Тартлдав Г. Великий перелом

на свою сторону.
* * *
Мордехай Анелевич смотрел на своих товарищей. Они сидели в комнате над
помещением пожарной команды на Лутомирской улице.
-- Ну вот, мы ее получили, -- сказал он. -- Что нам с ней теперь
делать?
-- Мы должны вернуть ее нацистам, -- прогудел Соломон Грувер. -- Они
пытались убить нас с ее помощью, значит, честно будет воздать им
благодарностью.
-- Давид Нуссбойм предложил бы отдать ее ящерам, -- сказала Берта
Флейшман, -- но не в том смысле, какой подразумевает Соломон, а подарить
по-настоящему.
-- Да, и именно за то, что он говорил подобные вещи, мы с ним и
распрощались, -- ответил Грувер. -- Таких глупостей нам больше не нужно.
-- Просто чудо, что нам удалось извлечь это ужасное вещество из корпуса
и поместить в запаянные сосуды так, чтобы никто не погиб, -- сказал
Анелевич. -- Чудо и пара аптечек с антидотом, которые нам продали солдаты
вермахта, -- они применяют его, когда начинают ощущать действие газа,
несмотря на противогазы и защитную одежду. -- Он покачал головой. -- Нацисты
-- большие мастера на такие штуки.
-- Они большие мастера и в том, чтобы всучивать нам всякую мерзость, --
сказала Берта Флейшман. -- Прежде их ракеты могли бы принести сюда несколько
килограммов нервно-паралитического газа и взрывом мощного заряда рассеять
его вокруг. Но это... из бомбы мы извлекли более тонны. И они собирались
заставить нас поместить ее в такое место, где она навредила бы нам больше
всего. Ракеты далеко не так точны.
Смех Соломона Грувера нельзя было назвать приятным.
-- Бьюсь об заклад, Скорцени был крайне раздражен, когда обнаружил, что
не обыграл нас, как сосунков, хотя и рассчитывал.
-- Вероятно, да, -- согласился Анелевич. -- Но не думайте, что он на
этом успокоится. Я не верил, что mamzer может руководствоваться той
бессмыслицей, которую Геббельс нес по радио, но ошибался. Этого человека
надо принимать всерьез во всем. Если мы не будем постоянно присматривать за
ним, он сделает что-нибудь страшное. Даже под нашим неусыпным наблюдением он
все равно может это проделать.
-- Благодарите Бога за вашего друга, другого немца, -- сказала Берта.
Теперь Анелевич рассмеялся с неловкостью:
-- Я не думаю, что он друг мне, если уж говорить точно. Я ему тоже не
друг. Но я оставил его в живых и пропустил его со взрывчатым материалом
обратно в Германию, так что... Я не знаю, что это такое. Может быть, чувство
чести. Он уплатил свой долг.
-- Значит, бывают и приличные немцы, -- неохотно заметил Соломон
Грувер.
Мордехай снова засмеялся. Смех мог довести его до грани истерики. Он
представил себе пухлого нациста с моноклем, точно таким же тоном говорящего:
"Бывают ведь и приличные евреи".
-- Я по-прежнему думаю: что было бы, если бы я убил его тогда? --
сказал Мордехай. -- Нацистам было бы гораздо труднее делать их бомбы без
того металла, и один бог знает, насколько лучше стал бы мир без них. Но мир
не стал лучше после прихода ящеров.
-- А мы застряли между ними, -- сказала Берта Флейшман. -- Если победят
ящеры, проиграют все. Если победят нацисты, проиграем мы.
-- Перед тем как уйти, мы нанесем им большой урон, -- сказал Анелевич.
-- Они сами помогли нам. Если они отступят, мы не позволим обращаться с нами
так, как они делали прежде. Никогда больше. То, что было моим самым горячим
желанием в жизни до прихода ящеров, исполнилось. Еврейская самооборона стала
фактом.
Насколько мало значил этот факт, выяснилось в следующий момент, когда в
комнату вошел еврейский боец по имени Леон Зелкович и сказал:
-- У входа внизу стоит районный руководитель службы порядка, который
хочет поговорить с вами, Мордехай.
Анелевич сделал кислую мину.
-- Какая честь.
Служба порядка в еврейском районе Лодзи по-прежнему подчинялась
Мордехаю Хаиму Румковскому, который был старостой евреев при нацистах и
остался старостой евреев и при ящерах. Большую часть времени служба порядка
благоразумно делала вид, что еврейского Сопротивления не существует. Если
марионеточная полиция ящеров явилась к нему -- с этим надо разобраться. Он
встал и вскинул на плечо свою винтовку "маузер".
Офицер службы порядка по-прежнему носил шинель и кепи нацистского
образца. На рукаве красовалась введенная нацистами повязка: красная с белым
с черным "могендовидом"; белый треугольник внутри звезды Давида обозначал
ранг служащего. На поясе у него висела дубинка. Против винтовки, конечно,
ерунда.
-- Вы хотели видеть меня?
Анелевич был сантиметров на десять -- двенадцать выше офицера и смотрел
на пришедшего свысока и с холодком. -- Я...
Представитель службы порядка кашлянул. Он был коренастым, с бледным
лицом и черными усами, которые выглядели как моль, севшая на верхнюю губу.
Он все-таки справился с голосом:
-- Я -- Оскар Биркенфельд, Анелевич. У меня приказ доставить вас к
Буниму.
-- В самом деле?
Анелевич ожидал встречи с Румковским или с кем-то из его прихвостней.
Если его приглашает главный ящер в Лодзи -- значит, произошло что-то
экстраординарное. Он подумал, не следует ли этого Биркенфельда убрать. При
необходимости он так и сделает. Есть сейчас такая необходимость? Чтобы
потянуть время, он спросил:
-- Он мне дает охранное свидетельство на встречу и обратно?
-- Да, да, -- с нетерпением ответил представитель службы порядка.
Анелевич кивнул с задумчивым лицом. Пожалуй, ящеры лучше соблюдают свои
обязательства, чем люди.
-- Ладно, я иду.
Биркенфельд отвернулся, явно испытав радостное облегчение. Может быть,
он ожидал отказа Мордехая и последующего наказания.
Он зашагал вперед пружинистым шагом, развернув плечи и демонстрируя
всему миру, что он выполняет достойную миссию, а не кукольную. С досадой и
удивлением Анелевич пошел за ним.
Ящеры помещались в здании бывшей германской администрации на рыночной
площади Бялут. "Очень подходяще", -- подумал Анелевич. Офис Румковского
находился в соседнем здании, его двуколка с изготовленной немцами биркой --
знаком старосты евреев -- стояла рядом. Мордехай едва успел бросить взгляд
на двуколку, потому что навстречу ему вышел ящер, чтобы взять на себя
дальнейшее попечение о еврейском лидере. Районный руководитель Биркенфельд
поспешно исчез.
-- Вашу винтовку, -- сказал ящер Анелевичу на шипящем польском языке.
Он протянул оружие. Ящер взял его.
-- Идемте.
Кабинет Бунима напомнил Мордехаю варшавский кабинет Золраага: он был
наполнен восхитительными, но непостижимыми устройствами. Даже те, назначение
которых руководитель еврейских бойцов понял, действовали неизвестно как.
Например, когда охранник ввел его в кабинет, из квадратного ящика,
сделанного из бакелита или очень похожего на бакелит материала, выползал
листок бумаги. Лист был покрыт каракулями письменности ящеров. Должно быть,
ее напечатали внутри ящика. Он видел, как чистый лист вполз внутрь, затем
вышел с текстом. И практически беззвучно, исключая слабый шум маленького
электромотора.
Из любопытства он спросил охранника.
-- Это машина "скелкванк", -- ответил ящер. -- В вашем языке нет слова
"скелкванк".
Анелевич пожал плечами. Машина так и осталась непонятной.
Буним повернул к нему один глаз. Региональный субадминистратор -- ящеры
использовали такие же невнятные титулы, какие придумывали нацисты, --
довольно бегло говорил по-немецки. Он спросил на этом языке:
-- Вы -- еврей Анелевич, возглавляющий еврейских бойцов?
-- Я тот самый еврей, -- сказал Мордехай.
Может, ящеры еще сердятся на него за помощь Мойше Русецкому, который
сбежал из их лап. Если Буним пригласил его по этой причине, лучше про
Русецкого не заикаться. Но форма приглашения противоречила этому
предположению. Похоже, что ящеры не собирались арестовывать его, только
поговорить.
Второй глаз Бунима тоже повернулся к нему, так что теперь ящер смотрел
на Мордехая обоими глазами -- знак полного внимания.
-- У меня предостережение вам и вашим бойцам.
-- Предостережение, благородный господин? -- спросил Анелевич.
-- Мы знаем больше, чем вы думаете, -- сказал Буним. -- Мы знаем, что
вы, тосевиты, играете в двусмысленные -- я это слово хотел применить? --
игры с нами и с немцами. Мы знаем, что вы мешали нашим военным усилиям
здесь, в Лодзи. Мы знаем это, говорю вам. Не беспокойтесь отрицать это.
Бесполезно.
Мордехай и не отрицал. Он стоял молча и ждал, что еще скажет ящер.
Буним испустил шипящий выдох, затем продолжил:
-- Вы также знаете, что мы -- сильнее вас.
-- Этого я не могу отрицать, -- сказал Анелевич со злобным азартом.
-- Да. Истинно. Мы можем сокрушить вас в любое время. Но чтобы сделать
это, мы должны будем отвлечь ресурсы. А ресурсов мало. Так. Мы терпели вас
как неприятность -- я это хотел сказать? Но не более того. Вскоре мы снова
двинем машины и самцов через Лодзь. Если вы будете мешать, если будете
создавать неприятности, вы за это заплатите. Вот наше предупреждение. Вы
поняли?
-- О да, я понял, -- ответил Анелевич. -- А вы понимаете, сколько
неприятностей начнется по всей Польше, от евреев и поляков одновременно,
если вы попытаетесь подавить нас? Вы хотите, как вы сказали, неприятностей
по всей стране?
-- Мы идем на такой риск. Вы свободны, -- сказал Буним. Один его глаз
повернулся к окну, второй -- к листам бумаги, которые выползали из бесшумной
печатающей машины.
-- Вы идете, -- сказал ящер-охранник на плохом польском.
Анелевич вышел. Когда они оказались вне здания, в котором ящеры
управляли Лодзью, охранник вернул ему винтовку.
Анелевич шел, размышляя. Когда он дошел до помещения пожарной команды
на Лутомирской улице, он улыбался. Ящеры плохо понимали выражение лица
людей. Если бы понимали, его физиономия им явно не понравилась бы.
* * *
Макс Каган говорил на английском со скоростью пулемета. Вячеслав
Молотов не понимал, о чем идет речь, но тот говорил очень горячо. Затем
Игорь Курчатов перевел:
-- Американский физик потрясен теми способами, которые мы выбрали для
извлечения плутония из усовершенствованного атомного реактора, который он
помог нам сконструировать.
Тон речи Курчатова был сух. Молотову показалось, что он испытывает
удовольствие, излагая жалобы американца. Роль переводчика при Кагане
избавляла его от рамок субординации и от ответственности за это. Пока они
оба -- и Каган, и Курчатов -- необходимы, более того, незаменимы для
наращивания военных усилий... Но однажды...
Но не сегодня. Он сказал:
-- Если есть более быстрый способ извлечения плутония, чем
использование заключенных в процессе извлечения стержней, пусть он ознакомит
меня с ним, и мы перейдем на него. Если нет, то нет.
Курчатов заговорил по-английски. Каган ответил ему очень подробно.
Курчатов повернулся к Молотову.
-- Он сказал, что не стал бы конструировать реактор таким образом, если
бы знал, что мы будем использовать заключенных для вытаскивания урановых
стержней, которые перерабатываем в плутоний. Он обвиняет вас в нескольких
несчастных случаях, подробности я не считаю нужным переводить.
"Но слушаешь с удовольствием". В сокрытии собственных мыслей Курчатов
не был настолько умелым, как следовало бы.
-- Пусть он ответит на мой вопрос, -- сказал Молотов, -- существует ли
более быстрый способ?
После обмена мнениями Курчатов сказал:
-- Он говорит, что Соединенные Штаты используют в таких процессах
машины и механические руки с дистанционным управлением.
-- Напомните ему, что у нас нет машин или дистанционно управляемых
механических рук.
-- Он хочет напомнить вам, что заключенные умирают от радиации, в
которой они работают.
-- Ничего, -- безразлично ответил Молотов, -- у нас их достаточно,
чтобы заменять, когда понадобится. Могу заверить вас, что проект в них
недостатка испытывать не будет.
По тому, как потемнело и без того смуглое лицо Кагана, было ясно, что
это не тот ответ, которого он ожидал.
-- Он спрашивает, почему заключенных, по крайней мере, не обеспечат
одеждой для защиты от радиации, -- сказал Курчатов.
-- У нас мало такой одежды, и вы это прекрасно знаете, Игорь Иванович,
-- сказал Молотов. -- У нас нет времени для производства ничего другого,
кроме бомбы. Ради этого великий Сталин готов полстраны бросить в огонь -- но
Кагану передавать мои слова нет нужды. Когда мы получим достаточно плутония
для бомбы?
-- Через три недели, товарищ народный комиссар иностранных дел, может
быть, через четыре, -- сказал Курчатов. -- Благодаря американскому опыту
результаты резко улучшились.
"Тоже неплохо", -- подумал Молотов.
-- Сделайте за три, если сможете. Главное здесь -- результат, а не
метод. Если Каган не в состоянии понять это, он дурак.
Когда Курчатов перевел это Кагану, американец вскочил с места, встал по
стойке смирно и выбросил правую руку в гитлеровском приветствии.
-- Товарищ народный комиссар иностранных дел, я не думаю, что вы его
убедили, -- сухо сказал Курчатов.
-- Убедил я его или нет, меня не беспокоит, -- ответил Молотов.
Про себя -- не допуская никаких внешних проявлений недовольства -- он
добавил еще один факт к делу Кагана, которое завел лично. Может быть, когда
война закончится, этот слишком умный физик обнаружит, что домой вернуться не
так-то просто. Но это пища для размышлений в будущем.
-- Каковы мотивы его сотрудничества с нами? Вы не видите риска? Его
привередливость не влияет на его полезность?
-- Нет, товарищ народный комиссар иностранных дел. Он -- откровенный.
-- Курчатов кашлянул в кулак: это гораздо хуже, чем просто откровенность. --
Но кроме того, он еще и предан делу. Он будет работать с нами.
-- Очень хорошо. Я полагаюсь на вас, присматривайте за ним.
"Твоя голова ляжет на плаху, если что-нибудь пойдет не так", -- вот что
имел в виду Молотов, и Курчатов в отличие от Кагана был вовсе не таким
наивным, чтобы не понять намек. Народный комиссар иностранных дел еще не
закончил:
-- В ваших руках -- будущее СССР. Если мы вскоре сможем взорвать одну
из таких бомб и в короткий срок изготовить новую, то продемонстрируем
чужакам -- империалистическим агрессорам, -- что мы в состоянии сравняться с
ними по уровню вооружения и наносить им удары, которые впоследствии станут
для них смертельными.
-- Наверняка они смогут нанести такие же удары и нам, -- ответил
Курчатов, -- и наша единственная надежда уцелеть состоит в том, чтобы
сравняться с ними, как вы сказали.
-- Такова политика великого Сталина, -- согласился Молотов, что
одновременно означало: именно так и должны развиваться события. -- Он
уверен, что так и будет, стоит нам показать ящерам, на что мы способны. Они
станут более уступчивыми в переговорах, цель которых -- изгнание врагов с
территории нашей Родины.
Народный комиссар иностранных дел и советский физик смотрели друг на
друга, а Макс Каган всматривался в них обоих с удрученным непониманием.
Молотов видел, как в глазах Курчатова мелькнула некая мысль. Он
заподозрил, что физик увидел ту же мысль и в его собственных глазах,
несмотря на каменную маску, якобы приросшую к его лицу. Но этой темы лучше
не касаться.
"Лучше, чтобы великий Сталин оказался прав".
* * *
Шипение Томалсса отражало странную смесь досады и удовольствия. Воздух
в городе Кантоне был довольно теплым, по крайней мере во время длинного лета
Тосев-3, но настолько сырым, что исследователь чувствовал себя так, словно
плыл в нем.
-- Как вы предупреждаете образование грибка в промежутках между
чешуйками? -- спросил он своего проводника, молодого исследователя-психолога
по имени Салтта.
-- Благородный господин, временами мы бессильны, -- ответил Салтта. --
Если это один из наших грибков, то его хорошо подавляют обычные мази и
аэрозоли. Но точно так, как мы можем питаться тосевитской пищей, так и
некоторые тосевитские грибки могут питаться нами. Большие Уроды слишком
невежественны, чтобы изобрести фунгициды, заслуживающие этого названия, а
наши медикаменты не показали себя достаточно эффективными. Некоторых
зараженных самцов пришлось переправить -- конечно, в условиях карантина --
на госпитальные корабли для дальнейшего лечения.
Язык Томалсса высунулся и резко задергался в стороны, изображая
отвращение. Очень многое на Тосев-3 раздражало его. Он едва не пожалел, что
не стал пехотинцем и не уничтожает Больших Уродов, вместо того чтобы изучать
их. Ему не нравилось ходить пешком по тосевитским городам. Он чувствовал
себя потерянным и ничтожным в толпе тосевитов, снующих по улицам вокруг
него. Независимо от того, насколько Раса изучит этих шумных, противных
существ, сможет ли она цивилизовать их и интегрировать в структуру Империи,
как это удачно получилось на Работеве и Халессе? Он в этом сомневался.
Если Раса собирается достичь успеха, то ей надо начать с только что
вылупившихся тосевитов, таких, которые еще не воспитывались по-своему, и
изучить средства, с помощью которых можно было контролировать Больших
Уродов. Именно это он делал с детенышем, вышедшим из тела самки по имени Лю
Хань... пока Плевел непредусмотрительно не заставил его вернуть детеныша.
Он наделся, что Ппевела поразит неизлечимая тосевитская грибковая
инфекция. Как много времени потеряно! Как много данных можно было бы
собрать. Теперь он собирался начать все сначала с новым детенышем.
Потребуются годы, прежде чем он получит полезные результаты, и в первой
части эксперимента ему придется повторить работу, которую уже делал.
Ему также придется вновь пройти процедуру недостаточного сна, которой
ему так хотелось бы избежать. Детеныши Больших Уродов появляются из тел
самок в настолько жалком недоразвитом состоянии, что не имеют ни малейшего
представления о разнице между днем и ночью и издают ужасающие звуки, когда
им это нравится. Почему такое поведение не привело в короткий срок к
вымиранию этого рода, оставалось для него непостижимым.
-- Вот, -- сказал Салтта, когда они завернули за угол. -- Мы выходим на
одну из главных рыночных площадей Кантона.
Если улицы города были просто шумными, то на рынке царила настоящая
какофония. Китайские тосевиты громко расхваливали достоинства своих товаров.
Другие, возможные покупатели, кричали так же громко, а может быть, и еще
громче, понося качества предлагаемых товаров. Когда они не кричали -- а
временами они все-таки не кричали, -- то они развлекались тем, что рыгали,
плевались, очищали зубы и морды, засовывали пальцы в окруженные мясистыми
наростами отверстия, которые служили им слуховыми диафрагмами.
-- Хотите? -- закричал один из них на языке Расы, едва не ткнув в глаз
Томалссу длинный зеленый овощ с листьями.
-- Нет! -- сказал Томалсс с сердитым усиливающим покашливанием. --
Идите прочь!
Нисколько не смущаясь, торговец овощами испустил несколько лающих
звуков, которые Большие Уроды используют для изображения смеха.
Вместе с овощами торговцы на рынке продавали все виды тосевитских форм
жизни, употребляемых в пищу. Поскольку холодильное оборудование здесь
имелось лишь в зачаточном состоянии или отсутствовало вообще, то некоторые
продаваемые существа хранились живыми и находились в кувшинах и стеклянных
банках, наполненных морской водой.
Томалсс посмотрел на желатиноподобное существо с множеством ног,
покрытых присосками. Оно своими странно мудрыми глазами, в свою очередь,
смотрело на Томалсса. Другие живые формы тосевитской жизни имели соединенные
вместе раковины, некоторые -- когтистые лапы: последних Томалсс ел и нашел
их вкусными. Были и существа, очень похожие на тех, которые плавали в
небольших морях на Родине.
У одного парня был ящик с множеством безногих чешуйчатых существ,
которые напоминали Томалссу животных его мира гораздо сильнее, чем волосатые
и тонкокожие формы жизни, преобладавшие на Тосев-3. После обычного громкого
торга Большой Урод купил одно из таких существ. Продавец схватил тварь
щипцами и вытащил наружу, затем большим ножом отсек голову. У еще
извивающегося тела торговец вспорол живот и извлек внутренности. Затем он
нарезал тело кусками длиной в палец, налил жира в коническую железную
сковороду, установленную над жаровней, в которой горел древесный уголь, и
начал жарить мясо существа для покупателя.
Все это время он, вместо того чтобы смотреть на работу, не сводил глаз
с двух самцов Расы. Занервничав, Томалсс сказал Салтта:
-- Он скорее проделал бы это с нами, чем с животным, у которого есть
некоторые наши признаки.
-- Истинно, -- сказал Салтта. -- Истинно, без сомнения. Но эти Большие
Уроды все еще дики и невежественны. Только после нескольких поколений они
будут видеть в нас своих господ и почитать Императора, -- он опустил глаза,
и то же самое проделал Томалсс, -- как их суверена и утешение их духу.
Томалсс задумался, можно ли вообще завершить завоевание Тосев-3? Даже
если оно будет завершено, можно ли цивилизовать тосевитов, как это раньше
произошло с жителями Работева и Халесса? Его окрылила убежденность молодого
самца в мощь Расы и правоту их дела.
К северу от рынка улицы были узкими и хаотично расположенными. Томалсс
удивлялся, как это Салтта находит здесь дорогу. Приятное тепло в этом районе
было не таким сильным: Большие Уроды, для которых оно не было приятным,
строили верхние этажи своих домов и магазинов так близко друг к другу, что
большая часть света Тосев не проникала на улицы.
Вокруг одного здания стояли на страже вооруженные самцы Расы. Томалсс
был рад видеть их: чувство тревоги постоянно сопровождаю его на этих улицах.
Большие Уроды такие непредсказуемые -- это было самым добрым из слов,
которое пришло ему в голову.
Внутри здания находилась тосевитская самка. Она держала недавно
появившегося детеныша возле железы в верхней части своего торса, а он
всасывал питательную жидкость, которую она выделяла для этой цели. Это
явление возмущало Томалсса, напоминая ему паразитизм. Ему пришлось
задействовать отстраненность ученого, чтобы хладнокровно наблюдать за
процессом.
Салтта пояснил:
-- Самке будет хорошо компенсирована уступка детеныша нам, благородный
господин. Это должно предотвратить трудности, проистекающие из парных
связей, которые, похоже, проявляются между поколениями тосевитов.
-- Хорошо, -- сказал Томалсс.
Теперь он спокойно добьется успеха в своей экспериментальной программе
-- а если нытики вроде Тессрека не беспокоились о ней, тем хуже. Он перешел
на китайский и заговорил с самкой Больших Уродов:
-- С вашим детенышем ничего плохого не случится. Его будут хорошо
кормить, хорошо ухаживать за ним. Все, что ему потребуется, он получит. Вы
понимаете? Вы согласны?
Речь его стала более беглой, он даже помнил, что вопросительных
покашливаний использовать не надо.
-- Я понимаю, -- тихо сказала самка. -- Я согласна.
Но когда она передала детеныша Томалссу, из углов ее небольших
неподвижных глаз закапала вода. Томалсс воспринял это как признак
неискренности. Отбросил его как несущественный. Компенсация -- вот
лекарство, которое залечит эту рану.
Детеныш задергался в руках Томалсса из стороны в сторону и издал
раздраженный визг. Самка отвернулась.
-- Хорошо сделано, -- сказал Томалсс Салтте. -- Заберем детеныша в наше
местное отделение. Затем я перевезу его в свою лабораторию и начну
исследования. Мне могли воспрепятствовать один раз, но второй раз я этого не
допущу.
Для полной уверенности их с Салттой на пути к базе Расы, расположенной
на маленьком островке Перламутровой реки, сопровождали четверо охранников.
Отсюда вертолет доставит его и детеныша к пусковой площадке космического
челнока -- и он вернется на звездный корабль.
Салтта вел всех обратно в точности той же дорогой, по которой они шли к
дому самки Больших Уродов. Едва они добрались до рыночной площади, где
продавались странные животные, путь им загородила влекомая животными телега
почти такой же ширины, как переулок, по которому они шли.
-- Назад! -- закричал Салтта по-китайски Большому Уроду, управлявшему
телегой.
-- Не могу! -- закричал в ответ Большой Урод. -- Слишком узко, чтобы
развернуться. Идите до угла, поверните за него и так обойдете меня.
То, что сказал тосевит, было очевидной истиной: развернуться он не мог.
Томалсс повернул один свой глаз назад, чтобы определить, далеко ли придется
идти. Было недалеко.
-- Придется пойти назад, -- уступил он.
Как только они повернули, из здания напротив раздались выстрелы.
Большие Уроды подняли крик. Охранники, окровавленные, повалились на землю.
Один из них успел выпустить ответную очередь, но затем его прошило еще
несколько пуль, и он перестал двигаться.
Из здания выскочило несколько тосевитов в потрепанных одеждах. В руках
они все еще держали легкое автоматическое оружие, с помощью которого
уничтожили охрану. Некоторые направили оружие на Томалсса, другие -- на
Салтту.
-- Вы пойдете с нами прямо сейчас или умрете! -- закричал один из них.
-- Мы пойдем, -- сказал Томалсс, не давая Салтте возможности не
согласиться с ним.
Один из Больших Уродов выхватил тосевитского детеныша из рук Томалсса,
другой увел ученого в то самое здание, из которого выбежали нападающие. Оно
имело задний выход на другую узкую улочку Кантона. Томалсса вели,
подталкивая, по столь многим улицам и так быстро, что вскоре он потерял
представление о том, где он находится.
Вскоре Большие Уроды разделились на две группы, одна увела его, другая
-- Салтту. Они разошлись. Томалсс остался среди тосевитов один.
-- Что вы будете делать со мной? -- спросил он, от страха с трудом