Страница:
пополам труп лежал по обе стороны рельсов, а вокруг толпились любопытные.
Студент Петров шел в парк на танцы и тоже присоединился к толпе. Когда
мертвого по частям клали на носилки, кто-то громко вскрикнул, и мужской
голос без тени сожаления бросил:
- Ему уже все равно...
"Почему презирают самоубийц? - на миг задумался Сергей, когда Таня
ушла в магазин. - А им все равно... им все равно, все равно..."
Он зубами зацепил пальто и кинул его на плечи. Ноги противно дрожали,
по лицу текли холодные капли пота. "Прости меня, Таня. Я не виноват. Так
сложилась жизнь. Тебе будет лучше. Через год-два ты это поймешь".
Уличная дверь оказалась запертой. "Нарочно или по привычке?" Сергей
налег плечом, дверь не отворялась. "Даже здесь не везет!" Он побежал в
комнату, метнулся из угла в угол и в бешенстве ударил ногой в оконную раму.
Посыпалась замазка, звякнули стекла, окно вывалилось в захламленный двор.
"Я бы написал тебе записку, объяснил бы все, попросил прощения, но ты
сама знаешь: сделать этого я не могу. Танечка, родная, прости меня, я не
буду мешать тебе. Ты назовешь это подлостью, но так надо. Иного выхода из
этой г.роклятой жизни нет".
На углу улицы Пушкина ветер рванул с плеча пальто, и Сергей еле успел
удержать его подбородком. Издали он увидел, что переезд закрыт, - вереница
автомобилей выстроилась до самой гостиницы.
"Где-то на подходе поезд. Грузовой или пассажирский? Этой дорогой мы
ходили с Таней в парк. Кто-нибудь скажет: "Ему теперь все равно... -
Увидит, что инвалид, добавит: - Отмучился..." Больно не будет, я знаю. Не
успеешь почувствовать".
В распахнутом пальто, без фуражки, Сергей стремительно бежал к
переезду. Прежней боли в ноге не чувствовалось, она сделалась какой-то
деревянной и очень мешала идти еще быстрее. Рукава пальто трепал ветер и с
каким-то диким остервенением хлестал ими по спине
"Таня увидит окно и догадается. Родная ты моя, сколько горя я принес
тебе. Пусть это будет последнее. Прости... Этот прекрасный мир оказался для
меня трудным, невыносимо трудным".
Из-за здания драмтеатра тяжело ухнул и засвистел сиплым, протяжным
гудком тепловоз.
"Осталось метров двадцать. Скорее! Шахтеры скажут: "Трус!" Ребята, я
не трус, вы это знаете. Быть лишним невыносимо... Поймите меня".
В городском парке взвизгнула игривая мелодия и тут же была раздавлена
дробным стуком колес. Поезд выскочил на переезд. "Грузовой", - - с тупым
безразличием отметил Сергей и, сам не осознавая, для чего, начал считать
мелькающие мимо него колеса. По его лицу катились слезы, а он скороговоркой
шептал:
- Раз, два, три... - будто от того, правильно или нет будут посчитаны
колеса, зависело что-то очень важное. Под тяжестью вагонов шпалы
вдавливались в землю, а рельсы, словно гибкие тростинки, дрожали и гнулись.
"Разрежет сразу. Пригнуться и прыгнуть... только не сильно... головой
вперед... Эх ты, жизнь! За что же ты меня так?.."
- Сирныки е? Сергей вздрогнул и оглянулся. Пожилой мужчина стоял
рядом с ним и жестами как у глухонемого, просил спички.
- Зачем они мне? - шевельнул бескровными губами Сергей.
Человек обошел его сзади, пощупал рукава пальто и повернулся уходить.
Сделал несколько шагов в сторону, резко крутнулся на месте, подбежал к
Сергею и рванул за плечо.
- Не дури, паря! Туда всегда успеешь! 3 глузду зъихав, чи шо! Сидай в
машину.
Сопротивляться чужой воле у Сергея не было сил. Ему вдруг стало все
безразлично. Какая-то незнакомая доселе пустота души и мысли завладела им.
Слегка подталкиваемый в спину водителем такси, он шел к машине и не мог
сообразить, где он, зачем, что собирался делать и куда ведет его этот
незнакомый человек.
- Как тебя зовут? Где ты живешь? - допытывался шофер, а Сергей
смотрел на него пустыми стекляшками глаз и молчал. Чувствовал, как в его
мозг остриями вкалываются ледяные иголки, не вызывая ни холода, ни боли, ни
страха. На короткие мгновения появлялось желание ответить на вопросы
таксиста, но что и как на них отвечать, Сергей не знал.
Водитель включил мотор и дал газ. Машина сорвалась с места и, круто
развернувшись, устремилась в город. Куда и сколько они ехали, Сергей не
помнил. Когда такси выехало за город, к нему, как обрывок незапомнившегося
сна, пришло: вернулась Таня и увидела разбитое окно.
- Куда мы?.. - встрепенулся Сергей.
- Мозги проветрить! - сердито ответил шофер, I С минуту опять ехали
молча. Водитель достал папиросу, покрутил ее в руке и, скомкав, выбросил в
окно. Сергея начинало знобить. Холод зарождался где-то внутри и, медленно
расползаясь, заполнял все тело.
- Колы в мене загынув сын... - вдруг тихо заговорил водитель, - я
теж... А потим подумав: що ж це робится? Виталик своих дел не доделав на
земле, и я сдаюсь... Говорю соби: Тимохвей, скилькы ты друзив потеряв на
шляху вид Смоленска до Берлину? Богато... А як ты мстив хвашистам за них!
Так будь же солдатом до кинця дней своих! Зажми сердце, як рану в бою, и
вперед... Живи, працюй... за двоих... Самовбивство це не выхид с
положения... А писля смерти сына житы не можно було... Один вин в мене. Вся
радисть и надия... десятый класс кинчав... на мотоцикле с дружком поихав,
и... тот калика, а мий... и не дыхнув... - Водитель помолчал, вновь достал
папиросу, постукал себя по карманам и, не найдя спичек, скомкал ее. - Ну, а
как ты живешь? С кем?
- С женой...
- Она що... покынула тебя?
- Нет... она хорошая...
- Давно... руки-то?..
- В этом году.
- Жинка вид постели, навить, не видходила, кормила, поила...
- Откуда вы знаете?
- Морду тоби набыти, и того мало! Откуда знаю... Самого себя жалко
стало? Герой... Де дом?
- На Ленинской.
У ворот машина остановилась.
- Сколько я должен? - буркнул Сергей.
- Добряче по шее, если перед женой на коленях прощения не
попросишь! - ответил шофер и потянулся открыть дверку.
Из калитки бледная, с заплаканными глазами выбежала Таня. Сергей вылез
из машины, понурив голову, остановился рядом. Таня повернула голову и
увидела его.
- Сережа! - вырвался крик.
Она медленно подошла, каким-то отрешенным, невыносимо
усталым движением стянула с головы косынку, уронила- ее на дорогу и
ткнулась лицом в грудь Сергею.
- Непутевый ты мой...
Подняла голову, Сергей посмотрел ей в глаза и покраснел. Боль, обида,
горючий упрек невысказанными, незаслуженными застыли в них.
- Предатель! - Таня неловко замахнулась и хлестко ударила Сергея по
щеке.
Пыталась бежать, но тут же повернулась, порывисто обняла голову мужа,
прижала ее к груди и, глотая слезы, зашептала:
- Я и в "скорой помощи", и в милиции... Не любишь ты меня, Сережка...
скажи, за что ты так... Разве я виновата в чем?..
В начале ноября Сергей получил вызов с Харьковского протезного завода.
Все нужные документы были отосланы туда еще из Донецка. Сергей мучился в
догадках: согласится завод изготовить ему протезы или нет. "Их цеплять-то
не за что, за плечи или за шею разве... Говорили же в больнице: "Для такой
высокой ампутации протезы не делают". И вот: "Предлагаем вам прибыть в г,
Харьков по вопросу изготовления протезов плеч".
Всю ночь перед отъездом Сергей и Таня не сомкнули глаз. Строили
предположения, какими будут искусственные руки, что можно будет ими делать,
и оба боялись: а вдруг скажут там, в незнакомом городе, - напрасно ехали,
помочь ничем не можем...
Утром, едва засерел рассвет, Петровы, смиряя нетерпение, отправились
на вокзал.
В Харьков приехали во второй половине дня. Завод находился метрах в
пятистах, прямо перед вокзалом.
Серое двухэтажное здание с небольшими, точно в старом жилом доме,
окнами, коричневая дверь, перед ней скверик с засохшими цветами, пустые
скамейки - вот все, что жадно схватил Сергей одним взглядом, ожидающим,
недоверчивым, тревожным.
Метрах в пяти от дверей он остановился. Таня потянула
за рукав:
- Ты что, Сережа?
- Подожди, дай отдышаться...
- Страшно? - напрямик спросила жена, : - Да, - : не скрывая, ответил
он.
- Где наша не пропадала! - задорно улыбнулась Таня.
- Что ждет за этой дверью? Убьют надежду или... - тихо сказал Сергей.
Врач, седой человек в очках, не отрываясь от бумаг, привычно
приказал: - Раздевайтесь! Что у вас?
- Ампутация обеих рук в верхней трети плеча, ограниченные движения
правой стопы с обширной ожоговой поверхностью, - одним духом выпалил
Сергей.
- Вы из Луганска? - сняв очки, поднялся из-за стола врач.
- Да. Только с поезда, - подтвердила Таня.
- Хорошо, - неизвестно к кому обращаясь, проворчал протезист. - Где
это вас угораздило?
- В шахте, - кашлянул Сергей.
- Протез правого плеча мы вам изготовим. О левом не может быть и
речи. Ампутация слишком высокая. Предварительно вам необходимо сделать
операцию. У вас не в порядке кость, и нервные окончания выходят на
поверхность кожи. При таком состоянии вы не сможете пользоваться протезом.
- А без операции можно обойтись? - заволновалась Таня.
- Таня! - укоризненно перебил Сергей. - Раз надо, значит, надо. - И к
доктору: - Я согласен на все.
К вечеру Сергей лежал в больнице. Таня категорически отказалась
вернуться в Луганск и, сняв квартиру неподалеку от клиники, осталась жить в
Харькове.
И опять потянулись нудные, длинные больничные дни. Нельзя сказать, что
Сергей не боялся предстоящей операции. Нет, он боялся. С внутренней дрожью
вспоминал все прошлые, с ярким светом огромных ламп, с гнетущей тишиной
операционной, с дурманящей волной крови, насыщенной новокаином и болью,
отчего хотелось рвануться со стола и закричать: "Хватит! Ведь есть же
предел человеческому терпению!"
Побороть, подавить страх помогала засветившаяся надежда получить
протез. Как никогда раньше, Сергей понимал теперь нужность и значение этой
последней операции. Только она откроет ему возможность какой-либо
деятельности. И Сергей торопил время. Он готов был немедленно пойти в
операционную, лечь на стол и еще раз пройти через боль, страх, лишь бы
скорее получить протез.
Таня в обход больничного режима, позволяющего посещать больных два
раза в неделю в строго отведенные часы, добилась разрешения приходить
каждый день.
Целыми днями простаивал Сергей у окна палаты, всматриваясь в
многолюдный поток, проплывающий по тротуару мимо больницы. И о чем бы он ни
думал в эти часы, глаза его машинально скользили по толпе, отыскивая в ней
жену. И когда в людском водовороте мелькала зеленая косынка, которую он
всегда безошибочно узнавал среди сотен таких же, глаза его загорались
радостью, сердце начинало учащенно биться, и он забывал обо всем на свете,
кроме этого родного, с задорно вздернутым кверху носиком человека.
В палату Таня входила в белом халате, с застенчивой улыбкой на губах,
и Сергею каждый раз казалось, что вместе с ней в помещение врывалось яркое
солнце, которое властно раздвигало стены, наполняло все до краев ласковым
теплом и светом. И, глядя со стороны на счастливых от встречи супругов,
нельзя было подумать, что над этими людьми пронеслась свирепая жизненная
гроза. Трудно было поверить, что этот молодой человек с поседевшей головой
и двадцатилетняя женщина, пройдя через нечеловеческие боль и страдания,
сумели сберечь кристально чистыми, необыкновенно нежными и по-человечески
возвышенными чувства друг к другу.
- Счастливый ты человек, Сергей! - с завистью говорили ему его новые
друзья.
- Уж чего-чего, а счастья на мою долю выпало с излишком, на пятерых
хватило бы! - не понимая причин зависти, иронически отвечал Сергей.
- Что руки... Ты бы посмотрел на себя с Таней нашими глазами.
Любовь - это тоже счастье. - Говоривший задумался, помолчав, добавил: -
Некоторые и с полным комплектом рук и ног, а вот не находят общего языка,
калечат друг другу жизнь... да еще как... и не замечают этого...
Назначенный день и час операции надвигались все ближе и ближе. Были
сделаны последние предоперационные анализы, проведены исследования, а
Сергей не решался сказать Тане, на какое время назначена операция. Не
хотелось прибавлять волнений в ее и без того беспокойную жизнь, и вместе с
тем Сергей чувствовал, что обидит ее, если не скажет. Лучше пусть обидится
на меня, чем будет затыкать уши под дверью операционной", - решил наконец
он.
В день операции Таня пришла в клинику раньше обычного. Улыбаясь,
вбежала. в палату и остановилась в дверях.
Сергей лежал на постели в знакомой позе, бледный, крестнакрест
перепоясанный через грудь бинтами.
- Что такое, Сережа? - шепотом спросила она.
- Все в порядке! Только с операции... - слабо улыбнулся Сергей.
- Я так и знала. Все утро меня как магнитом тянуло в больницу.
Чувствовала, тут что-то неладно.
- Чего ж неладного? Жив... даже улыбаться могу...
- Как... операция?..
- Хорошо, Танечка, хорошо. Разве может быть плохо?
- Больно было?
- Испытывал себя - выдержу или нет, чтоб не пикнуть, А ассистент,
черт, все время забывал новокаин вводить.
- Ты бы сказал...
- Говорил. Смеется: "Смотри, доктор, сегодня у тебя два ассистента".
А тот ему: "Такие больные, коллега, не хуже нас в медицине разбираются. На
собственной шкуре практику проходили",
В больнице обедали. Таня сидела рядом с Сергеем и кормила его. Они
всегда затягивали время, отведенное на еду, чтобы подольше побыть вместе,
поговорить или просто молча посмотреть друг на друга.
В дверь вошла дородная женщина и оглядела больных,
- Петров есть здесь?
- Да, я... - Сергей почему-то испугался.
- Вас просят сойти вниз, протез примерить,
- Чего?
- Протез.
- Уже готов? - не веря своим ушам, переспросил Сергей,
- Первый раз заказываешь?
- Всю жизнь только тем и занимался, что протезы заказывал, - буркнул
Сергей.
Не верилось, что сейчас, через минуту, он сойдет вниз, на первый этаж,
и увидит руку, не живую, искусственную, которая отныне займет место той -
мускулистой и сильной, и он должен принять ее, свыкнуться с ней, как с
частью своего тела. Сергей испуганно посмотрел на Таню, сорвавшимся голосом
спросил:
- Что делать, Тань?..
Протез лежал на столе, согнутый в локте, с натянутой на кисть черной
перчаткой. Непомерно длинный большой палец неуклюже прижимался одним
кончиком к указательному, образуя неестественную щепоть. От локтя тянулись
ремни, сходились на уровне плеча в перепутанный клубок. Сверху, на локтевом
сгибе, блестела никелированная гайка.
"А если она раскрутится? - мелькнула шальная мысль.
Человек в черном фартуке поднялся со стула и взял протез в руки. Тот
щелкнул и разогнулся в локте. Ладонь оказалась перевернутой вверх, и Сергей
с внезапной неприязнью отметил: "У меня пальцы были короче..."
- Примерь-ка! Если что не так, не стесняйся, говори. Чтобы потом
претензий не было. А то вы народ какой!.. Поскорей получить и айда, а
потом - тут не так, там не эдак, трет, жмет, и понеслось...
- Я первый раз...
- И никогда не видел?
- Не приходилось...
- Тогда смотри. Вот эта тяга отжимает палец. Вот так, - протезист
потянул за кожаный шнур, большой палец отошел от указательного и с легким
щелчком вновь сомкнулся в щепоть. - В локте протез сгибается от движения
плеча вперед. Вот и вся механика.
- Ясно, - ничего не поняв, сказал Сергей и насупился. Он уже видел,
что прекрасная искусственная рука, гибкая и подвижная, рисовавшаяся ему в
долгие часы послеоперационных ночей, останется всего лишь мечтой. "Но,
может быть, этот примитивный прибор, называемый протезом верхней
конечности, хоть как-нибудь поможет..."
Надев протез, Сергей ощутил неживой, отталкивающий холод металла и
толстой бычьей кожи. Холод проникал до самых отдаленных клеток мозга,
студил сердце, жестко отталкивал от себя. И, будто приняв этот непонятный
вызов несовместимости, вражды и неприязни, все клетки организма Сергея
восстали против протеза, так же жестко отталкивали его, не хотели не только
принять, но и допустить приближения к себе. Первым желанием было поскорее
сбросить с себя этот инструмент и бежать прочь. "А что же делать,
другого-то пет, может, свыкнусь..."
- Неловко? - сочувственно спросил мастер. - Так, дружище, у всех
поначалу. С протезом надо сжиться.
- Долго?
- Кто как. Одни быстро, другие долго. Бывает, вообще не могут
привыкнуть. Мучаются, мучаются, психанут - и в печку протез.
- А потом?
- Что ж потом! Винят нас, протезистов. А сам посуди: при чем тут мы?
Так природа устроена.
- Я не выброшу. Мне работать надо. Да и зачем тогда было ехать сюда?
- Это ты правильно сказал: работать. От безделья-то с ума сойти
можно. Был у нас месяца три назад гастролер один. Кистей рук нет.
Ба-тюш-ки-и! Чего он только не вытворял! Что ни день, то пьянка, дебош.
Выгнали как миленького из больницы! А он даже за протезами на завод не
зашел. Я так понимаю: совсем они ему не нужны. Голову зря морочил!
- Если бы мне только кистей недоставало... А то отчекрыжили... дальше
некуда, - вздохнул Сергей.
- Ты не унывай! - бодро перебил его мастер. - Главное, чтобы человек
сам себя не потерял вместе с конечностями. Вот ведь в чем вопрос! А руки?..
Дело всегда найдется. Было бы желание и, - мастер потряс кулаком, - это
самое... понял?
Серым, непогожим днем Петровы возвращались в Луганск. В купе сидели
втроем. Щуплая седая женщина лег шестидесяти, их попутчица, переводила
взгляд с Сергея на Таню, с Тани на Сергея и украдкой вздыхала. Всем было
неловко, и потому молчали. Вагон вздрагивал, как в ознобе, дробно стучал
колесами, за окном мелькала тусклая, однообразная картина, и мысли Сергея
текли медленно и безрадостно. "Неужели ничего не смогу делать протезами? Не
может быть. Я должен научиться. Просто обязан! Иначе как же тогда... Ведь
для чего-то же делают их. Пусть неуклюж, некрасив, но это, наверное, с
непривычки. Да разве в красоге дело! Лишь бы работать научиться ими".
- Жена али кто будешь? - осмелев, быстро спросила попутчица.
- Жена, - коротко ответила Таня и вся как-то подобра-лась и
вытянулась.
- Пензия-то хоть большая? - допытывалась старушка.
- Нам хватает! - резко сказала Таня и отвернулась к окну.
Сергей попросил папиросу, и Таня, ловко чиркнув спичкой, прикурила ее
и подала ему.
- Спасибо! - буркнул он и вышел в тамбур.
"Ну и вредный народ эти бабки! И все-то им надо, до всего-то им дело.
Теперь, пока всю биографию не разузнает, не отстанет!" - с раздражением
думал Сергей; затягиваясь папиросой. Постепенно он успокоился, и мысли его
опять занялись протезом.
"Вот хотя бы для начала научиться папиросу держать". - Сергей согнул
протез в локте и поднял кисть ко рту. В соседнем купе щелкнула дверь, и в
коридор вышла женщина. Он засмущался и опустил протез. "Можно! - радостно
мелькнуло в голове. - А там, глядишь, и..." Разогнувшись в локте, протез
упал вниз и громко стукнул кистью о поручень. Из-за двери выглянула Таня, и
Сергей, окончательно смущенный, ушел в купе. "Если бы живой рукой так
ударился, было бы больно", - зло подумал он, но тут же прогнал эту мысль.
Успокоившись, стал строить планы, как он начнет осваивать протез.
Таня сидела рядом, веселыми глазами смотрела на мужа, и весь ее вид
без слов говорил: "Все в порядке, Сережа! Операция позади, мы едем домой, а
там все будет хорошо". - "Все будет хорошо!" - улыбнувшись одними глазами,
поддержал ее Сергей.
Старушка осмелела и нетерпеливо ерзала по лавке. "Непременно допрос
над Татьяной учинила, - сдерживая улыбку, подумал Сергей, - и по позе
видно, всю подноготную нашу знает. Таня, она человек общительный, любит
поговорить".
- То, что от мамы на частную квартиру ушли, так это нехорошо, -
очевидно продолжая прерванный разговор, сказала старушка.
- Ничего плохого тут нет, - возразила Таня. - Комнатка у нее
маленькая, и потом, зачем ей и видеть, и переживать наши невзгоды. Мы так
решили.
- За квартиру-то сколько берут?
- Двадцать рублей.
- Креста на них нет, на хозяевах ваших!
- А мы неверующие, - вступил в разговор Сергей.
- Вы вот что, касатики... - медленно сказала старушка, -
переходите-ка жить ко мне. Платы мне никакой не надо, нам со стариком
пензии хватает. Места на всех будет. Переходите. И нам веселее, и вам
сподручнее. Дом у нас свой, кирпичный, под черепицу, газ намедни провели.
Переходите, касатики.
- Ну что вы, Даниловна, - смущенно ответила Таня. - Нам и там хорошо.
Правда, Сереж?
- Как же... вот так сразу и... переходите... Вы нас, мы вас не
знаем, - возразил Сергей.
- И-и-и-их, сынок... - вздохнула Даниловна и подперла подбородок
рукой, - шестьдесят второй годок на людей гляжу, чай, пора и различать их
научиться. На лбу у каждого и не написано, кто он, да все равно видно. Она
сидела маленькая, тихая, с большими грубыми руками в темных прожилках вен,
и Сергею вдруг стало стыдно за свои скоропалительные мысли о ней. "Из
породы Егорычей", - подумал он.
- Спасибо, Даниловна! - искренне сказал Сергей. - Пока нужды большой
в этом нет, а припечет... - Дело ваше. Подумайте. А адресок на всяк случай
возьмите. Это недалеко от вас, на улице Артема. И перебраться поможем.
В Луганск поезд пришел вечером. Над городом висели тяжелые осенние
тучи, сеял холодный дождь. Тане, как и в день отъезда, хотелось пройтись
пешком, но, видя желание Сергея скорее добраться домой, она передумала и
взяла такси.
Сергею действительно очень хотелось скорее попасть домой.
Ставшие нестерпимыми фантомные болн в отсутствующих конечностях
подтверждали предположение о том, что с протезом не так-то легко сжиться.
Желание сбросить его с себя как можно скорее становилось с каждой минутой
все настойчивей |и непреоборимей. Казалось, сними сейчас протез - и сразу
же утихнут, угомонятся обжигающие боли в пальцах, локтях, мышцах,
перестанут выкручиваться несуществующие суставы и исчезнет сковывающая все
тело тяжесть. v "Так вот какой ты жестокий!" - думал Сергей.
Ночью он долго не мог заснуть. Беспокойно ворочался с боку на бок, не
находя телу удобного положения. Ждал, когда утихнут боли, а они не утихали.
Мысленно сжимал и разжимал кулаки и чувствовал, как у самого плеча
дергаются мышцы, больно натягивая кожу.
После харьковской операции воображаемый средний палец на правой руке
заметно переставал слушаться. Он словно прирос к большому, и все попытки
Сергея оторвать его не приносили успеха. У безымянного пальца исчезло
ощущение ногтя. В последние дни он сильно болел, словно ноготь медленно
срывали, и вот боль ушла, и вместе с ней ушло ощущение ногтя. Сергей знал
из рассказов врачей, что ощущение ампутированных рук может совсем, навсегда
исчезнуть. Знал и боялся этого. Вот уже полгода, как у него нет рук, но он
чувствует их, они живут в ощущениях, снятся по ночам, болят всеми болячками
и царапинами, приобретенными еще в детстве и в последующие годы. Особенно
отчетливо Сергей чувствовал указательный палец левой руки и порез на нем
ниже сгиба.
Ему было лет восемь, когда, играя перочинным ножом, он поранил палец.
Восьмилетний Сережа очень перепугался и с оглушительным ревом прибежал к
матери: "Палец отрезал, что же теперь будет?!"
Но все обошлось. Палец зажил, только остался на всю жизнь бугристый
шрам. I
И вот теперь, спустя полгода после ампутации рук, потерять их еще раз
было страшно. Однажды он хотел рассказать Тане об ощущении рук, но она
неожиданно заплакала и, уткнувшись ему в грудь, попросила: "Не надо,
Сережа, я боюсь..."
Теперь, лежа рядом с ней, Сергей не решался поделиться своими
опасениями.
- Почему не спишь, Сережа? - шепотом спросила Таня,
- А ты?..
- Я...
Таня замолчала. По окну шуршал дождь, далеко в ночи тяжело пыхтел
паровоз, протяжно и жалобно гудел, словно безнадежно звал кого-то на
помощь. Сергей вдруг сказал:
- В народе говорят: медведя и того можно научить танцевать.
Попробуем!
Первые записи в дневнике случайны, не. помечены датами и сделаны в
большинстве своем чернилами, рукой Тани под диктовку Сергея.
О войне прочитано много книг. Попадались хорошие. Но впервые я увидел
войну своими глазами в книгах К. Симоно-ва "Солдатами не рождаются" и
"Живые и мертвые". Навсегда запомнились скорбные шеренги военнопленных и
слова! "Казалось, что всю Россию взяли в плен".
- "За бортом по своей воле". Смелый парень Ален Бомбар! Вот бы
попробовать, как он! А, Тань?
- Ночью страшно. Акулы...
- Представляешь, кораблекрушение, люди в море... И вместо паники -
надежда! Он же смог быть в океане шестьдесят пять суток, чем мы хуже?! Да,
надежда - великая сила!
Куприн - замечательный писатель. Перечитал всего. Только почему его
герои такие бездеятельные? Мечутся из угла в угол, как мыши в мышеловке, и
не знают, что делать.
Как много хороших стихов!
Эх ты, модница, злая молодость, : Над улыбкой - седая прядь! Это даже
похоже на подлость - За полтинник седою стать!
И еще:
И какому кощунству в угоду, И кому это ставить в вину? Как нельзя
вводить горе в моду, Так нельзя вводить седину.
Написала моя землячка - Румянцева. Молодец, Майя!
Братцы проходчики дали всесоюзный рекорд. Бригадир - мой друг, вместе
техникум кончали. Эх, Витька, Витька!.. Хоть на денек бы к тебе в забой...
Наработался бы до чертиков, подышал бы шахтным воздухом, ей-богу, легче бы
стало... Сны меня, друг, замучили... совсем изведут... Всю ночь застилают
глаза копры, терриконы...
Студент Петров шел в парк на танцы и тоже присоединился к толпе. Когда
мертвого по частям клали на носилки, кто-то громко вскрикнул, и мужской
голос без тени сожаления бросил:
- Ему уже все равно...
"Почему презирают самоубийц? - на миг задумался Сергей, когда Таня
ушла в магазин. - А им все равно... им все равно, все равно..."
Он зубами зацепил пальто и кинул его на плечи. Ноги противно дрожали,
по лицу текли холодные капли пота. "Прости меня, Таня. Я не виноват. Так
сложилась жизнь. Тебе будет лучше. Через год-два ты это поймешь".
Уличная дверь оказалась запертой. "Нарочно или по привычке?" Сергей
налег плечом, дверь не отворялась. "Даже здесь не везет!" Он побежал в
комнату, метнулся из угла в угол и в бешенстве ударил ногой в оконную раму.
Посыпалась замазка, звякнули стекла, окно вывалилось в захламленный двор.
"Я бы написал тебе записку, объяснил бы все, попросил прощения, но ты
сама знаешь: сделать этого я не могу. Танечка, родная, прости меня, я не
буду мешать тебе. Ты назовешь это подлостью, но так надо. Иного выхода из
этой г.роклятой жизни нет".
На углу улицы Пушкина ветер рванул с плеча пальто, и Сергей еле успел
удержать его подбородком. Издали он увидел, что переезд закрыт, - вереница
автомобилей выстроилась до самой гостиницы.
"Где-то на подходе поезд. Грузовой или пассажирский? Этой дорогой мы
ходили с Таней в парк. Кто-нибудь скажет: "Ему теперь все равно... -
Увидит, что инвалид, добавит: - Отмучился..." Больно не будет, я знаю. Не
успеешь почувствовать".
В распахнутом пальто, без фуражки, Сергей стремительно бежал к
переезду. Прежней боли в ноге не чувствовалось, она сделалась какой-то
деревянной и очень мешала идти еще быстрее. Рукава пальто трепал ветер и с
каким-то диким остервенением хлестал ими по спине
"Таня увидит окно и догадается. Родная ты моя, сколько горя я принес
тебе. Пусть это будет последнее. Прости... Этот прекрасный мир оказался для
меня трудным, невыносимо трудным".
Из-за здания драмтеатра тяжело ухнул и засвистел сиплым, протяжным
гудком тепловоз.
"Осталось метров двадцать. Скорее! Шахтеры скажут: "Трус!" Ребята, я
не трус, вы это знаете. Быть лишним невыносимо... Поймите меня".
В городском парке взвизгнула игривая мелодия и тут же была раздавлена
дробным стуком колес. Поезд выскочил на переезд. "Грузовой", - - с тупым
безразличием отметил Сергей и, сам не осознавая, для чего, начал считать
мелькающие мимо него колеса. По его лицу катились слезы, а он скороговоркой
шептал:
- Раз, два, три... - будто от того, правильно или нет будут посчитаны
колеса, зависело что-то очень важное. Под тяжестью вагонов шпалы
вдавливались в землю, а рельсы, словно гибкие тростинки, дрожали и гнулись.
"Разрежет сразу. Пригнуться и прыгнуть... только не сильно... головой
вперед... Эх ты, жизнь! За что же ты меня так?.."
- Сирныки е? Сергей вздрогнул и оглянулся. Пожилой мужчина стоял
рядом с ним и жестами как у глухонемого, просил спички.
- Зачем они мне? - шевельнул бескровными губами Сергей.
Человек обошел его сзади, пощупал рукава пальто и повернулся уходить.
Сделал несколько шагов в сторону, резко крутнулся на месте, подбежал к
Сергею и рванул за плечо.
- Не дури, паря! Туда всегда успеешь! 3 глузду зъихав, чи шо! Сидай в
машину.
Сопротивляться чужой воле у Сергея не было сил. Ему вдруг стало все
безразлично. Какая-то незнакомая доселе пустота души и мысли завладела им.
Слегка подталкиваемый в спину водителем такси, он шел к машине и не мог
сообразить, где он, зачем, что собирался делать и куда ведет его этот
незнакомый человек.
- Как тебя зовут? Где ты живешь? - допытывался шофер, а Сергей
смотрел на него пустыми стекляшками глаз и молчал. Чувствовал, как в его
мозг остриями вкалываются ледяные иголки, не вызывая ни холода, ни боли, ни
страха. На короткие мгновения появлялось желание ответить на вопросы
таксиста, но что и как на них отвечать, Сергей не знал.
Водитель включил мотор и дал газ. Машина сорвалась с места и, круто
развернувшись, устремилась в город. Куда и сколько они ехали, Сергей не
помнил. Когда такси выехало за город, к нему, как обрывок незапомнившегося
сна, пришло: вернулась Таня и увидела разбитое окно.
- Куда мы?.. - встрепенулся Сергей.
- Мозги проветрить! - сердито ответил шофер, I С минуту опять ехали
молча. Водитель достал папиросу, покрутил ее в руке и, скомкав, выбросил в
окно. Сергея начинало знобить. Холод зарождался где-то внутри и, медленно
расползаясь, заполнял все тело.
- Колы в мене загынув сын... - вдруг тихо заговорил водитель, - я
теж... А потим подумав: що ж це робится? Виталик своих дел не доделав на
земле, и я сдаюсь... Говорю соби: Тимохвей, скилькы ты друзив потеряв на
шляху вид Смоленска до Берлину? Богато... А як ты мстив хвашистам за них!
Так будь же солдатом до кинця дней своих! Зажми сердце, як рану в бою, и
вперед... Живи, працюй... за двоих... Самовбивство це не выхид с
положения... А писля смерти сына житы не можно було... Один вин в мене. Вся
радисть и надия... десятый класс кинчав... на мотоцикле с дружком поихав,
и... тот калика, а мий... и не дыхнув... - Водитель помолчал, вновь достал
папиросу, постукал себя по карманам и, не найдя спичек, скомкал ее. - Ну, а
как ты живешь? С кем?
- С женой...
- Она що... покынула тебя?
- Нет... она хорошая...
- Давно... руки-то?..
- В этом году.
- Жинка вид постели, навить, не видходила, кормила, поила...
- Откуда вы знаете?
- Морду тоби набыти, и того мало! Откуда знаю... Самого себя жалко
стало? Герой... Де дом?
- На Ленинской.
У ворот машина остановилась.
- Сколько я должен? - буркнул Сергей.
- Добряче по шее, если перед женой на коленях прощения не
попросишь! - ответил шофер и потянулся открыть дверку.
Из калитки бледная, с заплаканными глазами выбежала Таня. Сергей вылез
из машины, понурив голову, остановился рядом. Таня повернула голову и
увидела его.
- Сережа! - вырвался крик.
Она медленно подошла, каким-то отрешенным, невыносимо
усталым движением стянула с головы косынку, уронила- ее на дорогу и
ткнулась лицом в грудь Сергею.
- Непутевый ты мой...
Подняла голову, Сергей посмотрел ей в глаза и покраснел. Боль, обида,
горючий упрек невысказанными, незаслуженными застыли в них.
- Предатель! - Таня неловко замахнулась и хлестко ударила Сергея по
щеке.
Пыталась бежать, но тут же повернулась, порывисто обняла голову мужа,
прижала ее к груди и, глотая слезы, зашептала:
- Я и в "скорой помощи", и в милиции... Не любишь ты меня, Сережка...
скажи, за что ты так... Разве я виновата в чем?..
В начале ноября Сергей получил вызов с Харьковского протезного завода.
Все нужные документы были отосланы туда еще из Донецка. Сергей мучился в
догадках: согласится завод изготовить ему протезы или нет. "Их цеплять-то
не за что, за плечи или за шею разве... Говорили же в больнице: "Для такой
высокой ампутации протезы не делают". И вот: "Предлагаем вам прибыть в г,
Харьков по вопросу изготовления протезов плеч".
Всю ночь перед отъездом Сергей и Таня не сомкнули глаз. Строили
предположения, какими будут искусственные руки, что можно будет ими делать,
и оба боялись: а вдруг скажут там, в незнакомом городе, - напрасно ехали,
помочь ничем не можем...
Утром, едва засерел рассвет, Петровы, смиряя нетерпение, отправились
на вокзал.
В Харьков приехали во второй половине дня. Завод находился метрах в
пятистах, прямо перед вокзалом.
Серое двухэтажное здание с небольшими, точно в старом жилом доме,
окнами, коричневая дверь, перед ней скверик с засохшими цветами, пустые
скамейки - вот все, что жадно схватил Сергей одним взглядом, ожидающим,
недоверчивым, тревожным.
Метрах в пяти от дверей он остановился. Таня потянула
за рукав:
- Ты что, Сережа?
- Подожди, дай отдышаться...
- Страшно? - напрямик спросила жена, : - Да, - : не скрывая, ответил
он.
- Где наша не пропадала! - задорно улыбнулась Таня.
- Что ждет за этой дверью? Убьют надежду или... - тихо сказал Сергей.
Врач, седой человек в очках, не отрываясь от бумаг, привычно
приказал: - Раздевайтесь! Что у вас?
- Ампутация обеих рук в верхней трети плеча, ограниченные движения
правой стопы с обширной ожоговой поверхностью, - одним духом выпалил
Сергей.
- Вы из Луганска? - сняв очки, поднялся из-за стола врач.
- Да. Только с поезда, - подтвердила Таня.
- Хорошо, - неизвестно к кому обращаясь, проворчал протезист. - Где
это вас угораздило?
- В шахте, - кашлянул Сергей.
- Протез правого плеча мы вам изготовим. О левом не может быть и
речи. Ампутация слишком высокая. Предварительно вам необходимо сделать
операцию. У вас не в порядке кость, и нервные окончания выходят на
поверхность кожи. При таком состоянии вы не сможете пользоваться протезом.
- А без операции можно обойтись? - заволновалась Таня.
- Таня! - укоризненно перебил Сергей. - Раз надо, значит, надо. - И к
доктору: - Я согласен на все.
К вечеру Сергей лежал в больнице. Таня категорически отказалась
вернуться в Луганск и, сняв квартиру неподалеку от клиники, осталась жить в
Харькове.
И опять потянулись нудные, длинные больничные дни. Нельзя сказать, что
Сергей не боялся предстоящей операции. Нет, он боялся. С внутренней дрожью
вспоминал все прошлые, с ярким светом огромных ламп, с гнетущей тишиной
операционной, с дурманящей волной крови, насыщенной новокаином и болью,
отчего хотелось рвануться со стола и закричать: "Хватит! Ведь есть же
предел человеческому терпению!"
Побороть, подавить страх помогала засветившаяся надежда получить
протез. Как никогда раньше, Сергей понимал теперь нужность и значение этой
последней операции. Только она откроет ему возможность какой-либо
деятельности. И Сергей торопил время. Он готов был немедленно пойти в
операционную, лечь на стол и еще раз пройти через боль, страх, лишь бы
скорее получить протез.
Таня в обход больничного режима, позволяющего посещать больных два
раза в неделю в строго отведенные часы, добилась разрешения приходить
каждый день.
Целыми днями простаивал Сергей у окна палаты, всматриваясь в
многолюдный поток, проплывающий по тротуару мимо больницы. И о чем бы он ни
думал в эти часы, глаза его машинально скользили по толпе, отыскивая в ней
жену. И когда в людском водовороте мелькала зеленая косынка, которую он
всегда безошибочно узнавал среди сотен таких же, глаза его загорались
радостью, сердце начинало учащенно биться, и он забывал обо всем на свете,
кроме этого родного, с задорно вздернутым кверху носиком человека.
В палату Таня входила в белом халате, с застенчивой улыбкой на губах,
и Сергею каждый раз казалось, что вместе с ней в помещение врывалось яркое
солнце, которое властно раздвигало стены, наполняло все до краев ласковым
теплом и светом. И, глядя со стороны на счастливых от встречи супругов,
нельзя было подумать, что над этими людьми пронеслась свирепая жизненная
гроза. Трудно было поверить, что этот молодой человек с поседевшей головой
и двадцатилетняя женщина, пройдя через нечеловеческие боль и страдания,
сумели сберечь кристально чистыми, необыкновенно нежными и по-человечески
возвышенными чувства друг к другу.
- Счастливый ты человек, Сергей! - с завистью говорили ему его новые
друзья.
- Уж чего-чего, а счастья на мою долю выпало с излишком, на пятерых
хватило бы! - не понимая причин зависти, иронически отвечал Сергей.
- Что руки... Ты бы посмотрел на себя с Таней нашими глазами.
Любовь - это тоже счастье. - Говоривший задумался, помолчав, добавил: -
Некоторые и с полным комплектом рук и ног, а вот не находят общего языка,
калечат друг другу жизнь... да еще как... и не замечают этого...
Назначенный день и час операции надвигались все ближе и ближе. Были
сделаны последние предоперационные анализы, проведены исследования, а
Сергей не решался сказать Тане, на какое время назначена операция. Не
хотелось прибавлять волнений в ее и без того беспокойную жизнь, и вместе с
тем Сергей чувствовал, что обидит ее, если не скажет. Лучше пусть обидится
на меня, чем будет затыкать уши под дверью операционной", - решил наконец
он.
В день операции Таня пришла в клинику раньше обычного. Улыбаясь,
вбежала. в палату и остановилась в дверях.
Сергей лежал на постели в знакомой позе, бледный, крестнакрест
перепоясанный через грудь бинтами.
- Что такое, Сережа? - шепотом спросила она.
- Все в порядке! Только с операции... - слабо улыбнулся Сергей.
- Я так и знала. Все утро меня как магнитом тянуло в больницу.
Чувствовала, тут что-то неладно.
- Чего ж неладного? Жив... даже улыбаться могу...
- Как... операция?..
- Хорошо, Танечка, хорошо. Разве может быть плохо?
- Больно было?
- Испытывал себя - выдержу или нет, чтоб не пикнуть, А ассистент,
черт, все время забывал новокаин вводить.
- Ты бы сказал...
- Говорил. Смеется: "Смотри, доктор, сегодня у тебя два ассистента".
А тот ему: "Такие больные, коллега, не хуже нас в медицине разбираются. На
собственной шкуре практику проходили",
В больнице обедали. Таня сидела рядом с Сергеем и кормила его. Они
всегда затягивали время, отведенное на еду, чтобы подольше побыть вместе,
поговорить или просто молча посмотреть друг на друга.
В дверь вошла дородная женщина и оглядела больных,
- Петров есть здесь?
- Да, я... - Сергей почему-то испугался.
- Вас просят сойти вниз, протез примерить,
- Чего?
- Протез.
- Уже готов? - не веря своим ушам, переспросил Сергей,
- Первый раз заказываешь?
- Всю жизнь только тем и занимался, что протезы заказывал, - буркнул
Сергей.
Не верилось, что сейчас, через минуту, он сойдет вниз, на первый этаж,
и увидит руку, не живую, искусственную, которая отныне займет место той -
мускулистой и сильной, и он должен принять ее, свыкнуться с ней, как с
частью своего тела. Сергей испуганно посмотрел на Таню, сорвавшимся голосом
спросил:
- Что делать, Тань?..
Протез лежал на столе, согнутый в локте, с натянутой на кисть черной
перчаткой. Непомерно длинный большой палец неуклюже прижимался одним
кончиком к указательному, образуя неестественную щепоть. От локтя тянулись
ремни, сходились на уровне плеча в перепутанный клубок. Сверху, на локтевом
сгибе, блестела никелированная гайка.
"А если она раскрутится? - мелькнула шальная мысль.
Человек в черном фартуке поднялся со стула и взял протез в руки. Тот
щелкнул и разогнулся в локте. Ладонь оказалась перевернутой вверх, и Сергей
с внезапной неприязнью отметил: "У меня пальцы были короче..."
- Примерь-ка! Если что не так, не стесняйся, говори. Чтобы потом
претензий не было. А то вы народ какой!.. Поскорей получить и айда, а
потом - тут не так, там не эдак, трет, жмет, и понеслось...
- Я первый раз...
- И никогда не видел?
- Не приходилось...
- Тогда смотри. Вот эта тяга отжимает палец. Вот так, - протезист
потянул за кожаный шнур, большой палец отошел от указательного и с легким
щелчком вновь сомкнулся в щепоть. - В локте протез сгибается от движения
плеча вперед. Вот и вся механика.
- Ясно, - ничего не поняв, сказал Сергей и насупился. Он уже видел,
что прекрасная искусственная рука, гибкая и подвижная, рисовавшаяся ему в
долгие часы послеоперационных ночей, останется всего лишь мечтой. "Но,
может быть, этот примитивный прибор, называемый протезом верхней
конечности, хоть как-нибудь поможет..."
Надев протез, Сергей ощутил неживой, отталкивающий холод металла и
толстой бычьей кожи. Холод проникал до самых отдаленных клеток мозга,
студил сердце, жестко отталкивал от себя. И, будто приняв этот непонятный
вызов несовместимости, вражды и неприязни, все клетки организма Сергея
восстали против протеза, так же жестко отталкивали его, не хотели не только
принять, но и допустить приближения к себе. Первым желанием было поскорее
сбросить с себя этот инструмент и бежать прочь. "А что же делать,
другого-то пет, может, свыкнусь..."
- Неловко? - сочувственно спросил мастер. - Так, дружище, у всех
поначалу. С протезом надо сжиться.
- Долго?
- Кто как. Одни быстро, другие долго. Бывает, вообще не могут
привыкнуть. Мучаются, мучаются, психанут - и в печку протез.
- А потом?
- Что ж потом! Винят нас, протезистов. А сам посуди: при чем тут мы?
Так природа устроена.
- Я не выброшу. Мне работать надо. Да и зачем тогда было ехать сюда?
- Это ты правильно сказал: работать. От безделья-то с ума сойти
можно. Был у нас месяца три назад гастролер один. Кистей рук нет.
Ба-тюш-ки-и! Чего он только не вытворял! Что ни день, то пьянка, дебош.
Выгнали как миленького из больницы! А он даже за протезами на завод не
зашел. Я так понимаю: совсем они ему не нужны. Голову зря морочил!
- Если бы мне только кистей недоставало... А то отчекрыжили... дальше
некуда, - вздохнул Сергей.
- Ты не унывай! - бодро перебил его мастер. - Главное, чтобы человек
сам себя не потерял вместе с конечностями. Вот ведь в чем вопрос! А руки?..
Дело всегда найдется. Было бы желание и, - мастер потряс кулаком, - это
самое... понял?
Серым, непогожим днем Петровы возвращались в Луганск. В купе сидели
втроем. Щуплая седая женщина лег шестидесяти, их попутчица, переводила
взгляд с Сергея на Таню, с Тани на Сергея и украдкой вздыхала. Всем было
неловко, и потому молчали. Вагон вздрагивал, как в ознобе, дробно стучал
колесами, за окном мелькала тусклая, однообразная картина, и мысли Сергея
текли медленно и безрадостно. "Неужели ничего не смогу делать протезами? Не
может быть. Я должен научиться. Просто обязан! Иначе как же тогда... Ведь
для чего-то же делают их. Пусть неуклюж, некрасив, но это, наверное, с
непривычки. Да разве в красоге дело! Лишь бы работать научиться ими".
- Жена али кто будешь? - осмелев, быстро спросила попутчица.
- Жена, - коротко ответила Таня и вся как-то подобра-лась и
вытянулась.
- Пензия-то хоть большая? - допытывалась старушка.
- Нам хватает! - резко сказала Таня и отвернулась к окну.
Сергей попросил папиросу, и Таня, ловко чиркнув спичкой, прикурила ее
и подала ему.
- Спасибо! - буркнул он и вышел в тамбур.
"Ну и вредный народ эти бабки! И все-то им надо, до всего-то им дело.
Теперь, пока всю биографию не разузнает, не отстанет!" - с раздражением
думал Сергей; затягиваясь папиросой. Постепенно он успокоился, и мысли его
опять занялись протезом.
"Вот хотя бы для начала научиться папиросу держать". - Сергей согнул
протез в локте и поднял кисть ко рту. В соседнем купе щелкнула дверь, и в
коридор вышла женщина. Он засмущался и опустил протез. "Можно! - радостно
мелькнуло в голове. - А там, глядишь, и..." Разогнувшись в локте, протез
упал вниз и громко стукнул кистью о поручень. Из-за двери выглянула Таня, и
Сергей, окончательно смущенный, ушел в купе. "Если бы живой рукой так
ударился, было бы больно", - зло подумал он, но тут же прогнал эту мысль.
Успокоившись, стал строить планы, как он начнет осваивать протез.
Таня сидела рядом, веселыми глазами смотрела на мужа, и весь ее вид
без слов говорил: "Все в порядке, Сережа! Операция позади, мы едем домой, а
там все будет хорошо". - "Все будет хорошо!" - улыбнувшись одними глазами,
поддержал ее Сергей.
Старушка осмелела и нетерпеливо ерзала по лавке. "Непременно допрос
над Татьяной учинила, - сдерживая улыбку, подумал Сергей, - и по позе
видно, всю подноготную нашу знает. Таня, она человек общительный, любит
поговорить".
- То, что от мамы на частную квартиру ушли, так это нехорошо, -
очевидно продолжая прерванный разговор, сказала старушка.
- Ничего плохого тут нет, - возразила Таня. - Комнатка у нее
маленькая, и потом, зачем ей и видеть, и переживать наши невзгоды. Мы так
решили.
- За квартиру-то сколько берут?
- Двадцать рублей.
- Креста на них нет, на хозяевах ваших!
- А мы неверующие, - вступил в разговор Сергей.
- Вы вот что, касатики... - медленно сказала старушка, -
переходите-ка жить ко мне. Платы мне никакой не надо, нам со стариком
пензии хватает. Места на всех будет. Переходите. И нам веселее, и вам
сподручнее. Дом у нас свой, кирпичный, под черепицу, газ намедни провели.
Переходите, касатики.
- Ну что вы, Даниловна, - смущенно ответила Таня. - Нам и там хорошо.
Правда, Сереж?
- Как же... вот так сразу и... переходите... Вы нас, мы вас не
знаем, - возразил Сергей.
- И-и-и-их, сынок... - вздохнула Даниловна и подперла подбородок
рукой, - шестьдесят второй годок на людей гляжу, чай, пора и различать их
научиться. На лбу у каждого и не написано, кто он, да все равно видно. Она
сидела маленькая, тихая, с большими грубыми руками в темных прожилках вен,
и Сергею вдруг стало стыдно за свои скоропалительные мысли о ней. "Из
породы Егорычей", - подумал он.
- Спасибо, Даниловна! - искренне сказал Сергей. - Пока нужды большой
в этом нет, а припечет... - Дело ваше. Подумайте. А адресок на всяк случай
возьмите. Это недалеко от вас, на улице Артема. И перебраться поможем.
В Луганск поезд пришел вечером. Над городом висели тяжелые осенние
тучи, сеял холодный дождь. Тане, как и в день отъезда, хотелось пройтись
пешком, но, видя желание Сергея скорее добраться домой, она передумала и
взяла такси.
Сергею действительно очень хотелось скорее попасть домой.
Ставшие нестерпимыми фантомные болн в отсутствующих конечностях
подтверждали предположение о том, что с протезом не так-то легко сжиться.
Желание сбросить его с себя как можно скорее становилось с каждой минутой
все настойчивей |и непреоборимей. Казалось, сними сейчас протез - и сразу
же утихнут, угомонятся обжигающие боли в пальцах, локтях, мышцах,
перестанут выкручиваться несуществующие суставы и исчезнет сковывающая все
тело тяжесть. v "Так вот какой ты жестокий!" - думал Сергей.
Ночью он долго не мог заснуть. Беспокойно ворочался с боку на бок, не
находя телу удобного положения. Ждал, когда утихнут боли, а они не утихали.
Мысленно сжимал и разжимал кулаки и чувствовал, как у самого плеча
дергаются мышцы, больно натягивая кожу.
После харьковской операции воображаемый средний палец на правой руке
заметно переставал слушаться. Он словно прирос к большому, и все попытки
Сергея оторвать его не приносили успеха. У безымянного пальца исчезло
ощущение ногтя. В последние дни он сильно болел, словно ноготь медленно
срывали, и вот боль ушла, и вместе с ней ушло ощущение ногтя. Сергей знал
из рассказов врачей, что ощущение ампутированных рук может совсем, навсегда
исчезнуть. Знал и боялся этого. Вот уже полгода, как у него нет рук, но он
чувствует их, они живут в ощущениях, снятся по ночам, болят всеми болячками
и царапинами, приобретенными еще в детстве и в последующие годы. Особенно
отчетливо Сергей чувствовал указательный палец левой руки и порез на нем
ниже сгиба.
Ему было лет восемь, когда, играя перочинным ножом, он поранил палец.
Восьмилетний Сережа очень перепугался и с оглушительным ревом прибежал к
матери: "Палец отрезал, что же теперь будет?!"
Но все обошлось. Палец зажил, только остался на всю жизнь бугристый
шрам. I
И вот теперь, спустя полгода после ампутации рук, потерять их еще раз
было страшно. Однажды он хотел рассказать Тане об ощущении рук, но она
неожиданно заплакала и, уткнувшись ему в грудь, попросила: "Не надо,
Сережа, я боюсь..."
Теперь, лежа рядом с ней, Сергей не решался поделиться своими
опасениями.
- Почему не спишь, Сережа? - шепотом спросила Таня,
- А ты?..
- Я...
Таня замолчала. По окну шуршал дождь, далеко в ночи тяжело пыхтел
паровоз, протяжно и жалобно гудел, словно безнадежно звал кого-то на
помощь. Сергей вдруг сказал:
- В народе говорят: медведя и того можно научить танцевать.
Попробуем!
Первые записи в дневнике случайны, не. помечены датами и сделаны в
большинстве своем чернилами, рукой Тани под диктовку Сергея.
О войне прочитано много книг. Попадались хорошие. Но впервые я увидел
войну своими глазами в книгах К. Симоно-ва "Солдатами не рождаются" и
"Живые и мертвые". Навсегда запомнились скорбные шеренги военнопленных и
слова! "Казалось, что всю Россию взяли в плен".
- "За бортом по своей воле". Смелый парень Ален Бомбар! Вот бы
попробовать, как он! А, Тань?
- Ночью страшно. Акулы...
- Представляешь, кораблекрушение, люди в море... И вместо паники -
надежда! Он же смог быть в океане шестьдесят пять суток, чем мы хуже?! Да,
надежда - великая сила!
Куприн - замечательный писатель. Перечитал всего. Только почему его
герои такие бездеятельные? Мечутся из угла в угол, как мыши в мышеловке, и
не знают, что делать.
Как много хороших стихов!
Эх ты, модница, злая молодость, : Над улыбкой - седая прядь! Это даже
похоже на подлость - За полтинник седою стать!
И еще:
И какому кощунству в угоду, И кому это ставить в вину? Как нельзя
вводить горе в моду, Так нельзя вводить седину.
Написала моя землячка - Румянцева. Молодец, Майя!
Братцы проходчики дали всесоюзный рекорд. Бригадир - мой друг, вместе
техникум кончали. Эх, Витька, Витька!.. Хоть на денек бы к тебе в забой...
Наработался бы до чертиков, подышал бы шахтным воздухом, ей-богу, легче бы
стало... Сны меня, друг, замучили... совсем изведут... Всю ночь застилают
глаза копры, терриконы...