Страница:
Когда эти увещания привели лишь к тому, что он стал избегать своих советчиков, им пришлось изменить свое отношение к нему, оказать ему помощь и даже допустить за общий стол, а затем, к великой радости юного солдата, записать его в батальон для несения службы наравне со всеми другими. Когда он добился, наконец, заветной цели, его отыскал родственник матери, капитан, употребивший все свое влияние, чтобы уговорить М. вернуться в школу, Но, убедившись в том, что тот глух ко всем уговорам и угрозам, капитан вынужден был взять его на свое попечение, и когда армия двинулась к Дамблену, оставил его в Стирлинге с наказом не выходить за стены крепости.
Он не противоречил капитану, боясь, что непослушание заставит родственника запереть его в замке. Как только капитан отправился в поход, М., воспламененный желанием видеть сражение, присоединился к тому полку, в котором находились прежние его покровители, а затем выступил на поле битвы, где даже в этом юном возрасте обнаружил незаурядную храбрость, участвуя в спасении двух полковых знамен; он был представлен герцогу Аргайлю и настоятельно рекомендован бригадиру Гренту, принявшему его в свой полк и посулившему позаботиться о его судьбе, как только представится к тому случай. Но этот джентльмен скоро впал в немилость у герцога и был отстранен от командования, а полк отправился в Ирландию под начальством полковника Нассау, расположение которого приобрел юный волонтер, и его представили королю для производства в знаменосцы; он и стал бы знаменосцем, если бы, на его беду, часть солдат не была отпущена.
Вследствие такого сокращения полка, происшедшего в самую суровую пору года, он вынужден был вернуться на родину, претерпевая ужасные лишения, ибо у него не было денег. Все еще влюбленный в жизнь солдата, он поступил в полк шотландских драгун, под начальством ныне покойного сэра Джеймса Кембела, знавшего его семью и пообещавшего ему быстрое повышение. В этом полку он оставался три года, в течение которых ему не пришлось участвовать в сражении, если не считать битвы при Гленсхиле. Такая жизнь могла бы дурно повлиять на живой характер М., если бы он не упражнял ума чтением книг исторических, географических, развлекательных и повествующих о путешествиях, а также и тех, что знакомили с войнами, древними и современными; такие книги он читал с увлечением по шестнадцати часов в сутки. Примерно в это время он познакомился с ученым джентльменом, который, отметив его неутолимую жажду знаний, решил руководить его занятиями. Под руководством такого опытного человека юный солдат приступил к более серьезному и полезному чтению. Столь велико было его желание как можно быстрее преуспеть в науках, что в течение трех месяцев он одолел сочинения Локка и Мальбранша и ознакомился с первыми шестью, а также с одиннадцатой и двенадцатой книгами "Элементов" Евклида. Он изучал Пуффендорфа и Греция с необычайным прилежанием и овладел в достаточной мере французским языком; одержимый жаждой знаний и убедившись, что войны не предвидится и военная служба ничего ему не даст, он покинул армию и прошел курс университетского обучения.
Преуспевая в своих занятиях, он решил посвятить себя церкви и столь выдвинулся как ученый богослов под руководством знаменитого эдинбургского профессора, что неоднократно выступал публично с кафедры и снискал общее одобрение. Но осуществить свой план ему не удалось благодаря необъяснимой суровости кое-кого из шотландских священников, которые истолковывали самые невинные его слова как легкомысленные, а все его поступки объявляли непристойными; посему он воспользовался первым удобным случаем, чтобы поехать за границу, обуреваемый желанием повидать чужие страны, и отправился в Голландию, где на протяжении двух лет изучал римское право, а также естественное право и право наций под руководством знаменитых профессоров Толье и Барбейрака.
Закончив, таким образом, свое образование, он направился в Париж с целью усовершенствоваться во французском языке и приобрести полезные знания, насколько позволяли ему незначительные его средства. Проезжая через Нидерланды, он добрался до Намюра и засвидетельствовал свое уважение епископу Стрикленду и генералу Колье, принявшим его весьма любезно благодаря рекомендательным письмам, которыми он запасся в Гааге; вспомнив о двух знаменах, старый генерал пообещал ему свое покровительство, если бы он захотел служить Голландии.
Хотя он совсем исцелился от своего военного донкихотства, тем не менее он не отклонил этого милостивого предложения, но, поблагодарив в самых учтивых выражениях, сказал генералу, что заедет к нему на обратном пути из Франции и, в том случае, если решит возвратиться в армию, почтет за особую честь служить под его начальством.
Пробыв два месяца во Фландрии, он проследовал в Париж и, не пожелав поселиться в Сен-Жерменском предместье, как принято у путешествующих англичан, снял помещение на другом берегу реки; он сошелся с французскими офицерами, которые являются самыми обходительными джентльменами в этой стране, когда выходят из буйного юношеского возраста. Он был очень этим доволен и удивлялся безумию своих соотечественников, упускающих из виду цель пребывания за границей, ибо они проводят время в праздности и встречаются только друг с другом.
Находясь еще в Голландии, он познакомился с лучшими французскими писателями, благодаря чему мог принимать участие в их беседах, что пошло ему на пользу; это не только помогло ему усовершенствоваться во французском языке, но и расширило круг знакомств; он сблизился с несколькими благородными семействами, и в особенности с чинами магистратуры, которые помогли бы ему приятно провести время, будь у него достаточно денег. Но, несмотря на крайнюю бережливость, его средства через несколько месяцев почти иссякли, и предвидение близкой нужды омрачило все его удовольствия, хотя он никогда не впадал от этого в уныние, обладая столь счастливым нравом, что бедность, равно как и богатство, не оказывали влияния на его душевное состояние.
Отсутствие денег тем не менее поставило его в затруднительное положение, и он раздумывал над тем, вернуться ли ему к генералу Колье, или возвратиться в Лондон, где он мог заняться каким-нибудь делом, приличествующим джентльмену; его огорчала невозможность совершить большое путешествие или по крайней мере побывать на юге Франции.
Итак, покуда он колебался между двумя решениями, однажды утром его посетил джентльмен, с которым он находился в приятельских отношениях, поддержав его когда-то в столкновении с грубым немцем, которое окончилось поединком. Этот джентльмен предложил ему поехать на две недели в Фонтенбло, где в ту пору находился королевский двор; когда М. отклонил это предложение с необычной решительностью, его приятель попытался узнать причину отказа и в конце концов спросил: "Может быть, вам не хватает денег?"
М. ответил, что денег у него достаточно для возвращения в Лондон, где он может раздобыть средства к существованию. Как только он это сказал, приятель взял его за руку и воскликнул :
- Мой друг, я знаю о ваших затруднениях и давно предложил бы вам деньги в долг, если бы был уверен, что вы не откажетесь; я и теперь не решаюсь сделать такое предложение, но настаиваю, чтобы вы взяли вот эти две бумажки, за которые вы мне заплатите, когда женитесь и возьмете в приданое двадцать тысяч фунтов или получите должность, приносящую по тысяче в год.
С этими словами он протянул ему две акции по две тысячи ливров каждая.
М. был поражен таким благородством человека, мало ему знакомого, и, выразив свою благодарность, упорно отказывался брать на себя такое обязательство; но в конце концов, поддавшись уговорам, он согласился принять одну акцию при условии, если джентльмен возьмет от него вексель на ту же сумму. Тот не соглашался, пока М. не обещал взять у него взаймы вдвое большую сумму, если будет в этом нужда. За такой великодушный и дружеский поступок М. представился случай в дальнейшем отплатить ему с избытком, хотя он не мог не сожалеть о такой возможности. Ибо сей достойный человек, обманутый негодяем-адвокатом и претерпевший немало других бедствий, попал вместе с любимой женщиной в крайне тяжелое положение, которое угрожало гибелью всему семейству. М. почувствовал невыразимое удовлетворение, спасая своего благодетеля из западни.
Таким образом, благодаря помощи приятеля М. решил выполнить свой прежний план и посетить юг Франции, а заодно и испанские порты вплоть до Кадикса, откуда предполагал вернуться морем в Лондон. С этой целью он отправил свои вещи дилижансом в Лион, намереваясь ехать на почтовых, чтобы иметь возможность лучше изучить страну и останавливаться в тех местах, где есть что посмотреть. Когда он прощался со своими парижскими друзьями, снабдившими его многочисленными рекомендательными письмами, один из его соотечественников, очень плохо говоривший по-французски, услышав о его намерении, попросил разрешения ехать с ним вместе.
С этим новым спутником он отправился в Лион, где благодаря рекомендательным письмам его радушно приняли интендант и другие знатные особы в городе, и после короткого пребывания там он проехал дальше по Роне до Авиньона в так называемой coche d'eau {Старинное название баржи (франц.).}, затем, посетив главные города Дофинэ, Лангедока и Прованса, вернулся в прекрасный город Марсель, где и он и его спутник были столь очарованы безоблачным небом, а также добродушием и гостеприимством веселых жителей, что остались там на зиму и весну. Здесь они познакомились с маркизом д'Аржан, генеральным прокурором парламента в Э, и его старшим сыном, ныне весьма известным в литературном мире; а когда все заговорили о деле отца Жирара и мадемуазель Кадьер, он сопровождал обоих джентльменов в Тулон, где маркизу было поручено произвести следствие.
Возвратившись в Марсель, он встретил там небезызвестного знатного лорда, очень богатого, сопровождаемого гувернером-швейцарцем, двумя родственниками и соотечественниками гувернера, а также свитой из пяти слуг. Они никого не знали в городе; поэтому М. познакомил их с интендантом и с другими знатными семействами. Он так, понравился его лордству, что тот настоятельно предлагал ему жить с ним вместе в Англии на правах друга и управлять всеми его делами за вознаграждение в четыреста фунтов в год.
Такое предложение было очень соблазнительно для человека, лишенного средств и постоянного местожительства. М. не видел оснований для отказа; но поскольку его лордство должен был скоро уехать и убеждал сопровождать его в Париж, а оттуда в Англию, М. почитал неудобным и невежливым становиться поперек дороги его гувернеру, который мог на него обидеться, а посему он отклонил предложение лорда впредь до его совершеннолетия, коего оставалось ждать несколько месяцев. Но его лордство настойчиво повторил свою просьбу, агувернер присоединился к ней, казалось бы, столь искренно, что он не счел возможным отказать им обоим и через несколько дней отправился с ними в Париж через Лион. Они не пробыли и трех дней в Париже, как М. заметил резкую перемену в поведении швейцарца и его родственников, которым, по всей вероятности, крайне не понравилось расположение к нему его лордства. Убедившись в этом, он немедленно решил не принимать никакого участия в борьбе за благосклонность юного лорда. Невзирая на просьбы его лордства, он заявил, что в настоящее время должен его покинуть, и, сославшись на давнишнее свое желание посетить Швейцарию и увидеть берега Рейна, обещал встретиться с ним в Англии.
Как только это намерение стало известно гувернеру и его друзьям, их физиономии сразу прояснились, и они снова сделались очень любезными; они предложили даже снабдить его письмами в Женеву, Лозанну, Берн и Золотурн, благодаря чему его встретили в этих городах весьма предупредительно. Совершив это путешествие вместе со своим другом шотландцем, заехавшим за ним в Лион, и посетив все более или менее значительные города на берегах Рейна, а также дворы электоров Палатина, Майнца и Кельна, он прибыл в Голландию, а отсюда через Нидерланды возвратился в Лондон, где встретил его лордство, который уже вернулся из Парижа.
Лорд встретил его с необычайной радостью, несколько дней не отпускал от себя и затем представил своим родственникам.
М. поехал с лордом в его поместье, где тот обращался с ним с исключительным дружелюбием и советовался обо всем; но пэр ни слова не говорил об обещанном ежегодном жаловании, а М. не напоминал об этом, полагая, что тот должен по собственному желанию выполнить свое обязательство. Устав от той жизни, какую вели в поместье, М. поехал в Бат, где пробыл две недели, и, возвратившись, узнал о намерении его лордства вновь отправиться в Париж.
Удивленный столь неожиданным решением, он попытался отговорить его от поездки. Но его убеждения не увенчались успехом благодаря влиянию некоего чужестранца, который приехал вместе с лордом из-за границы и поразил его воображение рассказами о развлечениях, куда более занимательных, чем те, каким его лордство мог предаваться в Лондоне под надзором гувернера. Поэтому лорд остался глух к доводам М. и предложил ему сопровождать его в поездке, но сей джентльмен, предвидя, что такой юноша, как его лордство, склонный к бурным страстям и легко поддающийся дурному влиянию, станет, по всей вероятности, швырять деньгами и опорочит не только свое доброе имя, но и тех, кто с ним связан, отклонил все его просьбы, сославшись на необходимость остаться по делам в Лондоне. Впоследствии он имел основания быть довольным своим решением.
Прежде чем лорд отправился в путешествие, М. напомнил ему о его обещании, сделанном в Марселе, и спросил, не переменил ли тот своего намерения, ибо в противном случае он должен будет позаботиться о себе, нимало не желая навязываться кому бы то ни было. Его лордство весьма торжественно заявил, что не отступает от своего решения, и снова просил его поехать вместе с ним во Францию, обещая вполне его удовлетворить по возвращении в Англию. Однако М. отклонил это предложение по причинам, упомянутым выше, и, хотя никогда больше не слышал упоминаний о жалованье, тем не менее продолжал служить его лордству советами; в частности, он склонил его к союзу с леди, обладающей выдающимися достоинствами, - дочерью знатного лорда, более известного своими блестящими талантами, чем титулами (обстоятельство, о коем он всегда размышлял с особенным удовлетворением, равно как и о том, что детям, которые могли быть у этой леди, должна перейти часть огромного поместья, принадлежавшего ее бабушке), а впоследствии предоставил ему возможность очистить свое имущество от крупных долгов.
Когда лорд предпринял путешествие в Париж, от денег, полученных М. от его парижского друга, не осталось почти ни одной гинеи. Из дружбы с лордом он не извлек ни малейшей выгоды и, не желая просить у него поддержки, не знал, на какие средства будет жить, не роняя своего достоинства, пока не вернется его лордство.
Такое незавидное положение было тем более неприятно, что как раз в это время он не прочь был повеселиться, пристрастился к театру, опере и другим развлечениям и завязал знакомство со многими знатными семействами, а для поддержания этих знакомств необходимы были значительные средства. Чтобы выйти из затруднительного положения, он решил заняться в свободное время переводом иностранных книг, какие были в моде; благодаря стараниям своего друга, причастного к литературе, он получил столько переводов, что едва мог с ними справиться, а кроме того написал несколько памфлетов на темы, волновавшие в то время общество, и имел успех. Он принял также участие в ежемесячном литературном журнале, где оба друга работали совместно, хотя о сотрудничестве М. никто не знал. Благодаря таким мерам он не только проводил утренние часы в полезных занятиях, но и в течение всего лета зарабатывал себе на то, что французы называют menus plaisirs {Маленькие радости жизни (франц.).}. Он посещал все ассамблеи в Лондоне и его окрестностях и значительно расширил круг знакомства среди особ прекрасного пола.
По возвращении своем в Англию он познакомился с одной леди на ассамблее неподалеку от Лондона; хотя в это время он не помышлял ни о чем, кроме обычного волокитства, но вскоре получил столь очевидные знаки внимания и выслушал столь ободряющие советы другой леди, с которой был дружен во Франции и которая участвовала в их увеселениях, что не мог не убедиться в своей победе над сердцем этой милой леди, обладавшей значительным состоянием и видами на будущее. Он добивался ее расположения настойчивым ухаживанием, на которое был мастер, и столь преуспел в своих намерениях, что по истечении надлежащего срока и после смерти тетки, - благодаря ее кончине состояние леди достигло двадцати трех тысяч фунтов, - он отважился сделать признание в любви; это признание было не только выслушано терпеливо и благосклонно, но и удостоилось ответа, удовлетворившего самые пылкие его желания.
Поощренный таким приемом, он стал настаивать на увенчании своего счастья браком; но на это предложение она ответила отказом, сославшись на недавнюю кончину своей родственницы, вследствие чего такой их шаг был бы сочтен крайне неприличным, а также и на недовольство других своих родственников, от которых она ждала в будущем богатого наследства; эти родственники хотели сочетать ее браком с ее кузеном, не пришедшимся ей по вкусу. Однако для того, чтобы М. не имел оснований досадовать на отсрочку, она, не раздумывая, вступила с ним в близкие отношения. Счастье их было полным также и благодаря таинственным и романтическим условиям; ибо он посещал ее открыто, как простой знакомый, и его обращение всегда было столь почтительным, сдержанным и холодным, что никто не мог даже и заподозрить их взаимную привязанность; но они встречались и тайно, и об этом не знала ни одна живая душа, кроме горничной леди, которую пришлось посвятить в тайну.
Такие отношения они поддерживали непрерывно свыше года, и хотя благосостояние М. целиком зависело от их брака, он, зная о ее нерасположении к замужеству, не помышлял о принуждении и совсем об этом не беспокоился, согласившись отложить церемонию, которая, как он полагал тогда, ничего не прибавит к их счастью, однако с той поры он изменил свое мнение.
Как бы там ни было, его снисходительная любовница для его успокоения и вполне полагаясь на его честь, настаивала на том, чтобы перевести на него свое состояние в надежде на брачный союз с ним. После колебаний он согласился принять этот знак ее доверия, не сомневаясь в том, что сумеет расплатиться с нею. Впрочем, и раньше она часто просила его взять на себя распоряжение ее имуществом и по разным поводам предлагала ему значительные суммы; но он ни разу не воспользовался ее великодушным предложением и принимал деньги только на дела благотворительности, и в этом случае ее готовность удовлетворить его просьбу всегда превышала его решимость обратиться за поддержкой.
Пока длилась эта связь, он познакомился с некоторыми из ее родственников и, между прочим, с одной молодой леди, столь одаренной умом и красотой, что, несмотря на всю свою рассудительность и осторожность, он не мог, встречаясь с нею, не поддаться ее очарованию. Он призывал на помощь рассудок и, полагая бесчестным и низким лелеять чувство, несовместимое с любовью к своей подруге, которая оказала ему столь безграничное доверие, пытался задушить зарождающуюся привязанность, избегая встреч с той, кто внушала это чувство.
Но страсть пустила в его сердце слишком глубокие корни; пребывание вдали от любимой только разжигало пламя, и внутренняя борьба между любовью и благодарностью лишила его сна и аппетита; недоедание, волнения и бессонница изнурили его в короткое время, и его расположение духа столь изменилось, что любовница, удивленная и встревоженная переменой, которую она приписывала какому-то душевному недугу, принимала все меры, чтобы выяснить причину.
По всей вероятности, она не ускользнула от ее наблюдательности, так как не раз любовница спрашивала его, не влюбился ли он в ее кузину, и торжественно заявляла, что, если это так, она не желает мешать его счастью и встанет на защиту его любви. Однако, заявляя об этом, она никогда не могла скрыть волнения и тревоги, производивших столь сильное впечатление на сердце М., что он готов был пожертвовать не только своим счастьем, но и жизнью, чтобы не нанести обиды той, чьей доброте и великодушию он был обязан.
Приняв такое решение, он замыслил уехать якобы для поправки здоровья, на самом же деле для того, чтобы избегнуть соблазна и подозрения в непостоянстве; это решение поддержал и его врач, который действительно полагал, что у него начинается чахотка, и посоветовал ему ехать на юг Франции. О своем намерении и о мнении врача он сообщил своей даме, согласившейся на его отъезд с большей охотой, чем он сам, пугавшийся мысли о разлуке с предметом своей любви. Когда согласие великодушной любовницы было получено, он принес ей документ, по которому она перевела на него все свое имущество; но его просьбы не привели ни к чему, и она наотрез отказалась взять назад документ, после чего он его порвал в ее присутствии и в таком виде положил на туалетный стол, в то время как она одевалась. Тут она пролила потоки слез, сказав, что теперь не сомневается в его желании уйти от нее и знает, что он полюбил другую. Он был взволнован этим доказательством ее любви и попытался успокоить ее, клянясь в верности до гроба и прося ее выйти за него замуж до его отъезда. Благодаря этому она на время успокоилась, но брак пришлось отложить по тем же причинам, какие и раньше препятствовали его заключению.
Когда все уладилось и день отъезда был назначен, она вместе со своей горничной посетила его однажды утром впервые у него в доме. После завтрака она выразила желание поговорить с ним наедине; он проводил ее в соседнюю комнату, где она сказала с необычной серьезностью:
- Дорогой М., вы собираетесь меня покинуть, и одному богу известно, встретимся ли мы снова. Если вы любите меня так, как уверяете, то должны принять этот знак дружбы и неизменной моей привязанности; по крайней мере это вам пригодится во время вашего путешествия, и если со мной что-нибудь случится до того дня, когда я снова смогу заключить вас в свои объятия, я буду спокойна, зная, что вы не нуждаетесь.
С этими словами она вложила ему в руку вышитый бумажник. Он выразил в самых трогательных словах благодарность за ее великодушие и любовь, но, раньше чем принять подарок, попросил разрешения ознакомиться с содержимым бумажника, каковое было столь значительно, что он решительно отказался от него. Только после настойчивых ее просьб он согласился принять примерно половину, а затем она настояла, чтобы он взял значительную сумму на расходы во время поездки.
Он отсрочил свой отъезд на десять дней и это время провел с ней; наконец, условившись относительно переписки, он покинул ее с сердцем, полным печали, тревоги и смятения, внушенных ему любовью и долгом. Затем он отправился во Францию и после кратковременного пребывания в Париже проехал в город Э в Провансе и дальше в Марсель; в этих двух городах он прожил около двух месяцев. Но все, что он видел, не могло рассеять грустных мыслей, угнетавших его и преследовавших его воображение, а потому он решил предпринять новое путешествие, чтобы от них отвлечься, и с этой целью убедил советника парламента в Э, человека весьма достойного, просвещенного и добродушного, сопровождать его в поездке по тем областям Франции, которых он еще не посетил. По возвращении из путешествия они встретили в Э итальянского аббата, известного своей большой ученостью и знанием людей, изъездившего всю Германию и Францию и ныне возвращавшегося на родину.
Познакомившись с этим джентльменом через своего друга советника, М. пожелал увидеть Италию, а в особенности карнавал в Венеции, и вместе с аббатом отправился из Марселя в Геную на тартане, которая, не уходя далеко в море, каждую ночь причаливала к берегу. Показав все, что было в этом городе примечательного, аббат любезно согласился сопутствовать ему через Тоскану и наиболее прославленные города Ломбардии до Венеции, где М. настоял на том, чтобы оплатить все путевые издержки, так как аббат оказал ему неоценимые услуги во время поездки. Проведя в Венеции пять недель и собравшись ехать в Рим вместе с английскими джентльменами, с которыми он случайно познакомился, М. должен был неожиданно отказаться от своего намерения, получив неприятные известия из Лондона.
Со дня отъезда из Англии он переписывался со своей великодушной, но непостоянной любовницей крайне исправно и аккуратно; первое время и она не нарушала соглашения. Но постепенно она стала столь холодно выражать свои чувства и столь небрежно поддерживать переписку, что он не мог не укорить ее за такое равнодушие; ее оправдания были подкреплены доводами, вздорность которых являлась очевидной даже для весьма непроницательного любовника.
Пока он мучился домыслами о причине столь неожиданной перемены, из Англии дошли до него слухи, которые он сопоставил с содержанием ее писем, после чего уже не мог сомневаться в ее ветрености и непостоянстве. Тем не менее, зная цену такой молве, он решил получить более достоверные сведения и немедленно выехал в Лондон через Тироль, Баварию, Эльзас и Париж.
Он не противоречил капитану, боясь, что непослушание заставит родственника запереть его в замке. Как только капитан отправился в поход, М., воспламененный желанием видеть сражение, присоединился к тому полку, в котором находились прежние его покровители, а затем выступил на поле битвы, где даже в этом юном возрасте обнаружил незаурядную храбрость, участвуя в спасении двух полковых знамен; он был представлен герцогу Аргайлю и настоятельно рекомендован бригадиру Гренту, принявшему его в свой полк и посулившему позаботиться о его судьбе, как только представится к тому случай. Но этот джентльмен скоро впал в немилость у герцога и был отстранен от командования, а полк отправился в Ирландию под начальством полковника Нассау, расположение которого приобрел юный волонтер, и его представили королю для производства в знаменосцы; он и стал бы знаменосцем, если бы, на его беду, часть солдат не была отпущена.
Вследствие такого сокращения полка, происшедшего в самую суровую пору года, он вынужден был вернуться на родину, претерпевая ужасные лишения, ибо у него не было денег. Все еще влюбленный в жизнь солдата, он поступил в полк шотландских драгун, под начальством ныне покойного сэра Джеймса Кембела, знавшего его семью и пообещавшего ему быстрое повышение. В этом полку он оставался три года, в течение которых ему не пришлось участвовать в сражении, если не считать битвы при Гленсхиле. Такая жизнь могла бы дурно повлиять на живой характер М., если бы он не упражнял ума чтением книг исторических, географических, развлекательных и повествующих о путешествиях, а также и тех, что знакомили с войнами, древними и современными; такие книги он читал с увлечением по шестнадцати часов в сутки. Примерно в это время он познакомился с ученым джентльменом, который, отметив его неутолимую жажду знаний, решил руководить его занятиями. Под руководством такого опытного человека юный солдат приступил к более серьезному и полезному чтению. Столь велико было его желание как можно быстрее преуспеть в науках, что в течение трех месяцев он одолел сочинения Локка и Мальбранша и ознакомился с первыми шестью, а также с одиннадцатой и двенадцатой книгами "Элементов" Евклида. Он изучал Пуффендорфа и Греция с необычайным прилежанием и овладел в достаточной мере французским языком; одержимый жаждой знаний и убедившись, что войны не предвидится и военная служба ничего ему не даст, он покинул армию и прошел курс университетского обучения.
Преуспевая в своих занятиях, он решил посвятить себя церкви и столь выдвинулся как ученый богослов под руководством знаменитого эдинбургского профессора, что неоднократно выступал публично с кафедры и снискал общее одобрение. Но осуществить свой план ему не удалось благодаря необъяснимой суровости кое-кого из шотландских священников, которые истолковывали самые невинные его слова как легкомысленные, а все его поступки объявляли непристойными; посему он воспользовался первым удобным случаем, чтобы поехать за границу, обуреваемый желанием повидать чужие страны, и отправился в Голландию, где на протяжении двух лет изучал римское право, а также естественное право и право наций под руководством знаменитых профессоров Толье и Барбейрака.
Закончив, таким образом, свое образование, он направился в Париж с целью усовершенствоваться во французском языке и приобрести полезные знания, насколько позволяли ему незначительные его средства. Проезжая через Нидерланды, он добрался до Намюра и засвидетельствовал свое уважение епископу Стрикленду и генералу Колье, принявшим его весьма любезно благодаря рекомендательным письмам, которыми он запасся в Гааге; вспомнив о двух знаменах, старый генерал пообещал ему свое покровительство, если бы он захотел служить Голландии.
Хотя он совсем исцелился от своего военного донкихотства, тем не менее он не отклонил этого милостивого предложения, но, поблагодарив в самых учтивых выражениях, сказал генералу, что заедет к нему на обратном пути из Франции и, в том случае, если решит возвратиться в армию, почтет за особую честь служить под его начальством.
Пробыв два месяца во Фландрии, он проследовал в Париж и, не пожелав поселиться в Сен-Жерменском предместье, как принято у путешествующих англичан, снял помещение на другом берегу реки; он сошелся с французскими офицерами, которые являются самыми обходительными джентльменами в этой стране, когда выходят из буйного юношеского возраста. Он был очень этим доволен и удивлялся безумию своих соотечественников, упускающих из виду цель пребывания за границей, ибо они проводят время в праздности и встречаются только друг с другом.
Находясь еще в Голландии, он познакомился с лучшими французскими писателями, благодаря чему мог принимать участие в их беседах, что пошло ему на пользу; это не только помогло ему усовершенствоваться во французском языке, но и расширило круг знакомств; он сблизился с несколькими благородными семействами, и в особенности с чинами магистратуры, которые помогли бы ему приятно провести время, будь у него достаточно денег. Но, несмотря на крайнюю бережливость, его средства через несколько месяцев почти иссякли, и предвидение близкой нужды омрачило все его удовольствия, хотя он никогда не впадал от этого в уныние, обладая столь счастливым нравом, что бедность, равно как и богатство, не оказывали влияния на его душевное состояние.
Отсутствие денег тем не менее поставило его в затруднительное положение, и он раздумывал над тем, вернуться ли ему к генералу Колье, или возвратиться в Лондон, где он мог заняться каким-нибудь делом, приличествующим джентльмену; его огорчала невозможность совершить большое путешествие или по крайней мере побывать на юге Франции.
Итак, покуда он колебался между двумя решениями, однажды утром его посетил джентльмен, с которым он находился в приятельских отношениях, поддержав его когда-то в столкновении с грубым немцем, которое окончилось поединком. Этот джентльмен предложил ему поехать на две недели в Фонтенбло, где в ту пору находился королевский двор; когда М. отклонил это предложение с необычной решительностью, его приятель попытался узнать причину отказа и в конце концов спросил: "Может быть, вам не хватает денег?"
М. ответил, что денег у него достаточно для возвращения в Лондон, где он может раздобыть средства к существованию. Как только он это сказал, приятель взял его за руку и воскликнул :
- Мой друг, я знаю о ваших затруднениях и давно предложил бы вам деньги в долг, если бы был уверен, что вы не откажетесь; я и теперь не решаюсь сделать такое предложение, но настаиваю, чтобы вы взяли вот эти две бумажки, за которые вы мне заплатите, когда женитесь и возьмете в приданое двадцать тысяч фунтов или получите должность, приносящую по тысяче в год.
С этими словами он протянул ему две акции по две тысячи ливров каждая.
М. был поражен таким благородством человека, мало ему знакомого, и, выразив свою благодарность, упорно отказывался брать на себя такое обязательство; но в конце концов, поддавшись уговорам, он согласился принять одну акцию при условии, если джентльмен возьмет от него вексель на ту же сумму. Тот не соглашался, пока М. не обещал взять у него взаймы вдвое большую сумму, если будет в этом нужда. За такой великодушный и дружеский поступок М. представился случай в дальнейшем отплатить ему с избытком, хотя он не мог не сожалеть о такой возможности. Ибо сей достойный человек, обманутый негодяем-адвокатом и претерпевший немало других бедствий, попал вместе с любимой женщиной в крайне тяжелое положение, которое угрожало гибелью всему семейству. М. почувствовал невыразимое удовлетворение, спасая своего благодетеля из западни.
Таким образом, благодаря помощи приятеля М. решил выполнить свой прежний план и посетить юг Франции, а заодно и испанские порты вплоть до Кадикса, откуда предполагал вернуться морем в Лондон. С этой целью он отправил свои вещи дилижансом в Лион, намереваясь ехать на почтовых, чтобы иметь возможность лучше изучить страну и останавливаться в тех местах, где есть что посмотреть. Когда он прощался со своими парижскими друзьями, снабдившими его многочисленными рекомендательными письмами, один из его соотечественников, очень плохо говоривший по-французски, услышав о его намерении, попросил разрешения ехать с ним вместе.
С этим новым спутником он отправился в Лион, где благодаря рекомендательным письмам его радушно приняли интендант и другие знатные особы в городе, и после короткого пребывания там он проехал дальше по Роне до Авиньона в так называемой coche d'eau {Старинное название баржи (франц.).}, затем, посетив главные города Дофинэ, Лангедока и Прованса, вернулся в прекрасный город Марсель, где и он и его спутник были столь очарованы безоблачным небом, а также добродушием и гостеприимством веселых жителей, что остались там на зиму и весну. Здесь они познакомились с маркизом д'Аржан, генеральным прокурором парламента в Э, и его старшим сыном, ныне весьма известным в литературном мире; а когда все заговорили о деле отца Жирара и мадемуазель Кадьер, он сопровождал обоих джентльменов в Тулон, где маркизу было поручено произвести следствие.
Возвратившись в Марсель, он встретил там небезызвестного знатного лорда, очень богатого, сопровождаемого гувернером-швейцарцем, двумя родственниками и соотечественниками гувернера, а также свитой из пяти слуг. Они никого не знали в городе; поэтому М. познакомил их с интендантом и с другими знатными семействами. Он так, понравился его лордству, что тот настоятельно предлагал ему жить с ним вместе в Англии на правах друга и управлять всеми его делами за вознаграждение в четыреста фунтов в год.
Такое предложение было очень соблазнительно для человека, лишенного средств и постоянного местожительства. М. не видел оснований для отказа; но поскольку его лордство должен был скоро уехать и убеждал сопровождать его в Париж, а оттуда в Англию, М. почитал неудобным и невежливым становиться поперек дороги его гувернеру, который мог на него обидеться, а посему он отклонил предложение лорда впредь до его совершеннолетия, коего оставалось ждать несколько месяцев. Но его лордство настойчиво повторил свою просьбу, агувернер присоединился к ней, казалось бы, столь искренно, что он не счел возможным отказать им обоим и через несколько дней отправился с ними в Париж через Лион. Они не пробыли и трех дней в Париже, как М. заметил резкую перемену в поведении швейцарца и его родственников, которым, по всей вероятности, крайне не понравилось расположение к нему его лордства. Убедившись в этом, он немедленно решил не принимать никакого участия в борьбе за благосклонность юного лорда. Невзирая на просьбы его лордства, он заявил, что в настоящее время должен его покинуть, и, сославшись на давнишнее свое желание посетить Швейцарию и увидеть берега Рейна, обещал встретиться с ним в Англии.
Как только это намерение стало известно гувернеру и его друзьям, их физиономии сразу прояснились, и они снова сделались очень любезными; они предложили даже снабдить его письмами в Женеву, Лозанну, Берн и Золотурн, благодаря чему его встретили в этих городах весьма предупредительно. Совершив это путешествие вместе со своим другом шотландцем, заехавшим за ним в Лион, и посетив все более или менее значительные города на берегах Рейна, а также дворы электоров Палатина, Майнца и Кельна, он прибыл в Голландию, а отсюда через Нидерланды возвратился в Лондон, где встретил его лордство, который уже вернулся из Парижа.
Лорд встретил его с необычайной радостью, несколько дней не отпускал от себя и затем представил своим родственникам.
М. поехал с лордом в его поместье, где тот обращался с ним с исключительным дружелюбием и советовался обо всем; но пэр ни слова не говорил об обещанном ежегодном жаловании, а М. не напоминал об этом, полагая, что тот должен по собственному желанию выполнить свое обязательство. Устав от той жизни, какую вели в поместье, М. поехал в Бат, где пробыл две недели, и, возвратившись, узнал о намерении его лордства вновь отправиться в Париж.
Удивленный столь неожиданным решением, он попытался отговорить его от поездки. Но его убеждения не увенчались успехом благодаря влиянию некоего чужестранца, который приехал вместе с лордом из-за границы и поразил его воображение рассказами о развлечениях, куда более занимательных, чем те, каким его лордство мог предаваться в Лондоне под надзором гувернера. Поэтому лорд остался глух к доводам М. и предложил ему сопровождать его в поездке, но сей джентльмен, предвидя, что такой юноша, как его лордство, склонный к бурным страстям и легко поддающийся дурному влиянию, станет, по всей вероятности, швырять деньгами и опорочит не только свое доброе имя, но и тех, кто с ним связан, отклонил все его просьбы, сославшись на необходимость остаться по делам в Лондоне. Впоследствии он имел основания быть довольным своим решением.
Прежде чем лорд отправился в путешествие, М. напомнил ему о его обещании, сделанном в Марселе, и спросил, не переменил ли тот своего намерения, ибо в противном случае он должен будет позаботиться о себе, нимало не желая навязываться кому бы то ни было. Его лордство весьма торжественно заявил, что не отступает от своего решения, и снова просил его поехать вместе с ним во Францию, обещая вполне его удовлетворить по возвращении в Англию. Однако М. отклонил это предложение по причинам, упомянутым выше, и, хотя никогда больше не слышал упоминаний о жалованье, тем не менее продолжал служить его лордству советами; в частности, он склонил его к союзу с леди, обладающей выдающимися достоинствами, - дочерью знатного лорда, более известного своими блестящими талантами, чем титулами (обстоятельство, о коем он всегда размышлял с особенным удовлетворением, равно как и о том, что детям, которые могли быть у этой леди, должна перейти часть огромного поместья, принадлежавшего ее бабушке), а впоследствии предоставил ему возможность очистить свое имущество от крупных долгов.
Когда лорд предпринял путешествие в Париж, от денег, полученных М. от его парижского друга, не осталось почти ни одной гинеи. Из дружбы с лордом он не извлек ни малейшей выгоды и, не желая просить у него поддержки, не знал, на какие средства будет жить, не роняя своего достоинства, пока не вернется его лордство.
Такое незавидное положение было тем более неприятно, что как раз в это время он не прочь был повеселиться, пристрастился к театру, опере и другим развлечениям и завязал знакомство со многими знатными семействами, а для поддержания этих знакомств необходимы были значительные средства. Чтобы выйти из затруднительного положения, он решил заняться в свободное время переводом иностранных книг, какие были в моде; благодаря стараниям своего друга, причастного к литературе, он получил столько переводов, что едва мог с ними справиться, а кроме того написал несколько памфлетов на темы, волновавшие в то время общество, и имел успех. Он принял также участие в ежемесячном литературном журнале, где оба друга работали совместно, хотя о сотрудничестве М. никто не знал. Благодаря таким мерам он не только проводил утренние часы в полезных занятиях, но и в течение всего лета зарабатывал себе на то, что французы называют menus plaisirs {Маленькие радости жизни (франц.).}. Он посещал все ассамблеи в Лондоне и его окрестностях и значительно расширил круг знакомства среди особ прекрасного пола.
По возвращении своем в Англию он познакомился с одной леди на ассамблее неподалеку от Лондона; хотя в это время он не помышлял ни о чем, кроме обычного волокитства, но вскоре получил столь очевидные знаки внимания и выслушал столь ободряющие советы другой леди, с которой был дружен во Франции и которая участвовала в их увеселениях, что не мог не убедиться в своей победе над сердцем этой милой леди, обладавшей значительным состоянием и видами на будущее. Он добивался ее расположения настойчивым ухаживанием, на которое был мастер, и столь преуспел в своих намерениях, что по истечении надлежащего срока и после смерти тетки, - благодаря ее кончине состояние леди достигло двадцати трех тысяч фунтов, - он отважился сделать признание в любви; это признание было не только выслушано терпеливо и благосклонно, но и удостоилось ответа, удовлетворившего самые пылкие его желания.
Поощренный таким приемом, он стал настаивать на увенчании своего счастья браком; но на это предложение она ответила отказом, сославшись на недавнюю кончину своей родственницы, вследствие чего такой их шаг был бы сочтен крайне неприличным, а также и на недовольство других своих родственников, от которых она ждала в будущем богатого наследства; эти родственники хотели сочетать ее браком с ее кузеном, не пришедшимся ей по вкусу. Однако для того, чтобы М. не имел оснований досадовать на отсрочку, она, не раздумывая, вступила с ним в близкие отношения. Счастье их было полным также и благодаря таинственным и романтическим условиям; ибо он посещал ее открыто, как простой знакомый, и его обращение всегда было столь почтительным, сдержанным и холодным, что никто не мог даже и заподозрить их взаимную привязанность; но они встречались и тайно, и об этом не знала ни одна живая душа, кроме горничной леди, которую пришлось посвятить в тайну.
Такие отношения они поддерживали непрерывно свыше года, и хотя благосостояние М. целиком зависело от их брака, он, зная о ее нерасположении к замужеству, не помышлял о принуждении и совсем об этом не беспокоился, согласившись отложить церемонию, которая, как он полагал тогда, ничего не прибавит к их счастью, однако с той поры он изменил свое мнение.
Как бы там ни было, его снисходительная любовница для его успокоения и вполне полагаясь на его честь, настаивала на том, чтобы перевести на него свое состояние в надежде на брачный союз с ним. После колебаний он согласился принять этот знак ее доверия, не сомневаясь в том, что сумеет расплатиться с нею. Впрочем, и раньше она часто просила его взять на себя распоряжение ее имуществом и по разным поводам предлагала ему значительные суммы; но он ни разу не воспользовался ее великодушным предложением и принимал деньги только на дела благотворительности, и в этом случае ее готовность удовлетворить его просьбу всегда превышала его решимость обратиться за поддержкой.
Пока длилась эта связь, он познакомился с некоторыми из ее родственников и, между прочим, с одной молодой леди, столь одаренной умом и красотой, что, несмотря на всю свою рассудительность и осторожность, он не мог, встречаясь с нею, не поддаться ее очарованию. Он призывал на помощь рассудок и, полагая бесчестным и низким лелеять чувство, несовместимое с любовью к своей подруге, которая оказала ему столь безграничное доверие, пытался задушить зарождающуюся привязанность, избегая встреч с той, кто внушала это чувство.
Но страсть пустила в его сердце слишком глубокие корни; пребывание вдали от любимой только разжигало пламя, и внутренняя борьба между любовью и благодарностью лишила его сна и аппетита; недоедание, волнения и бессонница изнурили его в короткое время, и его расположение духа столь изменилось, что любовница, удивленная и встревоженная переменой, которую она приписывала какому-то душевному недугу, принимала все меры, чтобы выяснить причину.
По всей вероятности, она не ускользнула от ее наблюдательности, так как не раз любовница спрашивала его, не влюбился ли он в ее кузину, и торжественно заявляла, что, если это так, она не желает мешать его счастью и встанет на защиту его любви. Однако, заявляя об этом, она никогда не могла скрыть волнения и тревоги, производивших столь сильное впечатление на сердце М., что он готов был пожертвовать не только своим счастьем, но и жизнью, чтобы не нанести обиды той, чьей доброте и великодушию он был обязан.
Приняв такое решение, он замыслил уехать якобы для поправки здоровья, на самом же деле для того, чтобы избегнуть соблазна и подозрения в непостоянстве; это решение поддержал и его врач, который действительно полагал, что у него начинается чахотка, и посоветовал ему ехать на юг Франции. О своем намерении и о мнении врача он сообщил своей даме, согласившейся на его отъезд с большей охотой, чем он сам, пугавшийся мысли о разлуке с предметом своей любви. Когда согласие великодушной любовницы было получено, он принес ей документ, по которому она перевела на него все свое имущество; но его просьбы не привели ни к чему, и она наотрез отказалась взять назад документ, после чего он его порвал в ее присутствии и в таком виде положил на туалетный стол, в то время как она одевалась. Тут она пролила потоки слез, сказав, что теперь не сомневается в его желании уйти от нее и знает, что он полюбил другую. Он был взволнован этим доказательством ее любви и попытался успокоить ее, клянясь в верности до гроба и прося ее выйти за него замуж до его отъезда. Благодаря этому она на время успокоилась, но брак пришлось отложить по тем же причинам, какие и раньше препятствовали его заключению.
Когда все уладилось и день отъезда был назначен, она вместе со своей горничной посетила его однажды утром впервые у него в доме. После завтрака она выразила желание поговорить с ним наедине; он проводил ее в соседнюю комнату, где она сказала с необычной серьезностью:
- Дорогой М., вы собираетесь меня покинуть, и одному богу известно, встретимся ли мы снова. Если вы любите меня так, как уверяете, то должны принять этот знак дружбы и неизменной моей привязанности; по крайней мере это вам пригодится во время вашего путешествия, и если со мной что-нибудь случится до того дня, когда я снова смогу заключить вас в свои объятия, я буду спокойна, зная, что вы не нуждаетесь.
С этими словами она вложила ему в руку вышитый бумажник. Он выразил в самых трогательных словах благодарность за ее великодушие и любовь, но, раньше чем принять подарок, попросил разрешения ознакомиться с содержимым бумажника, каковое было столь значительно, что он решительно отказался от него. Только после настойчивых ее просьб он согласился принять примерно половину, а затем она настояла, чтобы он взял значительную сумму на расходы во время поездки.
Он отсрочил свой отъезд на десять дней и это время провел с ней; наконец, условившись относительно переписки, он покинул ее с сердцем, полным печали, тревоги и смятения, внушенных ему любовью и долгом. Затем он отправился во Францию и после кратковременного пребывания в Париже проехал в город Э в Провансе и дальше в Марсель; в этих двух городах он прожил около двух месяцев. Но все, что он видел, не могло рассеять грустных мыслей, угнетавших его и преследовавших его воображение, а потому он решил предпринять новое путешествие, чтобы от них отвлечься, и с этой целью убедил советника парламента в Э, человека весьма достойного, просвещенного и добродушного, сопровождать его в поездке по тем областям Франции, которых он еще не посетил. По возвращении из путешествия они встретили в Э итальянского аббата, известного своей большой ученостью и знанием людей, изъездившего всю Германию и Францию и ныне возвращавшегося на родину.
Познакомившись с этим джентльменом через своего друга советника, М. пожелал увидеть Италию, а в особенности карнавал в Венеции, и вместе с аббатом отправился из Марселя в Геную на тартане, которая, не уходя далеко в море, каждую ночь причаливала к берегу. Показав все, что было в этом городе примечательного, аббат любезно согласился сопутствовать ему через Тоскану и наиболее прославленные города Ломбардии до Венеции, где М. настоял на том, чтобы оплатить все путевые издержки, так как аббат оказал ему неоценимые услуги во время поездки. Проведя в Венеции пять недель и собравшись ехать в Рим вместе с английскими джентльменами, с которыми он случайно познакомился, М. должен был неожиданно отказаться от своего намерения, получив неприятные известия из Лондона.
Со дня отъезда из Англии он переписывался со своей великодушной, но непостоянной любовницей крайне исправно и аккуратно; первое время и она не нарушала соглашения. Но постепенно она стала столь холодно выражать свои чувства и столь небрежно поддерживать переписку, что он не мог не укорить ее за такое равнодушие; ее оправдания были подкреплены доводами, вздорность которых являлась очевидной даже для весьма непроницательного любовника.
Пока он мучился домыслами о причине столь неожиданной перемены, из Англии дошли до него слухи, которые он сопоставил с содержанием ее писем, после чего уже не мог сомневаться в ее ветрености и непостоянстве. Тем не менее, зная цену такой молве, он решил получить более достоверные сведения и немедленно выехал в Лондон через Тироль, Баварию, Эльзас и Париж.