Страница:
мужчин. Вас не трогают, потому что вы хорошо работаете. Но не скажу, что
особенно любят. Понятно?
Шульц вытянулся по стойке "смирно", изо всех сил постарался щелкнуть
каблуками валенок и выбросил вперед руку в гитлеровском военном приветствии.
-- Я все помню и понимаю, -- объявил он и, громко топая, удалился.
Людмила с трудом сдержалась, чтобы не врезать ему как следует под зад.
Ну, почему он не мог просто извиниться и заняться делами, вместо того, чтобы
злиться, словно она его обидела, а не он ее? И что теперь делать? Если Шульц
по-настоящему рассердился, может быть, он больше не захочет иметь дело с ее
самолетом? В таком случае, кто будет его чинить?
Ответ пришел сразу вслед за вопросом: какой-нибудь русский недоучка
крестьянин, который с трудом отличает отвертку от плоскогубцев. Она,
конечно, кое-что умеет и сама, но далеко не все, а кроме того, Людмила
прекрасно понимала, что не обладает талантом Шульца чувствовать мотор.
Вспыльчивый характер может стоить ей жизни.
А что еще оставалось делать? Позволить Шульцу обращаться с собой, как
со шлюхой? Людмила сердито покачала головой. Наверное, следовало ответить
какой-нибудь шуткой, а не устраивать ему сцену.
Ну, теперь уже поздно жалеть о том, чего изменить нельзя. Она устало
побрела к дому, в котором расположились женщины-летчицы. Не слишком надежное
укрытие: стенами служили мешки, наполненные землей, и охапки сена, а крышей
-- неструганные доски, засыпанные сеном и прикрытые камуфляжной сетью. Крыша
протекала, да и не особенно сохраняла тепло, но здесь все так жили, включая
полковника Карпова.
Дверь в импровизированный барак не имела петлей и сдвигалась в сторону,
сразу за ней висел занавес затемнения. Людмила сначала закрыла дверь, и лишь
потом отодвинула занавес. "Не дать ящерам увидеть ни искорки света" --
правило, которому Людмила следовала так же неукоснительно, как и "Взлетай по
ветру".
Впрочем, в бараке царил полумрак: горело несколько свечей и масляная
лампа, однако, Людмиле хватило их света, чтобы не спотыкаться о женщин,
которые, завернувшись в тонкие одеяла, спали на соломенных тюфяках. Зевая,
Людмила медленно пробиралась к своему месту и вдруг заметила белый
прямоугольник поверх сложенного одеяла. Когда она отправлялась на задание
несколько часов назад, его там не было.
-- Письмо! -- радостно прошептала она.
Да еще от кого-то гражданского, иначе его сложили бы по-другому.
Людмилу охватило возбуждение, ведь она не слышала о своей семье с тех самых
пор, как прилетели ящеры. Она уже потеряла надежду, а, может быть, у них все
в порядке?
В тусклом свете Людмила не сразу сообразила, что письмо в конверте. Она
перевернула его и поднесла поближе к глазам, чтобы посмотреть на обратный
адрес. Ей потребовалось всего несколько мгновений, чтобы понять, что часть
его написана латинскими буквами, а часть старательно выведенными печатными
русскими.
И тут она посмотрела на марку. Если бы год назад кто-нибудь сказал ей,
что она обрадуется, увидев портрет Адольфа Гитлера, Людмила посчитала бы,
что этот человек окончательно выжил из ума или сознательно хочет нанести ей
смертельное оскорбление -- скорее всего, и то, и другое.
-- Гейнрих, -- тихонько выдохнула она, постаравшись правильно
произнести чужой для русского языка звук в начале имени.
Людмила быстро вскрыла конверт и достала листок бумаги. К своему
огромному облегчению она увидела, что Егер почти все написал печатными
буквами: Людмила практически не понимала его почерк. Она прочитала:
"Моя дорогая Людмила, надеюсь, ты в полном порядке, жива и здорова, и
мое письмо тебя отыщет. Буду просить всех святых, чтобы отыскало".
Людмила представила себе, как дрогнул уголок его рта, когда он написал
эти слова. Она так ясно его видела, что только сейчас поняла, как сильно по
нему соскучилась.
"Я выполнял задание в городе, имя которого не имею права называть
вслух, иначе цензору придется вооружиться бритвой и вырезать кусок из моего
послания к тебе. Через несколько дней я отправляюсь в танковый полк, о нем я
тоже не могу ничего сообщить. Лучше бы я вернулся к тебе, или ты ко мне.
Ведь на самолете намного легче путешествовать, чем на лошади или даже в
танке".
Людмила вспомнила рассказы Егера о том, как он путешествовал верхом на
лошади по Польше, занятой ящерами. По сравнению с этим все, что она делала
на своем У-2, казалось детскими игрушками.
"Мне жаль, что мы не вместе. Даже когда все хорошо, нам так мало
отпущено времени на этой земле, а ведь сейчас идет война, и о многом
прекрасном приходится забыть. Но без нее мы с тобой никогда бы не
встретились. Так что, оказывается, и в войне есть что-то хорошее".
-- Да, есть, -- прошептала Людмила.
Завести роман с врагом не слишком умный поступок (наверное, Егер тоже
так думал), но она никак не могла заставить себя относиться к происшедшему,
как к чему-то плохому или постыдному. Дальше в письме говорилось:
"Я благодарю тебя за то, что ты присматриваешь за моим товарищем
Георгом Шульцем; твоя страна так велика, что только благодаря счастливой
случайности он оказался на одной с тобой базе. Передай ему от меня привет.
Надеюсь, у него все в порядке".
Людмила не знала, смеяться или плакать. У Шульца все в полном порядке,
и она действительно за ним присматривает, а он мечтает только об одном --
затащить ее к себе в постель. Может быть, ему станет стыдно, если она
покажет ему письмо Егера. Впрочем, никто не заставляет ее принимать решение
сейчас. Ей очень хотелось поскорее дочитать письмо и хоть немного поспать.
Все остальное подождет.
"Если судьба будет благосклонна, мы снова встретимся, когда наступит
мир. Если война не закончится, мы встретимся, несмотря на нее. Она не может
быть столь жестокой, чтобы разлучить нас навсегда. С любовью и надеждой на
то, что с тобой не случится ничего плохого. Гейнрих".
Людмила сложила письмо и засунула в карман летной куртки. Затем сняла
кожаный шлем и очки. Дальше она раздеваться не стала, оставила даже валенки,
потому что в бараке было холодно. Она быстро улеглась на свой тюфяк,
накрылась с головой одеялом и мгновенно заснула.
Когда на следующее утро Людмила проснулась, она обнаружила, что спала,
засунув руку в карман, в котором лежало письмо. Она улыбнулась и решила
немедленно на него ответить. А покажет ли она его Шульцу... что же, потом
будет видно. Скорее всего, покажет, но не сейчас, а когда они оба немного
успокоятся и перестанут сердиться друг на друга. И тут Людмила вспомнила,
что так и не доложила полковнику Карпову об артиллерийской батарее ящеров.
* * *
Охранник-ниппонец вручил Теэрцу обед. Тот вежливо поклонился в знак
благодарности, одновременно наставив один глазной бугорок на содержимое
миски, чтобы посмотреть, что ему принесли. И чуть не зашипел от
удовольствия: рядом с рисом лежали большие куски какого-то мяса. Большие
Уроды в последнее время стали лучше его кормить; опустошив миску, он
практически насытился.
Теэрц пытался понять, чего от него хотят Большие Уроды. Плен научил
его, что они никому не делают ничего хорошего просто так. До настоящего
момента они вообще ничего хорошего ему не делали. Перемена в их поведении
вызывала у него серьезные опасения.
Его размышления прервало появление майора Окамото и охранника с
каменным лицом и винтовкой в руках. Окамото говорил на языке Расы.
-- Пойдешь со мной, -- приказал он.
-- Будет исполнено, недосягаемый господин, -- ответил Теэрц, который
всегда покидал свою камеру с огромным облегчением.
Теперь он держался на ногах гораздо более уверенно, чем раньше;
поднимаясь вверх по лестнице в комнату для допросов в тюрьме Нагасаки, Теэрц
размышлял о том, что это приятное физическое упражнение, а не тяжелый
физический труд.
"Просто поразительно, что делает с самцом приличное питание", --
подумал он.
Поджидавшие их ниппонцы были одеты в белые халаты ученых. Большой Урод,
занимавший центральное кресло, что-то сказал, и Окамото перевел:
-- Сегодня доктор Нишина хочет обсудить природу бомб, при помощи
которых Раса уничтожила Берлин и Вашингтон.
-- Пожалуйста, -- добродушно согласился Теэрц. -- Бомбы сделаны из
урана. Если вы не знаете, что такое уран, я вам скажу -- девяносто второй
элемент периодической таблицы.
Он позволил себе немного раскрыть пасть от удовольствия. Большие Уроды
такие варвары! Конечно же, они не имеют ни малейшего представления, о чем он
говорит.
Окамото перевел его ответ ниппонским ученым, они некоторое время что-то
между собой обсуждали, а потом майор сказал, обращаясь к Теэрцу:
-- Я не знаю необходимой терминологии, чтобы правильно поставить
необходимые вопросы и прошу тебя помочь мне, а, кроме того, по возможности,
попытаться понять нас и без терминов.
-- Будет исполнено, недосягаемый господин, -- по-прежнему дружелюбно
ответил Теэрц.
-- Хорошо.
Окамото задумался; лицо Большого Урода, точно сделанное из резины,
отражало его мысли и сомнения. Наконец, он проговорил:
-- Доктор Нишина хочет знать, при помощи какого процесса Раса отделяет
легкий, взрывной уран от обычного, тяжелого.
У Теэрца возникло ощущение, будто в мягком кусочке мяса ему неожиданно
попалась острая кость. Даже в самых диких кошмарах -- несколько раз после
пленения его посещали невыносимо ужасные видения -- он не мог предположить,
что Большим Уродам известно хоть что-нибудь про атомную энергию и уж, тем
более, про уран. Если это правда... Вдруг Теэрц понял, что тосевиты
представляют для Расы реальную опасность. Раньше он думал, что они всего
лишь отсталые дикари, от которых следует ждать мелких неприятностей, но не
более того. Обращаясь к Окамото, он проговорил:
-- Скажите ученому доктору Нишине, что я не имею ни малейшего
представления о том, какие процессы он имеет в виду.
Ему стило огромного труда заставить себя не смотреть на инструменты,
при помощи которых ниппонцы пытали своих пленников.
Окамото одарил его злобным взглядом -- Теэрцу уже довелось видеть такой
-- но передал его слова Нишине. Тот что-то долго говорил в ответ, время от
времени загибая пальцы, совсем как самец Расы
Когда он закончил, Окамото перевел его слова:
-- Доктор Нишина говорит, что теоретически имеется несколько
возможностей решения поставленной задачи. Среди них следующие --
последовательное распределение барьеров для прохождения газа, содержащего
уран; нагревание газа до тех пор, пока часть, в которой содержится более
легкий уран, не начнет подниматься над другой; применение электромагнита...
-- Последнее слово оказалось довольно трудным, и Окамото пришлось пуститься
в сложные объяснения. -- И быстрое центрифугирование с целью выделения более
легкого урана. Какой из них применяет Раса?
Теэрц не мог оторвать от него глаз. Он был потрясен даже больше, чем
когда Большие Уроды сбили его истребитель. Тогда речь шла только о его
собственной судьбе. Сейчас ему приходилось беспокоиться о том, знает ли Раса
о планах тосевитов. Конечно, они самые настоящие варвары, но им слишком
много известно. Следовательно, Теэрцу необходимо соблюдать крайнюю
осторожность, когда он будет отвечать на их вопросы. И постараться сделать
все возможное, чтобы не выдать никакой важной информации.
Он так надолго задумался, что Окамото потерял терпение и рявкнул:
-- Не пытайся нас обмануть. Отвечай доктору Нишине.
-- Извините, недосягаемый господин, -- сказал Теэрц и добавил: -- Gomen
nasai... я искренне сожалею, что заставил вас ждать. Часть проблемы
заключается в том, что мне не хватает словарного запаса, чтобы дать вам
исчерпывающий ответ, но главная причина -- мое невежество, за которое я
прошу меня простить. Вы не должны забывать, что я... был всего лишь пилотом.
И не имел никакого отношения к урану.
-- Ты довольно многословно распространялся на эту тему некоторое время
назад, -- заявил Окамото. -- Ты же ведь не хочешь, чтобы я заподозрил тебя
во лжи. Кое-какие из инструментов, которые ты видишь перед собой, очень
острые, другие можно нагреть... у нас много разных приспособлений. Может
быть, желаешь с ними познакомиться?
-- Нет, недосягаемый господин, -- задыхаясь, честно ответил Теэрц. --
Но я и в самом деле не владею необходимой вам информацией. Я же ведь не
физик-ядерщик. Все, что мне известно про самолеты, я вам добровольно
рассказал. Но я не специалист в области ядерного оружия. Я учился в школе,
когда был маленьким, и обладаю знаниями обычного среднего самца Расы.
-- Мне трудно поверить в то, что ты говоришь правду, -- заметил
Окамото. -- Совсем недавно ты нам кое-что сообщил об уране.
"Я даже представить себе не мог, что вам про него известно", -- подумал
Теэрц.
Его мучили сомнения, поскольку он не понимал, что ему следует сделать,
чтобы сохранить свою шкуру в целости и сохранности. Лгать ниппонцам он не
мог -- кто знает, как далеко они продвинулись в своих исследованиях? Если
ученые сообразят, что он водит их за нос, его тут же накажут -- причем
исключительно болезненно.
-- Мне известно, что в ядерном оружии используется не только уран, --
сказал он -- В некоторых видах необходим еще и водород -- но деталей я не
знаю.
"Пусть ниппонцы помучаются над решением этого парадокса", -- подумал
он. -- "Как в оружии могут сочетаться самый легкий и самый тяжелый элементы
одновременно?"
После того, как Окамото передал его слова ученым, Большие Уроды
принялись что-то оживленно обсуждать. Затем Нишина, который явно занимал
главенствующее положение, задал Окамото вопрос:
-- Получается, что в результате взрыва урана температура повышается до
такой степени, что водород ведет себя так же, как на солнце и превращает
огромное количество массы в энергию? -- спросил майор.
Теэрца охватил самый настоящий ужас. Каждый раз, когда он пытался
выбраться из кошмарного положения, в котором оказался, его падение в
пропасть становилось все стремительнее. Значит, Большим Уродам известно про
реакцию синтеза. С точки зрения Теэрца, продукта цивилизации, шагающей
вперед с черепашьей скоростью, знание всегда связано со способностью
претворить его в жизнь. А если тосевиты в состоянии сделать водородную
бомбу...
-- Отвечай ученому доктору Нишине! -- резкий голос майора Окамото вывел
Теэрца из тоскливой задумчивости.
-- Прошу меня простить, недосягаемый господин, -- поспешно проговорил
Теэрц. -- Да, ученый доктор совершенно прав.
Вот и все. Он сделал то, чего делать было нельзя ни в коем случае.
Теперь следует ждать, что ниппонцы в любой момент применят ядерное оружие
против представителей Расы, захвативших континент -- Теэрц рассматривал его
как большой остров; он привык к тому, что воду окружает земля. А не
наоборот.
Он услышал, как Окамото подтвердил догадку ученых, передав им его
ответ. Холод сковал все существо Теэрца, погрузившегося в печальные
раздумья. Ниппонцы больше в нем не нуждаются. Судя по их вопросам, они
выяснили все, что хотели, и собираются применить свои новые знания на
практике.
-- Вернемся к вопросу про более легкий уран, который является
взрывчатым веществом, в отличие от других, стандартных типов, -- сказал
Нишина. -- Нам не удалось его получить; по правде говоря, мы приступили к
экспериментам совсем недавно. Вот почему мы намерены узнать у тебя, каким
образом вы решаете данную проблему.
Теэрц не сразу понял, что он имеет в виду. Представители Расы испытали
настоящее потрясение, когда они прилетели на Тосев-3 и обнаружили, насколько
далеко Большие Уроды продвинулись в своем развитии. Перед тем, как Теэрц
попал в плен, среди пилотов ходило много разговоров на эту тему. Раса не
предполагала встретить здесь никакого сопротивления, но против ожиданий
тосевиты не пожелали сдаться на милость победителя. Конечно, их действия не
слишком эффективны, да и технике далеко до совершенства, но это их не
останавливает, и они яростно рвутся в бой. Как им удалось построить боевые
самолеты всего за восемьсот местных лет, прошедших со времени
разведывательной экспедиции, оставалось загадкой.
Впервые Теэрцу показалось, что он начал понимать тосевитов. Раса
сознательно вносила изменения в свою жизнь очень медленно. Когда делалось
какое-то открытие, специалисты по экстраполяции производили сложнейшие
вычисления, целью которых являлось выяснить заранее, как оно повлияет на
жизнь общества, где давно царят стабильность и порядок. Главная задача
ученых состояла в том, чтобы минимизировать отрицательные аспекты, не теряя
при этом преимуществ изучаемого метода или устройства.
У Больших Уродов все устроено иначе. Узнав что-то новое, они хватаются
за свое открытие обеими руками и мусолят его до тех пор, пока оно не
потеряет аромата. Им плевать на то, к каким последствиям приведет их
деятельность через пять поколений -- или пять лет. Они хотят получить все
преимущества _немедленно_, а будущие проблемы откладывают на потом.
При таком отношении к жизни они рано или поздно сами себя уничтожат. Но
сейчас они представляют для Расы чрезвычайно серьезную опасность.
-- Я уже тебя предупреждал, чтобы ты не отнимал у нас время, пытаясь
похитрее обмануть, -- сказал майор Окамото. -- Немедленно выкладывай доктору
Нишине всю правду.
-- Насколько мне известно, недосягаемый господин, правда заключается в
том, что мы не прибегаем ни к одному из перечисленных вами методов, --
ответил Теэрц, и Окамото поднял руку, собираясь его ударить. Опасаясь, что
его подвергнут таким страшным пыткам, каких ему еще не довелось испытать,
Теэрц быстро проговорил: -- Мы используем более тяжелый вид урана -- он
называется изотоп.
-- Как вы это делаете? -- спросил Окамото после короткого диалога с
ниппонскими учеными. -- Доктор Нишина утверждает, что более тяжелый изотоп
не может взорваться.
-- Есть другой элемент, номер девяносто четыре. Его не существует в
природе. Мы получаем его из более тяжелого невзрывчатого изотопа урана --
доктор Нишина совершенно прав. Мы используем в наших бомбах его.
-- Мне кажется, ты лжешь. Даю слово, тебя ждет суровое наказание, --
заявил Окамото, однако, слова Теэрца Большим Уродам в белых халатах перевел.
Они тут же заговорили все одновременно, но Мишина собрал их мнения
воедино и передал ответ майору Окамото
-- По-видимому, я ошибся, -- сказал тот Теэрцу. -- Доктор Нишина
сообщил мне, что американцы открыли элемент, о котором ты говоришь, и дали
ему имя -- плутоний. Ты поможешь нам его получить.
-- Кроме того, что я уже сказал, мне больше почти ничего не известно,
-- прошептал Теэрц.
Ему казалось, что он уже никогда не выберется из пучин отчаяния, в
которые погрузился Каждый раз, когда он говорил ниппонцам что-то новое, его
охватывала надежда, что технические трудности заставят их отступить, уйти с
дороги, ведущей к изобретению ядерного оружия.
Он мечтал о том, чтобы на Нагасаки упала плутониевая бомба Нет, это,
конечно же, невозможно!
"ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЧАГУОТЕР, НАСЕЛЕНИЕ 286 ЧЕЛОВЕК" -- гласила надпись
на щите.
Увидев ее, полковник Лесли Гроувс покачал головой.
-- Чагуотер, -- проворчал он. -- Интересно, с какой стати он так
называется? [Чагуотер (Chugwater, англ ) -- в буквальном переводе "пыхтящая
вода"].
Капитан Ране Ауэрбах прочитал другую часть вывески:
-- Население 286 человек. Лучше бы назвали его "Дыра".
Однако Гроувс смотрел в будущее. Офицер-кавалерист, конечно, прав.
Городок не сильно соответствует своему статусу, но зато вокруг него бродят
стада скота, который щиплет травку на полях. Сейчас в конце зимы животные,
разумеется, не слишком в теле, но им все-таки удается находить себе
пропитание. Значит, здесь нет проблем с продовольствием.
Из домов высыпали горожане, чтобы поглазеть на необычное зрелище --
целый кавалерийский эскадрон, заполнивший узкие улицы. Однако, казалось,
особого впечатления появление военных на них не произвело -- в отличие от
Монтаны и Вайоминга. Какой-то мальчишка в потертых джинсах сказал мужчине в
рабочем комбинезоне:
-- Парад на прошлой неделе мне понравился больше.
-- У вас неделю назад состоялся парад? -- спросил Гроувс приземистого
мужчину в черном пиджаке, белой рубашке и галстуке -- явно представителя
местных властей.
-- Ясное дело. -- Мужчина выплюнул на мостовую табачный сок. Гроувс
позавидовал тому, что у него есть табак, хотя бы в таком виде. А тот тем
временем продолжал: -- Тогда не хватало только духового оркестра. Куча
телег, солдаты, какие-то иностранцы, которые ужасно смешно разговаривали
по-нашему... и даже парочка ящеров -- ну и дурацкий у них видок! Ни за что
не сказал бы, что от них может быть столько неприятностей.
-- Да, вы правы.
Гроувса охватило волнение. Похоже, тут проехала Металлургическая
лаборатория в полном составе. Если он отстает от них всего на пару недель,
они уже, наверное, в Колорадо и скоро будут в Денвере. Может быть, даже
удастся догнать их прежде, чем они туда доберутся. Чтобы подтвердить свою
догадку, Гроувс спросил:
-- А они не говорили, куда направляются?
-- Не-е-е, -- протянул приземистый мужчина. -- По правде говоря, те
ребята все больше помалкивали. Но вели себя дружелюбно. -- Он выпятил грудь,
однако, живот все равно выступал больше, и заявил: -- Я поженил одну
парочку.
Тощий жилистый парень, похожий на ковбоя, фыркнул:
-- Давай, расскажи им, Гудок, как ты порезвился с невестой.
-- Вали к черту, Фритци, -- ответил толстяк по имени Гудок.
"Ковбой по имени Фритци?" -- подумал Гроувс.
Но прежде чем он успел как следует удивиться, Гудок повернулся к нему и
заявил: -- Я бы, конечно, не против. Уж очень она была хорошенькая. Кажется,
вдова. Но капрал, за которого она вышла, выбил бы мне все зубы, посмотри я
на нее хотя бы краешком глаза.
-- И поделом тебе, -- Фритци совсем не по-ковбойски захихикал.
-- Да заткнись ты! -- разозлился Гудок, а потом, повернувшись к
Гроувсу, сказал: -- Итак, я не знаю, кто они такие, полковник. Мне известно
только, что они направились на юг. Думаю, в сторону Денвера, а не Шайенна.
-- Большое спасибо. Вы нам очень помогли, -- поблагодарил его Гроувс.
Если речь идет не о компании Чикагского университета, он съест свою
шляпу. Он в рекордно короткий срок проехал по Канаде, затем миновал Монтану
и Вайоминг -- гораздо быстрее, чем физики двигались на запад по Великой
равнине. Конечно, у него всего один фургон, да и тот практически пустой, в
то время как они вынуждены ехать очень медленно. К тому же им, в отличие от
его маленького отряда, приходится постоянно решать проблему фуража. Если ты
не в состоянии разобраться с многочисленными задачами, которые ставит перед
тобой дальняя дорога, какой же ты армейский инженер?
-- Вы тут заночуете? -- спросил Гудок. -- Тогда мы заколем для вас
упитанного тельца, как советует Писание. Кроме того, между нами и Шайенном
нет ничего -- только мили, мили, мили и мили равнин.
Гроувс посмотрел на Ауэрбаха. Тот ответил ему выразительным взглядом,
словно хотел сказать: "Вы тут начальник".
-- Я знаю, жизнь сейчас нелегкая, мистер э-э-э...
-- Джошуа Самнер, но вы можете называть меня Гудок, как все тут. У нас
достаточно еды, по крайней мере, пока. Накормим вас отличным бифштексом со
свеклой. Клянусь Богом, вы будете есть свеклу до тех пор, пока у вас глаза
не покраснеют -- в прошлом году мы собрали потрясающий урожай. В нескольких
милях отсюда, прямо по дороге, живет семья с Украины. Они научили нас
готовить блюдо, которое они называют "борщ" -- свекла, сметана и что-то
еще... не знаю, что. Получается гораздо вкуснее того, что мы делали из
свеклы раньше. Можете поверить мне на слово.
Гроувс без особого энтузиазма относился к свекле -- со сметаной, или
без. Но он знал, что дальше на юг по Восемьдесят седьмому шоссе он вряд ли
получит что-нибудь лучше.
-- Спасибо, э-э-э... Гудок. Тогда мы остаемся, если вы, ребята, не
против.
Никто в пределах слышимости не произнес ни единого звука против.
Капитан Ауэрбах поднял руку. Кавалерийский эскадрон натянул поводья. Гроувс
подумал, что старики, стоящие на улице, наверное, видели в своем городе
кавалерию только в начале века. Ему совсем не понравилась ассоциация.
Получалось, что ящеры вынудили Соединенные Штаты -- и весь мир -- вернуться
назад в прошлое.
Впрочем, мрачные мысли куда-то подевались после хорошего куска жирного,
в меру прожаренного на огне бифштекса. Он съел миску борща, главным образом
потому, что его принесла хорошенькая блондинка лет восемнадцати. Борщ
оказался совсем не так плох, как ожидал полковник, хотя сам он вряд ли
выбрал бы такое блюдо. Кто-то в Чагуотере делал домашнее пиво, причем
гораздо более высокого качества, чем продукция пивоваренного завода в
Милуоки.
Гудок Самнер совмещал обязанности шерифа, мирового судьи и начальника
почты в одном лице. Он не отходил от Гроувса, потому ли, что оба они
возглавляли свои отряды, или потому, что были одинаковой комплекции.
-- Ну, и что привело вас сюда? -- спросил Гудок.
-- Боюсь, я не могу ответить на ваш вопрос, дружище, -- сказал Гроувс.
-- Чем меньше я болтаю языком, тем меньше у ящеров шансов пронюхать о том,
что им знать не полагается.
-- Будто я стану им рассказывать! -- возмутился Самнер.
-- Мистер Самнер, я же не знаю, с кем вы поделитесь тем, что услышите
от меня, кому сообщит об услышанном ваш собеседник, и так далее, -- объяснил
Гроувс. -- Я знаю только одно -- Президент Рузвельт _лично_ приказал мне
особенно любят. Понятно?
Шульц вытянулся по стойке "смирно", изо всех сил постарался щелкнуть
каблуками валенок и выбросил вперед руку в гитлеровском военном приветствии.
-- Я все помню и понимаю, -- объявил он и, громко топая, удалился.
Людмила с трудом сдержалась, чтобы не врезать ему как следует под зад.
Ну, почему он не мог просто извиниться и заняться делами, вместо того, чтобы
злиться, словно она его обидела, а не он ее? И что теперь делать? Если Шульц
по-настоящему рассердился, может быть, он больше не захочет иметь дело с ее
самолетом? В таком случае, кто будет его чинить?
Ответ пришел сразу вслед за вопросом: какой-нибудь русский недоучка
крестьянин, который с трудом отличает отвертку от плоскогубцев. Она,
конечно, кое-что умеет и сама, но далеко не все, а кроме того, Людмила
прекрасно понимала, что не обладает талантом Шульца чувствовать мотор.
Вспыльчивый характер может стоить ей жизни.
А что еще оставалось делать? Позволить Шульцу обращаться с собой, как
со шлюхой? Людмила сердито покачала головой. Наверное, следовало ответить
какой-нибудь шуткой, а не устраивать ему сцену.
Ну, теперь уже поздно жалеть о том, чего изменить нельзя. Она устало
побрела к дому, в котором расположились женщины-летчицы. Не слишком надежное
укрытие: стенами служили мешки, наполненные землей, и охапки сена, а крышей
-- неструганные доски, засыпанные сеном и прикрытые камуфляжной сетью. Крыша
протекала, да и не особенно сохраняла тепло, но здесь все так жили, включая
полковника Карпова.
Дверь в импровизированный барак не имела петлей и сдвигалась в сторону,
сразу за ней висел занавес затемнения. Людмила сначала закрыла дверь, и лишь
потом отодвинула занавес. "Не дать ящерам увидеть ни искорки света" --
правило, которому Людмила следовала так же неукоснительно, как и "Взлетай по
ветру".
Впрочем, в бараке царил полумрак: горело несколько свечей и масляная
лампа, однако, Людмиле хватило их света, чтобы не спотыкаться о женщин,
которые, завернувшись в тонкие одеяла, спали на соломенных тюфяках. Зевая,
Людмила медленно пробиралась к своему месту и вдруг заметила белый
прямоугольник поверх сложенного одеяла. Когда она отправлялась на задание
несколько часов назад, его там не было.
-- Письмо! -- радостно прошептала она.
Да еще от кого-то гражданского, иначе его сложили бы по-другому.
Людмилу охватило возбуждение, ведь она не слышала о своей семье с тех самых
пор, как прилетели ящеры. Она уже потеряла надежду, а, может быть, у них все
в порядке?
В тусклом свете Людмила не сразу сообразила, что письмо в конверте. Она
перевернула его и поднесла поближе к глазам, чтобы посмотреть на обратный
адрес. Ей потребовалось всего несколько мгновений, чтобы понять, что часть
его написана латинскими буквами, а часть старательно выведенными печатными
русскими.
И тут она посмотрела на марку. Если бы год назад кто-нибудь сказал ей,
что она обрадуется, увидев портрет Адольфа Гитлера, Людмила посчитала бы,
что этот человек окончательно выжил из ума или сознательно хочет нанести ей
смертельное оскорбление -- скорее всего, и то, и другое.
-- Гейнрих, -- тихонько выдохнула она, постаравшись правильно
произнести чужой для русского языка звук в начале имени.
Людмила быстро вскрыла конверт и достала листок бумаги. К своему
огромному облегчению она увидела, что Егер почти все написал печатными
буквами: Людмила практически не понимала его почерк. Она прочитала:
"Моя дорогая Людмила, надеюсь, ты в полном порядке, жива и здорова, и
мое письмо тебя отыщет. Буду просить всех святых, чтобы отыскало".
Людмила представила себе, как дрогнул уголок его рта, когда он написал
эти слова. Она так ясно его видела, что только сейчас поняла, как сильно по
нему соскучилась.
"Я выполнял задание в городе, имя которого не имею права называть
вслух, иначе цензору придется вооружиться бритвой и вырезать кусок из моего
послания к тебе. Через несколько дней я отправляюсь в танковый полк, о нем я
тоже не могу ничего сообщить. Лучше бы я вернулся к тебе, или ты ко мне.
Ведь на самолете намного легче путешествовать, чем на лошади или даже в
танке".
Людмила вспомнила рассказы Егера о том, как он путешествовал верхом на
лошади по Польше, занятой ящерами. По сравнению с этим все, что она делала
на своем У-2, казалось детскими игрушками.
"Мне жаль, что мы не вместе. Даже когда все хорошо, нам так мало
отпущено времени на этой земле, а ведь сейчас идет война, и о многом
прекрасном приходится забыть. Но без нее мы с тобой никогда бы не
встретились. Так что, оказывается, и в войне есть что-то хорошее".
-- Да, есть, -- прошептала Людмила.
Завести роман с врагом не слишком умный поступок (наверное, Егер тоже
так думал), но она никак не могла заставить себя относиться к происшедшему,
как к чему-то плохому или постыдному. Дальше в письме говорилось:
"Я благодарю тебя за то, что ты присматриваешь за моим товарищем
Георгом Шульцем; твоя страна так велика, что только благодаря счастливой
случайности он оказался на одной с тобой базе. Передай ему от меня привет.
Надеюсь, у него все в порядке".
Людмила не знала, смеяться или плакать. У Шульца все в полном порядке,
и она действительно за ним присматривает, а он мечтает только об одном --
затащить ее к себе в постель. Может быть, ему станет стыдно, если она
покажет ему письмо Егера. Впрочем, никто не заставляет ее принимать решение
сейчас. Ей очень хотелось поскорее дочитать письмо и хоть немного поспать.
Все остальное подождет.
"Если судьба будет благосклонна, мы снова встретимся, когда наступит
мир. Если война не закончится, мы встретимся, несмотря на нее. Она не может
быть столь жестокой, чтобы разлучить нас навсегда. С любовью и надеждой на
то, что с тобой не случится ничего плохого. Гейнрих".
Людмила сложила письмо и засунула в карман летной куртки. Затем сняла
кожаный шлем и очки. Дальше она раздеваться не стала, оставила даже валенки,
потому что в бараке было холодно. Она быстро улеглась на свой тюфяк,
накрылась с головой одеялом и мгновенно заснула.
Когда на следующее утро Людмила проснулась, она обнаружила, что спала,
засунув руку в карман, в котором лежало письмо. Она улыбнулась и решила
немедленно на него ответить. А покажет ли она его Шульцу... что же, потом
будет видно. Скорее всего, покажет, но не сейчас, а когда они оба немного
успокоятся и перестанут сердиться друг на друга. И тут Людмила вспомнила,
что так и не доложила полковнику Карпову об артиллерийской батарее ящеров.
* * *
Охранник-ниппонец вручил Теэрцу обед. Тот вежливо поклонился в знак
благодарности, одновременно наставив один глазной бугорок на содержимое
миски, чтобы посмотреть, что ему принесли. И чуть не зашипел от
удовольствия: рядом с рисом лежали большие куски какого-то мяса. Большие
Уроды в последнее время стали лучше его кормить; опустошив миску, он
практически насытился.
Теэрц пытался понять, чего от него хотят Большие Уроды. Плен научил
его, что они никому не делают ничего хорошего просто так. До настоящего
момента они вообще ничего хорошего ему не делали. Перемена в их поведении
вызывала у него серьезные опасения.
Его размышления прервало появление майора Окамото и охранника с
каменным лицом и винтовкой в руках. Окамото говорил на языке Расы.
-- Пойдешь со мной, -- приказал он.
-- Будет исполнено, недосягаемый господин, -- ответил Теэрц, который
всегда покидал свою камеру с огромным облегчением.
Теперь он держался на ногах гораздо более уверенно, чем раньше;
поднимаясь вверх по лестнице в комнату для допросов в тюрьме Нагасаки, Теэрц
размышлял о том, что это приятное физическое упражнение, а не тяжелый
физический труд.
"Просто поразительно, что делает с самцом приличное питание", --
подумал он.
Поджидавшие их ниппонцы были одеты в белые халаты ученых. Большой Урод,
занимавший центральное кресло, что-то сказал, и Окамото перевел:
-- Сегодня доктор Нишина хочет обсудить природу бомб, при помощи
которых Раса уничтожила Берлин и Вашингтон.
-- Пожалуйста, -- добродушно согласился Теэрц. -- Бомбы сделаны из
урана. Если вы не знаете, что такое уран, я вам скажу -- девяносто второй
элемент периодической таблицы.
Он позволил себе немного раскрыть пасть от удовольствия. Большие Уроды
такие варвары! Конечно же, они не имеют ни малейшего представления, о чем он
говорит.
Окамото перевел его ответ ниппонским ученым, они некоторое время что-то
между собой обсуждали, а потом майор сказал, обращаясь к Теэрцу:
-- Я не знаю необходимой терминологии, чтобы правильно поставить
необходимые вопросы и прошу тебя помочь мне, а, кроме того, по возможности,
попытаться понять нас и без терминов.
-- Будет исполнено, недосягаемый господин, -- по-прежнему дружелюбно
ответил Теэрц.
-- Хорошо.
Окамото задумался; лицо Большого Урода, точно сделанное из резины,
отражало его мысли и сомнения. Наконец, он проговорил:
-- Доктор Нишина хочет знать, при помощи какого процесса Раса отделяет
легкий, взрывной уран от обычного, тяжелого.
У Теэрца возникло ощущение, будто в мягком кусочке мяса ему неожиданно
попалась острая кость. Даже в самых диких кошмарах -- несколько раз после
пленения его посещали невыносимо ужасные видения -- он не мог предположить,
что Большим Уродам известно хоть что-нибудь про атомную энергию и уж, тем
более, про уран. Если это правда... Вдруг Теэрц понял, что тосевиты
представляют для Расы реальную опасность. Раньше он думал, что они всего
лишь отсталые дикари, от которых следует ждать мелких неприятностей, но не
более того. Обращаясь к Окамото, он проговорил:
-- Скажите ученому доктору Нишине, что я не имею ни малейшего
представления о том, какие процессы он имеет в виду.
Ему стило огромного труда заставить себя не смотреть на инструменты,
при помощи которых ниппонцы пытали своих пленников.
Окамото одарил его злобным взглядом -- Теэрцу уже довелось видеть такой
-- но передал его слова Нишине. Тот что-то долго говорил в ответ, время от
времени загибая пальцы, совсем как самец Расы
Когда он закончил, Окамото перевел его слова:
-- Доктор Нишина говорит, что теоретически имеется несколько
возможностей решения поставленной задачи. Среди них следующие --
последовательное распределение барьеров для прохождения газа, содержащего
уран; нагревание газа до тех пор, пока часть, в которой содержится более
легкий уран, не начнет подниматься над другой; применение электромагнита...
-- Последнее слово оказалось довольно трудным, и Окамото пришлось пуститься
в сложные объяснения. -- И быстрое центрифугирование с целью выделения более
легкого урана. Какой из них применяет Раса?
Теэрц не мог оторвать от него глаз. Он был потрясен даже больше, чем
когда Большие Уроды сбили его истребитель. Тогда речь шла только о его
собственной судьбе. Сейчас ему приходилось беспокоиться о том, знает ли Раса
о планах тосевитов. Конечно, они самые настоящие варвары, но им слишком
много известно. Следовательно, Теэрцу необходимо соблюдать крайнюю
осторожность, когда он будет отвечать на их вопросы. И постараться сделать
все возможное, чтобы не выдать никакой важной информации.
Он так надолго задумался, что Окамото потерял терпение и рявкнул:
-- Не пытайся нас обмануть. Отвечай доктору Нишине.
-- Извините, недосягаемый господин, -- сказал Теэрц и добавил: -- Gomen
nasai... я искренне сожалею, что заставил вас ждать. Часть проблемы
заключается в том, что мне не хватает словарного запаса, чтобы дать вам
исчерпывающий ответ, но главная причина -- мое невежество, за которое я
прошу меня простить. Вы не должны забывать, что я... был всего лишь пилотом.
И не имел никакого отношения к урану.
-- Ты довольно многословно распространялся на эту тему некоторое время
назад, -- заявил Окамото. -- Ты же ведь не хочешь, чтобы я заподозрил тебя
во лжи. Кое-какие из инструментов, которые ты видишь перед собой, очень
острые, другие можно нагреть... у нас много разных приспособлений. Может
быть, желаешь с ними познакомиться?
-- Нет, недосягаемый господин, -- задыхаясь, честно ответил Теэрц. --
Но я и в самом деле не владею необходимой вам информацией. Я же ведь не
физик-ядерщик. Все, что мне известно про самолеты, я вам добровольно
рассказал. Но я не специалист в области ядерного оружия. Я учился в школе,
когда был маленьким, и обладаю знаниями обычного среднего самца Расы.
-- Мне трудно поверить в то, что ты говоришь правду, -- заметил
Окамото. -- Совсем недавно ты нам кое-что сообщил об уране.
"Я даже представить себе не мог, что вам про него известно", -- подумал
Теэрц.
Его мучили сомнения, поскольку он не понимал, что ему следует сделать,
чтобы сохранить свою шкуру в целости и сохранности. Лгать ниппонцам он не
мог -- кто знает, как далеко они продвинулись в своих исследованиях? Если
ученые сообразят, что он водит их за нос, его тут же накажут -- причем
исключительно болезненно.
-- Мне известно, что в ядерном оружии используется не только уран, --
сказал он -- В некоторых видах необходим еще и водород -- но деталей я не
знаю.
"Пусть ниппонцы помучаются над решением этого парадокса", -- подумал
он. -- "Как в оружии могут сочетаться самый легкий и самый тяжелый элементы
одновременно?"
После того, как Окамото передал его слова ученым, Большие Уроды
принялись что-то оживленно обсуждать. Затем Нишина, который явно занимал
главенствующее положение, задал Окамото вопрос:
-- Получается, что в результате взрыва урана температура повышается до
такой степени, что водород ведет себя так же, как на солнце и превращает
огромное количество массы в энергию? -- спросил майор.
Теэрца охватил самый настоящий ужас. Каждый раз, когда он пытался
выбраться из кошмарного положения, в котором оказался, его падение в
пропасть становилось все стремительнее. Значит, Большим Уродам известно про
реакцию синтеза. С точки зрения Теэрца, продукта цивилизации, шагающей
вперед с черепашьей скоростью, знание всегда связано со способностью
претворить его в жизнь. А если тосевиты в состоянии сделать водородную
бомбу...
-- Отвечай ученому доктору Нишине! -- резкий голос майора Окамото вывел
Теэрца из тоскливой задумчивости.
-- Прошу меня простить, недосягаемый господин, -- поспешно проговорил
Теэрц. -- Да, ученый доктор совершенно прав.
Вот и все. Он сделал то, чего делать было нельзя ни в коем случае.
Теперь следует ждать, что ниппонцы в любой момент применят ядерное оружие
против представителей Расы, захвативших континент -- Теэрц рассматривал его
как большой остров; он привык к тому, что воду окружает земля. А не
наоборот.
Он услышал, как Окамото подтвердил догадку ученых, передав им его
ответ. Холод сковал все существо Теэрца, погрузившегося в печальные
раздумья. Ниппонцы больше в нем не нуждаются. Судя по их вопросам, они
выяснили все, что хотели, и собираются применить свои новые знания на
практике.
-- Вернемся к вопросу про более легкий уран, который является
взрывчатым веществом, в отличие от других, стандартных типов, -- сказал
Нишина. -- Нам не удалось его получить; по правде говоря, мы приступили к
экспериментам совсем недавно. Вот почему мы намерены узнать у тебя, каким
образом вы решаете данную проблему.
Теэрц не сразу понял, что он имеет в виду. Представители Расы испытали
настоящее потрясение, когда они прилетели на Тосев-3 и обнаружили, насколько
далеко Большие Уроды продвинулись в своем развитии. Перед тем, как Теэрц
попал в плен, среди пилотов ходило много разговоров на эту тему. Раса не
предполагала встретить здесь никакого сопротивления, но против ожиданий
тосевиты не пожелали сдаться на милость победителя. Конечно, их действия не
слишком эффективны, да и технике далеко до совершенства, но это их не
останавливает, и они яростно рвутся в бой. Как им удалось построить боевые
самолеты всего за восемьсот местных лет, прошедших со времени
разведывательной экспедиции, оставалось загадкой.
Впервые Теэрцу показалось, что он начал понимать тосевитов. Раса
сознательно вносила изменения в свою жизнь очень медленно. Когда делалось
какое-то открытие, специалисты по экстраполяции производили сложнейшие
вычисления, целью которых являлось выяснить заранее, как оно повлияет на
жизнь общества, где давно царят стабильность и порядок. Главная задача
ученых состояла в том, чтобы минимизировать отрицательные аспекты, не теряя
при этом преимуществ изучаемого метода или устройства.
У Больших Уродов все устроено иначе. Узнав что-то новое, они хватаются
за свое открытие обеими руками и мусолят его до тех пор, пока оно не
потеряет аромата. Им плевать на то, к каким последствиям приведет их
деятельность через пять поколений -- или пять лет. Они хотят получить все
преимущества _немедленно_, а будущие проблемы откладывают на потом.
При таком отношении к жизни они рано или поздно сами себя уничтожат. Но
сейчас они представляют для Расы чрезвычайно серьезную опасность.
-- Я уже тебя предупреждал, чтобы ты не отнимал у нас время, пытаясь
похитрее обмануть, -- сказал майор Окамото. -- Немедленно выкладывай доктору
Нишине всю правду.
-- Насколько мне известно, недосягаемый господин, правда заключается в
том, что мы не прибегаем ни к одному из перечисленных вами методов, --
ответил Теэрц, и Окамото поднял руку, собираясь его ударить. Опасаясь, что
его подвергнут таким страшным пыткам, каких ему еще не довелось испытать,
Теэрц быстро проговорил: -- Мы используем более тяжелый вид урана -- он
называется изотоп.
-- Как вы это делаете? -- спросил Окамото после короткого диалога с
ниппонскими учеными. -- Доктор Нишина утверждает, что более тяжелый изотоп
не может взорваться.
-- Есть другой элемент, номер девяносто четыре. Его не существует в
природе. Мы получаем его из более тяжелого невзрывчатого изотопа урана --
доктор Нишина совершенно прав. Мы используем в наших бомбах его.
-- Мне кажется, ты лжешь. Даю слово, тебя ждет суровое наказание, --
заявил Окамото, однако, слова Теэрца Большим Уродам в белых халатах перевел.
Они тут же заговорили все одновременно, но Мишина собрал их мнения
воедино и передал ответ майору Окамото
-- По-видимому, я ошибся, -- сказал тот Теэрцу. -- Доктор Нишина
сообщил мне, что американцы открыли элемент, о котором ты говоришь, и дали
ему имя -- плутоний. Ты поможешь нам его получить.
-- Кроме того, что я уже сказал, мне больше почти ничего не известно,
-- прошептал Теэрц.
Ему казалось, что он уже никогда не выберется из пучин отчаяния, в
которые погрузился Каждый раз, когда он говорил ниппонцам что-то новое, его
охватывала надежда, что технические трудности заставят их отступить, уйти с
дороги, ведущей к изобретению ядерного оружия.
Он мечтал о том, чтобы на Нагасаки упала плутониевая бомба Нет, это,
конечно же, невозможно!
"ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЧАГУОТЕР, НАСЕЛЕНИЕ 286 ЧЕЛОВЕК" -- гласила надпись
на щите.
Увидев ее, полковник Лесли Гроувс покачал головой.
-- Чагуотер, -- проворчал он. -- Интересно, с какой стати он так
называется? [Чагуотер (Chugwater, англ ) -- в буквальном переводе "пыхтящая
вода"].
Капитан Ране Ауэрбах прочитал другую часть вывески:
-- Население 286 человек. Лучше бы назвали его "Дыра".
Однако Гроувс смотрел в будущее. Офицер-кавалерист, конечно, прав.
Городок не сильно соответствует своему статусу, но зато вокруг него бродят
стада скота, который щиплет травку на полях. Сейчас в конце зимы животные,
разумеется, не слишком в теле, но им все-таки удается находить себе
пропитание. Значит, здесь нет проблем с продовольствием.
Из домов высыпали горожане, чтобы поглазеть на необычное зрелище --
целый кавалерийский эскадрон, заполнивший узкие улицы. Однако, казалось,
особого впечатления появление военных на них не произвело -- в отличие от
Монтаны и Вайоминга. Какой-то мальчишка в потертых джинсах сказал мужчине в
рабочем комбинезоне:
-- Парад на прошлой неделе мне понравился больше.
-- У вас неделю назад состоялся парад? -- спросил Гроувс приземистого
мужчину в черном пиджаке, белой рубашке и галстуке -- явно представителя
местных властей.
-- Ясное дело. -- Мужчина выплюнул на мостовую табачный сок. Гроувс
позавидовал тому, что у него есть табак, хотя бы в таком виде. А тот тем
временем продолжал: -- Тогда не хватало только духового оркестра. Куча
телег, солдаты, какие-то иностранцы, которые ужасно смешно разговаривали
по-нашему... и даже парочка ящеров -- ну и дурацкий у них видок! Ни за что
не сказал бы, что от них может быть столько неприятностей.
-- Да, вы правы.
Гроувса охватило волнение. Похоже, тут проехала Металлургическая
лаборатория в полном составе. Если он отстает от них всего на пару недель,
они уже, наверное, в Колорадо и скоро будут в Денвере. Может быть, даже
удастся догнать их прежде, чем они туда доберутся. Чтобы подтвердить свою
догадку, Гроувс спросил:
-- А они не говорили, куда направляются?
-- Не-е-е, -- протянул приземистый мужчина. -- По правде говоря, те
ребята все больше помалкивали. Но вели себя дружелюбно. -- Он выпятил грудь,
однако, живот все равно выступал больше, и заявил: -- Я поженил одну
парочку.
Тощий жилистый парень, похожий на ковбоя, фыркнул:
-- Давай, расскажи им, Гудок, как ты порезвился с невестой.
-- Вали к черту, Фритци, -- ответил толстяк по имени Гудок.
"Ковбой по имени Фритци?" -- подумал Гроувс.
Но прежде чем он успел как следует удивиться, Гудок повернулся к нему и
заявил: -- Я бы, конечно, не против. Уж очень она была хорошенькая. Кажется,
вдова. Но капрал, за которого она вышла, выбил бы мне все зубы, посмотри я
на нее хотя бы краешком глаза.
-- И поделом тебе, -- Фритци совсем не по-ковбойски захихикал.
-- Да заткнись ты! -- разозлился Гудок, а потом, повернувшись к
Гроувсу, сказал: -- Итак, я не знаю, кто они такие, полковник. Мне известно
только, что они направились на юг. Думаю, в сторону Денвера, а не Шайенна.
-- Большое спасибо. Вы нам очень помогли, -- поблагодарил его Гроувс.
Если речь идет не о компании Чикагского университета, он съест свою
шляпу. Он в рекордно короткий срок проехал по Канаде, затем миновал Монтану
и Вайоминг -- гораздо быстрее, чем физики двигались на запад по Великой
равнине. Конечно, у него всего один фургон, да и тот практически пустой, в
то время как они вынуждены ехать очень медленно. К тому же им, в отличие от
его маленького отряда, приходится постоянно решать проблему фуража. Если ты
не в состоянии разобраться с многочисленными задачами, которые ставит перед
тобой дальняя дорога, какой же ты армейский инженер?
-- Вы тут заночуете? -- спросил Гудок. -- Тогда мы заколем для вас
упитанного тельца, как советует Писание. Кроме того, между нами и Шайенном
нет ничего -- только мили, мили, мили и мили равнин.
Гроувс посмотрел на Ауэрбаха. Тот ответил ему выразительным взглядом,
словно хотел сказать: "Вы тут начальник".
-- Я знаю, жизнь сейчас нелегкая, мистер э-э-э...
-- Джошуа Самнер, но вы можете называть меня Гудок, как все тут. У нас
достаточно еды, по крайней мере, пока. Накормим вас отличным бифштексом со
свеклой. Клянусь Богом, вы будете есть свеклу до тех пор, пока у вас глаза
не покраснеют -- в прошлом году мы собрали потрясающий урожай. В нескольких
милях отсюда, прямо по дороге, живет семья с Украины. Они научили нас
готовить блюдо, которое они называют "борщ" -- свекла, сметана и что-то
еще... не знаю, что. Получается гораздо вкуснее того, что мы делали из
свеклы раньше. Можете поверить мне на слово.
Гроувс без особого энтузиазма относился к свекле -- со сметаной, или
без. Но он знал, что дальше на юг по Восемьдесят седьмому шоссе он вряд ли
получит что-нибудь лучше.
-- Спасибо, э-э-э... Гудок. Тогда мы остаемся, если вы, ребята, не
против.
Никто в пределах слышимости не произнес ни единого звука против.
Капитан Ауэрбах поднял руку. Кавалерийский эскадрон натянул поводья. Гроувс
подумал, что старики, стоящие на улице, наверное, видели в своем городе
кавалерию только в начале века. Ему совсем не понравилась ассоциация.
Получалось, что ящеры вынудили Соединенные Штаты -- и весь мир -- вернуться
назад в прошлое.
Впрочем, мрачные мысли куда-то подевались после хорошего куска жирного,
в меру прожаренного на огне бифштекса. Он съел миску борща, главным образом
потому, что его принесла хорошенькая блондинка лет восемнадцати. Борщ
оказался совсем не так плох, как ожидал полковник, хотя сам он вряд ли
выбрал бы такое блюдо. Кто-то в Чагуотере делал домашнее пиво, причем
гораздо более высокого качества, чем продукция пивоваренного завода в
Милуоки.
Гудок Самнер совмещал обязанности шерифа, мирового судьи и начальника
почты в одном лице. Он не отходил от Гроувса, потому ли, что оба они
возглавляли свои отряды, или потому, что были одинаковой комплекции.
-- Ну, и что привело вас сюда? -- спросил Гудок.
-- Боюсь, я не могу ответить на ваш вопрос, дружище, -- сказал Гроувс.
-- Чем меньше я болтаю языком, тем меньше у ящеров шансов пронюхать о том,
что им знать не полагается.
-- Будто я стану им рассказывать! -- возмутился Самнер.
-- Мистер Самнер, я же не знаю, с кем вы поделитесь тем, что услышите
от меня, кому сообщит об услышанном ваш собеседник, и так далее, -- объяснил
Гроувс. -- Я знаю только одно -- Президент Рузвельт _лично_ приказал мне