Страница:
Сережка. Какая силища!
Его буранами шатало
От кроны до седых корней,
А он стоял.
Жег суховей,
А он стоял.
Мороза жало Зима вонзала до костей, А он стоял.
Плетьми огней
Сто молний по стволу хлестало, А он стоял.
Стал только злей И выстоял.
В Харьюзов. Умеют люди писать...
Жизнь дорога каждому человеку. Каким бы он ни был. Жизнь - постоянная
надежда на лучшее. Одни подразумевают под этим лучшим материальное
состояние, другие - моральное удовлетворение, третьи, и их большинство, и
то и другое. Разнит людей вопрос, что в их деятельности первично -
моральное удовлетворение или материальное состояние. И из этого вытекает:
одни любят жить, другие - жизнь. Одни говорят: я дышу - значит, существую;
другие: я приношу пользу людям - значит, живу. Но умирать не хочется любому
из них. Первый надеется пожить, второй - испытать гордую радость от
сознания, что он нужен людям. Третьего не дано.
1 ноября. Последний месяц осени, а на дворе теплынь. Скоро праздник...
Что подарить тебе, Танечка?
- Подари мне город на широкой ладони степи!
- Если б мог, подарил бы самую яркую звезду с неба. Ведь ты подарила
мне жизнь! Свою и мою.
- Нет. Любовь!
- Это равносильно.
Горсовет обещает к Новому году выделить комнату. А чем до того времени
топить эту халупу? По ночам становится прохладно. Сверчок в углу напоминает
детство. У отца в деревенской избе такой же певун заливается трелями ночи
на-кролет. Миллион лет прошло с тех пор.
Порой кажется, какая-то волна выбросила нас на другую планету -
планету боли и безысходного отчаянья.
- Не сгущай краски, Сережа.
- Рад бы... А куда спрячешься от солнца, людского смеха? Я ведь тоже
человек..
"Комсомольская правда" опубликовала письмо одного парня. Работать он
не хочет, всех, кто трудится, презирает, любит красиво одеваться,
танцульки, ресторан... Ну, и, как у нас водится, рядом печатают ответы ему!
Воспитывают, стыдят! Черт побери, неужели то, что труд и жизнь - понятия
неразделимые, одинаково необходимые человеку, как мозг и сердце, надо еще
кому-то доказывать! Обезьяны знали это!.. Да этого выродка надо взять за
шиворот и тряхнуть как следует.
Говорят, что тот, кто долго живет далеко от родины, заболевает
ностальгией. Что это за болезнь - не знаю. Но, наверное, что-то похожее на
мучительную тоску по работе. Знал бы тот младенец, какая это жестокая
пытка!
- Таня, не пытайся угадать мои мысли.
- Я не угадываю, я знаю.
- Ну и что?
- Не принимай неудачу с письмом как поражение. И я уверена, что, будь
твоя нога здоровой, ты бы научился писать. Но что делать?.. А я разве
плохой секретарь?
- Отличный. Но где мне взять уверенность, что я еще что-то могу?
Вчера мужчина спешил к автобусу. Запыхался, мокрый весь, на работу
опаздывал. Подбежал, и... дверь закрылась, машина уехала. Как он, бедолага,
ругался! Я стоял рядом и от зависти чуть не плакал. Я-то никуда уже не
опаздываю, меня никто и нигде не ждет.
Город секли грозы. Поздние, ярые... Столбами вздымался песок в
переулках и островками оседал на асфальт, грузный, недвижимый, пришпаренный
косым дождем.
Таня боялась грозы. Раскат грома наводил на нее панический страх. Она,
как ребенок, забивалась в угол, укрывала голову, затыкала уши и дрожащим
голосом спрашивала: "Сережа, кончилось?" Сергей не понимал ее страха. Более
того - он неожиданно почувствовал, что во время грозы ему трудно сидеть на
месте, его неудержимо тянет на улицу. Что-то созвучное своей душе, своим
мыслям и чувствам находил он в диком неистовстве природы. Но что? Сергей и
сам не мор понять. Может быть, ему хотелось вот так же буйно, свободно и
широко излить свою душу, высказаться о чем-то сокровенном, что глубоко
сидело в нем и настойчиво просилось наружу.
Вспомнил Сергей свой давнишний разговор с Егорычем. "Трудно держать в
себе все пережитое, перечувствованное, - говорил старик. - И даже будет
такой момент, когда не высказаться, не поделиться с большим кругом людей
своими думами станет невмоготу. Человека потянет к бумаге. Ты не исключай
этой возможности, Сережа".
"Соломинку подбрасывает Егорыч, - думал Сергей. - Заблуждается по
своей доброте душевной. Кроме всего прочего, чего у меня нет, чтобы излить
свою душу, нужны еще и способности. А их не приобретешь, с ними рождаются".
После смерти Ларина Сергей несколько раз возвращался мысленно к тому
разговору. Но дальше заключения о том, что из этой затеи ничего не выйдет,
не шел.
Однажды он вспомнил, как в школе, в порыве гнева за несправедливо (по
его мнению) поставленную двойку, он тут же, на уроке, глотая слезы, сочинил
стих. Стихотворение было длинным, злым и нескладным. На общешкольном
собрании секретарь комсомольского бюро, девчушка с куцыми косичками, во
всеуслышанье дала Сергееву творенью оценку и в качестве первого гонорара
потребовала объявить поэту строгий выговор с занесением в личное дело.
"У русских поэтов всегда были трудные судьбы!" - утешил себя Сергей.
- Декабрист! - издевались над сгорающим от стыда поэтом хохотуньи из
соседнего класса.
Тернии оказались очень колкими, и школьник Сережка Петров, решив, что
он родился не в тот век, прервал свой путь к вершинам Парнаса.
Позднее, в армии, Сергей попробовал написать рассказ, В творческих
муках дневальный по подразделению не заметил, как в казарму прокрался
рассвет и вместе с ним сердитый старшина. Солдаты поспали две минуты сверх
нормы, а рядовой Петров со всеми армейскими почестями отхватил два наряда
вне очереди за грубейшее нарушение устава внутренней службы.
В газете "Советский воин" вскоре появилась короткая заметка о воинах,
поехавших после демобилизации на освоение целинных и залежных земель.
С замершим от волнения сердцем солдат прочитал свою фамилию: "С.
Петров, авиамеханик Н-ской части".
- Я же целый рассказ написал! - удивился опомнившийся
корреспондент. - Что они с ним сделали! Здесь же пятая часть от
написанного!
Но в душе был рад и этой части, гордился ею, а газету долго хранил в
солдатском вещмешке.
Дальнейшие попытки Сергея напечатать свои творения на страницах газет
не имели успеха. Все его рассказы и очерки возвращались редакциями назад с
односложными, обидными ответами: "Опубликовать не можем, советуем больше
читать современных авторов, работать над языком..."
И солдат читал, работал, но за перо больше не брался, твердо решив:
способностей у него нет.
Эти мысли, как тучки, робкие, неуверенные, медленно собирались в
большую тучу. Туча не могла быть пленницей, ей становилось тесно, она
рвалась на простор, на свободу. Ей не хватало молний. Егорыч не ошибся в
прогнозе. Исподволь Сергей копил силы и жадно ждал грозу. Не осмыслив, не
выплеснув наружу всего пережитого - жить стало невмоготу.
"...в глубоком понимании горя, душевного страдания, скорби таится
огромная нравственная сила, помогающая лю-. дям мужественно переносить
тяжкие удары судьбы".
Решено! Начинаю учить английский язык. Пригодится!
Сережа, по ночам читать вредно. Или тебе дня не хватает?.
Человеческая жизнь мизерно коротка для познания того, что человека
интересует, В юности мы преступно небрежно
тратили свое время. Что мы читали? Чем интересовались? Да и читали ли
с должным вниманием? Сейчас перечитываю читаное, и в каждой строке
открытие.
Мне все говорят, что я не изменилась, только в глазах какая-то
озабоченность и усталость. Правда, Сереж? Ты об этом не говорил.
Помнишь песню:
Глаза твои усталые Еще красивей кажутся.
Давай забудем и больше никогда не вспомним о вчерашнем. Без упреков,
без оправданий... Ничего не было. Была водка. Ее больше не будет. И спасибо
тому таксисту.
Пришел вызов на Харьковский протезный завод. Быть или не быть?
Харьков. Я взяла нашу тетрадь. Не обижайся, что без тебя продолжаю
записи. Еще в Луганске я знала: если тебя положат в больницу, я одна домой
не вернусь. Не могу. И напрасно уговариваешь.
Ты знаешь, Сергей, в своей любви к тебе я открыла что-то новое. Что
это, не пойму. Но, наверное, подобное чувство испытывает мать, выстрадавшая
свою любовь к ребенку. Не знаю, может быть, это не так, но я люблю тебя все
сильней и сильней.
Четверг. Волнения и боль прошедших операций делили пополам, так что же
случилось - ты не хотел поделиться со мной этой, последней? Неужели
сознание того, что вместе с тобой, за дверями операционной, переживает,
волнуется близкий тебе человек, не придает сил?
Как увидела тебя в бинтах, испугалась. Показалось, что мы в Донецке, а
впереди вечность операций.
Ты уже спишь, Сережа? Сейчас 23, а у вас в 22 отбой. Что тебе снится?
Друзья? Шахта? Угадала? Послушай, я прочитаю тебе стихотворение Марины
Цветаевой:
Любовь -
Ятаган? Огонь?
Поскромнее, - куда как громко!.
Боль, знакомая, как глазам - ладонь,
Как губам -
Имя собственного ребенка.
Спокойной ночи, родной.
- Опять начала крутить волосы в колечки? - спросил ты у меня.
Полгода не крутила, думала, забуду, так нет же, вспомнила. А почему,
не знаю.
Вторник. Не ожидала, что протез будет таким примитивным. Тебе он тоже
не нравится. В наш век и... такая стыка...
Отчего это так? Где же высокий технический уреввиь, кибернетика,
электроника?
Крикунов и хвастунов у нас много. Сделают электронную букашку -
шуму... на всю вселенную... А вот останется без рук такой букашечник,
всучат ему допотопный костыль... Тогда бы, наверное, призадумался, что
человек - это звучит гордо.
Луганск. Протезы - это не массовое производство, дохода они не дают,
затраты на их изготовление большие. Так кому они нужны! Инвалиды как-нибудь
перебьются с первобыт-ными костылями.
Потерпевший кораблекрушение увидел спасательное судно, но оно прошло
мимо.
Что он чувствует в этот момент? Наверное, ему хочется превратиться в
чайку! Ну почему нет на свете волшебства! Неужели нет надежды на протез?
- Сережа, не верю! Я понимаю тебя. Нам трудно сейчас. Но тем крепче
должны быть наши нервы, тем настойчивей должны мы быть. Надо искать. И без
паники.
Помнишь у Горького? Одни упали на дно лодки, испугались и погибли.
Другие наперекор всему боролись и победили!
- Ты права. Выше голову, черт возьми! Когда задыхался в бреду, было
не легче. Выжил же...
- У тебя опять в кровь растерта спина проклятыми ремнями протеаа. Мне
страшно смотреть на протез, он весь в крови. Сколько же это может
продолжаться?
- Пака не научусь писать.
- А если это физически невозможно?
Врач запретил пользоваться протезом. Лечат растертую спину и плечи.
Кажется, его и незачем больше надевать. Разве только для того, чтобы не
болтался пустым рукав.
Кому нужны были эти поездки, волнения, операция, ожидания, надежда?
Никому.
Снег выпал ночью. Сначала он шел вперемешку с дождем, но к утру зима
одолела осень. Большие мохнатые хлопья повалили, как пух из распоротой
перины, и за несколько минут одели город во все белое. Ударил мороз, подул
северный ветер, и завыла зима снежной круговертью.
Так уж устроен мир - с переменами в природе человек всегда ждет
каких-то изменений в своей жизни. Ждал их и Сергей.
Но... по-прежнему длинно и однообразно тянулись дни, серые, скучные, с
утра до ночи заполненные бесплодными попытками овладеть протезом, вырваться
из опостылевшей беспомощности.
Первая задача - сжиться с протезом - Сергею удалась довольно быстро.
Превозмогая боль и неловкость, он трое суток не снимал его с плеч.
Измученный днем, Сергей заставлял себя и на ночь ложиться в постель с
протезом. Сон походил на пытку. Металлические части давили в бок, ремни
врезались в тело, плечи нестерпимо горели, протез превращался в чудовищный
капкан. Лишь на четвертый день Сергей почувствовал облегчение.
"Сжился! - победно мелькнула мысль, и сразу стало легче на душе. -
Теперь за карандаш! Писать! Если научусь, то буду готовиться в институт!"
Но шли дни, недели, спина и плечи Сергея превратились в сплошную
кровоточащую рану, а успехов не было. И чем больше прилагал он усилий,
чтобы научиться писать, тем менее оставалось надежд на это. В короткие
минуты передышки, прижимая к щеке холодные, мертвые пальцы, Сергей, словно
живых, просил их: "Ну не упрямьтесь, пожалуйста... Почему вы не хотите
помочь мне? Вы же теперь мои, мои, мои... Я приучил себя к вам, мне это
дорого стоило! Так неужели все напрасно?"
Помогая ртом, ногами зажимал черными негнущимися пальцами карандаш и
продолжал бесплодные попытки написать хотя бы одну аршинную букву. Но и это
не удавалось. И когда подступало отчаяние, Сергей сбрасывал протез на пол и
бил его, бил до изнеможения, до кровавых ссадин на собственных ногах. И
вновь казалось, что жизнь кончилась.
В дневнике пропущено несколько чистых листов. Дальнейшие записи
сделаны карандашом, большими печатными буквами, неуклюже разбегающимися в
разные стороны.
17 марта. Ура, Таня! Пишу! Сам! Сам! Сам! Пишу!
Два часа ночи. Утром ты проверишь мою писанину. Не ставь, пожалуйста,
двойку. Ты и так их сыпала как из рога изобилия за те мои палочки и
крючочки, что я терпеливо выводил, как заправский первоклассник. Поставь
мне пятерку, мой строгий учитель! Я очень хочу получить ее. Ты никак не
хочешь понять, что даже самый плохой первоклассник выводит свои палочки
рукой, а я зубами.
Я плачу от радости. Те двойки, что я ставила за написан ные тобой
палочки и крючочки по программе первого класса которые ты писал, сгрызая
карандаши, стоят четырех пятерок, вместе взятых. Ведь нельзя же измерить
обычными оценками твой титанический труд, твое упорство и настойчивость
Буквы Ж, Щ, Ф потренируйся писать. Задание: по двести строчек каждую
20 марта. Месяца через два буду писать вполне прилично. Только бы не
болели глаза и челюсть. Интересно, каким будет почерк?
Встретил вчера в городе Борю Кулакова. Армейский друг! Женат. Растет
дочь. А сам нисколько не изменился. Вспомнили солдатское житье-бытье.
Никогда не подумал бы, что Борис такой тактичный парень. Наверно, чтобы не
бередить мне душу, так и не спросил, как все случилось. Дал адрес и сказал:
"Если нужна будет моя помощь, не стесняйся, зови". А живет-то он в Казани.
К нам попал случайно, в командировку. Зови... Нет, Боря, не позову.
Не тот я уже, твой бывший комсорг. Людей стесняться стал. Надломилось
что-то во мне. А что, сам не пойму.
Самое трудное - это сознание собственной ненужности. Потерять руки,
перенести все кошмары операций - еще не самое страшное. Остаться за бортом
жизни в расцвете сил, почувствовать свою ненужность обществу - вот самое
жестокое испытание, которое может выпасть на долю человека.
Из письма друзей: ..а еще сообщаем тебе - наша бригада
коммунистического труда каждую смену дает одну норму сверх плана. Нас
девять, а в наших сердцах ты десятый. Так что не погасла твоя шахтерская
лампочка! Все мы здесь очень жалеем, что ты не вернулся жить в поселок. Его
теперь не узнать. Летом утопает в зелени. Очень пригодился твой совет о
саженцах. Шесть тысяч корней пересадили с той балки. Еще раз напоминаем:
пожелай - и мы мигом перевезем вас сюда. Квартира будет - какую пожелаешь.
Может быть, то была ошибка. Может, правы Николай и Рафик? Нет, нет,
нет... Раненый всегда производит гнетущее впечатление на тех, кто идет в
бой.
27 марта. Что заставило меня побежать отключать тран-сформатор? Я же
знал - это опасно.
Черт знает что... И ни о чем я не думал, когда бежал. Просто
мельтешили перед глазами лица ребят, что были там, в лаве...
В чем смысл жизни? Сколько копий поломано на этом вопросе! Смешно, как
вспомню сейчас те дискуссии! О каком смысле может идти речь, если во главу
угла не ставить труд. Будничный, повседневный, честный труд. Отбери у
человека возможность трудиться - и все блага жизни теряют смысл.
30 марта. Московский журнал "В мире книг" предлагает своим читателям
поделиться мыслями о личных библиотеках. Не попробовать ли? Опыт у меня
невелик да и библиотека не солидна, но ведь есть люди, у которых и этого
нет.
Я никогда не вижу себя во сне без рук. Всегда снится, что у меня
чего-то не хватает, а чего - не понять. Сегодня играл в волейбол и такие
мячи "тушил", ахали все. Проснулся, на лбу холодный пот, а в голове все тот
же вопрос: ну и колюча же ты, жизнь, со всех сторон колешься...
Удивительно ловко, удобно, просто и мудро устроены предметы для
пользования руками. Так мудро и так просто, что, имея руки, и в голову не
приходит задумываться над этим. А человек все же сильнее вековых навыков.
Вот письмо. Хоть и стоило оно немалых трудов, но в конце концов
сцепленные зубы, зажавшие карандаш, заменили руки. Еще более удивителен и
непонятен механизм почерка. Сравниваю рукописи, сделанные в техникуме
руками, и вот эти, зубами, - никакого различия.
Что было бы, если бы я умер? Вот так же светило бы солнце, шумела
листва деревьев, по радио пели бы вот эти же гесни и комната была такой
же... А Таня?.. Страшно? Да. А самое страшное - это то, что нет на земле
моего следа.
Для жизни смерти нет. Жизнь бессмертна. Только когда человек за свою
жизнь не сделает ничего хорошего, не совершит доброго дела, он умирает.
Самой настоящей, самой страшной смертью.
Человек, не украсивший землю своим трудом, навсегда уходит в небытие,
ибо после него ничего не остается, что жило бы в делах и памяти потомков.
Отметили день рождения Таниной подруги. На вечере в основном была
молодежь. Выпили, танцевали, пели, и вот один пижон с галстучком-бабочкой
надумал анекдоты рассказывать. По кругу, все по одному, И начал о женщине
пошлый, грязный анекдотишко... Сидят все как грязью облитые, кое-кто
натужно хихикает. Я не выдержал, встал и... было замахнулся по морде
дать... Потребовал извиниться, Парень решил отшутиться: - - А, не защищай
их, все они такие!
Мы с Таней извинились и ушли. Ох и понервничал я тогда. Какой-то
молокосос и, видите ли, подводит базу под слюнтявые мыслишки! "Все..." Так,
значит, и твоя мать и миллионы других?
Сегодня пришел к нам тот хохмач. Чуть не на коленям просил прощения за
ту "пьяную выходку". Он-де не знал ничего о нас и прочее. И что интересно -
искренне. Разговорились мы с ним. Вообще-то он парень неплохой. Наслушался
только всякой дряни и решил блеснуть остроумием.
13 апреля. Весна!.. А отчего так грустно? Да. Годовщина...
Побежал бы я, если бы знал, что навсегда оставлю там свои руки?
Но тогда я должен был бы знать, что случится с рабочими в лаве после
взрыва трансформатора. Если ничего - нет, если да - побежал бы.
Впереди - пустота, позади - пропасть. Можно оступиться и упасть.
Душевная боль - это камень потяжелей, чем боль ран. Неужели не осилю?
Да, Серега, если повесишь нос - сломаешься. И никакой "костер на
снегу" тогда тебе не поможет,
17 апреля. Перечитал "Тихий Дон". Никогда не видел я Дона да и казаков
настоящих. Но верю - именно так все и было. А черное солнце?!
Да, оно может быть не только ослепительно ярким!
Боже мой, как мало я знаю! Надо перестроить, уплотнить свой распорядок
дня. Интересно, какой минимум сна возможен для человека?
Сергей, так нехорошо! С тех пор, как ты научился писать, я не принимаю
участия в ведении дневника. Ты отвратительно пишешь букву "ж". Не стыдно?.
Приехал Николай Гончаров. Вошел в квартиру и по привычке протянул руку
поздороваться. Опомнился, засмущался
и прижал меня к груди, как ребенка. Эх, Коля, Коля... Перешел работать
в другую шахту. Рафик ушел в институт, Игнатова взяли в армию, руководство
шахты сменилось - в общем, не узнать пенатов. Сколько хороших дел вспомнили
мы, друг мой! А на вокзале поспешно поцеловал и убежал в вагон. Таня
сказала, что ты заплакал. Коля, неужели ты пожалел меня? Я не верю. Просто
обидно видеть друга вот таким...
22 апреля. Ура! Получил ответ от редакции журнала "В мире книг". Моя
статья о библиотеке будет использована в обзоре писем. Значит, могу! Могу
еще чем-то быть полезен!
Встретил одного. Он мне сказал:
- Я бы на твоем месте пил да спал. Деньги платят, чего еще надо!
Отвратительно! В горе для него одно лекарство - водка.
1 мая. Сегодня год той операции... Год... Как это много! Если эту дату
не отмечать какими-то успехами, то она действительно может превратиться в
поминальную. Тогда конец...
Окончил новую статью. Получилась очень длинной. Как подумаю, что ее
должен кто-то прочитать, - страх берет. Вдруг это никому не нужно? И я
отнимаю время у людей...
Бередит душу большая тема. Ее мучительно трудно переваривать. А не
думать о ней еще трудней. Смогу ли? Надо постараться. Сжимай, Серега, зубы,
как на операционном столе, - и вперед. Не бейся, сердце, такими толчками.
Тебе придется повторить все заново. Будет трудно, не легче, чем в первый
раз. Но так надо, надо...
Первую весну мы встречаем с Таней вместе. Сколько мечтали об этом!
Была на нашем пути и армия, и учеба, и больница... Каждый год была весна, и
мы были врозь.
Здравствуй, весна!
Мы все умрем, людей бессмертных нет,
И это все известно и не ново.
Но мы живем, чтобы оставить след:
Дом иль тропинку, дерево иль слово.
Р. Гамзатов
* * *
*
Сережа, у нас будет ребенок...
Таня, Танечка, Танюша!! Родная моя! Любимая! Солнышко ненаглядное
мое!.
Сейчас мне особенно близко стихотворение Константина Симонова:
Жди меня, и я вернусь Всем смертям назло...
И наиболее, дороги его заключительные строки:
Как я выжил, будем знать Только мы с тобой...
Все эти дни хожу пьяный от счастья. Забываю, что у меня нет рук.
Выросли крылья, и я лечу и лечу куда-то над цветущей, радостной землей.
Иногда наплывает облачко беспо-койства: а все ли будет хорошо?
Каким ты будешь, родной, незнакомый человек? Сколько пережито, просто
не верится, что и в наш дом стучится про-стое и такое желанное человеческое
счастье!
По шахтному двору, меж ржавых, искореженных стоек, метались желтые
осенние листья. Дул резкий восточный ветер, еще не холодный, но уже
достаточно остывший от почти тропической жары минувшего лета. Террикон
дымился, и, когда на его верхушке опрокидывалась вагонетка, дым, смешавшись
с облаком пыли, плыл прямо на копер и растворялся в его фермах, канатах,
вращающихся шкивах.
- Где будет проходить встреча? - каким-то не своим голосом спросил я
у человека, который встретил меня у проходной и, назвавшись парторгом этой
шахты, теперь сопровождал.
- В нарядной, - ответил он и посмотрел на меня. - Нам надо уложиться
в двадцать пять - тридцать минут. Сами понимаете... План хоть и даем, но
задолженность прошлого месяца... - И он выразительно постукал себя по шее
ребром ладони.
"Предоставит слово, поздороваюсь, передам привет от писателей... Нет,
здороваться не надо. Сразу привет и рассказ-биографию. Родился, учился,
работал... А может, не надо родился, учился? Если не получится, прочту
отрывок из повести. А кто страницу перевернет? Нет, родился, учился надо".
Из боковой двери мы вошли в нарядную и сели за длинный стол, покрытый
красным материалом. Посередине стоял графин. Шахтеры сидели в трех шагах.
После долгой разлуки я вновь видел их лица, дышал с ними одним воздухом. Их
было человек сто, а может, больше. "Раз, два, три, четыре..." - торопливо
начал я зачем-то считать сидящих в переднем ряду. В нарядной стало тихо.
Так тихо, что было слышно, как на копре со свистящим хрустом трутся канаты
о вра-
щающиеся шкивы. В последнем ряду кто-то поднялся, пристально посмотрел
на меня и сел. "Расскажу биографию", - решил я. Скуластый парень с густой
рыжей шевелюрой в переднем ряду осторожно кашлянул в кулаки плотнее уселся
на стул. "Проходчик, - подумал я. - На Игоря похож. А может, отрывок
прочитать? Про то, как Сергей Петров впервые в забой попал". Опять кто-то
приподнялся и тут же сел.
- Товарищи! - встал парторг. - У нас в гостях писатель Титов... - Он
замялся.
- Владислав, - подсказал я.
- Владислав, - повторил он. - Автор повести "Всем смертям назло...",
в недавнем прошлом тоже шахтер, горный мастер, но во время аварии...
Я встал. Парторг удивленно посмотрел на меня и, не договорив, сел.
- Дорогие товарищи, - непослушным голосом сказал я и твердо решил:
"Прочту отрывок". - Ребята! - голос мой дрогнул и зазвучал неизвестной до
Его буранами шатало
От кроны до седых корней,
А он стоял.
Жег суховей,
А он стоял.
Мороза жало Зима вонзала до костей, А он стоял.
Плетьми огней
Сто молний по стволу хлестало, А он стоял.
Стал только злей И выстоял.
В Харьюзов. Умеют люди писать...
Жизнь дорога каждому человеку. Каким бы он ни был. Жизнь - постоянная
надежда на лучшее. Одни подразумевают под этим лучшим материальное
состояние, другие - моральное удовлетворение, третьи, и их большинство, и
то и другое. Разнит людей вопрос, что в их деятельности первично -
моральное удовлетворение или материальное состояние. И из этого вытекает:
одни любят жить, другие - жизнь. Одни говорят: я дышу - значит, существую;
другие: я приношу пользу людям - значит, живу. Но умирать не хочется любому
из них. Первый надеется пожить, второй - испытать гордую радость от
сознания, что он нужен людям. Третьего не дано.
1 ноября. Последний месяц осени, а на дворе теплынь. Скоро праздник...
Что подарить тебе, Танечка?
- Подари мне город на широкой ладони степи!
- Если б мог, подарил бы самую яркую звезду с неба. Ведь ты подарила
мне жизнь! Свою и мою.
- Нет. Любовь!
- Это равносильно.
Горсовет обещает к Новому году выделить комнату. А чем до того времени
топить эту халупу? По ночам становится прохладно. Сверчок в углу напоминает
детство. У отца в деревенской избе такой же певун заливается трелями ночи
на-кролет. Миллион лет прошло с тех пор.
Порой кажется, какая-то волна выбросила нас на другую планету -
планету боли и безысходного отчаянья.
- Не сгущай краски, Сережа.
- Рад бы... А куда спрячешься от солнца, людского смеха? Я ведь тоже
человек..
"Комсомольская правда" опубликовала письмо одного парня. Работать он
не хочет, всех, кто трудится, презирает, любит красиво одеваться,
танцульки, ресторан... Ну, и, как у нас водится, рядом печатают ответы ему!
Воспитывают, стыдят! Черт побери, неужели то, что труд и жизнь - понятия
неразделимые, одинаково необходимые человеку, как мозг и сердце, надо еще
кому-то доказывать! Обезьяны знали это!.. Да этого выродка надо взять за
шиворот и тряхнуть как следует.
Говорят, что тот, кто долго живет далеко от родины, заболевает
ностальгией. Что это за болезнь - не знаю. Но, наверное, что-то похожее на
мучительную тоску по работе. Знал бы тот младенец, какая это жестокая
пытка!
- Таня, не пытайся угадать мои мысли.
- Я не угадываю, я знаю.
- Ну и что?
- Не принимай неудачу с письмом как поражение. И я уверена, что, будь
твоя нога здоровой, ты бы научился писать. Но что делать?.. А я разве
плохой секретарь?
- Отличный. Но где мне взять уверенность, что я еще что-то могу?
Вчера мужчина спешил к автобусу. Запыхался, мокрый весь, на работу
опаздывал. Подбежал, и... дверь закрылась, машина уехала. Как он, бедолага,
ругался! Я стоял рядом и от зависти чуть не плакал. Я-то никуда уже не
опаздываю, меня никто и нигде не ждет.
Город секли грозы. Поздние, ярые... Столбами вздымался песок в
переулках и островками оседал на асфальт, грузный, недвижимый, пришпаренный
косым дождем.
Таня боялась грозы. Раскат грома наводил на нее панический страх. Она,
как ребенок, забивалась в угол, укрывала голову, затыкала уши и дрожащим
голосом спрашивала: "Сережа, кончилось?" Сергей не понимал ее страха. Более
того - он неожиданно почувствовал, что во время грозы ему трудно сидеть на
месте, его неудержимо тянет на улицу. Что-то созвучное своей душе, своим
мыслям и чувствам находил он в диком неистовстве природы. Но что? Сергей и
сам не мор понять. Может быть, ему хотелось вот так же буйно, свободно и
широко излить свою душу, высказаться о чем-то сокровенном, что глубоко
сидело в нем и настойчиво просилось наружу.
Вспомнил Сергей свой давнишний разговор с Егорычем. "Трудно держать в
себе все пережитое, перечувствованное, - говорил старик. - И даже будет
такой момент, когда не высказаться, не поделиться с большим кругом людей
своими думами станет невмоготу. Человека потянет к бумаге. Ты не исключай
этой возможности, Сережа".
"Соломинку подбрасывает Егорыч, - думал Сергей. - Заблуждается по
своей доброте душевной. Кроме всего прочего, чего у меня нет, чтобы излить
свою душу, нужны еще и способности. А их не приобретешь, с ними рождаются".
После смерти Ларина Сергей несколько раз возвращался мысленно к тому
разговору. Но дальше заключения о том, что из этой затеи ничего не выйдет,
не шел.
Однажды он вспомнил, как в школе, в порыве гнева за несправедливо (по
его мнению) поставленную двойку, он тут же, на уроке, глотая слезы, сочинил
стих. Стихотворение было длинным, злым и нескладным. На общешкольном
собрании секретарь комсомольского бюро, девчушка с куцыми косичками, во
всеуслышанье дала Сергееву творенью оценку и в качестве первого гонорара
потребовала объявить поэту строгий выговор с занесением в личное дело.
"У русских поэтов всегда были трудные судьбы!" - утешил себя Сергей.
- Декабрист! - издевались над сгорающим от стыда поэтом хохотуньи из
соседнего класса.
Тернии оказались очень колкими, и школьник Сережка Петров, решив, что
он родился не в тот век, прервал свой путь к вершинам Парнаса.
Позднее, в армии, Сергей попробовал написать рассказ, В творческих
муках дневальный по подразделению не заметил, как в казарму прокрался
рассвет и вместе с ним сердитый старшина. Солдаты поспали две минуты сверх
нормы, а рядовой Петров со всеми армейскими почестями отхватил два наряда
вне очереди за грубейшее нарушение устава внутренней службы.
В газете "Советский воин" вскоре появилась короткая заметка о воинах,
поехавших после демобилизации на освоение целинных и залежных земель.
С замершим от волнения сердцем солдат прочитал свою фамилию: "С.
Петров, авиамеханик Н-ской части".
- Я же целый рассказ написал! - удивился опомнившийся
корреспондент. - Что они с ним сделали! Здесь же пятая часть от
написанного!
Но в душе был рад и этой части, гордился ею, а газету долго хранил в
солдатском вещмешке.
Дальнейшие попытки Сергея напечатать свои творения на страницах газет
не имели успеха. Все его рассказы и очерки возвращались редакциями назад с
односложными, обидными ответами: "Опубликовать не можем, советуем больше
читать современных авторов, работать над языком..."
И солдат читал, работал, но за перо больше не брался, твердо решив:
способностей у него нет.
Эти мысли, как тучки, робкие, неуверенные, медленно собирались в
большую тучу. Туча не могла быть пленницей, ей становилось тесно, она
рвалась на простор, на свободу. Ей не хватало молний. Егорыч не ошибся в
прогнозе. Исподволь Сергей копил силы и жадно ждал грозу. Не осмыслив, не
выплеснув наружу всего пережитого - жить стало невмоготу.
"...в глубоком понимании горя, душевного страдания, скорби таится
огромная нравственная сила, помогающая лю-. дям мужественно переносить
тяжкие удары судьбы".
Решено! Начинаю учить английский язык. Пригодится!
Сережа, по ночам читать вредно. Или тебе дня не хватает?.
Человеческая жизнь мизерно коротка для познания того, что человека
интересует, В юности мы преступно небрежно
тратили свое время. Что мы читали? Чем интересовались? Да и читали ли
с должным вниманием? Сейчас перечитываю читаное, и в каждой строке
открытие.
Мне все говорят, что я не изменилась, только в глазах какая-то
озабоченность и усталость. Правда, Сереж? Ты об этом не говорил.
Помнишь песню:
Глаза твои усталые Еще красивей кажутся.
Давай забудем и больше никогда не вспомним о вчерашнем. Без упреков,
без оправданий... Ничего не было. Была водка. Ее больше не будет. И спасибо
тому таксисту.
Пришел вызов на Харьковский протезный завод. Быть или не быть?
Харьков. Я взяла нашу тетрадь. Не обижайся, что без тебя продолжаю
записи. Еще в Луганске я знала: если тебя положат в больницу, я одна домой
не вернусь. Не могу. И напрасно уговариваешь.
Ты знаешь, Сергей, в своей любви к тебе я открыла что-то новое. Что
это, не пойму. Но, наверное, подобное чувство испытывает мать, выстрадавшая
свою любовь к ребенку. Не знаю, может быть, это не так, но я люблю тебя все
сильней и сильней.
Четверг. Волнения и боль прошедших операций делили пополам, так что же
случилось - ты не хотел поделиться со мной этой, последней? Неужели
сознание того, что вместе с тобой, за дверями операционной, переживает,
волнуется близкий тебе человек, не придает сил?
Как увидела тебя в бинтах, испугалась. Показалось, что мы в Донецке, а
впереди вечность операций.
Ты уже спишь, Сережа? Сейчас 23, а у вас в 22 отбой. Что тебе снится?
Друзья? Шахта? Угадала? Послушай, я прочитаю тебе стихотворение Марины
Цветаевой:
Любовь -
Ятаган? Огонь?
Поскромнее, - куда как громко!.
Боль, знакомая, как глазам - ладонь,
Как губам -
Имя собственного ребенка.
Спокойной ночи, родной.
- Опять начала крутить волосы в колечки? - спросил ты у меня.
Полгода не крутила, думала, забуду, так нет же, вспомнила. А почему,
не знаю.
Вторник. Не ожидала, что протез будет таким примитивным. Тебе он тоже
не нравится. В наш век и... такая стыка...
Отчего это так? Где же высокий технический уреввиь, кибернетика,
электроника?
Крикунов и хвастунов у нас много. Сделают электронную букашку -
шуму... на всю вселенную... А вот останется без рук такой букашечник,
всучат ему допотопный костыль... Тогда бы, наверное, призадумался, что
человек - это звучит гордо.
Луганск. Протезы - это не массовое производство, дохода они не дают,
затраты на их изготовление большие. Так кому они нужны! Инвалиды как-нибудь
перебьются с первобыт-ными костылями.
Потерпевший кораблекрушение увидел спасательное судно, но оно прошло
мимо.
Что он чувствует в этот момент? Наверное, ему хочется превратиться в
чайку! Ну почему нет на свете волшебства! Неужели нет надежды на протез?
- Сережа, не верю! Я понимаю тебя. Нам трудно сейчас. Но тем крепче
должны быть наши нервы, тем настойчивей должны мы быть. Надо искать. И без
паники.
Помнишь у Горького? Одни упали на дно лодки, испугались и погибли.
Другие наперекор всему боролись и победили!
- Ты права. Выше голову, черт возьми! Когда задыхался в бреду, было
не легче. Выжил же...
- У тебя опять в кровь растерта спина проклятыми ремнями протеаа. Мне
страшно смотреть на протез, он весь в крови. Сколько же это может
продолжаться?
- Пака не научусь писать.
- А если это физически невозможно?
Врач запретил пользоваться протезом. Лечат растертую спину и плечи.
Кажется, его и незачем больше надевать. Разве только для того, чтобы не
болтался пустым рукав.
Кому нужны были эти поездки, волнения, операция, ожидания, надежда?
Никому.
Снег выпал ночью. Сначала он шел вперемешку с дождем, но к утру зима
одолела осень. Большие мохнатые хлопья повалили, как пух из распоротой
перины, и за несколько минут одели город во все белое. Ударил мороз, подул
северный ветер, и завыла зима снежной круговертью.
Так уж устроен мир - с переменами в природе человек всегда ждет
каких-то изменений в своей жизни. Ждал их и Сергей.
Но... по-прежнему длинно и однообразно тянулись дни, серые, скучные, с
утра до ночи заполненные бесплодными попытками овладеть протезом, вырваться
из опостылевшей беспомощности.
Первая задача - сжиться с протезом - Сергею удалась довольно быстро.
Превозмогая боль и неловкость, он трое суток не снимал его с плеч.
Измученный днем, Сергей заставлял себя и на ночь ложиться в постель с
протезом. Сон походил на пытку. Металлические части давили в бок, ремни
врезались в тело, плечи нестерпимо горели, протез превращался в чудовищный
капкан. Лишь на четвертый день Сергей почувствовал облегчение.
"Сжился! - победно мелькнула мысль, и сразу стало легче на душе. -
Теперь за карандаш! Писать! Если научусь, то буду готовиться в институт!"
Но шли дни, недели, спина и плечи Сергея превратились в сплошную
кровоточащую рану, а успехов не было. И чем больше прилагал он усилий,
чтобы научиться писать, тем менее оставалось надежд на это. В короткие
минуты передышки, прижимая к щеке холодные, мертвые пальцы, Сергей, словно
живых, просил их: "Ну не упрямьтесь, пожалуйста... Почему вы не хотите
помочь мне? Вы же теперь мои, мои, мои... Я приучил себя к вам, мне это
дорого стоило! Так неужели все напрасно?"
Помогая ртом, ногами зажимал черными негнущимися пальцами карандаш и
продолжал бесплодные попытки написать хотя бы одну аршинную букву. Но и это
не удавалось. И когда подступало отчаяние, Сергей сбрасывал протез на пол и
бил его, бил до изнеможения, до кровавых ссадин на собственных ногах. И
вновь казалось, что жизнь кончилась.
В дневнике пропущено несколько чистых листов. Дальнейшие записи
сделаны карандашом, большими печатными буквами, неуклюже разбегающимися в
разные стороны.
17 марта. Ура, Таня! Пишу! Сам! Сам! Сам! Пишу!
Два часа ночи. Утром ты проверишь мою писанину. Не ставь, пожалуйста,
двойку. Ты и так их сыпала как из рога изобилия за те мои палочки и
крючочки, что я терпеливо выводил, как заправский первоклассник. Поставь
мне пятерку, мой строгий учитель! Я очень хочу получить ее. Ты никак не
хочешь понять, что даже самый плохой первоклассник выводит свои палочки
рукой, а я зубами.
Я плачу от радости. Те двойки, что я ставила за написан ные тобой
палочки и крючочки по программе первого класса которые ты писал, сгрызая
карандаши, стоят четырех пятерок, вместе взятых. Ведь нельзя же измерить
обычными оценками твой титанический труд, твое упорство и настойчивость
Буквы Ж, Щ, Ф потренируйся писать. Задание: по двести строчек каждую
20 марта. Месяца через два буду писать вполне прилично. Только бы не
болели глаза и челюсть. Интересно, каким будет почерк?
Встретил вчера в городе Борю Кулакова. Армейский друг! Женат. Растет
дочь. А сам нисколько не изменился. Вспомнили солдатское житье-бытье.
Никогда не подумал бы, что Борис такой тактичный парень. Наверно, чтобы не
бередить мне душу, так и не спросил, как все случилось. Дал адрес и сказал:
"Если нужна будет моя помощь, не стесняйся, зови". А живет-то он в Казани.
К нам попал случайно, в командировку. Зови... Нет, Боря, не позову.
Не тот я уже, твой бывший комсорг. Людей стесняться стал. Надломилось
что-то во мне. А что, сам не пойму.
Самое трудное - это сознание собственной ненужности. Потерять руки,
перенести все кошмары операций - еще не самое страшное. Остаться за бортом
жизни в расцвете сил, почувствовать свою ненужность обществу - вот самое
жестокое испытание, которое может выпасть на долю человека.
Из письма друзей: ..а еще сообщаем тебе - наша бригада
коммунистического труда каждую смену дает одну норму сверх плана. Нас
девять, а в наших сердцах ты десятый. Так что не погасла твоя шахтерская
лампочка! Все мы здесь очень жалеем, что ты не вернулся жить в поселок. Его
теперь не узнать. Летом утопает в зелени. Очень пригодился твой совет о
саженцах. Шесть тысяч корней пересадили с той балки. Еще раз напоминаем:
пожелай - и мы мигом перевезем вас сюда. Квартира будет - какую пожелаешь.
Может быть, то была ошибка. Может, правы Николай и Рафик? Нет, нет,
нет... Раненый всегда производит гнетущее впечатление на тех, кто идет в
бой.
27 марта. Что заставило меня побежать отключать тран-сформатор? Я же
знал - это опасно.
Черт знает что... И ни о чем я не думал, когда бежал. Просто
мельтешили перед глазами лица ребят, что были там, в лаве...
В чем смысл жизни? Сколько копий поломано на этом вопросе! Смешно, как
вспомню сейчас те дискуссии! О каком смысле может идти речь, если во главу
угла не ставить труд. Будничный, повседневный, честный труд. Отбери у
человека возможность трудиться - и все блага жизни теряют смысл.
30 марта. Московский журнал "В мире книг" предлагает своим читателям
поделиться мыслями о личных библиотеках. Не попробовать ли? Опыт у меня
невелик да и библиотека не солидна, но ведь есть люди, у которых и этого
нет.
Я никогда не вижу себя во сне без рук. Всегда снится, что у меня
чего-то не хватает, а чего - не понять. Сегодня играл в волейбол и такие
мячи "тушил", ахали все. Проснулся, на лбу холодный пот, а в голове все тот
же вопрос: ну и колюча же ты, жизнь, со всех сторон колешься...
Удивительно ловко, удобно, просто и мудро устроены предметы для
пользования руками. Так мудро и так просто, что, имея руки, и в голову не
приходит задумываться над этим. А человек все же сильнее вековых навыков.
Вот письмо. Хоть и стоило оно немалых трудов, но в конце концов
сцепленные зубы, зажавшие карандаш, заменили руки. Еще более удивителен и
непонятен механизм почерка. Сравниваю рукописи, сделанные в техникуме
руками, и вот эти, зубами, - никакого различия.
Что было бы, если бы я умер? Вот так же светило бы солнце, шумела
листва деревьев, по радио пели бы вот эти же гесни и комната была такой
же... А Таня?.. Страшно? Да. А самое страшное - это то, что нет на земле
моего следа.
Для жизни смерти нет. Жизнь бессмертна. Только когда человек за свою
жизнь не сделает ничего хорошего, не совершит доброго дела, он умирает.
Самой настоящей, самой страшной смертью.
Человек, не украсивший землю своим трудом, навсегда уходит в небытие,
ибо после него ничего не остается, что жило бы в делах и памяти потомков.
Отметили день рождения Таниной подруги. На вечере в основном была
молодежь. Выпили, танцевали, пели, и вот один пижон с галстучком-бабочкой
надумал анекдоты рассказывать. По кругу, все по одному, И начал о женщине
пошлый, грязный анекдотишко... Сидят все как грязью облитые, кое-кто
натужно хихикает. Я не выдержал, встал и... было замахнулся по морде
дать... Потребовал извиниться, Парень решил отшутиться: - - А, не защищай
их, все они такие!
Мы с Таней извинились и ушли. Ох и понервничал я тогда. Какой-то
молокосос и, видите ли, подводит базу под слюнтявые мыслишки! "Все..." Так,
значит, и твоя мать и миллионы других?
Сегодня пришел к нам тот хохмач. Чуть не на коленям просил прощения за
ту "пьяную выходку". Он-де не знал ничего о нас и прочее. И что интересно -
искренне. Разговорились мы с ним. Вообще-то он парень неплохой. Наслушался
только всякой дряни и решил блеснуть остроумием.
13 апреля. Весна!.. А отчего так грустно? Да. Годовщина...
Побежал бы я, если бы знал, что навсегда оставлю там свои руки?
Но тогда я должен был бы знать, что случится с рабочими в лаве после
взрыва трансформатора. Если ничего - нет, если да - побежал бы.
Впереди - пустота, позади - пропасть. Можно оступиться и упасть.
Душевная боль - это камень потяжелей, чем боль ран. Неужели не осилю?
Да, Серега, если повесишь нос - сломаешься. И никакой "костер на
снегу" тогда тебе не поможет,
17 апреля. Перечитал "Тихий Дон". Никогда не видел я Дона да и казаков
настоящих. Но верю - именно так все и было. А черное солнце?!
Да, оно может быть не только ослепительно ярким!
Боже мой, как мало я знаю! Надо перестроить, уплотнить свой распорядок
дня. Интересно, какой минимум сна возможен для человека?
Сергей, так нехорошо! С тех пор, как ты научился писать, я не принимаю
участия в ведении дневника. Ты отвратительно пишешь букву "ж". Не стыдно?.
Приехал Николай Гончаров. Вошел в квартиру и по привычке протянул руку
поздороваться. Опомнился, засмущался
и прижал меня к груди, как ребенка. Эх, Коля, Коля... Перешел работать
в другую шахту. Рафик ушел в институт, Игнатова взяли в армию, руководство
шахты сменилось - в общем, не узнать пенатов. Сколько хороших дел вспомнили
мы, друг мой! А на вокзале поспешно поцеловал и убежал в вагон. Таня
сказала, что ты заплакал. Коля, неужели ты пожалел меня? Я не верю. Просто
обидно видеть друга вот таким...
22 апреля. Ура! Получил ответ от редакции журнала "В мире книг". Моя
статья о библиотеке будет использована в обзоре писем. Значит, могу! Могу
еще чем-то быть полезен!
Встретил одного. Он мне сказал:
- Я бы на твоем месте пил да спал. Деньги платят, чего еще надо!
Отвратительно! В горе для него одно лекарство - водка.
1 мая. Сегодня год той операции... Год... Как это много! Если эту дату
не отмечать какими-то успехами, то она действительно может превратиться в
поминальную. Тогда конец...
Окончил новую статью. Получилась очень длинной. Как подумаю, что ее
должен кто-то прочитать, - страх берет. Вдруг это никому не нужно? И я
отнимаю время у людей...
Бередит душу большая тема. Ее мучительно трудно переваривать. А не
думать о ней еще трудней. Смогу ли? Надо постараться. Сжимай, Серега, зубы,
как на операционном столе, - и вперед. Не бейся, сердце, такими толчками.
Тебе придется повторить все заново. Будет трудно, не легче, чем в первый
раз. Но так надо, надо...
Первую весну мы встречаем с Таней вместе. Сколько мечтали об этом!
Была на нашем пути и армия, и учеба, и больница... Каждый год была весна, и
мы были врозь.
Здравствуй, весна!
Мы все умрем, людей бессмертных нет,
И это все известно и не ново.
Но мы живем, чтобы оставить след:
Дом иль тропинку, дерево иль слово.
Р. Гамзатов
* * *
*
Сережа, у нас будет ребенок...
Таня, Танечка, Танюша!! Родная моя! Любимая! Солнышко ненаглядное
мое!.
Сейчас мне особенно близко стихотворение Константина Симонова:
Жди меня, и я вернусь Всем смертям назло...
И наиболее, дороги его заключительные строки:
Как я выжил, будем знать Только мы с тобой...
Все эти дни хожу пьяный от счастья. Забываю, что у меня нет рук.
Выросли крылья, и я лечу и лечу куда-то над цветущей, радостной землей.
Иногда наплывает облачко беспо-койства: а все ли будет хорошо?
Каким ты будешь, родной, незнакомый человек? Сколько пережито, просто
не верится, что и в наш дом стучится про-стое и такое желанное человеческое
счастье!
По шахтному двору, меж ржавых, искореженных стоек, метались желтые
осенние листья. Дул резкий восточный ветер, еще не холодный, но уже
достаточно остывший от почти тропической жары минувшего лета. Террикон
дымился, и, когда на его верхушке опрокидывалась вагонетка, дым, смешавшись
с облаком пыли, плыл прямо на копер и растворялся в его фермах, канатах,
вращающихся шкивах.
- Где будет проходить встреча? - каким-то не своим голосом спросил я
у человека, который встретил меня у проходной и, назвавшись парторгом этой
шахты, теперь сопровождал.
- В нарядной, - ответил он и посмотрел на меня. - Нам надо уложиться
в двадцать пять - тридцать минут. Сами понимаете... План хоть и даем, но
задолженность прошлого месяца... - И он выразительно постукал себя по шее
ребром ладони.
"Предоставит слово, поздороваюсь, передам привет от писателей... Нет,
здороваться не надо. Сразу привет и рассказ-биографию. Родился, учился,
работал... А может, не надо родился, учился? Если не получится, прочту
отрывок из повести. А кто страницу перевернет? Нет, родился, учился надо".
Из боковой двери мы вошли в нарядную и сели за длинный стол, покрытый
красным материалом. Посередине стоял графин. Шахтеры сидели в трех шагах.
После долгой разлуки я вновь видел их лица, дышал с ними одним воздухом. Их
было человек сто, а может, больше. "Раз, два, три, четыре..." - торопливо
начал я зачем-то считать сидящих в переднем ряду. В нарядной стало тихо.
Так тихо, что было слышно, как на копре со свистящим хрустом трутся канаты
о вра-
щающиеся шкивы. В последнем ряду кто-то поднялся, пристально посмотрел
на меня и сел. "Расскажу биографию", - решил я. Скуластый парень с густой
рыжей шевелюрой в переднем ряду осторожно кашлянул в кулаки плотнее уселся
на стул. "Проходчик, - подумал я. - На Игоря похож. А может, отрывок
прочитать? Про то, как Сергей Петров впервые в забой попал". Опять кто-то
приподнялся и тут же сел.
- Товарищи! - встал парторг. - У нас в гостях писатель Титов... - Он
замялся.
- Владислав, - подсказал я.
- Владислав, - повторил он. - Автор повести "Всем смертям назло...",
в недавнем прошлом тоже шахтер, горный мастер, но во время аварии...
Я встал. Парторг удивленно посмотрел на меня и, не договорив, сел.
- Дорогие товарищи, - непослушным голосом сказал я и твердо решил:
"Прочту отрывок". - Ребята! - голос мой дрогнул и зазвучал неизвестной до