Тартлдав Г. Ответный удар

хранить мою миссию в тайне. И я намерен выполнить его распоряжение.
-- Сам Президент, говорите? -- Глаза Самнера округлились. -- Значит,
дело важное. -- Он чуть склонил голову набок и внимательно посмотрел на
Гроувса из-под широких полей своей ковбойской шляпы. Лицо Гроувса ничего не
выражало. Примерно через минуту Самнер сердито проворчал: -- Черт подери,
полковник, хорошо, что я не играю с вами в покер. Отправили бы меня домой в
одних подштанниках.
-- Гудок, если я говорю, что не могу ничего сказать, значит, я и в
самом деле не могу, -- попытался успокоить его Гроувс.
-- Дело в том, что маленькие городки, вроде нашего, живут за счет
сплетен Если нам не удается узнать ничего интересного, мы медленно
скукоживаемся и умираем, -- пояснил Самнер. -- Парни, что побывали тут пару
недель назад, тоже держали рот на замке, совсем как вы. Нам не удалось
вытянуть из них ни слова. Столько народа проехало через наш город, а мы даже
представления не имеем о том, что тут происходит. Невыносимо!
-- Мистер Самнер, очень даже может быть, что ни вам, ни вашему
Чагуотеру и не стоит ничего знать, -- заявил Гроувс и поморщился,
рассердившись на самого себя.
Ему не следовало и _этого_ говорить. Интересно, сколько кружек
домашнего пива он выпил? Он тут же успокоил себя тем, что ему удалось
кое-что узнать у Самнера. Если компания, проехавшая через Чагуотер, вела
себя так же сдержанно, как и его отряд, можно не сомневаться, что они из
Металлургической лаборатории.
-- Проклятье, приятель, -- сказал мировой судья, -- среди тех парней
даже был итальяшка. А разве они не считаются самыми главными болтунами в
мире? Но только не этот, поверь мне, братишка! Такой симпатяга, уж можешь не
сомневаться, но спроси у него который час -- ни за что не ответит. Ничего
себе итальяшка!
"Умница", -- подумал Гроувс.
Похоже, речь идет об Энрико Ферми... получается, он не ошибся.
-- Один раз только и повел себя как человек, -- продолжал Самнер. -- Он
был шафером на свадьбе, помните, я говорил... и так крепко поцеловал
невесту, у меня аж дух захватило! А его собственная жена -- настоящая
куколка -- стояла рядом и на него смотрела. Вот это по-итальянски!
-- Может быть.
Гроувсу стало интересно, где Самнер набрался своих идей по поводу
итальянцев и того, как они должны себя вести. Уж, наверное, не в огромном
городе под названием Чагуотер, штат Вайоминг. По крайней мере, Гроувс не
видел здесь ни одного итальянца.
Как бы там не обстояло дело с представителями южных национальностей,
Самнер дураком не был и прекрасно видел все, что попадало в поле его зрения.
Кивнув Гроувсу, он сказал:
-- Складывается впечатление, что ваше дело, уж не знаю, в чем оно
заключается -- и не собираюсь больше спрашивать -- каким-то образом связано
с той компанией, что побывала тут перед вами. Мы не видели здесь людей из
внешнего мира с тех самых пор, как год назад все перевернулось с ног на
голову. И вдруг два больших отряда... оба направляются в одну сторону,
практически друг за другом!.. совпадение?
-- Мистер Самнер, я не говорю "да" и не говорю "нет". Я только
утверждаю, что всем -- вам, мне и вашей округе -- будет лучше, если вы
перестанете задавать мне подобные вопросы.
Гроувс был настоящим военным, и для него вопросы безопасности стали
такими же естественными, как и необходимость дышать. Однако гражданские люди
не понимали таких простых вещей, они мыслили иначе. Самнер потер пальцем
переносицу и подмигнул Гроувсу, словно тот, наконец, сказал ему все, что он
хотел знать.
Гроувс мрачно потягивал домашнее пиво и думал о том, что, скорее всего,
так и произошло.
* * *
-- Ах, весеннее равноденствие, -- вскричал Кен Эмбри. -- Начало теплой
погоды, птички, цветы...
-- Да, заткнись ты, -- возмутился Джордж Бэгнолл.
Вокруг губ обоих англичан собирались маленькие облачка пара. Конечно,
по календарю весеннее равноденствие уже наступило, но зима все еще держала
Псков своей железной хваткой. Приближался рассвет, и небо, обрамленное
высокими кронами сосен, которые, казалось, тянутся в бесконечность, начало
сереть. На востоке сверкала Венера, а чуть над ней тускло-желтым светом
горел Сатурн. На западе полная луна медленно клонилась к земле. Глядя в ту
сторону, Бэгнолл вдруг с тоской вспомнил Британию и подумал, что, возможно,
больше никогда ее не увидит.
Эмбри вздохнул, и его лицо тут же окутали клубы ледяного тумана.
-- Тот факт, что меня сослали в пехоту, не очень радует, -- заявил он.
-- И меня тоже, -- согласился с ним Бэгнолл. -- Вот что значит быть
внештатным сотрудником. Джонсу не дали в руки оружие, чтобы он мог с честью
отдать свою жизнь за страну и короля. Нет, они хотят, чтобы он рассказал им
все, что ему известно про его любимые радарные установки. А мы, без
"Ланкастеров", всего лишь люди.
-- Только не за страну и короля, а за Родину и комиссара -- не забывай,
где мы находимся, -- напомнил ему Эмбри. -- Лично я считаю, что лучше бы мы
прошли соответствующую переподготовку и могли участвовать в боевых операциях
на самолетах Красной армии. В конце концов, мы ведь ветераны
военно-воздушных сил.
-- Я и сам на это надеялся, -- сказал Бэгнолл. -- Проблема в том, что
на всей территории вокруг Пскова в Красной армии не осталось ни одного
самолета. А если их нет, о какой переподготовке может идти речь?
-- Уж, конечно. -- Эмбри натянул поглубже вязаный шлем, который не
прикрывал нос и рот, но зато грел шею. -- Да и железная шляпка, что нам
выдали, мне тоже совсем не нравится.
-- Ну так не носи ее. Я тоже от своей каски не в восторге.
Вместе с винтовками типа "Маузер" оба англичанина получили немецкие
каски. Как только Бэгнолл надевал на голову железный котелок со свастикой,
ему сразу становилось нехорошо: среди прочего, он боялся, что какой-нибудь
русский солдат, ненавидящий немцев больше, чем ящеров, примет его за врага
и, не долго думая, пристрелит.
-- А бросить жалко, -- задумчиво проговорил Эмбри. -- Сразу
вспоминается предыдущая война, когда солдаты воевали вообще без касок.
-- Да, трудная дилемма, -- согласился с ним Бэгнолл.
Ему совсем не хотелось вспоминать о жертвах Первой мировой войны, а
мысли о том, что тогда еще не изобрели каски, казалась чудовищной.
К ним подошел Альф Уайт в немецкой каске на голове, и от этого вид у
него сделался неприятно немецкий.
-- Ну что, ребята, хотите узнать, как воевали наши отцы? -- спросил он.
-- Да провались они пропадом, -- проворчал Бэгнолл и принялся
притаптывать ногами.
Русские валенки отлично грели, и Бэгнолл с радостью поменял на них свои
форменные сапоги.
Небольшие группы людей начали собираться на рыночной площади Пскова,
тихонько переговариваясь между собой по-русски или по-немецки. Очень
необычное сборище, а звучащие тут и там женские голоса делали его еще более
странным.
Спасаясь от холода, женщины оделись так же тепло, как и мужчины. Указав
на одну из них, Эмбри проговорил:
-- Не очень-то они похожи на Джейн, верно?
-- Ах, Джейн, -- протянул Бэгнолл.
Они с Альфом Уайтом дружно вздохнули, вспомнив роскошную блондинку из
стрип-комиксов "Дейли миррор", которая всегда была, скорее, раздета, чем
одета.
-- Наверное, даже Джейн постаралась бы здесь одеться потеплее, --
продолжал Бэгнолл. -- Впрочем, сомневаюсь, что русские в наряде Джейн меня
бы возбудили. Большинство из тех, что мне довелось видеть, либо сидели за
рулем грузовика, либо работали грузчиками.
-- Точно, -- согласился с ним Уайт -- Кошмарное место. Трое англичан
мрачно закивали головами.
Несколько минут спустя офицеры -- или, по крайней мере, командиры --
повели отряд за собой. Тяжелая винтовка Бэгнолла с каждым новым шагом
колотила его по плечу, и у него мгновенно возникло ощущение, будто он стал
каким-то кособоким. Потом он понял, что это не так уж и страшно. А примерно
через милю вообще перестал обращать на такие мелочи внимание.
Бэгнолл предполагал, что непременно увидит разницу между тем, как
сражаются русские и немцы. Немцы славились точностью и исполнительностью, в
то время как Красная армия гордилась своей храбростью, отвагой и равнодушием
к внешнему виду. Довольно скоро он понял, чего стоят привычные клише. Порой
ему даже не удавалось отличить одних от других. Многие русские партизаны
воевали захваченным у немцев оружием, а те, в свою очередь, не гнушались
пополнять свои запасы тем, что производилось на советских заводах.
Они даже передвигались по местности одинаково, длинной цепью, которая
становилась все более растянутой по мере того, как поднималось солнце.
-- Пожалуй, стоит последовать их примеру, -- сказал Бэгнолл. -- У них
больше опыта, чем у нас.
-- Это, наверное, для того, чтобы минимизировать потери, если отряд
попадет под обстрел с воздуха, -- заметил Кен Эмбри.
-- Если _мы_ попадем под обстрел с воздуха, ты хотел сказать, --
поправил его Альф Уайт.
Не сговариваясь, летчики быстро разошлись в разные стороны.
Довольно скоро они вошли в лес южнее Пскова. У Бэгнолла, привыкшего к
аккуратным ухоженным лесам Англии, возникло ощущение, будто он попал в
другой мир. За деревьями никто никогда не ухаживал. Более того, он был готов
побиться об заклад, что здесь вообще не ступала нога человека. Сосны и елки
не подпускали к себе незваных гостей, хлестали их своими темными ветками с
острыми иголками, будто хотели только одного на свете -- чтобы они поскорее
убрались восвояси. Каждый раз, когда Бэгнолл видел среди сердитых хвойных
деревьев белый березовый ствол, он смотрел на него с изумлением и жалостью.
Березы напоминали ему обнаженных женщин (он снова подумал о Джейн),
окруженных мрачными матронами, укутанными в теплые одежды.
Где-то вдалеке раздался вой.
-- Волк? -- спросил Бэгнолл и покрепче сжал в руках винтовку, только
через несколько секунд сообразив, что в настоящий момент им ничто не
угрожает. В Англии волков вывели около четырехсот лет назад, но он
отреагировал на звук инстинктивно -- заговорила кровь предков.
-- Далеко мы забрались от родных берегов, правда? -- нервно хихикнув,
сказал Уайт; он тоже вздрогнул, когда услышал волчий вой.
-- Да уж, чертовски далеко, -- согласился с ним Бэгнолл.
Мысли о доме причиняли ему нестерпимую боль, и потому он старался
вспоминать об Англии как можно реже. Пострадавшая от обстрелов, голодная
родина казалась ему бесконечно ближе, чем разрушенный Псков, поделенный
между большевиками и нацистами, или этот мрачный первобытный лес.
Когда они оказались среди деревьев, колючий, непрестанный ветер слегка
успокоился, и Бэгнолл немного согрелся. После того, как "Ланкастер"
приземлился неподалеку от Пскова, такие счастливые моменты выпадали совсем
не часто. А Джером Джонс говорил, что город славится своим мягким климатом.
Тяжело шагая по снегу и ни на минуту не забывая, что уже началась весна,
Бэгнолл, проклинал его за вранье -- по крайней мере, с точки зрения
настоящего лондонца.
"Интересно, здесь, вообще, весна бывает?" -- подумал он.
-- А какое у нас задание? -- спросил Уайт.
-- Вчера вечером я разговаривал с одним немцем.
Бэгнолл немного помолчал, и не только затем, чтобы отдышаться. Он плохо
знал немецкий и совсем не понимал по-русски, так что, предпочитал общаться с
представителями Вермахта, а не законными хозяевами Пскова. Его это немного
беспокоило. Он привык думать, что немцы -- враги, и любые контакты с ними
считал предательством, даже учитывая тот факт, что они любили ящеров не
больше, чем он сам.
-- И что сказал твой немец? -- спросил Уайт, когда Бэгнолл замолчал.
-- Примерно в двадцати пяти километрах к югу от Пскова имеется... я не
знаю, как он правильно называется... что-то, вроде наблюдательного поста
ящеров, -- сказал Бэгнолл. -- Мы собираемся его навестить.
-- Двадцать пять километров? -- Будучи авиационным штурманом, Уайт
легко переходил от одной системы мер к другой. -- Мы должны пройти
_пятнадцать миль_ по снегу, а потом принять участие в сражении? К тому
времени, как мы доберемся до места, наступит ночь.
-- Насколько я понимаю, командование как раз на это и рассчитывает, --
сказал Бэгнолл.
Возмущенный тон Уайта в очередной раз показал, насколько легкой была
война для Англии. Немцы и, насколько понял Бэгнолл, русские отнеслись к
необходимости дальнего перехода совершенно спокойно -- так надо, и все! Им
приходилось принимать участие в гораздо более трудных марш-бросках, когда
они воевали друг с другом прошлой зимой.
Шагая вперед, Бэгнолл грустно жевал замерзший черный хлеб. Когда он
остановился возле березы, чтобы облегчиться, вдалеке раздался вой самолета
ящеров. Он замер на месте, отчаянно пытаясь понять, удалось ли ящерам их
заметить. Деревья служили отличным укрытием, а большинство членов отряда
надели поверх одежды белые маскхалаты. У него даже каска была покрашена
белой краской.
Руководители боевой группы (по крайней мере, так назвал их отряд немец,
с которым Бэгнолл разговаривал вчера) решили не рисковать Они быстро
приказали бойцам рассредоточиться еще больше, чем раньше. Бэгнолл
подчинился, но никак не мог отделаться от неприятного чувства. Ему казалось,
что нет ничего страшнее, чем сражаться в этом неприветливом лесу. А вдруг он
заблудится? Ему стало нехорошо.
Они шагали все вперед и вперед. Бэгноллу казалось, что позади осталось
не меньше сотни миль. Разве сможет он принять полноценное участие в сражении
после такого перехода? Немцы и русские держались так, будто ничего
особенного не происходило. Британский пехотинец, наверное, вел бы себя точно
так же, но служащие ВВС попадали на поле боя в самолетах. Находясь в
"Ланкастере", Бэгнолл мог делать вещи, которые пехоте и не снились. Но
теперь он понял, что у медали есть и оборотная сторона.
Солнце медленно путешествовало по небу, тени начали удлиняться, стали
темнее. Каким-то непонятным самому Бэгноллу образом ему удавалось не
отставать Когда наступили сумерки, он увидел, что солдаты, шагавшие впереди,
легли на животы и поползли. Он последовал их примеру. Сквозь ветки он
разглядел несколько домиков -- нет, скорее, сараев -- стоявших прямо посреди
поляны.
-- Это? -- шепотом спросил он.
-- А я откуда знаю, черт подери? -- так же шепотом ответил Кен Эмбри.
-- Только мне почему-то кажется, что нас здесь чаем не угостят.
Бэгнолл сомневался, что тут слышали о хорошем чае. Судя по тому, как
выглядела деревенька, ее жители, скорее всего, не знали о том, что царя
свергли, и наступила новая эра. Деревянные домики, крытые соломой, казалось,
сошли прямо со страниц романов Толстого. Единственным указанием на то, что
на дворе двадцатый век, являлась колючая проволока, окружавшая несколько
домов. Ни людей, ни ящеров видно не было.
-- Что-то тут не так. Слишком уж просто... -- сказал Бэгнолл.
-- А я бы не возражал, -- ответил Эмбри. -- Кто сказал, что обязательно
должно быть трудно? Мы...
Его перебил негромкий звук невдалеке -- БАХ!
Бэгнолл уже давно потерял счет своим боевым вылетам, не раз побывал под
противовоздушным огнем, но сейчас впервые в жизни принимал участие в
наземном сражении.
Миномет выстрелил еще раз, и еще -- Бэгнолл не знал, кто его заряжает,
немцы или русские, но работали они быстро.
В воздух поднялся фонтан снега и земли, когда снаряд угодил в цель.
Один из деревянных домов загорелся, а в следующее мгновение веселое пламя
поглотило крошечное строение. Люди в белом начали спрыгивать с деревьев,
выскочили на поляну. Бэгнолл подумал, что лично у него нет никакой
уверенности в том, что в деревне действительно располагается передовой пост
ящеров.
Бэгнолл выстрелил из "Маузера", передернул затвор, выстрелил еще раз.
Он учился стрелять из "Ли Энфилда" и предпочитал это оружие всякому другому,
в том числе и тому, что держал сейчас в руках. Затвор "Маузера" выступал и
до него было трудно достать пальцем, что заметно замедляло стрельбу. Кроме
того, в магазине немецкой винтовки имелось не десять, а пять пуль.
Через несколько секунд огонь открыли остальные винтовки и несколько
автоматов. Однако в деревне по-прежнему царила тишина. Бэгнолл уже больше не
сомневался, что врага здесь нет. Его переполняли облегчение и злость
одновременно -- облегчение от того, что ему больше не угрожает опасность, а
ярость из-за того, что он, выбиваясь из сил, тащился сюда по снегу целый
день.
И тут один из бойцов в белом маскхалате взлетел в воздух -- он наступил
на мину, и его буквально разорвало на части. А в следующее мгновение ящеры
повели ответный огонь сразу из нескольких домов. Наступающие с победными
криками солдаты, стали падать, словно подкошенные.
Пули врезались в снег между Бэгноллом и Эмбри, в стволы деревьев, за
которыми они прятались. Бэгнолл прижался к замерзшей земле, словно нежный
любовник к возлюбленной. Открывать ответный огонь не входило в его
намерения. Он пришел к выводу, что сражение на земле не имеет ничего общего
с воздушным боем -- здесь намного страшнее. Находясь на борту самолета, ты
сбрасываешь бомбы на головы людей, копошащихся где-то там, внизу, в тысячах
миль от тебя. Они, конечно же, отстреливаются, но стараются попасть в твой
самолет, а не в чудесного, незаменимого тебя. Даже истребители гонятся не
лично за тобой -- их цель уничтожить машину, а твои стрелки в свою очередь
делают все, чтобы попасть в них. Если же твой самолет падает, ты можешь
выпрыгнуть с парашютом и спастись.
Тут бой идет не между машинами. Ящеры старались проделать огромные дыры
в твоем теле, заставить тебя кричать от боли, истечь кровью, а потом
умереть. Нужно заметить, что действовали они чрезвычайно умело и эффективно.
У каждого ящера, засевшего в деревне, имелось автоматическое оружие, которое
выплевывало столько же пуль, сколько автоматы атакующих, и намного больше,
чем винтовки, вроде той, что держал в руках Бэгнолл. Он почувствовал себя
африканцем из книги Киплинга, выступившим против британской регулярной
армии.
Только здесь, если ты хочешь остаться в живых, ни в коем случае нельзя
открыто идти в наступление. Русские и немцы, предпринявшие несколько
попыток, лежали на снегу -- растерзанные минами или застреленные ящерами из
автоматов. Те немногие, что по-прежнему оставались в строю, ничего не могли
сделать и поспешили укрыться за деревьями.
Бэгнолл повернулся к Эмбри и крикнул:
-- Мне кажется, мы засунули голову прямо в мясорубку.
-- С чего ты это взял, дорогой? -- Даже в самый разгар сражения пилоту
удалось изобразить высокий пронзительный фальцет.
В сгущающихся сумерках один из домов вдруг сдвинулся с места. Сначала
Бэгнолл от удивления принялся тереть глаза, решив, что они сыграли с ним
злую шутку. Затем, вспомнил Мусоргского и подумал про бабу Ягу и ее избушку
на курьих ножках. Но как только деревянные стены отвалились, он увидел, что
дом передвигается на гусеницах.
-- Танк! -- крикнул он. -- Черт подери, тут танк!
По-видимому, русские вопили то же самое, только слово произносили
немного иначе. Вскоре к ним присоединились и немцы. Бэгнолл понял и их тоже.
А еще он знал, что танк -- нет, уже два танка -- грозят им серьезными
проблемами.
Башни повернулись, и начался жестокий обстрел. Автоматчики тоже открыли
огонь, свинцовый дождь пролился на броню танков, высекая из нее искры. Но
стрелки могли с таким же успехом палить птичьими перьями -- машины ящеров
выдерживали удары более тяжелой артиллерии, чем та, что имелась у людей.
А в следующее мгновение экипажи ящеров открыли автоматный огонь, и
вспышки выстрелов напомнили Бэгноллу ярких светлячков, порхающих в темной
ночи. Замолчал один из пулеметов -- немецкий, нового образца, стрелявший с
такой скоростью, что возникал непривычно резкий звук, будто могучий великан
рвет огромный парус. Через минуту он застучал снова, и Бэгнолл восхитился
отвагой того, кто заменил павшего стрелка.
И тут в бой вступило главное орудие одного из танков. Грохот был
оглушительным. Бэгноллу, находившемуся примерно в полумиле от него,
показалось, будто наступил конец света, а языки пламени, вырвавшиеся из
жерла, напомнили о геенне огненной. Пулемет снова смолк, и уже больше не
оживал.
Выстрелила пушка другого танка, затем машина чуть замедлила ход...
теперь орудие указывало примерно туда, где находился Бэгнолл. Он помчался
дальше в лес: сейчас он был готов на что угодно, только бы оставить позади
страшный грохот и вой снарядов.
Рядом бежал Кен Эмбри.
-- Слушай, а как сказать по-русски "беги, как будто за тобой черти
гонятся"? -- спросил он.
-- Я еще не успел выучить. Только, думаю, партизаны и сами знают, что
им делать, -- ответил Бэгнолл.
Русские и немцы дружно отступали, их преследовали танки, которые, не
переставая, стреляли -- складывалось впечатление, что их становится все
больше. В воздухе носились осколки снарядов и щепки от деревьев, в которые
угодили пули -- и те, и другие представляли серьезную опасность.
-- Да, разведчики опростоволосились, -- заметил Эмбри. --
предполагалось, что у них тут пехота и небольшой сторожевой пост. О танках
речи не шло.
Бэгнолл только фыркнул. Эмбри говорил об очевидных вещах. Из-за ошибки
разведчиков погибли многие. Сейчас он надеялся только на одно -- не попасть
в их число. На фоне пушечной стрельбы возник другой звук -- незнакомый:
громкое, ровное гудение, доносившееся откуда-то сверху.
-- Что это? -- спросил он.
Стоявший рядом Эмбри, пожал плечами. Русские с криками "вертолет!" и
"автожир!" бросились врассыпную. К несчастью, ни то, ни другое слово для
него ничего не значили.
Где-то на уровне крон деревьев начался обстрел: огненные потоки лились
на землю, словно "Катюши" покинули свои привычные места на грузовиках и
поднялись в воздух. Начали взрываться ракеты, заполыхал лес. Бэгнолл вопил,
точно заблудшая душа, но не слышал даже собственного голоса.
Машина, обстрелявшая их ракетами, не имела ничего общего с обычным
самолетом. Она висела в воздухе, словно комар, размером с молодого кита, и
косила пулеметным огнем людей, имевших наглость атаковать позиции ящеров.
Повсюду носилась шрапнель. Перепуганный до полусмерти, оглушенный Бэгнолл
лежал на земле -- точно так же он стал бы вести себя во время землетрясения
-- и молил всех святых, чтобы страшный грохот поскорее закончился.
Но на юге появился еще один вертолет и выпустил две ракеты по
партизанам. Обе машины болтались в небе и безжалостно обстреливали лес. А
танки тем временем приближались, давя все, что оказывалось у них на пути.
Кто-то пнул Бэгнолла ногой под зад и крикнул:
-- Вставай и беги, кретин!
Слова были произнесены по-английски, и, повернув голову, Бэгнолл увидел
Эмбри, занесшего ногу для нового удара.
-- Я в порядке, -- крикнул Бэгнолл и вскочил на ноги.
Адреналин бушевал у него в крови, заставил устремиться вперед, в лес --
в эту минуту он напоминал самому себе испуганного оленя. Бэгнолл мчался на
север -- точнее, в противоположную от танков и вертолетов сторону. Эмбри не
отставал. Бэгнолл на бегу спросил:
-- А где Альф?
-- Боюсь, остался лежать там, -- ответил Эмбри.
Это известие потрясло Бэгнолла так, будто в него ударила целая очередь
из вражеской машины, висящей в воздухе. Глядя на русских и немцев, сраженных
пулями или разорванных на куски минами, он испытывал к ним сострадание. Но
потерять члена своей команды оказалось в десять раз тяжелее -- словно
зенитный снаряд угодил в бок "Ланкастера" и убил бомбардира. А поскольку
Уайт _был_ в Пскове одним из трех людей, с которыми Бэгнолл мог поговорить
по-английски, он особенно остро ощутил потерю.
Пули продолжали метаться между деревьями, впрочем, теперь, главным
образом, позади спасающихся бегством англичан. Танки ящеров преследовали
партизан не так упорно, как они ожидали.
-- Может быть, не хотят попробовать "коктейль Молотова", который им
сбросит на головы устроившийся на дереве партизан, прежде чем они успеют его
заметить, -- предположил Эмбри, когда Бэгнолл поделился с ним своими
наблюдениями.
-- Может быть, -- согласился с ним борт инженер. -- Знаю только, что я
боюсь их до смерти.
Пушечный огонь, ракеты и пулеметная стрельба оглушили Бэгнолла, смутно,
будто издалека, он слышал крики ужаса и стоны раненых. Один из вертолетов
улетел, а за ним и другой, предварительно полив лес последней порцией огня.
Бэгнолл посмотрел на запястье, светящиеся стрелки часов показывали, что с
момента первых выстрелов прошло всего двадцать минут. Двадцать минут,
которые растянулись, превратившись в пылающий ад. Не будучи религиозным
человеком, Бэгнолл вдруг подумал, что не знает, сколько же продолжаются
настоящие адские муки.
Но в следующее мгновение он вернулся в настоящее, споткнувшись о тело
раненого русского, который лежал в луже крови, черной на фоне ночного снега.
-- Боже мой! -- стонал русский. -- Боже мой!..
-- Господи! -- выдохнул Бэгнолл, сам того не зная, переведя слова
раненого. -- Кен, иди сюда. Помоги мне. Это женщина.
-- Я слышу.
Пилот и Бэгнолл остановились около раненой партизанки. Она прижала руку
к боку, пытаясь остановить кровотечение.
Как можно осторожнее. Бэгнолл расстегнул стеганую куртку и кофту, чтобы
осмотреть рану. Ему пришлось заставить женщину убрать руку, прежде чем он
перевязал рану, взяв бинт из своей аптечки. Она стонала, металась на земле,
слабо сопротивлялась попыткам ей помочь.
-- Немцы, -- стонала несчастная.
-- Она думает, что мы немцы, -- сказал Эмбри. -- Вот, введи ей это. --