Страница:
Хэтчуей, все еще сомневаясь в здравом его рассудке и любопытствуя узнать содержание письма, которое произвело такое необычайное действие на Перигрина, последовал за ним в надежде, что тот удостоит его доверия во время прогулки. Как только наш герой появился у двери, его приветствовал курьер, который все время поджидал его здесь.
- Да благословит бог вашу честь, сквайр Пикль, - воскликнул он, - и да поможет он вам наследовать вашему отцу!
Как только эти слова слетели с его уст, лейтенант, подскочив к земляку, с волнением схватил его за руку и спросил, неужели престарелый джентльмен в самом деле успокоился.
- Ох, мистер Хэтчуей! - отвечал тот. - Он помер, да так внезапно, что даже не успел составить завещание.
- Будь я проклят! - воскликнул моряк. - Это самая приятная весть, какую я слышал с той поры, когда впервые пустился в плаванье. Вот тебе, братец, мой кошелек, и нагрузись до отказа самыми лучшими напитками!
С этими словами он дал крестьянину десять шиллингов, и немедленно Том огласил весь двор звуками своего инструмента. Перигрин, выйдя во двор, передал своему верному другу записку, тот отправился с ней к капитану Гантлиту и через полчаса вернулся с этим джентльменом, который, само собой разумеется, был от души обрадован всем происшедшим.
ГЛАВА CIV
Перигрин советуется с друзьями и прощается с тюрьмой Флит. - Он прибывает в дом отца и защищает свое право наследования
Что касается мизантропа, Перигрин не скрыл от него счастливого поворота своей фортуны. Пайпс был послан к старику с запиской, содержащей просьбу о его немедленном прибытии. Повинуясь вызову, тот приехал, с неудовольствием ворча, что его лишили нескольких часов покоя. Но письмо немедленно зажало ему рот, и он "разразился страшным и зловещим смехом"; а затем, после того как он принес поздравления, они стали совещаться о мерах, какие надлежит предпринять по случаю такого события. Для длительных споров не было оснований. Все единодушно порешили на том, что Пикль должен немедленно отправиться в крепость, куда Гантлит и Хэтчуей намеревались его сопровождать. Пайпсу приказали заказать две почтовых кареты, покуда Гантлит выхлопочет разрешение взять его на поруки и достанет денег для поездки; по желанию Перигрина, он должен был скрывать от сестры эту новость, чтобы наш герой, устроив свои дела, мог поразить ее неожиданным известием.
Все эти приготовления заняли не больше часа, и наш герой покинул Флит, оставив двадцать гиней начальнику тюрьмы для раздачи нуждающимся заключенным, из которых многие провожали его до ворот, желая ему долгой жизни и благоденствия. И он отправился в крепость в радостном возбуждении, не омрачаемом скорбью о смерти родителя, чьей отеческой нежности он никогда не ведал. Его душе был чужд этот пресловутый инстинкт любви, якобы питающий милосердие.
Из всех путешествий, какие он когда-либо совершал, это было самым восхитительным. Он чувствовал невыразимый восторг, вполне понятный, если принять во внимание, что он обладал воображением и испытал столь внезапную перемену в своей судьбе. Он вышел из тюрьмы и избег позора, не будучи никому обязан своим избавлением; теперь в его власти было отомстить обществу за презрение и тем самым осуществить свое горячее желание; он примирился с другом и мог отблагодарить ту, которую любил; в его распоряжении было состояние более значительное, чем то, какое он раньше унаследовал, да вдобавок и опыт, благодаря которому он мог избежать зыбучих песков, где уже потерпел однажды крушение.
Когда они проехали с полпути и остановились в харчевне, чтобы отдохнуть и переменить лошадей, форейтор бросился к Перигрину, упал к его ногам и обнял его колени; он оказался его прежним камердинером. Наш герой, увидев его нищенское одеяние и поняв, что он находится в бедственном положении, приказал ему подняться и рассказать о том, какова причина столь печального поворота в его судьбе. На это Хаджи ответил, что его погубила жена, которая украла деньги и ценные вещи и сбежала с одним из посетителей его же собственной харчевни, который выдавал себя за французского графа, а на самом деле был итальянским скрипачом, и что после того он был лишен возможности уплатить значительную сумму, отложенную для расплаты с виноторговцем, который отчаялся в ее получении и наложил арест на его имущество, а другие кредиторы последовали этому примеру и заставили его покинуть дом. Посему, считая, что в Лондоне ему грозит опасность, он бежал в деревню, где скрывался, пока у него не иссякли средства к существованию; тогда он вынужден был наняться форейтором, чтобы не умереть с голоду.
Перигрин сочувственно слушал эту печальную повесть, которая объяснила ему, почему Хаджи не явился во Флит с предложением служить своему хозяину, попавшему в беду, - это обстоятельство Пикль до сей поры приписывал тому, что Хаджи скуп и неблагодарен. Он уверил Хаджи в том, что, будучи виновником возникшего на его пути соблазна, он почитает себя обязанным помочь ему в беде. Вместе с тем он дал ему возможность убедиться в его щедрости и выразил желание, чтобы тот не бросал своей должности, пока он, Перигрин, не вернется из крепости и не найдет способа оказать ему поддержку.
Хаджи пытался поцеловать его сапоги и заплакал или притворился, будто плачет, растроганный столь милостивым обращением. Он даже заикнулся о своем нежелании исполнять обязанности форейтора и молил о разрешении сопровождать дорогого хозяина, о разлуке с которым он теперь не может и помыслить. Его просьбу поддержали оба друга Перигрина, и в результате швейцарцу разрешено было следовать за ними; закусив, они тронулись в путь и достигли цели своего путешествия к десяти часам вечера.
Не заезжая в крепость, Перигрин поехал прямо к дому отца. Так как никто его не встретил и ни один слуга не позаботился о его карете, он вышел, не дожидаясь чьей бы то ни было помощи. В сопровождении двух своих друзей он вошел в переднюю, где увидел шнурок от колокольчика, за который дернул столь энергически, что немедленно появились два лакея. Наградив их суровым взглядом за нерадивость, он приказал провести себя в комнаты. Когда же они не выразили готовности повиноваться его приказу, он осведомился о том, служат ли они в этом доме. Один из них ответил с мрачным видом, что они служили старому мистеру Пиклю, а теперь, после его смерти, полагают, что должны повиноваться только его супруге и ее сыну, мистеру Гемэлиелу, услыхав это, наш герой заявил, что поскольку они не хотят другого хозяина, им надлежит немедленно покинуть дом. И он приказал им тотчас же убираться вон, а так как они заартачились, капитан Гантлит и его друг Хэтчуей выбросили их за дверь. Сквайр Гем, слышавший все, что происходило, и больше чем когда-либо воспламененный злобой, которую впитал с молоком матери, бросился на помощь своим приспешникам, держа в обеих руках по пистолету и крича во все горло: "Воры! Воры!", словно он обознался и в самом деле боится, что его ограбят. Под этим предлогом он разрядил пистолет в брата, который, к счастью, увернулся, подскочил к Тему, вырвал другой пистолет и выбросил сквайра во двор, предоставив утешать его двум его домочадцам.
Тем временем Пайпс и два форейтора завладели конюшнями, не встретив сопротивления со стороны кучера и его помощника, которые признали нового хозяина. Услышав пистолетный выстрел, миссис Пикль сбежала по лестнице и, появившись вместе с двумя своими горничными и викарием, который все еще был капелланом и духовным пастырем семьи, расцарапала бы ногтями лицо нашего героя, если бы ее не удержали приближенные. Но хотя они помешали ей пустить в ход руки, им не удалось удержать ее язык, который стал изливать на Перигрина ядовитую злобу. Она спросила, не явился ли он убить родного брата, оскорбить останки отца и торжествовать, видя, как она страдает. Она называла его расточителем, тюремной птицей, разбойником, просила у бога прощения, что породила на свет такое чудовище, обвиняла его в том, что он покрыл позором седины отца, из трупа которого, заявила она, начнет сочиться кровь, как только Перигрин к нему прикоснется.
Не пытаясь опровергнуть эти забавные обвинения, он дал ей возможность излить ярость, а потом спокойно сказал, что если она не вернется к себе в комнату и не будет себя вести, как подобает ей в настоящее время, он вынужден будет настоять на том, чтобы она немедленно покинула дом, так как желает быть здесь хозяином. По всей вероятности леди ожидала, что он станет ухаживать за ней с сыновней покорностью, и была столь потрясена его небрежным обращением, что силы ей изменили, у нее начался припадок, и онабыла вынесена своими служанками, а назойливого священнослужителя немедленно изгнали с позором, так же как и его ученика.
Одержав победу, наш герой занял лучшую комнату и известил о своем прибытии мистера Кловера, который уже через час посетил его вместе со своей женой и был немало удивлен тем, что он так скоро водворился в отчем доме. Встреча Джулии с братом была очень трогательна. Она всегда нежно его любила, почитая украшением семьи, но скорбела, слыша о его сумасбродствах, полагая, однако, что эти слухи сильно преувеличены и что в этом повинна злоба его матери и ее любимого сына; к тому же Джулия была встревожена известием о его тяжелом положении и заключении в тюрьму, о чем узнали в деревне от одного из лондонских его знакомых. Таким образом, она была преисполнена неподдельной радости, видя его восстановленным в законных правах и вновь занявшим то положение, какого, по его мнению, он был достоин.
После взаимных уверений в любви она ушла к матери, чтобы вторично предложить свои услуги и помощь, которые были с негодованием отвергнуты после смерти отца, а Перигрин стал советоваться со своим зятем о семейных делах, поскольку тот о них знал.
Мистер Кловер сказал ему, что хотя он никогда не был почтен особым доверием покойного, но ему известны его друзья, которых миссис Пикль подговаривала и даже подкупала, чтобы они помогли ей убедить супруга в необходимости составить завещание; но тот отделывался от их назойливых приставаний, выдумывая остроумные предлоги для отсрочки, которые явно указывали, что он был гораздо умнее и сообразительнее, чем казалось; отсюда мистер Кловер вывел такое заключение: старый джентльмен полагал, что жизни его будет угрожать опасность, если он совершит шаг, обеспечивающий независимость его второго сына. Далее мистер Кловер сообщил, что, услыхав о смерти мистера Пикля, скончавшегося в клубе, он вместе с адвокатом немедленно отправился к нему, прежде чем там успели составить заговор против законного наследника, и в присутствии свидетелей, призванных для этой цели, опечатал все бумаги покойного после того, как вдова в порыве скорби и досады призналась, что муж ее не оставил завещания.
Перигрин был весьма обрадован этим известием, рассеявшим все его сомнения; подкрепившись холодной закуской, которую мистер Кловер привез с собой в карете, друзья разошлись по своим спальням, после того как Джулию снова прогнала ее капризная мать, чье бешенство уступило место затаенной злобе.
Наутро в дом прибыли слуги из крепости, и были сделаны приготовления к похоронам. Гем, поселившийся по соседству, явился с каретой и повозкой, чтобы увезти с собой мать, а также свое платье и ее имущество.
Наш герой, не позволив ему переступить порог дома, согласился, чтобы его предложение было передано вдове, которая с радостью воспользовалась случаем уехать и вместе с вещами своими и своего возлюбленного сына была препровождена туда, где он приготовил для нее помещение. За ней последовала ее служанка, которая, по приказанию Перигрина, должна была передать своей госпоже, что, впредь до назначения ей определенного содержания, она может распоряжаться его деньгами и требовать от него посильных услуг.
ГЛАВА CV
Он отдает последний долг отцу и с весьма важными намерениями возвращается в Лондон
Когда Перигрин, его друзья и домочадцы надели траур и сделаны были все прочие необходимые приготовления, отца его похоронили в приходской церкви; его бумаги просмотрели в присутствии приглашенных для этой цели свидетелей, известных своею честностью и неподкупностью, и не нашли никакого завещания и никаких распоряжений в пользу второго сына; однако из брачного договора явствовало, что вдова имеет право на часть наследства, приносящую пятьсот фунтов в год. Среди остальных бумаг находились ост-индские акции, акции южных морей, закладные, векселя, долговые расписки - всего на сумму в восемьдесят тысяч семьсот шестьдесят фунтов; в эту сумму не входила стоимость дома, столового серебра, мебели, лошадей, экипажей, скота и прилегающих к дому сада и парка.
Такая сумма превосходила ожидания Перигрина, и воображению его рисовались заманчивые картины. Он тотчас же стал весьма важной особой среди своих деревенских соседей, приехавших поздравить его и засвидетельствовать ему глубокое почтение, что могло бы погубить юношу с таким нравом, как у Перигрина, не пользуйся он преимуществами опыта, за который уже заплатил дорогой ценой. Научившись быть осмотрительным, он отнесся к своему богатству с удивительным спокойствием; все были очарованы его любезностью и воздержанностью. Когда он навещал окрестных джентльменов, чтобы отблагодарить за учтивость, они ухаживали за ним с беспримерной настойчивостью и советовали ему выставить свою кандидатуру от графства на следующих выборах, которые, полагали они, должны состояться в скором времени, так как здоровье члена парламента заметно ухудшилось. Наружность и манеры Перигрина не могли не привлечь внимания леди, из коих многие без стеснения старались соблазнить его своими чарами с целью заполучить столь ценную добычу. Мало того, это наследство произвело такое впечатление на некоего пэра, проживавшего в тех краях, что он с великим усердием поддерживал знакомство с Пиклем и, не тратя лишних слов, предложил ему руку своей единственной дочери, имевшей большое состояние.
Наш герой повел себя при таких обстоятельствах, как подобает человеку благородному, чувствительному и учтивому и откровенно поведал его лордству, что сердце его уже отдано другой. Он рад был случаю принести эту жертвусвоей любви к Эмилии, к которой стремился теперь с таким нетерпением, что решил как можно скорее вернуться в Лондон и с этой целью посвящал целые дни приведению в порядок домашних дел. Он уволил всех слуг своего отца и нанял других по рекомендации сестры, которая обещала присматривать в его отсутствие за хозяйством. Он выдал матери вперед полугодичную сумму, полагающуюся ей из ее вдовьей части; а что касается до брата Тема, то он не раз давал ему возможность признать свою вину, дабы он, Перигрин, мог с чистой совестью предпринять какие-либо шаги в его пользу; но сей молодой джентльмен не был еще в достаточной мере унижен невзгодами и не только не делал попыток примириться, но пользовался каждым удобным случаем, чтобы злословить и поносить нашего героя, в чем поддерживала и к чему его подстрекала добродетельная мамаша.
Когда все было, таким образом, улажено, триумвират тронулся в обратный путь в том же порядке, в каком прибыл в деревню, с той лишь разницей, что теперь с Хэтчуеем ехал в карете прежний камердинер вместо Пайпса, который вместе с другим лакеем сопровождал их верхом. Проехав две трети пути до Лондона, они нагнали некоего деревенского сквайра, возвращавшегося от соседа, который принимал его с таким радушием, что, по словам лейтенанта, сквайр кренился набок при каждом шаге своей лошади - прекрасного гунтера; когда же кареты промчались мимо, он приветствовал их охотничьим окликом, прозвучавшим, как французский рожок, и пришпорил своего гнедого, чтобы не отставать от карет.
Перигрин, находившийся в чудесном расположении духа, приказал форейтору ехать медленнее и завязал разговор с незнакомцем о статьях и норове его лошади, о чем рассуждал с таким знанием дела, что сквайр был изумлен его осведомленностью. Когда они приблизились к его дому, он предложил молодому джентльмену и его спутникам остановиться и распить бутылку эля и так настойчиво их упрашивал, что они приняли приглашение.
Тогда он проводил их по широкой аллее, тянувшейся до проезжей дороги, к воротам большого chateau на вид столь аристократического, что они решили выйти из кареты и осмотреть его вопреки первоначальному своему намерению выпить, не входя в дом, по стакану октябрьского эля.
Комнаты соответствовали наружному виду chateau; наш герой полагал, что они уже обошли все здание, как вдруг хозяин заявил ему, что они еще не видели самого лучшего, и тотчас ввел их в огромную столовую, где Перигрин не мог скрыть крайнего своего изумления. Стены были сверху донизу завешаны портретами кисти Ван Дейка, и все головы на этих портретах были украшены нелепыми париками, вроде тех, какие обычно висят перед дверью дешевых цирюлен. Высокие сапоги, в которые были обуты фигуры на портретах, а также костюмы и позы, совершенно несовместимые с этим чудовищным головным украшением, производили столь забавное впечатление, что изумление Пикля вскоре уступило место веселости, и он расхохотался так, что едва мог отдышаться.
Сквайр, отчасти довольный, а отчасти обиженный этим хохотом, сказал:
- Я знаю, почему вы смеетесь. Вам кажется странным, что мои предки носят сапоги со шпорами, тогда как головы у них покрыты этими огромными париками. Дело было так. Я не мог потерпеть, чтобы на моих фамильных портретах космы волос свешивались на глаза, как челки у жеребцов. Поэтому я нанял живописца из Лондона и распорядился прикрыть их пристойными париками по пяти шиллингов с головы, а также предложил ему заменить сапоги красивыми башмаками и чулками по цене три шиллинга за каждый портрет. Но мошенник, полагая, что я соглашусь на любую цену, раз головы у них уже прикрыты, запросил четыре шиллинга за каждого. Тогда я его прогнал. Пусть они остаются в таком виде, как сейчас, пока сюда не заглянет какой-нибудь более покладистый живописец! Пикль одобрил его решение, но в глубине души был возмущен таким варварством. Распив две-три бутылки пива, они продолжали путешествие и к одиннадцати часам вечера прибыли в Лондон.
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ
Он наслаждается встречей с Эмилией и щедро вознаграждает себя за все перенесенные им испытания
Годфри, расставшийся с сестрой под тем предлогом, будто хочет совершить небольшое путешествие с Перигрином, который, после долгого заключения, нуждается в свежем воздухе, в тот же вечер известил ее о своем приезде и уведомил, что хочет позавтракать с ней на следующее утро. Он и наш герой, который по этому случаю не преминул позаботиться о своем туалете, приехали к ней в наемной карете и вошли в гостиную, смежную с той комнатой, где был подан завтрак. Подождав несколько минут, они услыхали на лестнице шаги, и сердце нашего героя забило тревогу. Он спрятался за ширмой по знаку своего друга, который, узнав раздавшийся в соседней комнате голос Софи, стремительно бросился туда и запечатлел на ее устах поцелуи, придя в восторг от столь неожиданной встречи, так как он оставил ее в доме ее отца в Виндзоре.
Охваченный волнением, он почти забыл о спрятавшемся Перигрине, как вдруг Эмилия с очаровательной миной сказала:
- Ну не мучительное ли это зрелище для такой молодой женщины, как я, которой суждено быть покинутой по странному капризу возлюбленного! Честное слово, брат, вы оказали мне очень плохую услугу, предприняв эту поездку с моим упрямым корреспондентом, которого, полагаю я, проблеск свободы привел в такое восхищение, что впредь он ни за что не согласится пожертвовать этой свободой добровольно.
- Дорогая моя сестра, - насмешливо отозвался капитан, - ваша собственная гордыня послужила ему примером; посему вы должны примириться с тем, что он вам подражает.
- И тем не менее жестоко, - возразила прекрасная обидчица, - что я всю жизнь должна страдать из-за одного маленького прегрешения. Ах, боже мой! Ну кто бы подумал, что такой бойкой девушке, как я, имеющей десять тысяч фунтов, придется кого-то упрашивать? Право же, я готова выйти замуж за первого, кто сделает мне предложение, только бы отомстить этому несговорчивому чудаку. Неужели он не выразил желания повидать меня с той поры, как его выпустили на волю? Ну, если удастся мне снова его поймать, он будет всю жизнь петь в своей клетке.
Нет слов, чтобы поведать читателю, каков был восторг Перигрина, подслушавшего это признание; он был не в силах бороться с порывом страсти, выскочил из своего тайника, восклицая: "Я сдаюсь!" - и, очутившись пред Эмилией; столь был ослеплен ее красотой, что лишился дара речи. Словно статуя, он был пригвожден к полу, и все существо его было охвачено страстью. Да, в самом деле, теперь она находилась в расцвете своей красоты, и немыслимо было взирать на нее без волнения. Какое же восхищение должен был испытывать наш герой, чью страсть питало все, что только может воздействовать на сердце человеческое! Дамы взвизгнули, удивленные его появлением, а Эмилия затрепетала, раскраснелась и стала несказанно очаровательной; на щеках ее вспыхнул нежный румянец, а грудь вздымалась столь обольстительно, что батист не мог укрыть белоснежные полушария, которые явились его взорам подобно райскому видению.
Пока он был безгласен от невыразимого восторга, она, казалось, вот-вот упадет в обморок от нежности и смущения; при виде этого наш герой, повинуясь велениям любви, заключил прелестницу в свои объятия, причем не заметил ни нахмуренных бровей, ни других признаков неудовольствия. Что могло сравниться с этой радостью, коей он в упоении предавался в течение нескольких минут? Со всем пылом страсти он не отрывался от ее пухлых губ и в безумном восторге воскликнул, упиваясь блаженством:
- Земля и небо! Это превышает силы человеческие!
Потом его исступление постепенно утихло, а внимание было внезапно отвлечено вмешательством Софи, которая ласково попрекнула его за пренебрежительное отношение к старым друзьям. Услыхав эти слова, он отпустил очаровательную пленницу и, приветствуя миссис Гантлит, попросил извинения за свое невнимание к ней, заметив, что такая неучтивость простительна, если вспомнить о том, как долго пребывал он в мучительной разлуке с сокровищем своей души. Затем, обратившись к Эмилии, он сказал:
- Сударыня, я пришел за обещанным, и могу показать письмо, написанное вашей прелестной рукой! Итак, перестаньте чиниться, откиньте всякую робость и немедля увенчайте мое блаженство, ибо, клянусь спасением души, я изнемогаю от ожидания и, несомненно, лишусь рассудка, если мне суждены новые испытания.
Его возлюбленная, которая к тому времени опомнилась, отвечала с веселой улыбкой:
- Надлежало бы мне наказать вас за упорство, подвергнув годовому испытанию, но очень опасно иметь дело с таким своенравным поклонником, как вы, а потому, мне кажется, я должна закрепить свою власть над вами, покуда это в моих силах.
- Так, значит, вы согласны принять меня своим спутником в счастье и в несчастье, пред лицом неба и этих свидетелей?! - вскричал Перигрин, преклоняя колени и поднося ее руку к своим губам.
При этом вопросе лицо ее озарилось любовью; бросив на него искоса взгляд, пронизавший его до мозга костей, и испустив вздох, прозвучавший нежнее, чем веяние крыльев Зефира, она ответила:
- Да... и пусть небо дарует мне терпение, чтобы я могла примириться с причудами такого супруга.
- И пусть силы небесные, - подхватил юноша, - даруют мне жизнь и возможность доказать беспредельность моей любви! Должен вам сказать, что у меня есть восемьдесят тысяч фунтов, которые будут немедленно положены к вашим ногам.
С этими словами он скрепил договор поцелуем и разъяснил свой таинственный намек, который привел в недоумение обеих кузин. Софи была приятно удивлена вестью о его удаче; и нужно думать, что к ней не осталась равнодушна и очаровательная Эмилия, хотя, услыхав это сообщение, она воспользовалась случаем попрекнуть своего возлюбленного за непреклонную его гордыню и не постеснялась сказать, что гордыня эта одержала бы верх над его страстью, если бы сей последней не покровительствовало провидение.
После столь благополучного завершения дела влюбленный начал молить о ее согласии немедленно прибегнуть к содействию церкви, чтобы завершить его блаженство, пока день еще не истек. Однако невеста энергически возражала против такой стремительности, желая, чтобы ее мать присутствовала при совершении обряда, и она нашла поддержку у жены своего брата. Перигрин, обезумев от страсти, докучал ей мольбами, говоря, что согласие ее матери уже получено, а стало быть, нет нужды мешкать, так как всякое промедление не преминет подействовать пагубно на его здоровье и рассудок. Вне себя от нетерпения он упал к ее ногам, клялся, что в случае ее отказа жизнь его и рассудок подвергаются опасности; а когда она попыталась отклонить его просьбу, он пришел в такое неистовство, что Софи испугалась и встала на его защиту, а Годфри подкрепил доводы своего друга, и прелестная Эмилия принуждена была подчиниться.
После завтрака жених со своим приятелем отправился в Коммонс за разрешением на брак, условившись предварительно, что обряд будет совершен в доме невесты; получив разрешение, они пригласили священника, который согласился прийти в назначенный час в указанное место. Затем купили кольца и отправились отыскивать лейтенанта, пообедали с ним в таверне и не только поведали ему о предпринятых ими шагах, но и выразили желание, чтобы он был посаженым отцом невесты. Это предложение Джек принял с нескрываемым удовольствием. Однако, выглянув случайно на улицу и увидев подходившего к дому Кэдуоледера, за которым был послан Пайпс, Джек отказался в пользу старика. Тому тотчас же поручили эту обязанность, полагая, что такой знак внимания принудит его примириться с браком, против которого он мог бы восстать, так как был заклятым врагом брачных уз и до сей поры не ведал о намерениях Перигрина.
- Да благословит бог вашу честь, сквайр Пикль, - воскликнул он, - и да поможет он вам наследовать вашему отцу!
Как только эти слова слетели с его уст, лейтенант, подскочив к земляку, с волнением схватил его за руку и спросил, неужели престарелый джентльмен в самом деле успокоился.
- Ох, мистер Хэтчуей! - отвечал тот. - Он помер, да так внезапно, что даже не успел составить завещание.
- Будь я проклят! - воскликнул моряк. - Это самая приятная весть, какую я слышал с той поры, когда впервые пустился в плаванье. Вот тебе, братец, мой кошелек, и нагрузись до отказа самыми лучшими напитками!
С этими словами он дал крестьянину десять шиллингов, и немедленно Том огласил весь двор звуками своего инструмента. Перигрин, выйдя во двор, передал своему верному другу записку, тот отправился с ней к капитану Гантлиту и через полчаса вернулся с этим джентльменом, который, само собой разумеется, был от души обрадован всем происшедшим.
ГЛАВА CIV
Перигрин советуется с друзьями и прощается с тюрьмой Флит. - Он прибывает в дом отца и защищает свое право наследования
Что касается мизантропа, Перигрин не скрыл от него счастливого поворота своей фортуны. Пайпс был послан к старику с запиской, содержащей просьбу о его немедленном прибытии. Повинуясь вызову, тот приехал, с неудовольствием ворча, что его лишили нескольких часов покоя. Но письмо немедленно зажало ему рот, и он "разразился страшным и зловещим смехом"; а затем, после того как он принес поздравления, они стали совещаться о мерах, какие надлежит предпринять по случаю такого события. Для длительных споров не было оснований. Все единодушно порешили на том, что Пикль должен немедленно отправиться в крепость, куда Гантлит и Хэтчуей намеревались его сопровождать. Пайпсу приказали заказать две почтовых кареты, покуда Гантлит выхлопочет разрешение взять его на поруки и достанет денег для поездки; по желанию Перигрина, он должен был скрывать от сестры эту новость, чтобы наш герой, устроив свои дела, мог поразить ее неожиданным известием.
Все эти приготовления заняли не больше часа, и наш герой покинул Флит, оставив двадцать гиней начальнику тюрьмы для раздачи нуждающимся заключенным, из которых многие провожали его до ворот, желая ему долгой жизни и благоденствия. И он отправился в крепость в радостном возбуждении, не омрачаемом скорбью о смерти родителя, чьей отеческой нежности он никогда не ведал. Его душе был чужд этот пресловутый инстинкт любви, якобы питающий милосердие.
Из всех путешествий, какие он когда-либо совершал, это было самым восхитительным. Он чувствовал невыразимый восторг, вполне понятный, если принять во внимание, что он обладал воображением и испытал столь внезапную перемену в своей судьбе. Он вышел из тюрьмы и избег позора, не будучи никому обязан своим избавлением; теперь в его власти было отомстить обществу за презрение и тем самым осуществить свое горячее желание; он примирился с другом и мог отблагодарить ту, которую любил; в его распоряжении было состояние более значительное, чем то, какое он раньше унаследовал, да вдобавок и опыт, благодаря которому он мог избежать зыбучих песков, где уже потерпел однажды крушение.
Когда они проехали с полпути и остановились в харчевне, чтобы отдохнуть и переменить лошадей, форейтор бросился к Перигрину, упал к его ногам и обнял его колени; он оказался его прежним камердинером. Наш герой, увидев его нищенское одеяние и поняв, что он находится в бедственном положении, приказал ему подняться и рассказать о том, какова причина столь печального поворота в его судьбе. На это Хаджи ответил, что его погубила жена, которая украла деньги и ценные вещи и сбежала с одним из посетителей его же собственной харчевни, который выдавал себя за французского графа, а на самом деле был итальянским скрипачом, и что после того он был лишен возможности уплатить значительную сумму, отложенную для расплаты с виноторговцем, который отчаялся в ее получении и наложил арест на его имущество, а другие кредиторы последовали этому примеру и заставили его покинуть дом. Посему, считая, что в Лондоне ему грозит опасность, он бежал в деревню, где скрывался, пока у него не иссякли средства к существованию; тогда он вынужден был наняться форейтором, чтобы не умереть с голоду.
Перигрин сочувственно слушал эту печальную повесть, которая объяснила ему, почему Хаджи не явился во Флит с предложением служить своему хозяину, попавшему в беду, - это обстоятельство Пикль до сей поры приписывал тому, что Хаджи скуп и неблагодарен. Он уверил Хаджи в том, что, будучи виновником возникшего на его пути соблазна, он почитает себя обязанным помочь ему в беде. Вместе с тем он дал ему возможность убедиться в его щедрости и выразил желание, чтобы тот не бросал своей должности, пока он, Перигрин, не вернется из крепости и не найдет способа оказать ему поддержку.
Хаджи пытался поцеловать его сапоги и заплакал или притворился, будто плачет, растроганный столь милостивым обращением. Он даже заикнулся о своем нежелании исполнять обязанности форейтора и молил о разрешении сопровождать дорогого хозяина, о разлуке с которым он теперь не может и помыслить. Его просьбу поддержали оба друга Перигрина, и в результате швейцарцу разрешено было следовать за ними; закусив, они тронулись в путь и достигли цели своего путешествия к десяти часам вечера.
Не заезжая в крепость, Перигрин поехал прямо к дому отца. Так как никто его не встретил и ни один слуга не позаботился о его карете, он вышел, не дожидаясь чьей бы то ни было помощи. В сопровождении двух своих друзей он вошел в переднюю, где увидел шнурок от колокольчика, за который дернул столь энергически, что немедленно появились два лакея. Наградив их суровым взглядом за нерадивость, он приказал провести себя в комнаты. Когда же они не выразили готовности повиноваться его приказу, он осведомился о том, служат ли они в этом доме. Один из них ответил с мрачным видом, что они служили старому мистеру Пиклю, а теперь, после его смерти, полагают, что должны повиноваться только его супруге и ее сыну, мистеру Гемэлиелу, услыхав это, наш герой заявил, что поскольку они не хотят другого хозяина, им надлежит немедленно покинуть дом. И он приказал им тотчас же убираться вон, а так как они заартачились, капитан Гантлит и его друг Хэтчуей выбросили их за дверь. Сквайр Гем, слышавший все, что происходило, и больше чем когда-либо воспламененный злобой, которую впитал с молоком матери, бросился на помощь своим приспешникам, держа в обеих руках по пистолету и крича во все горло: "Воры! Воры!", словно он обознался и в самом деле боится, что его ограбят. Под этим предлогом он разрядил пистолет в брата, который, к счастью, увернулся, подскочил к Тему, вырвал другой пистолет и выбросил сквайра во двор, предоставив утешать его двум его домочадцам.
Тем временем Пайпс и два форейтора завладели конюшнями, не встретив сопротивления со стороны кучера и его помощника, которые признали нового хозяина. Услышав пистолетный выстрел, миссис Пикль сбежала по лестнице и, появившись вместе с двумя своими горничными и викарием, который все еще был капелланом и духовным пастырем семьи, расцарапала бы ногтями лицо нашего героя, если бы ее не удержали приближенные. Но хотя они помешали ей пустить в ход руки, им не удалось удержать ее язык, который стал изливать на Перигрина ядовитую злобу. Она спросила, не явился ли он убить родного брата, оскорбить останки отца и торжествовать, видя, как она страдает. Она называла его расточителем, тюремной птицей, разбойником, просила у бога прощения, что породила на свет такое чудовище, обвиняла его в том, что он покрыл позором седины отца, из трупа которого, заявила она, начнет сочиться кровь, как только Перигрин к нему прикоснется.
Не пытаясь опровергнуть эти забавные обвинения, он дал ей возможность излить ярость, а потом спокойно сказал, что если она не вернется к себе в комнату и не будет себя вести, как подобает ей в настоящее время, он вынужден будет настоять на том, чтобы она немедленно покинула дом, так как желает быть здесь хозяином. По всей вероятности леди ожидала, что он станет ухаживать за ней с сыновней покорностью, и была столь потрясена его небрежным обращением, что силы ей изменили, у нее начался припадок, и онабыла вынесена своими служанками, а назойливого священнослужителя немедленно изгнали с позором, так же как и его ученика.
Одержав победу, наш герой занял лучшую комнату и известил о своем прибытии мистера Кловера, который уже через час посетил его вместе со своей женой и был немало удивлен тем, что он так скоро водворился в отчем доме. Встреча Джулии с братом была очень трогательна. Она всегда нежно его любила, почитая украшением семьи, но скорбела, слыша о его сумасбродствах, полагая, однако, что эти слухи сильно преувеличены и что в этом повинна злоба его матери и ее любимого сына; к тому же Джулия была встревожена известием о его тяжелом положении и заключении в тюрьму, о чем узнали в деревне от одного из лондонских его знакомых. Таким образом, она была преисполнена неподдельной радости, видя его восстановленным в законных правах и вновь занявшим то положение, какого, по его мнению, он был достоин.
После взаимных уверений в любви она ушла к матери, чтобы вторично предложить свои услуги и помощь, которые были с негодованием отвергнуты после смерти отца, а Перигрин стал советоваться со своим зятем о семейных делах, поскольку тот о них знал.
Мистер Кловер сказал ему, что хотя он никогда не был почтен особым доверием покойного, но ему известны его друзья, которых миссис Пикль подговаривала и даже подкупала, чтобы они помогли ей убедить супруга в необходимости составить завещание; но тот отделывался от их назойливых приставаний, выдумывая остроумные предлоги для отсрочки, которые явно указывали, что он был гораздо умнее и сообразительнее, чем казалось; отсюда мистер Кловер вывел такое заключение: старый джентльмен полагал, что жизни его будет угрожать опасность, если он совершит шаг, обеспечивающий независимость его второго сына. Далее мистер Кловер сообщил, что, услыхав о смерти мистера Пикля, скончавшегося в клубе, он вместе с адвокатом немедленно отправился к нему, прежде чем там успели составить заговор против законного наследника, и в присутствии свидетелей, призванных для этой цели, опечатал все бумаги покойного после того, как вдова в порыве скорби и досады призналась, что муж ее не оставил завещания.
Перигрин был весьма обрадован этим известием, рассеявшим все его сомнения; подкрепившись холодной закуской, которую мистер Кловер привез с собой в карете, друзья разошлись по своим спальням, после того как Джулию снова прогнала ее капризная мать, чье бешенство уступило место затаенной злобе.
Наутро в дом прибыли слуги из крепости, и были сделаны приготовления к похоронам. Гем, поселившийся по соседству, явился с каретой и повозкой, чтобы увезти с собой мать, а также свое платье и ее имущество.
Наш герой, не позволив ему переступить порог дома, согласился, чтобы его предложение было передано вдове, которая с радостью воспользовалась случаем уехать и вместе с вещами своими и своего возлюбленного сына была препровождена туда, где он приготовил для нее помещение. За ней последовала ее служанка, которая, по приказанию Перигрина, должна была передать своей госпоже, что, впредь до назначения ей определенного содержания, она может распоряжаться его деньгами и требовать от него посильных услуг.
ГЛАВА CV
Он отдает последний долг отцу и с весьма важными намерениями возвращается в Лондон
Когда Перигрин, его друзья и домочадцы надели траур и сделаны были все прочие необходимые приготовления, отца его похоронили в приходской церкви; его бумаги просмотрели в присутствии приглашенных для этой цели свидетелей, известных своею честностью и неподкупностью, и не нашли никакого завещания и никаких распоряжений в пользу второго сына; однако из брачного договора явствовало, что вдова имеет право на часть наследства, приносящую пятьсот фунтов в год. Среди остальных бумаг находились ост-индские акции, акции южных морей, закладные, векселя, долговые расписки - всего на сумму в восемьдесят тысяч семьсот шестьдесят фунтов; в эту сумму не входила стоимость дома, столового серебра, мебели, лошадей, экипажей, скота и прилегающих к дому сада и парка.
Такая сумма превосходила ожидания Перигрина, и воображению его рисовались заманчивые картины. Он тотчас же стал весьма важной особой среди своих деревенских соседей, приехавших поздравить его и засвидетельствовать ему глубокое почтение, что могло бы погубить юношу с таким нравом, как у Перигрина, не пользуйся он преимуществами опыта, за который уже заплатил дорогой ценой. Научившись быть осмотрительным, он отнесся к своему богатству с удивительным спокойствием; все были очарованы его любезностью и воздержанностью. Когда он навещал окрестных джентльменов, чтобы отблагодарить за учтивость, они ухаживали за ним с беспримерной настойчивостью и советовали ему выставить свою кандидатуру от графства на следующих выборах, которые, полагали они, должны состояться в скором времени, так как здоровье члена парламента заметно ухудшилось. Наружность и манеры Перигрина не могли не привлечь внимания леди, из коих многие без стеснения старались соблазнить его своими чарами с целью заполучить столь ценную добычу. Мало того, это наследство произвело такое впечатление на некоего пэра, проживавшего в тех краях, что он с великим усердием поддерживал знакомство с Пиклем и, не тратя лишних слов, предложил ему руку своей единственной дочери, имевшей большое состояние.
Наш герой повел себя при таких обстоятельствах, как подобает человеку благородному, чувствительному и учтивому и откровенно поведал его лордству, что сердце его уже отдано другой. Он рад был случаю принести эту жертвусвоей любви к Эмилии, к которой стремился теперь с таким нетерпением, что решил как можно скорее вернуться в Лондон и с этой целью посвящал целые дни приведению в порядок домашних дел. Он уволил всех слуг своего отца и нанял других по рекомендации сестры, которая обещала присматривать в его отсутствие за хозяйством. Он выдал матери вперед полугодичную сумму, полагающуюся ей из ее вдовьей части; а что касается до брата Тема, то он не раз давал ему возможность признать свою вину, дабы он, Перигрин, мог с чистой совестью предпринять какие-либо шаги в его пользу; но сей молодой джентльмен не был еще в достаточной мере унижен невзгодами и не только не делал попыток примириться, но пользовался каждым удобным случаем, чтобы злословить и поносить нашего героя, в чем поддерживала и к чему его подстрекала добродетельная мамаша.
Когда все было, таким образом, улажено, триумвират тронулся в обратный путь в том же порядке, в каком прибыл в деревню, с той лишь разницей, что теперь с Хэтчуеем ехал в карете прежний камердинер вместо Пайпса, который вместе с другим лакеем сопровождал их верхом. Проехав две трети пути до Лондона, они нагнали некоего деревенского сквайра, возвращавшегося от соседа, который принимал его с таким радушием, что, по словам лейтенанта, сквайр кренился набок при каждом шаге своей лошади - прекрасного гунтера; когда же кареты промчались мимо, он приветствовал их охотничьим окликом, прозвучавшим, как французский рожок, и пришпорил своего гнедого, чтобы не отставать от карет.
Перигрин, находившийся в чудесном расположении духа, приказал форейтору ехать медленнее и завязал разговор с незнакомцем о статьях и норове его лошади, о чем рассуждал с таким знанием дела, что сквайр был изумлен его осведомленностью. Когда они приблизились к его дому, он предложил молодому джентльмену и его спутникам остановиться и распить бутылку эля и так настойчиво их упрашивал, что они приняли приглашение.
Тогда он проводил их по широкой аллее, тянувшейся до проезжей дороги, к воротам большого chateau на вид столь аристократического, что они решили выйти из кареты и осмотреть его вопреки первоначальному своему намерению выпить, не входя в дом, по стакану октябрьского эля.
Комнаты соответствовали наружному виду chateau; наш герой полагал, что они уже обошли все здание, как вдруг хозяин заявил ему, что они еще не видели самого лучшего, и тотчас ввел их в огромную столовую, где Перигрин не мог скрыть крайнего своего изумления. Стены были сверху донизу завешаны портретами кисти Ван Дейка, и все головы на этих портретах были украшены нелепыми париками, вроде тех, какие обычно висят перед дверью дешевых цирюлен. Высокие сапоги, в которые были обуты фигуры на портретах, а также костюмы и позы, совершенно несовместимые с этим чудовищным головным украшением, производили столь забавное впечатление, что изумление Пикля вскоре уступило место веселости, и он расхохотался так, что едва мог отдышаться.
Сквайр, отчасти довольный, а отчасти обиженный этим хохотом, сказал:
- Я знаю, почему вы смеетесь. Вам кажется странным, что мои предки носят сапоги со шпорами, тогда как головы у них покрыты этими огромными париками. Дело было так. Я не мог потерпеть, чтобы на моих фамильных портретах космы волос свешивались на глаза, как челки у жеребцов. Поэтому я нанял живописца из Лондона и распорядился прикрыть их пристойными париками по пяти шиллингов с головы, а также предложил ему заменить сапоги красивыми башмаками и чулками по цене три шиллинга за каждый портрет. Но мошенник, полагая, что я соглашусь на любую цену, раз головы у них уже прикрыты, запросил четыре шиллинга за каждого. Тогда я его прогнал. Пусть они остаются в таком виде, как сейчас, пока сюда не заглянет какой-нибудь более покладистый живописец! Пикль одобрил его решение, но в глубине души был возмущен таким варварством. Распив две-три бутылки пива, они продолжали путешествие и к одиннадцати часам вечера прибыли в Лондон.
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ
Он наслаждается встречей с Эмилией и щедро вознаграждает себя за все перенесенные им испытания
Годфри, расставшийся с сестрой под тем предлогом, будто хочет совершить небольшое путешествие с Перигрином, который, после долгого заключения, нуждается в свежем воздухе, в тот же вечер известил ее о своем приезде и уведомил, что хочет позавтракать с ней на следующее утро. Он и наш герой, который по этому случаю не преминул позаботиться о своем туалете, приехали к ней в наемной карете и вошли в гостиную, смежную с той комнатой, где был подан завтрак. Подождав несколько минут, они услыхали на лестнице шаги, и сердце нашего героя забило тревогу. Он спрятался за ширмой по знаку своего друга, который, узнав раздавшийся в соседней комнате голос Софи, стремительно бросился туда и запечатлел на ее устах поцелуи, придя в восторг от столь неожиданной встречи, так как он оставил ее в доме ее отца в Виндзоре.
Охваченный волнением, он почти забыл о спрятавшемся Перигрине, как вдруг Эмилия с очаровательной миной сказала:
- Ну не мучительное ли это зрелище для такой молодой женщины, как я, которой суждено быть покинутой по странному капризу возлюбленного! Честное слово, брат, вы оказали мне очень плохую услугу, предприняв эту поездку с моим упрямым корреспондентом, которого, полагаю я, проблеск свободы привел в такое восхищение, что впредь он ни за что не согласится пожертвовать этой свободой добровольно.
- Дорогая моя сестра, - насмешливо отозвался капитан, - ваша собственная гордыня послужила ему примером; посему вы должны примириться с тем, что он вам подражает.
- И тем не менее жестоко, - возразила прекрасная обидчица, - что я всю жизнь должна страдать из-за одного маленького прегрешения. Ах, боже мой! Ну кто бы подумал, что такой бойкой девушке, как я, имеющей десять тысяч фунтов, придется кого-то упрашивать? Право же, я готова выйти замуж за первого, кто сделает мне предложение, только бы отомстить этому несговорчивому чудаку. Неужели он не выразил желания повидать меня с той поры, как его выпустили на волю? Ну, если удастся мне снова его поймать, он будет всю жизнь петь в своей клетке.
Нет слов, чтобы поведать читателю, каков был восторг Перигрина, подслушавшего это признание; он был не в силах бороться с порывом страсти, выскочил из своего тайника, восклицая: "Я сдаюсь!" - и, очутившись пред Эмилией; столь был ослеплен ее красотой, что лишился дара речи. Словно статуя, он был пригвожден к полу, и все существо его было охвачено страстью. Да, в самом деле, теперь она находилась в расцвете своей красоты, и немыслимо было взирать на нее без волнения. Какое же восхищение должен был испытывать наш герой, чью страсть питало все, что только может воздействовать на сердце человеческое! Дамы взвизгнули, удивленные его появлением, а Эмилия затрепетала, раскраснелась и стала несказанно очаровательной; на щеках ее вспыхнул нежный румянец, а грудь вздымалась столь обольстительно, что батист не мог укрыть белоснежные полушария, которые явились его взорам подобно райскому видению.
Пока он был безгласен от невыразимого восторга, она, казалось, вот-вот упадет в обморок от нежности и смущения; при виде этого наш герой, повинуясь велениям любви, заключил прелестницу в свои объятия, причем не заметил ни нахмуренных бровей, ни других признаков неудовольствия. Что могло сравниться с этой радостью, коей он в упоении предавался в течение нескольких минут? Со всем пылом страсти он не отрывался от ее пухлых губ и в безумном восторге воскликнул, упиваясь блаженством:
- Земля и небо! Это превышает силы человеческие!
Потом его исступление постепенно утихло, а внимание было внезапно отвлечено вмешательством Софи, которая ласково попрекнула его за пренебрежительное отношение к старым друзьям. Услыхав эти слова, он отпустил очаровательную пленницу и, приветствуя миссис Гантлит, попросил извинения за свое невнимание к ней, заметив, что такая неучтивость простительна, если вспомнить о том, как долго пребывал он в мучительной разлуке с сокровищем своей души. Затем, обратившись к Эмилии, он сказал:
- Сударыня, я пришел за обещанным, и могу показать письмо, написанное вашей прелестной рукой! Итак, перестаньте чиниться, откиньте всякую робость и немедля увенчайте мое блаженство, ибо, клянусь спасением души, я изнемогаю от ожидания и, несомненно, лишусь рассудка, если мне суждены новые испытания.
Его возлюбленная, которая к тому времени опомнилась, отвечала с веселой улыбкой:
- Надлежало бы мне наказать вас за упорство, подвергнув годовому испытанию, но очень опасно иметь дело с таким своенравным поклонником, как вы, а потому, мне кажется, я должна закрепить свою власть над вами, покуда это в моих силах.
- Так, значит, вы согласны принять меня своим спутником в счастье и в несчастье, пред лицом неба и этих свидетелей?! - вскричал Перигрин, преклоняя колени и поднося ее руку к своим губам.
При этом вопросе лицо ее озарилось любовью; бросив на него искоса взгляд, пронизавший его до мозга костей, и испустив вздох, прозвучавший нежнее, чем веяние крыльев Зефира, она ответила:
- Да... и пусть небо дарует мне терпение, чтобы я могла примириться с причудами такого супруга.
- И пусть силы небесные, - подхватил юноша, - даруют мне жизнь и возможность доказать беспредельность моей любви! Должен вам сказать, что у меня есть восемьдесят тысяч фунтов, которые будут немедленно положены к вашим ногам.
С этими словами он скрепил договор поцелуем и разъяснил свой таинственный намек, который привел в недоумение обеих кузин. Софи была приятно удивлена вестью о его удаче; и нужно думать, что к ней не осталась равнодушна и очаровательная Эмилия, хотя, услыхав это сообщение, она воспользовалась случаем попрекнуть своего возлюбленного за непреклонную его гордыню и не постеснялась сказать, что гордыня эта одержала бы верх над его страстью, если бы сей последней не покровительствовало провидение.
После столь благополучного завершения дела влюбленный начал молить о ее согласии немедленно прибегнуть к содействию церкви, чтобы завершить его блаженство, пока день еще не истек. Однако невеста энергически возражала против такой стремительности, желая, чтобы ее мать присутствовала при совершении обряда, и она нашла поддержку у жены своего брата. Перигрин, обезумев от страсти, докучал ей мольбами, говоря, что согласие ее матери уже получено, а стало быть, нет нужды мешкать, так как всякое промедление не преминет подействовать пагубно на его здоровье и рассудок. Вне себя от нетерпения он упал к ее ногам, клялся, что в случае ее отказа жизнь его и рассудок подвергаются опасности; а когда она попыталась отклонить его просьбу, он пришел в такое неистовство, что Софи испугалась и встала на его защиту, а Годфри подкрепил доводы своего друга, и прелестная Эмилия принуждена была подчиниться.
После завтрака жених со своим приятелем отправился в Коммонс за разрешением на брак, условившись предварительно, что обряд будет совершен в доме невесты; получив разрешение, они пригласили священника, который согласился прийти в назначенный час в указанное место. Затем купили кольца и отправились отыскивать лейтенанта, пообедали с ним в таверне и не только поведали ему о предпринятых ими шагах, но и выразили желание, чтобы он был посаженым отцом невесты. Это предложение Джек принял с нескрываемым удовольствием. Однако, выглянув случайно на улицу и увидев подходившего к дому Кэдуоледера, за которым был послан Пайпс, Джек отказался в пользу старика. Тому тотчас же поручили эту обязанность, полагая, что такой знак внимания принудит его примириться с браком, против которого он мог бы восстать, так как был заклятым врагом брачных уз и до сей поры не ведал о намерениях Перигрина.