бесчестного лицемерия людей, никогда не забывала произносить обвинительные речи против того крючкотворства, в котором столь сведущи законники в ущерб и на погибель своих ближних, и заявляла, что в жизни моряков, поскольку она имела возможность судить или слышать, преобладали только дружба, искренность и глубокое презрение ко всему, что подло или эгоистично.
Такого рода разговоры в совокупности с некоторыми особыми знаками внимания незаметно воздействовали на дух коммодора, и воздействовали тем сильнее, что прежнее его предубеждение зиждилось на весьма шатком фундаменте. Его антипатия к старым девам, зародившаяся на основании слышанных им рассказов, начала постепенно уменьшаться, когда он обнаружил, что они не такие уж адские твари, какими их представляют; и немного времени спустя слышали, как он заявил в клубе, что в сестре Пикля меньше от суки, чем он воображал. Вскоре этот сомнительный комплимент, через посредство брата, дошел до слуха мисс Гризль, которая, после такого поощрения, удвоила свою изобретательность и внимание, и в результате не прошло и трех месяцев, как он в том же месте удостоил ее наименования чертовски разумной девки.
Хэтчуей, встревоженный такой декларацией, которая, как он опасался, предвещала нечто фатальное для его личной выгоды, сказал с усмешкой своему командиру, что у нее хватит ума подвести его под свою корму, и он не сомневается, что такое старое, ветхое судно ничего не потеряет, если его возьмут на буксир.