Тартлдав Г. Ответный удар

Безансона. Однако проезжая через город, они повернули на северо-запад.
Уссмак сомневался в том, что это правильно, но решил промолчать. Он старался
всегда следовать за самцом, идущим впереди -- лучший способ избежать
неприятностей и проблем.
Самец, идущий впереди -- и все самцы в колонне, включая водителя
переднего танка, которому приходилось самостоятельно принимать решения --
казалось, знали, что делают. Тяжелые машины уверенно проехали по мосту (к
огромному облегчению Уссмака, сомневавшегося в том, что он выдержит их вес),
миновали земляные заграждения очередного форта и выбрались на дорогу,
уходящую в нужном направлении.
Уссмак открыл люк и, высунув голову наружу, огляделся по сторонам.
Отлично все видно, а холодный ветер в лицо не такая уж невозможная плата за
превосходный обзор.
"Вряд ли здесь опасно", -- подумал он.
С тех пор, как они прибыли в Безансон, не произошло ничего необычного,
и Уссмак уверовал в то, что здесь они находятся в полной безопасности.
Где-то впереди раздался знакомый грохот. Уссмак слышал такой в СССР:
кто-то нарвался на мину. Танки начали съезжать на обочину, чтобы обогнуть
поврежденную машину.
-- Вы только посмотрите! -- проговорил с командирского кресла Хессеф.
-- Гусеницу сорвало начисто!
Земля по обе стороны дороги оказалась мягкой и рыхлой.
"Не удивительно", -- подумал Уссмак, -- "ведь шоссе идет параллельно
реке, которая протекает через Безансон".
Только когда один танк, а за ним и другой завязли в грязи, он
забеспокоился.
Из леса к северу от дороги донесся еще один звук, который Уссмак так
хорошо узнал в СССР: резкий, громкий треск пулеметных очередей. Он быстро
захлопнул люк.
-- Нас обстреливают! -- крикнул он. -- Из пулемета! По броне танка
застучали пули.
-- Клянусь Императором, я вижу вспышки, -- восторженно завопил Хессеф.
-- Вон там, Твенкель, смотри! Поверни башню... так, правильно. Ну-ка,
сначала угости его из пулемета, а потом пальни фугасной бомбочкой. Мы
покажем Большим Уродам, как с нами связываться!
Уссмак удивленно зашипел. Невнятные приказы и диковинное поведение
Хессефа не имели ничего общего с тем, чему учили экипажи танков во время
бесконечных тренировок и учебных боев Дома. Уссмак сообразил, что командира
их танка подчинил себе имбирь. Если бы кто-нибудь вел контрольную запись
действий Хессефа, он лопнул бы от негодования.
Однако, несмотря на весьма нетрадиционную формулировку приказов, они
оказались очень точными и привели к желаемому результату. Башня медленно, с
шипением, повернулась, застрочил пулемет. Изнутри выстрелы казались совсем
тихими.
-- Будете еще с нами связываться, будете? -- вопил Твенкель. -- Я вам
покажу, кому принадлежит весь мир! Расе -- вот кому!
Твенкель выпустил длинную очередь. Со своего места Уссмак не видел
Больших Уродов с пулеметом и не знал, насколько эффективно стреляет его
товарищ. Но тут пули снова начали отскакивать от брони, точно камешки от
металлической крыши: стрелки Больших Уродов по-прежнему продолжают вести
огонь.
-- Ну-ка, врежь им как следует, -- крикнул Хессеф. И снова толстая
броня смягчила грохот выстрела, хотя танк содрогнулся от отдачи.
-- Вот так, им конец, -- с удовлетворением заявил Твенкель. -- Мы не
пожалели снарядов на пулемет Больших Уродов, в следующий раз они подумают
прежде чем беспокоить тех, до кого им как до звезд.
Словно в подтверждение его слов, пулемет Больших Уродов замолчал.
Уссмак выглянул в смотровую щель и увидел, что некоторые танки снова
продолжили путь вперед. А через минуту Хессеф приказал:
-- Вперед!
-- Будет исполнено, недосягаемый господин.
Уссмак отпустил тормоз, включил первую передачу, и танк покатил по
дороге. Он проехал совсем рядом с машиной, потерявшей гусеницу, прижимаясь к
асфальтированной дороге и стараясь не завязнуть в мягкой грязи. Миновав
изувеченный танк, он прибавил скорость, чтобы компенсировать хотя бы часть
времени, которое они потеряли, стреляя в Больших Уродов.
-- Совсем не плохо, -- заявил Хессеф. -- Командир колонны сообщает, что
у нас две небольшие царапины. Зато мы уничтожили наглых тосевитов.
"И снова за него говорит имбирь", -- подумал Уссмак.
Бронемашины Расы не должны нести потери от какого-то тосевитского
пулемета. Кроме того, Хессеф, похоже, забыл о танке, оставшемся на дороге, и
о времени, которое они потеряли, начав перестрелку с неприятелем.
Затуманенному имбирем сознанию такие вещи кажутся несущественными мелочами.
Если бы Уссмак тоже принял дозу тосевитского зелья перед тем, как сесть в
танк, он бы считал, что все идет просто отлично. Но ясное сознание упорно
твердило ему, что их дела идут далеко не так хорошо, как кажется его
товарищам.
"Интересно, как меняются мои умственные способности после приема
хорошей дозы наркотика?" -- подумал он.
Неожиданно по обшивке танка снова застучали пули -- на сей раз Большие
Уроды поливали огнем башню и заднюю часть машины. Значит, им все-таки
удалось пережить массированный обстрел.
-- Стой! -- выкрикнул Хессеф. Уссмак послушно нажал на тормоза. -- Так,
пять очередей! Фугасными снарядами! -- приказал командир. -- Ты меня
слышишь, Твенкель? Я хочу превратить этих маньяков в кровавое месиво.
-- Я тоже, -- ответил стрелок.
Они с командиром прекрасно понимали друг друга -- как того и требовали
инструкции, касающиеся экипажей танка. Только вот их тактика представлялась
Уссмаку абсолютно безумной.
Громыхнуло главное орудие танка, потом еще раз, и еще. Впрочем, приказ
остановиться отдал своему экипажу не только Хессеф. Уссмак видел, как еще
несколько танков принялось обстреливать тосевитов, которые имели наглость
доставить им некоторые неудобства. Наверное, их командиры тоже приняли дозу
имбиря, прежде чем сесть в свои машины.
Когда все было закончено, Хессеф проговорил с явным удовлетворением в
голосе:
-- Вперед!
Уссмак снова подчинился. Довольно скоро колонна подъехала к огромной
яме, красовавшейся прямо посреди дороги.
-- Большим Уродам не остановить нас такими примитивными средствами, --
заявил Хессеф.
Бронемашины одна за другой начали съезжать с дороги. Танк, за которым
двигался Уссмак, напоролся на мину и потерял гусеницу. Как только он
остановился, прячущиеся неподалеку тосевиты открыли огонь из пулемета.
Колонна снова начала отстреливаться.
В конце концов, они прибыли к месту назначения намного позже
запланированного времени.
* * *
Гейнрих Егер бродил по улицам Гехингена. Вдалеке на склоне горы
виднелась крепость Гогенцоллерна. Ее башни, окутанные туманом, напомнили ему
средневековые легенды о милых красавицах с золотыми локонами и злобных
драконах, которые на них охотятся, следуя своим собственным драконьим
законам чести.
Впрочем, сейчас неприятности людям доставляли ящеры, а вовсе не
драконы. Егер хотел бы снова оказаться на фронте, где он приносил очевидную
пользу в борьбе с мерзкими тварями. Но он застрял здесь, оказавшись в одной
команде с самыми способными учеными Рейха.
Егер ничего против них не имел -- как раз наоборот. Он верил в то, что
они сумеют спасти Германию -- и все человечество. Но ученые считали, что
нуждаются в его помощи... и жестоко ошибались.
Гейнрих множество раз видел, как точно такую же ошибку совершали
солдаты на фронте. Если по приказу интенданта прибывала новая модель
полевого телефона, считалось, будто тот, кто его доставил, является
специалистом и знает, как им следует пользоваться. Даже если он всего лишь
тягловая сила.
Вот так и сейчас. Он принимал участие в операции, целью которой было
отобрать у ящеров хотя бы часть их запаса взрывного металла, затем
сопровождал ценный груз через территорию Украины и Польши. И все решили,
будто Егер знает, что представляет собой диковинное вещество. Как и
множество других предположений, это оказалось неверным.
Егер увидел, что навстречу ему идет Вернер Гейзенберг. Несмотря на то,
что он с удовольствием жевал кусок черного хлеба, принять Вернера за
кого-нибудь, кроме ученого, было невозможно: высокий, чрезвычайно серьезный,
пышные волосы зачесаны назад, лохматые брови, а на лице такое выражение,
точно он находится где-то за сотни километров отсюда.
-- Герр профессор, -- окликнул его Егер и прикоснулся рукой к своей
фуражке: правила хорошего тона соблюдать необходимо.
-- А, здравствуйте, полковник Егер, я вас не заметил, -- извинился
Гейзенберг. Как правило, он совсем не походил на рассеянного профессора,
витающего в облаках, и потому, естественно, смутился. До сих пор он
производил на Егера впечатление человека острого ума, даже гениального.
Гейзенберг продолжал: -- Знаете, я рад, что мы с вами встретились. Мне
хочется еще раз поблагодарить вас за вещество, которое вы нам доставили.
-- Служить Рейху мой долг, и я делаю это с удовольствием, -- вежливо
ответил Егер.
Вряд ли Гейзенберг знает, что такое настоящее сражение. Ученый
благодарил Егера за то, что тот добыл взрывчатый металл, но не имел ни
малейшего представления о том, сколько пролито крови ради того, чтобы он
получил ценное вещество для своих экспериментов. Это стало ясно, когда он
сказал:
-- Жаль, что вам удалось добыть так мало. Теоретические расчеты
указывают на то, что имеющегося у нас количества едва хватит, чтобы сделать
урановую бомбу. Еще три или четыре килограмма заметно изменили бы ситуацию.
И тут Егер не на шутку разозлился, куда только подевалась скука, от
которой он еще минуту назад не знал как избавиться?
-- Доктор Дибнер благодарен за то количество, что вы получили. Кроме
того, ему хватило здравого смысла вспомнить, господин профессор, -- Егер
произнес последние слова с презрением, -- сколько жизней мы потеряли, чтобы
его получить.
Он надеялся заставить Гейзенберга устыдиться своих жалоб, однако,
оказалось, что он всего лишь задел его тщеславие.
-- Дибнер? Ха! Да у него даже степени настоящей нет. Если вас
интересует мое мнение -- он всего лишь ремесленник, а до физика ему далеко.
-- Зато, в отличие от вас, он знает, что несет с собой война. Да и по
всем показателям его группа добилась гораздо более значительных результатов,
чем ваша. Они уже практически завершили создание прибора, при помощи
которого мы сможем получать свой собственный взрывчатый металл после того,
как израсходуем тот, что забрали у ящеров.
-- Его работа абсолютно не обоснована с точки зрения теории, -- заявил
Гейзенберг так, словно обвинял Дибнера в подлоге.
-- А мне на теорию наплевать, меня интересует результат, --
по-солдатски отреагировал Егер. -- Теория без результата никому не нужна.
-- Без теории не может быт никаких результатов, -- возразил Гейзенберг.
Они обменялись сердитыми взглядами, и Егер пожалел, что поздоровался с
физиком. Судя по выражению лица Гейзенберга, его посетили точно такие же
мысли.
-- Металл для вас реальнее людей, которые отдали свои жизни, чтобы его
достать, -- выкрикнул Егер.
Ему хотелось стащить Гейзенберга с облака, на котором тот так удобно
устроился, и заставить взглянуть, хотя бы издалека, на мир, существующий вне
уравнений. А еще у него ужасно чесались руки -- взять бы, да и врезать
напыщенному наглецу по морде!
-- Я просто с вайи вежливо поздоровался, полковник Егер, -- ледяным
тоном заявил Гейзенберг. -- То, что вы стали на меня нападать, да еще с
таким яростным ожесточением, говорит о вашей неуравновешенности. Даю вам
слово, полковник, я больше не стану вас беспокоить.
Физик быстро развернулся и зашагал прочь. Кипя от негодования, Егер
двинулся в противоположном направлении.
-- Ну-ну, полковник, что такое? -- удивленно спросил кто-то, когда
Егер, вздрогнув от неожиданности, выхватил из кобуры пистолет.
-- Доктор Дибнер! -- проговорил Егер, убирая оружие. -- Вы меня
напугали.
-- Постараюсь в дальнейшем соблюдать осторожность, -- пообещал Курт
Дибнер. -- Не хочу подвергать свое здоровье опасности.
В то время как Гейзенберг во всем походил на книжного профессора,
Дибнера можно было легко принять за самого обычного фермера, лет тридцати.
Широкое лицо с пухлыми щеками, редеющие, смазанные жиром и зачесанные назад
волосы, мешковатый костюм, словно предназначенный для прогулок по полям, и
только толстые очки, говорящие о близорукости, указывали на его
принадлежность к миру науки.
-- Я немного... поспорил с вашим коллегой, -- сказал Егер.
-- Да, я заметил. -- В глазах за толстыми стеклами появилась искорка
веселья. -- Я еще ни разу не видел доктора Гейзенберга в такой ярости; он
гордится своим олимпийским спокойствием. Я завернул за угол как раз, когда
вы заканчивали ваш... спор, так, кажется, вы сказали? Мне ужасно интересно,
что явилось его причиной.
Полковник несколько мгновений колебался, поскольку именно его
комплимент, высказанный в адрес Дибнера, так возмутил Гейзенберга, но потом
все-таки проговорил:
-- Мне не понравилось, что профессор Гейзенберг не до конца понимает, с
какими трудностями нам пришлось столкнуться, когда мы добывали взрывчатый
металл, чтобы ваши физики могли впоследствии его изучать.
-- А, понятно. -- Дибнер быстро огляделся по сторонам. В отличие от
Егера и Гейзенберга, его беспокоило, кто услышит их разговор. Толстые стекла
очков в темной оправе делали его похожим на любопытную сову. -- Иногда,
полковник Егер, -- сказал он, когда удостоверился, что поблизости никого
нет, -- тот, кто находится в башне из слоновой кости, не в состоянии увидеть
людей, копошащихся внизу, в грязи.
-- Может быть, и так. -- Егер внимательно посмотрел на Дибнера и
продолжал: -- Однако... прошу меня простить, герр профессор, но мне,
полковнику, танкисту, ничего не понимающему в проблемах ядерной физики,
кажется, что вы тоже живете в башне из слоновой кости.
-- Вне всякого сомнения. Конечно, живу -- Дибнер рассмеялся, и его
пухлые щеки забавно заколыхались. -- Только не на самом верхнем этаже. До
войны, прежде чем уран и все, что с ним связано, стало играть такую важную
роль, профессор Гейзенберг занимался, главным образом, вопросами
математического анализа материи и ее поведения. Вы, наверное, слышали о
"принципе неопределенности", который носит его имя?
-- К сожалению, нет, -- ответил Егер.
-- Ну и ладно. -- Дибнер пожал плечами. -- Заставьте меня командовать
танком, и через несколько минут мне конец. Мы все специалисты в своей,
конкретной области. Я тоже занимаюсь физикой, но меня интересует
экспериментальная сторона -- я хочу знать, что нам дают возможности материи.
А потом теоретики, среди которых доктор Гейзенберг самый лучший, используют
полученные нами данные, чтобы развивать свои сложные идеи.
-- Спасибо. Вы помогли мне понять, как обстоят дела на самом деле.
Егер говорил совершенно серьезно -- теперь он знал, почему Гейзенберг
назвал Дибнера ремесленником. Разница между ними примерно такая же, как
между самим Егером и полковником генерального штаба. Егер не обладал
стратегическим видением, которое сделало бы его человеком с лампасами --
широкими красными полосами на форменных брюках, отличавших представителей
генерального штаба. С другой стороны, офицер штаба вряд ли владел
необходимыми знаниями и навыками для того, чтобы командовать танковым
подразделением.
-- Пожалуйста, попытайтесь смириться с нашими слабостями, полковник.
Перед нами стоят невозможно трудные задачи, которые не становятся легче от
того, что мы находимся под невероятным давлением времени и стратегии, --
сказал Дибнер.
-- Я понимаю, -- ответил Егер. -- Мне бы хотелось вернуться в свое
подразделение, чтобы я мог употребить знания, полученные в сражениях с
ящерами, на пользу Рейху и, тем самым, помочь вам быстрее закончить вашу
работу. Я здесь не на месте.
-- Если благодаря вам работа над созданием урановой бомбы продвинется
вперед, вы окажете Рейху гораздо более неоценимую помощь, чем на поле боя.
Поверьте, я говорю истинную правду. -- Дибнер произнес свою речь так
серьезно, что мгновенно напомнил Егеру фермера, расхваливающего урожай
свеклы.
-- Если.
Егер по-прежнему не верил в то, что может принести пользу здесь, в
Гехингене: проку от него столько же, сколько от весел, когда едешь на
велосипеде. Впрочем, ему в голову пришла идея, и он улыбнулся. Дибнер
улыбнулся ему в ответ.
"Кажется, он приличный человек", -- подумал Егер, которому даже стало
немного неудобно от того, что он решил поступить наперекор совету физика.
Вернувшись к себе, он написал прошение о переводе на фронт. На вопрос о
причинах, заставляющих его об этом просить, Егер ответил: "Я не приношу
физикам никакой пользы. Если вам требуется подтверждение, пожалуйста,
обратитесь к профессору Гейзенбергу".
Он отправил прошение с посыльным и стал ждать ответа, который прибыл
достаточно быстро. Его прошение было удовлетворено даже скорее, чем он
ожидал. Профессор Дибнер и еще несколько физиков выразили сожаление по
поводу того, что он их покидает. Профессор Гейзенберг промолчал. Вне всякого
сомнения, он сказал свое веское слово, когда ему позвонили, или
телеграфировали с соответствующим вопросом.
Наверное, он думал, что отомстил Егеру. Сам Егер считал, что знаменитый
профессор оказал ему неоценимую услугу.
* * *
"Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со
мною; Твой жезл и Твой посох -- они успокаивают меня".
Глядя на Лодзь, Мойше Русси постоянно вспоминал Двадцать третий псалом
и долину смертной тени. Впрочем, Лодзь вошел в нее, да так там и остался.
Тень смерти по-прежнему витала над городом.
Перед приходом ящеров тысячи евреев погибли в варшавском гетто от
голода и болезней. Голод и болезни прошли и по улицам Лодзи. Нацисты
помогали им изо всех сил. Именно отсюда они начали отправлять евреев на
фабрики смерти. Наверное, воспоминания о бесконечных поездах, уходящих в
концентрационные лагеря, и создавали ощущение, будто город погрузился в
пучины кошмара, из которых нет пути назад.
Направляясь на рынок Балут, чтобы купить немного картошки для своей
семьи, Русси шагал на юго-восток по улице Згиерской. Навстречу ему попался
полицейский еврей из Службы охраны порядка. На красно-белой нарукавной
повязке красовалась черная шестиконечная звезда с белым кругом посередине --
низший офицерский чин. На поясе дубинка, на плече винтовка. С таким шутки
плохи!
Но когда Русси прикоснулся к полям шляпы, приветствуя его, полицейский
кивнул ему и пошел дальше. Осмелев немного, Мойше повернулся и крикнул ему
вслед:
-- Как там сегодня с картошкой? Полицейский остановился.
-- Не так чтобы очень хорошо, но бывало и хуже, -- ответил он, а потом,
сплюнув на обочину, продолжал: -- Например, в прошлом году.
-- Да, такова печальная правда, -- согласился с ним Мойше.
И представитель охраны порядка отправился дальше по своим делам.
На рыночной площади Русси заметил еще нескольких полицейских -- в их
задачу входило следить за порядком и предотвращать воровство. И, конечно же,
поживиться чем-нибудь у торговцев. Как и офицер, которого встретил Мойше,
они по-прежнему носили знаки отличия, введенные нацистами.
Возможно, еще и по этой причине ему казалось, что город наполнен
привидениями. В Варшаве Judenrat -- совет, который поддерживал порядок в
гетто от имени нацистов, перестал существовать еще до того, как ящеры
изгнали немцев. Полицейское управление пало вместе с советом. Сейчас порядок
в Варшаве поддерживали борцы еврейского сопротивления, а не всеми
презираемая и внушающая лютую ненависть полиция. Как и в большинстве
польских городов.
Но не в Лодзи. Здесь стены домов, окружавших рыночную площадь, украшали
плакаты, изображавшие лысеющего, седого Мордехая Хайяма Рамковского, который
стал старейшиной евреев Лодзи при нацистах -- и, естественно, послушной
марионеткой в их руках. Как ни странно, Рамковский остался старейшиной и при
ящерах.
Русси плохо понимал, как ему это удалось. Наверное, в самую последнюю
минуту умудрился пересесть из одного поезда в другой. В Варшаве ходили слухи
о том, что он сотрудничал с нацистами. Попав в Лодзь, Русси таких вопросов
старался не задавать. Ему совсем не хотелось привлекать к себе и к своей
семье внимание Рамковского. Он не сомневался, что старейшина без малейших
колебаний сдаст его Золраагу и местному правительству ящеров.
Он встал в очередь, которая двигалась достаточно быстро, за этим
следили представители Службы охраны порядка. Они держались злобно и
одновременно суетливо -- наверное, научились у немцев. Кое-кто из них все
еще носил немецкие армейские сапоги -- в сочетании с еврейскими звездами на
рукавах они производили жуткое впечатление.
Когда Русси подошел к прилавку, все посторонние мысли отошли на второй
план -- сейчас еда была самым главным. Он протянул продавцу мешок и сказал:
-- Десять килограммов картошки, пожалуйста.
Парень у прилавка взял мешок, наполнил картошкой и поставил на весы.
Ровно десять -- вот что значит практика! Однако прежде чем отдать Мойше его
покупку, он спросил:
-- Чем будете расплачиваться? Купоны ящеров, марки, злотые, рамковы?
-- Рамковы.
Русси вытащил из кармана пачку купюр. Паренек, что привез их из Варшавы
в Лодзь, снабдил его таким количеством денег, что, казалось, их хватит,
чтобы набить матрас. Мойше считал себя богачом, пока не обнаружил, что
местная валюта практически ничего не стоит.
Продавец картофеля поморщился.
-- Если так, с вас четыреста пятьдесят.
В польских злотых -- второй с конца по шкале значимости валюте --
картошка стоила бы в три раза меньше.
Русси начал отсчитывать темно-синие двадцатки и сине-зеленые десятки, в
верхнем левом углу которых красовалась Звезда Давида, а по всему полю шли
водяные знаки с изображением маген-доида. На каждой банкноте имелась подпись
Рамковского, отчего и пошло их насмешливое прозвище.
После того, как Мойше протянул продавцу деньги, тот принялся их снова
пересчитывать. И хотя все сошлось, вид у него был явно недовольный.
-- В следующий раз приходите с настоящими деньгами, -- посоветовал он.
-- Не думаю, что мы еще долго будем брать рамковы.
-- Но... -- Русси показал на огромные портреты еврейского старейшины.
-- Он может делать все, что пожелает, -- ответил продавец. -- Но
рамковы годятся только для того, чтобы задницу подтирать, что бы он там ни
говорил.
Парень выразительно пожал плечами, и Русси отправился домой. Они
поселились на углу Згиерской и Лекарской, всего в нескольких кварталах от
колючей проволоки, отгораживающей гетто Лодзи... или Лидсманштадта -- так
нацисты называли город, когда присоединили Польшу к владениям Рейха.
Большая часть проволоки оставалась на месте, хотя кое-где в ней зияли
огромные дыры. В Варшаве бомбы ящеров разрушили стену, которую построили
немцы. Она очень походила на военное укрепление -- в отличие от простой
колючей проволоки. Впрочем, здесь все совсем не так просто. Рамковский может
хозяйничать и устанавливать свои порядки в гетто -- так заявил продавец
картошки. Он явно хотел продемонстрировать презрение, но, сам того не желая,
сказал чистую правду. У Мойше сложилось впечатление, что Рамковскому
нравится обладать властью -- пусть и на совсем крошечной территории.
Ладно, по крайней мере, есть картошка, которой вполне достаточно, чтобы
нормально существовать. В лодзинском гетто евреи голодали так же жестоко,
как и в варшавском, может быть, даже сильнее. Они по-прежнему поражали своей
худобой и болезненным видом, в особенности по сравнению с поляками и
немцами, составлявшими остальное население города. И, тем не менее, они
больше не страдали от недоедания. По сравнению с тем, что было год назад, их
жизнь заметно изменилась. Казалось, произошло чудо.
Русси услышал, как у него за спиной застучала колесами по мостовой
телега, и отошел в сторону, чтобы ее пропустить. Телега была нагружена
диковинными предметами, сплетенными из соломы.
-- Что это такое? -- спросил Русси у возницы.
-- Вы, наверное, недавно у нас в городе, -- мужчина натянул вожжи и
притормозил, чтобы перекинуться с прохожим несколькими словами. -- Вот везу
ботиночки, чтобы ящеры не морозили свои цыплячьи лапки каждый раз, когда им
приходится выходить на снег.
-- Цыплячьи лапки -- здорово! -- обрадовался Русси. Возница
ухмыльнулся.
-- Как только я вижу сразу нескольких ящеров, мне на ум приходит
витрина мясной лавки. Так и хочется пройтись по улице с криком: "Суп!
Покупайте все, что нужно, на суп! Заходите, не пожалеете!" -- Неожиданно он
сказал уже серьезнее. -- Мы делали соломенную обувь для нацистов перед тем,
как прилетели ящеры. Пришлось только изменить форму и размер.
-- Намного лучше работать на себя, а не на какого-нибудь господина, --
печально проговорил Мойше; его руки еще не забыли, как ему пришлось шить
форменные брюки.
-- Да, конечно, лучше. Разве может человек не дышать? Нет! -- Возница
закашлялся. "Туберкулез", -- поставил диагноз Русси, который помнил все,
чему его учили на медицинском факультете. А его собеседник тем временем
продолжал: -- Наверное, так и будет, когда явится Мессия. А сегодня,
незнакомец, я учусь радоваться малому. Моя жена больше не вышивает маленьких
орлов для типов из Люфтваффе, холера их забери, и я уже счастлив.
-- Да, конечно, это замечательно, -- согласился с ним Мойше. -- Но