Страница:
животу. Барбара потянулась и заурчала, совсем как довольная кошка. Сэм
коснулся губами соска, и Барбара прижала его голову к груди.
После того, как губы Сэма повторили путь, который ранее проделала рука,
Барбара потерла внутреннюю поверхность бедра.
-- Жаль, что у нас нет лезвий, -- насмешливо пожаловалась она. --
Щетина царапается.
Сэм нежно коснулся ее тела, и Барбара прерывисто вздохнула.
-- А мне казалось, тебе нравится, -- с улыбкой заметил Сэм. -- Мне
надеть резинку сейчас?
-- Подожди. -- Она села, наклонилась над ним и опустила голову.
Первый раз Барбара делала это без его просьбы. Ее волосы щекотали бедра
Сэма.
-- Пожалуйста, не торопись, еще немного, и мне не понадобится резинка.
-- А ты бы так хотел? -- спросила она, глядя на него сквозь
рассыпавшиеся волосы.
Она все еще держала его. Он ощущал ее легкое дыхание. Искушение было
велико, однако, Сэм покачал головой.
-- Только не в нашу первую брачную ночь. Как ты уже говорила, все
должно быть в лучшем виде. А это мы оставим на потом.
-- Ладно, давай сделаем что-нибудь другое, -- не стала спорить она и
улеглась в постель.
Сэм наклонился и достал презерватив из заднего кармана брюк. Но прежде
чем он успел вскрыть пакетик, Барбара взяла его за руку и сказала:
-- Подожди. -- Он недоуменно посмотрел на нее. -- Я знаю, тебе эта
штука не нравится. Не надевай ее сегодня. Если мы хотим, чтобы все
получилось в лучшем виде, она нам только помешает. Ничего страшного не
случится.
Сэм бросил презерватив на пол. Ему действительно они не нравились. Он
надевал их только потому, что так хотела Барбара; к тому же, он прекрасно
понимал, почему она боится забеременеть. Но если она готова рискнуть, он не
против.
-- Да, без галош гораздо лучше, -- сказал Сэм и вошел в нее. -- О Боже,
и правда! -- Их губы встретились, но они даже не пытались ничего сказать
друг другу -- во всяком случае, при помощи слов.
-- Я всегда говорила, что ты настоящий джентльмен, Сэм, -- заметила
Барбара, когда он откатился в сторону. -- Всегда опираешься на локти. -- Он
фыркнул. -- Только не уходи сейчас.
-- Без тебя я никуда не собираюсь. -- Он обнял ее и прижал к себе.
Барбара поерзала, устраиваясь у него на груди. Сэм любил, когда она так
делала. В некотором смысле, это было чем-то более интимным, чем занятия
любовью. Можно заниматься любовью и с незнакомкой; что он и делал не раз в
маленьких публичных домах во время бесконечных турне по провинциальным
городкам. Но вот _так_ обниматься с кем-нибудь -- совсем другое дело.
Казалось, Барбара подслушала его мысли.
-- Я люблю тебя, -- сказала она.
-- Я тоже тебя люблю, милая. -- Сэм еще крепче прижал ее к себе. -- Я
рад, что мы поженились. -- Ему вдруг показалось, что он произнес самые
подходящие слова для сегодняшней ночи.
-- И я тоже, -- призналась Барбара и провела ладонью по его щеке. --
Хотя ты и небрит, -- добавила она. Он напрягся, готовясь перехватить ее
руки: иногда она любила в шутку ткнуть его под ребра. Однако Барбара
неожиданно стала серьезной. -- Ты сегодня произнес замечательный тост.
"Жизнь продолжается"... Иначе и быть не может, правда?
-- Да, я уверен. -- Иджер не знал, спрашивает Барбара его, или пытается
убедить в этом себя.
Барбара все еще часто вспоминала своего пропавшего мужа. Скорее всего,
он погиб, но все же...
-- Ты правильно смотришь на вещи, -- все так же серьезно продолжала
Барбара. -- Жизнь далеко не всегда бывает очевидной, да и порядка ей часто
не хватает; все спланировать заранее просто невозможно, события иногда
развиваются самым неожиданным образом. И случается _такое_...
-- Да, конечно, -- кивнул Иджер. -- Война заставила весь мир сойти с
ума, а потом еще появились ящеры...
-- Это крупные события, -- перебила его Барбара. -- Ты прав, они
действительно влияют на весь мир. Но маленькие, казалось бы, совсем
незначительные, тоже могут направить твою жизнь совсем в другую сторону. Все
читают Чосера в школе, но мне он показался поразительным писателем. Я
заинтересовалась временем, в котором он жил, и людьми, писавшими
одновременно с ним... и в результате поступила в Беркли, где изучала
средневековую литературу. Если бы я туда не попала, то не встретила бы Йенса
и никогда не перебралась бы в Чикаго... -- Она наклонилась и поцеловала
Сэма. -- И мы с тобой не познакомились бы.
-- Маленькие события, -- повторил Иджер. -- Десять, одиннадцать лет
назад я выступал за команду Бирмингема в лиге А-1, второсортной даже среди
мелких лиг. Я был тогда молод, играл очень неплохо и мог попасть в высшую
лигу. Так бы и произошло, но в середине сезона я сломал ногу. Я потерял год,
а когда нога зажила, все изменилось. Мне не удалось найти себе другого
занятия, хотя я прекрасно понимал, что у меня больше нет никакой
перспективы. Вот тебе и маленькие события.
-- Да, конечно. -- Барбара кивнула, коснувшись лбом его груди. --
Маленькие события, которые, казалось бы, ничего не значат, а потом оказывают
серьезное влияние на нашу жизнь.
-- Подумать только, -- заметил Сэм, -- если бы я не читал научной
фантастики, мне не поручили бы охрану ящеров, я не попал бы вместе с ними в
Чикаго и не превратился бы в специалиста по инопланетянам -- и мы с тобой не
встретились бы.
К облегчению Иджера, Барбара не стала комментировать его литературные
пристрастия; всякий, кто читает Чосера ради удовольствия, посчитал бы, что
интересоваться научной фантастикой -- все равно как ковырять в носу во время
обеда. Вместо этого Барбара сказала:
-- Йенс никогда не относился серьезно к маленьким событиям и не верил в
то, что они могут все изменить. Ты понимаешь, о чем я говорю?
-- Мм-мм, -- пробормотал Сэм.
Он ничего не имел против Йенса Ларсена, но ему совсем не хотелось,
чтобы его призрак вставал между ними сегодня.
-- Йенс полагал, что события должны развиваться по определенным
законам, -- продолжала Барбара. -- Не знаю, может быть, потому что он
занимался точными науками, Йенс считал, будто мир устроен в соответствии с
математическими формулами. Иногда бывает трудно жить с человеком, который
всегда во всем уверен.
-- Мм-мм, -- снова пробормотал Сэм, на этот раз с облегчением.
Прежде Барбара никогда не критиковала Йенса.
И не успел он об этом подумать, как Барбара заявила:
-- Наверное, я пытаюсь сказать тебе, Сэм: я рада, что живу с тобой.
Принимать вещи такими, какие они есть, гораздо легче, чем пытаться уложить
их в заранее придуманную схему.
-- Я должен тебя поцеловать, -- сказал он и наклонился к ней.
Она с энтузиазмом ответила на его поцелуй. Иджер вдруг понял, что его
снова охватывает желание, и испытал самую настоящую гордость: если уж не
можешь показать себя в первую брачную ночь, тебе не на что рассчитывать
потом!
Барбара почувствовала его состояние.
-- Что тут у нас такое? -- осведомилась она, когда их поцелуй, наконец,
закончился.
Барбара прикоснулась к нему, чтобы удостовериться в правильности своих
подозрений, а губы Иджера вновь прижались к ее шее, а потом груди...
Через некоторое время Сэм перевернулся на спину: так легче сохранять
эрекцию, в особенности, когда тебе уже не двадцать лет. Кроме того, он знал,
что Барбара любит оказываться сверху.
-- О, да, -- тихо проговорил он, когда Барбара оседлала его.
Сэм был рад, что она позволила ему не надевать резинку сегодня ночью --
без нее ощущения гораздо сильнее. Он провел пальцами по гладкой спине
Барбары, и она слегка вздрогнула.
Потом она осталась лежать на нем. Сэм поцеловал ее в щеку и уголок рта.
-- Замечательно, -- сонно проговорила Барбара. -- Я бы хотела остаться
здесь навсегда. Он обнял ее покрепче.
-- Я тоже, милая.
* * *
На пороге комнаты Ларсена появился Оскар.
-- Полковник Хэксем хочет вас видеть, сэр. Прямо сейчас.
-- В самом деле? -- Ларсен лежал на койке и читал номер "Тайм" почти
годичной давности -- последний, который ему удалось найти. Он быстро встал.
-- Я сейчас приду. -- Ларсен не стал добавлять "сэр", поскольку он все еще
бастовал.
Возможно, это хороший знак.
Однако его охватили дурные предчувствия, когда охранник привел его в
кабинет полковника. Зубочистка в уголке рта Хэксема ходила из стороны в
сторону, словно метроном, а на бульдожьем лице застыло кислое выражение.
-- Значит, вы отказываетесь работать до тех пор, пока вам не разрешат
написать треклятое письмо жене? -- прошипел Хэксем, практически не разжимая
зубов, чтобы не уронить зубочистку.
-- Совершенно верно, -- ответил Ларсен, без всякого вызова в голосе,
точно просто ссылался на всем известный закон природы.
-- Тогда пишите. -- Вид у Хэксема сделался еще более несчастным; он
угрюмо подтолкнул к Ларсену листок бумаги и карандаш.
-- Благодарю вас, сэр! -- радостно воскликнул Йенс. Он написал
несколько строк и только тогда спросил: -- А почему вы изменили свое
решение?
-- Приказ. -- Казалось, Хэксем выплюнул неприятное слово.
"Значит, с тобой не согласились", -- злорадно думал Йенс, пока карандаш
стремительно летал по бумаге.
-- Я буду вынужден прочитать ваше письмо после того, как вы его
закончите, -- заявил полковник, чтобы хоть как-то скрасить горечь поражения.
-- Никаких фамилий, чтобы не нарушать секретность. Мы должны заботиться о
безопасности.
-- Очень хорошо, сэр. Я отправлюсь в Научный центр, как только закончу
письмо.
Ларсен подписал письмо "С любовью, Йенс" и протянул листок полковнику
Хэксему. Он не стал дожидаться, пока тот его прочитает, а сразу направился к
выходу, чтобы выполнить свое обещание прекратить забастовку.
"Если немного постараться", -- подумал он, -- "всегда можно добиться
своего".
Бобби Фьоре до некоторой степени жалел, что ему пришлось покинуть
космический корабль. Во-первых, ему гораздо больше нравилась еда, которой
его там кормили. Во-вторых, все собранные на борту люди представляли собой
подопытных кроликов, и ящеры относились к ним, как к чужакам. Оказавшись в
лагере среди китайцев, Бобби чувствовал себя инопланетянином среди людей. Он
поморщился и громко сказал: -- Я тут единственный кролик.
Он произнес эти слова по-английски, обращаясь к самому себе, но все
равно получил колоссальное удовольствие. Теперь ему практически не удавалось
поговорить на родном языке, в то время как кое-кто из ящеров, находившихся
на борту космического корабля, его понимал. Здесь же никто. Исключение
составляла только Лю Хань -- если, конечно, можно так сказать.
Бобби нахмурился. Ему не нравилось, что приходится зависеть от женщины,
возникало ощущение, будто он вернулся в Питсбург, к маме, и ему снова восемь
лет. Впрочем, изменить он все равно ничего не мог. Если не считать Лю Хань,
на многие мили вокруг не было ни одной живой души, знавшего его родной
английский язык.
Он потер подбородок -- нужно побриться. Когда ящеры привезли его в
лагерь, он первым делом достал бритву и избавился от бороды. Во-первых,
бритье помогло ему сделаться хотя бы чуть-чуть похожим на всех остальных, а
во-вторых, бритва очень полезная вещь, если дело дойдет до драки -- Бобби
видел достаточное количество сражений в барах, да и сам пару раз участвовал
в пьяных разборках.
Больше всего Бобби поразило, что на него никто не глазеет на улицах и
не показывает пальцем. Как и китайцы, он носил широкие штаны и рубашки,
похожие на пижаму (но даже и в них почти все время мерз -- после пребывания
на корабле он отвык от холода). Впрочем, большинству местных жителей было
просто некогда обращать на него внимание: они целыми днями работали на
ящеров -- делали что-то для них из соломы, лозы, кожи, кусочков металла и
одному только Богу известно из чего еще.
Но самым удивительным оказалось то, что внешне он не особенно отличался
от окружающих. Да, конечно, у него длинный итальянский нос, слишком круглые
глаза и вьющиеся волосы. Но они темные, а блондин, вроде Сэма Иджера торчал
бы здесь, точно бельмо на глазу. Да и оливковая кожа у Бобби почти такого же
оттенка, что и у местных жителей. Нужно только постоянно бриться -- и тогда
никто не будет бросать на тебя изумленных взглядов.
-- Я даже стал высоким, -- проговорил он, улыбаясь.
В Штатах пять футов восемь дюймов -- считай ничего, а здесь... он,
конечно, не казался великаном, но уж выше среднего роста был определенно.
Неожиданно Бобби услышал громкие возмущенные крики и повернулся, чтобы
посмотреть, что происходит Поскольку он был выше многих, толпа ему не
мешала, и он увидел, что в его сторону бежит мужчина с двумя цыплятами под
мышками, а за ним с воплями, напоминающими визг кошки, которой прищемили
дверью хвост, мчится тощая женщина. Вор явно уходил в отрыв.
Фьоре бросил взгляд на землю у себя под ногами и заметил всего в
нескольких шагах хороший круглый камень. Он его поднял, отошел в сторонку,
чтобы получше прицелиться, и метнул снаряд в вора.
Когда он играл на второй базе за "Декатур Коммодоре", ему приходилось
бросать мяч на первую, причем как можно точнее, да еще не обращая внимания
на пинчраннера. Здесь даже не нужно было делать поворот. С тех пор, как
ящеры забрали его на свой космический корабль, Фьоре ни разу ничего не
бросал, но играл в профессиональной команде достаточно долго, чтобы навыки
сохранились. Его движения остались уверенными и точными, словно вдох и
выдох.
Камень угодил вору прямо в живот, и Фьоре ухмыльнулся. Лучше и не
придумаешь. Неудавшийся грабитель выронил добычу, и сложился пополам. На
лице у него появилось весьма комичное выражение удивления -- он так и не
понял, что с ним произошло.
Цыплята, громко вереща, разбежались в разные стороны, а их хозяйка,
продолжая визжать, налетела на парня и принялась пинать его ногами. Ей
следовало броситься в погоню за своей собственностью, но она, по-видимому,
решила сначала отомстить обидчику, который не мог даже дать ей сдачи. Он
просто лежал на земле и пытался сделать вдох. "
Один из цыплят промчался мимо Фьоре и исчез между двумя хижинами,
прежде чем тот сообразил, что его можно поймать.
-- Вот проклятье, -- выругался Бобби и пнул ногой комок грязи на
дороге. -- Принес бы Лю Хань добычу.
Теперь кто-нибудь другой -- вне всякого сомнения, не хозяйка --
полакомиться мясом беглеца.
-- Плохо, -- проворчал Бобби.
С тех пор, как его сюда привезли, ему пришлось попробовать несколько
поразительных блюд. Бобби казалось, он знал, что представляет собой
китайская кухня. В конце концов, он множество раз бывал в китайских
ресторанах во время своих разъездов по стране. Порции "чоп-суи" [Китайское
рагу с грибами и острым соусом] были огромными и всегда стоили дешево.
Единственным знакомым блюдом оказался простой рис. Никакого рагу с
грибами, никакой хрустящей лапши, никаких маленьких мисочек с кетчупом и
острой горчицей. И никаких жареных креветок, впрочем, это как раз
неудивительно, поскольку лагерь, похоже, располагался далеко от океана.
Интересно, владельцы китайских ресторанов на самом деле китайцы, или,
может быть, вовсе нет? -- подумал Бобби.
Здешние овощи выглядели необычно и имели очень странный вкус, а Лю Хань
упорно настаивала на том, что их следует подавать к столу пока они еще
жесткие -- сырыми с точки зрения Фьоре. Ему нравилось, когда фасоль -- если
бы здесь была фасоль -- вела себя во рту тихо, а не норовила выскочить на
свободу, стоит только на мгновение зазеваться. Мать Бобби готовила овощи до
тех пор, пока они не становились мягкими, и он считал, что иначе и быть не
должно.
Однако мать Лю Хань придерживалась совсем других взглядов на кулинарию.
Впрочем, Бобби не собирался брать на себя бремя приготовления пищи и потому
ел то, что ставила на стол Лю Хань.
Овощи были мало съедобными, но мясо оказалось еще хуже. Отцу Фьоре
пришлось несладко, когда он жил в Италии; пару раз он забывался и называл
кота чердачным кроликом. Кролик... это звучало гораздо соблазнительнее того,
чем торговали на здешнем рынке: собачье мясо, тушки крыс, тухлые яйца. Бобби
давно перестал спрашивать, что подает ему Лю Хань с полусырым гарниром --
решил, что лучше ему этого не знать. Вот почему он пожалел, что не схватил
цыпленка -- по крайней мере, знал бы, что ест -- для разнообразия.
Женщина перестала лягать несчастного вора и бросилась догонять другого
цыпленка, который проявил здравый смысл и помчался в противоположную от
Фьоре сторону. Женщина завыла. Она производила столько шума, что Фьоре
пожалел бедных цыплят и решительно перешел на их сторону. Впрочем, он знал,
что беднягам это вряд ли поможет. Если они останутся на территории лагеря,
им суждено закончить свои дни в чьей-нибудь кастрюле.
Фьоре пробирался по заполненным людьми узким улочкам, радуясь тому, что
природа наделила его способностью ориентироваться в пространстве. В
противном случае он никогда не решился бы выйти из дома. Здесь вообще не
существовало такого понятия, как указатели или названия улиц. Впрочем, даже
если бы таковые и имелись, их написали бы на незнакомом ему языке --
прочесть он все равно ничего не смог бы.
Войдя в хижину, Бобби обнаружил, что Лю Хань болтает с какими-то
китаянками. Как только они его увидели, на их лицах появились любопытство и
тревога одновременно. Бобби поклонился, что считалось здесь хорошими
манерами, и сказал, с трудом выговаривая слова на чужом языке:
-- Здравствуйте. Добрый день.
Женщины захихикали, наверное, их развеселил его акцент, а может быть,
необычное лицо. С их точки зрения всякий, кто не был китайцем, мог спокойно
считаться нефом или инопланетянином. Все дружно что-то залопотали на своем
диковинном наречии, и Фьоре уловил слова "иностранный дьявол" -- так они
называли всех чужаков.
"Интересно, что они обо мне сказали?" -- подумал Бобби.
Женщины почти сразу собрались уходить. Попрощавшись с Лю Хань,
поклонились Бобби -- он, конечно иностранный дьявол, но ведет себя вежливо
-- и разошлись по домам. Бобби обнял Лю Хань. Ее беременность еще не стала
заметной -- по крайней мере, в одежде -- но, прижимая ее к себе, он
почувствовал маленький округлый животик.
-- Ты в порядке? -- спросил он по-английски и прибавил в конце
вопросительное покашливание, принятое у ящеров.
-- В порядке, -- ответила она и утвердительно кашлянула.
Некоторое время они могли общаться только на языке ящеров. Никто, кроме
них двоих, не понимал диковинной смеси, на которой они разговаривали. Лю
Хань указала на чайник и вопросительно кашлянула.
-- Спасибо, -- ответил Бобби по-китайски.
Чайник был старым и дешевым, а чашки и того хуже, одну из них даже
украшала трещина. Хижину и все, что в ней имелось, им выделили ящеры. Бобби
старался не думать о том, что случилось с ее прежними обитателями.
Он пил чай и мечтал о большой кружке кофе с сахаром и сливками, за
которую мог бы многое отдать. Чай -- тоже хорошо, время от времени. Но
каждый день... Ладно, забудь о кофе. Он рассмеялся.
-- Почему смешно? -- спросила Лю Хань.
-- Там наверху... -- так они называли космический корабль. -- ...ты ела
мою еду. -- Большинство консервов, которыми их кормили ящеры, прибыли из
Америки или Европы. Фьоре поморщился, чтобы напомнить Лю Хань, как ей не
нравилось то, что им давали. -- Теперь я ем твою еду. -- Он снова состроил
гримасу отвращения, но на сей раз показал на себя.
Неожиданно появилась мышь, пробежала по комнате и устроилась погреться
возле очага. Лю Хань, в отличие от большинства американок, молча показала
Бобби на незваную гостью.
Фьоре взял медную курильницу и метко швырнул ее в мышь. Снаряд угодил
зверьку в бок, и тот лежал на полу, мелко подергиваясь. Лю Хань взяла мышь
за хвост и вынесла на улицу.
-- Ты... -- Она сделала вид, будто бросает что-то. -- Хорошо.
-- Да, -- согласился он, а потом на трех языках и при помощи жестов
рассказал о том, как попал камнем в вора, укравшего цыплят. -- Рука еще
работает. -- Он попытался объяснить Лю Хань, что такое бейсбол, но она
ничего не поняла.
Она снова повторила свой жест и проговорила:
-- Хорошо.
Бобби кивнул. Он не в первый раз поймал мышь. В лагере было полно
паразитов. После стерильного космического корабля он никак не мог привыкнуть
к царившей здесь грязи. Вот еще одна причина, по которой Бобби не хотел
знать, что ест. Дома, в США, он никогда особенно не задумывался о том, чем
занимаются службы санитарного контроля, но сейчас, убедившись воочию, что
бывают, когда ее нет, смотрел на многие вещи иначе.
-- Нужно деньги делать, рука такая хороший, -- сказала Лю Хань. -- Не
здесь быть.
-- Вот уж точно, -- проговорил Фьоре, отвечая на последнюю часть ее
заявления. Большинство китайцев бросали, как женщины, без хорошего замаха и
не прицеливаясь. Рядом с ними он выглядел, точно Боб Феллер. Но тут Бобби
обратил внимание на одно слово, сказанное Лю Хань. -- Деньги?
В лагере Бобби практически ни в чем не нуждался. Они с Лю Хань
по-прежнему оставались подопытными кроликами ящеров и потому не платили за
хижину, а на рынке с ними предпочитали не торговаться. Но деньги никогда не
бывают лишними. Он немного зарабатывал, выполняя разного рода тяжелую
физическую работу -- копал канавы, носил дрова -- от которой сбежал дома,
когда начал играть в бейсбол. Кроме того, ему часто везло в азартные игры. И
тем не менее...
Среди людей, уставших от однообразия жизни, огромной популярностью
пользовались клоуны, жонглеры, фокусники и паренек с дрессированной
обезьянкой, которая казалась умнее некоторых знакомых Бобби. Его умения
бейсболиста -- все, чему он научился в профессиональных командах -- здесь
были в диковинку. Бобби никогда не приходило в голову, что бейсбол можно
превратить в театральное действие.
Он наклонился, чтобы поцеловать Лю Хань. Ей нравилось, когда он это
делал -- не столько сам поцелуй, сколько свидетельство того, что он
по-прежнему хорошо к ней относится.
-- Ты гениальна, крошка, -- сказал он.
Затем ему пришлось потратить некоторое время на то, чтобы объяснить ей,
что значит слово "гениальный", но оно того стоило.
* * *
Уссмак без особого энтузиазма покидал уютные теплые бараки в Безансоне.
От холода у него тут же защекотало в носу, и он поспешил к своему танку, в
котором имелся обогреватель.
-- Мы прикончим всех Больших Уродов, трепещите, дойче тосевиты, и не
попадайтесь нам на глаза! А потом вернемся сюда и как следует отдохнем.
Много времени у нас это не займет, -- заявил Хессеф.
Командир танка с грохотом захлопнул крышку люка.
"В нем говорит имбирь", -- подумал Уссмак.
Хессеф и Твенкель приняли небольшую дозу прежде чем отправиться
выполнять новое задание: здесь во Франции имбирь стоил дешево и достать его
не составляло никакого труда. Они оба долго потешались над Уссмаком, когда
тот отказался к ним присоединиться. Он тоже употреблял имбирь, чтобы
скрасить долгие часы ожидания, но считал, что перед сражением этого делать
не следует.
Большие Уроды, конечно, самые настоящие дикари, но воевать они умеют.
Уссмак множество раз видел, как гибнут танки Расы, а вместе с ними и
отважные самцы -- он уже потерял нескольких своих товарищей. А дойче
тосевиты считались более опасными, чем русские, так что ему совсем не
хотелось вступать с ними в бой, находясь под воздействием дурманящего мозг
зелья.
-- И чего ты волнуешься, -- фыркнул Твенкель. -- Танк отлично умеет
сражаться сам по себе.
-- Делайте что хотите, -- ответил Уссмак. -- Обещаю, что приму хорошую
дозу, когда мы вернемся.
Ему не хватало уверенности и подъема, который давал имбирь, но он не
считал, что наркотик делает его умнее -- ему так только _казалось_. Совсем
не одно и то же! Многие в отличие от Уссмака так и не сумели этого понять.
По приказу Хессефа он завел мотор. Влившись в длинную колонну, их
машина с грохотом выехала из крепости и покатила по узким улицам Безансона.
Большие Уроды в своих идиотских одеяниях стояли на обочинах и пялились им
вслед, многие выкрикивали что-то совсем недружелюбное. Уссмак не знал ни
одного слова по-французски, но тон не вызывал сомнений в том, что им тут не
рады.
Самцы Расы с помощью тосевитов в касках остановили движение на дорогах,
чтобы пропустить колонну. В основном оно представляло собой пеших Больших
Уродов или двухколесные штуковины; тосевиты сидели на них и смешно дергали
ногами. Другие восседали на телегах, которые тянули за собой животные --
прямо картинка из видеоучебника по археологии.
Одно из животных наделало кучу прямо посреди дороги, однако ни один из
Больших Уродов и не подумал убрать грязь. Более того, никто, казалось, даже
не обратил на происшествие внимания.
-- Какие мерзкие существа! -- сказал Хессеф, включив интерком. -- Они
заслуживают того, чтобы мы подчинили их себе, верно? Мы так и поступим! -- В
его голосе звучала неестественная уверенность.
Если не считать танков, в Безансоне имелось всего два автомобиля. У
обоих в задней части находились огромные металлические цилиндры.
-- Какая необычная штуковина, -- проговорил Уссмак. -- Мотор, наверное?
-- Нет, -- ответил Твенкель. -- Эта необычная штуковина предназначена
для сжигания побочных продуктов бензина -- так же, как в танках тосевитов.
Но сейчас Большие Уроды не могут получать необходимые им побочные продукты.
Приспособление, которое ты видишь, извлекает горючий газ из дерева.
Отвратительное устройство, как и все, что делают Большие Уроды, но оно
как-то работает.
-- Понятно.
Находясь в крепости, расположенной рядом с Безансоном, Уссмак успел
привыкнуть к чужим запахам. Теперь же, увидев, откуда они берутся, он начал
опасаться за свои легкие.
В приказе сообщалось, что танки должны проследовать на северо-восток от
коснулся губами соска, и Барбара прижала его голову к груди.
После того, как губы Сэма повторили путь, который ранее проделала рука,
Барбара потерла внутреннюю поверхность бедра.
-- Жаль, что у нас нет лезвий, -- насмешливо пожаловалась она. --
Щетина царапается.
Сэм нежно коснулся ее тела, и Барбара прерывисто вздохнула.
-- А мне казалось, тебе нравится, -- с улыбкой заметил Сэм. -- Мне
надеть резинку сейчас?
-- Подожди. -- Она села, наклонилась над ним и опустила голову.
Первый раз Барбара делала это без его просьбы. Ее волосы щекотали бедра
Сэма.
-- Пожалуйста, не торопись, еще немного, и мне не понадобится резинка.
-- А ты бы так хотел? -- спросила она, глядя на него сквозь
рассыпавшиеся волосы.
Она все еще держала его. Он ощущал ее легкое дыхание. Искушение было
велико, однако, Сэм покачал головой.
-- Только не в нашу первую брачную ночь. Как ты уже говорила, все
должно быть в лучшем виде. А это мы оставим на потом.
-- Ладно, давай сделаем что-нибудь другое, -- не стала спорить она и
улеглась в постель.
Сэм наклонился и достал презерватив из заднего кармана брюк. Но прежде
чем он успел вскрыть пакетик, Барбара взяла его за руку и сказала:
-- Подожди. -- Он недоуменно посмотрел на нее. -- Я знаю, тебе эта
штука не нравится. Не надевай ее сегодня. Если мы хотим, чтобы все
получилось в лучшем виде, она нам только помешает. Ничего страшного не
случится.
Сэм бросил презерватив на пол. Ему действительно они не нравились. Он
надевал их только потому, что так хотела Барбара; к тому же, он прекрасно
понимал, почему она боится забеременеть. Но если она готова рискнуть, он не
против.
-- Да, без галош гораздо лучше, -- сказал Сэм и вошел в нее. -- О Боже,
и правда! -- Их губы встретились, но они даже не пытались ничего сказать
друг другу -- во всяком случае, при помощи слов.
-- Я всегда говорила, что ты настоящий джентльмен, Сэм, -- заметила
Барбара, когда он откатился в сторону. -- Всегда опираешься на локти. -- Он
фыркнул. -- Только не уходи сейчас.
-- Без тебя я никуда не собираюсь. -- Он обнял ее и прижал к себе.
Барбара поерзала, устраиваясь у него на груди. Сэм любил, когда она так
делала. В некотором смысле, это было чем-то более интимным, чем занятия
любовью. Можно заниматься любовью и с незнакомкой; что он и делал не раз в
маленьких публичных домах во время бесконечных турне по провинциальным
городкам. Но вот _так_ обниматься с кем-нибудь -- совсем другое дело.
Казалось, Барбара подслушала его мысли.
-- Я люблю тебя, -- сказала она.
-- Я тоже тебя люблю, милая. -- Сэм еще крепче прижал ее к себе. -- Я
рад, что мы поженились. -- Ему вдруг показалось, что он произнес самые
подходящие слова для сегодняшней ночи.
-- И я тоже, -- призналась Барбара и провела ладонью по его щеке. --
Хотя ты и небрит, -- добавила она. Он напрягся, готовясь перехватить ее
руки: иногда она любила в шутку ткнуть его под ребра. Однако Барбара
неожиданно стала серьезной. -- Ты сегодня произнес замечательный тост.
"Жизнь продолжается"... Иначе и быть не может, правда?
-- Да, я уверен. -- Иджер не знал, спрашивает Барбара его, или пытается
убедить в этом себя.
Барбара все еще часто вспоминала своего пропавшего мужа. Скорее всего,
он погиб, но все же...
-- Ты правильно смотришь на вещи, -- все так же серьезно продолжала
Барбара. -- Жизнь далеко не всегда бывает очевидной, да и порядка ей часто
не хватает; все спланировать заранее просто невозможно, события иногда
развиваются самым неожиданным образом. И случается _такое_...
-- Да, конечно, -- кивнул Иджер. -- Война заставила весь мир сойти с
ума, а потом еще появились ящеры...
-- Это крупные события, -- перебила его Барбара. -- Ты прав, они
действительно влияют на весь мир. Но маленькие, казалось бы, совсем
незначительные, тоже могут направить твою жизнь совсем в другую сторону. Все
читают Чосера в школе, но мне он показался поразительным писателем. Я
заинтересовалась временем, в котором он жил, и людьми, писавшими
одновременно с ним... и в результате поступила в Беркли, где изучала
средневековую литературу. Если бы я туда не попала, то не встретила бы Йенса
и никогда не перебралась бы в Чикаго... -- Она наклонилась и поцеловала
Сэма. -- И мы с тобой не познакомились бы.
-- Маленькие события, -- повторил Иджер. -- Десять, одиннадцать лет
назад я выступал за команду Бирмингема в лиге А-1, второсортной даже среди
мелких лиг. Я был тогда молод, играл очень неплохо и мог попасть в высшую
лигу. Так бы и произошло, но в середине сезона я сломал ногу. Я потерял год,
а когда нога зажила, все изменилось. Мне не удалось найти себе другого
занятия, хотя я прекрасно понимал, что у меня больше нет никакой
перспективы. Вот тебе и маленькие события.
-- Да, конечно. -- Барбара кивнула, коснувшись лбом его груди. --
Маленькие события, которые, казалось бы, ничего не значат, а потом оказывают
серьезное влияние на нашу жизнь.
-- Подумать только, -- заметил Сэм, -- если бы я не читал научной
фантастики, мне не поручили бы охрану ящеров, я не попал бы вместе с ними в
Чикаго и не превратился бы в специалиста по инопланетянам -- и мы с тобой не
встретились бы.
К облегчению Иджера, Барбара не стала комментировать его литературные
пристрастия; всякий, кто читает Чосера ради удовольствия, посчитал бы, что
интересоваться научной фантастикой -- все равно как ковырять в носу во время
обеда. Вместо этого Барбара сказала:
-- Йенс никогда не относился серьезно к маленьким событиям и не верил в
то, что они могут все изменить. Ты понимаешь, о чем я говорю?
-- Мм-мм, -- пробормотал Сэм.
Он ничего не имел против Йенса Ларсена, но ему совсем не хотелось,
чтобы его призрак вставал между ними сегодня.
-- Йенс полагал, что события должны развиваться по определенным
законам, -- продолжала Барбара. -- Не знаю, может быть, потому что он
занимался точными науками, Йенс считал, будто мир устроен в соответствии с
математическими формулами. Иногда бывает трудно жить с человеком, который
всегда во всем уверен.
-- Мм-мм, -- снова пробормотал Сэм, на этот раз с облегчением.
Прежде Барбара никогда не критиковала Йенса.
И не успел он об этом подумать, как Барбара заявила:
-- Наверное, я пытаюсь сказать тебе, Сэм: я рада, что живу с тобой.
Принимать вещи такими, какие они есть, гораздо легче, чем пытаться уложить
их в заранее придуманную схему.
-- Я должен тебя поцеловать, -- сказал он и наклонился к ней.
Она с энтузиазмом ответила на его поцелуй. Иджер вдруг понял, что его
снова охватывает желание, и испытал самую настоящую гордость: если уж не
можешь показать себя в первую брачную ночь, тебе не на что рассчитывать
потом!
Барбара почувствовала его состояние.
-- Что тут у нас такое? -- осведомилась она, когда их поцелуй, наконец,
закончился.
Барбара прикоснулась к нему, чтобы удостовериться в правильности своих
подозрений, а губы Иджера вновь прижались к ее шее, а потом груди...
Через некоторое время Сэм перевернулся на спину: так легче сохранять
эрекцию, в особенности, когда тебе уже не двадцать лет. Кроме того, он знал,
что Барбара любит оказываться сверху.
-- О, да, -- тихо проговорил он, когда Барбара оседлала его.
Сэм был рад, что она позволила ему не надевать резинку сегодня ночью --
без нее ощущения гораздо сильнее. Он провел пальцами по гладкой спине
Барбары, и она слегка вздрогнула.
Потом она осталась лежать на нем. Сэм поцеловал ее в щеку и уголок рта.
-- Замечательно, -- сонно проговорила Барбара. -- Я бы хотела остаться
здесь навсегда. Он обнял ее покрепче.
-- Я тоже, милая.
* * *
На пороге комнаты Ларсена появился Оскар.
-- Полковник Хэксем хочет вас видеть, сэр. Прямо сейчас.
-- В самом деле? -- Ларсен лежал на койке и читал номер "Тайм" почти
годичной давности -- последний, который ему удалось найти. Он быстро встал.
-- Я сейчас приду. -- Ларсен не стал добавлять "сэр", поскольку он все еще
бастовал.
Возможно, это хороший знак.
Однако его охватили дурные предчувствия, когда охранник привел его в
кабинет полковника. Зубочистка в уголке рта Хэксема ходила из стороны в
сторону, словно метроном, а на бульдожьем лице застыло кислое выражение.
-- Значит, вы отказываетесь работать до тех пор, пока вам не разрешат
написать треклятое письмо жене? -- прошипел Хэксем, практически не разжимая
зубов, чтобы не уронить зубочистку.
-- Совершенно верно, -- ответил Ларсен, без всякого вызова в голосе,
точно просто ссылался на всем известный закон природы.
-- Тогда пишите. -- Вид у Хэксема сделался еще более несчастным; он
угрюмо подтолкнул к Ларсену листок бумаги и карандаш.
-- Благодарю вас, сэр! -- радостно воскликнул Йенс. Он написал
несколько строк и только тогда спросил: -- А почему вы изменили свое
решение?
-- Приказ. -- Казалось, Хэксем выплюнул неприятное слово.
"Значит, с тобой не согласились", -- злорадно думал Йенс, пока карандаш
стремительно летал по бумаге.
-- Я буду вынужден прочитать ваше письмо после того, как вы его
закончите, -- заявил полковник, чтобы хоть как-то скрасить горечь поражения.
-- Никаких фамилий, чтобы не нарушать секретность. Мы должны заботиться о
безопасности.
-- Очень хорошо, сэр. Я отправлюсь в Научный центр, как только закончу
письмо.
Ларсен подписал письмо "С любовью, Йенс" и протянул листок полковнику
Хэксему. Он не стал дожидаться, пока тот его прочитает, а сразу направился к
выходу, чтобы выполнить свое обещание прекратить забастовку.
"Если немного постараться", -- подумал он, -- "всегда можно добиться
своего".
Бобби Фьоре до некоторой степени жалел, что ему пришлось покинуть
космический корабль. Во-первых, ему гораздо больше нравилась еда, которой
его там кормили. Во-вторых, все собранные на борту люди представляли собой
подопытных кроликов, и ящеры относились к ним, как к чужакам. Оказавшись в
лагере среди китайцев, Бобби чувствовал себя инопланетянином среди людей. Он
поморщился и громко сказал: -- Я тут единственный кролик.
Он произнес эти слова по-английски, обращаясь к самому себе, но все
равно получил колоссальное удовольствие. Теперь ему практически не удавалось
поговорить на родном языке, в то время как кое-кто из ящеров, находившихся
на борту космического корабля, его понимал. Здесь же никто. Исключение
составляла только Лю Хань -- если, конечно, можно так сказать.
Бобби нахмурился. Ему не нравилось, что приходится зависеть от женщины,
возникало ощущение, будто он вернулся в Питсбург, к маме, и ему снова восемь
лет. Впрочем, изменить он все равно ничего не мог. Если не считать Лю Хань,
на многие мили вокруг не было ни одной живой души, знавшего его родной
английский язык.
Он потер подбородок -- нужно побриться. Когда ящеры привезли его в
лагерь, он первым делом достал бритву и избавился от бороды. Во-первых,
бритье помогло ему сделаться хотя бы чуть-чуть похожим на всех остальных, а
во-вторых, бритва очень полезная вещь, если дело дойдет до драки -- Бобби
видел достаточное количество сражений в барах, да и сам пару раз участвовал
в пьяных разборках.
Больше всего Бобби поразило, что на него никто не глазеет на улицах и
не показывает пальцем. Как и китайцы, он носил широкие штаны и рубашки,
похожие на пижаму (но даже и в них почти все время мерз -- после пребывания
на корабле он отвык от холода). Впрочем, большинству местных жителей было
просто некогда обращать на него внимание: они целыми днями работали на
ящеров -- делали что-то для них из соломы, лозы, кожи, кусочков металла и
одному только Богу известно из чего еще.
Но самым удивительным оказалось то, что внешне он не особенно отличался
от окружающих. Да, конечно, у него длинный итальянский нос, слишком круглые
глаза и вьющиеся волосы. Но они темные, а блондин, вроде Сэма Иджера торчал
бы здесь, точно бельмо на глазу. Да и оливковая кожа у Бобби почти такого же
оттенка, что и у местных жителей. Нужно только постоянно бриться -- и тогда
никто не будет бросать на тебя изумленных взглядов.
-- Я даже стал высоким, -- проговорил он, улыбаясь.
В Штатах пять футов восемь дюймов -- считай ничего, а здесь... он,
конечно, не казался великаном, но уж выше среднего роста был определенно.
Неожиданно Бобби услышал громкие возмущенные крики и повернулся, чтобы
посмотреть, что происходит Поскольку он был выше многих, толпа ему не
мешала, и он увидел, что в его сторону бежит мужчина с двумя цыплятами под
мышками, а за ним с воплями, напоминающими визг кошки, которой прищемили
дверью хвост, мчится тощая женщина. Вор явно уходил в отрыв.
Фьоре бросил взгляд на землю у себя под ногами и заметил всего в
нескольких шагах хороший круглый камень. Он его поднял, отошел в сторонку,
чтобы получше прицелиться, и метнул снаряд в вора.
Когда он играл на второй базе за "Декатур Коммодоре", ему приходилось
бросать мяч на первую, причем как можно точнее, да еще не обращая внимания
на пинчраннера. Здесь даже не нужно было делать поворот. С тех пор, как
ящеры забрали его на свой космический корабль, Фьоре ни разу ничего не
бросал, но играл в профессиональной команде достаточно долго, чтобы навыки
сохранились. Его движения остались уверенными и точными, словно вдох и
выдох.
Камень угодил вору прямо в живот, и Фьоре ухмыльнулся. Лучше и не
придумаешь. Неудавшийся грабитель выронил добычу, и сложился пополам. На
лице у него появилось весьма комичное выражение удивления -- он так и не
понял, что с ним произошло.
Цыплята, громко вереща, разбежались в разные стороны, а их хозяйка,
продолжая визжать, налетела на парня и принялась пинать его ногами. Ей
следовало броситься в погоню за своей собственностью, но она, по-видимому,
решила сначала отомстить обидчику, который не мог даже дать ей сдачи. Он
просто лежал на земле и пытался сделать вдох. "
Один из цыплят промчался мимо Фьоре и исчез между двумя хижинами,
прежде чем тот сообразил, что его можно поймать.
-- Вот проклятье, -- выругался Бобби и пнул ногой комок грязи на
дороге. -- Принес бы Лю Хань добычу.
Теперь кто-нибудь другой -- вне всякого сомнения, не хозяйка --
полакомиться мясом беглеца.
-- Плохо, -- проворчал Бобби.
С тех пор, как его сюда привезли, ему пришлось попробовать несколько
поразительных блюд. Бобби казалось, он знал, что представляет собой
китайская кухня. В конце концов, он множество раз бывал в китайских
ресторанах во время своих разъездов по стране. Порции "чоп-суи" [Китайское
рагу с грибами и острым соусом] были огромными и всегда стоили дешево.
Единственным знакомым блюдом оказался простой рис. Никакого рагу с
грибами, никакой хрустящей лапши, никаких маленьких мисочек с кетчупом и
острой горчицей. И никаких жареных креветок, впрочем, это как раз
неудивительно, поскольку лагерь, похоже, располагался далеко от океана.
Интересно, владельцы китайских ресторанов на самом деле китайцы, или,
может быть, вовсе нет? -- подумал Бобби.
Здешние овощи выглядели необычно и имели очень странный вкус, а Лю Хань
упорно настаивала на том, что их следует подавать к столу пока они еще
жесткие -- сырыми с точки зрения Фьоре. Ему нравилось, когда фасоль -- если
бы здесь была фасоль -- вела себя во рту тихо, а не норовила выскочить на
свободу, стоит только на мгновение зазеваться. Мать Бобби готовила овощи до
тех пор, пока они не становились мягкими, и он считал, что иначе и быть не
должно.
Однако мать Лю Хань придерживалась совсем других взглядов на кулинарию.
Впрочем, Бобби не собирался брать на себя бремя приготовления пищи и потому
ел то, что ставила на стол Лю Хань.
Овощи были мало съедобными, но мясо оказалось еще хуже. Отцу Фьоре
пришлось несладко, когда он жил в Италии; пару раз он забывался и называл
кота чердачным кроликом. Кролик... это звучало гораздо соблазнительнее того,
чем торговали на здешнем рынке: собачье мясо, тушки крыс, тухлые яйца. Бобби
давно перестал спрашивать, что подает ему Лю Хань с полусырым гарниром --
решил, что лучше ему этого не знать. Вот почему он пожалел, что не схватил
цыпленка -- по крайней мере, знал бы, что ест -- для разнообразия.
Женщина перестала лягать несчастного вора и бросилась догонять другого
цыпленка, который проявил здравый смысл и помчался в противоположную от
Фьоре сторону. Женщина завыла. Она производила столько шума, что Фьоре
пожалел бедных цыплят и решительно перешел на их сторону. Впрочем, он знал,
что беднягам это вряд ли поможет. Если они останутся на территории лагеря,
им суждено закончить свои дни в чьей-нибудь кастрюле.
Фьоре пробирался по заполненным людьми узким улочкам, радуясь тому, что
природа наделила его способностью ориентироваться в пространстве. В
противном случае он никогда не решился бы выйти из дома. Здесь вообще не
существовало такого понятия, как указатели или названия улиц. Впрочем, даже
если бы таковые и имелись, их написали бы на незнакомом ему языке --
прочесть он все равно ничего не смог бы.
Войдя в хижину, Бобби обнаружил, что Лю Хань болтает с какими-то
китаянками. Как только они его увидели, на их лицах появились любопытство и
тревога одновременно. Бобби поклонился, что считалось здесь хорошими
манерами, и сказал, с трудом выговаривая слова на чужом языке:
-- Здравствуйте. Добрый день.
Женщины захихикали, наверное, их развеселил его акцент, а может быть,
необычное лицо. С их точки зрения всякий, кто не был китайцем, мог спокойно
считаться нефом или инопланетянином. Все дружно что-то залопотали на своем
диковинном наречии, и Фьоре уловил слова "иностранный дьявол" -- так они
называли всех чужаков.
"Интересно, что они обо мне сказали?" -- подумал Бобби.
Женщины почти сразу собрались уходить. Попрощавшись с Лю Хань,
поклонились Бобби -- он, конечно иностранный дьявол, но ведет себя вежливо
-- и разошлись по домам. Бобби обнял Лю Хань. Ее беременность еще не стала
заметной -- по крайней мере, в одежде -- но, прижимая ее к себе, он
почувствовал маленький округлый животик.
-- Ты в порядке? -- спросил он по-английски и прибавил в конце
вопросительное покашливание, принятое у ящеров.
-- В порядке, -- ответила она и утвердительно кашлянула.
Некоторое время они могли общаться только на языке ящеров. Никто, кроме
них двоих, не понимал диковинной смеси, на которой они разговаривали. Лю
Хань указала на чайник и вопросительно кашлянула.
-- Спасибо, -- ответил Бобби по-китайски.
Чайник был старым и дешевым, а чашки и того хуже, одну из них даже
украшала трещина. Хижину и все, что в ней имелось, им выделили ящеры. Бобби
старался не думать о том, что случилось с ее прежними обитателями.
Он пил чай и мечтал о большой кружке кофе с сахаром и сливками, за
которую мог бы многое отдать. Чай -- тоже хорошо, время от времени. Но
каждый день... Ладно, забудь о кофе. Он рассмеялся.
-- Почему смешно? -- спросила Лю Хань.
-- Там наверху... -- так они называли космический корабль. -- ...ты ела
мою еду. -- Большинство консервов, которыми их кормили ящеры, прибыли из
Америки или Европы. Фьоре поморщился, чтобы напомнить Лю Хань, как ей не
нравилось то, что им давали. -- Теперь я ем твою еду. -- Он снова состроил
гримасу отвращения, но на сей раз показал на себя.
Неожиданно появилась мышь, пробежала по комнате и устроилась погреться
возле очага. Лю Хань, в отличие от большинства американок, молча показала
Бобби на незваную гостью.
Фьоре взял медную курильницу и метко швырнул ее в мышь. Снаряд угодил
зверьку в бок, и тот лежал на полу, мелко подергиваясь. Лю Хань взяла мышь
за хвост и вынесла на улицу.
-- Ты... -- Она сделала вид, будто бросает что-то. -- Хорошо.
-- Да, -- согласился он, а потом на трех языках и при помощи жестов
рассказал о том, как попал камнем в вора, укравшего цыплят. -- Рука еще
работает. -- Он попытался объяснить Лю Хань, что такое бейсбол, но она
ничего не поняла.
Она снова повторила свой жест и проговорила:
-- Хорошо.
Бобби кивнул. Он не в первый раз поймал мышь. В лагере было полно
паразитов. После стерильного космического корабля он никак не мог привыкнуть
к царившей здесь грязи. Вот еще одна причина, по которой Бобби не хотел
знать, что ест. Дома, в США, он никогда особенно не задумывался о том, чем
занимаются службы санитарного контроля, но сейчас, убедившись воочию, что
бывают, когда ее нет, смотрел на многие вещи иначе.
-- Нужно деньги делать, рука такая хороший, -- сказала Лю Хань. -- Не
здесь быть.
-- Вот уж точно, -- проговорил Фьоре, отвечая на последнюю часть ее
заявления. Большинство китайцев бросали, как женщины, без хорошего замаха и
не прицеливаясь. Рядом с ними он выглядел, точно Боб Феллер. Но тут Бобби
обратил внимание на одно слово, сказанное Лю Хань. -- Деньги?
В лагере Бобби практически ни в чем не нуждался. Они с Лю Хань
по-прежнему оставались подопытными кроликами ящеров и потому не платили за
хижину, а на рынке с ними предпочитали не торговаться. Но деньги никогда не
бывают лишними. Он немного зарабатывал, выполняя разного рода тяжелую
физическую работу -- копал канавы, носил дрова -- от которой сбежал дома,
когда начал играть в бейсбол. Кроме того, ему часто везло в азартные игры. И
тем не менее...
Среди людей, уставших от однообразия жизни, огромной популярностью
пользовались клоуны, жонглеры, фокусники и паренек с дрессированной
обезьянкой, которая казалась умнее некоторых знакомых Бобби. Его умения
бейсболиста -- все, чему он научился в профессиональных командах -- здесь
были в диковинку. Бобби никогда не приходило в голову, что бейсбол можно
превратить в театральное действие.
Он наклонился, чтобы поцеловать Лю Хань. Ей нравилось, когда он это
делал -- не столько сам поцелуй, сколько свидетельство того, что он
по-прежнему хорошо к ней относится.
-- Ты гениальна, крошка, -- сказал он.
Затем ему пришлось потратить некоторое время на то, чтобы объяснить ей,
что значит слово "гениальный", но оно того стоило.
* * *
Уссмак без особого энтузиазма покидал уютные теплые бараки в Безансоне.
От холода у него тут же защекотало в носу, и он поспешил к своему танку, в
котором имелся обогреватель.
-- Мы прикончим всех Больших Уродов, трепещите, дойче тосевиты, и не
попадайтесь нам на глаза! А потом вернемся сюда и как следует отдохнем.
Много времени у нас это не займет, -- заявил Хессеф.
Командир танка с грохотом захлопнул крышку люка.
"В нем говорит имбирь", -- подумал Уссмак.
Хессеф и Твенкель приняли небольшую дозу прежде чем отправиться
выполнять новое задание: здесь во Франции имбирь стоил дешево и достать его
не составляло никакого труда. Они оба долго потешались над Уссмаком, когда
тот отказался к ним присоединиться. Он тоже употреблял имбирь, чтобы
скрасить долгие часы ожидания, но считал, что перед сражением этого делать
не следует.
Большие Уроды, конечно, самые настоящие дикари, но воевать они умеют.
Уссмак множество раз видел, как гибнут танки Расы, а вместе с ними и
отважные самцы -- он уже потерял нескольких своих товарищей. А дойче
тосевиты считались более опасными, чем русские, так что ему совсем не
хотелось вступать с ними в бой, находясь под воздействием дурманящего мозг
зелья.
-- И чего ты волнуешься, -- фыркнул Твенкель. -- Танк отлично умеет
сражаться сам по себе.
-- Делайте что хотите, -- ответил Уссмак. -- Обещаю, что приму хорошую
дозу, когда мы вернемся.
Ему не хватало уверенности и подъема, который давал имбирь, но он не
считал, что наркотик делает его умнее -- ему так только _казалось_. Совсем
не одно и то же! Многие в отличие от Уссмака так и не сумели этого понять.
По приказу Хессефа он завел мотор. Влившись в длинную колонну, их
машина с грохотом выехала из крепости и покатила по узким улицам Безансона.
Большие Уроды в своих идиотских одеяниях стояли на обочинах и пялились им
вслед, многие выкрикивали что-то совсем недружелюбное. Уссмак не знал ни
одного слова по-французски, но тон не вызывал сомнений в том, что им тут не
рады.
Самцы Расы с помощью тосевитов в касках остановили движение на дорогах,
чтобы пропустить колонну. В основном оно представляло собой пеших Больших
Уродов или двухколесные штуковины; тосевиты сидели на них и смешно дергали
ногами. Другие восседали на телегах, которые тянули за собой животные --
прямо картинка из видеоучебника по археологии.
Одно из животных наделало кучу прямо посреди дороги, однако ни один из
Больших Уродов и не подумал убрать грязь. Более того, никто, казалось, даже
не обратил на происшествие внимания.
-- Какие мерзкие существа! -- сказал Хессеф, включив интерком. -- Они
заслуживают того, чтобы мы подчинили их себе, верно? Мы так и поступим! -- В
его голосе звучала неестественная уверенность.
Если не считать танков, в Безансоне имелось всего два автомобиля. У
обоих в задней части находились огромные металлические цилиндры.
-- Какая необычная штуковина, -- проговорил Уссмак. -- Мотор, наверное?
-- Нет, -- ответил Твенкель. -- Эта необычная штуковина предназначена
для сжигания побочных продуктов бензина -- так же, как в танках тосевитов.
Но сейчас Большие Уроды не могут получать необходимые им побочные продукты.
Приспособление, которое ты видишь, извлекает горючий газ из дерева.
Отвратительное устройство, как и все, что делают Большие Уроды, но оно
как-то работает.
-- Понятно.
Находясь в крепости, расположенной рядом с Безансоном, Уссмак успел
привыкнуть к чужим запахам. Теперь же, увидев, откуда они берутся, он начал
опасаться за свои легкие.
В приказе сообщалось, что танки должны проследовать на северо-восток от