Страница:
– Мои господа не только состояли в близкой дружбе с королевским домом Нарроны, но и даже вырастили саму ее светлость принцессу Ульрику де Мор. А после того как ее младший брат Ульрих нашелся, моих хозяев в наших краях начали почитать не в пример пуще. Я-то, Гийом Одноглазый, сам завсегда состоял при его светлости графе, а жена моя, Мариза, самолично вынянчила и вырастила нашу милую девочку, которую теперь иначе как спасительницей королевства и не называют!
Поняв, что сидящая перед ним чумазая оборванка и есть преданная нянюшка его строптивой возлюбленной, Генрих низко нагнулся и благодарно поцеловал красную, потрескавшуюся, покрытую ожогами руку пожилой женщины. Мариза всхлипнула и по-матерински нежно погладила черноволосую голову сильфа.
– И хорошо мы все жили, – сиплым от волнения голосом продолжил старый Гийом. – Да вот пару дней назад налетело вдруг на наш несчастный замок огромное полчище всякой нечисти – демонов, гаргулий и умертвий – и пожгло нас огнем беспощадным. Господин граф с сыновьями и весь гарнизон в придачу пали смертью храбрых, людей защищая. Графиню Антуанетту балкой обвалившейся убило, молодую хозяйку Марию демоны обесчестили и со стены сбросили, а графиня Луиза, наследником беременная, – тут лицо старика перекосило от невыносимого горя, – обгорела страшно и умерла в мучениях нечеловеческих прямо на наших руках…
Генрих торопливо снял шляпу, желая почтить память безвинно погибших страдальцев.
– Вот что я вам еще скажу, благородные судари. – Старик испуганно перешел на едва слышный шепот, постоянно оглядываясь в сторону темного подвала. – Похоронили мы их всех в склепе родовом, а между тем прошлой ночью молодая графиня Луиза из гроба встала да на людей набросилась, двоих убила и кровь из них выпила… Утром же как ни в чем не бывало обратно в могилу улеглась!
Услышав подобные несусветные подробности, Генрих потрясенно отступил на шаг назад, споткнулся о балку и с размаху сел на землю.
– Так мы сегодня заново гроб-то ее закрыли, гвоздями заколотили и каменной плитой сверху завалили, – торопливо добавила Мариза. – Но думаем, что ее это не остановит. Вот поэтому и побежали люди, как только темнеть начало…
– Это как так? – заикающимся голосом вопросил Марвин, бледнея и стуча зубами. – Сама встала, что ли? Без магии, без некроманта?
– Слышал я о подобном, – вмешался в беседу молчавший до этих пор дракон. – Случается такое, если вдруг в тело умершего с каким-то недобрым умыслом сразу после гибели вселится один из высших демонов!
– Уж не сама ли Ринецея случаем? – робко предположил Марвин.
– Но зачем? – с сомнением протянул Эткин.
– А вот это надобно узнать и пресечь. – Генрих бесстрашно положил руку на рукоять Гиарды. – Покараулим-ка мы, други, восход луны. Да посмотрим, что из всего этого получится!
Вышедшая из-за облаков луна обливала землю холодным, мертвенным светом. Причудливо изогнутые тени сплетались в рисунок непонятный, нечеткий, но в высшей степени зловещий. Прочно расставив ноги и опершись на эфес Гиарды, Генрих бдительно всматривался в окружающую их опасную полумглу, из последних сил сопротивляясь липким тенетам наползающего сна. Да что же это такое? Наверное, сами Пресветлые боги отвернулись от них сегодня и вздремнули, подчиняясь убаюкивающим чарам неведомой магии, казалось, так и витающей над незадачливыми демоноборцами. Эткин, прикорнувший под сенью полуразрушенной стены, вновь в полной мере воспользовался своей удивительной способностью сливаться с внешней средой и весьма достоверно изображал огромный валун, если бы не громоподобный храп, выдававший его с головой. Марвин, неловко опершись на собственные колени локтями белоснежных рук, пальцы которых так и остались сложенными в каком-то магическом пассе, умудрился задремать посреди творимого заклинания. Словно не выдержал натиска противодействующего волшебства. Да что же это такое! Генрих вздернул медленно клонящуюся на грудь голову и прислушался. Померещилось? Приснилось? Барон был готов поклясться, что не ранее, чем секунду назад, его бдительный слух уловил осторожное шебуршание, раздавшееся прямо под его ногами – в глубине подземелья. И этот шум не могли производить живые обитатели замка, потому что он лично снабдил Гийома и Маризу деньгами из своих запасов и посоветовал пробираться в Силь, гарантируя, что одно упоминание его имени обеспечит им теплый и радушный прием.
– Марвин! – Барон бесцеремонно тряхнул друга за плечо, пытаясь разбудить. – Ты ничего не слышал?
Но вместо ответа некромант бесчувственной колодой повалился на бок, так и не выйдя из сонного транса.
– Эткин! – громко позвал сильф, но дракон продолжал храпеть столь сладко, что становилось понятно: колдовские чары и не собираются добровольно отпускать гиганта из своих гибельных объятий.
– Да что же это такое? – на этот раз вслух выкрикнул Генрих, вскакивая на ноги, совершенно обескураженный и сбитый с толку. – Почему лишь один я оказался не подвержен воздействию враждебной магии?
И, словно стремясь развеять его сомнения, тонкое лезвие Гиарды, магического клинка, созданного демиургами, засветилось ослепительным, разгоняющим тьму сиянием. Магия вступила в схватку с магией.
Но демоны не собирались сдаваться без боя. Вскоре под настилом из гнилых досок, ненадежно прикрывающих вход в усыпальницу графского рода, возникло синеватое гнилостное свечение, сопровождавшееся разъяренным шипением. Словно кровожадные болотные духи, жаждущие теплой человеческой крови, приняли брошенный им вызов и торопились ввязаться в бой не на жизнь, а на смерть. Вонючие ленточки тумана, сильно смахивающие на омерзительных бесцветных червей, заструились изо всех щелей и отверстий в основании фундамента, скручиваясь в кольца, немедленно обвивающие сапоги Генриха. Первого же подобного прикосновения оказалось достаточно для того, чтобы барон ощутил цепенящий холод разверзнувшейся могилы, несомый демоническими выделениями. Де Грей громко выругался и отскочил в сторону, поводя перед собой накалившимся лезвием рапиры, острый кончик которой рдел алым светом падающей звезды.
– Спаси меня, Аола! – с надеждой выдохнул барон, услышав утробный лающий хохот, нарастающий в недрах подземелья.
Волна оглушительных звуков, напоминающая апофеозное крещендо смертоносного гимна, бьющего по нервам и жилам, достигла своего апогея. Доски настила взвились, буквально выбитые чем-то или кем-то, скорее пробудившимся от долгого сна и гулко ворочающимся в недрах тесного каменного подвала. Темная сила выплеснулась наружу, и Генрих крепче сжал рукоять клинка, готовясь встретить неведомого противника. Но неожиданно гадостная вонь и гнилостный свет сменились легкой убаюкивающей мелодией, печально напевающей о несбывшихся мечтах. Из подземелья медленно, не касаясь ногами земли, выплыл невесомый и хрупкий женский силуэт, облаченный в белые одежды. Рука Генриха невольно дрогнула, он опустил рапиру и отступил назад, уступая дорогу незнакомой даме.
Точеная фигурка, окутанная то ли свадебным, то ли погребальным покровом, плыла прямо на сильфа. Трогательно склоненную головку, наводящую на мысли о сломленном бурей бутоне экзотического цветка, скрывала плотная вуаль, увы, ничуть не колышущаяся в такт нежному дыханию. Непрозрачный покров венчал веночек из увядших лилий. Округлившийся стан усопшей красавицы напомнил барону о том страшном положении, в котором пребывала на момент гибели несчастная жертва, готовившаяся стать матерью. Что наполнило отзывчивое сердце Генриха новой порцией скорби. Мертвая Луиза тянула к нему бледные руки, взывая о милосердии. Повелитель, не в силах вынести это воистину жалостное зрелище, положил Гиарду на землю и преклонил колено:
– Прекрасная госпожа, я ваш верный слуга, и если вы соблаговолите подсказать мне возможность, с помощью которой я смог бы облегчить страдания вашей неупокоенной души, то я…
Мертвая красавица неожиданно взревела, словно голодная гиена, торжествующе расхохоталась, подняла вуаль и бросилась на коленопреклоненного рыцаря. Расширенные от шока глаза Генриха моментально охватили все подробности представшего ему богомерзкого зрелища. Освещенные беспощадной луной пальцы Луизы, покрытые синюшными трупными пятнами, противоестественно удлинились, превратившись в крючковатые сизые когти. Черный, криво раззявленный рот, полный могильной земли и жирных желтых червей, издавал пронзительный ведьмин визг. Но на фоне покрывающих лицо обширных ожогов и струпьев особенно впечатляюще выглядели глаза, а вернее, их полное отсутствие. Вместо правого плескалось студенистое озерцо зеленого гноя, зато из левой глазной впадины на Генриха жадно глянул красный, пылающий углем зрачок. В последний момент барон будто проснулся и умудрился совершить короткий перекат через плечо, спасший ему жизнь. Руки-клешни промахнулись, щелкнув в каком-то дюйме от его шеи. Из пасти демонической твари вырвался разочарованный вой. Генрих подхватил брошенный клинок и на полусогнутых ногах мягко пошел вокруг противника, выбирая удобную для нападения позицию.
– Кто ты? – холодно спросил барон.
Тварь снова захохотала:
– Я младший брат владычицы Ринецеи, демон Арафел!
Генрих издевательски выгнул бровь. Он к месту вспомнил свое давнее правило, уже не раз и не два отлично помогавшее ему в различных жизненных передрягах: выведи противника из себя – и твой шанс на победу возрастет многократно:
– Слушай, Ара, а вы случаем не кролики? А то что-то ваши родители отличались прямо-таки неприличной плодовитостью. А еще что-нибудь, кроме вас, они делать умели?
Демон угрожающе заскрежетал зубами:
– Да как ты смеешь меня оскорблять! Я великий боец!
– Угум-с, верю! – с готовностью подтвердил барон. – Абигер, помнится, тоже так говорил… – он выдержал драматичную паузу, – …перед смертью!
– А-а-а, – взбешенно завизжал демон, размахивая лапами. – Так это ты убил моего любимого старшего брата!
Де Грей не стал незаслуженно приписывать себе чужие подвиги, но и опровергать обвинения тоже не спешил. Он просто замолчал, предоставляя твари возможность выть и бушевать, сколько ей заблагорассудится. А между тем взбешенный демон совсем ослабил бдительность и бездарно проморгал момент, когда Генрих повернулся спиной к тусклой луне, подгадав ту позицию, в которой ее неяркий свет ослепил единственный глаз Арафела. Свистнула Гиарда… Демон успел уклониться, но оказался недостаточно проворным. Отрубленная лапа чудовища полетела на землю, фонтан дурно пахнущей черной крови забил из обрубка. Арафел взвыл и схватился за культю. Незримая аура враждебной магии, до того момента плотно опутывающая двор замка, разом ослабла. Эткин завозился и что-то неразборчиво забормотал в полудреме. Протяжно зевнул некромант…
– Марвин, помоги! – громко закричал Генрих, продолжая отбиваться от наседающей на него все еще сильной твари.
Соприкасаясь с когтями демона, Гиарда звенела, испуская радужные снопы огненных искр. Но вот один коготь зацепил плечо храброго сильфа, глубокая царапина тут же набрякла каплями крови…
– Марвин! – вновь позвал Генрих.
Молодой некромант открыл глаза, мигом оценил ситуацию и быстро сплел пальцы, рисуя магический знак. Оконченное заклинание сорвалось с его губ и полупрозрачной сетью всего лишь на краткий миг окутало демона, но и этого оказалось достаточно. Лезвие Гиарды блеснуло в лунном свете, и отрубленная голова умершей графини покатилась по пепелищу.
– Отправляйся к брату! – напутствовал ее барон, судорожно переводя дыхание и зажимая кровоточащую рану. – А невинная сущность госпожи Луизы пусть вернется в Обитель затерянных душ!
– Браво, отважный барон! – от всего сердца похвалил Эткин. – Вижу, семейство Ринецеи убывает весьма впечатляющими темпами!
– Но все-таки недостаточно быстро, – буркнул Генрих, покачиваясь на подгибающихся от усталости ногах. – Хоть бы ты, Марвин, на них какую заразу наслал, что ли. Что-то меня враз слабость обуяла…
– И немудрено. – Некромант уже извлек из своей сумки бинты и корпию и щедро плеснул на руку друга какой-то прозрачной жидкостью, заставившей барона взвыть не хуже убитого им Арафела, – Тварь оказалась чрезвычайно сильна, но ее магическая защита схлынула мгновенно, забрав заодно и твою энергию. Радуйся, что вообще уцелел: мало кто способен устоять в бою против высшего демона!
Эткин задумчиво бродил вокруг обезглавленного трупа, присматриваясь и принюхиваясь.
– Это ты чего? – хохотнул барон, после снадобий Марвина почувствовавший себя значительно лучше. – Хочешь, кроме гаргулий, еще и демоном закусить?
Но дракон лишь вяло махнул на насмешника лапой, не прерывая своих исследований.
– Если демон вселился в тело мертвой графини, – негромко рассуждал он, – значит, он искал среди руин замка то, о чем мог помнить человеческий разум погибшей красавицы. Интересно, ради чего такого ценного Арафел сознательно подвергал себя опасности, так долго оставаясь в уязвимой смертной оболочке?
– А ведь Эткин прав! – воскликнул прислушавшийся к словам гиганта некромант. – Демон что-то искал!
– На теле нет ничего необычного. А вот лицо… – Дракон когтем поддел голову несчастной Луизы. – Вернее, глаза… – Эткин изумленно присвистнул: – Марвин, подойди глянь – это точно то, о чем я думаю?
Молодой некромант бережно принял от дракона останки мертвой красавицы и разразился серией восторженных воплей. Генрих недоуменно хлопал глазами:
– Да что вы там обнаружили-то, гоблин меня раздери?
– Ты, наверно, не слышал, что глаза драконов обладают уникальной способностью – могут видеть чуждую магию? – улыбнулся Эткин.
– И?
– В замке Брен хранился один такой глаз. Уж не ведаю, как и когда он к ним попал, но Ринецея об этом узнала, а это, в свою очередь, – просиял дракон, будто осененный судьбоносной догадкой, – наводит меня на мысль, что она действительно причастна к исчезновению моих собратьев. Этот глаз и нашел ее покойный братец…
– Дай мне кинжал, – потребовал Марвин и, получив желаемое, осторожно, затаив дыхание, выколупнул из левой глазницы Луизы крохотный красный камешек, упавший на подставленную ладонь Генриха. – Вот он – легендарный глаз дракона!
– А я-то думал, что мне просто показалось, будто ее зрачок пылает как уголь, – покачал головой Генрих, рассматривая чудо. – А тут вон как все повернулось!
Подчиняясь убедительному жесту Эткина, некромант поднес камешек к собственному правому глазу и приложил к роговице. Сияющая красным светом точка дружелюбно мигнула и в один миг всосалась в глазницу Марвина. Юноша негромко ойкнул.
– Больно? – заботливо поинтересовался дракон.
– Нет. – Марвин восторженно оглядывался по сторонам. – Просто я сразу стал значительно лучше видеть этим глазом. Мир словно обрел невиданную четкость и насыщенность красок. Невзирая на темноту, я теперь вижу даже спящих букашек, сидящих на травинках!
– Ох, чует мое сердце, не случайно все это! – тихонько ворчал Эткин, пока некромант вдохновенно и поэтично описывал красоты ночного мира. – Не просто так мы этот артефакт нашли! Похоже, все события, что с нами происходят, нанизаны на единую нить будущего, словно соседние бусинки в длинном ожерелье, и не зря нам этот камушек даден был, ох, совсем не зря!
ГЛАВА 2
Поняв, что сидящая перед ним чумазая оборванка и есть преданная нянюшка его строптивой возлюбленной, Генрих низко нагнулся и благодарно поцеловал красную, потрескавшуюся, покрытую ожогами руку пожилой женщины. Мариза всхлипнула и по-матерински нежно погладила черноволосую голову сильфа.
– И хорошо мы все жили, – сиплым от волнения голосом продолжил старый Гийом. – Да вот пару дней назад налетело вдруг на наш несчастный замок огромное полчище всякой нечисти – демонов, гаргулий и умертвий – и пожгло нас огнем беспощадным. Господин граф с сыновьями и весь гарнизон в придачу пали смертью храбрых, людей защищая. Графиню Антуанетту балкой обвалившейся убило, молодую хозяйку Марию демоны обесчестили и со стены сбросили, а графиня Луиза, наследником беременная, – тут лицо старика перекосило от невыносимого горя, – обгорела страшно и умерла в мучениях нечеловеческих прямо на наших руках…
Генрих торопливо снял шляпу, желая почтить память безвинно погибших страдальцев.
– Вот что я вам еще скажу, благородные судари. – Старик испуганно перешел на едва слышный шепот, постоянно оглядываясь в сторону темного подвала. – Похоронили мы их всех в склепе родовом, а между тем прошлой ночью молодая графиня Луиза из гроба встала да на людей набросилась, двоих убила и кровь из них выпила… Утром же как ни в чем не бывало обратно в могилу улеглась!
Услышав подобные несусветные подробности, Генрих потрясенно отступил на шаг назад, споткнулся о балку и с размаху сел на землю.
– Так мы сегодня заново гроб-то ее закрыли, гвоздями заколотили и каменной плитой сверху завалили, – торопливо добавила Мариза. – Но думаем, что ее это не остановит. Вот поэтому и побежали люди, как только темнеть начало…
– Это как так? – заикающимся голосом вопросил Марвин, бледнея и стуча зубами. – Сама встала, что ли? Без магии, без некроманта?
– Слышал я о подобном, – вмешался в беседу молчавший до этих пор дракон. – Случается такое, если вдруг в тело умершего с каким-то недобрым умыслом сразу после гибели вселится один из высших демонов!
– Уж не сама ли Ринецея случаем? – робко предположил Марвин.
– Но зачем? – с сомнением протянул Эткин.
– А вот это надобно узнать и пресечь. – Генрих бесстрашно положил руку на рукоять Гиарды. – Покараулим-ка мы, други, восход луны. Да посмотрим, что из всего этого получится!
Вышедшая из-за облаков луна обливала землю холодным, мертвенным светом. Причудливо изогнутые тени сплетались в рисунок непонятный, нечеткий, но в высшей степени зловещий. Прочно расставив ноги и опершись на эфес Гиарды, Генрих бдительно всматривался в окружающую их опасную полумглу, из последних сил сопротивляясь липким тенетам наползающего сна. Да что же это такое? Наверное, сами Пресветлые боги отвернулись от них сегодня и вздремнули, подчиняясь убаюкивающим чарам неведомой магии, казалось, так и витающей над незадачливыми демоноборцами. Эткин, прикорнувший под сенью полуразрушенной стены, вновь в полной мере воспользовался своей удивительной способностью сливаться с внешней средой и весьма достоверно изображал огромный валун, если бы не громоподобный храп, выдававший его с головой. Марвин, неловко опершись на собственные колени локтями белоснежных рук, пальцы которых так и остались сложенными в каком-то магическом пассе, умудрился задремать посреди творимого заклинания. Словно не выдержал натиска противодействующего волшебства. Да что же это такое! Генрих вздернул медленно клонящуюся на грудь голову и прислушался. Померещилось? Приснилось? Барон был готов поклясться, что не ранее, чем секунду назад, его бдительный слух уловил осторожное шебуршание, раздавшееся прямо под его ногами – в глубине подземелья. И этот шум не могли производить живые обитатели замка, потому что он лично снабдил Гийома и Маризу деньгами из своих запасов и посоветовал пробираться в Силь, гарантируя, что одно упоминание его имени обеспечит им теплый и радушный прием.
– Марвин! – Барон бесцеремонно тряхнул друга за плечо, пытаясь разбудить. – Ты ничего не слышал?
Но вместо ответа некромант бесчувственной колодой повалился на бок, так и не выйдя из сонного транса.
– Эткин! – громко позвал сильф, но дракон продолжал храпеть столь сладко, что становилось понятно: колдовские чары и не собираются добровольно отпускать гиганта из своих гибельных объятий.
– Да что же это такое? – на этот раз вслух выкрикнул Генрих, вскакивая на ноги, совершенно обескураженный и сбитый с толку. – Почему лишь один я оказался не подвержен воздействию враждебной магии?
И, словно стремясь развеять его сомнения, тонкое лезвие Гиарды, магического клинка, созданного демиургами, засветилось ослепительным, разгоняющим тьму сиянием. Магия вступила в схватку с магией.
Но демоны не собирались сдаваться без боя. Вскоре под настилом из гнилых досок, ненадежно прикрывающих вход в усыпальницу графского рода, возникло синеватое гнилостное свечение, сопровождавшееся разъяренным шипением. Словно кровожадные болотные духи, жаждущие теплой человеческой крови, приняли брошенный им вызов и торопились ввязаться в бой не на жизнь, а на смерть. Вонючие ленточки тумана, сильно смахивающие на омерзительных бесцветных червей, заструились изо всех щелей и отверстий в основании фундамента, скручиваясь в кольца, немедленно обвивающие сапоги Генриха. Первого же подобного прикосновения оказалось достаточно для того, чтобы барон ощутил цепенящий холод разверзнувшейся могилы, несомый демоническими выделениями. Де Грей громко выругался и отскочил в сторону, поводя перед собой накалившимся лезвием рапиры, острый кончик которой рдел алым светом падающей звезды.
– Спаси меня, Аола! – с надеждой выдохнул барон, услышав утробный лающий хохот, нарастающий в недрах подземелья.
Волна оглушительных звуков, напоминающая апофеозное крещендо смертоносного гимна, бьющего по нервам и жилам, достигла своего апогея. Доски настила взвились, буквально выбитые чем-то или кем-то, скорее пробудившимся от долгого сна и гулко ворочающимся в недрах тесного каменного подвала. Темная сила выплеснулась наружу, и Генрих крепче сжал рукоять клинка, готовясь встретить неведомого противника. Но неожиданно гадостная вонь и гнилостный свет сменились легкой убаюкивающей мелодией, печально напевающей о несбывшихся мечтах. Из подземелья медленно, не касаясь ногами земли, выплыл невесомый и хрупкий женский силуэт, облаченный в белые одежды. Рука Генриха невольно дрогнула, он опустил рапиру и отступил назад, уступая дорогу незнакомой даме.
Точеная фигурка, окутанная то ли свадебным, то ли погребальным покровом, плыла прямо на сильфа. Трогательно склоненную головку, наводящую на мысли о сломленном бурей бутоне экзотического цветка, скрывала плотная вуаль, увы, ничуть не колышущаяся в такт нежному дыханию. Непрозрачный покров венчал веночек из увядших лилий. Округлившийся стан усопшей красавицы напомнил барону о том страшном положении, в котором пребывала на момент гибели несчастная жертва, готовившаяся стать матерью. Что наполнило отзывчивое сердце Генриха новой порцией скорби. Мертвая Луиза тянула к нему бледные руки, взывая о милосердии. Повелитель, не в силах вынести это воистину жалостное зрелище, положил Гиарду на землю и преклонил колено:
– Прекрасная госпожа, я ваш верный слуга, и если вы соблаговолите подсказать мне возможность, с помощью которой я смог бы облегчить страдания вашей неупокоенной души, то я…
Мертвая красавица неожиданно взревела, словно голодная гиена, торжествующе расхохоталась, подняла вуаль и бросилась на коленопреклоненного рыцаря. Расширенные от шока глаза Генриха моментально охватили все подробности представшего ему богомерзкого зрелища. Освещенные беспощадной луной пальцы Луизы, покрытые синюшными трупными пятнами, противоестественно удлинились, превратившись в крючковатые сизые когти. Черный, криво раззявленный рот, полный могильной земли и жирных желтых червей, издавал пронзительный ведьмин визг. Но на фоне покрывающих лицо обширных ожогов и струпьев особенно впечатляюще выглядели глаза, а вернее, их полное отсутствие. Вместо правого плескалось студенистое озерцо зеленого гноя, зато из левой глазной впадины на Генриха жадно глянул красный, пылающий углем зрачок. В последний момент барон будто проснулся и умудрился совершить короткий перекат через плечо, спасший ему жизнь. Руки-клешни промахнулись, щелкнув в каком-то дюйме от его шеи. Из пасти демонической твари вырвался разочарованный вой. Генрих подхватил брошенный клинок и на полусогнутых ногах мягко пошел вокруг противника, выбирая удобную для нападения позицию.
– Кто ты? – холодно спросил барон.
Тварь снова захохотала:
– Я младший брат владычицы Ринецеи, демон Арафел!
Генрих издевательски выгнул бровь. Он к месту вспомнил свое давнее правило, уже не раз и не два отлично помогавшее ему в различных жизненных передрягах: выведи противника из себя – и твой шанс на победу возрастет многократно:
– Слушай, Ара, а вы случаем не кролики? А то что-то ваши родители отличались прямо-таки неприличной плодовитостью. А еще что-нибудь, кроме вас, они делать умели?
Демон угрожающе заскрежетал зубами:
– Да как ты смеешь меня оскорблять! Я великий боец!
– Угум-с, верю! – с готовностью подтвердил барон. – Абигер, помнится, тоже так говорил… – он выдержал драматичную паузу, – …перед смертью!
– А-а-а, – взбешенно завизжал демон, размахивая лапами. – Так это ты убил моего любимого старшего брата!
Де Грей не стал незаслуженно приписывать себе чужие подвиги, но и опровергать обвинения тоже не спешил. Он просто замолчал, предоставляя твари возможность выть и бушевать, сколько ей заблагорассудится. А между тем взбешенный демон совсем ослабил бдительность и бездарно проморгал момент, когда Генрих повернулся спиной к тусклой луне, подгадав ту позицию, в которой ее неяркий свет ослепил единственный глаз Арафела. Свистнула Гиарда… Демон успел уклониться, но оказался недостаточно проворным. Отрубленная лапа чудовища полетела на землю, фонтан дурно пахнущей черной крови забил из обрубка. Арафел взвыл и схватился за культю. Незримая аура враждебной магии, до того момента плотно опутывающая двор замка, разом ослабла. Эткин завозился и что-то неразборчиво забормотал в полудреме. Протяжно зевнул некромант…
– Марвин, помоги! – громко закричал Генрих, продолжая отбиваться от наседающей на него все еще сильной твари.
Соприкасаясь с когтями демона, Гиарда звенела, испуская радужные снопы огненных искр. Но вот один коготь зацепил плечо храброго сильфа, глубокая царапина тут же набрякла каплями крови…
– Марвин! – вновь позвал Генрих.
Молодой некромант открыл глаза, мигом оценил ситуацию и быстро сплел пальцы, рисуя магический знак. Оконченное заклинание сорвалось с его губ и полупрозрачной сетью всего лишь на краткий миг окутало демона, но и этого оказалось достаточно. Лезвие Гиарды блеснуло в лунном свете, и отрубленная голова умершей графини покатилась по пепелищу.
– Отправляйся к брату! – напутствовал ее барон, судорожно переводя дыхание и зажимая кровоточащую рану. – А невинная сущность госпожи Луизы пусть вернется в Обитель затерянных душ!
– Браво, отважный барон! – от всего сердца похвалил Эткин. – Вижу, семейство Ринецеи убывает весьма впечатляющими темпами!
– Но все-таки недостаточно быстро, – буркнул Генрих, покачиваясь на подгибающихся от усталости ногах. – Хоть бы ты, Марвин, на них какую заразу наслал, что ли. Что-то меня враз слабость обуяла…
– И немудрено. – Некромант уже извлек из своей сумки бинты и корпию и щедро плеснул на руку друга какой-то прозрачной жидкостью, заставившей барона взвыть не хуже убитого им Арафела, – Тварь оказалась чрезвычайно сильна, но ее магическая защита схлынула мгновенно, забрав заодно и твою энергию. Радуйся, что вообще уцелел: мало кто способен устоять в бою против высшего демона!
Эткин задумчиво бродил вокруг обезглавленного трупа, присматриваясь и принюхиваясь.
– Это ты чего? – хохотнул барон, после снадобий Марвина почувствовавший себя значительно лучше. – Хочешь, кроме гаргулий, еще и демоном закусить?
Но дракон лишь вяло махнул на насмешника лапой, не прерывая своих исследований.
– Если демон вселился в тело мертвой графини, – негромко рассуждал он, – значит, он искал среди руин замка то, о чем мог помнить человеческий разум погибшей красавицы. Интересно, ради чего такого ценного Арафел сознательно подвергал себя опасности, так долго оставаясь в уязвимой смертной оболочке?
– А ведь Эткин прав! – воскликнул прислушавшийся к словам гиганта некромант. – Демон что-то искал!
– На теле нет ничего необычного. А вот лицо… – Дракон когтем поддел голову несчастной Луизы. – Вернее, глаза… – Эткин изумленно присвистнул: – Марвин, подойди глянь – это точно то, о чем я думаю?
Молодой некромант бережно принял от дракона останки мертвой красавицы и разразился серией восторженных воплей. Генрих недоуменно хлопал глазами:
– Да что вы там обнаружили-то, гоблин меня раздери?
– Ты, наверно, не слышал, что глаза драконов обладают уникальной способностью – могут видеть чуждую магию? – улыбнулся Эткин.
– И?
– В замке Брен хранился один такой глаз. Уж не ведаю, как и когда он к ним попал, но Ринецея об этом узнала, а это, в свою очередь, – просиял дракон, будто осененный судьбоносной догадкой, – наводит меня на мысль, что она действительно причастна к исчезновению моих собратьев. Этот глаз и нашел ее покойный братец…
– Дай мне кинжал, – потребовал Марвин и, получив желаемое, осторожно, затаив дыхание, выколупнул из левой глазницы Луизы крохотный красный камешек, упавший на подставленную ладонь Генриха. – Вот он – легендарный глаз дракона!
– А я-то думал, что мне просто показалось, будто ее зрачок пылает как уголь, – покачал головой Генрих, рассматривая чудо. – А тут вон как все повернулось!
Подчиняясь убедительному жесту Эткина, некромант поднес камешек к собственному правому глазу и приложил к роговице. Сияющая красным светом точка дружелюбно мигнула и в один миг всосалась в глазницу Марвина. Юноша негромко ойкнул.
– Больно? – заботливо поинтересовался дракон.
– Нет. – Марвин восторженно оглядывался по сторонам. – Просто я сразу стал значительно лучше видеть этим глазом. Мир словно обрел невиданную четкость и насыщенность красок. Невзирая на темноту, я теперь вижу даже спящих букашек, сидящих на травинках!
– Ох, чует мое сердце, не случайно все это! – тихонько ворчал Эткин, пока некромант вдохновенно и поэтично описывал красоты ночного мира. – Не просто так мы этот артефакт нашли! Похоже, все события, что с нами происходят, нанизаны на единую нить будущего, словно соседние бусинки в длинном ожерелье, и не зря нам этот камушек даден был, ох, совсем не зря!
ГЛАВА 2
Я никогда не бывала вблизи города Нис. Не бывала ни в реальности, ни в мечтах, ни даже во сне. Да, откровенно говоря, и сейчас не испытывала особого желания там находиться. Однако пришлось.
«Ну почему жизнь чаще всего оказывается такой подлой и гадкой штукой? – мысленно стонала я, возмущенно разглядывая поистине ужасающее содержимое не очень глубокого рва. – Сначала развивается по спирали, все круче и круче сжимая витки неприятностей, а потом и оглянуться не успеешь, а она уже перешла в смертельный штопор! И не вырвешься из этой убийственной петли – поздно…» От отвращения и осознания собственной правоты я негодующе сплюнула – хорошо хоть себе под ноги, а не на кого-то еще.
– И что делать-то станем? – растерянно спросил Огвур, не отводя взгляда от ямы.
– Закапывать, – спокойно предложила я. – Или у тебя есть идеи получше?
– Ох уж это твое знаменитое спокойствие, Мелеана! – хмуро пробасил орк. – Сдается мне, оно всегда носит вещий характер и предшествует крупным неприятностям.
– Нет, хуже уже некуда, – пискнул Ланс, прячась за широкую спину любезного друга и закрывая нос полой плаща, пытаясь хоть немного защититься от невыносимого смрада, поднимающегося надо рвом. – Хуже уже не будет!
– Будет, будет, – оптимистично пообещала я. – Спорим на бутылку красного эльфийского?
– Невероятный цинизм, причем у обоих, – осуждающе покачал головой Огвур, вздохнул, поплевал на ладони и взялся за черенок тяжелой лопаты. – Но ведь если рассуждать справедливо, то жизнь еще циничнее. Идите-ка вы отсюда, – посоветовал он нам, – не для вас это работа, – отвернулся и принялся умело засыпать ров комьями серой земли.
Я скороговоркой пробубнила короткую погребальную молитву, прощаясь с теми, кто покоился во рве, и отошла прочь, уводя с собой печального Лансанариэля.
Медальон с портретом белокурого принца, который я неправедно экспроприировала у Гельды, нагрелся и призывно задергался, предлагая выйти на связь. Уже не в первый раз за эти несколько дней, кстати. Но я сердито прихлопнула его рукой. Я злилась.
– Достал уже, козел! – прорычала я негромко сквозь зубы.
Идущий рядом полукровка испуганно вздрогнул и покосился на меня преданными телячьими глазами.
– Да это я не тебе, – раздосадованно успокоила я не в меру чувствительного красавца. – Хотя ты тоже не подарок!
Ланс уныло сгорбил плечи, понимая, что в таком состоянии со мной лучше не связываться, себе дороже обойдется.
А я не просто злилась, внутри меня все буквально кипело от едва сдерживаемого гнева, временами все же прорывающегося наружу в виде саркастических реплик и грубых комментариев. Да и было от чего психовать…
К стенам Ниса мы прибыли совершенно измученными, донельзя раздраженными непрерывным нытьем и жалобами Гельды, не привыкшей ходить пешком. Огвуру-то что – он, наверно, готов был и до Поющего Острова по воде аки посуху прошагать и даже глазом не моргнуть. Лансанариэль мужественно крепился, иногда страдальчески морщась и бросая на меня мученические взгляды. Признаться честно, я и сама давно ощущала, что правый сапог натер на моей не такой уж и изнеженной пятке здоровенную мозоль, но, повинуясь какому-то безотчетному импульсу, все подгоняла и подгоняла друзей, упрямо продвигаясь вперед. Пару раз мы вымокли под проливным дождем, сухой паек почти закончился, но и это не умерило моей непонятной прыти. И все равно мы не успели.
– Да и спешить не стоило, – брезгливо сморщилась Гельда, заглядывая в ров. – Они мертвы уже не первую неделю.
В паре шагов от нас Ланс нерадостно завис над чахлым кустиком, не в силах совладать с приступом сильной рвоты. Да и меня саму мутило изрядно, причем даже не столько от ужасающего запаха мертвечины, столько от огромного роя отожравшихся зеленых мух, с жужжанием и нехотя взметнувшихся вверх при нашем приближении. Сначала мы обнаружили развалины городских строений, носившие следы ожесточенных боев, а затем наспех вырытый ров, в котором и покоились разлагающиеся тела погибших защитников Ниса. Я вновь хлопнула по некстати потеплевшему кулону. И чего, интересно, добивался белокурый принц, призывая меня спешно прибыть к городу? Неужели он хотел показать мне это?
Они лежали здесь все, небрежно брошенные в красноречивых позах существ, дорого продавших свои жизни. Могучие воины-кентавры с темными крупами, покрытыми страшными резаными ранами, изящные женщины и даже дети-жеребята. У одного из мальчишек в руках еще виднелся сломанный игрушечный лук, из которого он, видимо, пытался отбиться от беспощадных завоевателей.
Я сделала еще пару шагов, плашмя рухнула на землю и безудержно разрыдалась, выплескивая в слезах владевшие мной страдание и злость. Да будьте вы прокляты, бессердечные дети холода, с мечом пришедшие в мой край! И ты, ненавистная Ринецея: ты еще заплатишь с лихвой за все творимые тобой злодеяния!
Словно в полусне, я ощутила, как крепкие руки Огвура заботливо поднимают меня с острой щебенки, бережно заворачивают в теплый плащ и, укачивая, несут куда-то, а над моей головой убаюкивающе рокочет знакомый голос орка, выпевая что-то непривычно колыбельное. А потом я и в самом деле крепко заснула…
Меня разбудил отдаленный шум, навязчиво лезущий в уши и напоминающий рокот никогда не умолкающего водопада. Я удивленно подняла растрепанную голову. Великая Аола, ну я и попала! Ничего не чуя, я мирно и беззаботно дрыхла на невысоком, поросшем мягкими лопухами холмике под чудом уцелевшим фрагментом крепостной стены, а в какой-то полусотне шагов от меня волновалось безбрежное море закованных в черные доспехи воинов, осененных широкими полуразмахами огромных крыльев. Демоны, это были демоны! Я попыталась пересчитать темное воинство и тут же сбилась со счета. Сколько из здесь – пять тысяч, десять? Впереди мрачных рядов отчетливо выделялись двое. Первый – тощий, бесцветный альбинос с узким прищуром красных глаз, облаченный в серебряные латы, – оказался не кем иным, как уже известным мне дядюшкой, познакомиться с которым я успела во время знаменательного ритуала с травой янт. А второй… при виде этого мне захотелось немедленно и трусливо накрыться полой плаща, а еще лучше мгновенно перенестись на сотню миль подальше от этого злополучного места. Ибо это был он!
Очень высокий, с неправдоподобно мускулистыми плечами и осиной талией, намеренно подчеркнутой наборным поясом из чередующихся золотых и серебряных пластин. Без каких-либо доспехов вообще. Расстегнутая почти до пупа шелковая белая рубашка обнажает гладкую выпуклую, как щит, грудь и упругий живот с красивым рельефом пресса. Парчовые серебристые штаны небрежно заправлены в белые замшевые ботфорты с алмазными пряжками, выигрышно выделяющие маленькую стопу с высоким благородно-породистым подъемом. Белокурые локоны струятся по плечам, золотистые глаза смеются. Странной формы меч воткнут в землю около ног хозяина. В руках принц держит бокал, до краев наполненный светлым игристым вином. Иногда он поворачивается к своему войску и отпускает очередную из-за расстояния не слышную мне шутку, встречаемую раскатами громового хохота. Белокурый красавец невероятно прекрасен, в меру пьян и безмерно весел. А я сижу себе, как дура, на пригорочке, заспанная и неумытая, перед самым носом мужчины моей мечты и трясусь от страха, будто осиновый лист. Вот так подарочек судьбы, гоблин меня задери!
И тут во мне гордость взыграла! В конце концов, принцесса я или нет? О-о-о, да я ведь всем принцессам принцесса – белая кость, голубая кровь (или такая только у каракатиц бывает?). А вдобавок ко всему еще и внучка самой Смерти, еще и родная племянница богини Аолы, еще и страшная, что мама не горюй, еще и сумасшедшая, еще и рыжая, еще и… Короче, все лохи, одна я звезда… Вот!
Закончив этот маленький, но очень действенный аутотренинг, я мгновенно воспрянула духом. Неторопливо вынула из сумки гребень и тщательно причесала волосы, причем провела расческой по своим спутанным кудрям, не больше и не меньше, ровно сто раз, как нянюшка Мариза в детстве учила. Прополоскала рот ароматической эссенцией, мысленно убеждая себя, что ни с кем я целоваться и не собиралась и не собираюсь в ближайшем обозримом будущем, а просто соблюдаю личную гигиену. Поднялась на ноги, аккуратно свернула плащ и воинственно, немного набекрень, нахлобучила на голову любимую поношенную шляпу с линялым петушиным пером. А потом состроила зверское лицо и легкой походкой двинулась навстречу вражескому войску, взиравшему на разыгрываемый перед ними спектакль квадратными глазами и с перекошенными мордами. Вот так-то, господа демоны, мы тоже, как говорится, не лыком шиты!
– А Ланс где? – шепотом сквозь зубы спросила я у Огвура, невозмутимо вышагивающего справа от меня. Где-то за нашими спинами скромно маячила присмиревшая и прикусившая болтливый язычок Гельда.
– Купаться пошел, – мило улыбнулся орк.
– Ку… Чего? – поперхнулась я. – Он чего, сбрендил? У нас же война на носу!
– А он заявил, что ему немытым помирать стыдно, – четко отрапортовал тысячник, старательно пряча ехидную интонацию.
Я восхищенно повертела головой. Похоже, наш не шибко умный полуэльф устроил свою собственную демонстрацию выдержки и самообладания. Вот как им не восхитишься? Вроде дурак дураком, а порой до того нагло себя вести умудряется, что меня аж зависть берет!
Белокурый принц встретил мое приближение галантным поклоном и очередным глотком вина, на этот раз за здоровье хорошо выспавшегося симпатичного врага, к тому же оказавшегося дамой. Хотя, на мой взгляд, этот глоток оказался излишним: принца и так уже изрядно покачивало. Вблизи он выглядел еще милее и ослепительнее. Да и привычку воевать в бальном наряде и в состоянии заметного алкогольного опьянения иначе как истинно дворянской и не назовешь.
Я нахмурилась – больше для порядку:
– Ну, и что это за безобразие?
– Это? – Принц одним глазом прищурился на бокал. – Белое, игристое, из правого сектора придворного виноградника Ширулшэна, урожая тысяча сто… ик… года! Хочешь? – Он любезно протянул мне кубок.
«Ну почему жизнь чаще всего оказывается такой подлой и гадкой штукой? – мысленно стонала я, возмущенно разглядывая поистине ужасающее содержимое не очень глубокого рва. – Сначала развивается по спирали, все круче и круче сжимая витки неприятностей, а потом и оглянуться не успеешь, а она уже перешла в смертельный штопор! И не вырвешься из этой убийственной петли – поздно…» От отвращения и осознания собственной правоты я негодующе сплюнула – хорошо хоть себе под ноги, а не на кого-то еще.
– И что делать-то станем? – растерянно спросил Огвур, не отводя взгляда от ямы.
– Закапывать, – спокойно предложила я. – Или у тебя есть идеи получше?
– Ох уж это твое знаменитое спокойствие, Мелеана! – хмуро пробасил орк. – Сдается мне, оно всегда носит вещий характер и предшествует крупным неприятностям.
– Нет, хуже уже некуда, – пискнул Ланс, прячась за широкую спину любезного друга и закрывая нос полой плаща, пытаясь хоть немного защититься от невыносимого смрада, поднимающегося надо рвом. – Хуже уже не будет!
– Будет, будет, – оптимистично пообещала я. – Спорим на бутылку красного эльфийского?
– Невероятный цинизм, причем у обоих, – осуждающе покачал головой Огвур, вздохнул, поплевал на ладони и взялся за черенок тяжелой лопаты. – Но ведь если рассуждать справедливо, то жизнь еще циничнее. Идите-ка вы отсюда, – посоветовал он нам, – не для вас это работа, – отвернулся и принялся умело засыпать ров комьями серой земли.
Я скороговоркой пробубнила короткую погребальную молитву, прощаясь с теми, кто покоился во рве, и отошла прочь, уводя с собой печального Лансанариэля.
Медальон с портретом белокурого принца, который я неправедно экспроприировала у Гельды, нагрелся и призывно задергался, предлагая выйти на связь. Уже не в первый раз за эти несколько дней, кстати. Но я сердито прихлопнула его рукой. Я злилась.
– Достал уже, козел! – прорычала я негромко сквозь зубы.
Идущий рядом полукровка испуганно вздрогнул и покосился на меня преданными телячьими глазами.
– Да это я не тебе, – раздосадованно успокоила я не в меру чувствительного красавца. – Хотя ты тоже не подарок!
Ланс уныло сгорбил плечи, понимая, что в таком состоянии со мной лучше не связываться, себе дороже обойдется.
А я не просто злилась, внутри меня все буквально кипело от едва сдерживаемого гнева, временами все же прорывающегося наружу в виде саркастических реплик и грубых комментариев. Да и было от чего психовать…
К стенам Ниса мы прибыли совершенно измученными, донельзя раздраженными непрерывным нытьем и жалобами Гельды, не привыкшей ходить пешком. Огвуру-то что – он, наверно, готов был и до Поющего Острова по воде аки посуху прошагать и даже глазом не моргнуть. Лансанариэль мужественно крепился, иногда страдальчески морщась и бросая на меня мученические взгляды. Признаться честно, я и сама давно ощущала, что правый сапог натер на моей не такой уж и изнеженной пятке здоровенную мозоль, но, повинуясь какому-то безотчетному импульсу, все подгоняла и подгоняла друзей, упрямо продвигаясь вперед. Пару раз мы вымокли под проливным дождем, сухой паек почти закончился, но и это не умерило моей непонятной прыти. И все равно мы не успели.
– Да и спешить не стоило, – брезгливо сморщилась Гельда, заглядывая в ров. – Они мертвы уже не первую неделю.
В паре шагов от нас Ланс нерадостно завис над чахлым кустиком, не в силах совладать с приступом сильной рвоты. Да и меня саму мутило изрядно, причем даже не столько от ужасающего запаха мертвечины, столько от огромного роя отожравшихся зеленых мух, с жужжанием и нехотя взметнувшихся вверх при нашем приближении. Сначала мы обнаружили развалины городских строений, носившие следы ожесточенных боев, а затем наспех вырытый ров, в котором и покоились разлагающиеся тела погибших защитников Ниса. Я вновь хлопнула по некстати потеплевшему кулону. И чего, интересно, добивался белокурый принц, призывая меня спешно прибыть к городу? Неужели он хотел показать мне это?
Они лежали здесь все, небрежно брошенные в красноречивых позах существ, дорого продавших свои жизни. Могучие воины-кентавры с темными крупами, покрытыми страшными резаными ранами, изящные женщины и даже дети-жеребята. У одного из мальчишек в руках еще виднелся сломанный игрушечный лук, из которого он, видимо, пытался отбиться от беспощадных завоевателей.
Я сделала еще пару шагов, плашмя рухнула на землю и безудержно разрыдалась, выплескивая в слезах владевшие мной страдание и злость. Да будьте вы прокляты, бессердечные дети холода, с мечом пришедшие в мой край! И ты, ненавистная Ринецея: ты еще заплатишь с лихвой за все творимые тобой злодеяния!
Словно в полусне, я ощутила, как крепкие руки Огвура заботливо поднимают меня с острой щебенки, бережно заворачивают в теплый плащ и, укачивая, несут куда-то, а над моей головой убаюкивающе рокочет знакомый голос орка, выпевая что-то непривычно колыбельное. А потом я и в самом деле крепко заснула…
Меня разбудил отдаленный шум, навязчиво лезущий в уши и напоминающий рокот никогда не умолкающего водопада. Я удивленно подняла растрепанную голову. Великая Аола, ну я и попала! Ничего не чуя, я мирно и беззаботно дрыхла на невысоком, поросшем мягкими лопухами холмике под чудом уцелевшим фрагментом крепостной стены, а в какой-то полусотне шагов от меня волновалось безбрежное море закованных в черные доспехи воинов, осененных широкими полуразмахами огромных крыльев. Демоны, это были демоны! Я попыталась пересчитать темное воинство и тут же сбилась со счета. Сколько из здесь – пять тысяч, десять? Впереди мрачных рядов отчетливо выделялись двое. Первый – тощий, бесцветный альбинос с узким прищуром красных глаз, облаченный в серебряные латы, – оказался не кем иным, как уже известным мне дядюшкой, познакомиться с которым я успела во время знаменательного ритуала с травой янт. А второй… при виде этого мне захотелось немедленно и трусливо накрыться полой плаща, а еще лучше мгновенно перенестись на сотню миль подальше от этого злополучного места. Ибо это был он!
Очень высокий, с неправдоподобно мускулистыми плечами и осиной талией, намеренно подчеркнутой наборным поясом из чередующихся золотых и серебряных пластин. Без каких-либо доспехов вообще. Расстегнутая почти до пупа шелковая белая рубашка обнажает гладкую выпуклую, как щит, грудь и упругий живот с красивым рельефом пресса. Парчовые серебристые штаны небрежно заправлены в белые замшевые ботфорты с алмазными пряжками, выигрышно выделяющие маленькую стопу с высоким благородно-породистым подъемом. Белокурые локоны струятся по плечам, золотистые глаза смеются. Странной формы меч воткнут в землю около ног хозяина. В руках принц держит бокал, до краев наполненный светлым игристым вином. Иногда он поворачивается к своему войску и отпускает очередную из-за расстояния не слышную мне шутку, встречаемую раскатами громового хохота. Белокурый красавец невероятно прекрасен, в меру пьян и безмерно весел. А я сижу себе, как дура, на пригорочке, заспанная и неумытая, перед самым носом мужчины моей мечты и трясусь от страха, будто осиновый лист. Вот так подарочек судьбы, гоблин меня задери!
И тут во мне гордость взыграла! В конце концов, принцесса я или нет? О-о-о, да я ведь всем принцессам принцесса – белая кость, голубая кровь (или такая только у каракатиц бывает?). А вдобавок ко всему еще и внучка самой Смерти, еще и родная племянница богини Аолы, еще и страшная, что мама не горюй, еще и сумасшедшая, еще и рыжая, еще и… Короче, все лохи, одна я звезда… Вот!
Закончив этот маленький, но очень действенный аутотренинг, я мгновенно воспрянула духом. Неторопливо вынула из сумки гребень и тщательно причесала волосы, причем провела расческой по своим спутанным кудрям, не больше и не меньше, ровно сто раз, как нянюшка Мариза в детстве учила. Прополоскала рот ароматической эссенцией, мысленно убеждая себя, что ни с кем я целоваться и не собиралась и не собираюсь в ближайшем обозримом будущем, а просто соблюдаю личную гигиену. Поднялась на ноги, аккуратно свернула плащ и воинственно, немного набекрень, нахлобучила на голову любимую поношенную шляпу с линялым петушиным пером. А потом состроила зверское лицо и легкой походкой двинулась навстречу вражескому войску, взиравшему на разыгрываемый перед ними спектакль квадратными глазами и с перекошенными мордами. Вот так-то, господа демоны, мы тоже, как говорится, не лыком шиты!
– А Ланс где? – шепотом сквозь зубы спросила я у Огвура, невозмутимо вышагивающего справа от меня. Где-то за нашими спинами скромно маячила присмиревшая и прикусившая болтливый язычок Гельда.
– Купаться пошел, – мило улыбнулся орк.
– Ку… Чего? – поперхнулась я. – Он чего, сбрендил? У нас же война на носу!
– А он заявил, что ему немытым помирать стыдно, – четко отрапортовал тысячник, старательно пряча ехидную интонацию.
Я восхищенно повертела головой. Похоже, наш не шибко умный полуэльф устроил свою собственную демонстрацию выдержки и самообладания. Вот как им не восхитишься? Вроде дурак дураком, а порой до того нагло себя вести умудряется, что меня аж зависть берет!
Белокурый принц встретил мое приближение галантным поклоном и очередным глотком вина, на этот раз за здоровье хорошо выспавшегося симпатичного врага, к тому же оказавшегося дамой. Хотя, на мой взгляд, этот глоток оказался излишним: принца и так уже изрядно покачивало. Вблизи он выглядел еще милее и ослепительнее. Да и привычку воевать в бальном наряде и в состоянии заметного алкогольного опьянения иначе как истинно дворянской и не назовешь.
Я нахмурилась – больше для порядку:
– Ну, и что это за безобразие?
– Это? – Принц одним глазом прищурился на бокал. – Белое, игристое, из правого сектора придворного виноградника Ширулшэна, урожая тысяча сто… ик… года! Хочешь? – Он любезно протянул мне кубок.