Тартлдав Г. Великий перелом

журналов, которые он постоянно читал, он должен был лучше понимать этот
безумный новый мир, оказавшийся так дьявольски близко.
-- Ни в чем нет больше никакого смысла, -- проговорил Дэниелс и занялся
размещением людей в укрытии.
* * *
В подвале Дуврского колледжа пыхтел работающий на угле генератор. Дэвид
Гольдфарб чувствовал дрожь во всех костях. Он мог слышать это пыхтение, но
только когда осознанно напрягал слух. И пока лампочки горели, радиоприемники
работали, а радар действовал, он вполне мог утверждать, что мир остался
таким же, как до нашествия ящеров.
Когда он произнес эту сентенцию вслух, Бэзил Раундбуш сказал:
-- По моему смиренному понятию... -- Ха! Он был таким же смиренным, как
еврей мог быть римским папой, -- такие игры не особенно-то помогают. Как
только мы покидаем лабораторию, реальный мир грубо подходит вплотную и дает
нам в зубы.
-- Это очень даже правильно, -- сказал Гольдфарб. -- Пусть на каждом
квадратном дюйме острова растет пшеница, картофель и кормовая свекла, но
лишь небесам ведомо, как мы собираемся прокормиться.
-- О, несомненно. -- Усы Раундбуша встопорщились, словно он подул в
них. -- Во время войны с немцами пайки и так были скучными. Теперь еще хуже
-- и янки не посылают необходимые нам излишки. Я слышал, излишков у них
больше нет.
Гольдфарб поворчал и кивнул. Затем взял видеоблюдце -- это название,
похоже, закрепилось за мерцающими дисками, на которых ящеры хранили
изображения и звуки, -- и вставил его в захваченную машину для проигрывания
дисков.
-- Что на нем? -- спросил Раундбуш.
-- Я не узнаю, пока не трону выключатель, который заставляет ее
работать, -- ответил Гольдфарб. -- Думаю, что они просто бросают в корзину
что попало и посылают нам сюда. У нас есть несколько штук, которые
действительно полезны для нас, а остальные видеоблюдца мы снабжаем ярлычками
и отсылаем тем, кому они могут показаться полезными.
-- Удивительно неэффективный способ работы, -- недовольно заметил
Раундбуш, но поленился взглянуть, что покажет это видеоблюдце.
Британцам их досталось немало во время изгнания ящеров с островов.
Некоторые были развлекательными, другие, казалось, содержали ведомости на
оплату или что-то подобное, некоторые служили эквивалентами инструкций к
пользованию. Эти последние были настоящим сокровищем.
Гольдфарб щелкнул выключателем: в отличие от ламповой электроники,
использовавшейся человечеством, аппаратура ящеров не требовала прогрева в
течение минуты или двух, а начинала работать сразу. На экране появилось
изображение танка ящеров. Столкнувшись с этими чудовищами в реальности,
Гольдфарб относился к ним весьма уважительно. Хотя, спрашивается, за что их
уважать?
Пару минут он смотрел на возникшее изображение, чтобы убедиться, что
это действительно руководство по обслуживанию танка, затем остановил его и
заставил проигрыватель выплюнуть блюдце. Сделав это, он завернул видеоблюдце
в бумагу, на которой записал комментарий о сюжете. Он взял еще одно и
вставил в машину. На нем оказались городские сцены на домашней планете
ящеров -- но был это рассказ о путешествии или какая-то драма, Дэвид сказать
не мог.
-- Я слышал, некоторые из них были с порнофильмами, -- заметил
Раундбуш, наблюдая, как Гольдфарб достает видеоблюдце и записывает на
бумаге, которую использовал для завертывания, возможную классификацию
сюжета.
-- О, небо, кому это надо? -- сказал Гольдфарб. -- Зрелище
совокупляющихся ящеров не доставит мне радости.
-- Ты неверно понял, старик, -- возразил Раундбуш. -- Я имею в виду
порнофильмы с людьми. Рассказывали, что в одном многое такое вытворяет
китайская женщина, а на еще одном она рожает ребенка.
-- Почему ящеров интересует это? -- сказал Гольдфарб. -- Ведь мы для
них такие уродливые, как они для нас. Бьюсь об заклад, это слухи, пущенные
начальством, чтобы мы тщательнее просеивали всю эту муть.
Раундбуш рассмеялся.
-- Я об этом не подумал. Не удивлюсь, если ты прав. Сколько этих блюдец
ты собираешься проверить на этот раз.
-- О, наверное, еще шесть или восемь, -- ответил Гольдфарб после
секундного размышления. -- Отвлекусь на какое-то время и смогу опять
ковыряться во внутренностях этого радара.
Он показал на множество электронных компонентов, разложенных на его
рабочем столе, как ему казалось, в логически разумном порядке.
Первые три видеоблюдца не содержали ничего для него полезного -- и
ничего полезного ни для кого, подумал он.
В двух были бесчисленные колонки каракулей ящеров: скорее всего,
механизированные эквиваленты платежных книжек дивизии. Третья показала
космический корабль ящеров и каких-то странных существ, которые не были
ящерами. Гольдфарб не понял, показаны там фактические события или же
изображены чужаки из такой же фантастики, как у Бака Роджерса или Флэша
Гордона. Может быть, кто-то из ученых сумеет определить точнее. Гольдфарб
был не в состоянии.
Он вынул блюдце и вставил новое. Как только включилась запись, Бэзил
Раундбуш радостно завопил и хлопнул приятеля по спине. На экране стоял ящер
со сравнительно скромной раскраской тела и разбирал реактивный двигатель,
лежащий на большом столе.
Моторы были специальностью Раундбуша, а не Дэвида, но он некоторое
время смотрел сюжет вместе с летчиком. Даже без знания языка ящеров он
многое понял по этой записи. Раундбуш с бешеной скоростью записывал.
-- Если бы только капитан Хиппл мог увидеть это, -- несколько раз
повторил он.
-- Мы говорим так уже долгое время, -- печально ответил Гольдфарб. --
Не думаю, что это произойдет.
Он продолжал смотреть видеоблюдце. Некоторые мультипликационные эпизоды
и трюковые снимки, которые инструктор-ящер использовал при объяснениях,
далеко превосходили все, что художники Диснея сделали в "Белоснежке" или
"Фантазии". Как же им это удалось? Однако они это сделали, и сделали таким
же само собой разумеющимся, как он щелкал выключателем на стене, чтобы в
лампочке на потолке появился свет.
Когда учебный фильм закончился, Раундбуш встряхнулся, как собака,
выскочившая из холодного ручья.
-- Это определенно надо сохранить, -- сказал он. -- Было бы совсем
хорошо, если бы нам помогли пленные ящеры, тогда мы бы поняли, что именно
рассказывал этот зануда. Например, вот то, что касалось турбинных лопаток,
-- он говорил техникам, что их можно поправлять или, наоборот, не
прикасаться к ним ни при каких обстоятельствах?
-- Не знаю, -- сказал Гольдфарб. -- Но мы должны разобраться и не
экспериментировать. -- Он заставил проигрыватель вернуть видеоблюдце,
завернул в бумагу, надписал ее и положил в стопку отдельно от других. Сделав
это, посмотрел на часы. -- Боже правый, неужели уже семь часов?
-- Так и есть, -- ответил Раундбуш. -- Похоже, что мы здесь взаперти
около тринадцати часов. Я бы сказал, что мы заслужили право встряхнуться.
Что ты на это скажешь?
-- Сначала я бы хотел посмотреть, что на оставшихся блюдцах, -- сказал
Гольдфарб. -- А уж потом беспокоиться о таких вещах, как еда.
-- Какая преданность делу, -- хмыкнул Раундбуш. -- Среди того, о чем
стоит побеспокоиться, если я, конечно, не ошибаюсь, должна быть еще пинта
или две в "Белой лошади".
Гольдфарб испугался, что его уши раскалились настолько, что будут
светиться, если он выключит свет. Он постарался ответить самым обычным
тоном:
-- Раз уж ты упомянул об этом, то да.
-- Не смущайся, старик. -- И Раундбуш громко захохотал. -- Поверь, я
тебе завидую. Эта твоя Наоми -- прекрасная девушка, и она уверена, что
солнце восходит и заходит ради тебя. -- Он ткнул Гольдфарба в ребра. -- Мы
ведь не будем разубеждать ее в этом, а?
-- Э-э... нет, -- ответил Гольдфарб, все еще смущенный.
Он по очереди вставлял оставшиеся видеоблюдца в проигрыватель.
Надеялся, что ни в одном не окажется ничего об обслуживании и питании
радара. И надеялся, что в них не будет порнофильмов с легендарной, в
представлении Раундбуша, китаянкой.
Ему везло. Пары минут просмотра было достаточно, чтобы убедиться: на
оставшихся видеоблюдцах нет ничего, относящегося к его работе или к
порнографии. Когда проигрыватель выкинул последнее из них, Бэзил Раундбуш
легонько толкнул Гольдфарба в спину.
-- Иди, старик. Я буду поддерживать огонь и постараюсь не спалить
здание.
Солнце все еще было в небе, когда Гольдфарб вышел на улицу. Он вскочил
на велосипед и покатил на север, в сторону "Белой лошади". Как и многие
другие заведения, паб содержал охранника, дежурившего снаружи, который
следил за тем, чтобы двухколесный транспорт не укатился куда-нибудь, пока
хозяева находились внутри.
А внутри в стенных канделябрах горели факелы. Приятный огонь пылал в
камине. Из-за того, что заведение было набито народом, его наполняли жар и
дым. Факелы требовались для освещения. Над огнем в камине готовились два
цыпленка. От аппетитного аромата у Гольдфарба потекли слюнки.
Он направился к бару.
-- Что желаешь, дорогой? -- спросила Сильвия.
Наоми с полным подносом кружек и стаканов обходила столики: увидев
сквозь толпу Гольдфарба, она помахала ему. Он махнул ей в ответ, затем
сказал Сильвии:
-- Пинту горького и еще -- эти птички уже заказаны целиком? -- И он
показал в сторону камина.
-- Нет, еще не все, -- ответила рыжеволосая барменша. -- Чем
интересуешься -- ножками или грудкой?
-- Что ж, думаю, что хотел бы нежное, нежное бедрышко, -- ответил он и
смутился под внимательным взглядом.
Сильвия расхохоталась. Налила ему пива. Он поспешно поднес кружку ко
рту, чтобы скрыть смущение.
-- Покраснел! -- ликующе воскликнула Сильвия.
-- Да нет! -- с негодованием ответил он. -- И даже если так, только
черт помог бы тебе увидеть это при свете камина.
-- Может быть, может быть, -- согласилась Сильвия, продолжая смеяться.
Она провела языком по верхней губе. Гольдфарб тут же вспомнил, что не
так давно они были любовниками. Она словно говорила ему: "Видишь, что ты
потерял?"
-- Принесу тебе цыпленка.
Направляясь к камину, она сильнее, чем прежде, раскачивала бедрами на
ходу.
Через минуту подошла Наоми.
-- О чем вы так смеялись? -- спросила она.
Гольдфарб почувствовал облегчение, услышав скорее любопытство, чем
подозрение в ее голосе. Он рассказал ей всю правду: если бы он этого не
сделал, она узнала бы все от Сильвии. Наоми рассмеялась тоже.
-- Сильвия такая забавная, -- сказала она, а затем, понизив голос,
добавила: -- Временами, может, даже и слишком забавная, ей во вред.
-- Кому во вред? -- спросила Сильвия, вернувшись с дымящейся куриной
ножкой на тарелке. -- Значит, мне. Я слишком много шучу, да? Клянусь
Иисусом, скорее всего так. Но я не шучу, когда говорю, что этот цыпленок
обойдется тебе в две гинеи.
Гольдфарб полез в карман за банкнотами. Со времени нашествия ящеров
цены головокружительно взмыли вверх, и жалование специалиста по радарам и
близко не соответствовало им. Но даже теперь бывали времена, когда паек,
который он получал, уже не лез в горло.
-- Между прочим, -- спросил он, положив деньги на стойку, -- а на что
получше я бы мог их истратить?
-- На меня, -- ответила Наоми.
Если бы такой ответ дала Сильвия, то он был бы откровенно корыстным.
Наоми же не беспокоило, что у него нет доходов маршала авиации. Это -- как и
многое другое -- и делало ее такой притягательной для Дэвида. Она спросила:
-- У тебя есть новые сведения о твоем кузене, о том, который делал
радиопередачи для ящеров?
Он покачал головой.
-- Моя семья выяснила, что он пережил нашествие, -- это все, что я
знаю. Но вскоре он, его жена и сын исчезли. Никто не знает, что с ними
стало.
-- Никто не знает, -- повторила с осуждением Наоми, а Гольдфарб
вцепился зубами в цыплячью ногу. -- Может быть, никто не говорит, но кто-то
ведь знает. В этой стране люди беспричинно не исчезают. Иногда я думаю: вы
не знаете, как вам повезло, что здесь все обстоит именно так.
-- Я -- знаю, -- сказал Гольдфарб, и через мгновение Наоми кивнула,
соглашаясь с ним. Он улыбнулся ей, хотя и кривовато. -- В чем же дело? Ты
снова принимаешь меня за англичанина?
Слегка волнуясь, она кивнула снова. Он перешел на идиш:
-- Если мы выиграем войну и у меня будут дети, а может быть, и внуки,
они будут принимать это как само собой разумеющееся. Мы... -- Он покачал
головой.
-- Если у тебя будут дети, а может быть, и внуки... -- начала Наоми и
остановилась.
Война ослабила моральные нормы всех, но они все же находились не на
передовой. Гольдфарб иной раз об этом жалел.
-- Не нальешь мне еще пинту, пожалуйста? -- попросил он.
Временами тихий разговор -- или короткие реплики, которыми они
обменивались в промежутках между обслуживанием других посетителей, -- был не
хуже любого другого, а может, даже и лучше.
О Сильвии он так думать не хотел. Сильвия вызывала у него
одно-единственное желание: стянуть с нее лифчик и трусики и... Он почесал
голову, раздумывая, в чем же разница между двумя девушками.
Наоми подала ему горького. Он отпил глоток и поставил кружку.
-- Должно быть, любовь, -- сказал он, но она не услышала.
* * *
Артиллерия изматывала Расу на базе Флориды огнем с севера. Большие
Уроды действовали с умом, перемещая орудия с боевых позиций до того, как
огонь контрбатарей нащупывал их, но против ударов с воздуха они мало что
могли предпринять. У Теэрца было две емкости для ракет под крыльями
истребителя. Ракеты относились к одному из простейших видов оружия в
арсенале Расы: они даже не имели средств наведения, но если с избытком
засыпать ими местность, они свое дело делали. Из-за простоты даже
тосевитские заводы могли выпускать их в больших количествах. Оружейники
теперь их любили, и не только потому, что их было в достатке.
-- Я нашел заданную цель визуально, -- доложил Теэрц своим командирам,
-- приступаю к пикированию.
Ускорение вдавило его в сиденье. Большие Уроды знали, что он уже здесь.
Зенитные снаряды стали рваться вокруг истребителя. Больше всего, как он
заметил, разрывов было позади. Несмотря на все старания, тосевиты редко
попадали в истребитель, когда палили по нему. Это помогало пилотам Расы
оставаться в живых.
Он опустошил всю первую емкость. Казалось, волна огня обрушилась от
самолета на позиции артиллерии. Машина слегка качнулась в воздухе, затем
выпрямилась. Автопилот вывел ее из пике. Теэрц сделал круг, чтобы осмотреть
нанесенный урон. Если бы он оказался недостаточным, пришлось бы сделать еще
один заход и опустошить вторую емкость.
На этот раз второго захода не понадобилось.
-- Цель уничтожена, -- сказал он с удовлетворением. Зенитки по-прежнему
били по нему, но он не беспокоился. -- Запрашиваю новую цель.
Голос, ответивший ему, не принадлежал руководителю полетов. Через
мгновение он его все же узнал: с ним говорил Ааатос, самец из разведки.
-- Командир полета Теэрц, у нас... возникла одна проблема.
-- В чем же непорядок? -- потребовал ответа Теэрц.
Вечность, которую он провел в японском плену -- не говоря уже о
привычке к имбирю, которую он приобрел на Тосев-3, -- выработала в нем
нетерпимость к напыщенному стилю речи.
-- Я рад, что вы в воздухе, командир полета, -- сказал Ааатос,
очевидно, не желая давать прямого ответа. -- Вы помните наш недавний
разговор на травянистой поверхности недалеко от взлетно-посадочной полосы?
Теэрц задумался.
-- Помню, -- сказал он. Внезапное подозрение охватило его. -- Вы же не
собираетесь сказать мне, что темнокожие Большие Уроды взбунтовались против
нас, правда?
-- Увы, -- печально сказал Ааатос. -- Вы были правы тогда в своем
недоверии к ним. Я соглашаюсь с этим. -- Для самца из разведки согласиться с
чем-либо было невероятной уступкой. -- Их отряд был развернут строем против
американских Больших Уродов, и, изображая бой, они пропустили вражеских
тосевитов к нам.
-- Дайте мне координаты, -- сказал Теэрц. -- У меня еще достаточно
боеприпасов и топлива. Могу я сделать вывод, что должен считать любых
тосевитов в этом районе враждебными Расе?
-- Это, несомненно, оперативное предположение, -- согласился Ааатос. Он
сделал паузу. -- Командир полета, вы позволите вопрос? Можете не отвечать,
но я был бы благодарен за ответ. Мы предположили, что темнокожие Большие
Уроды будут нам хорошо и верно служить в месте, которое мы им отвели. Эти
предположения были сделаны не случайно. Наши эксперты проиграли на
компьютере много сценариев. Но все они оказались неточными, а ваше опасение
-- правильным. Как бы вы могли это прокомментировать?
-- У меня впечатление, что ваши так называемые эксперты никогда не
имели возможности узнать, какими лгунами могут быть Большие Уроды, --
ответил Теэрц. -- И они никогда не бывали в ситуациях, когда по слабости они
должны говорить своим следователям то, что эти самцы хотят от них услышать.
А я бывал. -- И снова воспоминания о днях японского плена всплыли в памяти:
рука вцепилась в колонку управления самолета. -- Зная способности тосевитов
к вероломству, а также то, что следователи склонны к получению не
соответствующих истине данных, которые подтверждали бы желательные для них
версии, я и пришел к такому выводу.
-- Может быть, вы подумаете о переходе в разведывательные органы? --
спросил Ааатос. -- Точный анализ принес бы нам большую пользу.
-- Пилотируя истребитель, я тоже приношу пользу Расе.
Ааатос не ответил. Теэрц решил, что самец из разведки просто закончил
или же обиделся. Он выбросил это из головы. Эксперты исходили из глупых
предположений, основанных на их безупречной логике, и пришли к худшему
результату, чем тот, который получился бы, если бы они вообще ничего не
делали. Его рот открылся в горьком смехе. Так или иначе, но сюрпризом для
него все это не стало.
Дым от горящих лесов и полей показал, что он приближается к месту
достигнутого изменой прорыва американцев. Он видел несколько горящих танков
производства Расы и множество более медленных неуклюжих машин, используемых
Большими Уродами. Между ними были видны наступающие тосевиты. По их прямой
походке и резким движениям он безошибочно определил, что это именно они,
несмотря на то что пронесся над ними на большой скорости.
Он выпустил почти всю вторую емкость в самое большое скопление Больших
Уродов и отлетел подальше, чтобы развернуться для второго захода. Земля,
казалось, взорвалась мелкими желтыми язычками пламени выстрелов из ручного
оружия, которым уцелевшие пытались сбить его. Никто не отрицал, что тосевиты
проявляют большую смелость. Но временами одной смелости бывает недостаточно.
Теэрц сделал второй боевой заход. Столбы маслянистого черного дыма
отмечали погребальные костры -- боевым машинам тосевитов топливом служили
углеводородные соединения. Пилот тыкал когтем в кнопку "огонь" на колонке
управления, поливая местность артиллерийским огнем, пока световые сигналы не
предупредили о том, что осталось всего тридцать снарядов. По правилам теперь
он должен был прекратить огонь на случай нападения тосевитских самолетов при
возвращении на базу.
-- Чесотка на эти правила, -- пробормотал он и продолжил стрельбу, пока
у пушки не осталось боеприпасов совсем.
Он посмотрел на указатель топлива. Водород был тоже на исходе. Значит,
особой пользы от него на поле боя уже не будет. Он повернул к базе, чтобы
возобновить запасы топлива и боеприпасов. Если тосевитский прорыв не будет
ликвидирован к моменту, когда он закончит заправку, то, вероятно, его сразу
же снова пошлют в бой.
Самец Расы подвел заправщик к его истребителю, но разматывали шланг и
подключали к переходнику на носу машины двое Больших Уродов. Другие Большие
Уроды укладывали артиллерийские снаряды и прикрепляли две новые емкости с
ракетами под крылья самолета.
Во время работы тосевиты пели, эта музыка казалась чуждой слуховым
перепонкам самца, но глубокой, ритмичной и сильной. На них из одежды было
только то, что закрывало нижнюю часть тела, да еще обувь: их темнокожие
торсы блестели от охлаждающей влаги под лучами солнца, в которых даже Теэрц
чувствовал себя комфортно. Он настороженно смотрел на Больших Уродов. Очень
похожие самцы показали себя изменниками. Как он может быть уверен, что эти
парни, скажем, не уложат ракеты так, что они взорвутся раньше, чем будут
выпущены в воздух?
Он не может этого узнать наверняка, пока не выстрелит. Самцов Расы для
выполнения всего того, что требовалось, не хватало. Если бы не помогали
тосевиты, то все военные усилия давно захлебнулись бы. И близкий крах был
неминуем, если это осознают сами тосевиты.
Он постарался избавиться от этих мыслей. Электроника показала, что
истребитель готов к бою.
-- Докладывает командир полета Теэрц, -- сказал он. -- Я готов
вернуться в бой.
Вместо ожидаемого разрешения на взлет и нового приказа командир полетов
сказал:
-- Подождите, командир полета. Мы готовим для вас кое-что новое.
Оставайтесь на этой частоте.
-- Будет исполнено, -- сказал Теэрц, задумавшись, какая же чушь пришла
в головы его начальникам.
Поскольку было очевидно, что немедленно в бой его не пошлют, он вытащил
сосуд с имбирем из пространства между обшивкой кабины и ее стенкой и принял
хорошую порцию. Когда снадобье подействовало, он был готов выйти наружу и
убивать Больших Уродов голыми руками.
-- Командир полета Теэрц! -- загудел голос самца -- командира полетов в
звуковой таблетке, прикрепленной возле слуховой диафрагмы. -- С этого
момента вы освобождаетесь от службы на авиабазе Флориды. Вам приказано
направиться на нашу передовую базу в регионе, известном местным тосевитам
под названием Канзас, чтобы помочь Расе в захвате населенного центра,
носящего местное название Денвер. Полетные инструкции загружаются в ваш
бортовой компьютер во время данного разговора. Вам понадобится
дополнительный сбрасываемый бак водорода. Он будет вам предоставлен.
Естественно, к истребителю Теэрца подкатил еще один грузовик. Из него
вышли двое самцов, с помощью лебедки опустили на тележку бак в форме капли и
затем подвесили по под брюхо машины. Услышав стук когтей, Теэрц порадовался,
что Раса не доверила такую работу наемникам из Больших Уродов. Вероятность
несчастья была бы уж слишком высокой.
Он удивленно зашипел. Здесь, на этом фронте, тосевиты прорвались: он
прекрасно знал, что его бомбардировка их не остановила. Тем не менее
командир базы отправляет его служить на другой фронт. Означает ли это, что
Раса совершенно уверена, что остановит Больших Уродов здесь, или же что для
удара по... Денверу -- так, кажется, назвал его командир полетов? --
действительно отчаянно требуется его помощь? Наверняка спрашивать об этом
нельзя, но на месте он разберется сам.
Он проверил компьютер: действительно, в нем появилась информация,
необходимая для полета в Канзас. Очень кстати, сам он не знал даже, где на
этой планете находится названный регион. Техники закончили установку
сбрасываемого бака и вернулись в грузовик, тот отъехал.
-- Командир полета Теэрц, вам разрешается взлет, -- сказал начальник.
-- Сообщите передовой базе в Канзасе.
-- Будет исполнено.
Теэрц прибавил мощности двигателю и вырулил в конец взлетно-посадочной
полосы.
* * *
Когда бы в эти дни Джордж Бэгнолл ни входил в темноту псковского Крома,
он чувствовал, что и его собственный дух как бы погружается во мрак. Зачем
только Александр Герман упомянул о возможности отправить его, Кена Эмбри и
Джерома Джоунза обратно в Англию? Он уже смирился с пребыванием здесь, в
богом забытом уголке Советского Союза. Но крохотный лучик надежды на
возвращение домой сделал русский город и работу, которой он занимался,
совершенно невыносимыми.
Внутри Крома неподвижно застыли по стойке смирно немецкие часовые.
Стоявшие напротив них русские, большинство в мешковатой гражданской одежде,
а не в застиранных мундирах, не выглядели так щеголевато, но автоматы,
которые они держали в руках, были способны мгновенно перемолоть человека в
кашу.
Бэгнолл поднялся по лестнице в штаб-квартиру генерал-лейтенанта Курта
Шилла. На лестнице царила почти полная темнота: редкие окна-щели и масляные
лампы, попавшие сюда прямо из четырнадцатого столетия, давали света не
больше, чем надо, чтобы различить, куда поставить ногу. Каждый раз,
взобравшись наверх, он благодарил свою счастливую звезду за то, что не
сломал шею.
Он обнаружил, что Эмбри опередил его и теперь обменивается колкостями с
капитаном Гансом Делгером, адъютантом Шилла. Насколько Бэгнолл знал, Делгер
неодобрительно относился к англичанам, но держался корректно и вежливо.
Поскольку споры в Пскове часто разрешались не только словами, но и пулями,
вежливость была бесценной и бессмысленной редкостью.
Когда вошел Бэгнолл, Делгер приветствовал его первым.
-- Гутен таг, -- сказал он. -- Я уж подумал, что вы уподобились
партизанским командирам, но это было бы глупо. Скорее солнце сядет на
востоке, чем русский явится в оговоренное время.
-- Я думаю, что свойство опаздывать -- или по крайней мере не
беспокоиться о том, чтобы успеть вовремя, -- кроется в особенностях русского
языка, -- ответил по-немецки Бэгнолл. Он изучал немецкий язык в школе, а
русским овладел, только попав в Псков.
Многие немцы в Пскове, как это видел Бэгнолл, перестали считать русских
недочеловеками. Капитан Делгер не был в их числе.
Александр Герман прибыл с опозданием в двадцать минут, Николай Васильев
-- спустя еще двадцать минут. Ни один из них не выглядел ни обеспокоенным,