Страница:
В Советском Союзе такое поведение стоило бы ему дорого.
Людмила сама проверила наличие топлива и боезапас. Осторожность никогда
не бывает лишней. Довольная результатами, она вышла из укрытия и помахала
рукой наземной команде. Все вместе они выкатили "кукурузник" на взлетную
полосу. Он держался на поверхности увереннее, чем люди.
Шульц ухватился за пропеллер, и маленький пятицилиндровый двигатель
Швецова практически сразу весело застрекотал. Людмила закашлялась от
выхлопных газов, но удовлетворенно кивнула -- мотор работал прекрасно.
Конечно, Георг Шульц нацист и развратник, но свое дело он знает.
Людмила отпустила тормоз, и У-2, разбрызгивая грязь, покатил по
взлетной полосе. Она набрала нужную скорость (не слишком высокую), отпустила
ручку управления, и биплан покинул грязную землю, устремившись в небо, к
желанной свободе.
Оставив позади распутицу, Людмила наслаждалась ранней весной. Поток
воздуха, омывавший ветровое стекло, больше не морозил щеки и нос. Солнце в
окружении белых облаков весело сияло на голубом небе и не исчезало с
приближением вечера. Пахло зеленой травой, а не грязью.
Людмила пожалела, что не может подняться выше -- ей не хватало обзора.
Сегодня она не просто выполняла свой долг, она получала удовольствие от
полета. Но в тот момент, когда Людмила, казалось, забыла о своем задании,
она увидела внизу два ржавых остова танков Т-34, башня одного из них лежала
в пятнадцати метрах от корпуса.
"Интересно, кто подбил наши танки -- немцы или ящеры?" -- подумала она.
Так или иначе, печальное зрелище напомнило, что ее тоже могут убить,
если она забудет о том, что сейчас идет война. С каждой секундой
приближалась территория, которую удерживали ящеры.
Людмила вряд ли смогла бы точно сказать, сколько сделала боевых вылетов
в районы, оккупированные захватчиками, и потому задания начали превращаться
в привычное, обыденное дело. Она сбрасывала небольшие бомбы, обстреливала
цели, доставляла оружие и листовки партизанам. Сегодня ей предстояла совсем
другая миссия.
-- Ты должна взять на борт человека, -- сказал ей полковник Карпов. --
Его зовут Никифор Шолуденко. У него имеется информация, важная для нашей
страны. Какая, мне не известно. Знаю только, что она _чрезвычайно_ важна.
-- Я понимаю, товарищ полковник, -- ответила Людмила; чем больше
человек знает, тем больше его можно... заставить выдать в случае, если он
попадет в плен.
Где-то посередине между городами Конотоп и Ромны находится яблоневый
сад. Так, по крайней мере, сказал полковник. К сожалению, Людмила не могла
пролететь прямо над Конотопом и направиться в сторону Ромны. Ящеры
удерживали Конотоп в своих маленьких чешуйчатых лапах. Стоит ей появиться в
небе над городом, ее ждет безвременная кончина.
И потому, как обычно, она летела примерно в пятидесяти метрах над
землей по весьма замысловатому маршруту. Если все пойдет хорошо, она скоро
будет над садом. Если же обстоятельства сложатся не в ее пользу... "Ну,
как-нибудь справлюсь", -- сказала она себе.
Слева танк ящеров пытался вытащить три или четыре грузовика, по
недосмотру заехавших в болото. Людмила хищно улыбнулась. Если бы она не
выполняла другой приказ, она непременно расстреляла бы конвой. Но отклонение
от курса может грозить серьезными неприятностями.
Она сделала еще один резкий поворот -- если все пойдет, как нужно,
яблоневый сад окажется в нескольких километрах впереди. Она не увидела
никакого сада. Тогда в поисках нужной точки Людмила принялась облетать
указанный район по спирали -- не слишком разумное поведение в светлое время
дня. Слишком высока вероятность того, что ее заметят ящеры. Те, что
вытаскивали грузовики, были слишком заняты, чтобы вертеть головами по
сторонам.
Вот! Деревья с маленькими зелеными листочками и белыми цветами. Очень
скоро весна вступит в свои права, и сад будет выглядеть так, будто его
засыпало снегом. Под одним из деревьев Людмила заметила какого-то человека.
Она посмотрела вниз в поисках подходящего места для посадки. Кругом
сплошная грязь. Людмила рассчитывала, что партизаны подготовят посадочную
полосу, но ее надежды не сбылись. Через пару минут она сообразила: полковник
не говорил, что Шолуденко связан с партизанами. Она предположила, что это
так, но предположения подобного рода гроша ломаного не стоят.
-- Нужно сесть как можно ближе к саду, -- сказала она вслух.
Людмиле часто приходилось сажать самолет на обычных полях, и она
перестала рассматривать такую посадку, как нечто сверхъестественное. Она
начала снижаться и сбросила скорость, внимательно глядя перед собой, чтобы
не угодить в какую-нибудь яму.
Она уже села и мчалась вперед, когда заметила кривой корень, торчащий
из земли. Только сейчас она поняла, что сад намного больше, чем ей
показалось вначале, но уже не могла снова подняться в воздух -- не хватило
бы скорости.
Чтобы приземлиться, "кукурузнику", как правило, много места не нужно.
Даст Бог (эта мысль возникла сама собой, несмотря на маркисистско-ленинское
воспитание Людмилы), посадка пройдет благополучно.
Так и произошло -- почти. В тот момент, когда Людмила решила, что все в
порядке, левая лыжа застряла под корнем толщиной с ее руку. У-2 дернулся
назад, одно крыло зарылось в землю, и Людмила услышала, как лопнул лонжерон.
Пропеллер воткнулся в землю и оторвался. Одна деревянная лопасть просвистела
мимо, чудом не задев голову Людмилы. Затем кукурузник перевернулся на спину,
а Людмила повисла вверх ногами в открытой кабине пилота.
-- Боже мой, -- пробормотала она.
Она чудом не погибла, и никаких мыслей, связанных с марксистской
диалектикой, в голову не приходило.
Людмила услышала шаги. Наверное, человек, который ждал ее в яблоневом
саду, направляется к обломкам самолета.
-- Мне приходилось видеть более удачные посадки, -- сухо проговорил он.
-- Мне тоже, -- согласилась с ним Людмила, -- ... товарищ Шолуденко.
-- Кстати, -- продолжал он. -- Мне не сказали, что пилотом будет
женщина. Вы в порядке? Вам помочь выбраться?
Людмила мысленно оценила ситуацию. Она прокусила губу, конечно, будет
много синяков и ссадин, но, кажется, ничего не сломано. Если не считать
разбитого самолета и уязвленной гордости.
-- Я в порядке, -- пробормотала она. -- Что до другого вашего
вопроса... -- Она отстегнула ремни безопасности, спрыгнула на влажную землю,
которая захлюпала у нее под ногами и выбралась из-под У-2. -- Я и сама
справлюсь.
-- Да, вы справились, -- согласился Шолуденко.
Он, как и Людмила, говорил по-русски с украинским акцентом. Шолуденко
ничем не отличался от самого обычного крестьянина украинца -- лицо с
широкими скулами, голубые глаза, светлые волосы, подстриженные "под горшок".
Впрочем, разговаривал он совсем не как крестьянин. Он производил впечатление
человека образованного, умудренного жизненным опытом и циничного.
-- И как вы собираетесь доставить меня к месту моего назначения? --
поинтересовался он. -- За нами может прилететь другой самолет?
Хороший вопрос, только у Людмилы не было на него подходящего ответа.
-- Если и прилетит, то не скоро, -- сказала она через несколько минут.
-- Меня ждут назад только через пару часов, радио на моем самолете нет.
Людмила знала, что ни один У-2 не оборудован радио передатчиком.
Советские вооруженные силы -- как наземные, так и воздушные -- страдали от
отсутствия хорошо налаженной связи.
-- А когда вы не вернетесь на аэродром, там, скорее всего, подумают,
что вас сбили ящеры. Никому не придет в голову, что самолет вышел из строя
по вашей вине, -- проговорил Шолуденко. -- Должно быть, вы хороший пилот,
иначе вы уже давно распростились бы с жизнью.
-- Еще несколько минут назад я тоже так думала, -- ответила Людмила. --
Да, вы все верно поняли. Информация, которую вы должны доставить, очень
ценная?
-- Я полагаю, да, -- ответил Шолуденко. -- Люди, наделенные властью,
наверное, со мной согласны, иначе вас не отправили бы сюда развлекать меня
головокружительными воздушными трюками. Какое же значение имеют мои сведения
в мировом масштабе... кто знает?
Людмила не особенно успешно принялась отряхивать грязь со своего
комбинезона. Головокружительные трюки... за такие слова она с удовольствием
врезала бы наглому типу по морде. Но он явно был человеком влиятельным,
иначе за ним никогда не послали бы самолет. А потому она лишь сказала:
-- Не думаю, что нам стоит здесь задерживаться. Разведка у ящеров
поставлена очень неплохо -- они способны в самое короткое время обнаружить
место, где произошло крушение. Скоро они сюда заявятся, чтобы расстрелять
тех, кто остался в живых.
-- Разумно, -- согласился с ней Шолуденко и, не оглядываясь на разбитый
У-2, зашагал на север.
Людмила с мрачным видом последовала за ним.
-- А у вас нет радиопередатчика? -- спросила она. -- Вы не можете
сообщить о том, что произошло?
-- В случае крайней необходимости... -- Он похлопал рукой по своему
рюкзаку. -- В основном, здесь фотографии. -- Он замолчал, Людмила впервые за
все время увидела, как по его лицу скользнула тень неуверенности. "Не знает,
стоит ли мне говорить", -- подумала она. Наконец он сказал: -- Имя Степан
Бандера вам знакомо?
-- Украинский националист и коллаборационист? Да, он самый настоящий
подонок.
Во время становления Советской власти после революции Украина недолго
была свободна и не зависела от Москвы и Ленинграда. Бандера хотел вернуть те
времена. Он принадлежал к числу украинцев, с радостью встретивших приход
нацистов, которые через несколько месяцев посадили его в тюрьму.
"Предателей не любит никто", -- подумала Людмила. -- "Их можно
использовать в случае необходимости, но не более того".
-- Тут вы совершенно правы, -- согласился с ней Шолуденко. -- Когда
явились ящеры, нацисты выпустили его на свободу. Он отплатил им за то, что
они с ним сделали, но совсем не так, как хотелось бы нам.
Людмиле понадобилось всего несколько секунд, чтобы понять, что имеет в
виду Шолуденко.
-- Он сотрудничает с ящерами?
-- Да, и все его люди. -- Шолуденко сплюнул на землю у себя под ногами,
показывая, что он думает про Бандеру. -- Они организовали Комитет
освобождения Украины, который в последнее время доставляет партизанам массу
неприятностей.
-- Бедная наша Родина, -- грустно проговорила Людмила. -- Сначала нам
пришлось иметь дело с предателями, которые с радостью приняли нацистских
поработителей, не желая признать Советское правительство. А теперь
бандеровцы сотрудничают с империалистскими захватчиками и воюют против
Советского Союза и Германии. Если люди так ненавидят правительство, значит,
с ним что-то не в порядке.
Как только Людмила произнесла эти слова, она сразу же пожалела о том,
что они сорвались у нее с языка. Она в первый раз в жизни видела человека по
имени Никифор Шолуденко. Да, он одет, как крестьянин, но где гарантии, что
он не из НКВД, ведь у него в рюкзаке лежат снимки бандеровцев. А она в его
присутствии осмелилась критиковать советское правительство.
Если бы сейчас был 1937 год, за свою неосторожность она наверняка
заплатила бы жизнью. Даже в самые благополучные времена ей грозил бы
открытый судебный процесс (или, как говорится, без суда и следствия...) и
многолетнее заключение в одном из лагерей. Людмила подозревала, что они
продолжали существовать и действовали весьма эффективно. Большинство из них
находились далеко на севере, в местах, куда ящерам ни за что не добраться.
-- А вы любите риск, верно? -- пробормотал Шолуденко.
С бесконечным облегчением Людмила поняла, что ее мир останется в
целости и сохранности, по крайней мере, пока.
-- Да, пожалуй, -- прошептала она, приняв решение в будущем следить за
своим языком.
-- Если говорить абстрактно, я могу с вами согласиться, -- заявил
Шолуденко. -- То, как складываются обстоятельства... -- Он развел руки в
стороны.
Шолуденко давал Людмиле понять, что в случае, если им придется отвечать
на исключительно неприятные вопросы, он будет все отрицать -- иными словами,
этого разговора не было.
-- А могу я сказать кое-что... тоже с абстрактной точки зрения? --
спросила она.
-- Разумеется, -- ответил Шолуденко. -- Любому школьнику известно, что
конституция 1936 года гарантирует всем гражданам Советского Союза свободу
слова.
В его тоне Людмила не уловила и намека на иронию, однако,
гипотетическая школьница, шагающая радом с ним, должна была иметь в виду,
что тот, кто посчитает необходимым воспользоваться своим правом на свободу
слова (или любым другим правом, гарантированным конституцией), напрашивается
на серьезные неприятности.
Но Людмила почему-то сомневалась, что Шолуденко, несмотря на весь его
цинизм, предаст ее после того, как позволил говорить.
Возможно, Людмила стала жертвой собственной наивности, но она уже и так
сказала достаточно, и Шолуденко мог без проблем разрушить ее жизнь, если бы
это входило в его намерения.
-- Ужасно, что наше правительство заслужило ненависть такого огромного
количества людей, -- проговорила она. -- У любого правящего класса есть
враги, готовые его предать, но так много...
-- Да, ужасно -- правильное слово, -- сказал Шолуденко. -- Но ничего
удивительного тут нет. -- Он начал загибать пальцы, совсем как ученый или
политрук. -- Вот смотрите, товарищ пилот: сто лет назад в России царили
феодальные порядки. И соответствующие средства производства. Даже когда
произошла Великая Октябрьская Социалистическая Революция, капиталистические
отношения были у нас развиты гораздо слабее, чем в Германии или Англии. Вы
со мной согласны?
-- Согласна, -- сказала Людмила.
-- Отлично. Подумайте, какое огромное значение имеет данный факт.
Неожиданно произошла революция -- в мире, который ее ненавидел, в мире,
готовом ее растоптать при первой возможности. Вы еще слишком молоды, чтобы
помнить, как на нас напали японцы, американцы и британцы, но вы наверняка
учили историю в школе.
-- Да, но...
Шолуденко поднял вверх палец.
-- Дайте мне закончить, пожалуйста. Товарищ Сталин понимал, что нас
уничтожат, если мы не сможем выпускать столько же товаров, сколько наши
враги. Мы должны были убрать с нашего пути все, что мешало достижению
великой цели. Вот почему мы заключили с гитлеровцами пакт: Советский Союз
получил два мирных года, а Финляндия, Прибалтика, Польша и Румыния послужили
для нас щитом, когда гитлеровские захватчики все-таки развязали войну.
Шит пал в первые недели наступления фашистской Германии. Многие народы
аннексированных Советским Союзом территорий перешли на сторону Германии и
выступили против СССР, что яснее любых слов доказывало, насколько их
радовала необходимость подчиниться коммунистическому режиму.
Шолуденко говорил вполне разумные вещи. Без серьезного, безжалостного
сопротивления революция рабочих и крестьян потерпела бы поражение от сил
реакции, как во время Гражданской войны, так и от рук Германии.
-- Несомненно, Советское государство имеет право и обязано выжить, --
сказала Людмила, и Шолуденко кивнул, соглашаясь. Однако летчица продолжала:
-- Но разве государство правильно поступает, используя методы, которые
вынуждают людей предпочесть жестоких фашистских захватчиков своим
собственным согражданам?
Людмила еще не оправилась после крушения своего самолета, иначе она
никогда не стала бы вести себя так глупо в присутствии человека, который мог
оказаться офицером НКВД, даже учитывая, что говорили они "абстрактно". Она
оглядела поля вокруг, никого. Если Шолуденко попытается ее арестовать... ну,
в кобуре на поясе у нее есть пистолет. С товарищем Шолуденко произойдет
несчастный случай. На войне всякое бывает. А его драгоценные снимки она
доставит кому следует.
Если Шолуденко и собирался ее арестовать, вида он не подал.
-- Вас можно поздравить, товарищ пилот, -- сказал он. -- Большинству
такой вопрос никогда не пришел бы в голову. -- Такой вопрос мало кто
_решился_ бы задать, но это уже другое дело... Ответ -- "да". Вы же
наверняка изучали диалектику?
-- Конечно, -- сердито сказала Людмила. -- Исторический прогресс
является результатом единства и борьбы противоположностей, в результате
которой возникает антитеза, а борьба возобновляется.
-- И еще раз примите мои поздравления -- вы прошли прекрасную
подготовку. На дороге исторического прогресса мы находимся в одном шаге от
коммунизма. Вы сомневаетесь в том, что идеи Маркса будут претворены в жизнь
уже нашими детьми, или, в самом крайнем случае, внуками?
-- Не сомневаюсь... если нам удастся выстоять, -- ответила Людмила.
-- Вот именно, -- так же сдержанно согласился с ней Шолуденко. -- Я
уверен, что, в конце концов, мы бы победили гитлеровцев. Ящеры -- совсем
другое дело. Ученые, занимающиеся законами коммунистической диалектики, все
еще не могут решить, к какому классу их отнести. Товарищ Сталин не высказал
своего мнения по данному вопросу -- пока. Но мы сейчас говорим о другом --
вы могли бы задать свой вопрос, даже если бы ящеры не прилетели на Землю,
верно?
-- Да, -- согласилась Людмила, отчаянно жалея, что ввязалась в опасную
дискуссию.
-- Если мы расстанемся с надеждой на то, что наши потомки будут жить
при коммунизме, -- сказал Шолуденко, -- это будет означать, что силы реакции
оказались сильнее сил прогресса и революции. Все, что мы делаем, чтобы
избежать такого исхода, оправданно. А то, что кое-кому приходится страдать
-- что же, тут ничего не поделаешь.
Все, чему Людмилу учили в школе, говорило за то, что логика его
рассуждений абсолютно верна, даже несмотря на то, что она противоречит
здравому смыслу.
Людмила знала, что пора остановиться; Шолуденко продемонстрировал
гораздо больше терпимости, чем она могла от него ждать. Однако она спросила:
-- А что если, стараясь сделать так, чтобы чаша весов перевесила в нашу
сторону, мы поведем себя настолько грубо, что она просто перевернется?
-- Риск, который мы должны принять во внимание, -- ответил Шолуденко.
-- Вы член партии, товарищ пилот? Вы приводите серьезные доводы.
-- Нет, -- проговорила Людмила. Понимая, что итак зашла уже слишком
далеко, она осмелилась сделать еще один шаг. -- А вы, товарищ... вы из
Комиссариата внутренних дел?
-- Да, вполне возможно, что я из НКВД, -- спокойно сказал Шолуденко. --
Я могу быть кем угодно, в том числе и офицером Службы безопасности. --
Шолуденко внимательно посмотрел на Людмилу и заявил: -- Нужно быть очень
храбрым человеком, чтобы задать такой вопрос.
Он сказал даже больше, чем намеревался, и Людмила ответила, осторожно
подбирая слова:
-- Все, что произошло за последние полтора года, заставляет задуматься
над тем, что истинно, а что -- нет.
-- Не буду с вами спорить, -- согласился Шолуденко. -- Но давайте
вернемся к вопросам, более важным, чем моя скромная персона -- диалектика
заставляет меня верить в то, что наше дело, в конце концов, победит. Мы
разобьем даже ящеров.
Вера в будущее заставила советский народ сражаться даже в самые
страшные и черные дни, когда в конце 1941 года казалось, что вот-вот падет
Москва. Но в войне против ящеров...
-- Тут нам одна только диалектика не поможет, -- сказала Людмила. --
Нужно оружие, самолеты, танки, ракеты, причем самые современные.
-- И снова я с вами согласен, -- проговорил Шолуденко. -- Но еще нам
нужны люди, которые будут работать и сражаться за советское государство, а
не на стороне империалистических захватчиков -- не важно, откуда они
явились, из Германии или из глубин космоса. Диалектика предсказывает, что
рано или поздно победа будет за нами.
Не отвечая ему, Людмила остановилась на берегу небольшого пруда на краю
поля, по которому они с Шолуденко шли. Она набрала воды в сложенные ладони и
вымыла лицо. Затем сорвала пучок сухой травы и безрезультатно попыталась
соскрести грязь со своего кожаного комбинезона. Довольно быстро она поняла,
что скоро грязь засохнет и просто отвалиться, а сейчас сделать все равно
ничего нельзя. Пехотинцам приходилось мириться и с худшим.
Она выпрямилась и показала на рюкзак Шолуденко:
-- А для тех, кто решил проигнорировать учение диалектики...
-- Да, товарищ пилот. Для борьбы с ними существуют люди вроде меня. --
Шолуденко широко улыбнулся. Оказалось, что у него маленькие, ровные зубы,
которые почему-то напомнили Людмиле волчьи клыки.
Остолоп Дэниелс скорчился в яме на окраине Рэндольфа, городка в штате
Иллинойс, посылая всем святым молитвы о том, чтобы ящеры прекратили бомбежку
прежде, чем его размажет по живописным окрестностям.
Прижимаясь к земле, Остолоп чувствовал себя голым и беззащитным. Когда
он воевал во Франции в Первую мировую войну, ему всегда удавалось вовремя
нырнуть в глубокий окоп, когда по его душу прилетали немецкие снаряды.
Конечно, смерть могла забраться туда и вслед за ним, но, как правило, он
чувствовал себя в относительной безопасности.
Здесь ни настоящих окопов, ни траншей не было. Эта война, в отличие от
той, развивалась с такой скоростью, что люди просто не успевали строить
защитные сооружения.
-- Зато куча вот таких ям, -- проворчал он.
Местный пейзаж напоминал картинки с изображением лунных кратеров. Ящеры
захватили Рэндольф прошлым летом, во время наступления на Чикаго. Армия
Паттона отбила городок, взяв его в клещи, и сумела войти в Блумингтон,
расположенный в шести или восьми милях к северу. Ящеры снова пошли в атаку.
Если Рэндольф падет, они смогут вернуть себе и Блумингтон.
Еще один снаряд врезался в землю настолько близко, что Дэниелса
подбросило в воздух, а потом швырнуло назад, словно от удара кулачного
бойца. Сверху его присыпало комьями грязи. Едва переводя дух, он проворчал:
-- Прямо сражение между Вашингтоном и Ричмондом, нас также швыряет то
туда, то сюда.
Оба его деда сражались на Гражданской войне на стороне южан, и в
детстве он наслушался рассказов о боевых действиях двух армий. С годами
истории становились красочнее и обрастали все новыми и новыми подробностями.
Однако какими бы поразительными не казались ему их воспоминания, война во
Франции и необходимость иметь дело с инопланетянами убеждали Дэниелса в том,
что испытания, выпавшие на долю солдат тогда, не идут ни в какое сравнение с
тем, что происходит в настоящее время.
Над головой у него пронеслось еще несколько снарядов -- из Блумингтона.
Остолоп подумал, что, возможно, они угодили прямо в орудия ящеров. А может
быть, и нет. Артиллерия ящеров превосходила американскую по дальнобойности.
Однако Дэниелсу ужасно хотелось, чтобы пехота неприятеля хотя бы чуть-чуть
почувствовала на собственной шкуре, через какой ад приходится проходить
людям. Над деревьями промчались боевые самолеты, и Остолоп отсалютовал им,
дотронувшись рукой до каски: пилоты, вступавшие в бой с ящерами, как
правило, были смертниками.
Самолеты улетели, и Дэниелс их больше не видел. Он надеялся, что
вражеская артиллерия их не сбила, просто они возвращаются на базу другой
дорогой.
-- Все равно никогда не узнаю, -- пробормотал он.
Впрочем, судьба самолетов его больше не интересовала, потому что ящеры
возобновили обстрел. Остолоп обнимал землю, точно страстный любовник,
прижимаясь лицом к ее холодной влажной щеке.
Некоторые снаряды разрывались совсем как те, что он видел во Франции,
полет других сопровождал звук, с которым Остолоп познакомился во время
отступления из Чикаго: не слишком громкий взрыв, а потом вой смертоносного
града осколков.
-- Поосторожнее, ребята! -- крикнул он своим парням, рассредоточившимся
по всему полю. -- Они снова швыряют проклятые мины.
Дэниелс ненавидел синие снаряды размером с бейсбольный мяч. Обычный
взорвался -- и все, от него нечего больше ждать. А эти хитроумные штучки
несли смерть и увечья на целый акр вокруг -- они просто лежали на земле и
ждали своего часа.
-- Теперь все поле заминировано, -- сердито проворчал Дэниелс.
Через некоторое время обстрел прекратился. Дэниелс схватил свой автомат
и осторожно выглянул наружу. Если бы они воевали с фрицами, те после такой
артиллерийской подготовки пустили бы в дело пехоту. Однако Остолоп уже знал,
что ящеры далеко не всегда играют по правилам. Иногда им удавалось
перехитрить людей.
"Но чаще", -- подумал он, -- "такая тактика доставляет неприятности им
самим".
Вот вам пример: если они хотят выбить американцев из Рэндольфа, лучшей
возможности, чем сейчас, не будет -- люди дезорганизованы и еще не пришли в
себя после такого жестокого обстрела. Однако ящеры продолжали оставаться на
своей позиции к югу от города. Только высоко в небе пролетел самолет,
оставив за собой длинный серебристый след.
Дэниелс погрозил ему кулаком.
-- Хочешь посмотреть, как вы нас потрепали, прежде чем запускать сюда
пехоту? -- прорычал он. -- Мерзкий ублюдок!
А для чего еще нужна пехота, если не для того, чтобы платить по всем
счетам?
После грохота и визга снарядов наступившая тишина оглушила Остолопа. На
короткий, резкий хлопок можно было бы и не обратить внимания, если бы вслед
за ним не раздался пронзительный вопль.
-- Вот дерьмо! -- выругался Дэниелс. -- Какой-то идиот вылез из своей
норы. Ну почему они меня никогда не слушают?
Раньше ему казалось, что игроки низшей лиги не умеют слушать менеджера.
Это, конечно, так, но по сравнению с солдатами они самые настоящие
Эйнштейны.
Остолоп выбрался из своей ямки; за время войны он похудел и стал
намного увереннее и легче двигаться, чем когда носил форму клуба "Декатур
Людмила сама проверила наличие топлива и боезапас. Осторожность никогда
не бывает лишней. Довольная результатами, она вышла из укрытия и помахала
рукой наземной команде. Все вместе они выкатили "кукурузник" на взлетную
полосу. Он держался на поверхности увереннее, чем люди.
Шульц ухватился за пропеллер, и маленький пятицилиндровый двигатель
Швецова практически сразу весело застрекотал. Людмила закашлялась от
выхлопных газов, но удовлетворенно кивнула -- мотор работал прекрасно.
Конечно, Георг Шульц нацист и развратник, но свое дело он знает.
Людмила отпустила тормоз, и У-2, разбрызгивая грязь, покатил по
взлетной полосе. Она набрала нужную скорость (не слишком высокую), отпустила
ручку управления, и биплан покинул грязную землю, устремившись в небо, к
желанной свободе.
Оставив позади распутицу, Людмила наслаждалась ранней весной. Поток
воздуха, омывавший ветровое стекло, больше не морозил щеки и нос. Солнце в
окружении белых облаков весело сияло на голубом небе и не исчезало с
приближением вечера. Пахло зеленой травой, а не грязью.
Людмила пожалела, что не может подняться выше -- ей не хватало обзора.
Сегодня она не просто выполняла свой долг, она получала удовольствие от
полета. Но в тот момент, когда Людмила, казалось, забыла о своем задании,
она увидела внизу два ржавых остова танков Т-34, башня одного из них лежала
в пятнадцати метрах от корпуса.
"Интересно, кто подбил наши танки -- немцы или ящеры?" -- подумала она.
Так или иначе, печальное зрелище напомнило, что ее тоже могут убить,
если она забудет о том, что сейчас идет война. С каждой секундой
приближалась территория, которую удерживали ящеры.
Людмила вряд ли смогла бы точно сказать, сколько сделала боевых вылетов
в районы, оккупированные захватчиками, и потому задания начали превращаться
в привычное, обыденное дело. Она сбрасывала небольшие бомбы, обстреливала
цели, доставляла оружие и листовки партизанам. Сегодня ей предстояла совсем
другая миссия.
-- Ты должна взять на борт человека, -- сказал ей полковник Карпов. --
Его зовут Никифор Шолуденко. У него имеется информация, важная для нашей
страны. Какая, мне не известно. Знаю только, что она _чрезвычайно_ важна.
-- Я понимаю, товарищ полковник, -- ответила Людмила; чем больше
человек знает, тем больше его можно... заставить выдать в случае, если он
попадет в плен.
Где-то посередине между городами Конотоп и Ромны находится яблоневый
сад. Так, по крайней мере, сказал полковник. К сожалению, Людмила не могла
пролететь прямо над Конотопом и направиться в сторону Ромны. Ящеры
удерживали Конотоп в своих маленьких чешуйчатых лапах. Стоит ей появиться в
небе над городом, ее ждет безвременная кончина.
И потому, как обычно, она летела примерно в пятидесяти метрах над
землей по весьма замысловатому маршруту. Если все пойдет хорошо, она скоро
будет над садом. Если же обстоятельства сложатся не в ее пользу... "Ну,
как-нибудь справлюсь", -- сказала она себе.
Слева танк ящеров пытался вытащить три или четыре грузовика, по
недосмотру заехавших в болото. Людмила хищно улыбнулась. Если бы она не
выполняла другой приказ, она непременно расстреляла бы конвой. Но отклонение
от курса может грозить серьезными неприятностями.
Она сделала еще один резкий поворот -- если все пойдет, как нужно,
яблоневый сад окажется в нескольких километрах впереди. Она не увидела
никакого сада. Тогда в поисках нужной точки Людмила принялась облетать
указанный район по спирали -- не слишком разумное поведение в светлое время
дня. Слишком высока вероятность того, что ее заметят ящеры. Те, что
вытаскивали грузовики, были слишком заняты, чтобы вертеть головами по
сторонам.
Вот! Деревья с маленькими зелеными листочками и белыми цветами. Очень
скоро весна вступит в свои права, и сад будет выглядеть так, будто его
засыпало снегом. Под одним из деревьев Людмила заметила какого-то человека.
Она посмотрела вниз в поисках подходящего места для посадки. Кругом
сплошная грязь. Людмила рассчитывала, что партизаны подготовят посадочную
полосу, но ее надежды не сбылись. Через пару минут она сообразила: полковник
не говорил, что Шолуденко связан с партизанами. Она предположила, что это
так, но предположения подобного рода гроша ломаного не стоят.
-- Нужно сесть как можно ближе к саду, -- сказала она вслух.
Людмиле часто приходилось сажать самолет на обычных полях, и она
перестала рассматривать такую посадку, как нечто сверхъестественное. Она
начала снижаться и сбросила скорость, внимательно глядя перед собой, чтобы
не угодить в какую-нибудь яму.
Она уже села и мчалась вперед, когда заметила кривой корень, торчащий
из земли. Только сейчас она поняла, что сад намного больше, чем ей
показалось вначале, но уже не могла снова подняться в воздух -- не хватило
бы скорости.
Чтобы приземлиться, "кукурузнику", как правило, много места не нужно.
Даст Бог (эта мысль возникла сама собой, несмотря на маркисистско-ленинское
воспитание Людмилы), посадка пройдет благополучно.
Так и произошло -- почти. В тот момент, когда Людмила решила, что все в
порядке, левая лыжа застряла под корнем толщиной с ее руку. У-2 дернулся
назад, одно крыло зарылось в землю, и Людмила услышала, как лопнул лонжерон.
Пропеллер воткнулся в землю и оторвался. Одна деревянная лопасть просвистела
мимо, чудом не задев голову Людмилы. Затем кукурузник перевернулся на спину,
а Людмила повисла вверх ногами в открытой кабине пилота.
-- Боже мой, -- пробормотала она.
Она чудом не погибла, и никаких мыслей, связанных с марксистской
диалектикой, в голову не приходило.
Людмила услышала шаги. Наверное, человек, который ждал ее в яблоневом
саду, направляется к обломкам самолета.
-- Мне приходилось видеть более удачные посадки, -- сухо проговорил он.
-- Мне тоже, -- согласилась с ним Людмила, -- ... товарищ Шолуденко.
-- Кстати, -- продолжал он. -- Мне не сказали, что пилотом будет
женщина. Вы в порядке? Вам помочь выбраться?
Людмила мысленно оценила ситуацию. Она прокусила губу, конечно, будет
много синяков и ссадин, но, кажется, ничего не сломано. Если не считать
разбитого самолета и уязвленной гордости.
-- Я в порядке, -- пробормотала она. -- Что до другого вашего
вопроса... -- Она отстегнула ремни безопасности, спрыгнула на влажную землю,
которая захлюпала у нее под ногами и выбралась из-под У-2. -- Я и сама
справлюсь.
-- Да, вы справились, -- согласился Шолуденко.
Он, как и Людмила, говорил по-русски с украинским акцентом. Шолуденко
ничем не отличался от самого обычного крестьянина украинца -- лицо с
широкими скулами, голубые глаза, светлые волосы, подстриженные "под горшок".
Впрочем, разговаривал он совсем не как крестьянин. Он производил впечатление
человека образованного, умудренного жизненным опытом и циничного.
-- И как вы собираетесь доставить меня к месту моего назначения? --
поинтересовался он. -- За нами может прилететь другой самолет?
Хороший вопрос, только у Людмилы не было на него подходящего ответа.
-- Если и прилетит, то не скоро, -- сказала она через несколько минут.
-- Меня ждут назад только через пару часов, радио на моем самолете нет.
Людмила знала, что ни один У-2 не оборудован радио передатчиком.
Советские вооруженные силы -- как наземные, так и воздушные -- страдали от
отсутствия хорошо налаженной связи.
-- А когда вы не вернетесь на аэродром, там, скорее всего, подумают,
что вас сбили ящеры. Никому не придет в голову, что самолет вышел из строя
по вашей вине, -- проговорил Шолуденко. -- Должно быть, вы хороший пилот,
иначе вы уже давно распростились бы с жизнью.
-- Еще несколько минут назад я тоже так думала, -- ответила Людмила. --
Да, вы все верно поняли. Информация, которую вы должны доставить, очень
ценная?
-- Я полагаю, да, -- ответил Шолуденко. -- Люди, наделенные властью,
наверное, со мной согласны, иначе вас не отправили бы сюда развлекать меня
головокружительными воздушными трюками. Какое же значение имеют мои сведения
в мировом масштабе... кто знает?
Людмила не особенно успешно принялась отряхивать грязь со своего
комбинезона. Головокружительные трюки... за такие слова она с удовольствием
врезала бы наглому типу по морде. Но он явно был человеком влиятельным,
иначе за ним никогда не послали бы самолет. А потому она лишь сказала:
-- Не думаю, что нам стоит здесь задерживаться. Разведка у ящеров
поставлена очень неплохо -- они способны в самое короткое время обнаружить
место, где произошло крушение. Скоро они сюда заявятся, чтобы расстрелять
тех, кто остался в живых.
-- Разумно, -- согласился с ней Шолуденко и, не оглядываясь на разбитый
У-2, зашагал на север.
Людмила с мрачным видом последовала за ним.
-- А у вас нет радиопередатчика? -- спросила она. -- Вы не можете
сообщить о том, что произошло?
-- В случае крайней необходимости... -- Он похлопал рукой по своему
рюкзаку. -- В основном, здесь фотографии. -- Он замолчал, Людмила впервые за
все время увидела, как по его лицу скользнула тень неуверенности. "Не знает,
стоит ли мне говорить", -- подумала она. Наконец он сказал: -- Имя Степан
Бандера вам знакомо?
-- Украинский националист и коллаборационист? Да, он самый настоящий
подонок.
Во время становления Советской власти после революции Украина недолго
была свободна и не зависела от Москвы и Ленинграда. Бандера хотел вернуть те
времена. Он принадлежал к числу украинцев, с радостью встретивших приход
нацистов, которые через несколько месяцев посадили его в тюрьму.
"Предателей не любит никто", -- подумала Людмила. -- "Их можно
использовать в случае необходимости, но не более того".
-- Тут вы совершенно правы, -- согласился с ней Шолуденко. -- Когда
явились ящеры, нацисты выпустили его на свободу. Он отплатил им за то, что
они с ним сделали, но совсем не так, как хотелось бы нам.
Людмиле понадобилось всего несколько секунд, чтобы понять, что имеет в
виду Шолуденко.
-- Он сотрудничает с ящерами?
-- Да, и все его люди. -- Шолуденко сплюнул на землю у себя под ногами,
показывая, что он думает про Бандеру. -- Они организовали Комитет
освобождения Украины, который в последнее время доставляет партизанам массу
неприятностей.
-- Бедная наша Родина, -- грустно проговорила Людмила. -- Сначала нам
пришлось иметь дело с предателями, которые с радостью приняли нацистских
поработителей, не желая признать Советское правительство. А теперь
бандеровцы сотрудничают с империалистскими захватчиками и воюют против
Советского Союза и Германии. Если люди так ненавидят правительство, значит,
с ним что-то не в порядке.
Как только Людмила произнесла эти слова, она сразу же пожалела о том,
что они сорвались у нее с языка. Она в первый раз в жизни видела человека по
имени Никифор Шолуденко. Да, он одет, как крестьянин, но где гарантии, что
он не из НКВД, ведь у него в рюкзаке лежат снимки бандеровцев. А она в его
присутствии осмелилась критиковать советское правительство.
Если бы сейчас был 1937 год, за свою неосторожность она наверняка
заплатила бы жизнью. Даже в самые благополучные времена ей грозил бы
открытый судебный процесс (или, как говорится, без суда и следствия...) и
многолетнее заключение в одном из лагерей. Людмила подозревала, что они
продолжали существовать и действовали весьма эффективно. Большинство из них
находились далеко на севере, в местах, куда ящерам ни за что не добраться.
-- А вы любите риск, верно? -- пробормотал Шолуденко.
С бесконечным облегчением Людмила поняла, что ее мир останется в
целости и сохранности, по крайней мере, пока.
-- Да, пожалуй, -- прошептала она, приняв решение в будущем следить за
своим языком.
-- Если говорить абстрактно, я могу с вами согласиться, -- заявил
Шолуденко. -- То, как складываются обстоятельства... -- Он развел руки в
стороны.
Шолуденко давал Людмиле понять, что в случае, если им придется отвечать
на исключительно неприятные вопросы, он будет все отрицать -- иными словами,
этого разговора не было.
-- А могу я сказать кое-что... тоже с абстрактной точки зрения? --
спросила она.
-- Разумеется, -- ответил Шолуденко. -- Любому школьнику известно, что
конституция 1936 года гарантирует всем гражданам Советского Союза свободу
слова.
В его тоне Людмила не уловила и намека на иронию, однако,
гипотетическая школьница, шагающая радом с ним, должна была иметь в виду,
что тот, кто посчитает необходимым воспользоваться своим правом на свободу
слова (или любым другим правом, гарантированным конституцией), напрашивается
на серьезные неприятности.
Но Людмила почему-то сомневалась, что Шолуденко, несмотря на весь его
цинизм, предаст ее после того, как позволил говорить.
Возможно, Людмила стала жертвой собственной наивности, но она уже и так
сказала достаточно, и Шолуденко мог без проблем разрушить ее жизнь, если бы
это входило в его намерения.
-- Ужасно, что наше правительство заслужило ненависть такого огромного
количества людей, -- проговорила она. -- У любого правящего класса есть
враги, готовые его предать, но так много...
-- Да, ужасно -- правильное слово, -- сказал Шолуденко. -- Но ничего
удивительного тут нет. -- Он начал загибать пальцы, совсем как ученый или
политрук. -- Вот смотрите, товарищ пилот: сто лет назад в России царили
феодальные порядки. И соответствующие средства производства. Даже когда
произошла Великая Октябрьская Социалистическая Революция, капиталистические
отношения были у нас развиты гораздо слабее, чем в Германии или Англии. Вы
со мной согласны?
-- Согласна, -- сказала Людмила.
-- Отлично. Подумайте, какое огромное значение имеет данный факт.
Неожиданно произошла революция -- в мире, который ее ненавидел, в мире,
готовом ее растоптать при первой возможности. Вы еще слишком молоды, чтобы
помнить, как на нас напали японцы, американцы и британцы, но вы наверняка
учили историю в школе.
-- Да, но...
Шолуденко поднял вверх палец.
-- Дайте мне закончить, пожалуйста. Товарищ Сталин понимал, что нас
уничтожат, если мы не сможем выпускать столько же товаров, сколько наши
враги. Мы должны были убрать с нашего пути все, что мешало достижению
великой цели. Вот почему мы заключили с гитлеровцами пакт: Советский Союз
получил два мирных года, а Финляндия, Прибалтика, Польша и Румыния послужили
для нас щитом, когда гитлеровские захватчики все-таки развязали войну.
Шит пал в первые недели наступления фашистской Германии. Многие народы
аннексированных Советским Союзом территорий перешли на сторону Германии и
выступили против СССР, что яснее любых слов доказывало, насколько их
радовала необходимость подчиниться коммунистическому режиму.
Шолуденко говорил вполне разумные вещи. Без серьезного, безжалостного
сопротивления революция рабочих и крестьян потерпела бы поражение от сил
реакции, как во время Гражданской войны, так и от рук Германии.
-- Несомненно, Советское государство имеет право и обязано выжить, --
сказала Людмила, и Шолуденко кивнул, соглашаясь. Однако летчица продолжала:
-- Но разве государство правильно поступает, используя методы, которые
вынуждают людей предпочесть жестоких фашистских захватчиков своим
собственным согражданам?
Людмила еще не оправилась после крушения своего самолета, иначе она
никогда не стала бы вести себя так глупо в присутствии человека, который мог
оказаться офицером НКВД, даже учитывая, что говорили они "абстрактно". Она
оглядела поля вокруг, никого. Если Шолуденко попытается ее арестовать... ну,
в кобуре на поясе у нее есть пистолет. С товарищем Шолуденко произойдет
несчастный случай. На войне всякое бывает. А его драгоценные снимки она
доставит кому следует.
Если Шолуденко и собирался ее арестовать, вида он не подал.
-- Вас можно поздравить, товарищ пилот, -- сказал он. -- Большинству
такой вопрос никогда не пришел бы в голову. -- Такой вопрос мало кто
_решился_ бы задать, но это уже другое дело... Ответ -- "да". Вы же
наверняка изучали диалектику?
-- Конечно, -- сердито сказала Людмила. -- Исторический прогресс
является результатом единства и борьбы противоположностей, в результате
которой возникает антитеза, а борьба возобновляется.
-- И еще раз примите мои поздравления -- вы прошли прекрасную
подготовку. На дороге исторического прогресса мы находимся в одном шаге от
коммунизма. Вы сомневаетесь в том, что идеи Маркса будут претворены в жизнь
уже нашими детьми, или, в самом крайнем случае, внуками?
-- Не сомневаюсь... если нам удастся выстоять, -- ответила Людмила.
-- Вот именно, -- так же сдержанно согласился с ней Шолуденко. -- Я
уверен, что, в конце концов, мы бы победили гитлеровцев. Ящеры -- совсем
другое дело. Ученые, занимающиеся законами коммунистической диалектики, все
еще не могут решить, к какому классу их отнести. Товарищ Сталин не высказал
своего мнения по данному вопросу -- пока. Но мы сейчас говорим о другом --
вы могли бы задать свой вопрос, даже если бы ящеры не прилетели на Землю,
верно?
-- Да, -- согласилась Людмила, отчаянно жалея, что ввязалась в опасную
дискуссию.
-- Если мы расстанемся с надеждой на то, что наши потомки будут жить
при коммунизме, -- сказал Шолуденко, -- это будет означать, что силы реакции
оказались сильнее сил прогресса и революции. Все, что мы делаем, чтобы
избежать такого исхода, оправданно. А то, что кое-кому приходится страдать
-- что же, тут ничего не поделаешь.
Все, чему Людмилу учили в школе, говорило за то, что логика его
рассуждений абсолютно верна, даже несмотря на то, что она противоречит
здравому смыслу.
Людмила знала, что пора остановиться; Шолуденко продемонстрировал
гораздо больше терпимости, чем она могла от него ждать. Однако она спросила:
-- А что если, стараясь сделать так, чтобы чаша весов перевесила в нашу
сторону, мы поведем себя настолько грубо, что она просто перевернется?
-- Риск, который мы должны принять во внимание, -- ответил Шолуденко.
-- Вы член партии, товарищ пилот? Вы приводите серьезные доводы.
-- Нет, -- проговорила Людмила. Понимая, что итак зашла уже слишком
далеко, она осмелилась сделать еще один шаг. -- А вы, товарищ... вы из
Комиссариата внутренних дел?
-- Да, вполне возможно, что я из НКВД, -- спокойно сказал Шолуденко. --
Я могу быть кем угодно, в том числе и офицером Службы безопасности. --
Шолуденко внимательно посмотрел на Людмилу и заявил: -- Нужно быть очень
храбрым человеком, чтобы задать такой вопрос.
Он сказал даже больше, чем намеревался, и Людмила ответила, осторожно
подбирая слова:
-- Все, что произошло за последние полтора года, заставляет задуматься
над тем, что истинно, а что -- нет.
-- Не буду с вами спорить, -- согласился Шолуденко. -- Но давайте
вернемся к вопросам, более важным, чем моя скромная персона -- диалектика
заставляет меня верить в то, что наше дело, в конце концов, победит. Мы
разобьем даже ящеров.
Вера в будущее заставила советский народ сражаться даже в самые
страшные и черные дни, когда в конце 1941 года казалось, что вот-вот падет
Москва. Но в войне против ящеров...
-- Тут нам одна только диалектика не поможет, -- сказала Людмила. --
Нужно оружие, самолеты, танки, ракеты, причем самые современные.
-- И снова я с вами согласен, -- проговорил Шолуденко. -- Но еще нам
нужны люди, которые будут работать и сражаться за советское государство, а
не на стороне империалистических захватчиков -- не важно, откуда они
явились, из Германии или из глубин космоса. Диалектика предсказывает, что
рано или поздно победа будет за нами.
Не отвечая ему, Людмила остановилась на берегу небольшого пруда на краю
поля, по которому они с Шолуденко шли. Она набрала воды в сложенные ладони и
вымыла лицо. Затем сорвала пучок сухой травы и безрезультатно попыталась
соскрести грязь со своего кожаного комбинезона. Довольно быстро она поняла,
что скоро грязь засохнет и просто отвалиться, а сейчас сделать все равно
ничего нельзя. Пехотинцам приходилось мириться и с худшим.
Она выпрямилась и показала на рюкзак Шолуденко:
-- А для тех, кто решил проигнорировать учение диалектики...
-- Да, товарищ пилот. Для борьбы с ними существуют люди вроде меня. --
Шолуденко широко улыбнулся. Оказалось, что у него маленькие, ровные зубы,
которые почему-то напомнили Людмиле волчьи клыки.
Остолоп Дэниелс скорчился в яме на окраине Рэндольфа, городка в штате
Иллинойс, посылая всем святым молитвы о том, чтобы ящеры прекратили бомбежку
прежде, чем его размажет по живописным окрестностям.
Прижимаясь к земле, Остолоп чувствовал себя голым и беззащитным. Когда
он воевал во Франции в Первую мировую войну, ему всегда удавалось вовремя
нырнуть в глубокий окоп, когда по его душу прилетали немецкие снаряды.
Конечно, смерть могла забраться туда и вслед за ним, но, как правило, он
чувствовал себя в относительной безопасности.
Здесь ни настоящих окопов, ни траншей не было. Эта война, в отличие от
той, развивалась с такой скоростью, что люди просто не успевали строить
защитные сооружения.
-- Зато куча вот таких ям, -- проворчал он.
Местный пейзаж напоминал картинки с изображением лунных кратеров. Ящеры
захватили Рэндольф прошлым летом, во время наступления на Чикаго. Армия
Паттона отбила городок, взяв его в клещи, и сумела войти в Блумингтон,
расположенный в шести или восьми милях к северу. Ящеры снова пошли в атаку.
Если Рэндольф падет, они смогут вернуть себе и Блумингтон.
Еще один снаряд врезался в землю настолько близко, что Дэниелса
подбросило в воздух, а потом швырнуло назад, словно от удара кулачного
бойца. Сверху его присыпало комьями грязи. Едва переводя дух, он проворчал:
-- Прямо сражение между Вашингтоном и Ричмондом, нас также швыряет то
туда, то сюда.
Оба его деда сражались на Гражданской войне на стороне южан, и в
детстве он наслушался рассказов о боевых действиях двух армий. С годами
истории становились красочнее и обрастали все новыми и новыми подробностями.
Однако какими бы поразительными не казались ему их воспоминания, война во
Франции и необходимость иметь дело с инопланетянами убеждали Дэниелса в том,
что испытания, выпавшие на долю солдат тогда, не идут ни в какое сравнение с
тем, что происходит в настоящее время.
Над головой у него пронеслось еще несколько снарядов -- из Блумингтона.
Остолоп подумал, что, возможно, они угодили прямо в орудия ящеров. А может
быть, и нет. Артиллерия ящеров превосходила американскую по дальнобойности.
Однако Дэниелсу ужасно хотелось, чтобы пехота неприятеля хотя бы чуть-чуть
почувствовала на собственной шкуре, через какой ад приходится проходить
людям. Над деревьями промчались боевые самолеты, и Остолоп отсалютовал им,
дотронувшись рукой до каски: пилоты, вступавшие в бой с ящерами, как
правило, были смертниками.
Самолеты улетели, и Дэниелс их больше не видел. Он надеялся, что
вражеская артиллерия их не сбила, просто они возвращаются на базу другой
дорогой.
-- Все равно никогда не узнаю, -- пробормотал он.
Впрочем, судьба самолетов его больше не интересовала, потому что ящеры
возобновили обстрел. Остолоп обнимал землю, точно страстный любовник,
прижимаясь лицом к ее холодной влажной щеке.
Некоторые снаряды разрывались совсем как те, что он видел во Франции,
полет других сопровождал звук, с которым Остолоп познакомился во время
отступления из Чикаго: не слишком громкий взрыв, а потом вой смертоносного
града осколков.
-- Поосторожнее, ребята! -- крикнул он своим парням, рассредоточившимся
по всему полю. -- Они снова швыряют проклятые мины.
Дэниелс ненавидел синие снаряды размером с бейсбольный мяч. Обычный
взорвался -- и все, от него нечего больше ждать. А эти хитроумные штучки
несли смерть и увечья на целый акр вокруг -- они просто лежали на земле и
ждали своего часа.
-- Теперь все поле заминировано, -- сердито проворчал Дэниелс.
Через некоторое время обстрел прекратился. Дэниелс схватил свой автомат
и осторожно выглянул наружу. Если бы они воевали с фрицами, те после такой
артиллерийской подготовки пустили бы в дело пехоту. Однако Остолоп уже знал,
что ящеры далеко не всегда играют по правилам. Иногда им удавалось
перехитрить людей.
"Но чаще", -- подумал он, -- "такая тактика доставляет неприятности им
самим".
Вот вам пример: если они хотят выбить американцев из Рэндольфа, лучшей
возможности, чем сейчас, не будет -- люди дезорганизованы и еще не пришли в
себя после такого жестокого обстрела. Однако ящеры продолжали оставаться на
своей позиции к югу от города. Только высоко в небе пролетел самолет,
оставив за собой длинный серебристый след.
Дэниелс погрозил ему кулаком.
-- Хочешь посмотреть, как вы нас потрепали, прежде чем запускать сюда
пехоту? -- прорычал он. -- Мерзкий ублюдок!
А для чего еще нужна пехота, если не для того, чтобы платить по всем
счетам?
После грохота и визга снарядов наступившая тишина оглушила Остолопа. На
короткий, резкий хлопок можно было бы и не обратить внимания, если бы вслед
за ним не раздался пронзительный вопль.
-- Вот дерьмо! -- выругался Дэниелс. -- Какой-то идиот вылез из своей
норы. Ну почему они меня никогда не слушают?
Раньше ему казалось, что игроки низшей лиги не умеют слушать менеджера.
Это, конечно, так, но по сравнению с солдатами они самые настоящие
Эйнштейны.
Остолоп выбрался из своей ямки; за время войны он похудел и стал
намного увереннее и легче двигаться, чем когда носил форму клуба "Декатур