Страница:
фары.
-- Дерьмо! -- воскликнул он. -- Отзывают. Не успели вернуть на
передовую, как снова приказывают явиться в штаб.
-- Да, господин полковник, -- кивнул мотоциклист. -- Я должен забрать
вас с собой.
-- Зачем? -- спросил Егер. -- Не вижу в этом никакого смысла. Здесь мой
опыт будет чрезвычайно полезен, а какой от меня толк в Гехингене? Я даже не
знаю, где он.
Однако тут Егер сказал неправду, он что-то слышал об этом городке,
причем совсем недавно. Где? Когда? Он вздрогнул, потому что вспомнил. Именно
в Гехинген Гитлер отправил взрывной металл. Егер молча подошел к своей
"Пантере", включил связь, передал командование отрядом подполковнику Затем
закинул за спину рюкзак, вернулся к мотоциклу, сел позади водителя, и они
направились обратно в Германию.
Людмилу Горбунову не особенно беспокоила судьба Москвы. Она родилась в
Киеве и считала советскую столицу скучным и некрасивым городом. Еще больше
она утвердилась в своем мнении после бесконечных допросов в НКВД. Людмила
никогда не поверила бы, если бы ей сказали, что один только вид зеленых
петлиц на воротничках будет повергать ее в такой ужас, что она не сможет
внятно произнести ни слова.
Людмила знала, что могло быть и хуже. Чекисты обращались с ней
исключительно ласково, потому что она доставила второго после Сталина
человека в стране, товарища Молотова, который ненавидел летать на самолетах,
в Германию, а затем, в целости и сохранности -- обратно в Москву. Кроме
того, Родина нуждалась в боевых летчиках. Людмила успешно сражалась с
нацистами почти целый год, а потом несколько месяцев с ящерами. Именно
военные заслуги, а вовсе не то, что она перевозила Молотова с места на
место, доказывали, какой она ценный кадр.
Впрочем, этот вопрос все еще оставался открытым. За последние годы
исчезло множество очень способных, казалось бы, исключительно полезных для
страны людей, которых объявили предателями или вредителями, а кое-кто пропал
без всякого объяснения, словно их и вовсе не существовало на свете...
Дверь в тесную маленькую комнатушку (тесную, но все же лучше, чем
камера в Лефортово), в которой сидела Людмила, открылась. На воротнике
офицера НКВД она разглядела три алые нашивки. Людмила быстро вскочила на
ноги и взяла под козырек:
-- Товарищ подполковник!
Гость ответил на ее приветствие, впервые за все время, что ее делом
занимались люди из НКВД.
-- Товарищ старший лейтенант, -- проговорил он. -- Меня зовут Борис
Лидов.
Людмила изумленно заморгала: до сих пор те, кто ее допрашивали, не
считали нужным представляться. Лидов, скорее, напоминал школьного учителя,
чем офицера НКВД, впрочем, это не имело никакого значения. Посетитель удивил
ее еще больше, когда сказал:
-- Хотите чаю?
-- Да, большое спасибо, товарищ подполковник, -- быстро ответила
Людмила, чтобы он не передумал.
Атаки немцев сильно подорвали систему распределения продовольствия в
Советском Союзе, а ящеры ее практически уничтожили. Чай стал драгоценной
редкостью.
"Ну", -- подумала Людмила, -- "уж если где-то чай и есть, так это в
НКВД".
Лидов высунулся в дверь и выкрикнул приказ. Через несколько минут ему
принесли поднос с двумя дымящимися стаканами. Он взял поднос и поставил
перед Людмилой.
-- Угощайтесь, пожалуйста, -- предложил он. -- Выбирайте любой. Не
бойтесь, в чай ничего не подмешано.
Ему не следовало этого говорить -- Людмилу снова охватили сомнения.
Однако она взяла стакан и сделала глоток. Ничего, кроме чая и сахара. Она
отпила еще немного, наслаждаясь теплом и почти забытым ароматом.
-- Спасибо, товарищ подполковник. Чудесный чай, -- проговорила она.
Лидов отмахнулся от нее, словно хотел сказать, что благодарить за такой
пустяк не следует. А потом, точно вел светскую беседу, заявил.
-- Я видел вашего майора Егера... нет, вы, кажется, говорили, что он
теперь полковник, верно? Я видел вашего полковника Егера -- ведь я могу его
так называть после того, как вы его доставили в Москву прошлым летом?
-- Ну... -- протянула Людмила, а потом решила, что недостаточно четко
продемонстрировала свое отношение к предмету разговора, и потому добавила:
-- Товарищ, подполковник, я уже раньше говорила, что он никакой не _мой_.
-- Я вас ни в коем случае не осуждаю, -- заявил Лидов, переплетая
пальцы рук. -- Зло таится в идеологии фашизма, а не в немецком народе. И...
-- он сухо откашлялся, -- ...нашествие ящеров продемонстрировало, что
прогрессивные экономические системы, как капиталистические, так и
социалистические, должны объединить свои усилия, иначе мы все станем
жертвами представителей отсталой цивилизации, в которой царят отношения раба
и господина, а не рабочего и хозяина предприятия.
-- Да, -- с энтузиазмом согласилась с ним Людмила.
Меньше всего ей хотелось спорить по вопросам исторической диалектики с
представителем НКВД, в особенности, когда положения, которые он высказывает,
не звучат для нее враждебно.
-- Далее, ваш полковник Егер оказал Советскому Союзу услугу, --
продолжал он. -- Наверное, он вам рассказал.
-- Нет, боюсь, я ничего не знаю. Извините, товарищ подполковник, во
время встречи в Германии мы почти не разговаривали о войне. Мы...
Людмила почувствовала, что краснеет. Она знала, о чем подумал Лидов. И,
к сожалению (к ее сожалению), был совершенно прав.
Он посмотрел на нее и наморщил прямой длинный нос.
-- Вам нравятся немцы, верно? -- проворчал он. -- Егер в
Берктесгадене... а еще вы взяли его стрелка... -- Лидов вытащил листок
бумаги и сверил по нему имя, -- да-да, Георга Шульца, в свою наземную
команду.
-- Он самый лучший механик из всех, кто там есть. Мне кажется, немцы
разбираются в машинах лучше нас. Для меня он всего лишь механик -- и не
более того, -- упрямо повторила Людмила.
-- Он немец. Они оба немцы.
Слова Лидова о международной солидарности прогрессивных экономических
систем оказались пустым звуком. Его спокойный равнодушный голос заставил
Людмилу задуматься о том, что ее, возможно, ждет путешествие в Сибирь в
холодном вагоне для скота или пуля в затылок.
-- Вполне возможно, что товарищ Молотов откажется от услуг пилота,
который завязывает антисоветские связи, -- заявил Лидов.
-- Мне жаль это слышать, товарищ подполковник, -- сказала Людмила, хотя
точно знала, что Молотов с удовольствием отказался бы от услуг всех пилотов
на свете, поскольку ненавидел летать, и продолжала настаивать на своем: --
Меня ничто не связывает с Георгом Шульцем, если не считать совместной борьбы
с ящерами.
-- А с полковником Егером? -- поинтересовался Лидов с видом человека,
объявляющего своему противнику мат. Людмила промолчала, она знала, что
проиграла. -- По причине вашего недостойного поведения вы вернетесь к своим
прежним обязанностям и не получите никакого повышения по службе. Можете
идти, старший лейтенант, -- заявил подполковник так, словно объявлял суровый
приговор.
Людмила не сомневалась, что получит десять лет лагеря с последующей
ссылкой еще на пять. Ей потребовалось некоторое время, чтобы осознать то,
что она услышала. Она вскочила на ноги.
-- Служу Советскому Союзу, товарищ подполковник!
"Веришь ты этому или нет", -- добавила она про себя.
-- Будьте готовы немедленно отправиться в аэропорт, -- заявил Лидов,
словно само ее присутствие могло замарать Москву.
Возможно, кто-то из его прихвостней слушал под дверью, или в комнате
имелся микрофон, потому что буквально через полминуты вошел какой-то тип с
зелеными петлицами и принес полотняный рюкзак с вещами Людмилы,
А через несколько минут тройка доставила ее в аэропорт на окраине
Москвы. Полозья саней и подковы лошадей разбрызгивали в стороны посеревший
от городской грязи снег. Только когда покачался се любимый биплан У-2,
стоящий на взлетной полосе, Людмила поняла, что ее, в качестве наказания,
вернули на службу, о которой она мечтала больше всего на свете. Поднявшись в
воздух, она продолжала думать о том, какая забавная получилась ситуация.
* * *
-- Проклятье, я заблудился, -- заявил Дэвид Гольдфарб, нажимая на
педали велосипеда, принадлежавшего базе ВВС.
Он находился в Южном Лестере. Вскоре Гольдфарб приблизился к развилке и
принялся оглядываться по сторонам в поисках какого-нибудь знака: ему очень
хотелось понять, куда он попал. Он зря старался, поскольку все знаки сняли
еще в сороковом году, когда опасались вторжения Германии -- да так и не
вернули на место.
Он пытался попасть на Опытный научно-исследовательский аэродром в
Брантингторпе, куда ему было приказано явиться. "К югу от деревни
Питлинг-Магна" -- так говорилось в инструкции. Проблема заключалась в том,
что никто ему не сказал (по-видимому, никто просто не знал), что к югу от
вышеназванной деревни вело _две_ дороги. Гольдфарб выбрал правую и уже об
этом пожалел.
"Интересно, существует ли населенный пункт под названием
Питлинг-Минима, и если существует, то можно ли его увидеть невооруженным
глазом?" -- подумал он.
Через десять минут упорного продвижения вперед, Дэвид въехал в
очередную деревню. Он принялся тут же вертеть по сторонам головой в надежде
разглядеть хоть что-нибудь, похожее на аэродром, но не увидел ничего такого,
что отвечало бы необходимым характеристикам. По улице, еле передвигая ноги,
шла пожилая женщина в тяжелом шерстяном пальто и шарфе.
-- Прошу прощения, мадам, -- крикнул Дэвид, -- это Брантингторп?
Женщина резко оглянулась -- лондонский акцент мгновенно делал его
чужаком в здешних местах.
Однако, заметив, что он в темно-синей военной форме, а, следовательно,
имеет право совать свой длинный нос туда, где ему быть не полагается, она
немного успокоилась. Впрочем, несмотря на то, что она особым образом -- как
принято в здешних краях -- растягивала гласные, ее голос прозвучал довольно
резковато:
-- Брантингторп? Боюсь, что нет, молодой человек. _Это_ Питлинг-Парва
[От parvus (лат.) -- небольшой]. В Брантингторп вы попадете вон по той
дороге. -- Женщина показала на восток.
-- Спасибо, мадам, -- серьезно проговорил Гольдфарб и, как можно ниже
наклонившись к рулю, изо всех сил нажал на педали.
Он помчался вперед на бешеной скорости, чтобы женщина не заметила его
ехидной ухмылки. Подумать только -- не Питлинг-Минима, а Питлинг-Парва.
Очень подходящее название. Впрочем, он, наконец, выехал на правильную дорогу
и -- Дэвид бросил взгляд на часы -- опаздывает совсем чуть-чуть. Можно будет
сказать, что всему виной поезд, который прибыл в Лестер позже, чем
следовало. Так оно и было на самом деле.
Гольдфарб проехал по дороге совсем немного, когда услышал оглушительный
рев двигателей и увидел, как по небу на безумной скорости промчался самолет.
Его охватили тревога и ярость одновременно. Неужели он прибыл сюда только
затем, чтобы стать свидетелем того, как ящеры превратят аэродром в руины?
А потом он еще раз представил себе машину, которую только что видел.
После того, как ящеры уничтожили радарную станцию в Дувре, он научился
следить за самолетами по старинке -- при помощи бинокля и полевого телефона.
Он без проблем узнавал истребители и бомбардировщики ящеров. Тот, что
промчался у него над головой, им и в подметки не годился. Либо они придумали
что-то новенькое, либо самолет -- английский.
Надежда пришла на смену гневу. Где еще он найдет английские реактивные
самолеты, как не на испытательном аэродроме? Только вот Гольдфарб никак не
мог понять, с какой стати его туда послали. Ничего, скоро все выяснится.
Деревня Брантингторп оказалась не более впечатляющей, чем оба Питлинга.
Впрочем, неподалеку от нее Гольдфарб заметил скопление каких-то явно
временных сооружений, покрытые ржавчиной портативные металлические палатки
типа "Ниссен" и асфальтированные взлетные дорожки, которые, словно бельмо на
глазу, уродовали заросшие зеленой травой поля, окруженные маленькими
симпатичными домиками. Солдат и каске и с автоматом системы Стена в руках
потребовал у Гольдфарба документ, когда тот подъехал на велосипеде к воротам
и сплошной колючей проволоке, огораживающей территорию аэродрома.
Он протянул бумаги, но не сдержался и заявил:
-- По-моему, ты зря тратишь время, приятель. Вроде бы я не очень похож
на переодетого лазутчика ящеров, верно?
-- А кто тебя знает, парень, -- ответил солдат. -- Кроме того, ты
можешь оказаться переодетым фрицем. Мы не очень их тут жалуем.
-- Ну, тут я вас понимаю.
Родители Гольдфарба бежали из управляемой русскими Польши, спасаясь от
еврейских погромов. Захватив Польшу, нацисты устроили там погромы в тысячу
раз более жестокие, настолько страшные, что евреи заключили союз с ящерами.
Сейчас по просачивающимся оттуда сведениям стало известно, что ящеры не
слишком жалуют своих новых союзников. Гольдфарб вздохнул. Быть евреем нигде
не просто.
Часовой открыл ворота и махнул рукой, показывая, что путь свободен. Он
доехал до первого металлического домика, слез с велосипеда, поставил его на
тормоз и вошел внутрь. Несколько человек в форме ВВС стояли вокруг большого
стола, освещенного парафиновой лампой, свисающей с потолка.
-- Да? -- сказал один из них.
Гольдфарб встал по стойке "смирно". Несмотря на то, что офицер,
задавший ему вопрос, был всего пяти футов ростом, он имел четыре тонкие
нашивки полковника авиации. Отсалютовав, Гольдфарб назвал свое имя,
специальность и служебный номер, а затем добавил:
-- Прибыл в соответствии с приказом, сэр! Офицер ответил на его
приветствие.
-- Мы вам рады, Гольдфарб. У вас великолепные характеристики, и мы не
сомневаемся, что вы станете ценным членом нашей команды. Я полковник Фред
Хиппл. Вы будете подчиняться мне. Моя специальность -- реактивное движение.
Познакомьтесь, подполковник авиации Пиэри, капитан Кеннан и уоррант-офицер
Раундбуш.
Все младшие офицеры возвышались над Хипплом, но сразу становилось ясно,
что главный тут он. Франтоватый, невысокого роста с короткой бородкой,
густыми бровями и гладко зачесанными вьющимися волосами, Хиппл держался
прямо и четко выговаривал слова:
-- Мне сказали, что вы летали на снабженном радаром патрульном
бомбардировщике, в задачу которого входило обнаруживать самолеты ящеров,
прежде чем они доберутся до наших берегов.
-- Да, сэр, совершенно верно, сэр, -- ответил Гольдфарб
-- Прекрасно. Можете быть уверены, мы обязательно воспользуемся вашим
опытом. Мы разрабатываем реактивный истребитель, который тоже будет снабжен
радарной установкой, она облегчит задачу обнаружения и -- будем надеяться --
уничтожения целей.
-- Это... замечательно, сэр.
Гольдфарб всегда считал радар оружием обороны, предназначенным для
обнаружения противника. Только после того, как ясно местоположение цели,
можно отправлять туда самолеты. Но устанавливать радары на тяжелые
истребители... он улыбнулся. В работе над таким проектом он примет участие с
превеликим удовольствием.
Уоррант-офицер Раундбуш покачал головой. В отличие от худого
темноволосого Хиппла он был высоким крепким блондином.
-- Хорошо бы чертова штука влезла в то крошечное пространство, что для
нее отведено, -- проговорил он.
-- Которого в настоящий момент у нас вовсе нет, -- печально кивнув,
согласился с ним Хиппл. -- Реактивный истребитель, стартовавший несколько
минут назад -- наверное, вы его видели, когда подъезжали к базе -- крошечный
"Пионер Глостера" не слишком просторен, если можно так выразиться. По правде
говоря, он летал уже целый год, когда заявились ящеры. -- Хиппл горько
усмехнулся. -- Поскольку мне удалось спроектировать работающий реактивный
двигатель еще в 1937 году, меня чрезвычайно огорчает тот факт, что мы не
можем поставить его на вооружение нашей армии. Но тут ничего не поделаешь.
Когда прибыли ящеры, "Пионер", задуманный как экспериментальная модель, был
запущен в производство -- чтобы хоть как-то уравнять шансы.
-- Может, лучше заняться танками? -- пробормотал Раундбуш.
Вторжение Германии во Францию и военные действия в Северной Африке
продемонстрировали серьезные недостатки британских бронемашин, однако
военные заводы продолжали выпускать давно устаревшие модели, потому что они
работали хоть как-то -- а у Англии не было возможности их модифицировать.
-- Все совсем не так плохо, Бэзил, -- покачав головой, сказал полковник
Фред Хиппл. -- В конце концов, нам удалось поднять в воздух "Метеор". -- Он
повернулся к Гольдфарбу и пояснил: -- "Метеор" боли, совершенный
истребитель, чем "Пионер". У последнего имеется всего один реактивный
двигатель, установленный за кабиной пилота, в то время как первый снабжен
двумя, причем улучшенными, на крыльях. Благодаря этому новая модель стала
намного эффективнее.
-- Кроме того, мы разработали серьезную программу производства
"Метеоров", -- добавил капитан Кеннан. -- Если повезет, через год наша армия
получит изрядное количество истребителей с реактивными двигателями.
-- Да, именно так, Морис, -- подтвердил его слова Хиппл. -- Из всех
великих держав только нам и японцам повезло -- ящеры не вторглись на наши
острова. Из глубин космоса мы, по-видимому, кажемся слишком маленькими, и
они решили не тратить на нас силы. Мы пережили гораздо более серьезные
бомбардировки, чем те, которым нас подвергли немцы, но жизнь, несмотря ни на
что, продолжается. Вам это должно быть хорошо известно, верно, Гольдфарб?
-- Да, сэр, -- ответил Гольдфарб. -- Пару раз в Дувре становились
жарковато, но мы справились. -- Несмотря на то, что Дэвид был англичанином в
первом поколении, он уже имел склонность к преуменьшению.
-- Вот-вот, -- Хиппл закивал так энергично, словно Гольдфарб сказал
нечто чрезвычайно важное. -- Возможности нашей промышленности продолжают
находиться на достаточно высоком уровне, -- продолжал он, -- и мы сможем
выпустить приличное количество "Метеоров" за весьма короткое время. Однако
проблема состоит в том, чтобы их не сбил неприятель после того, как они
поднимутся в воздух.
-- Вот задача для вас, Гольдфарб, -- неожиданно глубоким басом
проговорил подполковник Пиэри, стройный, средних лет человек с седеющими
волосами песочного цвета.
-- Именно, -- повторил Хиппл. -- Джулиан, то есть, подполковник Пиэри
хотел сказать, что нам нужен человек, имеющий практический опыт
использования радара в воздухе, для того, чтобы максимально эффективно
разместить установки в "Метеоре", причем, чем быстрее, тем лучше. Наши
пилоты должны получить возможность распознавать наличие врага на расстоянии,
с которого ящеры "видят" нас. Вы понимаете, что я имею в виду?
-- Думаю, да, сэр, -- ответил Гольдфарб. -- Из ваших слов я сделал
вывод, что в кабине "Метеора" смогут разместиться два человека -- пилот и
специалист по радарным установкам. С тем оборудованием, что у нас имеется,
пилот будет не в состоянии одновременно управлять самолетом и следить за
показаниями радара.
Четверо офицеров ВВС обменялись взглядами, а Гольдфарб подумал, что,
вероятно, ему стоило промолчать. Просто замечательно: какой-то простой
оператор радарной установки возражает старшим по званию офицерам через пять
минут после прибытия к новому месту службы.
-- Данная тема обсуждалась во время разработки проекта самолета, --
пророкотал Пиэри. -- Вам, наверное, будет интересно узнать, что мнение,
которое вы только что высказали, превалировало.
-- Я... рад это слышать, сэр, -- сказал Гольдфарб с таким явным
облегчением в голосе, что Бэзил Раундбуш, который, казалось, не слишком
серьезно относился к армейской субординации, ухмыльнулся.
-- Учитывая, что нам удалось за исключительно короткое время установить
уровень вашей компетенции, -- проговорил Хиппл, -- я надеюсь, вы поможете
нам существенно уменьшить размеры радарной установки, предназначенной для
наших самолетов. Фюзеляж "Метеора" меньше бомбового отсека "Ланкастера", на
котором вы летали. Посмотрите на чертежи, чтобы понять, о чем идет речь...
Гольдфарб подошел к столу. И почувствовал себя членом команды.
-- Я не знаю, как решается одна проблема, с которой мы столкнулись в
"Ланкастере", -- сказал он.
-- Какая? -- поинтересовался Хиппл.
-- Управляемые ракеты ящеров могут сбить самолет с расстояния,
преодолеть которое не в силах ни один снаряд, выпущенный из наших пушек. Мы
совершенно точно знаем, что один из видов таких ракет настроен на ту же
частоту, что и наши радары -- возможно, именно с их помощью ящеры разбомбили
наземные станции. Если мы отключаем установку, ракета теряет управление --
но тогда мы перестаем что-либо видеть. Очень неприятная ситуация во время
сражения.
-- Верно, -- энергично закивал Хиппл. -- Даже в идеальных условиях
"Метеор" не уравнивает наши шансы в бою с ящерами -- всего лишь снижает их
преимущество. Нам не хватает скорости и, как вы верно заметили, у нас не
такое совершенное оружие. Вступать в сражение с самолетом неприятеля, не
имея возможности увидеть его раньше, чем он попадет в поле зрения пилота,
непростительная ошибка Я не стану делать вид, что разбираюсь в принципах
работы радара -- моя специальность моторы. -- Он окинул взглядом других
офицеров. -- Ваши предложения, джентльмены?
-- А не может радар, установленный на борту самолета, работать,
используя, скажем, две частоты? -- спросил Бэзил Раунд-буш. -- Если
переключаться с одной на другую... возможно, неприятельская ракета собьется
с курса, а радарная установка будет продолжать действовать?
-- Может быть, сэр. Честное слово, я не знаю, -- ответил Гольдфарб. --
Мы не особенно экспериментировали. У нас были другие проблемы, если вы
понимаете, что я имею в виду.
-- Ничего страшного, -- заверил его Раундбуш. -- Нам придется проверить
все сначала на земле: если передатчик будет продолжать работать при смене
частот, тогда перенесем эксперименты в воздух
Он что-то написал на листке бумаги.
"Как здорово, что, несмотря на войну, научные разработки продолжаются",
-- подумал Гольдфарб.
Он был счастлив, что вошел в команду ученых в Брантингторпе. Впрочем,
он дал себе слово, что, когда снабженные радаром "Метеоры" поднимутся в
воздух, он займет место в одном из них. Полетав на "Ланкастерах", Гольдфарб
знал, что больше никогда не будет получать удовлетворения от работы на
земле.
* * *
Мойше Русси больше не мог оставаться в подполье. Положение, в котором
он оказался, причиняло ему такую нестерпимую боль, словно его пытали
нацисты. Когда на Землю прилетели ящеры, он решил, что Бог послал их в ответ
на его молитвы. Если бы не появление инопланетян, немцы уничтожили бы всех
евреев в варшавском гетто, как, впрочем, и в остальных, разбросанных по
территории Польши.
Евреи ждали чуда. Когда Мойше сообщил, что ему явилось видение, его
престиж в гетто невероятно вырос. До тех пор он был всего лишь одним из
студентов медиков, который вместе с остальными медленно умирал голодной
смертью. Он убедил евреев подняться с колен, помочь завоевателям прогнать
нацистов и приветствовать ящеров.
Так Мойше стал одним из фаворитов ящеров. Он участвовал в
пропагандистских радиопередачах, рассказывая -- правдиво -- об ужасах и
преступлениях, совершенных немцами в Польше. Ящеры решили, что он готов
говорить все, что ему прикажут. Ящеры хотели, чтобы он выступил с хвалебной
речью в их адрес, когда они разбомбили Вашингтон, и сказал, что это так же
справедливо, как и уничтожение Берлина.
Мойше отказался... и вот он здесь, в бункере, построенном в гетто,
чтобы прятаться от фашистов, а не от ящеров.
Именно в этот момент его жена Ривка спросила:
-- Сколько мы уже тут?
-- Очень долго, -- ответил их сын Ревен.
Мойше знал, что малыш совершенно прав. Ревен и Ривка прятались в
бункере дольше, чем он. Они ушли в подполье, чтобы ящеры не смогли угрожать
их безопасности, стараясь подчинить себе Мойше. После его отказа ящеры
приставили к голове Мойше пистолет, чтобы заставить его говорить то, что им
было нужно. Русси не считал себя храбрым человеком, но все равно отказался.
Ящеры его не застрелили. В определенном смысле они поступили с ним еще хуже
-- убили его слова. Они изменили запись таким образом, что получалось, будто
он произносит речи в их защиту.
Русси им отомстил. В крошечной студии в гетто он сделал запись, в
которой рассказал о том, как с ним поступили инопланетяне, а бойцы
еврейского сопротивления сумели вывезти ее из страны и, таким образом,
доставили захватчикам массу неприятных минут. После этого Мойше пришлось
исчезнуть.
-- А ты знаешь, что сейчас -- день или ночь? -- спросила Ривка.
-- Не больше, чем ты, -- признался он.
В бункере имелись часы, и они с Ривкой старательно их каждый день
заводили. Но довольно скоро запутались и перестали отличать день от ночи. В
пламени свечи Мойше отлично видел циферблат -- пятнадцать минут четвертого.
Дня или глубокой ночи? Он не имел ни малейшего представления. Знал только,
что сейчас они все бодрствуют.
-- Не знаю, сколько мы еще продержимся, -- поговорила Ривка. --
Человеку не пристало прятаться в темноте, словно крысе в норе.
-- Но если нет иной возможности остаться в живых, мы должны терпеть, --
резко ответил Мойше. -- Во время войны всем трудно -- ты же не в Америке!
Даже здесь, под землей, мы живем лучше, чем в нацистском гетто.
-- Ты так считаешь?
-- Да, я так считаю. У нас полно еды... -- Их дочь умерла от голода во
время немецкой оккупации. Мойше знал, что нужно сделать, чтобы ее спасти, но
без еды и лекарств был бессилен.
-- И что с того? -- спросила Ривка. -- Раньше мы могли встречаться с
-- Дерьмо! -- воскликнул он. -- Отзывают. Не успели вернуть на
передовую, как снова приказывают явиться в штаб.
-- Да, господин полковник, -- кивнул мотоциклист. -- Я должен забрать
вас с собой.
-- Зачем? -- спросил Егер. -- Не вижу в этом никакого смысла. Здесь мой
опыт будет чрезвычайно полезен, а какой от меня толк в Гехингене? Я даже не
знаю, где он.
Однако тут Егер сказал неправду, он что-то слышал об этом городке,
причем совсем недавно. Где? Когда? Он вздрогнул, потому что вспомнил. Именно
в Гехинген Гитлер отправил взрывной металл. Егер молча подошел к своей
"Пантере", включил связь, передал командование отрядом подполковнику Затем
закинул за спину рюкзак, вернулся к мотоциклу, сел позади водителя, и они
направились обратно в Германию.
Людмилу Горбунову не особенно беспокоила судьба Москвы. Она родилась в
Киеве и считала советскую столицу скучным и некрасивым городом. Еще больше
она утвердилась в своем мнении после бесконечных допросов в НКВД. Людмила
никогда не поверила бы, если бы ей сказали, что один только вид зеленых
петлиц на воротничках будет повергать ее в такой ужас, что она не сможет
внятно произнести ни слова.
Людмила знала, что могло быть и хуже. Чекисты обращались с ней
исключительно ласково, потому что она доставила второго после Сталина
человека в стране, товарища Молотова, который ненавидел летать на самолетах,
в Германию, а затем, в целости и сохранности -- обратно в Москву. Кроме
того, Родина нуждалась в боевых летчиках. Людмила успешно сражалась с
нацистами почти целый год, а потом несколько месяцев с ящерами. Именно
военные заслуги, а вовсе не то, что она перевозила Молотова с места на
место, доказывали, какой она ценный кадр.
Впрочем, этот вопрос все еще оставался открытым. За последние годы
исчезло множество очень способных, казалось бы, исключительно полезных для
страны людей, которых объявили предателями или вредителями, а кое-кто пропал
без всякого объяснения, словно их и вовсе не существовало на свете...
Дверь в тесную маленькую комнатушку (тесную, но все же лучше, чем
камера в Лефортово), в которой сидела Людмила, открылась. На воротнике
офицера НКВД она разглядела три алые нашивки. Людмила быстро вскочила на
ноги и взяла под козырек:
-- Товарищ подполковник!
Гость ответил на ее приветствие, впервые за все время, что ее делом
занимались люди из НКВД.
-- Товарищ старший лейтенант, -- проговорил он. -- Меня зовут Борис
Лидов.
Людмила изумленно заморгала: до сих пор те, кто ее допрашивали, не
считали нужным представляться. Лидов, скорее, напоминал школьного учителя,
чем офицера НКВД, впрочем, это не имело никакого значения. Посетитель удивил
ее еще больше, когда сказал:
-- Хотите чаю?
-- Да, большое спасибо, товарищ подполковник, -- быстро ответила
Людмила, чтобы он не передумал.
Атаки немцев сильно подорвали систему распределения продовольствия в
Советском Союзе, а ящеры ее практически уничтожили. Чай стал драгоценной
редкостью.
"Ну", -- подумала Людмила, -- "уж если где-то чай и есть, так это в
НКВД".
Лидов высунулся в дверь и выкрикнул приказ. Через несколько минут ему
принесли поднос с двумя дымящимися стаканами. Он взял поднос и поставил
перед Людмилой.
-- Угощайтесь, пожалуйста, -- предложил он. -- Выбирайте любой. Не
бойтесь, в чай ничего не подмешано.
Ему не следовало этого говорить -- Людмилу снова охватили сомнения.
Однако она взяла стакан и сделала глоток. Ничего, кроме чая и сахара. Она
отпила еще немного, наслаждаясь теплом и почти забытым ароматом.
-- Спасибо, товарищ подполковник. Чудесный чай, -- проговорила она.
Лидов отмахнулся от нее, словно хотел сказать, что благодарить за такой
пустяк не следует. А потом, точно вел светскую беседу, заявил.
-- Я видел вашего майора Егера... нет, вы, кажется, говорили, что он
теперь полковник, верно? Я видел вашего полковника Егера -- ведь я могу его
так называть после того, как вы его доставили в Москву прошлым летом?
-- Ну... -- протянула Людмила, а потом решила, что недостаточно четко
продемонстрировала свое отношение к предмету разговора, и потому добавила:
-- Товарищ, подполковник, я уже раньше говорила, что он никакой не _мой_.
-- Я вас ни в коем случае не осуждаю, -- заявил Лидов, переплетая
пальцы рук. -- Зло таится в идеологии фашизма, а не в немецком народе. И...
-- он сухо откашлялся, -- ...нашествие ящеров продемонстрировало, что
прогрессивные экономические системы, как капиталистические, так и
социалистические, должны объединить свои усилия, иначе мы все станем
жертвами представителей отсталой цивилизации, в которой царят отношения раба
и господина, а не рабочего и хозяина предприятия.
-- Да, -- с энтузиазмом согласилась с ним Людмила.
Меньше всего ей хотелось спорить по вопросам исторической диалектики с
представителем НКВД, в особенности, когда положения, которые он высказывает,
не звучат для нее враждебно.
-- Далее, ваш полковник Егер оказал Советскому Союзу услугу, --
продолжал он. -- Наверное, он вам рассказал.
-- Нет, боюсь, я ничего не знаю. Извините, товарищ подполковник, во
время встречи в Германии мы почти не разговаривали о войне. Мы...
Людмила почувствовала, что краснеет. Она знала, о чем подумал Лидов. И,
к сожалению (к ее сожалению), был совершенно прав.
Он посмотрел на нее и наморщил прямой длинный нос.
-- Вам нравятся немцы, верно? -- проворчал он. -- Егер в
Берктесгадене... а еще вы взяли его стрелка... -- Лидов вытащил листок
бумаги и сверил по нему имя, -- да-да, Георга Шульца, в свою наземную
команду.
-- Он самый лучший механик из всех, кто там есть. Мне кажется, немцы
разбираются в машинах лучше нас. Для меня он всего лишь механик -- и не
более того, -- упрямо повторила Людмила.
-- Он немец. Они оба немцы.
Слова Лидова о международной солидарности прогрессивных экономических
систем оказались пустым звуком. Его спокойный равнодушный голос заставил
Людмилу задуматься о том, что ее, возможно, ждет путешествие в Сибирь в
холодном вагоне для скота или пуля в затылок.
-- Вполне возможно, что товарищ Молотов откажется от услуг пилота,
который завязывает антисоветские связи, -- заявил Лидов.
-- Мне жаль это слышать, товарищ подполковник, -- сказала Людмила, хотя
точно знала, что Молотов с удовольствием отказался бы от услуг всех пилотов
на свете, поскольку ненавидел летать, и продолжала настаивать на своем: --
Меня ничто не связывает с Георгом Шульцем, если не считать совместной борьбы
с ящерами.
-- А с полковником Егером? -- поинтересовался Лидов с видом человека,
объявляющего своему противнику мат. Людмила промолчала, она знала, что
проиграла. -- По причине вашего недостойного поведения вы вернетесь к своим
прежним обязанностям и не получите никакого повышения по службе. Можете
идти, старший лейтенант, -- заявил подполковник так, словно объявлял суровый
приговор.
Людмила не сомневалась, что получит десять лет лагеря с последующей
ссылкой еще на пять. Ей потребовалось некоторое время, чтобы осознать то,
что она услышала. Она вскочила на ноги.
-- Служу Советскому Союзу, товарищ подполковник!
"Веришь ты этому или нет", -- добавила она про себя.
-- Будьте готовы немедленно отправиться в аэропорт, -- заявил Лидов,
словно само ее присутствие могло замарать Москву.
Возможно, кто-то из его прихвостней слушал под дверью, или в комнате
имелся микрофон, потому что буквально через полминуты вошел какой-то тип с
зелеными петлицами и принес полотняный рюкзак с вещами Людмилы,
А через несколько минут тройка доставила ее в аэропорт на окраине
Москвы. Полозья саней и подковы лошадей разбрызгивали в стороны посеревший
от городской грязи снег. Только когда покачался се любимый биплан У-2,
стоящий на взлетной полосе, Людмила поняла, что ее, в качестве наказания,
вернули на службу, о которой она мечтала больше всего на свете. Поднявшись в
воздух, она продолжала думать о том, какая забавная получилась ситуация.
* * *
-- Проклятье, я заблудился, -- заявил Дэвид Гольдфарб, нажимая на
педали велосипеда, принадлежавшего базе ВВС.
Он находился в Южном Лестере. Вскоре Гольдфарб приблизился к развилке и
принялся оглядываться по сторонам в поисках какого-нибудь знака: ему очень
хотелось понять, куда он попал. Он зря старался, поскольку все знаки сняли
еще в сороковом году, когда опасались вторжения Германии -- да так и не
вернули на место.
Он пытался попасть на Опытный научно-исследовательский аэродром в
Брантингторпе, куда ему было приказано явиться. "К югу от деревни
Питлинг-Магна" -- так говорилось в инструкции. Проблема заключалась в том,
что никто ему не сказал (по-видимому, никто просто не знал), что к югу от
вышеназванной деревни вело _две_ дороги. Гольдфарб выбрал правую и уже об
этом пожалел.
"Интересно, существует ли населенный пункт под названием
Питлинг-Минима, и если существует, то можно ли его увидеть невооруженным
глазом?" -- подумал он.
Через десять минут упорного продвижения вперед, Дэвид въехал в
очередную деревню. Он принялся тут же вертеть по сторонам головой в надежде
разглядеть хоть что-нибудь, похожее на аэродром, но не увидел ничего такого,
что отвечало бы необходимым характеристикам. По улице, еле передвигая ноги,
шла пожилая женщина в тяжелом шерстяном пальто и шарфе.
-- Прошу прощения, мадам, -- крикнул Дэвид, -- это Брантингторп?
Женщина резко оглянулась -- лондонский акцент мгновенно делал его
чужаком в здешних местах.
Однако, заметив, что он в темно-синей военной форме, а, следовательно,
имеет право совать свой длинный нос туда, где ему быть не полагается, она
немного успокоилась. Впрочем, несмотря на то, что она особым образом -- как
принято в здешних краях -- растягивала гласные, ее голос прозвучал довольно
резковато:
-- Брантингторп? Боюсь, что нет, молодой человек. _Это_ Питлинг-Парва
[От parvus (лат.) -- небольшой]. В Брантингторп вы попадете вон по той
дороге. -- Женщина показала на восток.
-- Спасибо, мадам, -- серьезно проговорил Гольдфарб и, как можно ниже
наклонившись к рулю, изо всех сил нажал на педали.
Он помчался вперед на бешеной скорости, чтобы женщина не заметила его
ехидной ухмылки. Подумать только -- не Питлинг-Минима, а Питлинг-Парва.
Очень подходящее название. Впрочем, он, наконец, выехал на правильную дорогу
и -- Дэвид бросил взгляд на часы -- опаздывает совсем чуть-чуть. Можно будет
сказать, что всему виной поезд, который прибыл в Лестер позже, чем
следовало. Так оно и было на самом деле.
Гольдфарб проехал по дороге совсем немного, когда услышал оглушительный
рев двигателей и увидел, как по небу на безумной скорости промчался самолет.
Его охватили тревога и ярость одновременно. Неужели он прибыл сюда только
затем, чтобы стать свидетелем того, как ящеры превратят аэродром в руины?
А потом он еще раз представил себе машину, которую только что видел.
После того, как ящеры уничтожили радарную станцию в Дувре, он научился
следить за самолетами по старинке -- при помощи бинокля и полевого телефона.
Он без проблем узнавал истребители и бомбардировщики ящеров. Тот, что
промчался у него над головой, им и в подметки не годился. Либо они придумали
что-то новенькое, либо самолет -- английский.
Надежда пришла на смену гневу. Где еще он найдет английские реактивные
самолеты, как не на испытательном аэродроме? Только вот Гольдфарб никак не
мог понять, с какой стати его туда послали. Ничего, скоро все выяснится.
Деревня Брантингторп оказалась не более впечатляющей, чем оба Питлинга.
Впрочем, неподалеку от нее Гольдфарб заметил скопление каких-то явно
временных сооружений, покрытые ржавчиной портативные металлические палатки
типа "Ниссен" и асфальтированные взлетные дорожки, которые, словно бельмо на
глазу, уродовали заросшие зеленой травой поля, окруженные маленькими
симпатичными домиками. Солдат и каске и с автоматом системы Стена в руках
потребовал у Гольдфарба документ, когда тот подъехал на велосипеде к воротам
и сплошной колючей проволоке, огораживающей территорию аэродрома.
Он протянул бумаги, но не сдержался и заявил:
-- По-моему, ты зря тратишь время, приятель. Вроде бы я не очень похож
на переодетого лазутчика ящеров, верно?
-- А кто тебя знает, парень, -- ответил солдат. -- Кроме того, ты
можешь оказаться переодетым фрицем. Мы не очень их тут жалуем.
-- Ну, тут я вас понимаю.
Родители Гольдфарба бежали из управляемой русскими Польши, спасаясь от
еврейских погромов. Захватив Польшу, нацисты устроили там погромы в тысячу
раз более жестокие, настолько страшные, что евреи заключили союз с ящерами.
Сейчас по просачивающимся оттуда сведениям стало известно, что ящеры не
слишком жалуют своих новых союзников. Гольдфарб вздохнул. Быть евреем нигде
не просто.
Часовой открыл ворота и махнул рукой, показывая, что путь свободен. Он
доехал до первого металлического домика, слез с велосипеда, поставил его на
тормоз и вошел внутрь. Несколько человек в форме ВВС стояли вокруг большого
стола, освещенного парафиновой лампой, свисающей с потолка.
-- Да? -- сказал один из них.
Гольдфарб встал по стойке "смирно". Несмотря на то, что офицер,
задавший ему вопрос, был всего пяти футов ростом, он имел четыре тонкие
нашивки полковника авиации. Отсалютовав, Гольдфарб назвал свое имя,
специальность и служебный номер, а затем добавил:
-- Прибыл в соответствии с приказом, сэр! Офицер ответил на его
приветствие.
-- Мы вам рады, Гольдфарб. У вас великолепные характеристики, и мы не
сомневаемся, что вы станете ценным членом нашей команды. Я полковник Фред
Хиппл. Вы будете подчиняться мне. Моя специальность -- реактивное движение.
Познакомьтесь, подполковник авиации Пиэри, капитан Кеннан и уоррант-офицер
Раундбуш.
Все младшие офицеры возвышались над Хипплом, но сразу становилось ясно,
что главный тут он. Франтоватый, невысокого роста с короткой бородкой,
густыми бровями и гладко зачесанными вьющимися волосами, Хиппл держался
прямо и четко выговаривал слова:
-- Мне сказали, что вы летали на снабженном радаром патрульном
бомбардировщике, в задачу которого входило обнаруживать самолеты ящеров,
прежде чем они доберутся до наших берегов.
-- Да, сэр, совершенно верно, сэр, -- ответил Гольдфарб
-- Прекрасно. Можете быть уверены, мы обязательно воспользуемся вашим
опытом. Мы разрабатываем реактивный истребитель, который тоже будет снабжен
радарной установкой, она облегчит задачу обнаружения и -- будем надеяться --
уничтожения целей.
-- Это... замечательно, сэр.
Гольдфарб всегда считал радар оружием обороны, предназначенным для
обнаружения противника. Только после того, как ясно местоположение цели,
можно отправлять туда самолеты. Но устанавливать радары на тяжелые
истребители... он улыбнулся. В работе над таким проектом он примет участие с
превеликим удовольствием.
Уоррант-офицер Раундбуш покачал головой. В отличие от худого
темноволосого Хиппла он был высоким крепким блондином.
-- Хорошо бы чертова штука влезла в то крошечное пространство, что для
нее отведено, -- проговорил он.
-- Которого в настоящий момент у нас вовсе нет, -- печально кивнув,
согласился с ним Хиппл. -- Реактивный истребитель, стартовавший несколько
минут назад -- наверное, вы его видели, когда подъезжали к базе -- крошечный
"Пионер Глостера" не слишком просторен, если можно так выразиться. По правде
говоря, он летал уже целый год, когда заявились ящеры. -- Хиппл горько
усмехнулся. -- Поскольку мне удалось спроектировать работающий реактивный
двигатель еще в 1937 году, меня чрезвычайно огорчает тот факт, что мы не
можем поставить его на вооружение нашей армии. Но тут ничего не поделаешь.
Когда прибыли ящеры, "Пионер", задуманный как экспериментальная модель, был
запущен в производство -- чтобы хоть как-то уравнять шансы.
-- Может, лучше заняться танками? -- пробормотал Раундбуш.
Вторжение Германии во Францию и военные действия в Северной Африке
продемонстрировали серьезные недостатки британских бронемашин, однако
военные заводы продолжали выпускать давно устаревшие модели, потому что они
работали хоть как-то -- а у Англии не было возможности их модифицировать.
-- Все совсем не так плохо, Бэзил, -- покачав головой, сказал полковник
Фред Хиппл. -- В конце концов, нам удалось поднять в воздух "Метеор". -- Он
повернулся к Гольдфарбу и пояснил: -- "Метеор" боли, совершенный
истребитель, чем "Пионер". У последнего имеется всего один реактивный
двигатель, установленный за кабиной пилота, в то время как первый снабжен
двумя, причем улучшенными, на крыльях. Благодаря этому новая модель стала
намного эффективнее.
-- Кроме того, мы разработали серьезную программу производства
"Метеоров", -- добавил капитан Кеннан. -- Если повезет, через год наша армия
получит изрядное количество истребителей с реактивными двигателями.
-- Да, именно так, Морис, -- подтвердил его слова Хиппл. -- Из всех
великих держав только нам и японцам повезло -- ящеры не вторглись на наши
острова. Из глубин космоса мы, по-видимому, кажемся слишком маленькими, и
они решили не тратить на нас силы. Мы пережили гораздо более серьезные
бомбардировки, чем те, которым нас подвергли немцы, но жизнь, несмотря ни на
что, продолжается. Вам это должно быть хорошо известно, верно, Гольдфарб?
-- Да, сэр, -- ответил Гольдфарб. -- Пару раз в Дувре становились
жарковато, но мы справились. -- Несмотря на то, что Дэвид был англичанином в
первом поколении, он уже имел склонность к преуменьшению.
-- Вот-вот, -- Хиппл закивал так энергично, словно Гольдфарб сказал
нечто чрезвычайно важное. -- Возможности нашей промышленности продолжают
находиться на достаточно высоком уровне, -- продолжал он, -- и мы сможем
выпустить приличное количество "Метеоров" за весьма короткое время. Однако
проблема состоит в том, чтобы их не сбил неприятель после того, как они
поднимутся в воздух.
-- Вот задача для вас, Гольдфарб, -- неожиданно глубоким басом
проговорил подполковник Пиэри, стройный, средних лет человек с седеющими
волосами песочного цвета.
-- Именно, -- повторил Хиппл. -- Джулиан, то есть, подполковник Пиэри
хотел сказать, что нам нужен человек, имеющий практический опыт
использования радара в воздухе, для того, чтобы максимально эффективно
разместить установки в "Метеоре", причем, чем быстрее, тем лучше. Наши
пилоты должны получить возможность распознавать наличие врага на расстоянии,
с которого ящеры "видят" нас. Вы понимаете, что я имею в виду?
-- Думаю, да, сэр, -- ответил Гольдфарб. -- Из ваших слов я сделал
вывод, что в кабине "Метеора" смогут разместиться два человека -- пилот и
специалист по радарным установкам. С тем оборудованием, что у нас имеется,
пилот будет не в состоянии одновременно управлять самолетом и следить за
показаниями радара.
Четверо офицеров ВВС обменялись взглядами, а Гольдфарб подумал, что,
вероятно, ему стоило промолчать. Просто замечательно: какой-то простой
оператор радарной установки возражает старшим по званию офицерам через пять
минут после прибытия к новому месту службы.
-- Данная тема обсуждалась во время разработки проекта самолета, --
пророкотал Пиэри. -- Вам, наверное, будет интересно узнать, что мнение,
которое вы только что высказали, превалировало.
-- Я... рад это слышать, сэр, -- сказал Гольдфарб с таким явным
облегчением в голосе, что Бэзил Раундбуш, который, казалось, не слишком
серьезно относился к армейской субординации, ухмыльнулся.
-- Учитывая, что нам удалось за исключительно короткое время установить
уровень вашей компетенции, -- проговорил Хиппл, -- я надеюсь, вы поможете
нам существенно уменьшить размеры радарной установки, предназначенной для
наших самолетов. Фюзеляж "Метеора" меньше бомбового отсека "Ланкастера", на
котором вы летали. Посмотрите на чертежи, чтобы понять, о чем идет речь...
Гольдфарб подошел к столу. И почувствовал себя членом команды.
-- Я не знаю, как решается одна проблема, с которой мы столкнулись в
"Ланкастере", -- сказал он.
-- Какая? -- поинтересовался Хиппл.
-- Управляемые ракеты ящеров могут сбить самолет с расстояния,
преодолеть которое не в силах ни один снаряд, выпущенный из наших пушек. Мы
совершенно точно знаем, что один из видов таких ракет настроен на ту же
частоту, что и наши радары -- возможно, именно с их помощью ящеры разбомбили
наземные станции. Если мы отключаем установку, ракета теряет управление --
но тогда мы перестаем что-либо видеть. Очень неприятная ситуация во время
сражения.
-- Верно, -- энергично закивал Хиппл. -- Даже в идеальных условиях
"Метеор" не уравнивает наши шансы в бою с ящерами -- всего лишь снижает их
преимущество. Нам не хватает скорости и, как вы верно заметили, у нас не
такое совершенное оружие. Вступать в сражение с самолетом неприятеля, не
имея возможности увидеть его раньше, чем он попадет в поле зрения пилота,
непростительная ошибка Я не стану делать вид, что разбираюсь в принципах
работы радара -- моя специальность моторы. -- Он окинул взглядом других
офицеров. -- Ваши предложения, джентльмены?
-- А не может радар, установленный на борту самолета, работать,
используя, скажем, две частоты? -- спросил Бэзил Раунд-буш. -- Если
переключаться с одной на другую... возможно, неприятельская ракета собьется
с курса, а радарная установка будет продолжать действовать?
-- Может быть, сэр. Честное слово, я не знаю, -- ответил Гольдфарб. --
Мы не особенно экспериментировали. У нас были другие проблемы, если вы
понимаете, что я имею в виду.
-- Ничего страшного, -- заверил его Раундбуш. -- Нам придется проверить
все сначала на земле: если передатчик будет продолжать работать при смене
частот, тогда перенесем эксперименты в воздух
Он что-то написал на листке бумаги.
"Как здорово, что, несмотря на войну, научные разработки продолжаются",
-- подумал Гольдфарб.
Он был счастлив, что вошел в команду ученых в Брантингторпе. Впрочем,
он дал себе слово, что, когда снабженные радаром "Метеоры" поднимутся в
воздух, он займет место в одном из них. Полетав на "Ланкастерах", Гольдфарб
знал, что больше никогда не будет получать удовлетворения от работы на
земле.
* * *
Мойше Русси больше не мог оставаться в подполье. Положение, в котором
он оказался, причиняло ему такую нестерпимую боль, словно его пытали
нацисты. Когда на Землю прилетели ящеры, он решил, что Бог послал их в ответ
на его молитвы. Если бы не появление инопланетян, немцы уничтожили бы всех
евреев в варшавском гетто, как, впрочем, и в остальных, разбросанных по
территории Польши.
Евреи ждали чуда. Когда Мойше сообщил, что ему явилось видение, его
престиж в гетто невероятно вырос. До тех пор он был всего лишь одним из
студентов медиков, который вместе с остальными медленно умирал голодной
смертью. Он убедил евреев подняться с колен, помочь завоевателям прогнать
нацистов и приветствовать ящеров.
Так Мойше стал одним из фаворитов ящеров. Он участвовал в
пропагандистских радиопередачах, рассказывая -- правдиво -- об ужасах и
преступлениях, совершенных немцами в Польше. Ящеры решили, что он готов
говорить все, что ему прикажут. Ящеры хотели, чтобы он выступил с хвалебной
речью в их адрес, когда они разбомбили Вашингтон, и сказал, что это так же
справедливо, как и уничтожение Берлина.
Мойше отказался... и вот он здесь, в бункере, построенном в гетто,
чтобы прятаться от фашистов, а не от ящеров.
Именно в этот момент его жена Ривка спросила:
-- Сколько мы уже тут?
-- Очень долго, -- ответил их сын Ревен.
Мойше знал, что малыш совершенно прав. Ревен и Ривка прятались в
бункере дольше, чем он. Они ушли в подполье, чтобы ящеры не смогли угрожать
их безопасности, стараясь подчинить себе Мойше. После его отказа ящеры
приставили к голове Мойше пистолет, чтобы заставить его говорить то, что им
было нужно. Русси не считал себя храбрым человеком, но все равно отказался.
Ящеры его не застрелили. В определенном смысле они поступили с ним еще хуже
-- убили его слова. Они изменили запись таким образом, что получалось, будто
он произносит речи в их защиту.
Русси им отомстил. В крошечной студии в гетто он сделал запись, в
которой рассказал о том, как с ним поступили инопланетяне, а бойцы
еврейского сопротивления сумели вывезти ее из страны и, таким образом,
доставили захватчикам массу неприятных минут. После этого Мойше пришлось
исчезнуть.
-- А ты знаешь, что сейчас -- день или ночь? -- спросила Ривка.
-- Не больше, чем ты, -- признался он.
В бункере имелись часы, и они с Ривкой старательно их каждый день
заводили. Но довольно скоро запутались и перестали отличать день от ночи. В
пламени свечи Мойше отлично видел циферблат -- пятнадцать минут четвертого.
Дня или глубокой ночи? Он не имел ни малейшего представления. Знал только,
что сейчас они все бодрствуют.
-- Не знаю, сколько мы еще продержимся, -- поговорила Ривка. --
Человеку не пристало прятаться в темноте, словно крысе в норе.
-- Но если нет иной возможности остаться в живых, мы должны терпеть, --
резко ответил Мойше. -- Во время войны всем трудно -- ты же не в Америке!
Даже здесь, под землей, мы живем лучше, чем в нацистском гетто.
-- Ты так считаешь?
-- Да, я так считаю. У нас полно еды... -- Их дочь умерла от голода во
время немецкой оккупации. Мойше знал, что нужно сделать, чтобы ее спасти, но
без еды и лекарств был бессилен.
-- И что с того? -- спросила Ривка. -- Раньше мы могли встречаться с