Страница:
Маллер брюзгливо заворчал:
– Если бы ты был ему нужен хоть чуть-чуть, то он бы и сам давно тебя нашел!
Но полукровка смотрел на него огромными умоляющими глазами.
– Тысяча сраных гоблинов, малыш! – взорвался пират. – Где же еще стоит искать синего эльфа, как не на Поющем Острове? Но предупреждаю заранее: бастардов там не любят!
Лансанариэль горько вздохнул.
– Мой корабль стоит в порту. Вечером мы отплываем на остров с грузом хлопка и оружия. Надумаете – приходите оба, я выделю вам каюту. Но учти: если наживешь себе неприятности в королевстве эльфов, то не говори потом, что я тебя не предупреждал! – недовольно закончил пират. – Видит Аола, вы оба отличные парни и пришлись мне по душе!
– Так, может, все-таки рискнем и сразу двинем к эльфам? – предложил орк.
Но Ланс обернулся, встретился глазами с отрицательно мотающим головой дервишем и обреченно хныкнул:
– Сам не знаю зачем, но мне почему-то непременно нужно заполучить эту загадочную стрелу с серебряным наконечником и алмазным оперением…
– Какого гоблина, дружище! – насмешливо изогнул бровь Огвур. – Да ты, похоже, и в самом деле собрался целовать принцессу Будур!
Полукровка печально улыбнулся, глянул на него осуждающе и судорожно сглотнул, едва сдерживая подступивший к горлу приступ тошноты. Пират Маллер де Вакс отлично понял скрытый смысл разыгрываемой перед ним пантомимы. Он выразительно прищелкнул пальцами и громко захохотал, утирая выступившие от натуги слезы концами своего пижонисто-красного головного платка.
ГЛАВА 4
– Если бы ты был ему нужен хоть чуть-чуть, то он бы и сам давно тебя нашел!
Но полукровка смотрел на него огромными умоляющими глазами.
– Тысяча сраных гоблинов, малыш! – взорвался пират. – Где же еще стоит искать синего эльфа, как не на Поющем Острове? Но предупреждаю заранее: бастардов там не любят!
Лансанариэль горько вздохнул.
– Мой корабль стоит в порту. Вечером мы отплываем на остров с грузом хлопка и оружия. Надумаете – приходите оба, я выделю вам каюту. Но учти: если наживешь себе неприятности в королевстве эльфов, то не говори потом, что я тебя не предупреждал! – недовольно закончил пират. – Видит Аола, вы оба отличные парни и пришлись мне по душе!
– Так, может, все-таки рискнем и сразу двинем к эльфам? – предложил орк.
Но Ланс обернулся, встретился глазами с отрицательно мотающим головой дервишем и обреченно хныкнул:
– Сам не знаю зачем, но мне почему-то непременно нужно заполучить эту загадочную стрелу с серебряным наконечником и алмазным оперением…
– Какого гоблина, дружище! – насмешливо изогнул бровь Огвур. – Да ты, похоже, и в самом деле собрался целовать принцессу Будур!
Полукровка печально улыбнулся, глянул на него осуждающе и судорожно сглотнул, едва сдерживая подступивший к горлу приступ тошноты. Пират Маллер де Вакс отлично понял скрытый смысл разыгрываемой перед ним пантомимы. Он выразительно прищелкнул пальцами и громко захохотал, утирая выступившие от натуги слезы концами своего пижонисто-красного головного платка.
ГЛАВА 4
С вполне понятным волнением я твердо переступила через порог, ведущий в обиталище Ледяного бога. Сердце гулко бухнуло и тревожно замерло, боясь нарушить гнетущую тишину. Все тщательно продуманные, мстительные и ехидные фразы мгновенно выскочили из головы и позабылись сами собой. Обидно. С одной стороны, слишком многое во мне накипело, сформировавшись в ряд обоснованных претензий, которые я и собиралась откровенно изложить кровожадному божеству. Ведь он загубил немало невинных жизней, внес значительный сумбур в планы моих друзей, врагов и демиургов, да к тому же, возможно, и невольно, однако стал причиной моей собственной личной драмы. «Все, что ни делается, – к лучшему», – любит утверждать Эткин. А логика у него, между прочим, – не подкопаешься.
А Ледяной бог натворил изрядно… Разве к лучшему?
И потом… Ну и чего утешительного я в итоге Ульриху скажу? Типа: «Да, нашла драгоценного папочку, а он, видите ли, и в ус не дует – плавает себе спокойнехонько в здоровенном куске льда и, как бы между прочим, вполне успешно подвизается в амплуа главного злодея нашего времени…» «Ага, – непременно выдаст ответную реплику братец-король, весьма поднаторевший в церемонных речах, – так я сразу разбежался и поверил, неугомонная ты наша, что моя пребывающая в неладах со здравым смыслом сестрица хладнокровно полюбовалась подобным восхитительным зрелищем и безмятежно отчалила восвояси, даже ничего не предприняв…» В общем, братик обязательно усомнится в моем бездействии, и это я еще мягко выражаюсь. Нет, а вы бы на моем месте смирились, увидев своего давно потерянного отца в столь нелицеприятной ситуации? Я, конечно, вправе обижаться на бросивших меня сразу же после рождения родителей, хотя папочкиной вины в том нет – он даже не подозревал о моем существовании, – и продолжать, надув губы, строить из себя обездоленную сироту нарронскую, но совесть мне подсказывала, что при таком раскладе я буду совершенно не права. Ибо родителей не выбирают. Как и возлюбленных, кстати. Но, как известно, человек предполагает, а боги располагают. Потому что, переступив порог святилища, я не только в мгновение ока позабыла все свои по большей части надуманные обиды, но обалдело вытаращила глаза и потрясенно помянула всю нечистоплотную гоблинскую родню вплоть до третьего колена. Я не обрадовалась, а наоборот, искренне опечалилась. Ведь то, что я увидела, по уровню трагизма не шло ни в какое сравнение с моими нахальными ожиданиями…
Холодная тьма, укутывающая внутренние покои Храма, заметно поредела и как-то необычно поседела, превратившись в жалкую, рваную дымку. Чаши с кровью опустели до дна, а нити, питающие бога, ссохлись и повисли тощими серыми жгутиками. Огромный куб льда подтаял и уныло сочился крупными каплями вонючей скользкой жидкости, ничуть не напоминающей воду. А сам Ледяной бог превратился в сгорбленную мумию трясущегося, свернувшегося в позу эмбриона старичка, жалобно взирающего на меня мутными, слезящимися глазами. Шикарные черные кудри сползали с черепа, превратившись в жидкие пегие пряди. От его былой мощи, устрашающей красоты и самовлюбленного величия не осталось и следа.
– Отец! – отчаянно вскрикнула я, бросаясь к ошметкам льда. – Что с тобой?
Морщинистые веки чуть дрогнули, клешнятая ручка мучительно тряслась, пытаясь прикрыть зрачки от столба яркого света, льющегося из кулона Оружейницы.
– Дочка! – прокаркал старик, и я содрогнулась, явственно расслышав нотки гордости, четко различимые в этом умирающем, слабом голосе.
Но это же просто невероятно! Почти мертвый, побежденный, поверженный, он все-таки гордился мною, своей дочерью, и моими победами! Мудрость и доброта сломленного врага намного превзошли духовные качества бестолкового победителя! Я зарыдала, метнулась к отцу и исступленно обняла кусок холодного льда. Отец рассмеялся коротким лающим смехом, скоро перешедшим в болезненный кашель:
– Девочка, твои объятия согревают мою душу, но еще быстрее они растапливают магический лед!
Я громко выругалась и отступила:
– Ты меня узнал?
– Скорее догадался, – усмехнулся старик. – Все родовые признаки налицо, а твоя удаль и отвага напомнили мне о собственной молодости!
– А маму ты помнишь? – робко спросила я.
Уродливое лицо, похожее на скорлупу грецкого ореха, смягчилось и разгладилось.
– О да, – одними губами произнес бог, и сладостный вздох несбыточной мечты сотряс его впалую грудь. – Время, проведенное с ней, стало самым счастливым периодом моей жизни. Но, увы, ей я принес лишь горе и боль потери…
– Не надо, – сочувственно попросила я, – не вини себя. Я думаю, она любит тебя до сих пор!
– Она жива? – потрясенно выкрикнул отец, боясь поверить, но вкладывая в эти слова последние силы некогда мощного тела. – Ты не ошибаешься?
– Да, – радостно кивнула я. – Она очень больна, но не умерла и сейчас находится на Поющем Острове.
Ледяной бог рванулся, будто стремясь немедленно выйти за пределы своей прозрачной тюрьмы. Лед пошел крупными трещинами. Я испуганно закричала, умоляя отца остановиться:
– Не делай этого, ты погибнешь!
– Ну и пусть. – Старик упрямо наклонил почти лысую голову, на мгновение становясь бывшим королем Мором, сильным и решительным. – Пусть! Я бы с удовольствием отдал свою жизнь, лишь бы спасти ее, мою королеву, и как-то облегчить участь родового проклятия, настигшего тебя!
Я недоуменно рассмеялась:
– О чем ты говоришь?
– О твоем лице! – Кривой палец зашевелился, указующим перстом поднимаясь до уровня моей груди. – О моем лице! Об уродстве, ставшем расплатой за преступную любовь твоей бабушки, королевы Смерти! Ведь по велению этого чувства она попрала свой долг и оживила короля Джаспера, тем самым нарушив естественный ход событий!
Я негодующе фыркнула:
– Это ничего не значит! Она и меня оживила, проведя через Портал смерти. И вообще, не нужно усложнять и драматизировать. Я давно перестала верить во все эти проклятия, пророчества и предзнаменования судьбы. Сплошная ерунда. Человек сам способен так капитально испортить свою жизнь, что любое проклятие рядом с подобным поступком покажется всего лишь безобидной детской шалостью! И то, что отразилось на наших лицах, стало не наказанием, а знаком пути, намеком – теперь ради достижения счастья нам придется изрядно побороться не только с внешними врагами, но и с демонами-пороками, обитающими в глубине наших душ!
Глаза отца восхищенно расширились:
– Так вот ты какая, моя Сумасшедшая принцесса! – уважительно протянул он. – Истинная королева и дочь короля!
Я смутилась и опустила голову.
– Сделай же то, дочь моя, что требуется свершить, дабы восстановить утраченную справедливость! – повелительно продолжил отец. – Вынь Морозную иглу из защитного футляра и добей ее острием эту слабую физическую оболочку. Тогда дух мой станет свободным и вернется в Обитель затерянных душ ожидать нового рождения, а ты навечно избавишься от уродующего тебя проклятия! Да и сама память о ледяных тварях сгинет бесследно…
Я оторопела:
– Но Аола и бабушка Смерть четко говорили о том, что Иглу нужно сломать. Хотя, если это приведет к твоей гибели, я на это не пойду.
Бог презрительно скривился:
– Демиурги хитры. Они упорно цепляются за ускользающую от них власть и обманывают богинь. Сломай Морозную иглу – и ты лишишься одного из клинков. А только объединенная сила всех дат демиургов может дать тебе возможность управлять разветвленной системой порталов, разбудить богиню Аолу и избавиться от самих Великих. Этого они и опасаются.
Я задумчиво прикусила губу, наматывая на палец свой длинный локон. Я размышляла и заодно анализировала полученную информацию, стараясь мыслить объективно. Куда ни глянь – везде обман и игра. Всюду интриги, оголтелый эгоизм и преследование собственных корыстных интересов. Жаль доверчивую бабушку: ведь и она стала всего лишь пешкой в руках всесильных творцов. Сломаю Иглу – и отца не выручу, и свою позицию ослаблю. Я колебалась, не понимая, как следует поступить…
Демоны моей души ожили и мерзко зашевелились, замышляя пакости, подсказывая: «Глупая девчонка, убей отца – и тем самым спаси и себя тоже. Тебе ведь требуется совершить всего-то ничего – только протянуть руку, только усыпить совесть… Получи предназначавшуюся тебе внешнюю красоту, и, возможно, тогда ты еще сумеешь вернуть утраченного любимого, очаровав его своей непревзойденной прелестью!»
Я горько расхохоталась. С моих глаз спала обманная пелена фальшивого самоуспокоения и наносного, чванливого себялюбия. Вот, значит, как все обстоит на самом деле! Так чем же в этом случае я отличаюсь от корыстных, лживых демиургов, способных на все ради собственного величия? Да, оказывается, ничем! Погубить отца ради возможности заполучить хорошенькое, новенькое личико? Поступок, достойный Ринецеи, усыпившей Аолу ради красоты и власти. Путь, не ведущий к служению Свету, а толкающий прямиком во Тьму, к безвозвратному превращению в демона!..
И внезапно я поняла, что мне нужно сделать. Я вспомнила собственное пророчество, произнесенное под воздействием травы янт. Здесь не было животворящего пламени, в которое следовало бы окунуть Агриэль Алатору, но зато имелась горячая кровь, кипящая и пульсирующая в моих венах.
Я подняла Нурилон и обрушила его на поверхность хрустального ящичка, скрывающего Морозную иглу. Отец одобрительно улыбнулся, наивно поверив, что я решилась-таки последовать его разумному совету. Хрусталь печально запел и рассыпался мириадами крохотных осколков. Магический клинок с мелодичным звоном грянулся об пол. Я подняла покрытое инеем тонкое лезвие, заканчивающееся удобной рукояткой. Клинок оказался неожиданно тяжелым, мгновенно заледенившим сначала кисть, а потом и руку до локтя, словно я держала не металл, а живой сгусток холода. По манере исполнения Морозная игла ничем не отличалась от Рануэль Алаторы – сразу становилось понятно, что она создана тем же мастером, да и жало ее носило аналогичное клеймо – расколотое пополам солнце.
Я задумчиво покачала дату в руке… Отец нетерпеливо кивнул, навязчиво показывая глазами на свою щуплую грудь и намекая: не медли, бей. Я улыбнулась проказливо и подмигнула ему, уже предвкушая, какую утонченную свинью я сейчас подложу Великим демиургам, а затем поудобнее перехватила рукоять клинка, взмахнула тонким лезвием и… вонзила его себе точно в сердце.
Каким-то краем сознания я отметила внезапное появление теплого солнечного света, распоровшего полумрак Храма, заметила разваливающуюся на куски глыбу льда, качающийся под ногами пол и услышала горестный, отчаянный крик отца. Боли я не почувствовала, один только холод – жуткий, пронизывающий, леденящий кровь и перебивающий дыхание. Я пыталась открыть рот и вдохнуть через него, но губы покрылись толстой коркой льда, расползающейся вверх и вниз по телу от торчащей из сердца изящной рукоятки Агриэль Алаторы. Перед моим мысленным взором промелькнули черные, полные немого укора глаза бабушки Смерти, перекошенное ужасом лицо короля Мора и две хрустальные колонны, отмечающие преддверие Портала смерти. А потом уже виденные ранее скопления ярких звезд, пульсирующих на роскошном бархате неба, ласково приняли меня в свои родственные объятия, успокаивая и баюкая сладостным напевом о преходящей бренности земного существования…
Так я умерла во второй раз.
Огромный город гудел растревоженным пчелиным роем. Хотя нет – похоже, в десять, в сотню раз громче и сильнее. Узкие улочки, по случаю праздника выметенные и вымытые до блеска, примыкающие к обширной базарной площади и величественному ханскому дворцу, до краев наполнились пестрым людским водоворотом, грозившим захлестнуть, поглотить зазевавшихся путников. Али-Баба, гордо восседающий на невозмутимом ослике, уже давно сорвал себе голос, призывая толпу расступиться и дать ему дорогу. А толку-то? Потому что столь же требовательное «поберегись» выкрикивали и полуголые водоносы с запотевшими медными кувшинами, и торговцы всевозможными сладостями, ловко ввинчивающиеся в прожорливую толпу, и шнырявшие тут и там посыльные, разносившие срочную корреспонденцию. Молчали одни лишь карманники, вовсе не горевшие особым желанием привлекать излишнее внимание к своей опасной незаметной работе, да охотящиеся за ними стражники, безмолвно и непреклонно раздвигающие зевак своими пудовыми кулаками.
Медленно с грехом пополам дервишу все же удавалось прокладывать себе путь посреди бурлящего потока беспричинно хохочущих, пританцовывающих, пьющих и беспрестанно что-то жующих человеческих тел. За ним неотступно следовал насупившийся мрачнее тучи Огвур, совершенно одуревший от царящей вокруг бестолковой суеты, непреклонно тащивший за руку упирающегося Лансанариэля, с лица которого не сходила детская очарованная улыбка. Эльф впервые в жизни попал на столь яркий, необычный праздник и сейчас в полной мере упивался всем разнообразием открывающегося ему потрясающего зрелища. Для него все оказалось в новинку. И вместительный шатер с поднятым пологом, где давали, судя по всему, уже далеко не первое представление заметно подуставшие ушлые бродячие циркачи. Полуобнаженная смуглая девица, лихо отплясывающая на канате, остановилась, засмотрелась на красавца полуэльфа и чуть не сверзлась наземь.
Ланс виновато улыбнулся, хлопнув ресницами, но орк настойчиво тянул его вперед, к центру площади. Во второй раз полукровка надолго застыл возле сцены, на которой разыгрывался наивный кукольный спектакль. Зрители, приоткрыв от восхищения рты и вылупив глаза, неотрывно таращились на марионеточное представление. А среди аляповатых, небрежно склеенных из бумаги и тряпок персонажей полуэльф сразу же опознал серого кишкообразного дракона, уродливую дюжую девицу с рыжими волосами, вооруженную чем-то вроде вертела, мощного здоровяка-орка и подозрительно женственную фигуру с длинными пепельными волосами. «Смотри, Огвур, это же мы сами! – уже собирался выкрикнуть донельзя польщенный Ланс. – Комедианты разыгрывают спектакль про нас с тобой! Мы знамениты!» Но тут орк с недовольным ворчанием так дернул за руку своего не в меру любопытного друга, что тот, едва успев протестующе взвизгнуть, пробкой вылетел из толпы.
Они миновали длинные торговые ряды и наконец-то приблизились к ханскому дворцу. Чем дальше, тем плотнее и нетерпеливее становилось волнующееся море полосатых халатов, затейливо свернутых тюрбанов и скромных женских платков. Над толпой плыл ядреный запах потных тел, сдобренный ароматом амбры и сандалового дерева. Путникам несколько раз весьма болезненно наступили на ноги, неоднократно пихнули локтями под ребра, но Огвур продолжал целенаправленно переть вперед, таща на буксире раскисшего и уставшего от толкотни Ланса. Стражники, по случаю праздника одетые в одинаковые вишневые кафтаны, растянулись цепочкой, с трудом сдерживая наплыв многосотенной толпы. Прямо над изукрашенными золотыми гвоздями воротами, отделявшими город от резиденции хана Исхагана, колыхался богатый шелковый навес, защищая от палящего зноя устланный коврами помост с установленными на нем резным троном и хрустальным гробом, прикрытым траурным покровом. На троне, непривычно широком и низком, будто поднос, восседал, подвернув под себя ноги в расшитых жемчугом туфлях, сам правитель рохосских земель. Хан Исхаган оказался высохшим до костяка мужчиной неопределенного возраста, с обвислыми печальными усами и желчным худым лицом, на котором застыло выражение какого-то отрешенного удивления. В непосредственной близости от трона тяжело переминался с ноги на ногу дородный визирь апоплексического телосложения, обшаривавший шеренгу выстроившихся перед помостом гостей похотливым взором маленьких, круглых, как бусины, глазок.
– Будьте осторожны, это и есть главный визирь Бухтияр! – предупреждающе шепнул дервиш, обращаясь к Огвуру. – Первый при дворе распутник и сластолюбец!
Орк ничего не ответил, но предусмотрительно еще крепче сжал тонкое запястье Ланса, словно защищая друга от неведомой и, безусловно, близкой опасности.
Внезапно наступила полнейшая тишина. Зеленая навозная муха с нахальным жужжанием пролетела над головами людей и неучтиво спикировала на крючковатый выступ ханского носа. Визирь Бухтияр побагровел от подобного бесцеремонного святотатства и торопливо щелкнул пальцами. Развесистое опахало из павлиньих перьев, сонно покачивающееся в руках чернокожего мальчишки, отработанным движением пошло вниз и, промахнувшись, шлепнуло повелителя по щеке. Визирь возмущенно ахнул. Муха, как ни в чем не бывало, насмешливо махнула крылышками и умчалась прочь. Хан встрепенулся и безвольно поднял руку с уныло трепыхающимся в ней белым платком. Народ послушно пал ниц. Басовито взревели медные трубы. Визирь сделал шаг вперед, развернул длинный пергаментный свиток и начал читать противным, каким-то липким голосом:
– Я, великий хан Рахман-ибн-Исхаган, правитель Роха и Осса, милостью богини Аолы ее преданный слуга и наместник на земле, объявляю, что сегодня состоятся очередные воинские соревнования по поводу тридцатой годовщины колдовского проклятия, овладевшего принцессой Будур. Победитель, прошедший через все испытания, получит право коснуться своими губами уст прекрасной принцессы и, если будет на то воля богини, тем самым пробудит ее ото сна. Этот избранный получит принцессу в жены, а в придачу – половину ханства и могучий артефакт – стрелу Властительницу жизней. Да будет так!
Облаченный в начищенные доспехи воин показал толпе поднос, на котором покоилось бесценное золотое древко с серебряным наконечником с одной стороны и алмазным оперением с другой. Зрители ответили восхищенным ревом. Огвур почувствовал, как выжидательно дрогнули и обреченно затвердели в его руке ранее расслабленные нежные пальцы Лансанариэля.
– К состязаниям в стрельбе из лука допущены, – продолжал громко читать визирь, – принц Али-Мангут… – (Стройный юноша вышел из цепочки претендентов и низко поклонился хану.) – Тысячник Мамед Беспощадный… – (Этот оказался плотным и коренастым мужчиной в расцвете лет.) – Маг Асдахад Уррагский… – (Старичок с седой бородой. «В чем только душа держится», – подметил Огвур.) – Виконт Грегор Бранзонский… – (Молодой дворянин из нарронских земель.) – Кантор-Мореход из Ликерии…
«Явно пират из числа друзей Маллера де Вакса», – проницательно решил орк.
И прочие, и прочие.
– Всего двенадцать человек! – закончил отсчет Бухтияр. – Это все! Пора начи…
– Нет, не все! – Дребезжащий голосок старого Али-Бабы неожиданно громко взвился над притихшей толпой. – Я привел воина, чье появление предсказано пророчеством Бальдура!
По площади прокатился недоверчивый вздох недоумения и удивления. С застывшего лица хана мигом сползла маска скуки и отрешенности. Визирь подавился неоконченной фразой и судорожно закашлялся. Ланс одним сильным движением выдернул свои пальцы из руки орка и, ультимативно сжав яркие губы в тонкую, упрямую линию, упруго шагнул к помосту.
Лансанариэль поравнялся с шеренгой претендентов на руку принцессы и скромно пристроился последним в ряду, заметно выигрывая по сравнению со всеми прочими горделивой осанкой, неимоверно тонкой талией и высоким ростом. Хан Исхаган бодро вскочил с трона и уставился на полуэльфа выпученными глазами с сильно расширившимися зрачками. Из толпы зрителей послышались дружные возгласы восхищения. Визирь Бухтияр побледнел, покраснел, схватился за сердце и тяжело осел на руки подхвативших его слуг, видимо, наповал сраженный любовью с первого взгляда. Дервиш Али-Баба довольно ухмыльнулся, прикрываясь рукавом заношенного халата. Ланс обвел волнующуюся толпу спокойным взором зеленых, как изумруд, очей:
– Да, я эльф! И нечего сейчас по этому поводу панику разводить! Не знаю, как получилось, что я априори подхожу под строки описания из Хроники Бальдура, но я прибыл в ваши края именно для того, чтобы заполучить стрелу, ранее принадлежавшую храму Розы!
– А принцессу? – возмущенно проблеял хан.
– А мне ее надо? – изогнул бровь Ланс. – Как говорится, учи матчасть. В пророчестве же прямо сказано, что я баб на дух не переношу!
По рядам зрителей пронесся глумливый смешок.
– Но рука принцессы! – настойчиво гнул свое тугодум хан.
– Да что я с ней делать-то стану? – вспылил и до этого никогда не отличавшийся особым терпением Лансанариэль. – У вас тут что сегодня – распродажа? Не надобно мне ни ручки девичьей, ни ножки, я же не таксидермист.
И повторю, если до вас с первого разу не дошло: мне как-то больше мужчины по душе, особенно если они красивые и мускулистые…
– А-а-а, – вовремя отмер визир Бухтияр, – не отдам красавца принцессе, я за него полтыщи золотых брахатов заплатил! Эльф мой! Иди же ко мне, свет мой ясный, цветочек мой лазоревый! – Он упал на колени и, плотоядно шевеля пальцами, пополз к прекрасному полукровке, студенисто потрясая раскормленными телесами.
– Уйди, противный! – возмущенно фыркнул Ланс, брезгливо отодвигаясь от влюбленного толстяка. – Фу, ну никакой эстетики! Может, у тебя булимия? Сразу видно, жрешь как не в себя.
Бухтияр обиженно засопел. Хан вульгарно отвалил покрытую седой щетиной челюсть. Зрители уже почти рыдали от смеха.
– И вообще, звезда в шоке! – картинно подбоченился Лансанариэль.
– Схватить его! – властно приказал пришедший в себя визирь, приосанившись и приняв царственную позу. – И препроводить в мой гарем!
– Щаз-з, разбежались! – Огвур торопливо выхватил из чехла грозную Симхеллу и вышел к помосту, своими широченными плечами полностью загораживая стройную фигуру любезного дружка. – Ну, подходи, кому жить надоело!
Оба лезвия секиры угрожающе сияли в лучах полуденного солнца. Стражники растерянно переглянулись, не решаясь лезть на рожон. Огвур кровожадно прищурился:
– Хамы – они от рождения невежественны, к тому же своим невежеством привыкли кичиться. Поэтому их нужно ставить на место. Причем желательно без хамства и с улыбочкой.
– Да как ты смеешь, мужлан! – оскорбленно взвыл визирь, потрясая кулаками. – Казнить его, на кол его!
– На кол, говоришь? – глумливо протянул Белый Волк, выразительно поигрывая секирой. – Ах ты, старый проктолог-иллюзионист…
В толпе улюлюкали, издевательски показывая на Бухтияра пальцами. По всей видимости, сиятельный визирь никогда не вызывал особой любви или уважения со стороны простого народа.
– Отвергнете эльфа – и принцесса так и останется навсегда спящей! – пророчески выкрикнул дервиш, приподнимаясь в веревочных стременах и перекрывая шум толпы.
Уяснив смысл последних слов, хан Исхаган поднял ногу и вышитой туфлей наступил на подол халата визиря, который, астматично хрипя, неуклюже спускался по ступенькам помоста, стремясь добраться до вожделенного красавца. Послышался громкий треск рвущейся ткани.
– Стой, ослушник! – голосом истинного владыки гневно взревел повелитель. – Эльф должен спасти мою дочь!
Парчовое одеяние самонадеянного визиря, посмевшего поставить свое сердечное влечение превыше интересов государства, не выдержало карающего напора ханской туфли и разорвалось вдоль спинного шва, явив взору изнемогающих от хохота горожан увесистый зад, облаченный в розовые, абсолютно прозрачные кисейные шаровары. Увидев столь пикантное зрелище, Исхаган плюнул в сердцах и сердито пнул нерадивого слугу под кокетливо обнажившееся седалище. Визирь неустойчиво покачнулся на хлипкой лесенке, потерял равновесие и рыбкой нырнул вниз, с громкими «бух-бух» пересчитав галантерейным шедевром все семь занозистых ступенек.
– Бух-Бухтияр! – экзальтированно взвыла толпа. – Да здравствует наш мудрый хан! Женить эльфа на принцессе немедленно!
А Ледяной бог натворил изрядно… Разве к лучшему?
И потом… Ну и чего утешительного я в итоге Ульриху скажу? Типа: «Да, нашла драгоценного папочку, а он, видите ли, и в ус не дует – плавает себе спокойнехонько в здоровенном куске льда и, как бы между прочим, вполне успешно подвизается в амплуа главного злодея нашего времени…» «Ага, – непременно выдаст ответную реплику братец-король, весьма поднаторевший в церемонных речах, – так я сразу разбежался и поверил, неугомонная ты наша, что моя пребывающая в неладах со здравым смыслом сестрица хладнокровно полюбовалась подобным восхитительным зрелищем и безмятежно отчалила восвояси, даже ничего не предприняв…» В общем, братик обязательно усомнится в моем бездействии, и это я еще мягко выражаюсь. Нет, а вы бы на моем месте смирились, увидев своего давно потерянного отца в столь нелицеприятной ситуации? Я, конечно, вправе обижаться на бросивших меня сразу же после рождения родителей, хотя папочкиной вины в том нет – он даже не подозревал о моем существовании, – и продолжать, надув губы, строить из себя обездоленную сироту нарронскую, но совесть мне подсказывала, что при таком раскладе я буду совершенно не права. Ибо родителей не выбирают. Как и возлюбленных, кстати. Но, как известно, человек предполагает, а боги располагают. Потому что, переступив порог святилища, я не только в мгновение ока позабыла все свои по большей части надуманные обиды, но обалдело вытаращила глаза и потрясенно помянула всю нечистоплотную гоблинскую родню вплоть до третьего колена. Я не обрадовалась, а наоборот, искренне опечалилась. Ведь то, что я увидела, по уровню трагизма не шло ни в какое сравнение с моими нахальными ожиданиями…
Холодная тьма, укутывающая внутренние покои Храма, заметно поредела и как-то необычно поседела, превратившись в жалкую, рваную дымку. Чаши с кровью опустели до дна, а нити, питающие бога, ссохлись и повисли тощими серыми жгутиками. Огромный куб льда подтаял и уныло сочился крупными каплями вонючей скользкой жидкости, ничуть не напоминающей воду. А сам Ледяной бог превратился в сгорбленную мумию трясущегося, свернувшегося в позу эмбриона старичка, жалобно взирающего на меня мутными, слезящимися глазами. Шикарные черные кудри сползали с черепа, превратившись в жидкие пегие пряди. От его былой мощи, устрашающей красоты и самовлюбленного величия не осталось и следа.
– Отец! – отчаянно вскрикнула я, бросаясь к ошметкам льда. – Что с тобой?
Морщинистые веки чуть дрогнули, клешнятая ручка мучительно тряслась, пытаясь прикрыть зрачки от столба яркого света, льющегося из кулона Оружейницы.
– Дочка! – прокаркал старик, и я содрогнулась, явственно расслышав нотки гордости, четко различимые в этом умирающем, слабом голосе.
Но это же просто невероятно! Почти мертвый, побежденный, поверженный, он все-таки гордился мною, своей дочерью, и моими победами! Мудрость и доброта сломленного врага намного превзошли духовные качества бестолкового победителя! Я зарыдала, метнулась к отцу и исступленно обняла кусок холодного льда. Отец рассмеялся коротким лающим смехом, скоро перешедшим в болезненный кашель:
– Девочка, твои объятия согревают мою душу, но еще быстрее они растапливают магический лед!
Я громко выругалась и отступила:
– Ты меня узнал?
– Скорее догадался, – усмехнулся старик. – Все родовые признаки налицо, а твоя удаль и отвага напомнили мне о собственной молодости!
– А маму ты помнишь? – робко спросила я.
Уродливое лицо, похожее на скорлупу грецкого ореха, смягчилось и разгладилось.
– О да, – одними губами произнес бог, и сладостный вздох несбыточной мечты сотряс его впалую грудь. – Время, проведенное с ней, стало самым счастливым периодом моей жизни. Но, увы, ей я принес лишь горе и боль потери…
– Не надо, – сочувственно попросила я, – не вини себя. Я думаю, она любит тебя до сих пор!
– Она жива? – потрясенно выкрикнул отец, боясь поверить, но вкладывая в эти слова последние силы некогда мощного тела. – Ты не ошибаешься?
– Да, – радостно кивнула я. – Она очень больна, но не умерла и сейчас находится на Поющем Острове.
Ледяной бог рванулся, будто стремясь немедленно выйти за пределы своей прозрачной тюрьмы. Лед пошел крупными трещинами. Я испуганно закричала, умоляя отца остановиться:
– Не делай этого, ты погибнешь!
– Ну и пусть. – Старик упрямо наклонил почти лысую голову, на мгновение становясь бывшим королем Мором, сильным и решительным. – Пусть! Я бы с удовольствием отдал свою жизнь, лишь бы спасти ее, мою королеву, и как-то облегчить участь родового проклятия, настигшего тебя!
Я недоуменно рассмеялась:
– О чем ты говоришь?
– О твоем лице! – Кривой палец зашевелился, указующим перстом поднимаясь до уровня моей груди. – О моем лице! Об уродстве, ставшем расплатой за преступную любовь твоей бабушки, королевы Смерти! Ведь по велению этого чувства она попрала свой долг и оживила короля Джаспера, тем самым нарушив естественный ход событий!
Я негодующе фыркнула:
– Это ничего не значит! Она и меня оживила, проведя через Портал смерти. И вообще, не нужно усложнять и драматизировать. Я давно перестала верить во все эти проклятия, пророчества и предзнаменования судьбы. Сплошная ерунда. Человек сам способен так капитально испортить свою жизнь, что любое проклятие рядом с подобным поступком покажется всего лишь безобидной детской шалостью! И то, что отразилось на наших лицах, стало не наказанием, а знаком пути, намеком – теперь ради достижения счастья нам придется изрядно побороться не только с внешними врагами, но и с демонами-пороками, обитающими в глубине наших душ!
Глаза отца восхищенно расширились:
– Так вот ты какая, моя Сумасшедшая принцесса! – уважительно протянул он. – Истинная королева и дочь короля!
Я смутилась и опустила голову.
– Сделай же то, дочь моя, что требуется свершить, дабы восстановить утраченную справедливость! – повелительно продолжил отец. – Вынь Морозную иглу из защитного футляра и добей ее острием эту слабую физическую оболочку. Тогда дух мой станет свободным и вернется в Обитель затерянных душ ожидать нового рождения, а ты навечно избавишься от уродующего тебя проклятия! Да и сама память о ледяных тварях сгинет бесследно…
Я оторопела:
– Но Аола и бабушка Смерть четко говорили о том, что Иглу нужно сломать. Хотя, если это приведет к твоей гибели, я на это не пойду.
Бог презрительно скривился:
– Демиурги хитры. Они упорно цепляются за ускользающую от них власть и обманывают богинь. Сломай Морозную иглу – и ты лишишься одного из клинков. А только объединенная сила всех дат демиургов может дать тебе возможность управлять разветвленной системой порталов, разбудить богиню Аолу и избавиться от самих Великих. Этого они и опасаются.
Я задумчиво прикусила губу, наматывая на палец свой длинный локон. Я размышляла и заодно анализировала полученную информацию, стараясь мыслить объективно. Куда ни глянь – везде обман и игра. Всюду интриги, оголтелый эгоизм и преследование собственных корыстных интересов. Жаль доверчивую бабушку: ведь и она стала всего лишь пешкой в руках всесильных творцов. Сломаю Иглу – и отца не выручу, и свою позицию ослаблю. Я колебалась, не понимая, как следует поступить…
Демоны моей души ожили и мерзко зашевелились, замышляя пакости, подсказывая: «Глупая девчонка, убей отца – и тем самым спаси и себя тоже. Тебе ведь требуется совершить всего-то ничего – только протянуть руку, только усыпить совесть… Получи предназначавшуюся тебе внешнюю красоту, и, возможно, тогда ты еще сумеешь вернуть утраченного любимого, очаровав его своей непревзойденной прелестью!»
Я горько расхохоталась. С моих глаз спала обманная пелена фальшивого самоуспокоения и наносного, чванливого себялюбия. Вот, значит, как все обстоит на самом деле! Так чем же в этом случае я отличаюсь от корыстных, лживых демиургов, способных на все ради собственного величия? Да, оказывается, ничем! Погубить отца ради возможности заполучить хорошенькое, новенькое личико? Поступок, достойный Ринецеи, усыпившей Аолу ради красоты и власти. Путь, не ведущий к служению Свету, а толкающий прямиком во Тьму, к безвозвратному превращению в демона!..
И внезапно я поняла, что мне нужно сделать. Я вспомнила собственное пророчество, произнесенное под воздействием травы янт. Здесь не было животворящего пламени, в которое следовало бы окунуть Агриэль Алатору, но зато имелась горячая кровь, кипящая и пульсирующая в моих венах.
Я подняла Нурилон и обрушила его на поверхность хрустального ящичка, скрывающего Морозную иглу. Отец одобрительно улыбнулся, наивно поверив, что я решилась-таки последовать его разумному совету. Хрусталь печально запел и рассыпался мириадами крохотных осколков. Магический клинок с мелодичным звоном грянулся об пол. Я подняла покрытое инеем тонкое лезвие, заканчивающееся удобной рукояткой. Клинок оказался неожиданно тяжелым, мгновенно заледенившим сначала кисть, а потом и руку до локтя, словно я держала не металл, а живой сгусток холода. По манере исполнения Морозная игла ничем не отличалась от Рануэль Алаторы – сразу становилось понятно, что она создана тем же мастером, да и жало ее носило аналогичное клеймо – расколотое пополам солнце.
Я задумчиво покачала дату в руке… Отец нетерпеливо кивнул, навязчиво показывая глазами на свою щуплую грудь и намекая: не медли, бей. Я улыбнулась проказливо и подмигнула ему, уже предвкушая, какую утонченную свинью я сейчас подложу Великим демиургам, а затем поудобнее перехватила рукоять клинка, взмахнула тонким лезвием и… вонзила его себе точно в сердце.
Каким-то краем сознания я отметила внезапное появление теплого солнечного света, распоровшего полумрак Храма, заметила разваливающуюся на куски глыбу льда, качающийся под ногами пол и услышала горестный, отчаянный крик отца. Боли я не почувствовала, один только холод – жуткий, пронизывающий, леденящий кровь и перебивающий дыхание. Я пыталась открыть рот и вдохнуть через него, но губы покрылись толстой коркой льда, расползающейся вверх и вниз по телу от торчащей из сердца изящной рукоятки Агриэль Алаторы. Перед моим мысленным взором промелькнули черные, полные немого укора глаза бабушки Смерти, перекошенное ужасом лицо короля Мора и две хрустальные колонны, отмечающие преддверие Портала смерти. А потом уже виденные ранее скопления ярких звезд, пульсирующих на роскошном бархате неба, ласково приняли меня в свои родственные объятия, успокаивая и баюкая сладостным напевом о преходящей бренности земного существования…
Так я умерла во второй раз.
Огромный город гудел растревоженным пчелиным роем. Хотя нет – похоже, в десять, в сотню раз громче и сильнее. Узкие улочки, по случаю праздника выметенные и вымытые до блеска, примыкающие к обширной базарной площади и величественному ханскому дворцу, до краев наполнились пестрым людским водоворотом, грозившим захлестнуть, поглотить зазевавшихся путников. Али-Баба, гордо восседающий на невозмутимом ослике, уже давно сорвал себе голос, призывая толпу расступиться и дать ему дорогу. А толку-то? Потому что столь же требовательное «поберегись» выкрикивали и полуголые водоносы с запотевшими медными кувшинами, и торговцы всевозможными сладостями, ловко ввинчивающиеся в прожорливую толпу, и шнырявшие тут и там посыльные, разносившие срочную корреспонденцию. Молчали одни лишь карманники, вовсе не горевшие особым желанием привлекать излишнее внимание к своей опасной незаметной работе, да охотящиеся за ними стражники, безмолвно и непреклонно раздвигающие зевак своими пудовыми кулаками.
Медленно с грехом пополам дервишу все же удавалось прокладывать себе путь посреди бурлящего потока беспричинно хохочущих, пританцовывающих, пьющих и беспрестанно что-то жующих человеческих тел. За ним неотступно следовал насупившийся мрачнее тучи Огвур, совершенно одуревший от царящей вокруг бестолковой суеты, непреклонно тащивший за руку упирающегося Лансанариэля, с лица которого не сходила детская очарованная улыбка. Эльф впервые в жизни попал на столь яркий, необычный праздник и сейчас в полной мере упивался всем разнообразием открывающегося ему потрясающего зрелища. Для него все оказалось в новинку. И вместительный шатер с поднятым пологом, где давали, судя по всему, уже далеко не первое представление заметно подуставшие ушлые бродячие циркачи. Полуобнаженная смуглая девица, лихо отплясывающая на канате, остановилась, засмотрелась на красавца полуэльфа и чуть не сверзлась наземь.
Ланс виновато улыбнулся, хлопнув ресницами, но орк настойчиво тянул его вперед, к центру площади. Во второй раз полукровка надолго застыл возле сцены, на которой разыгрывался наивный кукольный спектакль. Зрители, приоткрыв от восхищения рты и вылупив глаза, неотрывно таращились на марионеточное представление. А среди аляповатых, небрежно склеенных из бумаги и тряпок персонажей полуэльф сразу же опознал серого кишкообразного дракона, уродливую дюжую девицу с рыжими волосами, вооруженную чем-то вроде вертела, мощного здоровяка-орка и подозрительно женственную фигуру с длинными пепельными волосами. «Смотри, Огвур, это же мы сами! – уже собирался выкрикнуть донельзя польщенный Ланс. – Комедианты разыгрывают спектакль про нас с тобой! Мы знамениты!» Но тут орк с недовольным ворчанием так дернул за руку своего не в меру любопытного друга, что тот, едва успев протестующе взвизгнуть, пробкой вылетел из толпы.
Они миновали длинные торговые ряды и наконец-то приблизились к ханскому дворцу. Чем дальше, тем плотнее и нетерпеливее становилось волнующееся море полосатых халатов, затейливо свернутых тюрбанов и скромных женских платков. Над толпой плыл ядреный запах потных тел, сдобренный ароматом амбры и сандалового дерева. Путникам несколько раз весьма болезненно наступили на ноги, неоднократно пихнули локтями под ребра, но Огвур продолжал целенаправленно переть вперед, таща на буксире раскисшего и уставшего от толкотни Ланса. Стражники, по случаю праздника одетые в одинаковые вишневые кафтаны, растянулись цепочкой, с трудом сдерживая наплыв многосотенной толпы. Прямо над изукрашенными золотыми гвоздями воротами, отделявшими город от резиденции хана Исхагана, колыхался богатый шелковый навес, защищая от палящего зноя устланный коврами помост с установленными на нем резным троном и хрустальным гробом, прикрытым траурным покровом. На троне, непривычно широком и низком, будто поднос, восседал, подвернув под себя ноги в расшитых жемчугом туфлях, сам правитель рохосских земель. Хан Исхаган оказался высохшим до костяка мужчиной неопределенного возраста, с обвислыми печальными усами и желчным худым лицом, на котором застыло выражение какого-то отрешенного удивления. В непосредственной близости от трона тяжело переминался с ноги на ногу дородный визирь апоплексического телосложения, обшаривавший шеренгу выстроившихся перед помостом гостей похотливым взором маленьких, круглых, как бусины, глазок.
– Будьте осторожны, это и есть главный визирь Бухтияр! – предупреждающе шепнул дервиш, обращаясь к Огвуру. – Первый при дворе распутник и сластолюбец!
Орк ничего не ответил, но предусмотрительно еще крепче сжал тонкое запястье Ланса, словно защищая друга от неведомой и, безусловно, близкой опасности.
Внезапно наступила полнейшая тишина. Зеленая навозная муха с нахальным жужжанием пролетела над головами людей и неучтиво спикировала на крючковатый выступ ханского носа. Визирь Бухтияр побагровел от подобного бесцеремонного святотатства и торопливо щелкнул пальцами. Развесистое опахало из павлиньих перьев, сонно покачивающееся в руках чернокожего мальчишки, отработанным движением пошло вниз и, промахнувшись, шлепнуло повелителя по щеке. Визирь возмущенно ахнул. Муха, как ни в чем не бывало, насмешливо махнула крылышками и умчалась прочь. Хан встрепенулся и безвольно поднял руку с уныло трепыхающимся в ней белым платком. Народ послушно пал ниц. Басовито взревели медные трубы. Визирь сделал шаг вперед, развернул длинный пергаментный свиток и начал читать противным, каким-то липким голосом:
– Я, великий хан Рахман-ибн-Исхаган, правитель Роха и Осса, милостью богини Аолы ее преданный слуга и наместник на земле, объявляю, что сегодня состоятся очередные воинские соревнования по поводу тридцатой годовщины колдовского проклятия, овладевшего принцессой Будур. Победитель, прошедший через все испытания, получит право коснуться своими губами уст прекрасной принцессы и, если будет на то воля богини, тем самым пробудит ее ото сна. Этот избранный получит принцессу в жены, а в придачу – половину ханства и могучий артефакт – стрелу Властительницу жизней. Да будет так!
Облаченный в начищенные доспехи воин показал толпе поднос, на котором покоилось бесценное золотое древко с серебряным наконечником с одной стороны и алмазным оперением с другой. Зрители ответили восхищенным ревом. Огвур почувствовал, как выжидательно дрогнули и обреченно затвердели в его руке ранее расслабленные нежные пальцы Лансанариэля.
– К состязаниям в стрельбе из лука допущены, – продолжал громко читать визирь, – принц Али-Мангут… – (Стройный юноша вышел из цепочки претендентов и низко поклонился хану.) – Тысячник Мамед Беспощадный… – (Этот оказался плотным и коренастым мужчиной в расцвете лет.) – Маг Асдахад Уррагский… – (Старичок с седой бородой. «В чем только душа держится», – подметил Огвур.) – Виконт Грегор Бранзонский… – (Молодой дворянин из нарронских земель.) – Кантор-Мореход из Ликерии…
«Явно пират из числа друзей Маллера де Вакса», – проницательно решил орк.
И прочие, и прочие.
– Всего двенадцать человек! – закончил отсчет Бухтияр. – Это все! Пора начи…
– Нет, не все! – Дребезжащий голосок старого Али-Бабы неожиданно громко взвился над притихшей толпой. – Я привел воина, чье появление предсказано пророчеством Бальдура!
По площади прокатился недоверчивый вздох недоумения и удивления. С застывшего лица хана мигом сползла маска скуки и отрешенности. Визирь подавился неоконченной фразой и судорожно закашлялся. Ланс одним сильным движением выдернул свои пальцы из руки орка и, ультимативно сжав яркие губы в тонкую, упрямую линию, упруго шагнул к помосту.
Лансанариэль поравнялся с шеренгой претендентов на руку принцессы и скромно пристроился последним в ряду, заметно выигрывая по сравнению со всеми прочими горделивой осанкой, неимоверно тонкой талией и высоким ростом. Хан Исхаган бодро вскочил с трона и уставился на полуэльфа выпученными глазами с сильно расширившимися зрачками. Из толпы зрителей послышались дружные возгласы восхищения. Визирь Бухтияр побледнел, покраснел, схватился за сердце и тяжело осел на руки подхвативших его слуг, видимо, наповал сраженный любовью с первого взгляда. Дервиш Али-Баба довольно ухмыльнулся, прикрываясь рукавом заношенного халата. Ланс обвел волнующуюся толпу спокойным взором зеленых, как изумруд, очей:
– Да, я эльф! И нечего сейчас по этому поводу панику разводить! Не знаю, как получилось, что я априори подхожу под строки описания из Хроники Бальдура, но я прибыл в ваши края именно для того, чтобы заполучить стрелу, ранее принадлежавшую храму Розы!
– А принцессу? – возмущенно проблеял хан.
– А мне ее надо? – изогнул бровь Ланс. – Как говорится, учи матчасть. В пророчестве же прямо сказано, что я баб на дух не переношу!
По рядам зрителей пронесся глумливый смешок.
– Но рука принцессы! – настойчиво гнул свое тугодум хан.
– Да что я с ней делать-то стану? – вспылил и до этого никогда не отличавшийся особым терпением Лансанариэль. – У вас тут что сегодня – распродажа? Не надобно мне ни ручки девичьей, ни ножки, я же не таксидермист.
И повторю, если до вас с первого разу не дошло: мне как-то больше мужчины по душе, особенно если они красивые и мускулистые…
– А-а-а, – вовремя отмер визир Бухтияр, – не отдам красавца принцессе, я за него полтыщи золотых брахатов заплатил! Эльф мой! Иди же ко мне, свет мой ясный, цветочек мой лазоревый! – Он упал на колени и, плотоядно шевеля пальцами, пополз к прекрасному полукровке, студенисто потрясая раскормленными телесами.
– Уйди, противный! – возмущенно фыркнул Ланс, брезгливо отодвигаясь от влюбленного толстяка. – Фу, ну никакой эстетики! Может, у тебя булимия? Сразу видно, жрешь как не в себя.
Бухтияр обиженно засопел. Хан вульгарно отвалил покрытую седой щетиной челюсть. Зрители уже почти рыдали от смеха.
– И вообще, звезда в шоке! – картинно подбоченился Лансанариэль.
– Схватить его! – властно приказал пришедший в себя визирь, приосанившись и приняв царственную позу. – И препроводить в мой гарем!
– Щаз-з, разбежались! – Огвур торопливо выхватил из чехла грозную Симхеллу и вышел к помосту, своими широченными плечами полностью загораживая стройную фигуру любезного дружка. – Ну, подходи, кому жить надоело!
Оба лезвия секиры угрожающе сияли в лучах полуденного солнца. Стражники растерянно переглянулись, не решаясь лезть на рожон. Огвур кровожадно прищурился:
– Хамы – они от рождения невежественны, к тому же своим невежеством привыкли кичиться. Поэтому их нужно ставить на место. Причем желательно без хамства и с улыбочкой.
– Да как ты смеешь, мужлан! – оскорбленно взвыл визирь, потрясая кулаками. – Казнить его, на кол его!
– На кол, говоришь? – глумливо протянул Белый Волк, выразительно поигрывая секирой. – Ах ты, старый проктолог-иллюзионист…
В толпе улюлюкали, издевательски показывая на Бухтияра пальцами. По всей видимости, сиятельный визирь никогда не вызывал особой любви или уважения со стороны простого народа.
– Отвергнете эльфа – и принцесса так и останется навсегда спящей! – пророчески выкрикнул дервиш, приподнимаясь в веревочных стременах и перекрывая шум толпы.
Уяснив смысл последних слов, хан Исхаган поднял ногу и вышитой туфлей наступил на подол халата визиря, который, астматично хрипя, неуклюже спускался по ступенькам помоста, стремясь добраться до вожделенного красавца. Послышался громкий треск рвущейся ткани.
– Стой, ослушник! – голосом истинного владыки гневно взревел повелитель. – Эльф должен спасти мою дочь!
Парчовое одеяние самонадеянного визиря, посмевшего поставить свое сердечное влечение превыше интересов государства, не выдержало карающего напора ханской туфли и разорвалось вдоль спинного шва, явив взору изнемогающих от хохота горожан увесистый зад, облаченный в розовые, абсолютно прозрачные кисейные шаровары. Увидев столь пикантное зрелище, Исхаган плюнул в сердцах и сердито пнул нерадивого слугу под кокетливо обнажившееся седалище. Визирь неустойчиво покачнулся на хлипкой лесенке, потерял равновесие и рыбкой нырнул вниз, с громкими «бух-бух» пересчитав галантерейным шедевром все семь занозистых ступенек.
– Бух-Бухтияр! – экзальтированно взвыла толпа. – Да здравствует наш мудрый хан! Женить эльфа на принцессе немедленно!