Страница:
- А что вы предполагаете делать с этими животными? - спросил тот, указывая на гунтеров. - На вид они ретивы, но ведь им нет еще четырех лет, и будет чертовски трудно их объездить. Мне кажется, что та задняя сплечена.
- Будь они прокляты! - закричал коммодор. - Хотел бы я, чтобы у обеих шеи были сломаны, хотя эта пара стоила мне добрых сорок желтяков!
- Сорок гиней! - воскликнул незнакомец, который был сквайром и жокеем, а также владельцем своры. - Боже мой, боже мой! Как можно обмануть человека! Да ведь эти скотины так неуклюжи, что годятся только для плуга! Посмотрите на эту плоскую грудь; обратите внимание, какой у этой лошади острый загривок, а кроме того она с подседом.
Короче, сей знаток лошадей, обнаружив в них все недостатки, какие только можно найти у этой породы животных, предложил ему десять гиней за обеих, сказав, что превратит их во вьючных животных. Владелец, который, после всего случившегося, был весьма не прочь прислушаться к любым замечаниям, их порочившим, слепо поверил утверждениям незнакомца, выпустил залп неистовых ругательств по адресу мерзавца, который его надул, и тут же заключил сделку со сквайром, немедленно заплатившим ему за свою покупку, в результате коей он выиграл кубок на следующих кентерберийских скачках.
Когда с этим делом было покончено к удовольствию обеих сторон, а также к увеселению всех присутствующих, украдкой посмеивавшихся над проделкой своего друга, Траньон был усажен на лошадь самого сквайра, чей слуга вел ее в центре кавалькады, которая направлялась в соседнюю деревню, где они заранее заказали обед и где наш жених получил возможность приобрести другую шляпу и парик. Что касается свадьбы, то он перенес свое разочарование со спокойствием философа, и так как проделанные им упражнения раздразнили его аппетит, он уселся за стол вместе со своими новыми знакомыми и пообедал очень плотно, запивая каждый кусок большим глотком эля, который пришелся ему весьма по вкусу.
ГЛАВА IX
Его находит лейтенант; он препровожден к себе домой; женится на мисс Гризль, которая попадает в беду ночью и утверждает свою власть наутро, вследствие чего глаз ее супруга подвергается опасности
Тем временем лейтенант Хэтчуей ухитрился приковылять в церковь, где уведомил собравшихся о том, что случилось с коммодором, а невеста держала себя по этому случаю с большой пристойностью, ибо, едва узнав об опасности, коей подвергался ее будущий супруг, она лишилась чувств в объятиях своей невестки, к изумлению всех зрителей, которые не могли понять причину ее расстройства. Когда же она обрела чувства благодаря нюхательной соли, то стала умолять, чтобы мистер Хэтчуей и Том Пайпс сели в карету ее брата и поехали разыскивать своего командира.
Это путешествие они с готовностью предприняли, сопутствуемые всеми прочими приверженцами коммодора, ехавшими верхом, тогда как невеста и ее друзья были приглашены в дом священника, а церемония отложена до благоприятного момента.
Поскольку позволяла проезжая дорога, лейтенант старался придерживаться того направления, в котором ускакал Траньон, получая сведения об его продвижении то в одном, то в другом фермерском доме, ибо такой феномен не мог не привлечь чрезвычайного внимания; после того как один из всадников подобрал на боковой тропе шляпу и парик коммодора, весь отряд въехал около четырех часов пополудни в деревню, где нашел пристанище коммодор. Узнав, что он благополучно водворился в харчевне "Джордж", они в полном составе подъехали к двери и выразили свое удовольствие троекратным приветственным возгласом, на каковой им ответила расположившаяся в доме компания, как только смысл этого салюта быт ей объяснен Траньоном, который к тому времени принял участие во всех увеселениях своих новых друзей и был сильно пьян. Лейтенант был представлен всем присутствующим как его названый брат, и ему приготовили на скорую руку обед. Тома Пайпса и команду угостили в другой комнате, и около шести часов вечера, когда в карету впрягли пару свежих лошадей, коммодор со своей свитой отбыл в крепость, обменявшись рукопожатиями со всеми находившимися в доме.
Без дальнейших происшествий он часов в девять был благополучно препровожден к своим собственным воротам и оставлен на попечение Пайпса, который тотчас отнес его в гамак, в то время как лейтенант поехал туда, где невеста и ее друзья ждали в великой тревоге, которая рассеялась, когда он уверил их, что его коммодор невредим, и уступила место громкому смеху и шуткам, вызванным его рассказом о приключении Траньона.
Был назначен другой день для свадьбы; и, с целью избежать весьма оскорбительного любопытства зевак, священника уговорили совершить обряд в крепости, разукрашенной флагами и флажками, а вечером иллюминованной под руководством Хэтчуея, который распорядился также, чтобы стреляли из патереро, как только будут затянуты брачные узы. Но и другие виды увеселения не были забыты этим хитроумным затейником, который проявил несомненныепризнаки изящного вкуса и изобретательности в свадебном ужине, порученном его заботам и попечениям.
Этот свадебный пир состоял исключительно из морских блюд. Огромный пилав, в состав которого входил большой кусок говядины, нарезанной ломтиками, две курицы и полгарнца рису, дымился посреди стола; рыба, плавающая в масле, была поставлена по обоим его концам. Рядом с ней красовалось лакомое кушанье, известное под названием лобскус, и блюдо сальмагонди. На смену им появился гусь чудовищных размеров, защищенный с флангов двумя цесарками, зажаренной целиком свиной тушей, соленым свиным окороком, окруженным гороховым пюре, бараньей ногой, зажаренной с картофелем, и бараньей ногой, сваренной с ямсом. Третьей переменой явилась филейная часть свиньи с яблочным соусом, козлятина, тушенная с луком, и черепаха, запеченная в своем щите, а в заключение был подан гигантский пирог с солониной и великое множество лепешек и оладьев. Дабы все соответствовало великолепию этого изысканного пиршества, Хэтчуей запасся большим количеством крепкого пива, флипа, рома, бренди, а также барбадосской водой для леди и нанял всех скрипачей в пределах шести миль, которые с помощью барабана, волынки и валлийской арфы услаждали гостей мелодичнейшим концертом.
Компания, которая была отнюдь не привередлива, осталась, по-видимому, чрезвычайно довольна всеми увеселениями, и вечер прошел в высшей степени оживленно, после чего новобрачная была отведена в свою комнату, где, впрочем, одно незначительное обстоятельство едва не нарушило гармонии, которая царила до сей поры.
Я уже упоминал о том, что в доме не было ни одной кровати; посему читателя не удивит, что миссис Траньон пришла в дурное расположение духа, когда столкнулась с необходимостью поместиться со своим супругом в гамаке, который, хотя и был увеличен и расширен на сей предмет с помощью большой палки и двойного количества парусины, но являлся в лучшем случае неприятным, чтобы не сказать - опасным, ложем. В результате она с некоторым раздражением пожаловалась на это неудобство, которое приписала неуважению, и сначала наотрез отказалась мириться с таким приспособлением. Но миссис Пикль вскоре образумила ее и успокоила, заметив, что ночь пролетит быстро, а на следующий день она может завести свои порядки.
Вняв этим убеждениям, она отважилась влезть в гамак, и менее чем через час ее посетил супруг, когда гости отправились по домам, а крепость осталась под командой его лейтенанта и помощника. Но случилось так, что крючья, поддерживавшие это качающееся ложе, не были рассчитаны на добавочный груз, который им пришлось теперь нести, и посему они сломались среди ночи, к немалому испугу миссис Траньон; падая, она громко завизжала, и этот визг немедленно привлек в комнату Хэтчуея со свечой. Нисколько не пострадав от падения, она была крайне смущена и взбешена происшествием, каковое открыто приписала упрямству и нелепым причудам коммодора, высказавшись с раздражением, которое явно свидетельствовало о том, что она считает цель своей жизни достигнутой, а свой авторитет защищенным от всех ударов судьбы. Да и товарищ ее по постели, казалось, был того же мнения, судя по его безгласной покорности; он ни слова не ответил на ее обвинения, но с самым кислым видом выполз из своего гнезда и отправился почивать в другую комнату, тогда как его рассерженная супруга отпустила лейтенанта и из останков гамака соорудила себе временную постель на полу, твердо решив позаботиться о более удобном приспособлении для следующей ночи.
Не чувствуя никакого расположения ко сну, миссис Траньон весь остаток ночи посвятила планам о коренном преобразовании, которое решила произвести в семействе; и как только первый жаворонок приветствовал утро, она, встав со своего скромного ложа и кое-как одевшись, вышла из своей комнаты, принялась обследовать места, до сей поры неведомые, и во время своих изысканий заметила большой колокол, который привела в действие с такой энергией, что переполошила всех в доме. Через секунду к ней прибежали полураздетые Хэтчуей, Пайпс и все слуги; но не увидев ни одной особы женского пола, она начала громить леность и сонливость служанок, которым, по ее словам, следовало приступить к работе по крайней мере за час до ее зова. И тогда в первый раз она услыхала, что ни одной женщине не разрешалось ночевать в стенах крепости.
Она не преминула возопить против такого распоряжения и, узнав, что кухарка и горничная помещались в маленькой пристройке, находившейся за воротами, приказала опустить подъемный мост и самолично вторглась в их жилище, повелев им немедленно приниматься за уборку комнат, содержавшихся отнюдь не в образцовом порядке, тогда как двум мужчинам было тотчас поручено перенести из дома ее брата под новый ее кров кровать, на которой она привыкла спать. В результате не прошло и двух часов, как все хозяйство в крепости было перевернуто вверх дном и поднялась суета.
Траньон, потревоженный и сбитый с толку этой суматохой, выскочил, как сумасшедший, в одной рубахе и, вооружившись дубиной из дикой яблони, ворвался в апартаменты своей жены; при виде двух плотников, сколачивавших кровать, он, испуская страшные проклятья и энергическую брань, приказал им убираться, клянясь, что не потерпит переборок в трюме, где он хозяин. Но видя, что его протест оставлен без внимания этими рабочими, которые приняли его за помешанного члена семьи и вырвавшегося из своего заключения, он напал на них обоих с великим бешенством и негодованием и встретил столь грубый прием, что в скором времени растянулся на полу вследствие удара, нанесенного ему молотком, который подверг серьезной опасности единственный его глаз.
Приведя его таким образом к подчинению, они решили связать его веревками и уже начали готовить путы, но тут он был избавлен от унижения вошедшей супругой, которая спасла его из рук противников и, выражая ему свое соболезнование, объяснила это злоключение вспыльчивым и грубым его нравом.
Он думал лишь о мщении и сделал попытку покарать дерзких работников, которые, едва услыхав о его звании, начали с большим смирением просить прощения за содеянное ими, уверяя, что они не признали в нем хозяина дома. Но, отнюдь не удовлетворившись таким извинением, он ощупью искал колокол (воспаление глаза окончательно лишило его зрения), а так как веревка благодаря предосторожности преступников находилась за пределами досягаемости, он начал реветь во весь голос, как лев, рыкающий в западне, изрыгая множество кощунственных слов и проклятий и выкрикивая имена Хэтчуея и Пайпса, которые, находясь поблизости, явились на призыв и получили приказ заковать в кандалы плотников, имевших дерзость напасть на него в его собственном доме.
Его приспешники, при виде причиненного ему ущерба, были возмущены обидой, ему нанесенной, которую они считали оскорблением чести гарнизона еще и потому, что мятежники, казалось, заняли оборонительную позицию и бросили вызов их авторитету. Посему они выхватили из ножен свои кортики - знак своей профессии - и за этим, по всей вероятности, последовала бы отчаянная схватка, если бы не вмешалась хозяйка замка и не предупредила столкновения, заявив лейтенанту, что коммодор был зачинщиком и что рабочие, столь неожиданно атакованные человеком, которого они не знали, вынуждены были действовать в целях самозащиты, вследствие чего он и получил этот злосчастный удар.
Узнав мнение миссис Траньон, Хэтчуей тотчас спрятал свое негодование в ножны и сказал коммодору, что всегда готов исполнить его законные требования, но, по совести, не может участвовать в угнетении бедных людей, которые не повинны ни в каком преступлении.
Эта неожиданная декларация, равно как и поведение супруги, которая в его присутствии выразила желание, чтобы плотники снова принялись за работу, преисполнили сердце Траньона бешенством и чувством унижения. Он сорвал с себя шерстяной ночной колпак, стал бить себя кулаками по лысой голове, клялся, что его люди предали его, и посылал самого себя в глубочайшие бездны ада за то, что принял в свою семью такого василиска.
Но все эти крики оказались бесполезными; это были последние попытки противостоять воле жены, чье влияние на его приближенных уже одержало верх над его собственным и которая теперь властно сказала ему, что он должен предоставить управление всеми домашними делами ей, знающей лучше, чем он, чего требуют его честь и выгода. Затем она приказала приготовить припарку для глаза коммодора, которая и была приложена, после чего его поручили заботам Пайпса, водившего его по дому, как слепого медведя, рычащего в поисках добычи, в то время как его энергическая спутница жизни приводила в исполнение все детали плана, ею задуманного; и кончилось тем, что, когда зрение вернулось к нему, он оказался чужим человеком в своем собственном доме.
ГЛАВА X
Коммодор проявляет в иных случаях упрямство, а его супруга прибегает к хитрости, утверждая свою власть. - Она обнаруживает признаки беременности, к невыразимой радости Траньона, который, однако, обманывается в своих ожиданиях
Эти новшества были введены не без громких протестов с его стороны, и немало любопытных диалогов происходило между ним и его спутницей жизни, которая всегда одерживала победу в споре, так что физиономия его постепенно вытягивалась; он начал подавлять, а затем и вовсе задушил в себе раздражение; страх перед высшим авторитетом явно отражался на его лице, и не прошло трех месяцев, как он уже превратился в примерного супруга. Впрочем, его упрямство было только преодолено, но не уничтожено; в иных случаях он оставался таким же непреклонным и упрямым, как и прежде; но он не смел открыто сопротивляться и подчинился необходимости пассивно выражать негодование. Так, например, миссис Траньон пожелала купить карету и шестерку лошадей, ибо она не могла ездить верхом, а карета, запряженная парой, не подходила для особы ее звания. Коммодор, зная, что он слабее ее в словесном состязании, не счел нужным оспаривать это предложение, но остался глух к ее увещаниям, хотя они были подкреплены всеми доводами, какие могли, по ее мнению, умиротворить его, устрашить, пристыдить или выманить у него согласие. Тщетно твердила она о том, что безграничная любовь, которую она питала к нему, заслуживает ответной нежности и предупредительности; он не внял даже грозным намекам, брошенным ею касательно гнева обиженной женщины, и устоял, словно неприступный бастион, против всех рассуждений о чести и позоре. Не был он также поколеблен непристойными и недобрыми попреками, даже когда она обвинила его в корыстолюбии и напомнила ему о богатстве и почете, приобретенных им благодаря женитьбе, но, казалось, он ушел в себя, как черепаха, которая в случае нападения съеживается в своем щите, и безмолвно выносил бич ее укоров, словно не чувствуя боли.
Впрочем, со дня ее свадьбы это был единственный раз, когда она не достигла цели, а так как она решительно не могла примириться с неудачей, то и пыталась придумать какой-нибудь новый план, с помощью которого могла бы упрочить свое влияние и авторитет. То, в чем отказывала ей изобретательность, было достигнуто благодаря случаю, ибо не успела она прожить и четырех месяцев в крепости, как начались у нее частые приступы тошноты и рвоты, груди стали твердыми, а живот заметно выпятился; короче говоря, она поздравила себя с симптомами своей плодовитости, а коммодор пришел в восторг от перспективы иметь наследника, зачатого от него.
Она понимала, что это было самое подходящее время для восстановления ее суверенитета, и в соответствии с этим использовала те средства, какие природа предоставила в ее распоряжение. Не было ни одного редкого предмета обстановки и ни одного украшения, которых она бы не пожелала; а однажды, отправившись в церковь и увидев подъезжающий экипаж леди Стэйтли, она вдруг упала в обморок. Ее муж, чье тщеславие никогда еще не получало такого удовлетворения, как теперь, ибо его посев обещал жатву, - тотчас забил тревогу и для предотвращения подобных припадков, которые могли привести к последствиям, роковым для его надежды, дал ей разрешение заказать карету, лошадей и ливреи по ее собственному выбору.
Получив это полномочие, она в скором времени явила такой образчик вкуса и великолепия, что вызвала толки во всей округе и заставила затрепетать сердце Траньона, ибо он не видел пределов ее расточительности, которая проявилась также в самых неумеренных расходах на приготовления к родам.
Ее гордость, которая до сей поры сосредоточивалась на представителе рода ее отца, нынче как будто утратила всякое уважение к порядку наследования и побуждала ее затмить и унизить старшую ветвь рода Она обращалась с миссис Пикль с какою-то учтивой сдержанностью, и соревнование в величии немедленно возникло между золовкой и невесткой. Она ежедневно оповещала о своей знатности весь приход, прогуливаясь в карете якобы с целью подышать воздухом, и старалась расширить круг своих знакомых среди людей светских. Такое предприятие отнюдь не было связано с большими затруднениями, ибо все те, кто имеет возможность вести соответствующий образ жизни, всегда найдут доступ в так называемое лучшее общество и будут пользоваться репутацией, отвечающей их собственной оценке, причем их претензии не вызовут ни малейших: сомнений. Делая визиты и принимая гостей, она пользовалась каждым удобным случаем, чтобы заявить о своем состоянии, утверждая, что врачи запретили ей есть такое-то соление, а такое-то блюдо - яд для женщины в ее положении; мало того, там, где ее принимали запросто, она корчила гримасы, жалуясь, что шалунишка начинает буянить, и вертелась, принимая странные позы, словно ей причиняла ужасное беспокойство резвость этого будущего Траньона.
Да и сам супруг отнюдь не проявлял той сдержанности, какой можно было бы ждать. В клубе он частенько упоминал об этом доказательстве своей мощи как о завидном достижении для человека пятидесяти пяти лет, и подтверждал мнение о своей мощи, стискивая с удвоенной энергией руку трактирщика, после чего всегда следовало признание его недюжинной силы. Когда его приятели пили за здоровье Hans en kelder, или Джека в погребе, он принимал весьма самодовольный вид и выражал намерение послать мальчишку на морскую службу, как только тот в состоянии будет носить ружье, и надеялся еще при жизни увидеть его офицером.
Эта надежда помогала ему мириться с чрезвычайными расходами, на которые его обрекла расточительность жены, в особенности когда он размышлял, что потаканье ее мотовству ограничено сроком в девять месяцев, а большая часть этого срока к тому времени уже истекала. Однако, несмотря на такую его философическую покорность, ее фантазия взмывала иной раз на столь нелепые и недопустимые вершины наглости и глупости, что спокойствие духа покидало его, и он не мог втайне не пожелать, чтобы гордость ее была наказана крушением сладчайших ее надежд, даже если бы сам он оказался главным страдающим лицом в результате такого разочарования. Впрочем, это были только мысли, вызванныевременным отвращением, которые угасали так же внезапно, как возникали, и никогда не причиняли ни малейшего беспокойства особе, внушавшей их, ибо он заботился о том, чтобы старательно скрывать их от нее.
Тем временем она благополучно приближаюсь к концу срока, определенного ее вычислениями, в надежде на счастливый исход; дни, по ее расчетам, истекли, и вот среди ночи у нее обнаружились симптомы, которые, казалось, предвещали наступление критического момента. Коммодор вскочил с большой поспешностью и потребовал акушерку, уже несколько дней проживавшую в доме. Тотчас же были созваны кумушки, и все предались сладким надеждам, но родовые схватки постепенно прекратились, и, по мудрому замечанию матрон, это была ложная тревога.
Спустя две ночи они получили вторичное уведомление, а так как талия ее заметно уменьшилась, то полагали, что все идет прекрасно. Однако этот приступ оказался не более решающим, чем первый; муки прекратились вопреки всем ее стараниям усилить их, и добрые кумушки разошлись по домам в ожидании третьей и заключительной схватки, намекая на всем известное изречение, что "число три всегда приносит счастье". Но на сей раз это изречение оказалось несостоятельным: следующий сигнал был таким же ложным, как и первые, и вдобавок сопровождался феноменом странным и необъяснимым. Это было не что иное, как уменьшение миссис Траньон в объеме, чего следовало ждать после рождения вполне доношенного ребенка. Пораженные таким непонятным событием, они собрались на совет и, заключив, что этот случай является во всех отношениях странным и загадочным, выразили желание, чтобы немедленно был послан человек за врачом мужского пола, сведущим в акушерском искусстве.
Коммодор, не догадавшись о причине их замешательства, тотчас отдал это приказание Пайпсу, и менее чем через час они услышали диагноз врача, жившего по соседству, который смело заявил, что пациентка отнюдь не была беременна. Такое заявление было подобно громовому удару для мистера Траньона, который на протяжении восьми дней и восьми ночей неустанно ждал, что его назовут отцом.
Придя в себя, он с проклятьем объявил, что врач - невежественный парень и что он отказывается полагаться на его приговор, утешаемый и укрепляемый в своей поколебленной вере словами акушерки, которая продолжала поддерживать в миссис Траньон надежду на быстрое и благополучное разрешение, говоря, что она помогала много раз при таких же обстоятельствах, когда здоровый ребенок рождался уже после того, как у матери исчезли все признаки беременности. За любую соломинку, какой бы ни была она тонкой, жадно хватаются люди, которым грозит разочарование. На каждый вопрос, предложенный ею леди и начинавшийся словами: "Не чувствуете ли вы?" или "Нет ли у вас?" - ответ получался утвердительный, либо соответствовавший истине, либо нет, так как у вопрошаемой не хватало духа отрекаться от тех симптомов, какие могли укрепить надежду, давно ею лелеемую.
Эта опытная особа, сведущая в повивальном искусстве, была оставлена для постоянного ухода на три недели, в течение которых у пациентки несколько раз возобновлялось то, что ей угодно было считать родовыми муками, пока, наконец, она и ее супруг не стали посмешищем для всего прихода и эту сумасшедшую пару не убедили расстаться с надеждой даже тогда, когда жена сделалась тощей, как борзая, и им были представлены другие бесспорные доказательства их заблуждения. Но они не могли предаваться вечно этой сладкой иллюзии, которая в конце концов рассеялась и уступила место приступу стыда и смущения, каковой удерживал супруга дома целых две недели и приковал его жену к постели на несколько недель, в продолжение которых она претерпевала все муки величайшего унижения; но, наконец, и это было сглажено мягкой рукой времени.
Первая передышка после приступа скорби была ею использована для строгого исполнения так называемых религиозных обязанностей, которым она предавалась с озлобленной суровостью, начав гонения в своей собственной семье, вследствие чего прислуге житья не было в доме; она даже нарушила почти невозмутимое спокойствие Тома Пайпса, вывела из терпения самого коммодора и не пощадила никого, кроме лейтенанта Хэтчуея, которому она никогда не осмеливалась досаждать.
ГЛАВА XI
Миссис Траньон утверждает тиранию в крепости, тогда как ее супруг загорается любовью к своему племяннику Пери, который даже в нежном возрасте обнаруживает своеобразные наклонности
По прошествии трех месяцев, посвященных этим благочестивым развлечениям, она снова появилась в свет, но постигшее ее несчастье произвело на нее такое впечатление, что она не могла смотреть на детей и начинала дрожать, если случайно упоминали в разговоре о крестинах. Ее характер, который был от природы не из приятных, казалось, впитал двойную порцию уксуса вследствие ее разочарования; посему ее присутствия не слишком домогались, и она нашла очень мало людей, склонных оказывать ей те знаки внимания, которые она считала полагающимися ей по праву. Это пренебрежение оттолкнуло ее от общества столь невоспитанных людей; она сосредоточила всю силу своих способностей на управлении собственным домом, который в результате стонал под ее деспотической властью, а в бутылке бренди она обрела великое утешение после всех испытанных ею огорчений.
Что до коммодора, то он в короткое время примирился со своим унижением, предварительно выслушав много язвительных насмешек от лейтенанта, а так как теперь главной его страстью стали отлучки из дома, то он посещал трактир усерднее, чем когда бы то ни было, больше заботился о поддержании дружеских отношений со своим шурином мистером Пиклем и на почве этой близости загорелся любовью к своему племяннику Пери, которая длилась до конца его жизни. В самом деле, следует признать, что Траньону от природы не были чужды те душевные движения, которые, будучи странно извращены, замаскированы и подавлены вследствие безалаберной его жизни и воспитания, тем не менее иногда давали о себе знать в целом ряде поступков.
- Будь они прокляты! - закричал коммодор. - Хотел бы я, чтобы у обеих шеи были сломаны, хотя эта пара стоила мне добрых сорок желтяков!
- Сорок гиней! - воскликнул незнакомец, который был сквайром и жокеем, а также владельцем своры. - Боже мой, боже мой! Как можно обмануть человека! Да ведь эти скотины так неуклюжи, что годятся только для плуга! Посмотрите на эту плоскую грудь; обратите внимание, какой у этой лошади острый загривок, а кроме того она с подседом.
Короче, сей знаток лошадей, обнаружив в них все недостатки, какие только можно найти у этой породы животных, предложил ему десять гиней за обеих, сказав, что превратит их во вьючных животных. Владелец, который, после всего случившегося, был весьма не прочь прислушаться к любым замечаниям, их порочившим, слепо поверил утверждениям незнакомца, выпустил залп неистовых ругательств по адресу мерзавца, который его надул, и тут же заключил сделку со сквайром, немедленно заплатившим ему за свою покупку, в результате коей он выиграл кубок на следующих кентерберийских скачках.
Когда с этим делом было покончено к удовольствию обеих сторон, а также к увеселению всех присутствующих, украдкой посмеивавшихся над проделкой своего друга, Траньон был усажен на лошадь самого сквайра, чей слуга вел ее в центре кавалькады, которая направлялась в соседнюю деревню, где они заранее заказали обед и где наш жених получил возможность приобрести другую шляпу и парик. Что касается свадьбы, то он перенес свое разочарование со спокойствием философа, и так как проделанные им упражнения раздразнили его аппетит, он уселся за стол вместе со своими новыми знакомыми и пообедал очень плотно, запивая каждый кусок большим глотком эля, который пришелся ему весьма по вкусу.
ГЛАВА IX
Его находит лейтенант; он препровожден к себе домой; женится на мисс Гризль, которая попадает в беду ночью и утверждает свою власть наутро, вследствие чего глаз ее супруга подвергается опасности
Тем временем лейтенант Хэтчуей ухитрился приковылять в церковь, где уведомил собравшихся о том, что случилось с коммодором, а невеста держала себя по этому случаю с большой пристойностью, ибо, едва узнав об опасности, коей подвергался ее будущий супруг, она лишилась чувств в объятиях своей невестки, к изумлению всех зрителей, которые не могли понять причину ее расстройства. Когда же она обрела чувства благодаря нюхательной соли, то стала умолять, чтобы мистер Хэтчуей и Том Пайпс сели в карету ее брата и поехали разыскивать своего командира.
Это путешествие они с готовностью предприняли, сопутствуемые всеми прочими приверженцами коммодора, ехавшими верхом, тогда как невеста и ее друзья были приглашены в дом священника, а церемония отложена до благоприятного момента.
Поскольку позволяла проезжая дорога, лейтенант старался придерживаться того направления, в котором ускакал Траньон, получая сведения об его продвижении то в одном, то в другом фермерском доме, ибо такой феномен не мог не привлечь чрезвычайного внимания; после того как один из всадников подобрал на боковой тропе шляпу и парик коммодора, весь отряд въехал около четырех часов пополудни в деревню, где нашел пристанище коммодор. Узнав, что он благополучно водворился в харчевне "Джордж", они в полном составе подъехали к двери и выразили свое удовольствие троекратным приветственным возгласом, на каковой им ответила расположившаяся в доме компания, как только смысл этого салюта быт ей объяснен Траньоном, который к тому времени принял участие во всех увеселениях своих новых друзей и был сильно пьян. Лейтенант был представлен всем присутствующим как его названый брат, и ему приготовили на скорую руку обед. Тома Пайпса и команду угостили в другой комнате, и около шести часов вечера, когда в карету впрягли пару свежих лошадей, коммодор со своей свитой отбыл в крепость, обменявшись рукопожатиями со всеми находившимися в доме.
Без дальнейших происшествий он часов в девять был благополучно препровожден к своим собственным воротам и оставлен на попечение Пайпса, который тотчас отнес его в гамак, в то время как лейтенант поехал туда, где невеста и ее друзья ждали в великой тревоге, которая рассеялась, когда он уверил их, что его коммодор невредим, и уступила место громкому смеху и шуткам, вызванным его рассказом о приключении Траньона.
Был назначен другой день для свадьбы; и, с целью избежать весьма оскорбительного любопытства зевак, священника уговорили совершить обряд в крепости, разукрашенной флагами и флажками, а вечером иллюминованной под руководством Хэтчуея, который распорядился также, чтобы стреляли из патереро, как только будут затянуты брачные узы. Но и другие виды увеселения не были забыты этим хитроумным затейником, который проявил несомненныепризнаки изящного вкуса и изобретательности в свадебном ужине, порученном его заботам и попечениям.
Этот свадебный пир состоял исключительно из морских блюд. Огромный пилав, в состав которого входил большой кусок говядины, нарезанной ломтиками, две курицы и полгарнца рису, дымился посреди стола; рыба, плавающая в масле, была поставлена по обоим его концам. Рядом с ней красовалось лакомое кушанье, известное под названием лобскус, и блюдо сальмагонди. На смену им появился гусь чудовищных размеров, защищенный с флангов двумя цесарками, зажаренной целиком свиной тушей, соленым свиным окороком, окруженным гороховым пюре, бараньей ногой, зажаренной с картофелем, и бараньей ногой, сваренной с ямсом. Третьей переменой явилась филейная часть свиньи с яблочным соусом, козлятина, тушенная с луком, и черепаха, запеченная в своем щите, а в заключение был подан гигантский пирог с солониной и великое множество лепешек и оладьев. Дабы все соответствовало великолепию этого изысканного пиршества, Хэтчуей запасся большим количеством крепкого пива, флипа, рома, бренди, а также барбадосской водой для леди и нанял всех скрипачей в пределах шести миль, которые с помощью барабана, волынки и валлийской арфы услаждали гостей мелодичнейшим концертом.
Компания, которая была отнюдь не привередлива, осталась, по-видимому, чрезвычайно довольна всеми увеселениями, и вечер прошел в высшей степени оживленно, после чего новобрачная была отведена в свою комнату, где, впрочем, одно незначительное обстоятельство едва не нарушило гармонии, которая царила до сей поры.
Я уже упоминал о том, что в доме не было ни одной кровати; посему читателя не удивит, что миссис Траньон пришла в дурное расположение духа, когда столкнулась с необходимостью поместиться со своим супругом в гамаке, который, хотя и был увеличен и расширен на сей предмет с помощью большой палки и двойного количества парусины, но являлся в лучшем случае неприятным, чтобы не сказать - опасным, ложем. В результате она с некоторым раздражением пожаловалась на это неудобство, которое приписала неуважению, и сначала наотрез отказалась мириться с таким приспособлением. Но миссис Пикль вскоре образумила ее и успокоила, заметив, что ночь пролетит быстро, а на следующий день она может завести свои порядки.
Вняв этим убеждениям, она отважилась влезть в гамак, и менее чем через час ее посетил супруг, когда гости отправились по домам, а крепость осталась под командой его лейтенанта и помощника. Но случилось так, что крючья, поддерживавшие это качающееся ложе, не были рассчитаны на добавочный груз, который им пришлось теперь нести, и посему они сломались среди ночи, к немалому испугу миссис Траньон; падая, она громко завизжала, и этот визг немедленно привлек в комнату Хэтчуея со свечой. Нисколько не пострадав от падения, она была крайне смущена и взбешена происшествием, каковое открыто приписала упрямству и нелепым причудам коммодора, высказавшись с раздражением, которое явно свидетельствовало о том, что она считает цель своей жизни достигнутой, а свой авторитет защищенным от всех ударов судьбы. Да и товарищ ее по постели, казалось, был того же мнения, судя по его безгласной покорности; он ни слова не ответил на ее обвинения, но с самым кислым видом выполз из своего гнезда и отправился почивать в другую комнату, тогда как его рассерженная супруга отпустила лейтенанта и из останков гамака соорудила себе временную постель на полу, твердо решив позаботиться о более удобном приспособлении для следующей ночи.
Не чувствуя никакого расположения ко сну, миссис Траньон весь остаток ночи посвятила планам о коренном преобразовании, которое решила произвести в семействе; и как только первый жаворонок приветствовал утро, она, встав со своего скромного ложа и кое-как одевшись, вышла из своей комнаты, принялась обследовать места, до сей поры неведомые, и во время своих изысканий заметила большой колокол, который привела в действие с такой энергией, что переполошила всех в доме. Через секунду к ней прибежали полураздетые Хэтчуей, Пайпс и все слуги; но не увидев ни одной особы женского пола, она начала громить леность и сонливость служанок, которым, по ее словам, следовало приступить к работе по крайней мере за час до ее зова. И тогда в первый раз она услыхала, что ни одной женщине не разрешалось ночевать в стенах крепости.
Она не преминула возопить против такого распоряжения и, узнав, что кухарка и горничная помещались в маленькой пристройке, находившейся за воротами, приказала опустить подъемный мост и самолично вторглась в их жилище, повелев им немедленно приниматься за уборку комнат, содержавшихся отнюдь не в образцовом порядке, тогда как двум мужчинам было тотчас поручено перенести из дома ее брата под новый ее кров кровать, на которой она привыкла спать. В результате не прошло и двух часов, как все хозяйство в крепости было перевернуто вверх дном и поднялась суета.
Траньон, потревоженный и сбитый с толку этой суматохой, выскочил, как сумасшедший, в одной рубахе и, вооружившись дубиной из дикой яблони, ворвался в апартаменты своей жены; при виде двух плотников, сколачивавших кровать, он, испуская страшные проклятья и энергическую брань, приказал им убираться, клянясь, что не потерпит переборок в трюме, где он хозяин. Но видя, что его протест оставлен без внимания этими рабочими, которые приняли его за помешанного члена семьи и вырвавшегося из своего заключения, он напал на них обоих с великим бешенством и негодованием и встретил столь грубый прием, что в скором времени растянулся на полу вследствие удара, нанесенного ему молотком, который подверг серьезной опасности единственный его глаз.
Приведя его таким образом к подчинению, они решили связать его веревками и уже начали готовить путы, но тут он был избавлен от унижения вошедшей супругой, которая спасла его из рук противников и, выражая ему свое соболезнование, объяснила это злоключение вспыльчивым и грубым его нравом.
Он думал лишь о мщении и сделал попытку покарать дерзких работников, которые, едва услыхав о его звании, начали с большим смирением просить прощения за содеянное ими, уверяя, что они не признали в нем хозяина дома. Но, отнюдь не удовлетворившись таким извинением, он ощупью искал колокол (воспаление глаза окончательно лишило его зрения), а так как веревка благодаря предосторожности преступников находилась за пределами досягаемости, он начал реветь во весь голос, как лев, рыкающий в западне, изрыгая множество кощунственных слов и проклятий и выкрикивая имена Хэтчуея и Пайпса, которые, находясь поблизости, явились на призыв и получили приказ заковать в кандалы плотников, имевших дерзость напасть на него в его собственном доме.
Его приспешники, при виде причиненного ему ущерба, были возмущены обидой, ему нанесенной, которую они считали оскорблением чести гарнизона еще и потому, что мятежники, казалось, заняли оборонительную позицию и бросили вызов их авторитету. Посему они выхватили из ножен свои кортики - знак своей профессии - и за этим, по всей вероятности, последовала бы отчаянная схватка, если бы не вмешалась хозяйка замка и не предупредила столкновения, заявив лейтенанту, что коммодор был зачинщиком и что рабочие, столь неожиданно атакованные человеком, которого они не знали, вынуждены были действовать в целях самозащиты, вследствие чего он и получил этот злосчастный удар.
Узнав мнение миссис Траньон, Хэтчуей тотчас спрятал свое негодование в ножны и сказал коммодору, что всегда готов исполнить его законные требования, но, по совести, не может участвовать в угнетении бедных людей, которые не повинны ни в каком преступлении.
Эта неожиданная декларация, равно как и поведение супруги, которая в его присутствии выразила желание, чтобы плотники снова принялись за работу, преисполнили сердце Траньона бешенством и чувством унижения. Он сорвал с себя шерстяной ночной колпак, стал бить себя кулаками по лысой голове, клялся, что его люди предали его, и посылал самого себя в глубочайшие бездны ада за то, что принял в свою семью такого василиска.
Но все эти крики оказались бесполезными; это были последние попытки противостоять воле жены, чье влияние на его приближенных уже одержало верх над его собственным и которая теперь властно сказала ему, что он должен предоставить управление всеми домашними делами ей, знающей лучше, чем он, чего требуют его честь и выгода. Затем она приказала приготовить припарку для глаза коммодора, которая и была приложена, после чего его поручили заботам Пайпса, водившего его по дому, как слепого медведя, рычащего в поисках добычи, в то время как его энергическая спутница жизни приводила в исполнение все детали плана, ею задуманного; и кончилось тем, что, когда зрение вернулось к нему, он оказался чужим человеком в своем собственном доме.
ГЛАВА X
Коммодор проявляет в иных случаях упрямство, а его супруга прибегает к хитрости, утверждая свою власть. - Она обнаруживает признаки беременности, к невыразимой радости Траньона, который, однако, обманывается в своих ожиданиях
Эти новшества были введены не без громких протестов с его стороны, и немало любопытных диалогов происходило между ним и его спутницей жизни, которая всегда одерживала победу в споре, так что физиономия его постепенно вытягивалась; он начал подавлять, а затем и вовсе задушил в себе раздражение; страх перед высшим авторитетом явно отражался на его лице, и не прошло трех месяцев, как он уже превратился в примерного супруга. Впрочем, его упрямство было только преодолено, но не уничтожено; в иных случаях он оставался таким же непреклонным и упрямым, как и прежде; но он не смел открыто сопротивляться и подчинился необходимости пассивно выражать негодование. Так, например, миссис Траньон пожелала купить карету и шестерку лошадей, ибо она не могла ездить верхом, а карета, запряженная парой, не подходила для особы ее звания. Коммодор, зная, что он слабее ее в словесном состязании, не счел нужным оспаривать это предложение, но остался глух к ее увещаниям, хотя они были подкреплены всеми доводами, какие могли, по ее мнению, умиротворить его, устрашить, пристыдить или выманить у него согласие. Тщетно твердила она о том, что безграничная любовь, которую она питала к нему, заслуживает ответной нежности и предупредительности; он не внял даже грозным намекам, брошенным ею касательно гнева обиженной женщины, и устоял, словно неприступный бастион, против всех рассуждений о чести и позоре. Не был он также поколеблен непристойными и недобрыми попреками, даже когда она обвинила его в корыстолюбии и напомнила ему о богатстве и почете, приобретенных им благодаря женитьбе, но, казалось, он ушел в себя, как черепаха, которая в случае нападения съеживается в своем щите, и безмолвно выносил бич ее укоров, словно не чувствуя боли.
Впрочем, со дня ее свадьбы это был единственный раз, когда она не достигла цели, а так как она решительно не могла примириться с неудачей, то и пыталась придумать какой-нибудь новый план, с помощью которого могла бы упрочить свое влияние и авторитет. То, в чем отказывала ей изобретательность, было достигнуто благодаря случаю, ибо не успела она прожить и четырех месяцев в крепости, как начались у нее частые приступы тошноты и рвоты, груди стали твердыми, а живот заметно выпятился; короче говоря, она поздравила себя с симптомами своей плодовитости, а коммодор пришел в восторг от перспективы иметь наследника, зачатого от него.
Она понимала, что это было самое подходящее время для восстановления ее суверенитета, и в соответствии с этим использовала те средства, какие природа предоставила в ее распоряжение. Не было ни одного редкого предмета обстановки и ни одного украшения, которых она бы не пожелала; а однажды, отправившись в церковь и увидев подъезжающий экипаж леди Стэйтли, она вдруг упала в обморок. Ее муж, чье тщеславие никогда еще не получало такого удовлетворения, как теперь, ибо его посев обещал жатву, - тотчас забил тревогу и для предотвращения подобных припадков, которые могли привести к последствиям, роковым для его надежды, дал ей разрешение заказать карету, лошадей и ливреи по ее собственному выбору.
Получив это полномочие, она в скором времени явила такой образчик вкуса и великолепия, что вызвала толки во всей округе и заставила затрепетать сердце Траньона, ибо он не видел пределов ее расточительности, которая проявилась также в самых неумеренных расходах на приготовления к родам.
Ее гордость, которая до сей поры сосредоточивалась на представителе рода ее отца, нынче как будто утратила всякое уважение к порядку наследования и побуждала ее затмить и унизить старшую ветвь рода Она обращалась с миссис Пикль с какою-то учтивой сдержанностью, и соревнование в величии немедленно возникло между золовкой и невесткой. Она ежедневно оповещала о своей знатности весь приход, прогуливаясь в карете якобы с целью подышать воздухом, и старалась расширить круг своих знакомых среди людей светских. Такое предприятие отнюдь не было связано с большими затруднениями, ибо все те, кто имеет возможность вести соответствующий образ жизни, всегда найдут доступ в так называемое лучшее общество и будут пользоваться репутацией, отвечающей их собственной оценке, причем их претензии не вызовут ни малейших: сомнений. Делая визиты и принимая гостей, она пользовалась каждым удобным случаем, чтобы заявить о своем состоянии, утверждая, что врачи запретили ей есть такое-то соление, а такое-то блюдо - яд для женщины в ее положении; мало того, там, где ее принимали запросто, она корчила гримасы, жалуясь, что шалунишка начинает буянить, и вертелась, принимая странные позы, словно ей причиняла ужасное беспокойство резвость этого будущего Траньона.
Да и сам супруг отнюдь не проявлял той сдержанности, какой можно было бы ждать. В клубе он частенько упоминал об этом доказательстве своей мощи как о завидном достижении для человека пятидесяти пяти лет, и подтверждал мнение о своей мощи, стискивая с удвоенной энергией руку трактирщика, после чего всегда следовало признание его недюжинной силы. Когда его приятели пили за здоровье Hans en kelder, или Джека в погребе, он принимал весьма самодовольный вид и выражал намерение послать мальчишку на морскую службу, как только тот в состоянии будет носить ружье, и надеялся еще при жизни увидеть его офицером.
Эта надежда помогала ему мириться с чрезвычайными расходами, на которые его обрекла расточительность жены, в особенности когда он размышлял, что потаканье ее мотовству ограничено сроком в девять месяцев, а большая часть этого срока к тому времени уже истекала. Однако, несмотря на такую его философическую покорность, ее фантазия взмывала иной раз на столь нелепые и недопустимые вершины наглости и глупости, что спокойствие духа покидало его, и он не мог втайне не пожелать, чтобы гордость ее была наказана крушением сладчайших ее надежд, даже если бы сам он оказался главным страдающим лицом в результате такого разочарования. Впрочем, это были только мысли, вызванныевременным отвращением, которые угасали так же внезапно, как возникали, и никогда не причиняли ни малейшего беспокойства особе, внушавшей их, ибо он заботился о том, чтобы старательно скрывать их от нее.
Тем временем она благополучно приближаюсь к концу срока, определенного ее вычислениями, в надежде на счастливый исход; дни, по ее расчетам, истекли, и вот среди ночи у нее обнаружились симптомы, которые, казалось, предвещали наступление критического момента. Коммодор вскочил с большой поспешностью и потребовал акушерку, уже несколько дней проживавшую в доме. Тотчас же были созваны кумушки, и все предались сладким надеждам, но родовые схватки постепенно прекратились, и, по мудрому замечанию матрон, это была ложная тревога.
Спустя две ночи они получили вторичное уведомление, а так как талия ее заметно уменьшилась, то полагали, что все идет прекрасно. Однако этот приступ оказался не более решающим, чем первый; муки прекратились вопреки всем ее стараниям усилить их, и добрые кумушки разошлись по домам в ожидании третьей и заключительной схватки, намекая на всем известное изречение, что "число три всегда приносит счастье". Но на сей раз это изречение оказалось несостоятельным: следующий сигнал был таким же ложным, как и первые, и вдобавок сопровождался феноменом странным и необъяснимым. Это было не что иное, как уменьшение миссис Траньон в объеме, чего следовало ждать после рождения вполне доношенного ребенка. Пораженные таким непонятным событием, они собрались на совет и, заключив, что этот случай является во всех отношениях странным и загадочным, выразили желание, чтобы немедленно был послан человек за врачом мужского пола, сведущим в акушерском искусстве.
Коммодор, не догадавшись о причине их замешательства, тотчас отдал это приказание Пайпсу, и менее чем через час они услышали диагноз врача, жившего по соседству, который смело заявил, что пациентка отнюдь не была беременна. Такое заявление было подобно громовому удару для мистера Траньона, который на протяжении восьми дней и восьми ночей неустанно ждал, что его назовут отцом.
Придя в себя, он с проклятьем объявил, что врач - невежественный парень и что он отказывается полагаться на его приговор, утешаемый и укрепляемый в своей поколебленной вере словами акушерки, которая продолжала поддерживать в миссис Траньон надежду на быстрое и благополучное разрешение, говоря, что она помогала много раз при таких же обстоятельствах, когда здоровый ребенок рождался уже после того, как у матери исчезли все признаки беременности. За любую соломинку, какой бы ни была она тонкой, жадно хватаются люди, которым грозит разочарование. На каждый вопрос, предложенный ею леди и начинавшийся словами: "Не чувствуете ли вы?" или "Нет ли у вас?" - ответ получался утвердительный, либо соответствовавший истине, либо нет, так как у вопрошаемой не хватало духа отрекаться от тех симптомов, какие могли укрепить надежду, давно ею лелеемую.
Эта опытная особа, сведущая в повивальном искусстве, была оставлена для постоянного ухода на три недели, в течение которых у пациентки несколько раз возобновлялось то, что ей угодно было считать родовыми муками, пока, наконец, она и ее супруг не стали посмешищем для всего прихода и эту сумасшедшую пару не убедили расстаться с надеждой даже тогда, когда жена сделалась тощей, как борзая, и им были представлены другие бесспорные доказательства их заблуждения. Но они не могли предаваться вечно этой сладкой иллюзии, которая в конце концов рассеялась и уступила место приступу стыда и смущения, каковой удерживал супруга дома целых две недели и приковал его жену к постели на несколько недель, в продолжение которых она претерпевала все муки величайшего унижения; но, наконец, и это было сглажено мягкой рукой времени.
Первая передышка после приступа скорби была ею использована для строгого исполнения так называемых религиозных обязанностей, которым она предавалась с озлобленной суровостью, начав гонения в своей собственной семье, вследствие чего прислуге житья не было в доме; она даже нарушила почти невозмутимое спокойствие Тома Пайпса, вывела из терпения самого коммодора и не пощадила никого, кроме лейтенанта Хэтчуея, которому она никогда не осмеливалась досаждать.
ГЛАВА XI
Миссис Траньон утверждает тиранию в крепости, тогда как ее супруг загорается любовью к своему племяннику Пери, который даже в нежном возрасте обнаруживает своеобразные наклонности
По прошествии трех месяцев, посвященных этим благочестивым развлечениям, она снова появилась в свет, но постигшее ее несчастье произвело на нее такое впечатление, что она не могла смотреть на детей и начинала дрожать, если случайно упоминали в разговоре о крестинах. Ее характер, который был от природы не из приятных, казалось, впитал двойную порцию уксуса вследствие ее разочарования; посему ее присутствия не слишком домогались, и она нашла очень мало людей, склонных оказывать ей те знаки внимания, которые она считала полагающимися ей по праву. Это пренебрежение оттолкнуло ее от общества столь невоспитанных людей; она сосредоточила всю силу своих способностей на управлении собственным домом, который в результате стонал под ее деспотической властью, а в бутылке бренди она обрела великое утешение после всех испытанных ею огорчений.
Что до коммодора, то он в короткое время примирился со своим унижением, предварительно выслушав много язвительных насмешек от лейтенанта, а так как теперь главной его страстью стали отлучки из дома, то он посещал трактир усерднее, чем когда бы то ни было, больше заботился о поддержании дружеских отношений со своим шурином мистером Пиклем и на почве этой близости загорелся любовью к своему племяннику Пери, которая длилась до конца его жизни. В самом деле, следует признать, что Траньону от природы не были чужды те душевные движения, которые, будучи странно извращены, замаскированы и подавлены вследствие безалаберной его жизни и воспитания, тем не менее иногда давали о себе знать в целом ряде поступков.